"Разбитое окно" - читать интересную книгу автора (Дивер Джеффри)Глава шестая«Могильник». Пусть даже это уже не тот самый «Могильник», что построили в первых годах девятнадцатого века. То здание давно снесли, но по старой памяти данное когда-то прозвище обретает исходный смысл, когда речь заходит о «центре содержания под стражей» или попросту о городской тюрьме, расположенной прямо на Манхэттене. Именно здесь сидел сейчас Артур Райм и прислушивался к отчаянному биению собственного сердца, не прекращающемуся с момента ареста. Но как бы ни называли это место – «Могильник», ЦСС или, сравнительно недолго, «центр имени Бернарда Керика», в честь бывшего шефа полиции и исправительных учреждений Нью-Йорка, чья карьера рухнула так внезапно, – для Артура оно было воплощением ада. Просто самой настоящей преисподней. На Артуре, как и на остальных зеках, была оранжевая тюремная роба, но на этом сходство между ними заканчивалось. И действительно, мужчина ростом сто восемьдесят сантиметров, весом восемьдесят шесть килограммов, с аккуратно постриженными каштановыми волосами внешне не имел ничего общего с прочими грешными душами, ожидающими здесь судебного разбирательства. К тому же он не амбал и не «синий» (то есть без татуировок), не бритоголовый и не отмороженный, не черный и не латинос. Его, скорее, можно принять за бизнесмена, обвиненного в каком-нибудь «беловоротничковом» преступлении. Таких в «Могильнике» обычно не встретишь, поскольку до суда их оставляют на свободе под залог. Какими бы безнравственными ни были совершенные ими деяния, они не тянули на два миллиона долларов залога, установленного для Артура Райма. Итак, с тринадцатого мая, когда «Могильник» стал для Артура местом постоянного обитания, для него начался самый тяжелый и беспросветный период в его жизни. Действительность обрела все признаки кошмарного сна. Артур, допуская то, что он мог бы встречать женщину, в убийстве которой его обвиняли, тем не менее заведомо был не в состоянии восстановить в памяти ее внешность. Да, он бывал в той картинной галерее в Сохо, куда, очевидно, захаживала и она, однако не помнил, чтобы хоть раз разговаривал с ней. И наконец, да, ему очень нравятся работы Харви Прескотта, и было бесконечно жаль расставаться с одной из них после потери работы. Но чтобы украсть картину и убить из-за нее человека? У этих долболобов, наверное, крыша поехала! Неужели я похож на убийцу? Для Артура происходящее представлялось непостижимой головоломкой вроде доказательства теоремы Ферма, суть которой, сколько ни пытался, он так и не сумел уразуметь. Ну как могли оказаться следы крови той женщины в его машине? Ясно как день, кто-то пытается его подставить! Собственно, если поразмыслить, сами копы могли это сделать. После десяти суток мучительных раздумий в «Могильнике» аргументация защиты в знаменитом деле О-Джея, сумевшей убедить присяжных в неправомерности использования результатов анализа ДНК в качестве абсолютного доказательства, уже не казалась ему такой же надуманной, как в фильме «Сумеречная зона». Но почему, почему?! Кто и зачем подстроил это? Артур вспомнил свои злые, глупые, слабо обоснованные заявления, которыми донимал университетское руководство после того, как его обошли в повышении должности. Звучали в них и угрозы. А ведь среди ученых мужей сыщется немало неуравновешенных личностей. Возможно, кому-то из них захотелось отомстить за грязь, вылитую на них Артуром. Ну и еще та студенточка из его группы, что заигрывала с ним. Она будто с цепи сорвалась, когда услышала от Артура, что он не собирается заводить с ней роман. «Роковое влечение»… Полиция решила, что эта особа ни при чем, проверив ее алиби, – правда, неизвестно, насколько добросовестно. Артур оглядел просторное общее помещение, где находилось несколько десятков зеков, – он уже привык про себя называть так заключенных. Поначалу его восприняли здесь как некое совершенно несовместимое с местными реалиями явление. Узнав, что новичок загремел за мокруху, сокамерники его зауважали, но ненадолго, поскольку для них существовали только два мотива, оправдывающих убийство женщины, – если та попалась на измене либо скрысятничала твои наркотики. Когда стало ясно, что залетевший на мокром белый просто облажался, ему с радостью постарались испортить жизнь. Артуру не давали проходу, задирали, оскорбляли, отбирали рационное молоко – то есть пакостили на уровне средней школы. Но до принуждения к мужеложству дело не доходило. Видимо, потому, что все его сокамерники еще недавно разгуливали на воле и пока проявляли определенное терпение и умение сдерживать свои чувства, не давая им вырваться из их арестантских комби. Однако нашлись «доброжелатели», участливо предупредившие Артура, чтобы он морально готовился распрощаться с невинностью, особенно если ему «обломится четвертак» или пожизненный срок и его переведут в более суровое местечко вроде тюрьмы в Аттике. Он уже успел схлопотать четыре подскульника, дважды падал навзничь, налетев на подножки. Как-то явно взбесившийся Акилла Санчес повалил Артура на пол и, обливаясь потом и брызгая на него слюной, кричал в лицо что-то нечленораздельное на смеси английского с испанским, пока его не оттащили все-таки решившие вмешаться хаки (то есть охранники). Артуру дважды приходилось мочиться под себя, раз десять его тошнило. Он превратился в отброс, ничтожество, не достойное даже того, чтобы его трахали. Не сейчас, во всяком случае. А сердце стучало не переставая и, казалось, могло разорваться в любое мгновение. Именно это случилось когда-то с Генри Раймом, отцом Артура. Только прославленный профессор умер не в отхожем месте вроде «Могильника», а на вполне пристойной пешеходной дорожке университетского кампуса в Гайд-парке, что в штате Иллинойс. Так как же произошло, что нашлись и свидетель, и вещественные доказательства? Просто уму непостижимо. – Рекомендую вам, мистер Райм, – обратился как-то к нему помощник окружного прокурора, – признать себя виновным. Адвокат советовал то же самое. – Арт, я прекрасно знаю все входы и выходы и вижу, к чему дело идет, как на экране долбаного джипиэсовского дивайса. Нет, мой друг, имеется в виду не инъекция – Олбани[7] не может принять закон о смертной казни даже ради собственного спасения… Прости, неудачная шутка. Но тебе светят двадцать пять лет. Если согласишься на сделку, я добьюсь, чтобы скинули десятку. – Но я не убивал! – Ответ неверный. Этим никого не переубедишь, Артур. – Но я действительно не убивал ту женщину! – Ответ неверный. – Ну так вот: я не признаю себя виновным. Присяжные мне поверят. Увидят меня и поверят. Они поймут, что я не убийца. После непродолжительного молчания адвокат нехотя выдавил из себя: – Хорошо, – хотя не видел ничего хорошего. Он был явно недоволен, несмотря на то что каждый час рабочего времени обогащал его на шестьсот с лишним долларов. Кстати, где взять такие деньги, черт возьми? Он… Движимый внезапным тревожным чувством, Артур поднял глаза. На него неотрывно смотрели два зека, оба латиносы. Их лица были совершенно бесстрастны и не выражали ни угрозы, ни любопытства, ни дружелюбия. Они просто пялились, и все. Наконец латиносы решительно направились к нему. Артур не знал, то ли остаться сидеть, то ли встретить их стоя, чтобы чувствовать себя увереннее. «Замри! – приказал он себе. – Не смотри на них». Он опустил взгляд. Прямо перед его глазами остановилась пара изношенных кроссовок. Второй зек встал у него за спиной. Это конец. Артур Райм понял, что настал его последний час. Лишь бы не тянули слишком долго, сволочи. – Йо, – произнес из-за спины тонкий голос. Артур взглянул на того, что стоял перед ним. Он увидел раскрасневшиеся глаза, крупную серьгу в ухе, гнилые зубы. У него пропал дар речи. – Йо, – повторил все тот же голосок. Артур тяжело сглотнул. – Ты чё, не понял? Мы с тобой базарим, я и мой кореш. Ты чё, забурел? – Извините, я просто… Здравствуйте. – Йо. Ты в натуре какой халявой на жизнь намываешь, фраер? – снова обратился к его спине тонкоголосый. – Я… – Артур не сразу сообразил, что ответить. – Я научный работник. С серьгой в ухе: – Мать твою! Научный работник! Так ты чё, ракеты, што ль, мастеришь? Оба заржали. – Нет, медицинское оборудование. – Это чё, как то дерьмо, ну, типа, когда чувак в отключке, ему к груди прикладывают, говорят «Разряд!» и его шибает током? – Нет. Долго объяснять. С серьгой в ухе нахмурился. – Я хочу сказать, не поймите меня превратно, – поспешил уточнить Артур. – Просто действительно трудно объяснить, но это не то, что вы могли подумать. Например, я занимаюсь системами контроля качества для диализа. Или… Тонкоголосый: – Небось бабла гребешь немерено, а? Говорят, когда тебя паковали, из грамотного костюмчика вынули? – Пак… А, оформляли, наверное. Свой костюм я купил в «Нордстроме». – В каком еще норст… Это чё за хренотень? – Магазин такой. Артур опять уставился на ноги того, что с серьгой, а тонкоголосый сзади повторил: – Ну, так как у тебя с баблом? Сколько тебе отваливают? – Я… – Только не говори, что это некорректный вопрос. А ведь именно это он и хотел сказать. – Ну, сколько тебе платят? – Я не… Думаю, что-то около шестизначной цифры. – Мать твою! Артур не понял, означало это много или мало в их восприятии. Тонкоголосый засмеялся. – У тебя семья-то есть? – А вот этого я вам не скажу! – Прозвучало вызывающе. – У тебя семья есть? Артур Райм отвернулся и стал смотреть на ближайшую к нему стену. Там из щели между шлаковыми блоками торчал гвоздь, предназначенный, наверное, для какой-нибудь таблички с правилами или распорядком, снятой много лет назад. – И вообще, оставьте меня в покое. Я не хочу разговаривать с вами. – Артур пытался говорить твердо, но прозвучало капризно, будто у школьницы на дискотеке, приглашенной зубрилой одноклассником. – С тобой ведут беседу культурные люди, фраер! «Культурные люди»? Он в самом деле произнес эти слова? И тут Артур подумал – а что, если им действительно просто захотелось пообщаться? Возможно, эти двое даже станут его друзьями и защитниками. Именно сейчас друзья необходимы ему, как никогда. Сумеет ли он заслужить их расположение? – Простите меня. Понимаете, я сейчас в очень непривычном для себя положении. Никогда прежде у меня не было подобных неприятностей. Я просто… – Чем занимается твоя жена, в смысле днем? Тоже научный работник? Клевая маруха? – Я… – Все приготовленные слова испарились. – У нее большие сиськи? – Ты ее трахаешь в задницу? – Слушай сюда, научная мудилка, и запоминай! Пусть твоя швабра снимет бабки с банковского счета. Десять штук. А потом прокатится в Бронкс к моему двоюродному брату. И… Тенорок замер. К ним приближался огромный негр ростом под сто девяносто, поигрывая мускулами и жировыми складками, рукава его оранжевой тюремной робы были закатаны выше локтей. Он со злым прищуром смотрел в упор на двух латиносов. – Ну-ка, вы, чиуауа! Пошли на хрен отсюда! Артур Райм оцепенел. Он не смог бы пошевелиться, даже если бы в него начали стрелять (чему ничуть не удивился бы, хотя тут шагу ступить нельзя, чтобы тебя не просветили металлодетектором в поисках оружия). – Долбаный ниггер, – выругался с серьгой в ухе. – Кусок дерьма, – добавил тонкоголосый, на что чернокожий зек только рассмеялся. Тонкоголосый обхватил приятеля за плечи и повел прочь, что-то ему нашептывая. Тот кивнул в ответ и недобро сверкнул глазами на Артура. Оба, раздосадованные, сместились в дальний угол, будто шкодливые мальчишки, наказанные за плохое поведение в школе. Если бы Артур не был так перепуган, то нашел бы эту сценку даже забавной. Огромный негр с хрустом потянулся. Сердце у Артура забилось еще сильнее. В голове мелькнула мысль, больше похожая на молитву: «Вот бы сейчас же, сию минуту умереть от сердечной недостаточности!» – Спасибо. – Да пошел ты! – ответил негр. – И те два долболоба вместе с тобой. А ты не тормози, просекай фишку! Догоняешь, о чем базар? «Вообще-то не очень», – подумал он про себя. А вслух произнес: – И тем не менее. Меня зовут Арт. – Я знаю, что ты долбаный Арт. Тут все обо всем знают. Кроме тебя. Здесь только ты ни хрена не знаешь. Артур Райм знал только одно, причем с полной уверенностью, – так или иначе, ему больше не жить на белом свете. И тогда он сказал: – Ну и ладно, черножопый, а теперь просто назови мне свое долбаное имя. Круглое черное лицо повернулось в его сторону. На Артура пахнуло потной кожей и прокуренным дыханием. Ему вспомнилась семья – сначала дети, затем Джуди, его родители – сначала мать, затем отец. Потом, к собственному удивлению, он вспомнил о двоюродном брате Линкольне и как они подростками бегали по пышущему летним зноем полю в Иллинойсе. Негр отвернулся и зашагал через зал к своему чернокожему приятелю. Они поприветствовали друг друга, коснувшись сжатыми кулаками, а об Артуре Райме, видимо, и речи не было. А он, наблюдая эти проявления тюремного братства, еще больше ощутил себя всеми покинутым и несчастным. Его глаза устало закрылись, голова бессильно свесилась на грудь. Артур Райм был ученым и верил, что природа совершенствуется путем естественного отбора и воля провидения тут ни при чем. Но теперь, страдая от безысходности, леденящей и безжалостной, будто зимнее штормовое море, Артур не мог не задуматься о существовании неизвестной науке карающей силе, такой же реальной и невидимой, как земное тяготение, и воздействующей сейчас на него, наказывая за все плохое, что он совершил в своей жизни. Да, на его счету есть немало добрых деяний: растил детей, учил их общечеловеческим ценностям и толерантности, любил жену, помог ей преодолеть трудный период, связанный с лечением онкологического заболевания; внес свой вклад в великую сокровищницу науки, обогащающую весь мир. Но творил и зло. Без этого не бывает. Томясь теперь в грязной и вонючей оранжевой тюремной робе, Артур из последних душевных сил пытался убедить себя, что, предавшись благопристойным мыслям и соблюдая добродетельные обеты и, конечно, веруя в систему, что подтверждалось, кстати, неукоснительным участием в голосовании за нее, причем на всех выборах, он снова сможет оказаться на противоположной половине шкалы, отмеривающей правосудие, то есть воссоединиться с семьей и вернуться к нормальной жизни. Он, движимый нравственной энергией и благими устремлениями, присущими добропорядочному гражданину, сумеет на одном дыхании убежать от судьбы, как когда-то обогнал Линкольна, изо всех сил рванув к вожделенному дубу по горячему пыльному полю. Так что, возможно, ему удастся спастись. Возможно… – Пошел! Артур вздрогнул, будто оглушенный раскатом грома, хотя голос прозвучал негромко. У него за спиной возник другой зек – белый. Сразу бросились в глаза его свалявшиеся волосы, обилие татуировок и нехватка зубов. По телу пробегали судороги – вероятно, по мере того, как наркотическая отрава вымывалась из организма. Невидящий взгляд уперся в скамейку, на которой сидел Артур, хотя точно так же мог остановиться на любом другом предмете. Эти холодные глаза не предвещали ничего хорошего. И надежда Артура на существование научно объяснимой и поддающейся измерению системы нравственной справедливости моментально развеялась. Ее убило только одно слово, произнесенное этим человечком – низкорослым и ущербным, но опасным: «Пошел…» Сглатывая подступившие слезы, Артур встал и таки пошел. |
||
|