"Часть 1" - читать интересную книгу автора (Маляренко Новый мир Ивана)

Глава 15.

В которой Иван решил искать "выход" и что из этого вышло.

"Храбрость – это вынужденное и многократное преодоление трусости".

Не помню кто сказал.

Рома-аэропорт был взбешён. Этот грёбаный Ваня свалил, как только бригада вышла из посёлка. И лучший топор унёс! И теперь вся его невеликая и слабосильная бригада с огромным трудом валила тоненькие и относительно прямые деревца на дальней опушке рощицы. Все три женщины уже выбились из сил и толку от них было немного. Единственный же мужчина, бывший в подчинении Ромы, Алексей и так был "сильно не могучим", а после того, как его искусали койоты – так и вовсе слёг. Лишь благодаря заботам подруги, провалявшись пластом больше недели, он смог подняться на ноги. Бригадир с яростью посмотрел на шатающегося под тяжестью тоненькой жерди помощника. Всё, млять, приходится делать самому. Спина и руки бывшего дежурного электрика аэропорта налились свинцом, пот заливал глаза, но, злой всех и вся, мужчина упорно продолжал махать тяжеленной, слегка заточенной железкой от "Газели" которая заменяла ему топор. Минул полдень, жара усилилась настолько, что даже густая тень не спасала. Прорычав команду на перекур, Рома-аэропорт бросил инструмент на землю и, яростно, в полный голос, матерясь, повалился в траву. Исколотые ступни пульсировали болью. Капец шхерам! Рома застонал. Мля, ну почему он не переобулся, когда, отпросившись у начальника смены, выскочил из здания и сел в маршрутку? Зачем он, млять-млять-млять, вообще отпрашивался? Злоба кипела и клокотала в груди. Больше всего сейчас бригадиру хотелось кого-нибудь убить.

Вконец изорванные туфли смотрелись жалко. Когда то, в той, прежней, жизни, лакированные модельные туфли из тончайшей кожи были верхом мечтаний небогатого электрика, эдаким символом городской жизни. Переехав из пригородного села в город, устроившись на хорошую работу в аэропорт и скинув до смерти надоевшие кирзачи, Роман наконец то смог себе позволить такую покупку и, вызывая дружный хохот всей дежурной смены, стал гордо рассекать по зданию в спецовке и изящной лёгкой обуви.

Бригадир посмотрел на своих бойцов – все четверо лежали не шевелясь под соседним деревом. Рома присмотрелся и еще раз выматерился – у всех четверых была вполне добротная, крепкая обувь. И ведь не отнимешь – размерчик не тот. Будучи по натуре человеком незлобивым и законопослушным, еще пару недель назад Рома даже и представить бы себе не смог, что можно отнять у кого-нибудь что-либо. Но две недели тяжкого труда, нашёптывания Серого, боль в распухших ногах и отчаяние от того что будет только хуже, сильно изменили бывшего электрика. Даже ходящий в лучших приятелях Серый в последние дни стал сторониться коллеги-бригадира, спросив, мол, не тяпнул ли ты, брат, озверинчику?

Единственным, из за нужного размера, кандидатом на обувное раскулачивание у Романа был Маляренко. Его, совершенно роскошной по местным меркам обуви, завидовал весь посёлок. И эта сука, Ксения, еще на него вешается, упорно не замечая его, Романа, попыток ухаживания. Бригадир заскрипел зубами. Решено – сегодня вечером и ботинки и баба будут его и пусть кто-нибудь хоть что-то вякнет.

Сплюнув, Рома стянул с ног превратившиеся в лохмотья туфли, зашвырнул их подальше и скомандовал подъём. Дел было – невпроворот.

– Знаешь, Вань, я б на твоём месте сейчас в посёлок не торопился. – обнимая одной рукой девушку, пробухтел шагающий впереди Николай. Второй рукой он удерживал на плече обе корзинки и было видно, что ему нелегко. – Дядя Паша тебе голову оторвёт. – Коля подумал и добавил. – И Рома тоже.

– Я и не тороплюсь. – Маляренко вспоминал, что же он оставил в лагере. По всему выходило, что из вещей не хватало двух пластиковых бутылок для воды и водки. Сумку Ваня, опасаясь за сохранность своих вещей, еще позавчера вынес из лагеря и сховал в надёжном месте.

– Ты не думай, Рома, хоть и амбал, но мне не ровня. – продолжал пыхтеть Коля. Идти ему было неудобно, но выпустить из объятий Ольгу было выше его сил. – Да и Серый, наверное, тоже. Всё-таки в училяге самбо занимался. Но против Фёдрыча я не пляшу. Пробовал уже. Да и, если честно, не хочу я против него идти – хороший он мужик. Правильный.

Иван остановился и задумчиво рассматривал топорик. – Знаю, что правильный. И про Рому мне уже напели. Коля, погоди.

Маляренко подошёл к приятелю и протянул ему топор. – Передай Паше от меня спасибо. Пусть не поминает лихом. – он протянул офицеру руку. – Давай прощаться, что ли.

Разом погрустневший Николай пожал Ивану руку, Ольга пробормотала, что-то вроде "пока". На красивом личике девушки было написано нескрываемое облегчение – её Коля останется с ней, а не исчезнет вместе с этим странным Иваном.

То, что его называют "странным", Ваня знал. За всё время, проведённое в общине, он близко сошёлся лишь с Николаем и дядей Пашей, с остальными же, даже работая и питаясь вместе, он умудрился лишь переброситься несколькими пустыми фразами. Да что там говорить – Маляренко даже не удосужился узнать имена большинства своих "соплеменников", отстранённо наблюдая за кипящей жизнью общины.

Маляренко поправил дедову кепку, повернулся и зашагал прочь.

– Иван, стой! – Николай протянул корзинку с рыбой и пустую флягу для воды. – На, возьми вот. Пригодится.

Приятель благодарно кивнул, молча, не глядя в глаза растерянному рыбаку, принял подарок и спокойно пошёл дальше.

Коля стоял и смотрел вслед уходящему Ивану.

"Найдёт" – кувалдой стучало в висках. "Найдёт".

Рядом, вцепившись, словно огромный клещ, якорем стояла Ольга.

На душе было легко и свободно. Иван шел по знакомым уже местам и насвистывал нехитрый попсовый мотивчик. Еще утром он не строил никаких конкретных планов на своё будущее и не собирался вот так вот взять – и уйти. Приняв спонтанное решение в последнюю минуту, Маляренко почувствовал как с него свалилась громадная, тяжко давящая, ноша. Он опять был сам по себе – ни перед кем, ни за что не отвечающий. Свобода! Маляренко сориентировался на местности и шустро двинул к нычке.

Собрав все свои пожитки, Иван, не секунды не мешкая, направился к ближайшей от ручья "клумбе". До посёлка было метров восемьсот, жечь ночью костёр он не собирался, а если специально искать не будут, то и не найдут. Надо было подумать, перевести дух и сориентироваться насчёт своего ближайшего будущего. Да и какое – никакое оружие стоило бы смастерить. Маляренко топал по окончательно выгоревшей траве, распугивая мириады мелких кузнечиков, прыгавших из под ног в разные стороны, и прикидывал, каким образом можно прикрепить заныканный дедов тесак к прочному двухметровому древку. Эту палку Ваня вырубил еще десять дней назад и с тех пор, тщательно спрятанная в тени кустов, она сохла и ждала своего часа.

В животе заурчало. Не евший с раннего утра Маляренко прибавил шагу.

Дойдя до места будущего ночлега и побросав как попало в быстро вырубленное тесаком убежище все свои вещи, Иван принялся готовить себе ужин. За две недели жизни в поселке Маляренко частенько помогал готовить на кухне и хотя до приготовления основных блюд Светлана его не допускала, зато охотно принимала помощь в виде чистки рыбы или ощипывания и потрошения птиц. Так что в приготовлении пищи Иван здорово поднаторел. Поужинав, Маляренко, с удобством устроившись на берегу ручья, принялся мастерить копьё. С ножом и палкой он, не мудрствуя лукаво, поступил совсем просто – примотав, при помощи спёртой из "Газели" стальной проволочки, первое ко второму. Получилось, прямо скажем, неказисто. С сомнением оглядев обмотку, Иван попробовал её на прочность. Нож сидел на древке как влитой.

– Нормально! – повеселевший Маляренко вскочил, крутя в руках двухметровое копьё. Издав боевой клич то ли индейца, то ли шаолиньского монаха, он изо всех сил крутанул шест, изображая нечто подсмотренное из старых китайских боевичков.

– Ай! Ухххх… Мля! – только и успел выдохнуть Иван. Тяжеленное древко больно вывернуло ладонь и копьё, кувыркаясь, улетело на десяток шагов. – Аккуратнее надо быть, Иван Андреевич, аккуратнее.

Иван подобрал оружие и, похохатывая в душе над самим собой, грозно оглядел окрестности.

– Ну? Где ж вы, твари? Идите-ка ко мне. – фраза получилась совсем киношной и, всё ещё посмеиваясь над своим новым образом могучего древнего воина, Маляренко уже серьёзно и пристально огляделся. Койотов на горизонте не наблюдалось. Дядя Паша серьёзно разогнал стаю и после нападения на дежурного, люди этих животных больше не видели. Вечерело. Степь окрасилась жёлтым и оранжевым. В кустах проснулись цикады. Иван поёжился – ночи становились всё прохладнее и прохладнее. Иногда дувший с моря бриз и вовсе можно было назвать холодным. А ветры, гулявшие в степи, перестали быть обжигающе горячими.

– Прав ты, Коля, конечно прав. Осень идёт. – Иван подумал о том, что бывает после осени и на миг пожалел о своём решении уйти.

– Тьфу! Нафиг, нафиг! – Маляренко еще раз сплюнул и мысленно продолжил. – "Пойду по берегу. В том же направлении, куда и шёл. Если остров, то вернусь назад и тогда двину вглубь. Если не остров…" – на этом Ванина мысль закончилась. Куда и до каких пор идти, если он не острове – Маляренко не знал.

"Может, аборигенов, каких найду". – мелькнула мысль. Сначала Иван этой идеей вдохновился. Затем, припомнив судьбу капитана Кука, призадумался – становиться едой не хотелось. Вообще, за время проведённое в этом мире, Маляренко довольно неплохо освоился на природе. Пообвык, что ли. Ночёвка в одиночестве его больше не пугала, да и с шакалами он справится. Была в нём такая уверенность. Если быть аккуратным и на рожон не лезть, то – справится. Маляренко, соглашаясь со своими мыслями, кивнул головой – справлюсь.

Солнце село за горизонт, на небе высыпали звёзды. Иван зевнул и нырнул в убежище.

Впоследствии Иван часто задумывался над тем, что было бы если бы он остался и не разрушил с таким трудом созданную Ермаковым систему противовесов. Всякий раз размышляя на эту тему он приходил к одному и тому же выводу: если бы не его дурацкая выходка – крови, скорее всего, можно было избежать. Но что сделано, то сделано и, делая уверенное лицо, Иван гнал подальше эти тщательно скрываемые мысли. И со временем это у него стало получаться всё лучше и лучше. Вот чего он никогда не хотел бы забыть – так это тот урок, который он получил в ту памятную ночь. И который усвоил на отлично.

– Ваня, Ваня! Иди к нам! – стоя по колено в морской воде, Оля и Света улыбались и зазывно махали руками. Иван в полнейшем обалдении стоял на песке пляжа и пялился на их загорелые тела не в силах тронуться с места. Ни с того ни с сего, среди бела дня, на пляже затрещали цикады и подул холодный ветер. Маляренко сонно застегнул молнию куртки доверху, вытер слюну и повернулся на другой бок.

– Чёрт! Приснится же такое. – пробормотал он, приоткрыв глаз. Было темно и рассвет ещё и не думал начинаться.

– Ваня! – отчаянный женский крик вспорол тишину. – Ваня! Они идут! Беги! – далёкий голос сорвался на ультразвук и схватившегося за копьё Ивана подбросило, словно пружиной.

– Вернёмся – пришибу суку. – совсем рядом, за жидкой стеной кустарника раздался громкий мат. – Он где-то тут. Вон кострище. Не отставай! – последовала новая порция ругани. В ответ кто-то неразборчиво пробурчал нечто утвердительное. Тяжёлые шаги приближались ко входу в его убежище. Маляренко, прижавшийся спиной к веткам в самом дальнем углу своей норы, выставил перед собой копьё и затих. Голос Ромы-аэропорта был всё громче, он безостановочно, временами срываясь на крик, матерился, описывая Ивану его ближайшее будущее. Будущее Маляренко, по версии Ромы, было очень неприятным. Хуже всего были проскальзывающие в бессвязной речи электрика истерические нотки, от которых у Ивана похолодело внутри, а сердце забилось так, что казалось его было слышно за километр. Рома был явно безумен. Упиравшиеся в спину Ивана ветви мягко пружинили, подталкивая его к выходу, но перепуганный человек только сильнее вжимался в неподатливые заросли. Впереди зашуршало: там явно выламывали баррикаду. Холодеющий от ужаса Маляренко присел, покрепче сжал древко копья и вгляделся во тьму. В почти кромешной тьме ничего не было видно, только неясные тени, рыча, ворочались перед ним. Кровь в ушах стучала так, что Иван уже не разбирал речь своих противников. Древний животный страх перед тьмой и неведомыми врагами охватил его. Из полуобморочного состояния Ивана вывел страшный удар в грудь. На миг задохнувшись, он выровнял дыхание. В голове вспыхнуло где-то прочитанное – "колоть чаще!". Со скоростью швейной машинки Иван короткими тычками стал колоть ворочавшиеся перед ним сгустки тьмы. Сколько ударов он нанёс – Маляренко не помнил. А потом всё закончилось. Тьма сгинула, налетел тёплый степной ветер и снова застрекотали цикады. Очнувшийся Иван обнаружил себя сидящим среди кустов на земле, тяжко дышащим и судорожно сжимающим копьё. В едва заалевшем рассвете было видно, что выход свободен. Просека была пуста.

Вихляющей походкой, на подгибающихся ногах и опираясь на копьё, Маляренко выбрался наружу. Степь была необитаема и обыкновенна – никаких неизвестных чудовищ не наблюдалось. В небе гасли звёзды и пела утренняя птица. Окончательно прогоняя ночное наваждение, мужчина потряс головой. Это было большой ошибкой – желудок не выдержал и Маляренко вырвало. Копьё вдруг стало липким и мокрым. Терпко запахло кровью, ноги отказали окончательно и Иван рухнул на пятую точку. Вокруг поплыла мерзкая вонь и сидеть стало очень неудобно. Почему то вспомнился старый анекдот. Маляренко упал на бок, подтянул колени к подбородку и истерически расхохотался:

– Концепция переменилась. Я – обоср…ся.