"Прозрачные предметы" - читать интересную книгу автора (Набоков Владимир)

16

Витт мог похвастаться новым теннисным кортом. Как-то раз Арманда вызвала Хью на поединок.

Еще в раннем детстве с его ночными страхами сон давался Хью нелегко. Пытка имела двоякий характер. Приходилось иногда часами задабривать черного истукана ночи механическим воспроизведением одного и того же дневного образа, — но это еще полбеды. Другая половина относилась к полубезумному состоянию, в которое сон ввергал его, когда наконец приходил. Он не мог представить, что у добропорядочных людей бывают такие неприличные и абсурдные кошмары, раздирающие ночь и продолжающие вибрировать в сознании в течение дня. Ни случайные рассказы о дурных снах, услышанные им от друзей, ни фрейдовские сонники с их смехотворным анализом не были похожи на сложную злокозненность его едва ли не еженощных переживаний.

В отрочестве он попытался решить первую часть проблемы изобретательным способом, помогавшим лучше, чем таблетки (слишком слабые давали слабый сон, слишком сильные усиливали яркость чудовищных видений). Способ, открытый им, состоял в воображаемом повторении, с точностью метронома, последовательных телодвижений спортивной игры. Единственной игрой, которую он освоил в детстве и не забыл в свои сорок лет, был теннис. Он не только весьма сносно играл в него с какой-то молодцеватой легкостью, перенятой им некогда у Гая, неподражаемого двоюродного брата, тренировавшего учеников в Новой Англии, в школе, директором которой был Персон-старший, но даже изобрел удар, ни воспроизвести, ни отразить который не могли ни Гай, ни еще лучший теннисист — его шурин. Тут было что- то от искусства ради искусства, поскольку удар не подходил для низко летящего или неуклюже пущенного мяча, требовал идеально сбалансированной стойки (в спешке ее нелегко принять) и сам по себе победы в игре не приносил. Трюк Персона выполнялся всей рукой и сочетал пушечный удар с липким подрезанием мяча, сопровождавшим его от соприкосновения с ним до возможного предела. Соприкосновение (и в этом главная тонкость) должно было произойти на самом краю ракетки, на максимальном расстоянии от игрока, далеко отстоящего от отскакивающего мяча и как бы простертого ему вослед. Надо было уметь воспользоваться высоким отскоком, чтобы мяч правильно прилип к неподвижной ракетке, а затем выстрелить «приклеенным» мячом по прямой траектории. Если мяч «прилипал» не так долго, как это требовалось, или если это происходило в центре ракетки, а не в верхней ее части, удар получался весьма заурядным, слабым, закругляющимся галошей, не представляющим, разумеется, никакой трудности для приема; но правильно выполненный, он отзывался упругой отдачей в предплечье — и мяч летел по идеальной прямой в дальний конец поля. Прикоснувшись к земле, он приставал к ней, наподобие того, как приклеивался к струнам ракетки при выполнении удара. Не теряя своей прямолинейной скорости, мяч почти не отрывался от земли; более того, Персон не сомневался, что в результате методичной, самоотверженной тренировки можно заставить его совсем не отскакивать, но с быстротой молнии прокатиться по поверхности корта. Невозможно отбить неотскакивающий мяч, и скорее всего в недалеком будущем такие удары запретят как нечто разрушающее игру. Но даже в нынешней черновой версии он приносил восхитительное удовольствие своему первооткрывателю. Прием такого мяча не удавался самым смехотворным образом, поскольку летящий слишком низко мяч невозможно было поддеть, тем более правильно отбить. И Гай, и его шурин, тоже Гай, бывали озадачены и раздражены всякий раз, когда Хью ухитрялся выполнить свой «липкий удар», что, к сожалению для него, случалось нечасто. Зато он не объяснял сконфуженным профессионалам, пытавшимся повторить его удар и добивавшимся лишь жалкой подкрутки, что секрет заключается не в подрезании, а в «приклеивании», и даже не в приклеивании, а в точке соприкосновения мяча с ракеткой и еще в решительном выпаде всей руки вслед за мячом. Хью годами лелеял этот удар в своем воображении, даже после того как шансы воспользоваться им сократились до одного или двух раз в случайной игре. (Между прочим, последний раз, когда он его применил, и был тот день в Витте с Армандой, после чего она ушла с корта и ни за что не соглашалась продолжить игру.) Постепенно удар стал выполнять исключительно одну роль средства от бессонницы. В своих еженощных упражнениях перед сном Хью совершенствовал его, ускоряя выполнение (в ответ на быстрый удар противника), и научился воспроизводить его зеркальную левостороннюю версию тыльной стороной ракетки (вместо того чтобы суетиться вокруг мяча, как дурак). Как только он припадал щекой к прохладной, мягкой подушке, знакомая упругая дрожь пробегала по руке — и он ударами пробивал себе дорогу через одну игру за другой. Были дополнительные видения, например интервью снящемуся репортеру: «Надо его сильно подрезать и при этом не запороть»; или выигрыш в блеске славы Кубка Дэвиса с букетом маков, торчащим из него.

Почему же он отказался от этого средства от бессонницы, когда женился на Арманде? Не потому же, что она восприняла его любимый удар как оскорбление и занудство! Не новизна ли общей постели, не присутствие ли другого мозга, работающего рядом, разрушили интимность усыпляющей и врачующей привычки? Возможно. Как бы то ни было, он отказался от нее, убедив себя, что одна-две бессонные ночи в неделю составляли для него безопасную норму, и в остальные ночи ограничивался воспроизведением дневных событий (тоже автоматизм в своем роде), забот и неприятностей рутинной жизни с повторяющимся павлиньим пятном, которое тюремные психиатры называют «занятием сексом».

— Вы сказали, что помимо борьбы с бессонницей испытывали сонный ужас…

Сонный ужас, именно так! Он мог потягаться с лучшими безумцами по части повторения некоторых тем в своих ночных кошмарах. В некоторых случаях он мог вычленить первый черновой набросок со следующими за ним через некоторые интервалы вариантами, изменением мелких деталей, оттачиванием сюжета, введением какой-нибудь новой гнусной ситуации, и все же каждый раз то была перелицовка версии одного и того же несуществующего рассказа. Давайте послушаем гнусную часть. Один эротический сон повторялся с идиотской настойчивостью в течение нескольких лет до и после смерти Арманды. В этом кошмаре, отброшенном психиатром (чудак, сын неизвестного солдата и цыганки) как «слишком прямолинейный», ему подавали спящую красавицу на большом блюде с цветами и набором пенисов на подушке. Они отличались длиной и толщиной, их количество и вариации менялись от сна к сну. Лежали рядком, аккуратно разложенные: в метр длиной, из вулканизированной резины, с лиловой головкой; или в виде толстого короткого отполированного стержня; или наподобие узкого, как шомпол, инструмента, с чередующимися кольцами сырого мяса, прозрачного сала и т. д., — таковы образцы, взятые наугад. Не имело смысла предпочесть один другому, коралл бронзе или ужасной резине, поскольку что бы он ни выбрал — все меняло форму и размер и не могло быть правильно прилажено к его анатомии, отваливаясь в момент воспламенения или переламываясь надвое меж ног или тазобедренных костей более или менее разлагающейся дамы. Со всем неистовым антифрейдистским пафосом он хотел бы подчеркнуть следующее: эти подкорковые пытки ни прямо, ни «символическим образом» не были связаны с чем-либо испытанным им в сознательной жизни. Эротический мотив был лишь один из многих, так же как «Мальчишка для утех» оставался только побочной выходкой по отношению к остальному творчеству глубокого, слишком глубокого, писателя, выведенного в недавно вышедшем романе R.

В другом, не менее зловещем ночном переживании он видел себя пытающимся остановить или отклонить поток песчинок или мелких камешков на пути к провалу в материи времени, но был при этом всячески опутан паутинными, нитевидными, лучистыми узами, засыпан хрупкими обломками рассыпающихся колоссов. В конце концов он оказывался погребен под кучей мусора — это и была смерть. Менее пугающими, но, возможно, подвергающими человеческий мозг еще большей опасности были «лавинные кошмары» в момент панического пробуждения, когда их образы превращались в движение словесного селя в долинах Сна и Одеяла, чьи серые окатанные камни, Roshes étonnées, прозванные так за словно обескураженную и улыбающуюся поверхность, были отмечены черными «очками» (écarquillages[15]). Спящий — это идиот, не лишенный животной хитрости; роковой изъян работы его разума соответствует бормотанию, производимому скороговоркой вроде «Шла Саша по шоссе».

Ему сказали, что напрасно он не обратился к своему психоаналитику, когда кошмары участились. Он отвечал, что таковым не располагает. Врач терпеливо объяснил, что пользуется местоимением не в притяжательном значении, а в домашнем смысле, как, например, в рекламном объявлении: спросите у вашего бакалейщика. Консультировалась ли Арманда у психоаналитика? Если речь идет о миссис Персон, а не о ребенке или кошке, то ответ отрицательный. В юности она интересовалась необуддизмом и тому подобными вещами, но в Америке новые друзья рекомендовали ей то, что вы зовете сеансами психоанализа, она же говорила, что, возможно, попробует, но лишь после того, как разберется со своими восточными увлечениями.

Ему пояснили, что называют ее по имени только из желания создать неформальную атмосферу. Так принято. Не далее как вчера другому заключенному полегчало после слов: «Расскажи-ка дяде свои сны, иначе тебе крышка». Знакомы ли Хью, или, если угодно, мистеру Персону, «разрушительные устремления» во сне — вопрос был не вполне понятен. Терминология нуждалась в уточнении. Скульптор может сублимировать свои разрушительные устремления, бросаясь на неодушевленный объект с резцом и молотком. Клиническая хирургия предлагает один из самых действенных способов избавления от разрушительных тенденций: уважаемый, но не всегда удачливый врач признался по секрету, как трудно ему порой удержаться и не оттяпать всякий орган, который он видит во время операции. У всех имеется подспудное напряжение, накапливающееся с детства. Стесняться не надо. В сущности, при половом созревании сексуальность приходит на смену потребности убивать, которая нормально реализуется в сновидениях; а бессонница — это только боязнь осознать во сне свое подсознательное желание секса и насилия. Около восьмидесяти процентов всех снов у взрослых мужчин — сексуальны. Загляните в монографию Клариссы Дарк, лично обследовавшей около двухсот завсегдатаев узилищ, чьи сроки несомненно сократились на количество ночей, проведенных ею в тюремном дортуаре. Так вот, у ста семидесяти восьми мужчин наблюдалась мощно выраженная эрекция в фазе сна БВЗ (быстрое вращение зрачка), отмеченной видениями, вызывающими похотливое закатывание глазного яблока, сродни выражению «строить глазки». Да, кстати, когда мистер Персон начал ненавидеть миссис Персон? Молчание. Может быть, ненависть была частью его чувства к ней с первого взгляда? Молчание. Не покупал ли он ей свитер с высоким воротом? Молчание. Не был ли он раздосадован, когда она нашла, что ворот слишком сдавливает шею?

— Меня сейчас вытошнит, — сказал Хью, — я сыт по горло всей этой вашей гнусной мерзостью.