"Рабыня Вавилона" - читать интересную книгу автора (Стоун Джулия)

Глава 5. ЖРИЦА ИЗ БОРСИППЫ

Борсиппа просыпается рано. В сущности, по-настоящему она никогда не спит. Вдоль главных улиц горят факелы, на стенах и башнях перекликаются часовые.

Как раз во время третьей стражи жрице-прорицательнице приснился странный сон. Она открыла глаза и долго смотрела в темный потолок, не расцвеченный даже туманными лучами Сина, что в своей барке уплыл неизвестно куда.

Женщина попыталась вспомнить сон, но на ум приходили лишь какие-то разрозненные картины. Уже вовсю шли приготовления к празднованию нового года, и у нее самой прибавилось забот. Но то были заботы все больше частного характера.

Завершались часы третьей стражи. В северном единственном окошке висел мрак. Она поднялась с ложа. На буковом столике горел светильник, там же стояли сосуды с водой, черным пивом и трехдневным пальмовым вином. Бронзовое зеркало с ручкой филигранной работы, украшенной драгоценными камнями, отражало языки золотого пламени, мерцал лазурит, украшавший гребни.

Жрица хотела пить, взглянуть на себя, осуществить свои планы — всего хотела. Она была горда и тщеславна, в общем, как и подобает женщине ее сословия.

Широкая полотняная рубашка, в которую она была одета в этот час, доходила до пола, но в разрезах просматривались стройные ноги с изящной татуировкой — повторяющимся растительным орнаментом. Черные волосы, словно плащ, укрывали спину, душистой грудой лежали на плечах. Жрица в полной мере осознавала свою красоту, но, глядя в зеркало, все чаще замечала углубляющиеся морщины меж бровей, у носа и губ. И ее это злило.

Пока она еще могла скрыть изменения под слоем грима. О том, что будет дальше, думать не хотелось. На цыпочках жрица выскользнула из комнаты. Миновав темную прихожую, она отперла дверь.

Высокая глухая стена окружала территорию храма; главные ворота, украшенные изразцами, были надежно заперты. Покой храма охраняли мощные фронтальные башни. А напротив ворот, словно зеркальное отражение, возвышались такие же строгие башни, охранявшие вход в целлу Набу.

Статуя бога покоилась в глухой нише и была видна со двора. В этот час божество спало, и жрица-прорицательница не смела приблизиться к целле.

Рядом с главным святилищем храма находился вход в зал, где хранились ладья и колесница для торжественных новогодних процессий. И уже совсем скоро мудрый Набу, сын Мардука и Царпанит, писец Таблиц Судеб, отправится в Вавилон с большой праздничной процессией.

Жрица скользнула к бассейну для омовений. Теплая, прогретая дневным солнцем вода, приятно ласкала кожу. Живой свет факелов, закрепленных на стенах, отражался в глади воды и, разбившись от прикосновения женских пальцев, рассыпал на черной поверхности причудливую клинопись.

Она запрокинула голову и так долго глядела в небесный океан, усеянный звездами, что едва не потеряла себя в этой безумной выси.

Неожиданно вода в бассейне колыхнулась, словно кто-то посмотрел на нее из темноты и с плеском ушел под воду. Женщина отпрыгнула. Отсюда уже не был виден отраженный свет факелов.

С сильно бьющимся сердцем она вновь подняла взгляд к небу. Скатилась звезда, словно серебряная монета, за ней — другая, с длинным, золотым хвостом… Жрице захотелось увидеть Набу, немедленно, в этот жуткий час.

Бесшумно ступая, она приблизилась к целле. Там, внутри, тьма была столь непроницаема, что светильники у ниши со статуей едва теплились, сдавленные со всех сторон черными бархатными пластами мрака. Исполненная благоговения, женщина уже собралась войти, но внезапно остановилась. Снова пришло смутное воспоминание о сне.

Непонятные шорох и хруст раздались за спиной, и в это же мгновение она поняла, что ниша пуста, статуи божества нет, она исчезла, испарилась! Жрица отпрянула, прижавшись спиной к стене. Мелькнула тень по левую руку и нырнула в густую тьму каменного двора. И тут прорицательница увидела такое, что заставило ее окаменеть.

Над храмом величественно проплывал Набу, держа в руках грифель и табличку. Его одежды раскинулись в полнеба, а волосы и борода свивались в кольца, тянулись лентами горизонтально земле, подобно густому туману. С босых ног божества капала медвяная роса, а его уста источали вино и пенное пиво. Вслед за ним, привязанный к бороде, ступал дракон его отца Мардука.

Призрак рос на глазах, и вот он уже закрыл собою все видимое пространство. Созвездья мерцали все так же, словно не было преграды их свету. Очередная хвостатая звезда надрезала небо и нырнула в небытие. Набу остановился, потом резко ушел вверх. Дракон пустился за ним, отталкиваясь лапами от звезд.

Жрица зажмурилась, а когда открыла глаза, в небе алела звезда Нергала[2], приносящая несчастья.

А предсказания прошлого года! О, все жрецы в страхе пали ниц, когда вокруг луны появился ореол. Син приговаривал Вавилон к страшным бедам, ведь произошло это в месяц аяру[3], а древние говорят так: умрет царь, а сын его не займет трона отца своего.

Страшный вопль тогда поднялся в храмах. Жрецы ждали кончины царя, правда, говорили об этом шепотом — во дворце не должны услышать. Но прошел целый год, а Навуходоносор жив и правит.

— О, Набу! Сжалься над всеми нами. Упроси отца своего о милости к возлюбленному городу, Городу царей, Вратам бога, Вавилону!

Прорицательница засеменила в свое жилище. Ох, неспроста Набу вылетел из целлы в канун нового года. Что-то должно случиться, вот только хорошее или дурное?

Жрица Гулы вошла в нишу. Красная дверь ее дома была приоткрыта, но она не обратила на это внимания. Она размышляла, стоит ли рассказать верховному жрецу о том, что произошло ночью? В прихожей было темно. У порога дрожал слабый огонек. И тут до ее ушей донесся приглушенный вскрик. Жрица схватила светильник, подняла над головой.

— Кто здесь? — громко сказала она.

Ее решительный тон не предвещал ничего хорошего ни человеку, ни духу, притаившемуся в потемках.

— Кто бы ты ни был, я тебя не боюсь! Выходи сам, или я отыщу тебя!

Из угла шагнула девочка-прислужница с длинными, нечесаными волосами, ниспадающими на ее худые смуглые плечи. Она дрожала и всхлипывала, в больших испуганных глазах стояли слезы, блестевшие, словно диаманты.

— Кто ты такая? — гневно спросила прорицательница. — И что ты делаешь здесь, в моем доме?

— Я — Малка, из горных районов. Меня привезли сюда недавно. Я видела тебя, госпожа, а ты… ты меня помнить не можешь.

— Тебя привезли в Борсиппу солдаты?

— О, нет, госпожа! Меня продал за долги мой отец. Я разлучена со своей семьей.

— Твои родители мушкенумы?

— Да, госпожа. Они очень бедные люди. Наша семья арендует клочок земли у одного влиятельного человека. Плата за участок и так высока, а тут вдруг хозяин потребовал проценты сверх уплаченного. У нас большая семья. Боги наградили моих родителей многочисленным потомством, а вот как его прокормить, не сказали. Мои сестра и брат уже отданы за долги, а самый старший служит в армии царя. Он лучник. Он уже был ранен и надеется получить собственный участок. А у родителей осталось еще пятеро малышей.

— Так что ты делала в моем доме?

— Я принесла тебе свежей воды, госпожа, — подобострастно поклонилась девочка.

— Что ж, это хорошо. — Прорицательница откинула назад черные волосы прислужницы, посмотрела на ее обнаженное тело. — Тебе сколько лет?

— Недавно сравнялось тринадцать.

— Тринадцать. — Жрица поставила светильник на полку. — Тебя, видно, и вправду не кормили. Знаешь, я влиятельна. Я многое могу. Ты боишься меня?

— Да… — еле слышно прошептала невольница.

— Не слышу!

— Да, госпожа, — девочка склонила голову.

— Это хорошо. Мне кое-что нужно.

— Что?

Жрица рассмеялась.

— Потом скажу.

Девочка обняла себя за плечи, закрыла набухшие, зреющие соски. Глаза жрицы блеснули.

— Как, ты говоришь, тебя зовут?

— Малка, госпожа.

— Так вот… э-э-э… мне нужна горячая ванна. Ступай! И пусть нагреют полотенца. Чего ты ждешь? Живо!

Девочка рванулась с места.

— Стой! — воскликнула жрица. — Теперь ты будешь прислуживать мне. Каждую ночь.

— Да, госпожа.

Жрица махнула рукой. Оставшись одна, она вошла в спальню и улеглась на ложе. Было душно. Она лежала на спине, раскинув руки, согнув ногу в колене. На губах ее блуждала смутная улыбка. Для этого был повод — у жрицы созрел план, осуществить который теперь имелись все шансы.

Она думала о верховном жреце Эсагилы, Варад-Сине, внимание которого привлекла на прошлых празднествах. Она ведь сразу поняла по его глазам, что сумеет добиться своего. Мужчинам только кажется, что они могут что-то скрыть. На самом деле они — развернутый свиток. Нужно обладать пустыми мозгами, чтобы не суметь их прочесть. Она все поняла и даже кое-что предприняла, чтобы подогреть интерес Варад-Сина.

В храмах толстые стены, и это второе заблуждение. На самом деле, все прозрачно. И жрица из Бор-сиппы знала, о чем говорил Варад-Син, ложась спать и вставая с зарей, кого принимал в своих покоях; она даже знала, что верховный жрец встречался со жрецом-помазывателем, давним другом, и в частной беседе речь велась о ней.

Минул год. Она намеренно не встречалась с Варад-Сином, но время от времени ему напоминали о ней.

Скоро пред нею предстанет прекрасный Вавилон. Но теперь она поведет себя по-другому. На этот раз верховный жрец Эсагилы окажется у ее ног.

Она была честолюбива. Положение в храме давно перестало удовлетворять эту красивую алчную женщину. Она жаждала власти. А связь с таким влиятельным человеком, к мнению которого прислушивается сам царь, давала возможность возвыситься. Возвыситься самой и возвысить своего сына.

Это было самое большое ее желание. Она не воспитывала своего сына… С ранних лет Уту-ан был Отдан в многодетную семью, где узнал строгость и много несправедливости, но по протекции матери мальчик начал обучение в Доме табличек в Бор-сиппе. Она же и оплачивала уроки.

Она наблюдала со стороны, как сын взрослеет, как меняются его лицо, тело. И вот перед ней уже не мальчик с пушком на розовых щеках, а юноша с темной щетиной на острых скулах. Теперь у него красивые длинные руки с рельефными мышцами и четкими руслами вен, кудрявые волосы, жесткие, словно грива жеребца. А глаза, как у женщины, — ее глаза.

Всем остальным обликом он напоминал своего отца, которого никогда не знал и которого, если бы не это поразительное сходство, она бы и сама давно забыла. Конечно, она любила его, но связь была слишком краткой, чтобы нести о ней память сквозь годы: всего-то ночь на ложе, где смешивались запахи двух тел.

Однажды она поймала себя на мысли, что видит в сыне мужчину. Она, взрослая женщина, в полной мере могла оценить его набирающую силу красоту и привлекательность.

Во время одной из встреч, в зеленых зарослях сада, она притянула его к себе и стала целовать затяжными глубокими поцелуями. Он обнял ее, запустил руку в ее волосы. Потом, вспоминая эти минуты, она думала, имела ли она моральное право на такой поступок? О, любвеобильная Иштар! Мальчик реагировал на нее как на женщину! Она слегка отстранилась, посмотрела в глаза сыну. Уту-ан приложил ладонь к влажным губам.

— Что… что ты делаешь? — тихо спросил он.

— Уту-ан, тише, тише, — она взяла его запястья, стиснула своими холодными пальцами, быстро шептала, стараясь не упустить его взгляд. — Мой мальчик… Прости. Я люблю тебя.

— Почему ты просишь прощения? Ты сожалеешь?

— Не знаю.

— Это плохо. Ты не должна была.

— Может быть. Но я люблю тебя!

— Я тоже люблю тебя, мама.

Он круто повернулся и пошел прочь по узкой дорожке, посыпанной песком.

Сейчас Уту-ан служит писцом в малом храме Думузи в Дильбате, что неподалеку от Борсиппы. Но жрица-прорицательница никогда не смирится с тем, что ее единственный сын занимает столь незначительное положение. Блестящая карьера во дворце царя — вот предел мечтаний честолюбивой женщины. И уже теперь она думала о будущих успехах сына с улыбкой.

Она услышала осторожные шаги и приподнялась на локте. Занавесь откинулась. Пред ней предстала младшая жрица в темной накидке.

— Анту-умми, — сказала она. — Прости, что тревожу тебя в такой час. Скоро рассвет. Входящий-в-Дом просит тебя к себе.

— Что за спешка? — Анту-умми нахмурилась.

— Не знаю, госпожа, но Входящий-в-Дом ждать не может.

— Хорошо. Мне нужно одеться. Жди меня снаружи.

Девушка удалилась, а прорицательница еще какое-то время лежала неподвижно. Ей не хотелось думать ни о чем, кроме как о себе самой. Потом все же она поднялась и стала, не спеша, надевать платье.

Анту-умми чувствовала ночь, все ее фазы. Скоро рассвет, и, выходя из спальни, она подумала: вернулся ли Набу в свою нишу?