Глава 4 "Персонажи"

В конце следующего рабочего дня, сначала к дому Дэкла, затем и к дому Аннэи опустился аэроцикл Эвана.

Родители, уже встревоженные исчезновением своих детей, теперь просто перепугались. Родители Дэкла даже попытались спрятаться, но их нашли, вывели наружу. Дети успокаивающе говорили им:

— Это счастливый поворот в вашей жизни… Вас приглашают на Нокт…

А когда родители Дэкла и Аннэи увидели Эвана, то действительно почувствовали себя счастливыми, и подумали, что это — самый прекрасный день в их жизни. И разместились они в аэроцикле, и полетели на Нокт. Везли с собой те вещи, от которых пока что не могли отказаться, это были самые обычные предметы домашнего скарба, а также и закупленный прежде Ноктский ширпотреб…

Полетели на Нокт. Там их разместили на сто двадцатом этаже гостиницы "Столп Аркополиса". Весь этот этаж принадлежал супергерою Эвану, но ему более чем хватало и одних покоев класса «люкс». Ещё двое роскошных номеров были отданы родителям Дэкла и Эвана, ну и ещё в одном номере уже поселились Дэкл и Аннэя.

Так облагодетельствовал их Эван, выслушал их благодарности, выпил вместе с ними вина, и удалился в свои покои, в тот вечер он, несомненно был самой мрачной, несчастной персоной на сто двадцатом этаже.

Одиночество терзало Эвана. Казалось ему, что во всём мирозданье человека близкого ему, понимающего его.

Эван вспоминал свою жизнь. Вспоминал тех, кого любил. Вот первая его любовь. Он случайно увидел её с другого мира в телескоп, и сразу романтически, наивно влюбился в ней, потом с большим трудом нашёл. Она оказалась Ноктской кинозвездой Мэрианной Ангел…

В последствии им даже довелось некоторое время пожить вместе, но в конечном итоге Эван понял, что ничего общего то у него с ней и нет; в конце-концов это вылилось в сплошные ссоры; один раз Мэрианна Ангел даже вцепилась в его лицо ногтями, а он ответил ей ударом. Это было отвратительно. Потом они расстались, шумно, с многочисленным статьями в «жёлтой» прессе поделили имущество, и с тех пор встречались только случайно, в киностудии, но в одних фильмах, естественно, не снимались…

Ещё встретилась на его жизненом пути Мэрианна Нэж. Законница, волевая, прагматичная женщина — она во много являлась противоположностью Эвана. Но всё же они много общались… Во время экспедиции к «скорлупе» мироздания Мэрианну Нэж выбросило из их крейсера «Спаситель», и в последствии её так и не удалось найти. Возможно, её уже и в живых не было…

После возвращения от «скорлупы» мирозданья, Эван уже в полной мере стал Ноктской звездой. Про него снимали фильмы, товары с его изображением, или просто с именем пользовались неизменным успехом. Часто Эвана приглашали выступать на телевидение, и он отвечал то, что заучивал заранее, то, чего от него хотели власти. Также он снимался и в телевизонных фильмах про самого себя (не путать с многомилионными блокбастерами), в которых ему сниматься всё же не доверили…

Итак, потеряв и Мэрианну Ангел, и Мэрианну Нэж, Эван всё чаще задумывался о том, что вот настоящую любовь ему встретить не довелось. Конечно, у него были поклонницы. Много поклонниц. Они буквально осаждали Эвана. И даже его деньги этим, в основном молодым девчушкам не были нужны. Они и не смели надеяться на его деньги. Но просто переспать с ним, а потом вспоминать это как наиважнейшее в своей жизни событие — это было их целью. И Эван давал им то, чего они хотели. Вечером — пил с ними дорогое вино, ел фрукты, закусывал икрой, потом — погружался в молодые тела, а утром просыпался разбитый, и едва ли с ненавистью выгонял их, и пил…

Стремительно летело время, и с каждым месяцем, с каждым годом Эван всё больше пил. Дошло уже до того, что он сколько-нибудь выпивыл каждый день, а один раз в неделю обязательно сильно напивался.

Он чувствовал свою зависимость от Нокта. Он ненавидел и презирал Аркополис, но в тоже время он и не представлял своей жизни без тех, в конечном итоге терзавших его удовольствий, которые давал ему этот город…

И ещё одной причиной страдания Эвана было то, что когда-то он умел летать. Этот чудесный дар он получил во время того памятной, и так неверно освещённой на Нокте экспедиции к «скорлупе» мирозданья. Некоторое время он способен был летать совершенно свободно. Рассекал воздушный океан, и чувствовал себя счастливым.

А всё же — откуда исходила эта способность летать? Ведь, когда он летел, то не прилагал к этому никаких усилий, кроме самого стремления лететь. Это было так же естественно, как хождение для человека со здоровыми ногами, но только ещё легче. Но ведь не было у Эвана крыльев. Не мог он ими двигать, как ногами…

Сразу после возвращения от «скорлупы» на Нокт, он ещё чувствовал эту лёгкость, способность к полётам. Но потом, по-мере того как превыкал он к Аркополису, тем труднее ему становилось хотя бы немного приподняться над полом (делал он это в уединении, с занавешенными шторами, так как опасался газетчиков)…

И за последние три года Эвану так ни разу и не удалось подняться в воздух, кроме как на аэроцикле. Но этот аэроцикл, каким бы дорогим и роскошным, он ни был, не мог заменить радости самостоятельного полёта. Есть такие вещи, которые невозможно купить ни за какие деньги — внутреннюю чистоту, свежесть.

Итак, Эван пытался наслажаться жизнью, и в тоже время страдал. Ему исполнилось тридцать семь лет, но чувствовал он себя гораздо старше. Аннэю и Дэкла он спас именно потому, что в них увидел себя молодого, неиспорченного, ему хотелось общаться с ними; он надеялся, что они помогут ему стать таким, каким он был прежде. Но вот он выслушал Аннэю, и ему стало больно.

Он понял, что вряд ли ей остаться прежней — наивной, светлой, чистой. Нокт изменит её, переделает под свои стандарты. Ну а если Аннэя не захочет под эти стандарты подстраиваться, то она погибнет…

Так, в тот день когда родители Дэкла и Аннэи разместились на сто двадцатом этаже "Столпа Аркополиса", Эван развалился на диване в своих покоях, и мутными, пьяными страдающими глазами смотрел перед собой, на занавешенные плотные штору. В одной руке он сжимал большую бутылку редкого вина, за которую простому работяге из трущоб пришлось бы вкалывать целый месяц. Рядом с диваном расставлены были и ещё несколько бутылок с другими алкогольными напитками, ещё несколько запылившихся, пустых бутылок валялись под диваном. Конечно, эти бутылки, также как и многий другой мусор могли бы убрать горничные, но никаких горничных Эван к себе не допускал. В последнее время его всё больше пугала вероятность того, что некие чуждые люди будут вмешиваться в его жизнь, следить за ним, а потом ещё и пересказывать это…

Другую руку Эван положил на поднос с очень вкусными закусками, которых он поглотил уже столько, что у него раздулся живот; но ещё больше закусок расставлено было на столе. Эван думал: "Вот до какого жалкого, ничтожного состояния я дошёл. Ленивый, сытый, пьяный, не хотящий ничего, кроме скучных, умертвляющих, однообразных наслаждений. Мне даже лень повнимательнее рассмотреть тот молот, которым ударяли по Радужному камню. И уж тем более, лень самому слетать к Радужному камню, изучить его повнимательнее… Ничтожество. Мёртвый, бесполезный, и даже вредный своим поп-конформизмом человечишко — вот в кого я превратился…", но и эти мысли были ленивыми, сглаженными вином. И уже вторгалась в сознание обыденная картина того, что повторялось многократно. Вот он допьёт вино, съест сколько можно больше закусок, затем сходит в туалет, умоется и повалиться спать, и будет спать…

Вдруг стало темно. Эван не видел ничего, кроме черноты. Он спросил тихо:

— Что случилось?..

Издали донёсся испуганный женский крик. "Где это кричали?.. Может, родители Дэкла или Аннэи?.. Нет… Крик донёсся с другого этажа. А здесь потолки толстые. Значит, кричали очень громко… И там стало темно…"

Надо сказать, что за то время пока Эван жил в нищенском районе Аркополиса, пару раз случалось отключение электричества. Но ведь он уже привык к другой, роскошной жизни. В "Столпе Аркополиса" прежде таких сбоев не случалось. Вот поэтому и не догадался Эван, что просто отключалась люстра, да и все остальные осветительные приборы.

Медленно, спотыкаясь, подошёл он к окну, отдёрнул штору. И увидел погружённый в сумрак Аркополис. Только едущие по улицам машины, да шнырявшие в воздухе аэроциклы давали хоть какое-то освещение. Но нигде в окнах не горел электрический свет. Правда здесь, в центральной части города, которая была ближе к светлой стороне Нокта, свет в квартирах вообще включали не так уж и часто (например, в таких случае, когда хотели почитать); но нищенские, приближенные к тёмной стороне районы, теперь оказались совершенно неосвещёнными.

Подача электричества прекратилась по всему Аркополису. Эван представил, как, должно быть, страшно тем, оставшимся в полной темноте людям, и сам содрогнулся. Ему стало искренне жаль их, он захотел помочь им…

Так он стоял, со сжатыми кулаками, с уставшим, помятым лицом, с глубоко несчастным взглядом, и всё ждал, когда же зажгутся электрические огни. Но проходили минуты, и ничего не изменялось. В дверь Эвана стучали, но он не обращал внимания на этот стук, так как самым главным ему казалось возвращение электрического света. Ведь он привык к электричеству также, как к Аркополису, в некоторой степени электричество было символом этого города…

Через полчаса такого ожидания, Эвану стало казаться, что он не выдержит, и бросится в кладовку, где положил молот, и полетит с этим миром к Баджу, и ударит по Радужному камню, затем только, чтобы больше было света. Но вот начали одним за другим, начиная от самых дальних, нищенских загораться электричеством Аркопольские районы. Так Эван дождался того, что и в его аппартаментах засияла люстра…

Но почему-то люстра эта уже не давала такого утешения, как прежде. Эван раззанавесил шторы, выключил люстру. От лазурного света неба было достаточно светло, но всё же не светом дня, а светом раннего вечера — ведь и "Столп Аркополиса" находился на теньевой стороне Нокта…

Только тут Эван обратил внимание на весьма настойчивый стук в дверь. Пошёл открывать. На пороге стояли Дэкл и Аннэя. В руках держали уже потушенные свечи, смотрели на Эвана испуганно. Эван поспешил их заверить:

— Всё хорошо. Электричество уже починили.

— Мы совсем не испугались этого отключения. У нас на Бадже подобные перебои с электричеством случаются регулярно. Быть может, здесь подобные вещи чувствуются сильнее. Мы вот просто подумали: а что будет, если выключится свет не этот, городской, а небесный…

— То есть, как? — нахмурился Эван.

Дэкл проговорил:

— Вот мы подумали, что раз небо всегда такое яркое, лазурное, то должна быть эдакая центральная лампа, которая своими размерами и мощностью, конечно, ни в какое сравнение не идёт с обычными лампочками.

Эван проговорил:

— Теоретически такой центральный источник света должен быть, но вы же, должно быть, знаете, что обнаружить его до сих пор не удалось…

— Да, знаем. У нас на Бадже можно достать некоторые научно-популярные журналы… — это уже Аннэя ответила.

Дэкл поведал:

— К теоретическому центру нашего мирозданья, также как и к скорлупе было отправлено уже много зондов; однако ни самого центра, ни источника света они не нашли. Но, естественно, такой источник должен быть…

— Должен-должен. Конечно… — пробурчал Эван, голова которого уже начала болеть от выпитого вина.

Испытанное, в результате отключения электричества напряжение, казалось теперь через чур сильным, и Эван хотел поскорее умыться в душе и завалиться спать.

Дэкл, не замечая хмурого, раздражённого выражения Ноктской звезды, продолжал

— То, что центральный источник света существует — очень легко доказать. Ведь, если бы свет был равномерно рассеян в пространстве, то и миры имели бы только одну светлую сторону, но, как нам все известно, у каждого из бессчётного множества миров имеется и светлая и тёмная сторона…

— Да-да, конечно, мне это уже очень давно известно, — сказал Эван.

— Значит…

— Я понимаю, что это значит. А сейчас — отправляйтесь спать. Завтра исполняется мечта Аннэи.

Девушка смущённо улыбнулась, потупилась, щёки её порозовели. Она молвила смущённо:

— Завтра идём в киностудию…

К словам Эвана действительно прислушивались в одной из крупнейших Ноктских кинокомпаний «СветАрк», ведь именно с ними был у Эвана заключён контракт, именно от него текли к ним немалые прибыли. Время от времени он пытался протолкнуть какого-нибудь молодого актёра или актрису, и их брали на незначительные, второстепенные роли. Так что, никто не удивился, когда Эван привёл Аннэю и Дэкла.

В обшитом чёрной кожей кабинете Эвана и его подопечных приветствовали сразу несколько продюссеров, а также и режиссёр. Конечно, они собрались не по случаю прибытия Аннэи и Дэкла, а потому что через четверть часа в этом же кабинете должно было состояться совещание.

Один из присутствующих, при появлении Эвана, сказал:

— Эван! Эван! Наш несравненный Эван…

Аннэю же и Дэкла они словно и не заметили. А, между тем, Аннэя в то утро казалась особенно очаровательной. Она одела своё лучшее, привезённое с Баджа платье. Платье подчёркивало её молодость, стать, чистоту. Платье, весьма старомодное, но изящное, по-настоящему романтичное, смотрелось диковинно не только для этого помещения, но, пожалуй, и для всего Нокта. Лицо девушки выражало и природную скромность, и испуг, и в тоже время — энергию, могучее стремление к лучшему, красивому…

Эван выбрал продюссера, которого знал лучше других, и который многому в своей карьере был обязан самому Эвану. Вместе с Аннэей и с Дэклом, которому в этом месте вовсе не нравилось, но который вынужден был следовать за своей возлюбленной — Эван подошёл к этому продюссеру.

С трудом сдерживая раздражение, и не в силах скрыть усталости и печали в своих глазах, Эван спросил у этого продюссера:

— Ну как жизнь?.. Как обычно — кипит?..

— О, да. В производство запущены сразу несколько новых проектов, и ещё несколько — в подготовительной стадии…

— Замечательно. А я вот подыскал для вас молодых, и действительно талантливых актёров.

Продюссер оценивающе посмотрел на Аннэю и Дэкла. Сразу определил, что типаж Аннэи не вызовет у Ноктцев нужных чувств. Да — симпатичная, но какая то уж очень вся светлая, наивная. Привыкшие к пошлости кинозрители, пожалуй, посчитают её дурочкой, а уж серьёзно-то воспринимать точно не станут. Что касается Дэкла, то по его нахмуренно-сердитому лицу сразу можно было понять, что сниматься ему вовсе не хочется.

Конечно, если бы эти молодые пришли к нему одни, продюссер попросил бы их оставить резюме, и сказал бы, что в случае чего он с ними свяжется, и сам бы уже точно знал, что связывать не станет. Но рядом стоял Эван, а Эвану он отказать не мог. Он коротко вздохнул, натянуто улыбнулся, про себя выругался, а вслух сказал:

— Ну что ж, раз Эван за вас ручается, то, считайте, роли у вас уже в кармане. Это будут второстепенные, но не эпизодические роли в одной из серий телевизионного сериала, который мы сейчас снимаем.

Аннэя просияла, и, глядя на неё, Эван подумал, что вот она, пожалуй, может взлететь, и без всяких аэроциклов помчаться к центру мирозданья…

Продюссер продолжал:

— Больше о своих ролях вы узнаете по окончании совещания. То есть — через два часа… Конечно, перед началом съёмок вы пройдёте небольшую проверку. Просто покажете свои актёрские способности. Но волноваться не стоит, это просто формальность. Если сам Эван ручается за вас, то я не сомневаюсь, что вы справитесь с этими первыми ролями.

— А потом, ведь и новые роли будут… — мечтательно молвила Аннэя.

— Да, конечно.

Казалось, Аннэя готова была расцеловать, и одарить самым лучшим, что было в её душе и продюссера, и всех этих важных, сосредоточенных, посвятивших свою жизнь съёмкам намеренно глупых фильмов людей. Она и не подумала, что раз съёмки начинаются так скоро, так, стало быть, на её роль, и на роль Дэкла уже были назначены какие-то актёры, и что этим актёрам теперь откажут. А, между тем, так и было. Отказывали талантливым, хоть и играющим вторые роли актёрам, которые нуждались в этих ролях, чтобы свести концы с концами…

Говоря о том, что Аннэю в этом помещении никто не обратил внимания, я несколько погрешил против истины. Обратил внимание очень высокий, и очень худой юноша с бледной кожей, который стоял возле высеченной из чёрного камня статуи, изображающей пышную купальщицу. Это был очень богатый, очень влиятельный юноша. Сын одного из членов Ноктского правительства, он присытился бесконечными кутежами, и решил попробовать себя в качестве актёра. Играл он, естественно, более чем посредственно, но влияние папочки не давало выставить со съёмочной площадки. Более того, перед ним заискивали, к его не очень то умным советам прислушивались. Считалось большой честью, если он посещал тут или иную светскую вечеринку.

Зрителям он был известен под именем Аддона Донча. В фильмах ему сниматься очень нравилось, засчёт этих съёмок он считал себя по настоящему творческой, выдающейся личностью, очень гордился этим. Только дубли терпеть не мог, и поэтому редко переснимались сцены с его участием. Естественно, при такой скорости съёмок и фильмов с его участием вышло множество.

Хотя с его внешностью, больше бы пошли Аддону Дончу роли в фильмах ужасов, больше он любил роли романтических героев. В каждом фильме у него, неприменно, появлялась новая очаровательная пассия, с которой следовали постельные сцены и на экране, и в реальной жизни…

Аддон Донч завидовал Эвану, потому что его популярность не могла сравниться с популярностью Эвана. Зрители обожали и блокбастеры и телевизионные сериалы, где снимался либо сам Эван, либо где его играли известные на Нокте актёры.

При всём намеренном оглуплении сюжетов с Эваном, ни продюссеры, ни режиссёры, ни даже сам спивающийся Эван, не могли отнять главного — именно он, Эван стал символом новой эпохи — колонизации иных миров, именно на него старались походить подрастающие мальчишки.

Итак, Аддон Донч, как увидел вошедшую в это помещение Аннэю, так уже и почти и не отрывал от неё своего пристального взгляда. Он испробовал прелести уже сотен Аркопольских красоток, здесь же появилось нечто совершенно новое. Такая чистая, светлая, наивная, не похожая на других — вот ей интересно завладеть, её надо использовать и в следующем его фильме, и в реальной жизни; обольстить, выпить её чистоту и непорочность… Думая так, Аддон Донч даже хищно облизнулся — и это показалось гораздо естественнее, чем большинство его ролей. В эти мгновенья он действительно был похож на вампира, возбуждённого видом молоденькой девственницы…

На следующий день состоялись кинопробы, и Аннэя с Дэклом, как и следовало ожидать, были утверждены на роли в сериале "Счастье и Сопротивление". Сюжет, в общем-то, состоял из обычного для Ноктского сериала примитивного набора штампов: благородные, даже прекрасные служители закона и правительства, и мерзкие, сеяющие смерть и разрушение участники Сопротивления. Пропаганда правительства накладывалась ещё и на мелодраматическую линию. Главный герой — красивый, честный законник, выполняющий различные опасные задания влюблён в прекрасную девушку: учёного-биолога, которая все силы отдавала тому, чтобы получить «красный» диплом, а затем отправиться на один из дальних миров. Но тут благородный законник серьёзно досадил мерзким участникам Сопротивления, и они похитили его возлюбленную, с тем, чтобы он сам, без оружия пришёл к ним.

В той серии, в которой предстояло сняться Аннэе и Дэклу, главный герой приходит в логово законников, вроде бы без оружия. Его ведут к боссу — главному, мерзкому злодею. Этот злодей смеётся над славным законником, и говорит, что вот он пришёл, а его возлюбленную всё равно не выпустят, а замучают на глазах у героя. И тогда законник кидает спрятанный в его кармане нож в стоявшего рядом охранника, убивает его, завладевает автоматом. Начинается перестрелка…

Красавица-биолог спасена, но главный злодей убегает. Законник преследует его, и настигает в магазине, где злодей берёт заложницу. Эту залодницу и предстояло играть Аннэе. Дэкл и по сценарию — юноша, который любит её; он говорит несколько пламенных, красивых реплик, пытается освободить её, но погибает. Главный герой пытается договориться со злодеем, обещает, что его выпустят из города; однако тот отвечает, что законники уже перекрыли все пути к отступлению, и убивает и себя, и прекрасную, хотя и нехарактерую для Ноктского кинематографа красавицу.

Такой конец очередной серии "Счастьи и Сопротивления" должен был показать не только мерзость Сопротивления, но и придать некий драматизм сериалу, который, согласно опросам телезрителей, в последнее время стал уж слишком слащавым…

Когда Аннэя и Дэкл прочитали сценарий, Аннэя спросила:

— Ну, как тебе — не правда ли, мило.

Дэкл нахмурился и проговорил мрачным тоном:

— За всю жизнь свою не читал большей мерзости, но ради тебя и в этом готов сняться.

— А ведь я могу обидеться…

— Ну и обижайся, если тебе так хочется, — проворчал Дэкл.

Аннэя действительно обиделась, и до самого начала съёмок не общалась с Дэклом.

А Дэкл так и ходил хмурый, метал по сторонам неприязненные взгляды, и думал: "Если моя Аннэя и дальше будет сниматься в подобной гадости, то что же с ней станет?.. Неужели превратиться в одного из тех типажей с хищными лицами, которых я уже нагляделся за эти часы? И как её вразумить?.. Ведь она такая чистая, наивная. Даже и не хочет видеть грязи там, где она есть, обижается на меня, считает, что я говорю глупости… А куда деваться мне? Приходётся оставаться возле неё…"