"Происхождение зла" - читать интересную книгу автора (Квин Эллери)

Глава 15

Они держались подальше. Любой сторонний наблюдатель сказал бы, что с Роджером Прайамом и с его проблемой покончено. Лейтенант Китc занимался своими повседневными делами, Эллери своими — смотрел на пустой лист бумаги в молчавшей пишущей машинке, ужинал по вечерам в одиночестве, навострив уши, горбился над телефоном. Днем редко выходил из коттеджа, по вечерам никогда. Потребление сигарет, трубочного табака, кофе и спиртного стало второй темой нескончаемых монологов миссис Уильямс, которая чередовала пророчества о внезапном конце света с предсказаниями о поджидающей Эллери язве желудка.

Иногда звонили и лично заглядывали Лорел, Кроув Макгоуэн, Альфред Уоллес, Кольер, даже Делия Прайам — по собственной инициативе или по приглашению. Но все клали трубку или уходили озабоченными, встревоженными, задумчивыми не менее самого Эллери. Если он и облегчал с кем-то душу или наоборот, ничего из этого не выходило.

Закуривал очередную сигарету, грыз очередную трубку, проглатывал очередную чашку горячего кофе, опрокидывал очередной хайбол, слушая обращенные к кухонному потолку стенания миссис Уильямс.

Сырой ночью в начале четвертой недели июля вскоре после полуночи раздался долгожданный звонок.

Эллери выслушал, сказал несколько слов, дал отбой, набрал домашний номер Китса.

Лейтенант ответил на первый гудок.

— Квин?

— Да. Гоните во весь дух.

Эллери мигом бросил трубку и побежал к машине. «Кайзер» уже неделю каждый вечер стоял у парадных дверей.

Автомобиль тормознул на дороге у почтового ящика Прайама рядом с машиной Китса. Эллери пошел к дому сбоку вдоль травяного бордюра, не включая фонарь. В тени террасы кто-то тронул его за плечо.

— Скорей, — шепнул Китc прямо в ухо.

В доме было темно, только в выходившей на террасу комнате Роджера слабо горел ночник. Застекленная дверь открыта, терраса погружена во тьму.

Они присели, всматриваясь сквозь внутренние жалюзи.

Прайам неподвижно лежал на спине в разложенном на ночь инвалидном кресле, борода по косой вздымалась к потолку.

Прошло несколько минут.

Потом раздался чуть слышный металлический звук.

Ночник горел в деревянной обшивке у двери в холл. Хорошо было видно, как повернулась круглая дверная ручка, створка приоткрылась, скрипнула, замерла…

Прайам не шевельнулся.

Дверь быстро распахнулась, загородила ночник, лишив комнату даже слабого света. С террасы виднелось только бесформенное пятно, более темное, чем темнота в комнате, целенаправленно продвигавшееся из дверного проема к креслу-кровати. Выдвинулось какое-то щупальце, попав в край светового пятна. Наблюдатели опознали револьвер.

Темное пятно остановилось у кресла.

Револьвер чуть поднялся.

Китc шевельнулся — скорей мышечный спазм, чем движение, — но Эллери схватил его за локоть.

Лейтенант замер.

В тот же миг все кругом бешено взорвалось, завертелось.

Взметнулась рука Прайама, могучие пальцы пастью рептилии перехватили запястье с оружием, искалеченная туша с ревом приподнялась, завязалась сумбурная схватка каких-то десятиногих моллюсков, сцепившихся на дне моря.

Последовал громкий выстрел, тяжелый удар, тишина.

Щелкнув выключателем, Эллери увидел Китса на коленях у лежавшего на полу тела, которое почти уютно свернулось в клубок, согнув одну руку и вытянув другую. У пальцев вытянутой руки лежал револьвер.

— Прямо в грудь, — пробормотал лейтенант.

Роджер Прайам смотрел на них горящими глазами.

— Адам пришел убить меня, — прохрипел он. — Чего вы тут делаете? Я же говорил, сам справлюсь! — Рассмеялся сквозь зубы, затрясся, прищурился на лежавшую фигуру, протер глаза дрожавшей рукой. — Кто это? Дайте взглянуть.

— Альфред.

— Альфред?!

Китc поднялся, обошел инвалидное кресло, выдвинул полочку с телефоном, набрал номер.

— Альфред и есть Адам? — тупо, глупо переспрашивал Прайам, вдруг дрогнув, оглянувшись на Эллери, который сдернул с кресла-кровати верхнее покрывало и набросил на труп на полу. — Он… мертв? — пробормотал Прайам, еле ворочая языком.

— Управление? — говорил в трубку лейтенант. — Китc из голливудского отделения, докладываю об убийстве. Дело Хилла-Прайама. Роджер Прайам только что застрелил насмерть Альфреда Уоллеса, своего секретаря, камердинера, кого хотите. Именно. В сердце. Я сам был свидетелем, видел с террасы…

— Насмерть, — повторил Прайам. — Насмерть. Он мертв!.. Это самооборона. Вы были свидетелями!.. Он проник ко мне в комнату. Я слышал, притворился, что сплю, приготовился к встрече! — Голос треснул. — Видели, как он в меня целился? Я схватил его, вывернул руку! Самооборона…

— Мы все видели, мистер Прайам, — успокоил его Эллери.

— Хорошо. Он мертв. Мертв, черт возьми! Уоллес… хотел убить меня, правда? Слава богу, все кончено. Кончено.

— Да, — сказал Китc. — Когда? Ну ладно, спешить некуда. — И положил трубку.

— Слышали, что сказал мистер Квин, — бубнил Прайам. — Он видел…

— Слышал. — Китc подошел к покрывалу, приподнял за край, опустил, вытащил сигарету. — Придется подождать. — И глубоко затянулся.

— Конечно. — Прайам начал возиться с разложенным креслом, верхняя часть поднялась, нижняя опустилась, заворочались полки. — Выпьем? Отметим! — расхохотался он. — Голова идет кругом…

Эллери расхаживал по комнате, дергая себя за ухо, почесывая затылок. Между бровями залегла глубокая складка.

Китc курил и наблюдал за ним.

— Надо отдать должное Альфреду Уоллесу… — Прайам звякал бутылкой, стаканом. — Нос, видно, переделал. Я его не узнал. Ловко, ловко… В самое нутро залез, усмехался в рукав… Кто смеется последним? Будь здоров. — Он с ухмылкой взмахнул стаканом, но в глазах еще жил дикий зверь. Проглотил виски, поставил стакан уже не дрожавшей рукой. — Вон он, а вот я… дело кончено. — Голова упала, он умолк.

— Мистер Прайам, — окликнул Эллери.

Нет ответа.

— Мистер Прайам!

— А?

— У меня остается еще один вопрос. Может быть, проясните теперь, когда все кончено?

Прайам взглянул на него, осторожно потянулся за бутылкой, наполнил стакан.

— Смотря какой, — оговорился он. — Не рассчитывайте, что я признаю всякую белиберду, а стенографистка на террасе запишет. Почему он меня преследовал, друзья мои, не имею понятия, разве что чокнулся в той самой экспедиции. На «Бигле» кинулся с мачете на нас с напарником. Мы прыгнули за борт, доплыли до какого-то грязного острова, спрятались в лесу. Ночью налетел ураган, «Бигль» унесло в море. Больше мы никогда не видели ни судна, ни Адама. Потом нашли с приятелем на том острове клад, построили плот, выплыли, глубоко залегли, поменяли фамилии на Хилла и Прайама, чтоб Адам, если бы он вдруг вернулся, не требовал трети. Вот и все, никаких преступлений, — ухмыльнулся он, осушая второй стакан.

Китc с восторгом смотрел на него.

— Липовая история, но, если вы будете на ней настаивать, мы поверим.

— Какой еще у вас вопрос, мистер Квин? — вдохновенно махнул рукой Прайам. — Давайте. Чего вас там интересует?

— Записка, которую Адам прислал Леандру Хиллу.

— Записка?.. — удивился Прайам. — Что там непонятного, черт побери?

Эллери вытащил из нагрудного кармана сложенный листок бумаги.

— Вот копия записки, которую Хилл нашел в серебряном футлярчике на ошейнике бигля. Прошло немало времени, лучше, пожалуй, освежить вашу память, прочесть ее вслух.

— Валяйте, — с тем же удивлением буркнул Прайам.

— «Думаешь, я умер, погиб, пропал? — читал Эллери. — Я вас многие годы ищу. И нашел. Догадался о моих планах? Умрешь. Скоро? Нет, очень не скоро. За долгие годы поисков, за мои раздумья, надежды… Умрешь медленно и неизбежно. Вы оба. Медленно, верно — физически и морально. Перед каждым следующим шагом пришлю обоим предупреждение… предупреждение с особым смыслом, неясным, загадочным. Прими первое, номер один».

— Видите? — вставил Прайам. — Совсем чокнутый.

— Умер, погиб, пропал… — повторил Китc с улыбкой. — В урагане, мистер Прайам?

— Да он же ненормальный, лейтенант. Гнался за нами по палубе, размахивая мачете, вопил, будто мы задумали его убить. Сам нас все время пытался убить. Спросите своих докторов по мозгам, пускай скажут. Это и есть ваш вопрос, мистер Квин?

— Что? О нет, мистер Прайам. — Эллери нахмурился на листок. — Вопрос в фразировке.

— Чего?

— В том, как написана записка.

— А чего в ней такого? — озадаченно спросил Прайам.

— Да в ней много чего. Можно даже назвать ее самым что ни на есть примечательным набором слов, какой мне когда-либо посчастливилось видеть. Сколько слов в записке, мистер Прайам?

— Откуда мне знать, черт возьми?

— Пятьдесят восемь.

Прайам взглянул на Китса, который лишь ретиво курил, слишком долго отказываясь от удовольствия, а на лице Эллери читалась исключительно сосредоточенность.

— Ну, пятьдесят восемь, и что?

— Пятьдесят восемь слов, мистер Прайам, составленных почти из трехсот букв алфавита.

— Все равно не пойму. — В низком голосе Прайама зазвучала агрессивная нота. — Что хотите доказать, чего добиваетесь?

— Я хочу — и могу — доказать, что записка необыкновенная.

— Необыкновенная? — Борода вздернулась. — В каком смысле?

— Слова, мистер Прайам, — объяснил Эллери, — мои профессиональные инструменты. Я не только их пишу, но внимательно — иногда с завистью — читаю написанные другими. Поэтому со знанием дела прихожу к заключению, что впервые в жизни вижу отрывок прозы — бессмертной или нет, — включающий в себя пятьдесят восемь слов, состоящих почти из трехсот букв, среди которых нет ни одной буквы «т».

— Ни одной буквы «т», — повторил Прайам. А когда замолчал, губы все шевелились, словно он пережевывал что-то незнакомое и неприятное.

— Я долго не обращал на это внимания, мистер Прайам, — продолжал Эллери, расхаживая вокруг тела Альфреда Уоллеса. — Чересчур очевидные вещи в глаза не бросаются. При чтении сосредоточиваешься на смысле, а не на структуре текста. Кто станет разглядывать здание по отдельным кирпичикам? Хотя именно в них кроется секрет постройки. В английском языке двадцать шесть букв, основных строительных кирпичиков, одни из которых важнее других. Тут нет ничего таинственного или загадочного. Их характер, сочетаемость, частота употребления научно установлены с той же точностью, что и состав штукатурки.

Позвольте рассказать вам о букве «т», мистер Прайам.

По частоте употребления в английском языке она вторая после «е». «Т» — второй кирпичик из двадцати шести.

С буквы «т» начинается большинство английских слов.

Многие звуки в английском языке обозначаются сочетанием двух букв, которые называют дифтонгами. Буква «т» входит в самый распространенный дифтонг — th.

Больше того, — продолжал Эллери, — буква «т» присутствует в самом употребимом трехбуквенном слове — определенном артикле the.

Она встречается в большинстве самых распространенных предлогов, частиц, указательных местоимений, без которых на письме и в речи практически обойтись невозможно.

Понятно теперь, чем меня поразила записка Чарльза Адама вашему компаньону?

Она поразительна до невозможности. Никакой постижимой случайностью или совпадением невозможно объяснить записку из пятидесяти с лишним слов при полном отсутствии буквы «т». Составить такой текст можно только сознательно. Затратив при этом значительные усилия.

Роджер Прайам был озадачен, стараясь что-нибудь понять или что-то припомнить, напряженно морщась, слегка вращая глазами, но молча.

На заднем плане курил Китc, на переднем лежал под покрывалом Альфред Уоллес.

— Вопрос, конечно, в том, — заметил Эллери, — почему автор записки избегал буквы «т».

Посмотрим, нельзя ли отсюда вывести кое-что полезное.

Как был написан оригинал копии Леандра Хилла? От руки или на пишущей машинке? У нас нет прямых свидетельств, записка исчезла. Лорел мельком видела, как Хилл ее вытащил из серебряного футлярчика, но текста не разглядела — он читал отвернувшись.

Однако простейший анализ показывает, что представляла собой записка. Она не могла быть написана от руки. Написать рукой букву «т» столь же легко, как любую другую. Учитывая тему послания, автор вряд ли занялся бы словесными играми; дело сводится лишь к простоте и сложности.

Если записка написана не от руки, значит, напечатана на машинке. Вы видели оригинал, мистер Прайам, Хилл его вам показывал утром после сердечного приступа. Записка была напечатана?

Прайам поднял глаза, странно хмурясь, но ничего не ответил.

— Она была напечатана, — заключил Эллери. — Стоит это признать, и ответ напрашивается сам собой. Автор печатал ее на машинке, не пользуясь буквой «т». Зачем искать сложные объяснения? Он не использовал букву «т» попросту потому, что не мог. Клавиша с буквой «т» не работала. Была сломана.

Прайам неожиданно поднял голову и сказал:

— Вы гадаете.

Эллери страдальчески сморщился.

— Я вовсе не пытаюсь продемонстрировать собственный ум, но против употребленного вами глагола должен возразить. Гадание мне не меньше противно, чем богохульство епископу. Признаюсь, я делаю допущения; решение вашей проблемы не доставило мне удовольствия! Ну, допустим, что это догадка. Однако догадка весьма здравая, больше того, подлежащая проверке.

Я выдвигаю теорию о пишущей машинке со сломанной клавишей. Фигурирует ли в нашем деле не совсем исправная машинка?

Как ни удивительно, да.

Впервые отправившись к вам в машине Лорел Хилл, я ей задал несколько вопросов. Она рассказала, что вы со всем справляетесь самостоятельно и, болезненно реагируя на физический недостаток, не любите принимать даже самую необходимую помощь. День назад, например, были в ее присутствии в очень дурном настроении из-за вынужденной необходимости диктовать деловые распоряжения Уоллесу, так как вашу машинку только что отослали в ремонт.

Прайам резко оглянулся. Китc, стоя рядом с креслом, выдвинул и откинул полку с пишущей машинкой.

Прайам задохнулся, брызнул слюной, испуганно глядя на полку.

Эллери с Китсом склонились над машинкой, не обращая внимания на мужчину в кресле. И переглянулись.

Китc ткнул указательным пальцем в клавишу с буквой «т».

— Мистер Прайам, — сказал он, — в машинке только одна новая клавиша — «т». На ней напечатана записка к Хиллу. — И почти любовно накрыл машинку руками.

Из горла Прайама вылетел бесформенный звериный рык.

— Кто мог напечатать записку на вашей машинке? — самым что ни на есть дружелюбным тоном спросил Эллери. — Тут и гадать не приходится.

Даже если бы я никогда не видел этой полки, все равно знал бы — машинка прикручена. Обязательно, чтоб не упала, когда полка выдвигается и откидывается. Да и Лорел Хилл мне об этом рассказывала.

Значит, за исключением случаев, когда машинка нуждается в серьезном ремонте, она прочно встроена в кресло. Мог ли оригинал записки быть напечатан, когда машинку сняли для ремонта, но еще не заменили сломанную клавишу «т»? Нет, поскольку записка была доставлена Хиллу за две недели до отправки машинки в ремонт. Могли кто-нибудь напечатать записку в ваше отсутствие? Нет, потому что вы никогда не покидаете кресла, в котором сидите пятнадцать лет. Мог ли кто-нибудь печатать на машинке, когда вы, скажем, спали? Невозможно. Когда кресло раскладывается в кровать, полка не выдвигается.

Поэтому, к моему глубокому сожалению, мистер Прайам, можно прийти к единственному заключению, — заявил Эллери. — Вы сами напечатали предупредительную записку.

Вы грозили смертью своему партнеру. Единственный настоящий враг из вашего с Хиллом прошлого — Роджер Прайам.

— Не поймите меня неправильно, — оговорился Эллери. — Чарльз Адам не выдумка, а реальная личность, как показало наше расследование. Адам исчез в морях Вест-Индии много лет назад, с тех пор никто его не видел и не слышал. Только записка заставила нас поверить, будто он еще жив. Зная теперь, что вы написали записку, можно констатировать, что Адам, в конце концов, не пережил плавания на «Бигле» двадцать пять лет назад. Вы с Хиллом убили его, а этим летом целенаправленно «воскресили» здесь, на юге Калифорнии.

Вы знали, Прайам, — продолжал Эллери, — каким потрясением станет для вашего компаньона известие, будто Адам жив, после того, как он столько лет считал его мертвым. Причем не только жив, но жаждет отомстить. Вы знали, как остро Хилл отреагирует на подобную новость. Он зажил новой жизнью, привязался к приемной дочери Лорел, которая боготворила его.

«Воскрешение» Адама угрожало лишить его не только жизни, но и ее любви, что, пожалуй, было для него еще важнее. Вы понимали, что больное сердце Хилла, у которого уже было два приступа, вполне может не выдержать шока. И не ошиблись — записка убила его.

Если у него и были сомнения в подлинности записки, вы их развеяли утром после сердечного приступа, впервые за пятнадцать лет потрудившись явиться к нему. Несомненно, договорились по телефону о срочной конфиденциальной беседе. По-моему, беспрецедентный визит имел и другую, не менее настоятельную причину: лично убедиться, что записка уничтожена и не приведет к вашей машинке. Либо Хилл ее отдал вам, либо сам уничтожил на ваших глазах. Однако вы не знали, а он не признался, что снял своей рукой копию, спрятав в матрас. Зачем? Может быть, после первого потрясения Хилл, подумав, не вполне убедился. Возможно, шестое чувство подсказало ему до свидания с вами, что тут что-то не так. Убедили ли вы его при разговоре или нет, копия уже, видно, лежала в матрасе, и он из врожденной осторожности, несмотря на ваши доводы, оставил ее там, не сказав вам ни слова. Мы не знаем и никогда не узнаем его соображений.

Но само по себе потрясение произвело губительный эффект. Убийство страхом. Гораздо более хладнокровное и осмотрительное, чем убийство с помощью револьвера, ножа, даже яда. Убийство, требующее трудоемкой предварительной подготовки. Интересно, зачем? Зачем вам понадобилось не только убить Хилла, но и столь старательно и затейливо маскировать убийство под месть «старого врага»?

Мотив должен быть несокрушимым. Вы действовали не ради выгоды, ибо смерть Хилла не сулила вам материального преимущества — его доля в деле отошла Лорел. Вы не боялись обвинения в убийстве Адама двадцать пять лет назад, ибо Хилл сам замешан в нем по уши, вы оба извлекли из него равную пользу — вряд ли ему удалось бы целиком свалить на вас преступление. Фактически, он находился в худшем положении по сравнению с вами, вынужденный держать язык за зубами, чтоб Лорел ничего не узнала. Вряд ли вы убили его потому, что он дознался о вашем другом преступлении, например — предлагаю очевидную теорию — о присвоении денег фирмы. На самом деле вы практически не имеете отношения к фирме «Хилл и Прайам». Хилл руководил делами, а вы просто разыгрывали спектакль, изображая равноправного по работе и ответственности партнера. Никогда не выходя из дому, не имели никакой возможности красть деньги, подделывая счета и так далее. Проблема не в вашей жене. Хилл относился к миссис Прайам корректно и дружелюбно, вдобавок, — довольно сухо добавил Эллери, — он уже вышел из возраста, пригодного для подобных вещей.

Убив Леандра Хилла, вы добились только одного. Поэтому, в отсутствие положительных указаний в другом направлении, я вынужден назвать единственную причину убийства.

О ней говорит ваш характер, ваша личность.

Убив Хилла, вы избавились от делового партнера. Это единственный результат его смерти. Главный? По-моему, да.

Вы одержимы жаждой превосходства, власти над всем и вся, что вас окружает. И особенно не выносите зависимости от других, видя единственную возможность избавиться от нее в том, чтобы других поставить в зависимость от себя. Из-за физической беспомощности вы нуждаетесь во власти. Вы должны быть господином, хозяином, пусть даже через посредника, как в случае с вашей женой.

Вы возненавидели Хилла за то, что он, а не вы был хозяином фирмы, пятнадцать лет руководил делами, а вы лишь на словах помогали ему. Сотрудники его уважали, а вас презирали. Он определял политику, закупки, продажи. По любому счету, большому и малому, фирму «Хилл и Прайам» олицетворял Леандр Хилл, а Роджер Прайам оставался забытым беспомощным инвалидом, запертым в каком-то доме. Пятнадцать лет вашу душу терзал сам факт, что материальным благополучием и процветанием фирма обязана Хиллу. Даже когда вы наслаждались плодами его трудов, они оставляли горький привкус во рту, который со временем превратился в отраву.

Вы задумали его убить.

Убрав компаньона с дороги, вы стали бы неоспоримым хозяином. Наверно, вы не думали о возможности погубить дело. Но даже если и подумали, то не отступились бы. Главное — чтобы к вам ползком приползли все, кто связан с фирмой «Хилл и Прайам». Главное — быть боссом.

Роджер Прайам ничего не сказал, не зарычал. Только маленькие глазки его забегали.

Китc подвинулся еще ближе к нему.

— Увидев однажды решение, — продолжал Эллери, — вы вспомнили о своем серьезном увечье. Нельзя встать и пойти, куда пожелаете, — вы обездвижены. Об обычном убийстве нет речи. Разумеется, можно было бы пристрелить Хилла прямо здесь, в комнате, на деловом совещании. Но его смерть не главная цель. Он должен умереть, а вы — остаться на свободе и руководить делами.

Необходимо убить его так, чтоб вас не заподозрили.

Убийцам давно известен лучший способ отвести от себя подозрения. Надо создать впечатление, будто вашей жизни грозит та же опасность из того же источника. Иными словами, изобрести фиктивную внешнюю угрозу не только для Хилла, а для вас обоих.

История Чарльза Лайелла Адама двадцатипятилетней давности стала подходящей — хоть дерзкой и опасной — основой подобной иллюзии. Если он «жив», у него есть достоверный мотив желать обоим смерти. Официальные лица могут выяснить прошлое Адама; за трагическим плаванием «Бигля» можно проследить до момента его исчезновения вместе с экипажем; факты вашей с Хиллом прошлой и нынешней жизни плюс оброненные в записке намеки привели бы любого компетентного следователя к необходимому вам заключению.

Вы очень умно избежали психологической ошибки: не стали слишком ясно высказываться. Нарочно почти ничего не сказали в записке, постоянно отказывались давать полезную для полиции или следствия информацию, хотя, если подумать, окажется, что в действительности вы нам существенно помогали. Впрочем, с виду заставили хорошо потрудиться.

Заставили нас хорошо потрудиться, указав фантастический след.

Фантастическая картина, связанная с теорией эволюции, как ни странно, лишь придала убедительность вашей логике. Человек, четверть века лелеявший мечту о мести, должен быть слегка чокнутым. Подобный ум легко обращается к ассоциациям и фантастике. В то же самое время Адам, естественно, мыслит в русле своего воспитания, образования. Он был натуралистом, поэтому вы проложили след, который оставил бы эксцентричный натуралист, в полной уверенности, что рано или поздно мы на него выйдем и он приведет нас к «старому врагу» — натуралисту Чарльзу Адаму.

Камуфляж задуман и изготовлен блистательно. Дело так надежно замаскировано, что, если бы вы по глупости не воспользовались машинкой со сломанным «т», преступление, может быть, приписали бы человеку, который на самом деле мертв уже двадцать пять лет.

Крупная голова Прайама чуть качнулась, почти кивнула. Впрочем, может быть, просто дернулись мышцы шеи. Больше не было никаких признаков, что он хотя бы слушает.

— Вам странным образом не повезло. Вы либо не понимали, какое у Хилла слабое сердце, либо не рассчитали силу своего бумажного снаряда. Он умер после первого предупреждения. Пришлось в то же утро послать предупреждение самому себе, возможно сначала задумав направлять их по очереди одному и другому. После скоропостижной смерти партнера поздно было выходить из игры. Вы попали в положение генерала, который спланировал грандиозную битву с противником, достиг конечной цели первой атакой, но не имеет возможности отменить приказы и дальнейшие действия. Если остановиться, послав себе первое предупреждение, возникли бы подозрения. Они должны были поступать и дальше, придавая достоверность иллюзии, будто Адам насмерть испугал Хилла.

Вы устроили шесть предупреждений, включая мастерское отравление салатом, от небольшой порции которого вам стало так плохо, что это привлекло внимание к подсказке о рыбе — тунце. После шести предупреждений вы ясно поняли, что успешно нас одурачили, отведя глаза от подлинного преступления. С другой стороны, даже на шести опасно останавливаться, пока вы еще живы. Мы могли призадуматься, почему Адам от вас отступился. Убийц изобличают и на гораздо более мелких уликах.

Понятно, что для полной надежности надо было представить нам убедительный конец дела.

Идеально, конечно, чтоб мы «взяли» Адама.

Человек не такого крупного пошиба, как вы, не стал бы и десяти секунд ломать голову над проблемой, где взять умершего двадцать пять лет назад мужчину и передать живым в руки полиции. Но вы не отказываетесь от задачи только потому, что с виду ее невозможно решить. В вас очень много наполеоновского.

И вы ее решили.

Решение подсказала другая неприятная необходимость. Для осуществления сложного замысла против Хилла и себя самого требовался помощник. Ваш ум не знает границ, руки, глаза, уши действуют в ограниченном пространстве, но этого недостаточно. Для такого дела нужны еще ноги, а ваши бездействуют. Вы не имели никакой возможности отыскать бигля, отравить, подбросить с запиской к дверям Хилла; купить в грошовой лавке картонные коробки, достать бог знает где миногу, яд, лягушек и прочее. Конечно, серебряный футлярчик могла в вашем доме забыть или обронить Лорел; мышьяк взят из банки с крысиным ядом в подвале; древесные лягушки собраны рядом у подножия холмов; бумажник из зеленого аллигатора подсказала сумочка жены из того же материала и магазина; обесценившиеся акции первого мужа миссис Прайам найдены в какой-нибудь коробке или сундуке; для подсказки с птицами использована книга из собственной библиотеки. Вы при любой возможности пользовались подручными материалами, видимо, для того, чтобы полностью контролировать ход событий. Но даже для этого нужны ноги.

Кто по вашим указаниям их отыскивал и использовал?

Вероятно, Альфред Уоллес. Секретарь, нянька, компаньон, ординарец, подручный… целый день при вас, всю ночь на связи… Вряд ли вы привлекали кого-то другого. Хотя бы потому, что он не мог оставаться в неведении о происходящем. А потом из опасной помехи превратился в ценного помощника.

Теперь только вы можете дать ответ на вопрос, добровольно ли Уоллес стал вашим сообщником ради хороших денег или вынужденно, так как вам о нем кое-что было известно. — Эллери взглянул на громоздившееся под покрывалом тело. — Думаю, это уже фактически не имеет значения. В любом случае вы уговорили Альфреда стать вашими ногами, продолжением рук и глаз. Отдавали приказы, он их исполнял.

В конце концов нужда отпала. И другие преступники часто обнаруживают, что орудия вроде Альфреда обоюдоострые. Одному ему было известно, что вы — бог из машины. Какими бы сведениями против него вы ни располагали — если располагали, — живой Уоллес представлял постоянную угрозу вашей безопасности и душевному покою.

Чем больше вы раздумывали, тем выгоднее представлялась ликвидация Уоллеса. С его смертью исчез единственный свидетель вашего преступления; смерть любовника вашей жены избавила вас от психологических противоречий; мертвец превращается в идеального Чарльза Адама. Будь он жив, они с Уоллесом были бы почти ровесниками; происхождение Уоллеса неизвестно благодаря амнезии; он даже по характеру близок к тому, что мы знаем об Адаме.

Если бы удалось нам внушить, будто Альфред Уоллес и есть Чарльз Адам, вы одним махом убили бы трех зайцев.

И вот вы подстроили убийство Уоллеса.

Роджер Прайам поднял голову. На лицо вернулись краски, низкий голос почти оживился.

— Надо будет почитать ваши книжки. Интересную сочинили историю.

— В благодарность за комплимент, — улыбнулся Эллери, — расскажу еще интересней.

Несколько месяцев назад вы велели Альфреду Уоллесу приобрести револьвер. Дали денег, но оружие приказали купить для себя.

Нынче ночью вызвали его по домофону в спальне, сказали, будто слышите, как кто-то бродит вокруг дома, велели взять револьвер, зарядить, спуститься, тихонько войти в комнату…

— Неправда, — возразил Роджер Прайам.

— Правда.

Он оскалился:

— Снова блеф. Даже если правда, откуда вы знаете?

— Уоллес сообщил.

Цвет лица Прайама над бородой вновь изменился.

— Видите ли, — объяснил Эллери, — догадавшись, в какой он опасности, я посвятил его в суть дела. Предупредил, чего ему от вас надо ждать, посоветовал, если хочет спасти свою шкуру, играть по правилам, которые продиктуем мы с лейтенантом Китсом.

Долго убеждать не пришлось. По-моему, можно назвать его переметной сумой… Иными словами, он хорошо видел, с какой стороны бутерброд маслом намазан, и без всяких возражений перешел на мою сторону. Обещал держать в курсе событий, выполнять в свое время не ваши, а мои указания.

Получив нынче ночью приказ тихо прийти к вам с заряженным револьвером, Уоллес немедленно мне позвонил. Я велел не торопиться спускаться, чтоб мы с лейтенантом успели доехать. Быстро поспели, правда? Которую ночь ждали звонка.

Вы наверняка знали, что кто-то стоит возле дома на страже, хотя, разумеется, не ожидали, что это мы с Китсом собственными персонами, предупрежденные Уоллесом. Отлично разыграли скандал, отказываясь от полицейской охраны, в полном соответствии с общей хитрой линией поведения, но с самого начала догадывались, что в критический момент мы пренебрежем капризами, что вам и требовалось.

Конечно, когда вооруженный револьвером Альфред тайком войдет в комнату, у наблюдающего с террасы охранника возникнет впечатление, будто он собирается вас убить. Если охрана не наблюдает, то услышит выстрел, через секунду будет на месте, увидит в вашей комнате убитого Уоллеса, поймет, что вас только что разбудили, выслушает историю, и на этом все кончится. Зная из предыдущего, что ваша жизнь под угрозой, никто не найдет оснований усомниться в вашей версии произошедшего. Если бы охраны не было, вы немедленно позвонили бы с просьбой о помощи, и, рассчитывая на свою версию и на фактическую принадлежность оружия Уоллесу, вполне могли надеяться на успешное завершение дела. Дерзкий наполеоновский план, Прайам. И он почти удался.

Прайам пошевелился, с этим движением ожил, по телу словно рябь пробежала. Потом с полной самоуверенностью заявил:

— Чертов Уоллес наврал. Я не велел ему покупать оружие и сюда нынче не звал. Ничего не докажете. Сами видели, как он недавно влез ко мне с заряженным револьвером, видели, как я боролся за жизнь, видели, что он проиграл, и теперь мертв. — Бородач слегка подчеркнул последнее слово, намекая, что Уоллес уже не свидетель.

— Боюсь, вы меня не слишком внимательно слушали, — сказал Эллери. — Я говорю, что план почти удался. Неужели я подверг бы Альфреда Уоллеса риску погибнуть или получить серьезное ранение? По моим указаниям он спустился с револьвером, заряженным холостыми патронами. Мы вас разыграли, Прайам. — И окликнул: — Уоллес, вставайте.

Перед выпученными глазами Прайама покрывало ковром фокусника поднялось с полу, а вместе с ним улыбающийся Альфред Уоллес.

Роджер Прайам издал пронзительный вопль.