"Происхождение зла" - читать интересную книгу автора (Квин Эллери)

Глава 3

Когда они вышли из дому, Лорел вежливо спросила:

— Контракт подписан, Эллери? Если да — с кем из нас? Или это неуместный вопрос и вообще меня не касается?

— Никакого контракта, — осторожно ответил он. — Не подписано никакого контракта, Лорел. Я просто хочу осмотреться.

— Разумеется, начав с дома Прайама.

— Да.

— В таком случае, раз уж все мы заинтересованы — правда, Делия? — надеюсь, не возражаете, если я тоже поеду.

— Конечно нет, милочка, — кивнула Делия. — Только постарайся не раздражать Роджера. Он потом всегда на мне зло срывает.

— Как считаете, что он скажет, увидев, что вы привезли детектива?

— О боже, — охнула Делия и тут же просветлела. — Слушай, дорогая, это ты приведешь с собой мистера Квина! Если не против… Трусость, конечно, но ведь мне с ним жить. Ты же первой отправилась к мистеру Квину.

— Ладно, — пожала плечами девушка. — Дадим вам фору. Поезжайте через Франклин и Аутпост, а я кружным путем через Кауэнгу и Малхолланд. Вы куда-то уже за покупками ездили?

Делия Прайам со смехом уселась в машину, новый кремовый «кадиллак» с откидным верхом, и направилась вниз по склону.

— Никакого сравнения, — заключила через секунду Лорел, держа открытой дверцу своего автомобиля, крошечного зеленого «остина». Эллери не понял. — Ни машина, ни водительница. Можете себе представить Делию в «остине»? Все равно что царица Савская в моторной лодке. Садитесь.

— Довольно необычный типаж, — равнодушно признал он, когда автомобильчик тронулся с места.

— Прилагательное верное, — кивнула Лорел. — Что касается существительного, на свете лишь одна Делия Прайам.

— На удивление честная и откровенная.

— Правда?

— По-моему. А вы как думаете?

— Мое мнение не имеет значения.

— Тем самым вы мне о нем сообщили.

— Ничего подобного! Впрочем, если хотите знать… Делию никогда до конца не понять. Она не лжет и правды не скажет — я имею в виду, всей правды. Всегда что-нибудь при себе оставляет, как гораздо позже выясняется, если вообще выходит на свет. Ну, я больше о ней говорить не намерена, потому что вы любое слово обернете против меня, а не против нее. Делия производит особенно сильное впечатление на больших шишек… Наверно, бесполезно расспрашивать, что она вам наедине сообщила?

— Потише, — попросил Эллери, придерживая шляпу. — Еще один такой ухаб — и я забью себя до смерти собственными коленями.

— Удачная попытка, Лорел, — похвалила себя девушка, летя с бешеным выхлопом по шоссе на Норт-Хайленд.

Через какое-то время Эллери спросил, глядя на ее профиль:

— Вы обмолвились, что Роджер Прайам никогда не встает с инвалидного кресла. Неужели буквально?

— Да. Никогда. Делия не рассказывала про это самое кресло?

— Нет.

— Фантастика. После паралича он пользовался обычной коляской, куда его приходилось сажать, как мне папа рассказывал. Видно, Роджер Львиное Сердце не вынес зависимости от помощников и заказал специальное кресло.

— Что ж, оно автоматически укладывает его в постель и вытаскивает?

— Вообще заменяет постель.

Эллери изумился.

— Действительно. Он в нем спит, ест, работает и так далее. Оно служит офисом, кабинетом, гостиной, столовой, спальней, ванной на колесах. Вещь замечательная. На одной ручке полочка, которая выдвигается вперед, поворачивается, поднимается — на ней подается еда, готовятся коктейли и прочее. Под полочкой ящички для ножей, салфеток, шейкеров, бутылок. На другой ручке такая же полка с пишущей машинкой, привинченной, разумеется, чтоб не упала. Под ней ящики для бумаги, копирки, карандашей и бог знает чего. В кресле две телефонные розетки — общая линия и частная с нашим домом, — кроме того, домофон с комнатой Уоллеса.

— Кто такой Уоллес?

— Альфред Уоллес — его секретарь-компаньон. Потом… дайте вспомнить… — нахмурилась Лорел, — кругом всякие отделения для журналов, сигар, очков, зубных щеток — всего, что ему только может понадобиться. Кресло откидывается, спереди поднимается, превращаясь в кровать, где можно соснуть днем и ночью. Конечно, Альфред его моет губкой, одевает, раздевает, но он почти со всем справляется самостоятельно — не терпит никакой помощи, даже самой необходимой. Вчера при мне машинку отправили в Голливуд ремонтировать, он был вынужден диктовать деловые письма Альфреду и поэтому пришел в такое состояние, что сам Альфред вышел из себя. В дурном настроении Роджер просто невыносим… Извините, я думала, вам интересно.

— Что?

— Вы не слушаете.

— Слушаю, хоть и не двумя ушами. — Теперь они ехали по Малхолланд-Драйв, и Эллери цеплялся за дверцу «остина», чтобы не вылететь на крутых поворотах. — Скажите, Лорел, кто наследует состояние вашего отца? Я имею в виду, кроме вас.

— Никто. Никого больше нет.

— Прайаму он ничего не оставил?

— С какой стати? Папа с Роджером равноправные партнеры. Небольшие деньги завещаны служащим фирмы, домашней прислуге. Все остальное отходит ко мне. Так что, видите, — добавила она, круто развернувшись, — я у вас главная подозреваемая.

— Да, — подтвердил он, — а также и новый партнер Роджера Прайама. Нет?

— Мой статус не совсем ясен. Юристы сейчас разбираются. Я в ювелирном деле ничего не смыслю и не уверена, что хочу научиться. Роджер никак не может меня обмануть, если вы это имели в виду. Мои интересы защищает одна из крупнейших в Лос-Анджелесе адвокатских контор. Должна сказать, Роджер ведет себя в этом смысле на редкость порядочно… для себя, я имею в виду. Возможно, смерть папы потрясла его сильней, чем он думал, заставила понять, что отец играл главную роль в делах фирмы, а он сам — ничтожную. Ему, собственно, нечего беспокоиться. Папа на всякий случай обучил прекрасного человека, некоего мистера Фосса, к которому перешло руководство… Так или иначе, передо мной один самый важный вопрос. Если вы мне на него не ответите, я сама докопаюсь.

— Потому что очень любили Леандра Хилла?

— Да!

— И конечно, потому, — добавил Эллери, — что являетесь главной подозреваемой?

Пальчики Лорел стиснули руль и расслабились.

— Что за чушь, — рассмеялась она. — Продолжайте стрелять в молоко. Мне нравится. Вот и поместье Прайама.

Дом Прайама, сложенный из темных круглых камней и потемневших бревен, стоял на частной дороге в складках гор, таясь в лесной тени густых нависающих сикомор, вязов и эвкалиптов. Эллери сперва счел участок запущенным, потом заметил признаки старой и недавней расчистки с обеих сторон до дома и понял, что природе отведена надлежащая роль. Бесполезная подстилка из листвы и сучьев сознательно предусмотрена, скрытная тень желательна. Прайам зарылся в гору, заслонился деревьями. Кто прячется от солнца?

Дом больше похож не на голливудский, а на уединенную охотничью хижину. Почти целиком скрыт от глаз проезжающих по центральному шоссе, превращая простой пригородный калифорнийский каньон в девственное шотландское ущелье. По словам Лорел, участок Прайама тянется вверх и вдоль горы на четыре-пять акров и весь представляет собой точно такое же зрелище, как вокруг дома.

— Джунгли, — пробормотал Эллери, когда девушка остановилась на подъездной дорожке.

Никаких признаков кремового «кадиллака».

— А он — дикий зверь. Вроде оленей, которые порой мелькают за «Голливудской чашей».

— Дорого платит за привилегию. Счета за электричество наверняка колоссальные.

— Точно. В доме ни одной солнечной комнаты. Когда ему требуется не больше света, а меньше темноты, больше воздуха, выкатывается вон туда на террасу.

С одной стороны дома тянулась просторная терраса, наполовину огороженная и покрытая крышей, с другой стороны открытая, но не под небом, а под высокой аркой резиновых эвкалиптовых листьев, не пропускавших солнце.

— Его берлога — именно берлога — прямо под террасой за застекленной дверью с жалюзи. Пойдем лучше к парадному, Роджер не любит, когда кто-то без предупреждения вторгается в его святилище. В этом доме о себе надо докладывать.

— Разве миссис Прайам не вправе хозяйничать в собственном доме?

— Кто сказал, что это ее дом? — хмыкнула Лорел.

Их встретила горничная в форменной одежде, с дергавшимся от тика лицом.

— Ох, мисс Хилл, — нервно забормотала она, — едва ли мистер Прайам… Он диктует мистеру Уоллесу. Я бы на вашем месте не стала…

— Миссис Прайам дома, Маггс?

— Сейчас только вернулась из магазинов, мисс Хилл. Она у себя наверху. Говорит, устала, просила не беспокоить.

— Бедная Делия, — спокойно посочувствовала Лорел. — Мистер Квин страшно разочарован. Доложите мистеру Прайаму, что я хочу его видеть.

— Но…

Горничную остановил глухой рев. Она в панике глянула через плечо.

— Ничего, Маггси. Беру на себя ответственность. Vamos,[10] Эллери.

— Не понимаю, почему… — пробормотал Эллери, бредя следом по коридору.

— Никогда не поймете, если речь идет о Делии.

В доме было даже мрачнее, чем ожидалось. Шли через комнаты с темной обшивкой, с бесстрастными плотными шторами, неудобной массивной зачехленной мебелью. Дом тайн и жестокости.

Рев перерос в басистое рычание.

— Наплевать, черт возьми, что мистер Хилл собирался сделать со счетом Ньюмен-Арко! Мистер Хилл покоится в Форест-Лауне в урне, не может одарить нас советом… Нет, не хочу ни минуты ждать, Фосс! Я веду дела, а вы выполняете мои распоряжения или катитесь к дьяволу!

Лорел, поджав губы, замахнулась, ударила в дверь кулаком.

— Кто там, Альфред? Фосс, слышите?..

Из крепкой двери выглянул мужчина, выскользнул в коридор, закрыл за собой створку, держась за круглую ручку.

— На редкость подходящий момент выбрали, Лорел. Он говорит по телефону с конторой.

— Слышу, — кивнула она. — Знакомьтесь, мистер Квин — мистер Уоллес. Его надо бы называть бедным страдальцем Иовом, но его зовут Альфред. Я считаю его идеалом. Со всем превосходно справляется, всегда держит язык за зубами, лишнего слова не вымолвит… никогда не споткнется. Посторонитесь, Альфред. У меня дело к своему партнеру.

— Лучше дайте-ка я его успокою, — улыбнулся Уоллес и скользнул назад в комнату, сверкнув глазами на Квина.

Дверь снова захлопнулась. Эллери легонько помахал рукой, онемевшей от секретарского пожатия.

— Удивлены? — тихонько спросила Лорел.

Действительно. Ожидал встречи с Милктостом,[11] а Альфред Уоллес оказался загорелым высоким могучим мужчиной с правильными, довольно острыми чертами лица, пышными седыми волосами, ярко выраженной индивидуальностью, сильным глубоким голосом, в котором слышится еле заметный оттенок… превосходства? В любом случае едва слышный, не раздражающий. Он словно вышел из великосветской гостиной, многократно представленной «МГМ»;[12] собственно, Эллери импульсивно назвал его «хорошо сохранившимся актером» — главным голливудским типажом с приобретенным в спортклубе Загаром, которые нынче встречаются в самых неожиданных местах, проглотив свою гордость, если вообще способны глотать. Впрочем, через секунду передумал — плечи сидели в пиджаке неважно. Видимо, внешний вид и даже элегантность доморощенные.

— Я бы на вашем месте влюбился без памяти, — признался в возникшей паузе Эллери. — Настоящий мужчина. Идеально дисциплинирован и дьявольски проворен.

— Староват, — заметила Лорел. — Я имею в виду, для меня.

— Никак не больше пятидесяти пяти. Несмотря на седину, и на сорок пять не выглядит.

— Даже если б ему было двадцать, был бы для меня староват… Ну что? Попросить мистера Квина убрать вас с дороги, Альфред, или великий визирь нынче смилуется?

Альфред Уоллес с улыбкой отступил, пропуская их.

Мужчина, швырнувший телефон на место, развернув стальное кресло, словно деревянный сценический реквизит, представлял собой сплошное преувеличение — в высоту, в ширину, в толщину. Над железными скулами горят выпученные глаза, нос вроде свиного рыла, на грудь падает гигантская черная борода, на колесах лежат огромные ладони, бицепсы выпирают из рукавов. Могучий механизм в постоянном движении, словно даже крупный костяк не способен сдерживать энергию. Рядом с необъятным торсом впечатляющая фигура Альфреда Уоллеса выглядела хрупкой. А сам Эллери себя чувствовал мальчиком-недокормышем.

Однако ниже пояса Роджер Прайам был мертв. Туша покоилась на иссохшем основании, на скелетных подпорках с атрофированными мышцами. Он был в брюках и туфлях — Эллери постарался не думать, кто его каждый день одевает и раздевает, — но оставшиеся на виду щиколотки представляли собой две ссохшиеся костяшки, колени вывернуты, как разбитые молнией мачты. Нижняя часть тела беспомощно обвисала.

Объясняется просто, рассуждал Эллери: торс развился в результате чрезмерного напряжения при простейшем движении; борода облегчает утомительный ежедневный туалет; бешенство порождено ненавистью к сыгравшей с ним злую шутку судьбе; беспокойство — симптом смертных мук человека, обреченного вечно сидеть. Естественные объяснения, хотя остается и нечто необъяснимое… Злоба — злобная сила, злобные эмоции, злобная реакция на боль, на людей… В самом центре — злоба. Даже если убрать все вокруг, она наверняка останется. Он злился еще в материнской утробе, дикий зверь по природе. Случившееся только включило злобу в игру.

— Чего тебе, Лорел? А это кто? — Хриплый угрожающий бас извергался из груди живой лавой. Роджер Прайам до сих пор злился после телефонного разговора со злополучным Фоссом, глаза полны ненависти. — Чего смотришь, рта не открываешь?

— Это Эллери Квин.

— Кто?

Она повторила.

— Никогда не слышал. Чего ему нужно? — Злобный взгляд упал на Эллери. — Чего вам тут надо? А?

— Мистер Прайам, — раздался из дверей приятный голос Альфреда Уоллеса, — Эллери Квин — знаменитый писатель.

— Писатель?

— И детектив…

Губы Прайама выпятились, борода вздернулась, огромные руки вцепились в колеса.

— Мой отец убит. Я вас предупреждала, что этого так не оставлю, Роджер, — ровным тоном проговорила Лорел. — Должна быть какая-то причина. И какой бы она ни была, вы замешаны в деле не меньше, чем папа. Я попросила Эллери провести расследование, и ему надо с вами поговорить.

— Вот как? — Далекое сдержанное рычание, глаза жарко горят. — Ну, давайте поговорим.

— Во-первых, мистер Прайам, — начал Эллери, — мне хотелось бы знать…

— Отвечаю — нет, — рявкнул Роджер, показав зубы сквозь бороду. — Во-вторых?

— Мистер Прайам… — терпеливо повторил Эллери.

— Ничего у вас не получится, мистер. Мне ваши вопросы не нравятся. Теперь слушай меня, Лорел, — правый кулак стукнул по ручке кресла, — чертова балаболка. Не твое это дело — мое. Сам займусь. Сам разберусь, по-своему. Можно это вдолбить тебе в голову?

— Роджер, вы боитесь, — заметила Лорел Хилл.

Прайам с пылающим взглядом приподнялся всей тушей. Лава с ревом перелилась через край.

— Боюсь? Чего? Привидения? Думаешь, я такой же, как Леандр Хилл? Дерьмо сопливое! С головы до пят трясся, поглядывал через плечо да ежился от страха! Родился и умер трусом…

Девушка двинула кулаком ему в щеку. Он нетерпеливо махнул левой рукой, отшвырнул ее в сторону. Она отлетела, попала в объятия Альфреда Уоллеса, прошептала:

— Пустите… пустите!

— Лорел! — воскликнул Эллери.

Она замерла, задыхаясь. Уоллес молча ее выпустил, она выскочила из комнаты.

— По-твоему, я боюсь! — прокричал вслед Прайам с набухшими желваками на скулах. — Смотри, мой насос не разорвался в клочья при первом ударе! Боюсь? Я ко всему готов, черт возьми!.. В любой час дня и ночи, ясно? Когда б костлявая рука ни сунулась, она получит достойный отпор! — Смертоносные кулаки стиснулись и раздались.

— Роджер, в чем дело?

Делия стояла в дверях, переодетая в парадное платье из золотистого шелка, любовно к ней льнувшее. С разрезом до колен. Перевела холодный взгляд с мужа на Эллери.

Уоллес не сводил с нее любопытных глаз.

— Кто это?

— Никто. Все в порядке, тебя не касается. — Прайам глянул на Эллери. — Эй, ты! Вон отсюда!

Спустилась исключительно для того, чтобы фактически засвидетельствовать, что незнакома с ним. Было бы любопытно как черта характера, но в любом другом отношении огорчительно. Ничего не понятно. Что он Гекубе? Впрочем, она дала ясно понять, что ему Гекуба.[13] Эллери чувствовал досаду и любопытство, одновременно гадая, одинаково ли она действует на любого мужчину… Уоллес тайком наслаждался, как зритель, увидевший то, чего не замечают другие, но которому воспитание не позволяет смеяться вслух… Делия держалась с мужем спокойно, без страха и прочих эмоций.

— Чего ждешь? Ничего не дождешься. Проваливай!

— Я стараюсь понять, мистер Прайам, — сказал Эллери, — пустомеля вы или чертов дурак.

Обросшие волосами губы пустились в пляс, едва скрытая злость снова вышла наружу. Эллери приготовился к всплеску. Прайам явно боится. Это видит молчаливый, внимательный, заинтересованный Уоллес. И улыбающаяся Делия Прайам.

— Альфред, если этот нахал снова явится, гони в шею!

Эллери посмотрел на свою руку, на которую легла ладонь Уоллеса.

— Боюсь, мистер Квин, — шепнул тот, — у меня хватит сил выполнить приказание.

Хватка парализующая. Прайам ухмыльнулся удовлетворенно и злобно, это взбесило Эллери, тем более сцена разыгрывалась на глазах у наблюдающей женщины, олицетворения джунглей. Бешенство захлестнуло его, а когда он очнулся, Уоллес сидел на полу, потирая запястье, тараща на него глаза снизу вверх. Не сердито, просто удивленно.

— Хороший прием, — признал он. — Запомню.

Эллери полез было за сигаретой, потом передумал.

— Я понял, мистер Прайам. Вы и пустомеля, и чертов дурак.

Дверной проем опустел.

Он проклинал себя последними словами. Никогда не теряй выдержки. Первое правило, выученное у отца на коленях. Тем не менее, она должна была видеть взлетевшего в воздух Уоллеса, безобразно разинутый рот мужа. Может быть, успокоится на недельку…

Шагая по коридору, поймал себя на том, что высматривает ее краешком глаза. Кругом тень, наверняка где-нибудь прячется, закрыв глаза ставнями, выставив напоказ остальное.

Коридор тоже пуст…

Разрез до колен! Фокус старше египетских пирамид. А разве его глупый фокус не старше? Пожалуй, уходит еще в первобытные времена.

Тут Эллери понял, что Делия Прайам — благородная леди, а он вел себя как отвергнутый мальчик из колледжа и хлопнул за собой парадной дверью.

До сих пор бледная Лорел ждала его в «остине», энергично затягиваясь сигаретой. Он плюхнулся рядом с ней на сиденье, буркнул:

— Чего ждем?

— Он свихнулся, — сухо заключила девушка. — Пошел в полный разнос. Я и раньше видела, как он бесится и крушит все вокруг, но сегодня что-то особенное. Хорошо, что я вас привела. Что теперь будем делать?

— Отвезите меня домой. Или я такси поймаю.

Она встревожилась.

— Не возьметесь за дело?

— Не могу тратить время на идиотов.

— Включая меня?

— Нет.

— Мы ведь кое-что выяснили, — поспешно напомнила Лорел. — Вы же слышали, он признался. Когда я убегала, упомянул какое-то привидение и костлявую руку… Мне не послышалось, Роджер тоже считает, что папу намеренно до смерти испугали. Больше того, он знает, что значит собака…

— Не обязательно, — хмыкнул Эллери. — Вот в чем проблема с дилетантами. Вечно делают поспешные заключения. В любом случае дело раскрыть невозможно. Без Прайама не справиться, а он рогом в стенку уперся.

— Не хотите браться из-за Делии, да? — уточнила Лорел.

— Из-за Делии? Имеется в виду миссис Прайам? Чепуха.

— Не рассказывайте мне про Делию и про мужчин. На любое существо в брюках она действует как на кота валерьянка.

— В ней в самом деле есть шарм, — пробормотал Эллери, — хотя чересчур показной, согласны? — Он старался не смотреть на окна второго этажа, где, наверно, была ее спальня. — Лорел, чего мы стоим на дороге, как пара придурковатых туристов? — Надо снова увидеть ее. Просто увидеть.

Девушка бросила на него непонятный взгляд и тронулась с места, медленно свернув налево к шоссе.

Эллери, обхватив руками колени, необъяснимо чувствовал, что чего-то лишается с каждым оборотом колес «остина». Рядом сидела Лорел, глядя вперед на дорогу и еще куда-то. Настойчивая маленькая клиентка. Он вдруг почувствовал, что готов сдаться.

— Что собираетесь делать?

— Разбираться.

— Решили идти до конца?

— Не жалейте меня. Я справлюсь.

— Знаете, что я хочу предпринять?

Она взглянула на него.

— Давайте для начала займемся запиской. По крайней мере, укажу вам верное направление. Если возможно, конечно.

— Вы о чем это? — Машина резко затормозила.

— О записке, которую ваш отец нашел в серебряном футлярчике на собачьем ошейнике. Думаете, он ее уничтожил?

— Я искала, не нашла.

— Пожалуй, я сам поищу.

Лорел широко открыла глаза, рассмеялась, и «остин» рванулся вперед.

Двухэтажный испанский дом Хилла стоял высоко у стены каньона, весело сверкая на солнце красной черепицей, красиво побеленный, украшенный черными кружевными решетками, балконами, арками, с внутренними двориками, усаженными шиповником. На участке в два акра цветы, цветущие кусты, деревья — пальмы, фруктовые, ореховые… Ниже начинался лес.

— Внизу по холму граница нашего участка, — объяснила Лорел, выходя из машины, — рядом с поместьем Прайама. Акров на девять пересекается с его лесом. Через лес совсем близко.

— Колоссальное расстояние, — пробормотал Эллери. — Не ближе, чем от орлиного гнезда до подводной пещеры. Вижу, настоящий испанский дом, вроде миссии, не обычная для здешних мест современная подделка. Должно быть, настоящая пытка для Делии — родиться здесь и обреченной жить там.

— А, она вам рассказывала… — проворчала девушка и повела его в дом.

Под ногами прохладная испанская черная плитка, прохладное на ощупь железо, утопленная гостиная в сорок футов длиной с огромным камином, облицованным изразцами с рисунками Гойи, книги, музыкальные инструменты, картины, керамика, кругом большие цветочные вазы. Вышел улыбающийся высокий японец, принял у Эллери шляпу.

— Исиро Сотова, — представила его Лорел, — с нами тысячу лет. Иси, мистер Квин тоже интересуется папиной смертью.

Улыбка с губ слуги исчезла.

— Плохо… плохо… — покачал он головой. — Сердце плохое… Желаете выпить, сэр?

— Спасибо, не сейчас. Сначала скажите, Исиро, давно вы на службе у мистера Хилла?

— Шестнадцать лет, сэр.

— Значит, тех времен не застали… А шофер… кажется, Симеон?

— Симми повез миссис Монк за покупками.

— Нет, я хочу спросить, сколько лет он работает.

— Лет десять, — ответила девушка. — Приблизительно в то же время появилась и миссис Монк.

— Вот как. Ладно, Лорел, начнем.

— С чего?

— С момента последнего сердечного приступа. После обнаружения пса и до смерти ваш отец покидал свою спальню?

— Нет. Мы с Иси по очереди за ним ухаживали всю неделю, днем и ночью.

— Заглянем в спальню. Ведите.

Через полтора часа Эллери открыл дверь комнаты Леандра Хилла. Лорел прикорнула в оконной нише, прислонив к стене голову.

— Вы меня, наверно, считаете жуткой трусихой, — сказала она, не оглядываясь, — но я там вижу только белое, как мрамор, лицо, синие губы, открытый перекошенный рот… Совсем не похоже на моего папу. Ничего общего.

— Идите сюда.

Она дернулась, потом спрыгнула с подоконника, подбежала к нему.

Он захлопнул за нею дверь спальни.

Глаза девушки лихорадочно бегали, но не видели ничего необычного, кроме неприбранной двуспальной кровати. Покрывало, простыни, одеяло отброшены, обнажив боковины с пружинным матрасом.

— Что…

— Вы сказали, что видели снятую с ошейника записку на тонкой бумаге…

— На очень тонкой. Как пленка или луковичная шелуха.

— Она была белая?

— Белая.

Эллери кивнул и склонился над голым матрасом.

— Между сердечным приступом и смертью ваш отец пролежал здесь неделю. Много было посетителей за это время?

— Прайамы, служащие из фирмы, немногие друзья…

— В какой-то день на той неделе ваш отец заподозрил, что полученную записку могут уничтожить или украсть, и решил застраховаться. — Он провел пальцем по синей перпендикулярной полоске обшивки матраса. — У него не было никаких инструментов, кроме тупого ножа из тумбочки. По-моему, он спешил, опасаясь, как бы кто не увидел, поэтому грубо сработал. — Палец вдруг провалился в дыру. — Просто сделал надрез между синей полоской и неокрашенным полотном, сунув туда бумагу, которую я нашел.

— Записка, — охнула Лорел. — Вы нашли записку… Дайте посмотреть!

Эллери сунул руку в карман, но замер, глядя в окно. Ярдах в десяти за окном стояло старое ореховое дерево.

— В чем дело? — не поняла девушка.

— Встаньте с кровати, зевните, улыбнитесь мне, если сможете, и выйдите в дверь на площадку. Дверь оставьте открытой.

Лорел, вытаращив глаза, встала, зевнула, показав зубы, потянулась, направилась к двери. Эллери чуть передвинулся, оказавшись меж ней и окном.

Когда она прошла, лениво двинулся следом, с улыбкой захлопнул дверь спальни. И ринулся к лестнице.

— Эллери…

— Стойте на месте!

Он сбежал вниз по ступеням из черной плитки, оставив ее стоять с разинутым ртом.

Мужчина сидел высоко на ореховом дереве, прячась в листве, и заглядывал в окно спальни Леандра Хилла. Дерево стояло на солнце, и Эллери мог бы поклясться, что он голый, как мать родила.