Глава восьмая

Примерно в эти же дни Али-Кули-хан вызвал к себе Абдушахиля и сказал ему:

— Эту тайну я не могу доверить никому, кроме тебя, хотя у меня и немало людей, и наших и грузин, доказавших свою преданность.

— Баш-уста![19]— воскликнул Абдушахиль, приложив в знак покорности руку ко лбу.

Али-Кули-хан пересказал ему все, что донесла Тимсал-Мако, и приказал Абдушахилю в назначенный день, захватив с собою отряд всадников, окружить дом Мелано и доставить ее вместе с Баши-Ачуком в ханскую ставку.

Абдушахилю это поручение пришлось не по вкусу:

«Другое дело, если бы мы встретились один на один и я бы с ним расплатился, но напасть на человека из-за угла, схватить его с помощью целого отряда — нет, это дело, недостойное мужчины и храброго воина».

Весь день Абдушахиль раздумывал, а когда стемнело, пустился в путь один, как был, и подошел прямо к воротам Тевдораант Мелано.

Увидав незнакомого перса, пришедшего к ней в дом в такое неурочное время, Мелано обомлела от страха, однако Абдушахиль успокоил ее:

— Не бойся! Я пришел не как враг, а как друг. Мелано приободрилась: незнакомец был статный, красивый мужчина, к тому же он ласково ей улыбался.

— Да будет благословен твой приход! — сказала она, склонив голову, смущенно пригладила кавеби и придвинула гостю стул.

Перс огляделся, запер изнутри дверь и обнажил кинжал.

Мелано вздрогнула.

— К чему насилие там, где все само дается в руки! — сказала она.

Перс притворился, будто не слышит, сунул руку в карман и вынул туго набитый золотом кошель.

— Вот, гляди! В одно» руке у меня кинжал, в другой — золото. Выбирай сама: я тебя озолочу, если исполнишь мою волю; а нет — заколю этим самым кинжалом!

Мелано растерянно проговорила:

— И кинжал свой спрячь и золото прибереги, довольно с меня и того, что ты так хорош…

— Ты ошибаешься! — жестко кинул ей Абдушахиль. — Я пришел к тебе совсем не за этим. Знаю, что у тебя бывает Баши-Ачук, и ты должна мне помочь схватить его.

Мелано побледнела. Долго, дрожа всем телом, клялась она и божилась, что не знает никакого Баши-Ачука. Абдушахиль кинул одобрительный взгляд па молодую женщину, но тотчас же снова нахмурился.

— Попусту клянешься, я ведь доподлинно все знаю. На, возьми пока что этот кошель, а потом, когда я с твоей помощью захвачу Баши-Ачука, получишь еще тысячу золотых, и, клянусь аллахом, никто не узнает о том, что ты его выдала.

Сколько ни уговаривал Абдушахиль Мелано, суля ей всякие блага, женщина не сдавалась и только с ожесточенным упорством качала головой, а Абдушахиль, все больше и больше восхищаясь ею, думал про себя: «Вот это настоящая женщина! Потому-то мы до сих пор и не можем сломить грузин, что у них такие женщины».

Наконец, он крикнул ей в упор:

— Раз так, прощайся с жизнью!

Мелано упала на колени и, в ожидании смертельного удара, прикрыла рукой глаза. Абдушахиль склонился к ней, обнял за плечи и сказал, пытаясь ее успокоить:

— Я пошутил! Да разве можно убить такую женщину, как ты! Честь и слава тебе — ты преданный друг и умеешь любить! Я много слышал о грузинских женщинах, но как-то не верилось, и вот теперь, испытав тебя, я воочию убедился…

Мелано припала к его коленям.

— Я знаю, — продолжал Абдушахиль, — что Баши-Ачук придет к тебе в заранее условленный день; мне приказано с отрядом всадников окружить твой дом и взять Баши-Ачука, но ты предупреди, чтоб и духу его здесь не было!

Мелано в изумлении воскликнула:

— Значит, ты друг Баши-Ачуку?

— Нет, враг, непримиримый враг! Либо он, либо я! Либо он меня уничтожит, либо я его, но я с ним должен сразиться один на один, как подобает настоящему мужчине, а не подкравшись воровски, вероломно, как мне приказано. Поняла? Передай все это Баши-Ачуку, а теперь прощай, оставайся с миром!

Абдушахиль простился с Мелано и, кинув ей свой туго набитый золотом кошель, ступил за порог.

В назначенный день отряд всадников во главе с Абдушахилем оцепил дом Мелано, но там не оказалось никого, кроме испуганной женщины и спящих детей.

В тот же день на одной из улиц Телави вспыхнул пожар, и дом Тимсал-Мако сгорел дотла; люди спаслись, но пропало все ее добро.