Путешествие в навь

57. Освоить кудесничество невозможно только на основе теоретического материала. Для этого надо кудесить. Это бывает удачно или не удачно: предсказать заранее удачу трудно. В моей практике было несколько удачных случаев. Пожалуй, один из самых удачных - это путешествие под землю к Марье Моревне, во время праздника Морены поздней осенью 2001г.

Думаю, что мой переход в третью реальность выглядел со стороны пугающе дико. Мне пришлось взломать несколько каких-то мрачных звериных клеток, и самому уподобиться зверю. Потом же оказаться перед ней в человеческом обличие.

Тогда Она сидела в белом, во мраке, на пустующем троне Кощея. Она спросила, зачем я пришел. Я осмелился попросить Ее дать мне почувствовать внутренний мир богов. Она сделала рукой жест согласия. Я вернулся вверх, к костру и снегам, и несколько минут, опираясь телом о ствол дерева, с интересом следил за собой - как возвращается мое восприятие объективного мира. Как возвращаются привычные геометрические понятия, как пространство становится евклидовым, а сила тяжести обретает направление.

Потом во мне появилось чувство свежести, ясности ума, силы, благодати, всепрощения и снисхождения к людям без оскорбления их, и каких либо негативных реакций на все мыслимые людские безобразия. Так продолжалось сутки. Утром следующего дня, преисполненный божественной благодати, я с отстраненной улыбкой понимал, что не могу жить своей обыденной жизнью, ибо делаю то, что недостойно богов. Я общаюсь с теми, к кому боги не станут подходить по их грязи, вступаю в отношения совершенно недостойные. Проблемы обнаруживались в самых простых делах; например, зайти в магазин, взять в руки деньги, или заговорить с кем-либо. За день я устал быть богом, и Марья Моревна отпустила меня обратно в люди. Слава Тебе!

Тогда я не оставил дневниковых записей, и могу воспроизвести этот рассказ лишь в таком кратком виде. Во время другого большого и во многом удачного камлания, старался запоминать все, уже с литературными целями. События фиксировались утром следующего дня. Получившийся рассказ имеет самостоятельное значение, но он приводится как часть этой книги, поскольку может служить и учебным пособием.

58. Итак, для примера - как практиковать шаманизм, здесь описывается двухдневняя экспедиция, в которой участвовали автор этих строк Велимир и ученица Людмила.

Целью экспедиции было постижение духов Бородинского городища, которое находится на правом берегу реки Колыч, вблизи Можйского водохранилища. До городища можно добраться от села Горки, идя верх по Колычи или со стороны Нового Села, перебравшись через Колыч на лодке. Указал на это городище мой друг Дима Баранов, который имеет рядом с городищем землю. Просьба не путать его с известным язычником.

До Можайска добрались на поезде. По стечению обстоятельств, утро первого дня было посвящено изучению языческих надгробных плит, сохранившихся в Лужетском монастыре (Можайск), а с вечера - осмотру городища. Ночь - камланию. Второй день - подведению итогов и отъезду.

Приехав в Можайск и переночевав у реки, нам понадобились дрова для приготовления завтрака. Поскольку на городском берегу все дрова сожжены, я пошел в монастырь поискать доску, которую можно было бы благополучно вынести и порубить на щепу. При этом в монастыре обнаружились экспонаты, имеющие прямое отношение к теме экспедиции. Пришлось провести там два часа и в результате остаться без завтрака.

История Лужецкого монастыря официально начинается с пятнадцатого века. Поставлен он на красивом месте, над Москвой - рекой, и надо думать, что место это задолго до основания монастыря было капищем.

История первых веков христианства на Руси покрыта глубочайшим мраком и ложью официальной церкви. Свидетельством этого являются хранящиеся в монастыре белокаменные, скорее всего, надгробные плиты, на которых трехгранной резьбой выполнен орнамент. Орнамент различный, но в любом случае он несет образ звезды, стоящей на толстом луче или столпе. Из звезды рождаются еще два луча, которые сперва идут оба вверх но потом расходятся вправо и влево и упираются в края плиты. Все вместе напоминает греческую букву гамма. В единственном случае из центральной звезды выходит не два луча, а четыре, и два из них не достигают края плиты - так же оканчиваются звездами.

Плит с такими изображениями много. Основная их часть оказалась под фундаментом древнейшего собора, который на сегодня разрушен. Плиты уложены плашмя и между ними - слой раствора. На боковых гранях некоторых плит есть письмена. Использованы кириллические и местами глаголические буквы. Причесть текст не удается. Один из текстов мы просто раскопали - руками освободили от осыпавшейся известки. Вероятно, они никому не интересны.

Вообще же, как свидетельствуют искусствоведы, плиты покрывались восковым слоем, чтобы не разрушались от контакта с воздухом. Камень привозили из под села Тучково.

Плиту с аналогичным изображением я видел в Москве, в Андронниковском монастыре. В плитах поражает то, что выполнены они техникой трехгранной резьбы. Резьба эта сакральна, но не целесообразна для камня, в силу того, что в него нельзя воткнуть нож и нельзя сделать подрез - для этого камень недостаточно эластичен как, например, дерево. Здесь же видно, что в более поздних плитах (на которых есть и текст) от трехгранки отказались, заменили ее плетеной резьбой, но основную композицию при этом сохранили.

Что означает эта композиция, подобная букве гамма, очень похожая на распад элементарной частицы в пузырьковой камере? Почему ее упорно старались вырезать на могильных плитах? Почему плиты сперва делали для обозрения, но потом их все собрали и спрятали в фундамент собора в 1405 году? Вспомним, что в Новгороде и Пскове в стены вмуровывали кресты, но выставляли их из стен напоказ. Здесь же плиты прятали. Тогда почему их не могли просто разбить, если они не нравились?

Некоторые ответы можно дать сразу. Плиты эти действительно языческого содержания, что с некоторого момента перестало нравиться церкви. Плиты не разбили. Вспомним, например, что принесенные на капища стеклянные кольца, женщины не просто отдавали нави вместе со своими недугами, а ломали их, и потом разносили как можно дальше по капищу, оставляя фрагменты в разных местах.

Сжечь плиты нельзя. Поступать по язычески - разбрасывать по территории будущего монастыря фрагменты заклятых плит, монахи не решились. Просто собрали их в кучу и использовали для основания храма, решив, что их навсегда покроет и задавит "истинная" вера.

Давить капища церквами - дело совершенно типичное. Так и поступили. И, хотя экскурсоводы убеждают посетителей монастыря, что захоронение плит делалось в целях обережения храма, мы видим, что эти обереги безжалостно заливали раствором, который на наше счастье оказался не очень качественным:

59. Я нашел две коротких доски, благополучно вышел из монастыря и порубил их на берегу. Костер развести не успел - приехал на машине Дима и увез нас к своему городищу.

Время наивысшего летнего жара - 5 июля. Конец Купалы. Готовимся к переправе. Едим землянику. Накачиваю лодку. Наконец грузим и за два раза переправляемся на другой берег. Оставляем лодку в высокой траве. Людей здесь нет. На горе в лесу городище. Туда нет подступов. Нужно пробираться через болотистую старицу, кусты и травы, что на заливном лугу по пояс.

Подымаемся в гору, куда указал Дима, и попадаем в мало проходимый лес. Снимаем рюкзаки и идем вглубь - начинаем поиск.

Слева вниз уходит крутой обрыв. Внизу ручей. Черная земля разрыта кабанами. Берем вправо. Через 70 метров нам преграждает дорогу вал. Мы на городище?! Здесь же в окопе заброшенное жилище бомжа. В десяти метрах за валом - второй вал. Идем вправо по валу. Он закругляется и выводит нас к берегу Колычи. Внутри городища, чуть ниже валов, черная грязь засосала родник. Ручеек бежит вниз к Колыче. Изучаю его русло - камешки и не одного черепка. Городище не велико - с учетом валов диаметр около 100 метров, между валами 10 - 15 метров. Глубина между валами до 4 метров. Почти строго на юг поперек валов есть проход. Городище ископано блиндажами и окопами. С северо-запада на городище ведет тропа, там же есть небольшая терраса, она ниже на треть высоты основной площадки.

Нетрудно понять, что внешний вал очень помог бы осаждающим. Он появился за счет вынутой изо рва земли, которую было бы целесообразно всю поднять на внутренний вал, который должен был быть единственным. Это соображение заставляет думать, что мы оказались не на городище как постоянном месте жительства, а на капище, которое как оборонительный объект не создавалось. Таким образом, нам предстоит ночное камлание на капище.

Жалею, что не взял лопату. Облагораживаю родник - черпаю глину с черной землей плоскостью топора. Над родником дубы. Рублю сухой упавший дуб для мостика и осознаю, что это проща.

Проща - слово языческое, взятое в христианский оборот. В данном случае это сухой дуб над родником, что берет на себя людские страдания. На него молятся - отдают их ему, он сгнивает, его обкладывают ветками и поджигают. Касаться руками его нельзя - все беды на себя возьмешь. Но теперь этот обычай забыт и на прошу никто не молится, можно рубить смело.

Тут же вспоминаю про другую "Черную грязь" - Царицино, где так же бьет родник из под горы с курганами. Здесь курганов не заметно. Центр капища несколько приподнят над краями. Он сильно зарос кустарником.

Делаем стоянку над лисьими норами. Родник остался левее, к нему от нас ведут еле заметные ступеньки. Все это в западной части капища, со стороны Колычи.

Расчищаем место. Заговариваюсь: оборачиваюсь еще одной мысленной заговоренной рубахой. На меня одевают ее мои духи. Начинаю говорить с ними, настраиваюсь на их ощущение. С их согласия говорю о них несколько слов.

Теперь мне служат четверо: Лядна, Дед, дед Кандраш и Мотыль. Лядна много лет назад явилась мне сама на озере в Белоруссии и дала мифологический текст, который удалось записать. Она как бы моя жена в мире духов, так и не найденный на земле идеал. Раньше она активно мне помогала, теперь только следит за ситуацией. Дед - мой родной дед, после смерти, кажется, так никуда и не уходил. Он почти ничего не говорит, но как бы носит потенциал мудрости, на который в критический момент можно опереться. Кандраш - много знающий дед, еще в детстве разобравшийся с христианством - покойный сосед из дер. Лядно. Стал помогать последнее время по собственной инициативе. Сегодня он самый активный мой помощник. Мотыль - поймался давно при первых попытках к полету. Он облегчает путешествия и проникает туда, куда мне не удается попасть.

С ними вместе обхожу капище с бубном против солнца по валу. Постукиваю, слушаю, вникаю в духовную атмосферу, осматриваюсь. Мы остановились в добром месте. В диаметрально противоположном конце, где жил бомж - место просто зловещее. В груди беспокойство. Ежит какая-то тайна. Тянет с обрыва вниз. Упасть тут нельзя, но хочется спускаться. Спустился. Хочется идти по руслу вверх. Сделал по руслу несколько шагов. Какая-то ловушка. Капищный сток - уводит с горы все лишнее, и меня тоже. Вновь поднялся на капище. Собираю весь разбросанный бомжем мусор и прячу в окопе. Становится чуть уютнее.

60. Вечереет. Ужинаем. Осматриваем наше место - камлать здесь будет трудно - везде деревья. Насколько возможно расчищаем себе полянку. Капище наполнено разнообразными непроизвольными звуками: шорохами, треском. Гнилые деревья падают нарочито громко. Просидев здесь уже несколько часов удивляешься - как много разных шумов. Этого ничего не будет заметно, если капище пройти, например, в поиске грибов.

Солнце садится, лучи скользят над землей. Одеваю рубаху. Снова обходим капище, уже вшестером, с Людмилой. Подходим к входу и начинаем приглашать предков на трапезу. Идут, не идут? Такое ощущение, что все были здесь уже заранее. Кто-то прошел, но той бархатистой упругости, которая здесь присутствует, не прибыло. Значит основные навьи уже тут. Запираем вход. Заклинаем и запрещаем вход упырям, нарушителям родовых законов и духам, себя не помнящим. Запираю пространство ударами бубна. Закладываю дорогу поленом.

Зажигаем дубовую краду. Благодарим всех за приход и предлагаем принять участие в трапезе. Кладем в огонь хлеб, льем вино, бросаем кусок лосося. Что сами едим, тем и предков угощаем. Объясняю, что мы пришли сюда их выслушать - пусть они скажут нам что хотят.

Даю бубен Люде и предлагаю ей начать камлание. Она стучит и что-то произносит. Я смотрю внутрь себя. Техника подстраивания к камалающему шаману и получение его образов у нас не развита, и я не могу описать ее видения целиком. Люда заканчивает. Первое камлание кратко. Рассказывает, что видела, как сюда с песней шли дети женщины, старики и вообще люди всех возрастов в белом.

Кажется, почин сделан. Можно попытаться рвануть всерьез. Несколько часов уже себя настраиваю. По рукам как бы бежит вода, она стекает вниз с пальцев на землю и заставляет легко дрожать холодеющие руки. Вода понемногу обессиливает меня, ослабляет связь с этим миром, зовет одновременно к движению и к дремоте. Пора.

Надеваю маску. Стучу, реву, сзываю всех. Бубен не жалею. Зажимаю край с рваной кожей, чтобы не создавал неверный дребезг. От самого себя ощущение как от ракеты при старте. Грузное, но неотвратимое. Мы не на земле, но и не над деревьями. Где-то в промежутке.

Осматриваю своих духов. Здесь полная тьма. Теперь они в полноте видения. Всех называю, расспрашиваю о здоровье. Все в форме, но говорят, что голодны. Видать сговорились. Обещаю трапезу после дела, а сейчас вперед. Нам надо войти в Навь. Увидеть предков. Передать свой привет и расспросить о тайнах бытия. Кандраш обещается быть экскурсоводом. Ну, значит, указывай путь.

Взвиваемся над капищем уже легко. Вокруг неоглядные леса. Нас несет в западную сторону, на берег небольшой речки. Почему так - не знаю. Солнце уже село, но все равно здесь значительно светлее, чем нам на городище, где ревет и блудит среди стволов мое тяжелое тело. Для него нет прямой угрозы, поэтому пусть поживет бесконтрольно.

На берегу собрались старики. Все в одинаковых рубахах. Костер - не костер, дымок без пламени. Мы предстаем перед ними на высоте метров семь, над водой. Открыто демонстрируем себя, какое-то время ждем, чтобы нас заметили, но только зря тратим время. Я не знаю как тут себя вести, как представиться и вообще, а перед кем же я оказался? Здесь сошлись старцы. Уж, не с картины ли Рериха? Нет, у него иначе, и здесь никто не одет в шкуры. Плотные, очень плотные льняные рубахи. Красное очень тускло. Головы седые, шапок нет. На ногах какие-то обмотки.

На нас, наконец, смотрят. Кланяюсь. Говорю, что я - Велимир, прибыл к ним от потомков. Обещаю донести и передать потомкам их слово. Но старики молчат, и, похоже, не очень довольны моим появлением. До меня доходит, что Навь не говорит! Это молчание нави охраняет меня в яви. Слышать голос нави живому опасно. Эту же мысль тут же повторяет мне Кандраш, и обещает разговорить стариков по-своему. Он направляется к ним. Сам я ощущаю, что мне к ним нельзя, между нами как бы толстая прозрачная граница. Воздух такой же тяжелый, как и три часа назад на капище.

Наконец, вероятно в результате дипломатии Кандраша, один из стариков подымает дубовую доску, резанную так же, как я видел в Можайске. Одновременно узнаю по не звуковому каналу, что изображенная форма родственна форме прялки. Собственно и традиционная русская прялка имеет свою форму отнюдь не обусловленную какими-то функциональными особенностями. Но эта форма прялки содержит в себе начало и конец жизни.

Нити с кудели, закрепленной на прялке, скручиваются в нить и уводятся пряхой вниз к веретену. Это есть момент рождения в руках богини Роженицы, которая одновременно и пряха. Нить процесс жизни. Место свивания нити - обозначено и в настоящей прялке и на Можайских плитах - резным сиянием. Одновременно это сияние можно рассматривать как соитие, а сводимые к ней воедино сверху вниз два луча как женское и мужское начала.

Мысленное движение по доске в обратную строну, снизу-вверх, означает смерть. Оно есть расплетение нити, расхождение единства души и тела, которые на доске снизу, до сияния, были едины, а после целостность безвозвратно разрушилась.

Таким образом, на доске изображен факт смерти конкретного человека, означающий, что доска - гробовая или надгробная. Вместе с этим доска свидетельствует и означает естественную, правильную смерть человека, душа которого верно покинула его тело и вернулась к Роду Небесному. Она не застряла где-то в иных телах по воле малых божеств, как, например, это бывает по воле водяного деда, когда говорят об утопленниках - заложенных покойниках, которые надолго выбыли из родового кругообращения душ, вступив в иные круги воплощений.

Наших предков заботило не только рождение новых детей. Их заботил весь правильный кругооборот душ с их верностью миру великих богов и восхождением души в ирий. Ибо ежели душа в ирий не попадет, то и обратно оттуда в род не вернется. Тогда появляется проблема возвращения ее туда из иных, по человеческим меркам, второстепенных и чужих циклов бытия. И поэтому знак прялки, который показывали мне старцы на доске, означал не только символ и не только говорил о том, что это гробовая доска. Он еще был оберегом, охраняющим правильный посмертный путь души в ирий и обратно.

Тем не менее, этот оберег и символ одновременно вырезался не только языческими волхвами, но и первыми русскими волхвами - монахами, если допустимо такое новое сочетание слов. Эти волхвы-монахи думали, что они христиане, и твердо были уверены, что истинный бог небесный, тот, что есть где-то за ирием, и есть их бог, которому нынче ставят храмы.

Они не замечали, и их разум возмутился бы, если кто-то сказал, что на деле они поклоняются не Христу, а языческому Роду, которого так же звали Богом. Для них было недопустимо наличие двух верховных богов, не являющихся одним и тем же.

Так прошли столетия. Плиты из дубовых стали каменными. С чтением Библии образ Саваофа мало-помалу вытеснил образ Рода. А значение символики частично забылось, частично стало вызывать подозрение. И плиты резать прекратили. Ни историческое резюме всего этого таково, что были на Руси места, где по недоумению христианство подменило язычество без глубокого конфликта.

Так деды из нави растолковали мне значение и историю Можайских плит. И это поучение. Этим вопросом я невзначай озадачил себя, и он то и оказался спрошенным у нави первым.

Ответ показался исчерпывающим. Ответ без слов, но навьей мыслью, безусловно доброжелательной, но не персонифицированной. Хотя и видел я конкретных дедов, не знаю, кто мне отвечал.

Получив ответ и поблагодарив дедов, дождались мы возвращения Кандраша, и полетели обратно, и опустились у костра в ночи, где я осознал себя и перестал стучать за ненадобностью. Тут же исполнил обещанное - положил в костер духам моим пряников и полил вином. Пригласил всех поименно на трапезу к огню и столу, и мы поели и выпили.

61. Отдыхаю, прихожу в себя. Людмила берет бубен и просит принять участие в ее камлании, дабы оно было совместным. Она хочет обратиться к местным берегиням и призывает их. Я ввожу себя в состояние русальных игрищ. Несколько поздновато, можно сказать последний день, когда и русалок то можно еще провожать. Но тут такое за последние пятьсот лет наверняка первый раз происходит. Поэтому можно не думать о датах. Ну, вперед, пляшем. Духов своих не вызываю, глаз не закрываю. Пляшу и приглашаю дев с поймы.

Кто-то наполнил пространство белым, как случается это с яблоней или с вишней в период цветения. Людмила, стучит в бубен, говорит, что берегини пришли, что они охраняют нашу лодку на берегу. Я все это тоже знаю и вожу за руки белых дев. Их много, но им не тесно. Они плывут через деревья и не задевают их. Единственное - облетают костры, вероятно боятся пламени. Костры сушат влагу, а им нельзя высыхать досуха. Странно. Вилам нельзя мокнуть, ибо они тогда тяжелы и не танцуют, а эти наоборот... Какое бархатное развлечение! Как насыщенно красное вино, когда смотришь через стекло на костер. Надо всех их хоть немножко да угостить. Увлекся, и упустил Людмилу из поля внимания.

По окончании Людмила рассказала, что к ней поднялись трое: мать в белом, девочка и еще третья берегиня, которую она хорошо не рассмотрела. Девочка легко и просто подошла к ней и подарила колосок. Взрослые и серьезные - долго не подходили, но потом пригласили ее к себе вниз на луга, где они танцевали вместе. Берегини назвали свои имена, которые Людмила решила мне не говорить. Сказали они ей и ее истинное имя, которое она вполне справедливо, сообщать мне тоже не стала. Она побывала на дне прозрачной и полноводной реки, где двигаться было так же свободно как и на воздухе. Потом берегини проводили ее обратно на гору. В качестве подарка они передали ей какую-то мысль или состояние души, которое запало в Людмилу, но не раскрылась сразу, а разворачивалось потом в течение многих дней, доставляя радость. Через несколько дней, именно этот дар берегинь и заставлял ее думать, что пережитое было не просто игрой воспаленного воображения, а чем-то большим, действительным прикосновением к миру благих духов.

62. Снова беру бубен. Что-то тянет вниз. Там, внизу я бывал и ранее, но всякий раз нижний мир оказывался иным. Это не будет перемещением в горизонтальном пространстве, как я двигался полтора часа назад. Нечто иное. Навь посылает мысль, что она не показалась мне в своей сути. Посмотрим - что за суть? Стучу, опять вызываю духов. На этот раз перед глазами тьма.

Идем вниз, на северо-запад по тропинке, которая проходит прямо через нашу стоянку. Лесная тьма. Вот мы совсем внизу, чуть подолее тропу пересекает ручей. Кондрат говорит, что здесь надо отвернуть камень. Дед что-то сомневается. Он всегда благоразумен. Отворачиваю камень. Под камнем дыра. Кондрат говорит, что это путь навный. Вниз от дыры уходит гранитный гребень. Пролезать на него не удобно, особенно всем разом. Протиснулись. Гребень чуть виден. Верхний свод земли сразу неограниченно расширился вверх. Ниже вода, у нее нет берегов. Она скорее ощущается, чем видится. Море, но без приливов и волн. Ветра нет. Воздух абсолютно неподвижен. Идем. Гребень плавно понижается, подводя к воде. На конце гребня какой-то черный силуэт. Это живое существо, чем-то напоминающее бегемота, часть тела которого в воде. Мы остановились, и он зарычал. Сказал, что он Ящер, и что для движения в навь должен я залезть в его пасть. После этого он раскрыл пасть. Запаха из нее не было, но была в ней глубочайшая тьма.

Я останавливаюсь в нерешительности. Известно, что влезание в пасть зверя есть знахарская инициация. А тут что предлагается? Лезь - рычит пасть. Ищу глазами Кандраша, впиваюсь. Он отчаянно мотает головой и хочет, чтобы я этот его жест увидел. А пасть приближается.

Покажи глаза, требую я от пасти. Покажи мне глаза! Пасть немного прикрылась и стали видны выпученные, напряженные от внутреннего давления глаза. Поразительна была пустота этих глаз. В них было абсолютное бесстрастие. Эти глаза едва ли когда-то выражали хоть какие-то временные переживания. Они запечатлели лишь одно единственное действие, которое бесконечно повторяется, потому абсолютно бессмысленно и ничем не предотвратимо. В них покой без течения времени. В них невозможность выбора. В них отрицание всякого знания. Лишь вечная пустота и небытие были сродни этим глазам.

Это был лишь миг, но он поразил меня. Интуиция мгновенно подсказала, что в эту пасть можно сдать все, что угодно. Но пасть эта бездонна, и это будет лишь проволочкой времени. Вот для таких случаев и надо таскать с собой всякую всячину. Иные шаманы вешают на себя десятки килограммов железа, и оно бы сейчас пригодилось. Есть нож, но не идти же с ним на этого зверя! Да и не платить ему дань добром. На, на, бери! Вспомнил все, что есть во мне больного. Сам себя осмотрел - пустой, не из чего почитай и не состою, но что, каких инородных зверей в себе во тьме нащупал - слизняков, мерзких букашек, гадов, что меня глодают: теперь-то всех их хорошо видно. Кричу резко - вот, на, держи в свою пасть! И пошвырял в нее с себя всяких паразитов, которыми облип яко летучий мышь. Их выдирал - себя драл, больно.

И как пасть на время прикрылась, так и двинулись мы быстро по гребню назад к дыре. Кандрат тут дар речи вновь обрел. Рассказывает, что тот никакой не Ящер вовсе, что много на себя берет, а что он простой Глот из нави, каковых не мало, но в пасти его можно кануть бесследно.

Вышли мы на верх, и камень привалили. Опустился на землю весь в ознобе. Говорю - вольготно же мне в навь ходить! Людмила присела ко мне и начала обнимать и греть, дабы вернуть к реальности. Хорошая ученица.

Успокоился и лег неподвижно, глаза закрыв, но не долго пролежал. Шевелится кто-то на склоне, куда огонь костра не доходит. Себя сразу не показывает. Потом видно, что тело без головы.

Вот те на! В своем мире у костра, а и тут нежить прет. Страх в разных мирах обладает разным качеством. Тут боишься иначе, чем там. Нашел палочку. Постучал ею в бубен, да и швырнул в безголового. Исчез. Поднялся. Гляжу: через костер в ветвях сидит здоровенная толстая бабища.

       Кабы она встала, то была бы метра на четыре. Ухмыляется: "Я и есть толстая баба - бесова угодница." Есть заговор с такими словами, теперь я ее доподлинно вижу. Между нами костер, и я ее не боюсь, да и чего бояться, к ней парни да девки веками обращались. Уйди, говорю ей уставшим голосом. Беру Людмилу за талию. Прижимаю к себе. Стоим. Замечаю, что деревья вокруг начинают светиться своим естественным светом, как и полагается от костра. А до этого не понимал, что они были освещены иначе.

Кажется я, наконец, действительно на месте. Спрашиваю Кандраша - в чем дело? Он объясняет, что мы оставили камень отваленным, когда ходили Глота смотреть. Вот всякой чертовщины из нави и повылезало.

       Пришлось помахать головешками, понакладывать во всех странных местах огненных крестов. Вроде все угомонились. Но сил что-то совсем больше нет. Это опасная ситуация, когда духи могут получить надо мной власть. Нужно быть настороже.

Людмила наоборот - полна сил. Она берется за бубен с целью увидать своих первопредков. Я стою прислоненный спиной к березе, с головой заброшенной назад. Так как-то правильнее стоять во время ее камлания. По крайней мере, теперь меня точно никуда не унесет случайно.

На подоле городища появились волк и олень. Людмила бросила хлеб. Олень подошел и взял его. Звери ходили кругом и потом Людмила обнаружила себя частью и того и другого, оленеволком. Разные части тела принадлежали разным животным. Позднее она сказала, что это так же оказалось для нее духовным открытием:

На следующий день проснулись мы в двенадцатом часу. Стояла жара. Как могли быстро сготовили завтрак и собрались.

С другого берега Колычи, который не виден за деревьями, послышался автомобильный гудок. За нами приехал Дима. Я крикнул ему, чтобы он подождал. Мы спустились вниз, и подобрали хранимую берегинями лодку. Переправились через реку, погрузились в машину, и благополучно добрались до Можайска. Без приключений поезд довез нас до Москвы, откуда, как нам казалось, мы уехали давным-давно. Теперь каждому предстояла большая аналитическая работа по осмыслению пережитого.

Можно сколько угодно заявлять, что мы дурачили себя на городище безудержными фантазиями, разбавленными красным вином. Но если при этом появляется мистический опыт и новые знания, ставятся новые вопросы, которые ранее не возникали, то значит кудесничество оправдано как путь развития духа.