ГЛАВА 12

— Мама, я так долго её искал… и кажется, нашёл! Она такая… такая… милая, красивая, — он вспомнил о солидных упругих дынях-колхозницах под кофточкой его третьей молодости и посмотрел все говорящими глазами на вздохнувшую по-доброму мать. — Она так интересно говорит об искусстве, так много о нём знает, мама, она тоже музыкант! — он вспомнил поговорку:

"Первая жена от Бога!

Вторая от людей!

Третья от Дьявола!" — и вздохнул…

Ни первая, ни вторая к поговорке не имели ни какого отношения, и он решил, что её придумал какой-то математик, а значит третья — то, что надо! Разве он мог бы сейчас сказать с уверенностью, будто знает, что ему надо?! Тогда, раньше, наверное, смог бы и нашёл массу оправданий тому, что не сбылось, хотя знал, что знает! Фу, какая белиберда! Словно прячешься за словами, их множеством и непрозрачностью из-за множества, прячешь истинное Слово, которого не знаешь, но хочешь думать, что… Что? Не настолько же ты глуп, чтобы думать, будто знаешь!? Не настолько! Но… Без всяких "но" кончай витийствовать и расскажи людям, как тебе жилось — былось с третьей, данной тебе судьбой!

* * *

Судьба, как всегда располовинила удачу с не… и в довесок к любимой подсунула тёщу и тестя, очень гордых своим общественным положением и решивших, что борода Всевышнего крепко зажата у них в кулаке. Ну, а раз уж Его борода там, то подмять подбородок, с едва пробивающейся молодой щетиной не составит труда.

Он долго бился за свободу, за автономию, пытаясь заработками доказать состоятельность, не понимая, что состоятельность не доказывают, тем более тем, кто вообще не понимает: "Що це таке?" А понять всем одну общую истину мешают зажатые в кулаки бороды и подбородки, но ещё более зажатые в тиски косности — разум и сердцa.

Странное дело, уже тогда он прилично играл на гитаре, занимаясь, порой по восемь часов в день, что не могло не отразиться на квалификации и авторитете среди коллег по музцеху. Стали поступать предложения о сотрудничестве, и заработок составил три зарплаты инженера, плюс работа преподавателя музыкальной школы. Его половина была в восторге от получаемых дивидендов, но не её родители.

— Почему ты не идёшь на завод? — однажды не выдержал тесть, возомнив себя первенцем будущей династии и прилично ударив водочкой по давно проторенному нутряному пути.

— Кем? — удивился Дима.

— Ну хотя бы гонщиком! (так называлась специальность — выгоняющих на склады автомобилей, а завод, как раз, был автопроизводителем).

— И сколько я поимею за такую радость? — тяжко вздохнул Димка, удручённый неуважением к своей профессии и тем, что мозоли натирал на кончиках пальцев, а не на ладонях, отчего всегда, в разговорах с слишком гегемонисто настроенным пролетариатом, не имел возможности блеснуть более широкомасштабной заскорузлостью рук.

— Семьсот рублей!

Димка подумал, что имеет почти столько же, занимаясь любимым делом, не будучи связан по жизни заводской проходной, которая конечно многих вывела в люди, но в большинстве случаев, тех, кто жил и трудился по другую сторону, за людей не считала, ведь если бы было наоборот, то могла бы обидеться и начать крушить навешанные на уши устои. Тем не менее, он решил сделать родственнику приятное и, бодрясь, ответил:

— Согласен!

— Ну и молодец! — засопел довольный тесть, видимо не рассчитывавший на такую быструю и лёгкую победу. — Завтра закажу тебе пропуск и покажу весь завод… как на ладони! — он посмотрел на свою раскрытую и перевёрнутую навзничь руку, тоже, кстати, не изуродованную украшением рабочей элиты, приобнял покладистого зятька и подтолкнул к столу… — надо было прилить устный договор.

* * *

Завод безнравственно торчал трубами, развалисто чернел грязными цехами, свежил "азоном" химикатов, пестрел отрезвляющими кирпичами на жестяных знаках и вообще гордился своей дешёвой продукцией, на которую спрос не падал, ввиду действительно малой цены, что, в общем-то, соответствовало качеству. В этом и была пресловутая загадка красного сфинкса: научить людей гордиться собственной неприхотливостью и ничтожностью, довольствуясь хрущёбами вместо нормальных квартир, тракторами вместо автомобилей, гордыней вместо гордости, стадностью вместо семьи!

Димка проникся важностью момента и масштабов, потерявшись среди огромного и почувствовал, как у него растут ещё пара лапок, видимо необходимых для будущей профессии муравья.

"Лучше бы пальцев выросло вдвое, тогда бы точно с музыкой не расстался!" — усмехнулся он и робко спросил:

— Хотелось бы по поводу зарплаты уточнить…

— А… что? Пошли, уточним!.. — тестюха хлопнул потенциального продолжателя семейного дела по плечу и распахнул перед ним двери заводской управы…

— Двести тридцать — сорок рубликов! — гордо провозгласил начальник ОТиЗ, старый знакомый тестя… и вовремя догадался, что цифра никого не поразила своим несоответствием вездесущей гигантомании.

— Извините! — Дима виновато посмотрел на родственное начальство и попятился к выходу… — "Малювато будет для такой жертвы!" — думал он, покидая заводские застенки и сожалея, что не смог порадовать тестя, а ведь так хотелось, честно! Но радовало другое, что Лиза — дочь необрадованного, не настаивала на перерождении облика мужа, будучи музыкантом сама и как могла, сглаживала шероховатости пролетарского мезальянса.

Тесть, потерпев неудачу, не сложил оружия: поставил президентом Горбачёва, устроил перестройку, чтобы ещё дальше запхнуть интеллигетишек в горнило общественного сфинктера. Возникла необходимость в бoльшем количестве музремесленников — клоунов — шоумэнов, согласных кривляться за копейки, и дела Дмитрия пошатнулись… Теперь он еле дотягивал до зарплаты рабочего.

— Ты кто вообще? — воскликнул новый бойфрэнд Димкиной сестры, щелчком отправив окурок с балкона в темноту…

— Музыкант! — не без гордости, ответил Дмитрий, но не слишком высокопарно, потому как знал, когда и почему задают подобные вопросы.

— Конкретнее, музыкантов сейчас, как нерезаных собак, кому не лень исковеркают караоке! — бойфрэнд сестры вяло усмехнулся.

— Если ты хочешь узнать мой рейтинг, то успокою — довольно высокий — на областном уровне! — Дима старался быть сдержанным…

— Хм… — хрюкнул "мальчик-друг" сестры, чуть не стрельнув ринитом вслед окурку. — У меня личное клеймо! Ты знаешь, что это такое?

— Слышал… Кажется, это у высококлассных сварщиков?! — Дима уважительно кивнул.

— Вот именно! — успокаиваясь признанием, уже тише обособил сестро… друг. — А ты говоришь: "Музыкант!" Лодыри вы все! Понял? — его голос снова возрос, зажигая свет в соседних с балконом окнах. — Лентяи, говно совковое, старорежимное! Откуда он нахватался этих слов: старорежимное, исковеркать караоке? в трубу ему, что ли, книги читали, когда он шов варил? повар… в суп его! Димка хотел дать ему потрогать свои мозоли на пучках пальцев, рассказать, что продолжает учиться уже четверть века, поскольку начал в пять лет, и конца этому обучению нет; сколько друзей ушли из профессии, устав постоянно соответствовать; но понял, что бесполезно, прибегнув к проверенному средству…

Он перегнул железного повара через перила балкона, так что испугался собственной несдержанности, а тот, умник, чуть не свалился вниз, чем нанёс бы отечественному Газрому непоправимый ущерб. Они, оба, пойти на такие жертвы не могли, поэтому кое-как замяли бесконечный, вечный спор и ушли внутрь квартиры, избегая соблазна…

— А если ты такой крутой, то почему не в телевизоре? — вынес окончательный приговор сварщик и поджал губы.

Объяснять уже это, было вдвойне бесполезно, человеку видящему край успеха в попадании на голубой… или голубых… экран. Большую часть жизни отдышав газом горелки в бочко-образной трубе, он давно ощутил себя Диогеном. Ну что мог доказать ему — мудрецу и философу, какой-то музыкант?!

* * *

— Если моя профессия никому не нужна, то пойду… — Димка яростно рыскнул взглядом… — Куда? Где сейчас хорошо зарабатывают и не надрываются? — он посмотрел в мягкие глаза Лизы и немного оттаял душёй.

— В банк, пожалуй! — пожала плечами жена.

— А что, компьютер я немного знаю, поступлю в институт — скороспелку, на заочный — экономический факультет! Папочка твой, пожалуй, пристроит… Ведь пристроит?

— Думаю да! — Лиза кивнула.

— Ну и вот! Да здравствует банкир Дима… Ура! — ёрничал он, чувствуя, как комок горечи подкатывает к горлу.

— Ну, хотя бы клерк, для начала! — улыбнулась Лиза.

— Малювато будет! — Димка грустно вздохнул. — Может, в сварщики… за год-два получу личное клеймо, всё быстрее, чем учиться в институте, даже если скороспелка.

— Ты хоть не говори этого вслух, — попросила Лиза, — Люди не все такие быстрые, обидятся!

— Я тоже не виноват, что они такие тупые! Оплатил бы мне кто пару лет плотного обучения, у настоящего мастера, я бы доказал!.. — Димка начал заводиться.

— Ладно, ладно, талантливый ты наш, успокойся! — жена погладила его по щеке, и он подумал, сколько в ней мудрости и терпимости.

"Может, правда, любит непутёвого?! — он посмотрел вдаль и действительно не разглядел дальнейшего пути. Вдоль пола было темно, мрачно и страшно, лишь у горизонта, под диваном, что-то едва светлело, озарённое восходящим ночником — лампой. — Надо подниматься к потолку, тьфу… облакам, там виднее! — подоспела мысль. — А… без крыльев?! — вздохнул он и безнадежно махнул рукой, пожалев, как когда-то, в дембельском поезде, что не птица.