"Прозрачные предметы" - читать интересную книгу автора (Набоков Владимир)

20

Начало двенадцатого. Он выключил свет в гостиной и открыл окно. Ветреная мартовская ночь нашла, что потрогать пальцами в комнате. Неоновая вывеска DOPPLER при взгляде на нее сквозь занавеску меняла тон на фиолетовый (эффект Допплера, как сказал бы R.), освещая мертвенно-бледные листы корректуры, оставленной им на столе.

Он дал глазам привыкнуть к темноте соседней комнаты и тихонько в нее вошел. Ее первый сон обычно сопровождался порывами храпа. Нельзя было не подивиться, как такая стройная и изящная женщина могла выделывать столь раскатистые рулады. В начале их совместной жизни Хью боялся, что так будет продолжаться всю ночь. Но что-нибудь: внешний шум, толчок во сне или тихое покашливание смиренного мужа — заставляло ее пошевелиться, вздохнуть, чмокнуть губами, повернуться на другой бок, после чего она продолжала спать беззвучно. Эта перемена ритма, по-видимому, произошла, пока он сидел за корректурой; и теперь, во избежание повторения всего цикла, Хью постарался раздеться как можно тише. Позднее он вспоминал, что очень осторожно выдвинул скрипучий ящик (его стон в другое время суток он не замечал), чтобы достать чистые трусы, которые надевал вместо пижамы. Выругался про себя на дурацкую жалобу старого дерева и решил не задвигать ящик назад; но половицы пришли на смену ящику, как только он стал подходить к своей стороне двуспальной кровати. Разбудило ли это ее? Да, отчасти или по крайней мере проделало дырочку в ее сне, и она пробормотала что-то о ярком свете. В действительности лишь косой фиолетовый луч пробивался во тьму из гостиной, дверь в которую он оставил приоткрытой. Он поспешил закрыть ее, продвигаясь ощупью к кровати.

Какое-то время он прислушивался к другому цепкому слабенькому звуку — стуку капель о линолеум под протекающей батареей. Вы сказали, что приготовились к бессонной ночи? Не совсем так. В действительности он хотел спать и не чувствовал нужды в пугающе-действенном новом снотворном, к которому изредка прибегал; но, несмотря на сонливость, осознавал, что множество тревог только и ждут подходящего момента, чтобы броситься на него. Каких таких тревог? Обычных, ничего серьезного, ничего особенного. Лежал на спине, поджидая, пока они сгруппируются, что они и сделали вкупе с бледными бликами, спешащими занять свое привычное положение на потолке, пока его глаза привыкали к темноте. Думал, что его жена опять изображает женское нездоровье, чтобы не подпускать его к себе; что она, возможно, обманывает его множеством других способов; что он тоже предал ее в некотором смысле, скрыв от нее ночь, проведенную с другой девушкой до их свадьбы, если говорить в терминах времени; если в терминах пространства, то в той же комнате; что готовить чужие книги для публикации — унизительная работа; но что никакая беспросветная поденщина или временное разочарование не имеют значения перед лицом всегда растущей, все более нежной любви к жене; что он должен проконсультироваться с офтальмологом в следующем несяце. Он заменил на «м» неверную букву и продолжал вычитывать пеструю корректуру, которой теперь обернулась тьма закрытых глаз. Сдвоенное сокращение сердечной мышцы вытолкнуло его из забытья, и он пообещал своему испуганному «я» сократить дневную норму сигарет ради восстановления правильного ритма прозы.

— А затем вы отключились?

— Да. Возможно, я все еще старался различить смутную линию строки набора… но, вы правы, я спал.

— Полагаю, беспокойно?

— Нет, напротив, мой сон никогда не был так глубок. Предыдущей ночью я спал не больше нескольких минут.

— О'кей. Теперь мне хотелось бы знать, известно ли вам, что психиатры, работающие в знаменитых тюрьмах, изучали, помимо всего прочего, и тот раздел танатоведения, что занимается способами и методами насильственной смерти?

Персон устало и отрицательно промычал.

— Так вот, позвольте мне предложить такую формулировку: полиции хотелось бы знать, каким орудием воспользовался преступник; танатоведу важно, почему и как он это сделал. Пока понятно, да?

Усталое мычание, на сей раз утвердительное.

— Орудия, м-да, орудия… Они могут быть неотъемлемой частью исполнителя, как, например, стамеска — неотъемлемая составная плотника. А могут быть из кости и плоти, как вот эти (взяв руки Хью в свои, потрепав каждую по очереди, покачав их на ладонях не то для обозрения, не то затевая какую-то детскую игру).

Большие кисти рук были возвращены Хью, как две пустые тарелки. Затем ему было сказано, что в процессе удушения взрослого человека, как правило, используется один из двух методов: самодеятельная, не очень результативная, фронтальная атака или более профессиональный заход с тыла. В первом случае восемь пальцев крепко сжимают затылок жертвы, тогда как два больших пальца сдавливают его или ее горло; при этом, однако, есть риск, что ее руки вцепятся в запястья или как-то иначе отобьют нападение. Второй, куда более надежный, способ заключается в сильном сдавливании двумя большими пальцами затылка молодого человека или, предпочтительно, девушки, остальные пальцы, как вы понимаете, у нее на горле. Мы называем первый захват «двойняшкой», а второй — «октавой». Нам известно, что вы напали сзади, но возникает вопрос: когда вы замышляли задушить жену, почему была выбрана «октава»? Не потому ли, что инстинктивно понимали, что энергичная, внезапная хватка дает большую вероятность успеха? Или были другие, субъективные соображения, — например, вы полагали, что вам может не понравиться перемена в выражении ее лица в самом процессе?

Ничего он не замышлял. Спал в продолжение всего этого кошмарного машинального акта, проснувшись лишь в момент падения вместе с нею с кровати на пол.

Кажется, он упомянул, что ему приснился пожар в квартире?

Совершенно верно. Язычки пламени высовывались отовсюду, и в алом мареве пылала пластиковая обшивка. Его случайная подруга по сновидению широко распахнула окно. Кто такая? Она пришла из прошлого, проститутка, которую он подцепил однажды, во время первой своей поездки в Швейцарию, около двадцати лет назад, бедная малютка смешанных кровей, нет, американка, ужасно милая, по имени Джулия, нет, Джульетта Ромео (по-староитальянски Ромео значит «пилигрим», все мы, в сущности, странники, а наши сны — анаграммы дневной действительности). Он ринулся за ней, чтобы помешать ей выброситься из окна. Окно было большое и низкое, с широким подоконником, обитым плюшем и покрытым простыней, как принято в этой стране пламени и льда. Какие рассветы, какие ледники! Джулия или Джульетта в допплеровском свечении, накинутом на голое тело, улеглась на подоконник, раскинув руки, касавшиеся оконных створок. Он посмотрел, перегнувшись через нее, и там, далеко внизу, в пропасти не то дворика, не то сада, те же огненные язычки шевелились, как гирлянды красной бумаги, которые скрытый вентилятор заставляет дрожать вокруг фальшивых рождественских поленьев в праздничных витринах занесенного снегом детства. Выпрыгнуть или попытаться спуститься по связанным узлами простыням (завязывание узлов продемонстрировала средневековая фламандская торговка в зеркале на театральном заднике сновидения) показалось ему безумием, и бедняга Хью сделал все, что мог, чтобы удержать Джульетту. Пытаясь не выпустить ее из рук, он обхватил ее за шею сзади, его большие пальцы с квадратными ногтями впились в подсвеченный фиолетовым сиянием затылок, а восемь других сдавили горло. Дергающаяся трахея представилась ему как на экране научно- популярного кино через дворик или улочку напротив, в остальном же все оказалось безопасно и просто: он удачно стиснул Джулию и спас бы ее от верной гибели, если бы в своем самоубийственном стремлении убежать от пожара она не соскользнула с карниза, увлекая и его за собой в пропасть. Какое падение! Глупышка Джульетта! Какая удача, что мистер Ромео все еще держит, и выкручивает, и рвет эти хрящи и связки, просвечиваемые рентгеном под наблюдением пожарных и горных проводников. Какой полет! Супермен несет юную душу в своих объятиях.

Удар о землю был куда менее сокрушительным, чем он ожидал. Это какой-то разнузданный апофеоз, Персон, а не сон пациента. Я буду вынужден подать на вас рапорт. Он ушиб локоть, ее ночной столик упал вместе с лампой, стаканом и книгой; но, слава богу, она была в безопасности, она была с ним, она лежала вполне безмятежно. Он потянулся за упавшей лампой и едва не включил ее прямо на полу. Не мог понять, что делает здесь, внизу, его жена, лежащая ничком рядом с ним, волосы растрепаны, как после полета. Затем уставился на свои сломанные ногти.