"Детство Лермонтова" - читать интересную книгу автора (Толстая Татьяна Владимировна)

Глава II Арсеньева судится с родственниками своего мужа

В 1807 году, когда семейное положение Арсеньевой было безоблачным, когда она считала себя очень счастливой, живя с любимым мужем и подрастающей дочерью, она заболела. В разгаре тяжелой болезни она сделала свое первое завещание, указывая, что в случае смерти оставляет свое имущество поровну — мужу Михаилу Васильевичу и дочери Марии.

Однако Арсеньева вскоре поправилась. Через три года скончался ее муж, и с этого времени Мария Михайловна осталась единственной наследницей всего состояния Арсеньевой. Об этом Елизавета Алексеевна широко оповестила всех друзей и родственников. Но на Машу это известие не произвело никакого впечатления. Она жила своей замкнутой внутренней жизнью. Постоянные занятия языками — французским, немецким, английским, чтение книг, музыкальные упражнения, разучивание новых романсов и песен — все это заполняло ее жизнь, а материальные блага ее мало занимали: у нее было все, что ей нужно. Нужно было купить что-либо — книги, альбомы, тетради, ноты или платья, — она ехала с матерью в магазины или в мастерские и выбирала то, что ей нравилось. Она рассеянно внимала практическим суждениям маменьки, но не воспринимала их, хотя Арсеньева всячески старалась привлечь внимание дочери в эту сторону.

После смерти Михаила Васильевича Маша искренне оплакивала любимого отца. Но мать, желая отвлечь дочь, внушала ей мысль, что Михаил Васильевич должен был бы получить от своих родителей наследство. Маше в голову не приходила эта мысль. Умер отец. Как рано! Ведь ему всего-то было 42 года! А мать хочет подсчитать, сколько денег осталось в его кошельках…

Арсеньева терпеливо объясняла, что это не мелочи, нет, что обязательно надо получить с родителей Михаила Васильевича долю его наследства! Ведь имение еще не разделено и можно стребовать с Арсеньевых небольшое именьице или же стоимость его деньгами, около 30 тысяч рублей.

Маша пришла в ужас. Как можно с них чего-то требовать? Имение Арсеньевых будет разделено после смерти стариков, зачем же просить у них заранее? Дед и бабушка постоянно ей делают разные подарки — ноты, книги, лакомства, тетушки вяжут ей шарфики, варежки, пуховые чулки, дяди присылают с охоты дичь, ранние ягоды из теплиц.

Маша даже заплакала. Но Елизавета Алексеевна стояла на своем.

Маша рыдала все громче, вскрикивая, что ей никаких денег от папеньки не надо. Арсеньева сердито замолчала и перестала говорить с дочерью на эту тему, однако напомнила, что Маша еще несовершеннолетняя, а она, как мать, обязана отстаивать ее интересы.

Арсеньева послала записку знакомому председателю суда, приглашая его с супругой на обед. После обеда хозяйка долго беседовала с гостями, председатель потребовал письменные принадлежности и, глубокомысленно вздыхая, стал писать гусиным пером на толстой синеватой шершавой бумаге.

Когда гости уехали, Елизавета Алексеевна сказала Маше, что председатель составил ей прошение на высочайшее имя и научил, как надо действовать. Маша приняла это известие настолько равнодушно, что даже не спросила, насчет чего писали.

Незаметно прошел год. Как-то утром Арсеньева послала свою любимую горничную Олимпиаду за дочерью. Машенька пошла в комнату матери, на ходу читая роман. Стоя перед дверью, она загнула уголок прочитанной страницы, спрятала книжку себе в большой карман, отделанный рюшами, и присела на стул, ожидая услыхать, зачем ее звали. Арсеньева торжественным и торжествующим голосом объявила, что по высочайшему распоряжению Чембарский уездный суд рассмотрел ее дело и вынес решение выделить ей то, что полагается: 27 крепостных крестьян без земли ввести во владение Арсеньевой, а вместо недвижимого имения постановили выдать деньги — около 30 тысяч рублей.

Расширив глаза, Машенька напряженно и внимательно слушала речь матери, стараясь понять, зачем она все так торжественно и обстоятельно рассказывала. Арсеньева же продолжала с подъемом:

— Я отказываюсь от причитающихся мне денег и все передаю тебе — и 30 тысяч рублей и 27 крепостных. Распоряжайся ими как хочешь.

— Спасибо, маменька! — вежливо ответила Маша. — Мне можно идти? — Достав книжку из кармана, она сразу же разогнула ее на оставленной странице и хотела читать.

Но Арсеньева стала сердиться:

— Ты совсем лунатиком стала, Машенька! Почему ты не хочешь со мной поделиться — что ты хочешь купить на эти деньги?

Маша нехотя загнула уголок страницы и опять спрятала книгу в карман. Арсеньева продолжала:

— Я думаю, лучше всего будет сделать так: для крепостных мы построим деревеньку и там их поселим.

Маша согласно кивнула головой.

— А эти денежки будут твоим приданым.

Машенька живо и смущенно возразила:

— Но я же еще не собираюсь замуж?

Арсеньева твердила свое:

— Лучше всего — приданое. Я уже все предусмотрела: в сундучок, обитый железом, положим деньги, а сверху вещи, которые пойдут тебе в приданое — отрезы материи, кружева, ожерелья, браслетки…

Маша даже покраснела от волнения и робко спросила:

— А вдруг я никогда не выйду замуж?

Арсеньева громко и насмешливо засмеялась:

— Ты не выйдешь замуж? Вот я действительно никогда больше не выйду, а ты, дружочек, выйдешь, и очень скоро, у тебя много искателей и поклонников!

— Как бог даст… Можно идти, маменька?

— Погоди, девочка, куда тебе торопиться?

— Очень хочется дочитать книжку…

— Погоди, погоди. Так, значит, решили? Крестьянам — деревеньку, а сундучок — в приданое? Ну, разве тебе будет неприятно передать денежки своему жениху, когда он появится? А если за богатого выйдешь, так он еще тебе туда добавит… Эх, если бы твой отец был жив, как бы он был доволен сделать тебе такой хороший подарок!

Маша задумчиво возразила:

— Я не понимаю, почему вы говорите, что это подарок папеньки?

— А ты разве забыла? Я же тебе объясняла, что хочу получить от Арсеньевых твою долю наследства. Вот и добилась!

Маша растерянно взглянула на мать.

— Как? Это вы добивались этих денег от дедушки и бабушки через суд?

Арсеньева ликующим голосом сказала: «Да!» — но, взглянув на свою дочку, остановилась: у девушки дрожали губы, глаза покраснели и наполнились слезами. Маша встала, выкрикнула:

— Как стыдно! Я им отдам обратно их деньги!

Маша негодующими глазами посмотрела на мать и выбежала из комнаты, зажимая лицо тонкими пальцами так крепко, что длинные ногти впивались в кожу.

Арсеньева растерянно поднялась с кресла, догнала шатающуюся дочку, обняла ее, привела обратно, но Маша плакала безудержно. Арсеньева распорядилась принести гофманских капель и долго успокаивала дочь. Однако Маша несколько дней не разговаривала с матерью… С тех пор Арсеньева перестала говорить о сундучке.