"Цитата из Гумбольдта" - читать интересную книгу автора (Кубатиев Алан)

9

Еще в Найроби Маллесон проложил маршрут так, чтобы, миновать традиционные пути миграции масаев, хотя их-то можно было опасаться менее всего. Пригодных к Аренде у них никогда не было; такие доставались львам. Но чем меньше будут знать о них, тем лучше: и масаи могли попасть в Посредники. Информация, оказавшаяся в дневниках Дэвида, могла оказаться ценнее чьей-то жизни, но ее, жизни, должно было хватить на проверку.

Воды оставалось совсем мало, верблюды несли почти пустые нейлоновые бурдюки, а вызывать помощь по экснету значило подписать себе смертный приговор. В этой части страны много ручьев и мелких речек, но за полторы недели чудовищной жары они ушли в песок или просто высохли. Научных экспедиций уже давно никто не проводил, а притворяться сафари теперь было незачем; шли они по местам, где даже гиены появлялись только случайно.

Как и когда капитан Хьювайлер сумел запустить через спутник файл со своего мини-компьютера, было уже не важно. Его «Псион-Супер» мог практически все и, видимо, сработал автономно, когда хозяин уже выбыл из числа людей. Настроенный, ПС отыскивал любой пригодный спутник, взламывал коды доступа — Маллесон лично написал и установил Дэвиду перед отъездом этот софт, передавал всю запланированную информацию со своего виртуального диска и сигналил о себе, пока были целы аккумуляторы. У Дэвида имелась универсальная батарея, работавшая и от солнца, и от холода, и целый пакет спиртовых ячеек, для которых нужна была только вода… Резервную батарею отзывающуюся только на сигнал пеленгатора, Маллесон задействует лишь тогда, когда будет хотя бы на сорок процентов уверен, что они найдут «ПС» за полчаса. Ровно настолько хватает ее ресурса.

Собственно, компьютер был нужен не сам по себе, а лишь как свидетельство, что Хьювайлер погиб или захвачен. Маллесон знал, что в этой ситуации выучки Дэвида достаточно, чтобы надежно спрятать — или попытаться сделать это — «ПС», который мог лежать в своем несокрушимом корпусе хоть до второго пришествия, а захватчикам подсунуть второй компьютер, с дезами, активно пополнявшимися по экснету… В машине могли оставаться другие материалы, но и это уже было не так важно. То, что Дэвид успел загнать им три с половиной месяца назад, стоило всех их жизней, вместе взятых.

Маллесон не планировал экспедицию по спасению капитана Дэвнда Хьювайлера и старался не думать, как быть, если он узнает, что тот жив и даже не обработан.

Команда «Ливингстон» делала все, чтобы избежать электронного следа. Даже часы у всех были механические. Вместо лэндроверов — специально выращенные и выезженные верблюды, на которых патрулировали Сахару ребята из распущенного Иностранного легиона, вместо Джи-Пи-Эс древние планшеты, пусть даже с точнейшими спутниковыми картами. Высадка проходила ночью, на побережье, среди скал, в обстановке полнейшего радиомолчания, но и это не давало никакой гарантии, что их не засекли. Никто до сих пор не знал, какой именно техникой располагают Арендаторы и как они узнают то, что узнают. Экспедиция Маллесона прошла четыре пятых дьявольски сложного маршрута, каждый день ожидая, что ее перехватят. На этом помешался его заместитель, майор Кирби, вгадавший себе пулю в лоб во время ночевки у озера Уинам. Как до сих пор держался Маллесон, не мог сказать даже он сам.

Девять верблюдов из двадцати погибли. Слуги сбежали. Утешением мог служить тот факт, что очень немногие из них ушли благополучно. Сутки назад семеро погонщиков-кикуйю, решивших на прощанье обокрасть экспедицию, напоролись вместе с поклажей на мины, установленные тут еще во время одной из гражданских войн. Оставшихся верблюдов как раз хватало, чтобы нести оставшихся людей и оставшийся груз. Но и этот утешительный момент потерял свою силу, поскольку они подошли к горам.

Древний вулкан разлегся на три с лишним тысячи квадратных километров застывшей лавы и скальных обломков. На западных склонах были какие-то деревни, но тут, с юго-востока, никто не жил.

Удачно проскользнув между Китале и Капенгуриа, группа вышла к Элгону. Дальше можно было идти только пешком. Каменные осыпи, выносившие потоки острой щебенки, верблюды не могли преодолеть, но на дне долины и на равнине защитных пластиковых оболочек для их разлапистых ступней пока хватало, и груз удалось доставить близко к цели.

Маллесон подозвал к себе Питера Накашиму, своего второго заместителя, превосходно говорившего на диалекте банту, приказал ему объявить привал, натянуть маскировочные тенты и только тогда разбивать лагерь. Пока натягивали «хамелеон» и готовили еду, он с Камау, охотником, нанятым еще в Митунгу и работавшим на редкость добросовестно, поднялся на удобную скалу и начал тщательно обшаривать окрестности всей той техникой, которая у него имелась. Детектор Меллера погиб при переправе через Эвасо-Нгиро, но оставалась первоклассная оптика для Камау, бывшего партизанского снайпера, знавшего толк в выслеживании двуногой дичи. А для себя Маллесон берег фантастическую штуку, которую шефу передали его прежние партнеры по Центральной Азии. Арендаторская техника, выданная АПовцам и чаще всего у них отбитая, была совершенно загадочна и порой опасна. Принцип действия в девяносто случаях из ста выяснить не удавалось, но если она сразу не убивала тех, кто пытался ее задействовать, то работала сказочно.

Вот и сейчас Маллесон дождался, пока охотник ляжет и приникнет к мощному биноклю, а потом отошел назад и достал из рюкзака черный футляр с оранжевым иероглифом на крышке. Иероглиф был мертв. Азиаты, захватившие несколько таких штук где-то у себя на Тянь-Шане, придумали, как убивать их, потому что по живому иероглифу Арендаторы немедленно отслеживали тех, кто распоряжался их вещами. Но маска работала. Он несколько раз пользовался ею в дороге, и она помогла им избежать двух засад, обширного прочесывания и нескольких случайных встреч, несмотря на то, что в здешней АП работали бывшие рейнджеры и егеря заповедников, знавшие страну и умевшие читать следы получше Камау. Посредников она засекала мгновенно и пыталась немедленно с ними связаться, но Маллесон уже умел это останавливать. Парень из Азии, Нурлаи, на секретной базе Движения учивший его работать с маской и еще кое-какими штуками, был поражен, догадавшись, как легко Айвэн входит в нужные режимы и подавляет функции порабощения носителя. Зачем было говорить ему, что помогает Маллесону…

Солнце клонилось к закату, но было ещё жарко. Отстегнув флягу, Маллесон вылил на ладонь немного воды и бережно протер затылок и лицо, особенно тщательно промыв веки и ноздри.

Камау молча осматривал ближние склоны Элгона и все удобные расселины и полки, по по его напрягшейся под просоленной камуфляжной курткой спине майор видел, что стрелок едва сдерживает себя. У Маллесона не было уверенности в том, что Камау не грохнет его, когда он в очередной раз достанет маску, просто от отвращения, но другого выхода не было.

Прополоскав рот, майор вытянул из ножен тесак. Желто-синий огонек зажигалки долго облизывал острие клинка, потом еще пару минут Маллесон ждал, пока металл остынет, и только затем аккуратно, стараясь не зацепить веточку тройничного нерва, погрузил кончик тесака в ямку под скулой, рядом с семью зажившими отметинами, а потом двумя неглубокими уколами надсек бритый затылок. Теплые капли покатились по коже, и Маллесон, несколькими глубокими вдохами провентилировав легкие, открыл футляр, быстро налепил студенистый пласт на лицо, виски, темя и дотянул скользкие края до самого затылка, чтобы накрыть зрительные бугры. Квазиживая дрянь мгновенно почувствовала кровь, и майор ощутил, как крошечные волокна поспешно собирают ее с кожи и, вибрируя, словно от жадности, прорастают в ранки. В который раз мелькнула мысль: как сами Арендаторы задействуют эту штуку, но так же быстро погасла — пусть этим мучаются умники из научной группы. Его дело успеть выжать из нее все и не поддаться.

Отростки торопливо ползли в уши, носовые ходы, под веки, очевидно, каким-то образом убирая боль, потому что майор ничего не чувствовал. Мир, увиденный не глазами, был завораживающе странен. И ни ангелы неба, ни духи земли не могли бы помочь описать его словами. Состояние, возникающее, когда маска оживала и проникала в него… Когда бы не память об Идзуми и не ненависть, ненависть, ненависть, не угасавшая никогда, он остался бы там.

Маллесон знал, что увидит ритмичное мерцание невиданных цветов, охватывающее весь мир и уходящее за звезда, тянущееся издалека, от побережья, от Момбасы, где была одна из самых огромных Баз африканского континента, и до Момбасы невыносимо ярко, тысячами молодых вулканов, тэлыхали азиатские Базы Индии, Китая, России, а с запада накатывалась Великая Американская Дрожь. Оно войдет в него, и Маллесон станет им и одновременно его частью и почувствует, как самая крохотная песчинка мира участвует в этом гигантском содрогании, как малейшее изменение этой частицы меняет ритм и цвет зазвездной дрожи. Он понимал, что эта дрожь одну за другой расшатывает все мириады связей мира, истончая их до полной утраты, и что рано или поздно разорвется последняя, и почти догадывался, что возбуждает это сотрясение мира.

Но сейчас маска давала сказочной полноты созвучие всему. Все, что было в этом мире, он мог найти и распознать. Только на этот раз было намного труднее — он должен был отыскать врага. Того, кто мог заставить его умереть в этом комке тяжелой слизи, обернув ее могущество против слившегося с ней. Козленок выманивал на себя тигра.

Хуже всего, что майор даже не знал толком, кого они ищут — человека, монстра, переродившегося Посредника, Арендатора-дезертира, так сказать, Люцифера, сумасшедшего ученого, мутировавшего Микки-Мауса или воскресшего Вацлава Нижинского. Может быть, животное мужского пола, которое педантичный Дэвид назвал «он» вместо грамматически верного «оно».

Все, что Дэвид успел скачать через спутник, спустя сорок секунд разбитый в космосе, а потом испарившийся в атмосфере, и что удалось восстановить, выглядело так: «…Элгона. Он остановил мою трансформацию и заморозил Посред… Остановка вр… Галлюцинация и… Посы..»

Аналитики Движения разобрали эти семьдесят восемь знаков на атомы, но единственное, что было здесь достоверно, — это название мертвого африканского вулкана на границе Кении и Танзании. Еще удалось установить тот сектор, из которого ушел мессидж; в нем было двести двадцать квадратных километров.

Маллесон плыл и плыл в исполинских вихрях красок, названия которых в человеческом языке не могло быть, изо всех сил сдерживая свою способность противиться этой дряни, чувствуя, как она растворяет его в себе, квант за квантом, луч за лучом пересотворяя его неведомо во что, но только не в человека, отыгрываясь за все прежние поражения. Майор равнодушно помнил, что если в следующие восемьдесят секунд ничего не изменится, то он навсегда станет языком этого всепламени, и с каждой секундой эта мысль волновала его все меньше и меньше… Камау убьет его. А может быть, уже убил — никто не знает, помнят ли о смерти, когда покров земного чувства снят…

Выработанный годами рефлекс помогал отсчитывать убавляющиеся мгновения. Перед Капутиром, на самом краю лавовых полей, где спрятаться было просто негде, он вдруг почуял, что маску надо надеть. Она уже успела прорасти, когда Маллесон понял, что над ними барражирует патруль АП с двумя Посредниками, и маска пытается установить с ними связь, и они уже почти нащупали ее, и тогда он нашел ложбину, куда загнал животных и людей и накрыл их «хамелеонами», и под экранами уже, сочась кровью, сдирал с себя корчащуюся, сопротивляющуюся маску. Тогда она проросла мучительно глубоко, но сейчас уходила еще глубже, ему казалось, он чувствует, как она въедается в мозг, двадцать секунд, пятнадцать, десять, семь, три.

Камау давно смотрел не в бинокль. Всякий раз, когда этот странный белый затевал игру с прозрачной смертью, запертой в ящике, охотник следил за ним, держа наготове «ремингтон», а на случай, если не повезет, то китайскую «шоулюдань», ручную гранату оборонительного типа. Он видел каждое движение, каждую судорогу каждой мышцы, но все равно пропустил миг, когда рука Маллесона метнулась к лицу и полоснула по медузообразной слизи факелом полевой зажигалки, выведенной на максимум. Желто-синим палящим языком он хлестал и хлестал по корчащейся, свистящей в огне плоти, пока она не стала пузырящимися лохмотьями опадать ему на грудь и плечи. Кровь, струившаяся по лицу, ползла из каждой поры, из носа и ушей; густые капли повисали на веках, запекаясь грязно-бурыми сталактитами.

Камау повидал многое. Младшего брата, в десяти шагах от него изорванного очередями тяжелого пулемета. Человека, ужаленного бушмайстером, разбухающего и блюющего черными сгустками. Мостовые прифронтового городка, сплошь покрытые густой багровой жирной смесью из трупов, размолотых гусеницами. Но это — это было почему-то в сотни раз отвратительнее. Забыв про оружие; охотник попятился назад и едва не сорвался со скалы.

Маллесон уже чувствовал в пальцах боль от ожога, когда последние сгустки оползли и шмякнулись на красную лавовую плиту. Лицо горело, словно он жег собственную кожу, слипшиеся легкие не впускали воздух, и майор, шатаясь, рухнул, едва успев выставить руки.

Перед самыми его глазами медленно корчилось и разрасталось то, что секунду назад ой выжигал прямо на себе. Майор знал, что сорванной маски касаться нельзя: агонизируя, она в десятки раз агрессивнее, и на этот раз освободиться будет невозможно. Из последних сил он стал отползать назад, но вдруг остановился.

На выветренной, колючей багровой плите дергающиеся клочья сползались во что-то странно знакомое. Бледное, прозрачное, густеющее местами розовыми пятнами неусвоенного гемоглобина, оно глянуло на него сгустившимися бельмами, оформилось носом, скулами и вдруг омерзительно усмехнулось — его, Маллесона, ртом, губами; складками на щеках, так, как это делают довольные Посредники. Захрипев от ненависти и ужаса, он выбросил руку с ножом, но по ней вдруг хлестнуло огненной крошкой, маску рвануло и шмякнуло о скалу, а в уши словно с запозданием ворвался грохот выстрела.

Камау рвал и рвал пулями огромный корчащийся сгусток, пока не кончились патроны. Сорвав с себя гимнастерку, он плеснул на нее из фляги крепчайшим ромом, поднес зажигалку и швырнул пылающую тряпку на дергающиеся клочья.

Майор поднялся на ноги и стоял, глядя, как снизу бегут и кричат его люди.

— Собирайся, — сказал он на суахили. — Пойдешь со мной.

— Куда? — спросил охотник.

— Теперь я знаю, куда. — Маллесон сплюнул кровью. — Да упокоит Господь и эту тварь. Спасибо ей. Я видел.

Внизу в лагере он умылся, шипя от боли, протер лицо и кисти сначала гигиеническим лосьоном, потом антисептическим кремом, а все порезы накрыл бактерицидным пластырем из армейской аптечки. В этой стране любая царапина нагнаивалась сразу, и можно было погибнуть не оттого, что на тебя кинулся лев, а потому, что сразу не прижег ссадину на коленке, как писатель из «Леопарда с вершины Килиманджаро». Святая Мария, когда-то он читал книги…

Питер слил ему на плечи и грудь, чтоб он мог смыть соляно-кровяную корку, запекшуюся на коже — эта смесь, как первоклассный аттрактант, манила всякую мелкую летучую дрянь. Воду больше не берегли, неподалеку отыскался родник, выбивавшийся из расщелины, на редкость чистый и холодный, фильтровавшийся через песок и слежавшуюся гальку. Есть Маллесон отказался — его мутило, сводило мышцы и гортань, но никаких лекарств принимать было нельзя, потому что видение могло угаснуть в любую секунду, а пока оно держалось, чистое и внятное, как рисунок в детской книжке. Проглотив несколько капсул поливитамина, майор запил их глотком воды, удержал мгновенную рвоту и встал, застегивая чистую рубашку-сафари. Потом надел ремень с автоматическим браунингом под удлиненный магазин, еще три магазина сунул в карманы рюкзака.

— Никаких Джи-Пи-Эс, никаких переговоров по рации, каждые полчаса три последние минуты слушать эфир на моей частоте, — в десятитысячный раз за экспедицию повторил он Питеру, и тот в десятитысячный раз ответил: — Так точно, сэр…

Но не удержался и добавил:

— Сэр, возьмите еще хотя бы пару человек!..

— Нет, лейтенант, я иду с Камау. А вы выполняйте приказ. Если до заката я не выйду на связь, отпускайте носильщиков и идите со всеми оставшимися людьми и боеприпасами на четвертый маяк. Если не найдете, вскроете черный конверт в моем рюкзаке, там маршрут отхода и все явки. И да поможет нам Господь, если он не совсем еще отвернулся от нас…

— Наму Амида буцу, — эхом откликнулся Питер, сложив ладони и принагнув голову.

Возле палатки его уже дожидался Камау. Он тоже надел новую гимнастерку, поверх нее была русская разгрузка с рюкзаком и патронташем, а на «ремингтон» был насажен снайперский прицел. Угрюмое черное лицо в редкой щетине над тяжелыми губами было раскрашено смесью мела, рыжей охры, и спецназовского маскировочного пигмента, дополнявшего синеватые племенные татуировки на скулах. На шее висел сложный и явно древний амулет из бисера и кусков обсидиана, среди которых виднелись четыре львиных клыка.

Несмотря на дикое напряжение и боль, Маллесон усмехнулся. Камау готовился всерьез. Но в их положении и вправду нельзя было ничем пренебрегать.

Прощаться тоже было нельзя, майор повернулся и, чувствуя спиной взгляды всей молчавшей команды — притихли даже вечно гомонившие и ссорившиеся негры, сделал первый шаг.