"Падение короля" - читать интересную книгу автора (Йенсен Йоханнес Вильгельм)

В СЁННЕРБОРГЕ

Но вот снова пришли и весна, и лето. Якоб с Идой все странствовали по городам и весям, не было такого места, где бы их не ждали, и они не знали покоя в своих скитаниях, хотя почти позабыли про ту задачу, которую им Надо было выполнить. Семь лет провели они в скитаниях по стране. В народе их все знали в лицо и принимали радушно, куда бы они не пришли. Но лучше всего их знали в окрестностях Лимфьорда, где они, кочуя с места на место, обретались большую часть года. С тех пор среди тамошнего населения сохранилось много рассказов о музыканте Якобе, и песни его люди помнили и распевали еще многие годы спустя. Ай да Якоб, ай да хват! И петь он горазд, и на скрипке играть; уж такой искусник, особливо как в загул ударится! А загулы с ним случались не так уж и редко. Рассказывали, что однажды он играл на танцах в роще близ Бьёрнсхольма, между делом прикладываясь к чарке, а как утром его нашли, то оказалось, что смычка-то и нету — пропал; но он и тут не растерялся — натер свой посох канифолью да так заиграл вместо смычка, что люди только диву давались. То-то был удалец!

Но вот случился год, когда Якоб с Идой так и не появились на Лимфьорде. И в других городах и селах, где их давно заждались, они тоже больше не показывались.

А дело было в том, что Якоб наконец дознался, где живет Идин дедушка Миккель Тёгерсен, и тогда они, не мешкая, отправились оба на Альс. Иде уже исполнилось девятнадцать лет, и пора было пристроить ее под родственный присмотр.

Шел уже октябрь, когда они переправились через Альссунн. На той стороне перед ними возникли кудрявые макушки леса, тронутые по краям осенними увядающими красками. Одиноко возвышался на пустынном берегу красный замок. Когда они приблизились к пристани, с башни поднялась стая голубей и устремилась к морскому простору, то исчезая, то вновь появляясь на фоне серого неба; проводив их взглядом, Якоб кивнул Иде, как бы говоря, что их приезд совпал с хорошим предзнаменованием. Обхватив свои узелки, они спокойно сидели в лодке, дожидаясь, когда она подплывет к берегу; Якоб взглянул на свои деревянные башмаки, на одной ноге уже лопнул ремешок: пора, давно пора!

Однако сначала им не повезло, в первый день их не впустили в замок, и пришлось искать пристанища в городке. На другой день Якоб добился свидания с комендантом замка Бертрамом Алефельдом, и тот обещал рассмотреть его просьбу. К королю не так-то просто получить доступ. Наконец на третий день подъемный мост опустился, и бродячим музыкантам разрешили поиграть для людей во внешнем дворе. Но когда их около полудня снова принял комендант, оказалось, что возникло новое препятствие — Миккель Тёгерсен, которого им надо было повидать по своему делу, отправлялся из замка в долгую поездку.

Они только мельком его повидали. Комендант пропустил их во внутренний двор, и в ту минуту, когда они туда вступили, Миккель как раз садился на коня. Старик стоял у подножия лестницы, а на второй ступеньке стоял король и что-то ему говорил. Якоб с Идой остановились в подворотне и не смели подойти, пока не уйдет король.

Сборы оказались долгими и хлопотливыми. Конь лягался и скреб копытом по мостовой, голос короля гулко отдавался среди каменных стен, и дело никак не двигалось. На Миккеле было новое нарядное платье, зеленые штаны и коричневый камзол, он всё топтался вокруг коня, пробовал пальцем подпругу, трогал уздечку, конь был молодой и норовистый, и Миккель с озабоченным видом переминался с ноги на ногу на негнущихся коленках.

— Ну уж теперь ты, кажется, готов, Миккель! — бросил ему король с раздраженным смешком. — Так что давай, полезай.

Миккель учтиво склонил голову и закончил осмотр. Оставалось только усесться. Конюх, державший коня под уздцы, весь изогнулся, чтобы подсадить Миккеля, а сам покосился-таки на открытое кухонное окошко, из которого виднелись смеющиеся лица распотешенных этим зрелищем молоденьких служанок. Миккель кое-как угодил одной ногой в стремя и не спеша, рассудительно занес другую.

— Гляди не свались с другого боку! — крикнул король с выражением испуга на смеющемся лице.

Но нет, Миккель благополучно взгромоздился на коня. Усевшись, он поправил шляпу и с достоинством отдал честь королю, обернув к нему седоусое лицо.

— Добрый путь тебе, Миккель! — сказал несколько растроганный король. — Уж ты постарайся благополучно вернуться домой.

— Есть, ваше величество! — ответил Миккель.

Отдуваясь, он собрал поводья и мужественно выпятил седые щетинистые усы. Конюх отпустил уздечку, и конь припустил рысью со двора. Миккель беспомощно затрясся в седле.

— Ох, не миновать беды! — воскликнул король, хлопая рукой по перилам. — Нехорошо! Ох, нехорошо!

Однако все обошлось, Миккель приободрился и подчинил себе коня. Сторож раскрыл перед ним ворота, и он, выпрямив спину, молодцом проехал мимо странствующих музыкантов. Ворота за ним сразу же закрылись, и было слышно, как копыта процокали через внешний двор, а затем прогрохотали по подъемному мосту.

Когда во дворе все стихло, король повернулся было, чтобы подняться по ступенькам в замок. Посередине он остановился и что-то проговорил себе под нос. И тут ему попались на глаза Якоб и Ида.

— А вы оба что тут делаете? — спросил король и спустился им навстречу, пристально разглядывая незнакомцев. Подойдя вплотную, он остановился и с величайшим интересом переводил взгляд с одного на другую.

Якоб не мог ответить, у него дух захватило. Ида с бессмысленным выражением на нежном личике во все глаза уставилась на короля. Король громко фыркнул и посмотрел на них изучающе.

— Что вы за люди?

— Мы странствующие музыканты, — запинаясь, ответил Якоб.

Переведя дыхание и набравшись смелости, он продолжал:

— Мы бывалые люди, много чего повидали. Эта девчушка — внучка того человека, который только что ускакал за ворота.

— Гм! Вот оно что! Родственница Миккеля. Вы, поди, пришли его навестить. Значит, вам сильно не повезло, он как раз уехал. А что же вы не остановили его?

— Помилуй бог, как можно? — Якоб изобразил учтивейшую улыбку, опустил глаза и посохом обвел полукружие на песке.

— Такие-то дела, — сказал король тоном утешения. — Вот какие дела! — воскликнул он снова уже погромче. — Ничего, это еще не беда, Миккель вернется. Вы можете… вы можете побыть здесь до его приезда, мы поговорим об этом с Бертрамом. Раз уж вы проделали такой путь! Идите за мной, я покажу вам дорогу. Так, значит, вы музыканты и умеете играть?

— Еще бы! — Якоб, повеселев, робко похлопал по чехлу, в котором была спрятана скрипка; они тронулись следом за королем.

Старый король шел впереди, весело покрякивая на ходу:

— Хо! Как-нибудь да уладим это дельце. Хо-хо!

И вот они пришли на переговоры к коменданту. Якоб и Ида скромно остановились в сторонке, а король изложил их просьбу. Бертрам Алефельд выслушал его с должной учтивостью и невозмутимым спокойствием. Он был гораздо выше короля ростом, но не наклонялся, и король, уговаривая его, должен был задирать голову, он даже забежал с другого боку; его желание было исполнено, и он с жаром благодарил за это Бертрама, но тот сохранял почтительное и холодное спокойствие.

Король на стоптанных башмаках сам пошел провожать Якоба и Иду во внешний двор и позаботился, чтобы для них отвели помещение. Вечером музыкантов позвали играть перед королем; король принял их в своей башне, где проводил большую часть времени, музыкантам поднесли вина, и Якоб развлекал короля плясовой музыкой со всем искусством, на какое был только способен. Странно звучали его мелодии среди этих стен. Король был доволен, он погрустнел и слушал, подперев голову рукою. На столе перед ним горели восковые свечи и лежала Библия с раскрытыми застежками.

Вино раззадорило Якоба, что-то болезненное пробежало по его лицу, он отчаянно хватил смычком по струнам и сыграл зажигательную польку. Возле стула стояла Ида с треугольником, тоненькая и скромная.

В перерыве между двумя пьесами Якоб спросил, когда должен воротиться Миккель. Он нарочно задал свой вопрос как бы в пространство, чтобы не вышло назойливо и король в случае чего мог сделать вид, что просто не расслышал. Но король охотно ответил, что это будет дней через десять-двенадцать.

Все остальное время король молчал, а Якоб счел, что ему не подобает первому соваться с разговорами. Он переиграл все, что знал. Один раз, стараясь припомнить, что бы еще новенькое сыграть, он украдкой взглянул на обрюзгшее, полное достоинства лицо короля. Король тотчас же поднял глаза на Якоба и заметил его изнуренный и потрепанный вид.

— А не послушать ли нам еще что-нибудь? — спросил его король сердечно с рассеянным выражением.

Якоб снова заиграл, притопывая в такт ногой. Ишь ты! Это звучал танец деревянных башмаков.

Король допоздна продержал у себя музыкантов, ему было ужасно одиноко, ибо впервые за девять лет Миккель уехал из замка. Трубач на башне протрубил полночь, и только тогда для Якоба и Иды закончилась аудиенция. Расставаясь, король и Якоб оба были под хмельком. Отпуская их, король положил руку на плечо Иды и дерзко окинул ее пристальным и безнадежным взглядом престарелого знатока и любезника.

Управитель замка проводил Якоба и Иду через все замки и запоры с видом угрюмого неодобрения. У караульного, который сторожил вход, нрав оказался более жизнерадостным, и, хорошенько посветив на Иду фонарем, он убедился, какая она беленькая и миловидная. Коварно приподняв фонарь повыше, так что все трое оказались во тьме, он облапил Иду за талию огромной своей ручищей. Она метнулась от него, и из ее горла вырвался вой, хриплый и густой, словно рев какого-то невиданного зверя, сводчатый потолок отозвался гудением, которое раскатилось по всему замку.

— Господи Иисусе! — У солдата подкосились ноги, и он отшатнулся назад. Повсюду зазвенели рамы, по всем этажам замка начали отворяться окна, и перепуганные спросонья голоса вопрошали, что такое случилось. Не скоро улегся переполох, после того как Якоб с Идой давно уже скрылись в своих каморках.

Король тоже слышал рев, он в это время как раз подошел к окну посмотреть, какая на дворе погода; он так и отпрянул в глубину комнаты, и волосы у него стали дыбом. Он крадучись приблизился к двери и, протянув руку, потрогал, хорошо ли она заперта; слава богу, замок был заперт и задвижка на месте. «О-ох!» — вздохнул всей грудью король, на трясущихся ногах дошел до стула и рухнул на сидение в смертельном изнеможении. Затем он раскрыл Библию и сел читать, пододвинув поближе свечи. Иногда он беззвучно подымал голову от книги и устремлял остановившийся, полный ужаса взор мимо колышущегося пламени.

Понемногу он успокоился и осмелился подняться из-за стола, чтобы зажечь побольше свечей, и с благодарностью в душе принялся за чтение книги Руфи^{69}; он истово углубился в свое занятие, склонив между свечей большую, убеленную сединами голову, и прочел все до конца. А когда закончил, в голове у него снова возникла мысль, которая, словно бесовское наваждение, часто посещала его после чтения Библии, — мысль о том, что все друзья либо поумирали, либо скитаются на чужбине, что все они его покинули и все, что было, давно прошло и не вернется.

Некоторое время он сидел, обхватив руками взъерошенную голову, потом загасил свечи, оставив гореть только три. Он тщательно расположился на коленях посреди своей башенной комнаты и сказал «Отче наш»; помолясь, он долго еще вел шепотом какие-то речи, пока не закончил полный отчет. Тогда он лег при зажженных свечах в постель и долго лежал, сложа руки на одеяле и глядя перед собой в пустоту спокойными бессонными глазами.

В этой комнате он провел вот уже одиннадцать лет^{70}. По ней он метался из угла в угол, точно дикий зверь, в первые месяцы, когда неволя доводила его до горячки. Здесь он исходил потом, здесь он обжирался и напивался до беспамятства, здесь, пьяный и безумный, валился спать и пробуждался поутру, бормоча сквозь зубы проклятия. Здесь он расхаживал, расталкивая на своем пути и круша стулья, здесь он с размаху шваркал об стенку оловянные пивные кружки, так что они, сплющенные, падали на пол. Здесь он ходил, слушая свое тяжелое пыхтение, с шумом вырывавшееся из волосатых ноздрей.

Выражение лица короля непрестанно менялось, пока он, глядя из алькова на горящие свечи, дожидался на своем ложе, когда наконец придет к нему сон. Иногда тень пробегала по его лицу. И снова он кротко ждал.

Вдруг он захохотал — густым, снисходительно царственным хохотом былых дней; ему вспомнилась вдруг молоденькая женщина, которую тайком умудрился провести к нему Дитлев Брокдорп одиннадцать лет назад, когда он слег и не желал вставать. Вне всякого сомнения, он был счастлив с этой девушкой, которая оказалась настоящей красавицей. Но это был грех, это был грубейший проступок. Господи, сохрани ее и помилуй, где бы она ни была сейчас!

Король глубоко вздохнул, глядя повлажневшими глазами на пламя свечей. Он надеялся, что скоро на него снизойдет сон, слава Господу нашему, который в милосердии своем спасает нас от злоключений и по чьей воле нетерпение наше сменяется увяданием!