"Блудницы Вавилона (Whores of Babylon)" - читать интересную книгу автора (Уотсон Иэн)

Глава 4

в которой Алекс совершает восхождение на вершину холма, а потом находит низкооплачиваемую работу на самом дне

Алекс шел через квартал Эсаглия, торопясь – наконец-то! – к Вавилонской башне. Пара телохранителей в неприметных платьях неотступно следовали за ним на некотором расстоянии. Прощай, прежняя жизнь. Довольно быть греком.

Расталкивая пространство, Вавилонская башня в то же время притягивала к себе Алекса. Высочайший из зиккуратов, зиккурат-небоскреб, устремленный в безоблачное голубое небо. Охваченный спиральными витками уходящих вверх ступенек, достаточно широких, чтобы вместить несколько запряженных ослами повозок. Если бы эту спираль можно было развернуть, она пересекла бы весь город и вышла далеко за его пределы.

Восхождение на самый верх, куда ему и надлежало явиться для прохождения инициации, наверняка занимало не меньше двух часов. Есть ли где-то более короткий, вертикальный подъем, Алекс не знал. Имевшиеся на каждом уровне арочные проходы вели внутрь громадного сооружения. Наличие двух этажей окон над каждым проходом указывало, что там, внутри, есть свои, отдельные лестницы, мо ничто не говорило, соединены ли уровни друг с другом.

Алекс решил, что не станет искать коротких путей. Подъем сам по себе был испытанием, приближением к инициации и с такой целью изначально задумывался. Важно одолеть весь путь, пройти каждый уровень. В каком-то смысле нечто подобное предстояло несколькими веками позже совершить и Христу при восхождении с крестом на Голгофу. Трудно представить, что он при этом взял бы, да и воспользовался лестницей.

Добравшись до третьего уровня, Алекс остановился и прислонился к парапету, чтобы передохнуть. Ниже, в сотне локтей от него, два стража опустились на корточки и начали бросать кости.

Мимо непрерывным потоком текли люди и товары. Вверх и вниз. Город и прилегающие сельские районы поставляли продукты и сырье. Торговцы доставляли это все наверх, обменивая одни товары на другие, связывая нижние и верхние уровни. Башня представляла собой гигантскую архимедову спираль с множеством дырочек-дверей, через которые и происходил товарообмен, так что груженная капустой тележка к моменту прибытия на самый верх могла превратиться во что угодно: засахаренные фрукты, свитки, благовония, одежду. Впрочем, несколько кочанов капусты все же достигали вершины, иначе обитавшие там олимпийцы обзавелись бы цингой.

В целом существующие субкультуры держались в рамках языковых барьеров. Алекс уже миновал последовательно сообщества шумеров, аккадцев, ассирийцев, хурритов, хеттов, финикийцев и арамеев.

Взирая на раскинувшиеся внизу беспокойные, суетливые, шумные кварталы, Алекс испытал странное чувство: у него вдруг возникло ощущение, что башня не сужается кверху, а расширяется, наклоняясь, нависая над городом подобно Пизанской, угрожая обрушиться на Вавилон.

Отпрянув от балюстрады, он наткнулся на кого-то и едва не упал. Сильная рука поддержала Алекса.

– Что, голова закружилась?

Гупта! (Два телохранителя быстро – и незаметно – подобрались ближе.)

– Что вы здесь делаете?

– А вы как думаете? Наверное, гоняюсь за своими шекелями, ха-ха! Вообще-то я принял наконец решение относительно планов на будущее. И теперь должен стать гражданином. Гостевой месяц заканчивается. Какой смысл разбазаривать денежки, если уже можно получать доход. Похоже, вы того же мнения, вот только разбазаривать вам нечего.

Алекс хотел подать знак своим сторожам, но воздержался, чтобы не привлекать внимания Гупты. Передача такого сообщения – что индиец вовсе не собирается перебросить его через парапет, что, наоборот, это он, Алекс, должен ему деньги и что при всем этом относиться к Гупте следует с крайней осторожностью – потребовала бы слишком сложных жестов и еще более сложной маскировки, так что Алекс ограничился тем, что почесал голову.

– И что же у вас за планы? – спросил он.

– Ха-ха, разве бизнесмен, какого бы скромного звания он ни был, станет распространяться о своих задумках и выдавать секреты? Скажу лишь, что они имеют отношение к фокусам и к тому занимательному действу, которое мы с вами наблюдали не далее как вчера. Жаль, самое интересное вы пропустили.

– Только не говорите, что вы намерены вступить в партнерство с Камберчаняном!

– Как вы догадались?

– Денег на открытие собственного заведения у вас нет… разве что вы богаче, чем признаетесь.

– От вас ничего не скроешь, вы просто видите меня насквозь. Да, так оно и есть. Я буду художественным руководителем еще одного предприятия старика Камбера.

– Станете подражать «Дому Вуали»? Будете обучать метафизических стриптизерш?

– Подражать? Нет, друг мой. Я намерен превзойти их. Сотворить целое новое измерение. Голая правда, ха-ха. Давайте продолжим восхождение вместе. Если снова закружится голова, хватайтесь за мою руку. И не бойтесь, я не пойму вас превратно.

Так случилось, что в следующем отсеке башни обосновались как раз индийцы, на что безошибочно указывали густые ароматы карри и тандури.

– Самое время перекусить! Чую запах самосы. – И Гупта, жестикулируя и болтая по-гречески, потащил Алекса к лоточнику.

– Вы вовсе не обязаны из-за меня говорить на греческом. Если хотите, разговаривайте на своем.

– Дорогой друг, здесь пользуются санскритом. Я же, хотя и знаком, разумеется, с нашей великой индийской классикой, владею им недостаточно бегло для повседневных нужд.

Утолив голод острыми пирожками с ягнятиной и остудив жар мятным йогуртом, они продолжили путь, то и дело останавливаясь по зову любопытства, запасы которого у Гупты оказались неистощимыми. Позади остались Маленький Египет, Маленькая Армения, Маленькая Италия, Маленькая Скифия и Маленький Китай. О визите к царю Алекс еще не упомянул ни словом.

Они были на седьмом уровне, когда Гупта воскликнул:

– Посмотрите! Уж не наша ли добрая знакомая там, впереди?

День уже клонился к вечеру. На западе, за полями и лугами, за пустыней, солнце опустилось в балансирующий на краю горизонта мешок расплавленного золота, оплетенный паутинкой облаков. Лучи его позолотили одетую в желтое холщовое платье Дебору. Ее сопровождали двое магов в высоких конических колпаках.

– Должно быть, поднялась по внутренней лестнице, – сказал Гупта. – Коротким путем.

– Дебора! Эй, Деб!

Многочисленные японцы удивленно уставились на кричащего Алекса. Ни один из них не говорил по-японски. В этом бесконечно повторяющемся 323 году до н.э. государство Ямато еще не существовало, а японцы были корейскими эмигрантами в массе волосатых аборигенов айнов. Япония оставалась частью Китая, из которого позднее вышла ее литература. Японцы Вавилона говорили на языке Конфуция.

– Деб! Эй! – Алекс сорвался с места и, расталкивая прохожих, помчался вверх.

– Подождите! – Гупта последовал за ним, рассыпая извинения и принимая проклятия.

– Деб!

На сей раз она услышала и повернулась. То же сделали и маги. Дебора остановилась в нерешительности, помахала рукой, но люди в колпаках уже тащили ее к ближайшей арке.

Подбежав к тому же входу несколькими секундами позже, Алекс вошел в высокий зал. С полдюжины человек играли в маджонг. Горели лампы. Закрывавшие два выхода шелковые шторы висели неподвижно. Деревянная лестница поднималась к галерее с открытыми дверьми и уходила выше. Подняться наверх Дебора и ее спутники успеть не могли. Оставались двери.

– Пожалуйста! – взмолился Алекс. Игроки в маджонг повернули головы. – Женщина и маги – куда они прошли?

Ему никто не ответил, хотя игроки и защебетали о чем-то между собой.

Алекс метнулся к первой двери, развел шторы – полутемное помещение, тюфяки на полу и еще два прохода, ведущих дальше, в глубь башни.

Он перебежал к следующей. За занавесками находилось что-то вроде склада, заставленного мешками с рисом. И тоже два выхода.

Никого.

Алекс устремился к ступенькам, столкнулся с Гуптой и рванулся вверх, перепрыгивая через две ступеньки.

За первой дверью лежала залитая солнечным светом комната, перегороженная расписанными розами, ивами и цаплями ширмами; за второй – ярко освещенная спальня. Сидевшая на табурете обнаженная азиатка тщательно расчесывала длинные черные волосы. При виде незнакомца женщина выронила гребень; рука ее метнулась ко рту. Прежде чем она успела вскрикнуть, Алекс поспешно ретировался.

В третьей, темной и запущенной, не было никого и ничего, кроме огромной вазы налакированном столике.

Пыхтя и отдуваясь, он одолел еще один пролет. Зал здесь уступал по размерам предыдущим. На полках, купаясь в янтарных лучах заходящего солнца, теснились бутыли, кувшины и баночки с порошками, настойками, мазями, засоленными змеями, корнями женьшеня, органами животных. Еще два выхода. И снова ступеньки. Алекс выбрал ступеньки и очутился в похожем на чердачное помещении – темном, душном, с тяжелым, затхлым воздухом. Когда глаза немного привыкли к сумраку, он увидел сотни свисающих с потолочных балок гирлянд сушеных грибов. Других дверей, кроме той, через которую он вошел, видно не было.

Алекс вернулся в медицинский салон. С нижней галереи доносились сердитые птичьи голоса и жалобные причитания Гупты.

Глянув вниз, он увидел нескольких игроков в маджонг. Один из них угрожающе размахивал здоровущим орудием, напоминающим секач мясника, но украшенным изысканным орнаментом. За его спиной виднелись фигуры других китайцев (или японцев), которые, отложив доски, готовились дать отпор нарушившим их покой чужакам.

– Вниз, Алекс, да поживее! – крикнул Гупта. Алекс нехотя подчинился. Едва он оказался рядом с

Гуптой, как индиец бесцеремонно толкнул его вниз, сопроводив толчок подзатыльником. За подзатыльником последовали другие оскорбительные действия.

– Глупец и сын глупца! – кричал Гупта. – За что мне такое проклятие! Позор предков!

Прикрывая отступление тычками и ругательствами, индиец гнал Алекса по лестнице, пока они не оторвались от разгневанной толпы и не оказались наконец на внешней лестнице.

Гупта остановился.

– Ну вот, я вас защитил. Теперь вы мой сын. Беру ответственность на себя.

В сгущающихся сумерках мерцали огоньки ламп, каждая из которых отмечала отдельный вход. Дневной грузопоток сошел на нет, но место ослов с их тележками заняли выбравшиеся прогуляться обитатели Вавилонской башни. В тени под опорой Алекс заметил своих притаившихся телохранителей. Почему они не вмешались раньше? Не имея возможности высказать претензии, он укоризненно покачал головой.

Гупта принял жест на свой счет.

– Разве я вас не спас? – запротестовал он.

– Спасли, спасли.

– А! – Индиец огляделся. – Уж не должен ли был кто-то другой спасти вас от последствий ваших же необдуманных действий?

– Конечно, нет, – поспешно уверил его Алекс.

Разумеется, его безумное вторжение в китайский квартал смутило шпиков, ведь раньше он вовсе не спешил к вершине. Чтобы отвлечь Гупту, Алекс негромко выругался, выразив огорчение в связи с потерей Деборы.

– Интересно, почему она была с магами? – задумчиво произнес индиец.

– Собирается стать невестой Мардука.

– А вы откуда знаете?

– Я? Э-э… слышал.

– От того мальчишки, что приходил па постоялый двор и убежал с вашими деньгами?

– Может быть.

– Так теперь вы ревнуете ее к Мардуку? Рискованно. Как человек, взявший на себя ответственность за вашу безопасность, ха-ха, советую вести себя благоразумно и осторожно. Преследование невесты бога до добра не доведет.

– Наверное, вы правы.

– И все же, как вижу, вы не намерены следовать моему совету. Пожалуй, придется мне отречься от вас.

– Не стесняйтесь.

– Не сейчас. Сначала нам надо найти местечко для ночлега.

– Для ночлега?

– Да. На вершину лучше всего подниматься с первыми лучами солнца. Вы же не думаете, что чиновники будут заниматься нами сегодня? Не беспокойтесь, все расходы я беру на себя. Вы ведь мой сын, грешный и глупый.

И останетесь им, пока я не доставлю вас на место. В целости и сохранности.

– Спасибо.

Они зашли на территорию гуннов, примыкавшую в 323 г. до н.э. к Китаю, и быстро отыскали постоялый двор. Название, написанное, кстати, по-гречески, звучало довольно устрашающе – «Край Бездны», – но место оказалось вполне гостеприимное, с атмосферой немецкой пивнушки более поздних времен, хотя украшением интерьера служили чучела конских голов с довольно скорбными выражениями. Алекс и Гупта взяли себе стейки из конского мяса и кислое молоко и даже не заметили проскользнувших вслед за ними двух телохранителей.

Встав пораньше, Гупта и Алекс поднялись наверх еще до рассвета. Дебору они больше не видели.

Последний лестничный пролет вывел их на круглую каменную площадку, в центре которой высилась сложенная из кирпичей круглая башенка, увенчанная железным копьем. Деревянная дверь была открыта. Сидевший за столом маг разбирался в стопке вощеных глиняных дощечек.

Гупта приложился губами к кончикам пальцев и поклонился. Алекс сделал то же самое.

– Сюда нас привело, – торжественно начал индиец, – желание гражданами стать величайшего из городов, врат Бога!

Появившиеся на площадке шпики подошли к балюстраде, делая вид, что любуются видом

– Хм-м, – сказал маг. – Назовите, пожалуйста, ваши имена. И дату прибытия.

Записав ответы на дощечках, он поднялся.

– Подождите. – И исчез в башне – проконсультироваться с компьютером?

У двери тут же возник стражник с копьем. Маг быстро вернулся и жестом предложил Гупте и Алексу войти.

– Не оборачивайтесь, – шепнул на ходу индиец. – За нами следят. Этих двоих я еще на постоялом дворе приметил.

– Наверное, тоже хотят получить гражданство.

– Вряд ли. Натуристов они совсем не похожи. Кстати, впервые встречаю человека, который бы не оглянулся, когда ему сказали не оглядываться. Мало того, вы даже бровью не повели.

Алекс поспешил перевести разговор на другую тему и обратился к магу:

– Не приходила ли сюда молодая женщина с темными волосами в сопровождении двух магов?

– Дела магов – не твои дела, грек.

Следуя за магом, они прошли вдоль внутренней стены и остановились перед тем, что избавило Алекса от необходимости отвечать на вопрос индийца. Кабина лифта! Механический подъемник! А может быть, клетка спускалась вниз под действием силы тяжести, а поднималась вручную? Так или иначе, но шахта пронизывала всю Вавилонскую башню от вершины до самого основания. Судя по размерам клетки, в ней могли поместиться человек двадцать. Внутри горели три масляные лампы.

Маг открыл дверцу. И хотя из укрепленной на стене рядом с кабиной железной пластины выступали самые обычные тумблеры, внутри никакого пульта управления не было.

– Ступайте в Нижний мир! Умрите греками, чтоб возродиться вавилонянами. И поживее. Вы здесь не одни такие.

Алекс и Гупта вошли в клетку. Дверь закрылась. Лифт пошел вниз. Задрожало пламя в лампах, запрыгали тени, кирпичная кладка рванулась вверх…

Однажды вечером (если только то действительно был вечер), в час занятий, Алекс слонялся по внутреннему двору. В голове гудело и шумело. Новый язык созревал в нем, как плод в утробе матери, формируя члены и органы чувств, суча ножками в стенки черепа. Он чувствовал себя так, словно перебрал наркотиков, перепил да еще не выспался.

Десятки других соискателей бродили по тем же освещенным факелами сводчатым подземельям, спрятанным где-то в глубине Вавилонской горы. Со стороны их можно было принять за погруженных в молитву монахов позднейших веков или пребывающих в сомнамбулическом состоянии канатоходцев. Время от времени кто-то начинал пританцовывать, кружиться, подпрыгивать. Случалось это, когда избыток слов вспыхивал в голове человека подобно фейерверку, дергая нервы, словно струны. Спазмы оживляли затекшие члены.

Все свое время за исключением получаса по пробуждении и часа перед сном кандидаты проводили в теплых сумеречных кельях, подключившись к обучающим терминалам. Дежурные маги давали им снадобья, гипнотизировали, закачивали информацию и выводили из транса на время отдыха.

Общего для всех распорядка не было, а счет времени Алекс давно потерял, так что отделить день от ночи или определить продолжительность того или иного отрезка уже не мог. Гупту он встретил всего лишь однажды, когда индийца отводили в келью. Дебору не видел ни разу. За сколько дней? Пять?

Еще два – и он станет вавилонянином.

Телохранители-шпики постоянно держались поблизости. К Алексу они не подходили и внимания к себе старались не привлекать. Маги к ним не приставали, следовательно, разрешение на их присутствие пришло откуда-то сверху. Чем они питались? Где спали? Как проводили свободное время? Он не знал. Вечером за ним присматривал один, утром встречал другой.

Даже освещенные факелами, пещеры оставались мрачными. Собравшиеся под сводчатым потолком тени напоминали предгрозовые тучи. Черные миазмы гроздьями висели между подсвечниками. Источники света казались в равной степени источниками тьмы. То была страна мертвых, где душам дозволялось скитаться на рассвете и где они бродили, печальные и смятенные, бессвязно бормоча неясные упреки и напоминания о том, что осталось неисполненным, несказанным.

Коридоры с перемежающими их аркадами соединялись в единую систему. Слоняясь по ним, Алекс уже не обращал внимания на массивные, обшитые медными полосами двери в стенах некоторых пещер. Одна из них, конечно, вела к лифту, но какая именно, он не помнил и вспомнил лишь, когда, совершая третий или четвертый променад, увидел, что из спустившейся сверху клетки выходит в сопровождении мага новая группа претендентов.

Какая-то другая дверь должна была вести к компьютеру и его служанкам, бывшим женам Мардука.

В конце концов Алексу все же довелось увидеть Дебору. Она шла одна, и он сразу же ее догнал.

– Деб, привет. Как ты? – На каком языке он к ней обращался? На греческом? Вавилонском? Или смеси обоих?

Она растерянно и смущенно посмотрела на него.

– Я? Я… у меня все хорошо. А ты тоже здесь?

– Да. Послушай, Деб, ты ведь собираешься замуж за бога или по крайней мере его жреца…

– Шазара, – не совсем уверенно сказала она.

– Нет, не за него. За верховного жреца Мардука. Шазар всего лишь посредник.

– За Шазара, – упрямо повторила Дебора. – Он проходил мимо храма, когда я пришла, и, пораженный моей красотой, повернул и последовал за мной. Едва я села, как Шазар остановился рядом, готовый бросить монету, если появится кто-то другой, но одолеваемый сомнениями. Потом дух Сина вошел в него, и он решился.

Она говорила медленно, как будто повторяя то, что внушили под гипнозом, накачав предварительно наркотиками.

– Да, но замуж тебя выдадут не за Шазара. Ты видела жреца Мардука? Он был в Праздничном храме? И знаешь ли ты, что с тобой сделают через год? Знаешь, Деб?

– Вопросы, вопросы… Он знал все. И теперь я тоже знаю все. Я уверена…

– В чем ты уверена? В том, что год побудешь богиней? А потом? До конца жизни… – он перешел на английский, – компьютерным оператором! Да, оператором! Где-то здесь, за одной из этих дверей. Взаперти! Вдали от света и жизни.

– Через год… я отправлюсь в Дом Суда.

– Ты отправишься в машинный зал.

– Сам великий Мардук сказал об этом, явившись мне во всем своем величии. Я видела его! Потом он снова исчез, будто растворился в воздухе.

– Ты видела голограмму, Деб! Не более того!

Она посмотрела на него со страхом, как будто это сам Алекс был привидением, и поспешила прочь. Он бросился за ней.

– Подумай, Дебора! Одумайся!

– Уходи! – жалобно воскликнула она на вавилонском. – Перестань мучить меня! Оставь в покое! Ты сумасшедший!

– Послушай! Помнишь, что мы здесь нашли? Помнишь, что было в свертке?

– Нет!

К ним уже бежали два мага. Алекса схватили за руки, да так ловко, что совершенно лишили возможности сопротивляться. Его потащили к келье.

Бесшумно, какдве изголодавшиеся щуки, шпики последовали за ними, то исчезая в мутной глубине теней, то мелькая серыми пятнами.

Проснувшись на седьмой день, Алекс обнаружил, что, хотя в голове по-прежнему шумит, все заняло свои места, определилось, отстоялось. Вавилонский звучал привычно, как будто он всегда разговаривал только на нем. Был ли этот язык древнее греческого? Нет, не был. Но казалось, что был.

Маг вывел его из комнаты и повел к массивной, обшитой медными полосами двери. Другой маг привел Гупту. Дверь открылась. Широкий, обложенный кирпичом туннель полого уходил вверх, исчезая в темноте за поворотом.

– Вы оба возродились, – сообщил маг. – Вы граждане. Ступайте и ищите свой путь, Найдите свое место в Вавилоне. Если же вас влечет Вавилонская башня, возвращайтесь через год и попроситесь в город внутри города.

Два новых гражданина вошли в туннель. Они уже скрылись за поворотом, а дверь все еще оставалась открытой. Словно ждала кого-то. Может быть, двух телохранителей?

Впереди, в конце туннеля, показалась освещенная факелами и заполненная шумом каверна.

Что это? Чрево Вавилона? Казалось, сто языков сошлись, смешались если не в споре, то в шумном обсуждении. С мраморных постаментов, с шатких деревянных платформ, с каменных подиумов, устроенных рядами, неслись бессвязный лепет мужчин, завывание женщин и детские вопли. С десяток магов патрулировали площадь, внимая этой разноголосице, словно живые регистраторы.

Что это? Состязание ораторов? Сумасшедший дом? Базар, где в качестве товара предлагались языки? Или, может, храм во славу Бога Времени, внимающего всем голосам, стихающим в конце, всей поэзии, всей философии и всем пророчествам, сливающимся в непостижимое, невнятное бурление?

Благодаря особенной акустике подземного зала слова распадались на отдельные звуки великой симфонии разлада. Эхо билось под сводом, как стая вспугнутых светом факела летучих мышей. Казалось, здесь был плавильный тигель самого Слова, тот котел общения, в котором некая изначальная речь Ура могла соединиться, срастись, дав наконец всему на свете точное название, и выявить себя в голосе грома, скрежете ледников, шорохе снегов, журчании текучих вод, во всем том, что, сложившись, сотрясало, крушило, давило и сметало творения цивилизации.

Алекс схватил за рукав проходившего мимо мага.

– Что это? Вы можете объяснить?

– Сие, граждане, Парламент Вавилона! Чтобы говорить с будущим, нам нужно прежде понять, что есть бессмыслица. Большая часть того, что мы обычно говорим, не имеет смысла. Однако же из этой бессмыслицы рождается смысл. В начальном, беспорядочном шуме космоса возникали ростки органов чувств. Организмы, организация, органоны. То, что слышите, есть голос стотрубного органа. Мелодия лона всех слов. Музыка матери смысла в родовых муках. Сие есть Мамму. Сие есть лава раскаленная, исторгнутая из недр бытия, чтоб коркою застыть на склонах Вавилона.

Маг устремился вперед, крутя головой из стороны в сторону. По-видимому, он был одним из тех, кто управлял – Алекс вспомнил выражение Аристандра – средствами коммуникации.

С десяток выходов вели с этой плошали парламента к ступенькам, рампам, туннелям, ухолившим в темноту. Над аркой каждого выхода был выложен рельефный символ: диск солнца с пиками лучей, полумесяц, голова быка, обезьяна, лепешка в форме губ, пчела, лев, крест, собака. Движение в пещере не прекращалось ни на миг: одни входили, другие выходили.

Ничего подобного этому месту не было больше нигде во всем городе. Здесь находилась звуковая студия, предназначенная для общения с существами, которые еще не родились и даже не были зачаты, с существами, совершенно отличными от человека. Казалось, здесь, как матка в гуляшем пчелином улье, ворочается великий нерожденный бог.

Вот оно, подсознание Вавилона, подумал Алекс.

И здесь же маги, вслушивающиеся в рвущиеся из глоток времени звуки, распорядители мистерий или их жертвы, тонущие в потоке шума.

Он со вздохом отступил за куб мрамора, с которого во весь голос вещал сытого вида потный парень.

Из-под арки, помеченной знаком обезьяны, появился, настороженно посматривая по сторонам, Мориель. За ним шла Фессания.

Схватив за руку Гупту, Алекс увлек его за камень.

– Тише. Не высовывайтесь.

– Тише? В этом-то гаме?

– Ш-ш-ш! Не мешайте.

– По крайней мере скажите, от кого я прячусь.

– Вон там, видите? Девушка с каштановыми волосами. И франт с кривым носом.

– Кто они? Почему от них надо прятаться?

– Не важно.

Фессания задержалась у помоста, на котором четверо парней славянской внешности декламировали что-то, не

слушая друг друга. Мимо, совсем близко от того места, где укрылись Алекс и Гупта, прошел Мориель. Взгляд владельца парикмахерского салона был направлен на арку с изображением губ.

В следующее мгновение из-под арки вынырнул маг с крючковатым носом и забранной в сеточку черной бородой, напоминающей огромный зоб. Маг заметил Мориеля. Мориель кивнул. В тридцати шагах от мраморного куба эти двое встретились.

После короткого обмена репликами в руке мага возник маленький, странно знакомый сверток. Мориель отсчитал монеты. Завершив сделку, человек с черной бородой повернулся, явно собираясь уходить.

В то же мгновение Алекс выскочил из укрытия, чтобы либо заявить свои права на сверток, либо потребовать от цирюльника возмещения. До цели оставалось несколько шагов, когда на сцене появились двое в юбках и накидках. Один, схватив Мориеля за руку, повернул ее так, что сверток выпал из разжавшихся пальцев. И все же крик боли, сорвавшийся с губ цирюльника, не имел отношения к вывихнутому запястью – между ребер у него торчала рукоятка кинжала, подарок второго грабителя.

Мгновением позже Алекс врезался в первого из нападавших, наклонился, схватил сверток и сразу же отскочил, В руке разбойника блеснул нож. Второй злодей, не обращая внимания на корчащееся под ногами тело, выхватил из-под накидки запасное оружие и сделал шаг в сторону. Алекс оказался в западне.

Один против двоих! Вспомнив уроки Митча, он сунул руку за пазуху.

Ножа не было.

И не могло быть, потому что нож остался во дворце Александра. Он сам сдал его стражнику на входе, а потом, после всего случившегося, позабыл забрать. При восхождении Алекса охраняли сторожа. Следующую неделю ему было не до оружия. И вот результат: в нужный момент он оказался абсолютно безоружным, все равно что голым.

Пальцы еще сжимали воображаемую рукоятку, а на глаза наворачивались слезы. Убийца Мориеля сделал ложный выпад и самодовольно ухмыльнулся.

Рано! Промелькнувшая в воздухе тень оказалась человеком. И не кем-то, а одним из телохранителей. В мгновение ока сторож Алекса сбросил тунику и одним круговым движением намотал ее на левую руку. Зажатый в правой нож, описав дугу, разрезал воздух. Нет, не только воздух! Предплечье убийцы пересекла красная полоса.

За спиной у Алекса пританцовывал, охраняя тыл, второй сторож.

Застывший в тридцати шагах от места схватки маг наблюдал за происходящим.

Бой длился недолго, как бросок уносящего дичь гепарда, знающего, что сил ему хватит только на сотню шагов.

Выпад – и со лба убийцы потекла, застилая глаза, кровь. Воспользовавшись преимуществом, телохранитель ударил врага в живот. Смертельно раненный грабитель согнулся, и в этот момент что-то толкнуло Алекса в спину. Обернувшись, он увидел захлебывающегося собственной кровью второго сторожа.

Два победителя оказались друг против друга, разделенные Алексом. Не успел последний сообразить, что делать дальше, как полуобнаженный страж отбросил его в сторону. Через пару секунд и второй грабитель валялся на земле, зажимая смертельную рану.

Телохранитель лежал неподвижно в растекающейся луже крови, а вот разбойники трепыхались, как выброшенные на берег рыбины. Никогда прежде Алекс не видел, как действуют настоящими ножами те, для кого они не игрушка, а эффективное оружие. Быстрая и обманчиво легкая смерть Мориеля была лишь прелюдией к кровопролитию. Гладя в ужасе на бьющихся в предсмертных судорогах грабителей, он чувствовал подступающую к горлу тошноту.

Встревоженный маг поспешно уходил.

Воспользовавшись паузой, на место побоища проскользнула тоненькая фигурка.

– А это возьму я!

Голос принадлежал Фессании. Словно загипнотизированный смотрел Алекс, как сверток снова переходит из рук в руки. И лишь когда похитительница, перепорхнув через лужи крови, исчезла в толпе, он очнулся и бросился в погоню. Но тут же поскользнулся и едва не упал. Тень движения заставила его обернуться.

– Уходи отсюда, пока не подоспела стража Вавилона! Воспользуйся маршрутом Солнца, – бросил первый телохранитель, уже успевший облачиться в привычную серую тунику. – Будь завтра во дзорце. И, если сможешь, забери свиток. Ступай!

С этими словами спаситель и сам устремился к выходу.

Из сотен заполнявших площадь людей лишь несколько десятков притихли, обступив все еще бьющиеся в агонии тела. Остальные, не заметив случившегося, продолжали бросать голоса в общий хор безумия. Потрясенный Алекс остался в одиночестве.

Впрочем, на помощь ему уже спешил Гупта.

– Отвратительное зрелище! Рекомендую спешно покинуть это жуткое место, – сказал он по-вавилонски, хватая Алекса за руку.

– Да, по маршруту Солнца, – ответил по-гречески Алекс – на этом языке с ним разговаривал телохранитель.

Не теряя времени, новоявленные граждане Вавилона устремились к арке с лучистым символом дневного светила. Коридор долго бежал зигзагами, потом неожиданно выплеснул их на рыночную площадь, заполненную преимущественно веселыми круглолицыми шумерами. Прилавки ломились от фруктов. В арочные проходы вливался слепящий солнечный свет, вдали виднелись городские здания. Пробившись через один из них, беглецы оказались у подножия внешней лестницы. Еще бросок, и они будут в безопасности. Алекс прикрыл глаза.

– Преследователей не видно, – сказал Гупта. – Давайте передохнем. А пока… может быть, вы меня просветите? Что было в том свертке? Кто та молодая женщина? Кем были смельчаки, спасшие вас от грабителей? Что вам сказали? Признаюсь, эти маленькие детали ставят меня в тупик. Я, видите ли, забочусь о сохранности моих полутора шекелей, ха-ха!

– М-м, – сказал Алекс.

– Предлагаю сделку! Я расскажу вам, что успел заметить, а вы, если пожелаете, дадите комментарии. Итак, маг, передавший сверток фатоватому незнакомцу, хотел больших денег. При этом он настолько не желал расставаться с пакетом, что даже потратился на двух головорезов, поручив им убить того хлыща. Отсюда следует, что сверток изначально не был собственностью мага; он его не продавал. По-видимому, сверток принадлежал молодой женщине, а франт был ее сообщником. Вернуть пакет было для нее крайне важно. Если она владела им раньше, то зачем передала потом продажному магу? Должно быть, все дело в том, что спрятанный в свертке предмет имел некое значение, раскрыть, интерпретировать которое мог только маг. Именно за эту услугу ему и заплатили. Маг, если не ошибаюсь, воспользовался проходом, помеченным губами. Такой маршрут должен вести к той загадочной tekhne, рядом с которой мы провели целую неделю, а может быть, и другой, еще более загадочной! Если бы таинственное содержание свертка было просто изложено на другом языке, женщина – на сей счет у меня нет ни малейших сомнений – отыскала бы нужного человека где-нибудь в городе. Следовательно, проблема заключалась в другом: для постижения тайны содержимого требовалась некая сложная tekhne.

Кстати, я подозреваю, что сверток, который женщина выхватила у вас из рук, действительно содержит то, что в нем и было с самого начала. С учетом определенно выраженного намерения убить, сомнительно, что тряпка таила в себе всего лишь какую-нибудь деревяшку!

Следующий пункт. Ожидал ли маг, что женщина сама придет в назначенное для передачи место? Если да, то можно ли рассматривать убийство мужчины как жестокое предупреждение? Вряд ли план состоял в том, чтобы убить обоих, – иначе маг устроил бы все так, чтобы женщина и ее сообщник находились поближе друг к другу. Вывод: молодая женщина слишком влиятельна, чтобы убивать ее без особой нужды.

Алекс чувствовал себя как человек, которого спеленали в тугой кокон. Помочь, подергать за свободные концы могла бы Фессания, но…

Может быть, лучшая защита – нападение?

– Только не притворяйтесь, будто не знаете, что в свертке.

В темных глазах индийца вспыхнули веселые огоньки.

– Моя цивилизация старше вашей, но это еще не дает оснований предполагать, будто я всемогущ и умею читать чужие мысли! И все же ваш ответ проливает печальный свет на ваше отношение ко мне. Обижен. Вы, наверное, полагаете, что это я украл ваши шекели, чтобы оплатить игру в прятки. Однако же, оглядываясь назад, я вижу и другое объяснение. Обнищание ваше не есть следствие действий некоего удачливого карманника, орудующего в заведениях, где внимание мужчин сосредоточено на объекте страсти. Не есть оно и результат моих проделок. Подстроена – и мастерски! – кража была тем неизвестным, с кем вы интриговали на стороне. Кем? Нашедшим смерть щеголем? Похоже, он имел к ней отношение. Молодой женщиной, отнявшей у вас сверток, как лепешку у ребенка? Несомненно!

– Я имел в виду другое, – соврал Алекс. – Раз вы такой умный, то наверняка с одного взгляда определили, что было в свертке.

– Простите, но ничего такого вы в виду не имели. И почему вы притворяетесь, будто не слышали, что я сказал? О женщине, которая несколько минут назад отняла у вас пакет. Вероятно, это она обворовала вас на постоялом дворе. Через мальчишку-посыльного. А потом еще раз – в стриптиз-салоне, договорившись с кем-то. Что общего у нее с истинным объектом вашей одержимости, а именно с Деборой, будущей невестой Мардука? Как вы, недавно оказавшийся в городе грек, могли познакомиться с женщиной высокого общественного положения?

– Вот вы и скажите. Гупта хлопнул себя по лбу.

– Какой же я тупица! Ну конечно! То утро, когда вы последовали за Деборой в храм Иштар… Там вы с ней и встретились.

Алекс застонал.

– Ее имя Фессания. А убитого звали Мориель. Гупта схватил Алекса за локоть, и боль раскаленной

иглой пронзила руку до самого плеча, парализовав язык.

– Тот маг! И с ними трое! Уходим!

Поспешно выйдя из-под арки, они двинулись в сторону ближайшего и, как всегда, закупоренного сгрудившимися повозками выхода в квартал Эсаглия. Куда и прибыли без дальнейших помех и никем не преследуемые.

С другой стороны ворот навстречу им выступил плотный рыжеволосый мужчина, обнаженный по пояс, в юбке и с коротким мечом. Возничий и телохранитель Фессании. Рядом с ним стоял еще один, тоже вооруженный.

Пракс. Да, так звали возничего. Должно быть, Фессания приказала ему остаться здесь и дожидаться ее. Следовательно, она еще не вышла из Вавилонской башни. Прячется на шумерском рынке? Или воспользовалась лестницей и затерялась где-нибудь в Маленькой Аккадии или Маленькой Ассирии?

Нет.

– Привет! – сказал Пракс, предъявляя глиняную дощечку. Его спутник многозначительно погладил рукоять меча. – Алекс, моя госпожа купила тебя. Как раба.

– Что?

– Три дня назад хозяин постоялого двора, Камберчанян, подал иск по поводу неоплаченного счета. Моя госпожа благородно урегулировала проблему долга, рассудив, что тебе вряд ли понравится быть рабом владельца второсортного заведения, чистить горшки и выносить помои. Судья передал тебя ей. Вот нотариально заверенное соглашение.

Алекс схватил дощечку и пробежал взглядом по клинописным значкам, которые прекрасно теперь понимал. Гупта заглянул ему через плечо.

– Ох, Алекс, так вот почему вас обворовали. Мне бы следовало это предвидеть.

– Вы же сказали, что Камберчанян ваш партнер!

– Так оно и есть. То есть так оно скоро будет. Все случилось, пока мы с вами находились в башне, готовились стать гражданами. Для меня совершенно очевидно, что старика Камбера убедили предпринять определенные шаги. Теперь дело вышло из-под контроля, так что мое влияние уже не поможет.

Пракс усмехнулся.

– Пошли, раб. Тебя ждет мастер татуировок. Алекс размахнулся, собираясь швырнуть проклятую

дощечку в стойку ворот. Пракс и глазом не моргнул, но документ выхватил Гупта.

– Не глупите! Здесь по крайней мере удостоверена сумма вашего долга и есть печать. – Индиец протянул дощечку возничему, который с недовольным видом сунул ее за пояс.

– Гупта, у вас есть деньги! Вы можете выкупить меня. Несколько секунд индиец молчал; лицо его отражало

борьбу конфликтующих внутренних сил.

– Лучше бы вы этого не говорили. Я вложил деньги в наше совместное с Камбером предприятие и не могу распоряжаться ими единолично. Поверьте, я помогу вам всем, чем только смогу. А теперь прошу извинить. – С этими словами индиец удалился.

– Нам в другую сторону, – сказал Пракс.

– И без лишнего шума, – добавил его спутник. – Веди себя прилично и делай, что говорят.

Он ведь рассказал Аристандру о своих насущных финансовых проблемах? Не мог не рассказать. Или все же… Проклятие! Почему Аристандр не предупредил, что долг может обернуться рабством? Почему не предложил оплатить злосчастный долг?

Или царский футуролог предвидел, что дело закончится именно этим – внедрением потенциального информатора в дом Фессании? Тогда зачем телохранитель сказал ему прибыть во дворец?

Потому что более вероятным представлялся вариант, при котором Алекс оставался бы на свободе. Аристандр вел свою игру, не забывая держать козырь про запас.

К несчастью, Алекс расстался с Гуптой, так и не рассказав ему о визите к царю Александру. Не зная о том, что произошло во дворце, как мог индиец помочь ему?

И еще одно. Если Аристандр не предусмотрел вариант с порабощением, то как он воспримет известие о том, что из Вавилонской башни Алекс отправился прямиком в дом Фессании? (Если, конечно, узнает об этом!) Не заподозрит ли Алекса в двойной игре? Не сочтет ли его рассказ о кассете частью хитроумного плана Фессании?

Нет, вряд ли, ведь пролилась кровь! Погибли люди! Впрочем, смерть мелких игроков могла быть приемлемой платой в доброй вавилонской интриге.

Но можно ли считать мелким игроком Мориеля? Сам цирюльник по крайней мере с таким мнением наверняка бы не согласился. А вот Фессания… Это ведь ее он имел в виду, когда говорил о клубке змей.

– Вот и умник! – сказал подручный Пракса. – Веди себя достойно и благоразумно. Смирись. Не проклинай богов. Копи денежку и не ленись. Не суй нос куда не следует. Не ковыряй в зубах на людях.

Алекса вели в рабство.

Путь до дома в северном конце улицы Писцов, около стены храма Мардука, занял не больше пятнадцати минут. Сама улица Писцов считалась престижным районом и вела к вратам Борсиппа. Если бы дома помечались номерами, дом Фессании значился бы под первым.

Глухие, с острыми зубцами стены поднимались на высоту трех или четырех этажей. Соседние дома по обе стороны улицы Писцов тоже отличались большими размерами, 1-го следующие постепенно, от крыши к крыше, уменьшались, что создавало любопытный эффект: улица выглядела более длинной, чем была на самом деле. Стоявшие в конце ее врата Борсиппа находились, казалось, на самой точке схода, где-то рядом с бесконечностью.

Да, действительно номер один.

– Кто отец Фессании? – спросил Алекс.

– Для тебя она – «моя госпожа», – поправил его Пракс. – Привыкай к новому обращению.

– Ладно. Так кто отец госпожи Фессании?

– Во плоти он здесь не живет, – сказал Пракс, когда они прошли через ворота, охраняемые чернокожим привратником. – Так что об этом не беспокойся.

– Не живет во плоти? Он что, умер? Его сопровождающие рассмеялись.

Как обычно, окна выходили во двор со всех сторон. На постоялом дворе их закрывали занавески из плетеного тростника, здесь же отверстия в стенах не только имели деревянные рамы, но и были завешены вавилонскими шторами из вощеного тростника, соединенными таким образом, что их можно было сворачивать и разворачивать. Во дворе нашлось место пруду с рыбой, трем финиковым пальмам и смоковнице, а также айве и многочисленным горшочкам с красными и дамасскими розами, поливкой которых занимался слуга. Поскольку дом располагался на западной стороне улицы, правая часть двора в этот час томилась под солнцем, тогда как остальная пребывала в тени, и в этой тени сидел на каменной скамье рядом с раскрытым ящичком дремлющий старичок.

Подойдя ближе, Пракс потряс старика за плечо. В ящичке лежали маленькие свитки папируса, пузырьки с цветными красками, кисточки и набор иголок.

Появление Алекса не прошло незамеченным, и из окон на него уже посматривали любопытные. Две женщины в ответ на его взгляд глупо захихикали. В другом окне появилась и исчезла девичья головка. Служанки. А вот и Фессания, в окне третьего этажа. Алекс замахал ей рукой, и Пракс тут же ударил его по пальцам. Фессания продолжала смотреть.

– А? Что? А… Наконец-то, – проворчал старик. – Становись-ка, парень, на колени. – Алекс нехотя подчинился. – Немного поближе! Не вытягивать же мне руки!

– Что ты собираешься делать?

– Нанесу татуировку, что же еще? Львиную голову. Красным и синим. Знак этого дома. На левую щеку.

– На мою щеку?

– Таково желание госпожи Фессании. На щеке будет чуточку побольнее, чем на лбу, но я постараюсь не задеть главные нервы. Когда выкупишь себе свободу, приходи ко мне снова – выведу. Почти ничего не останется. А вот если сбежишь и тебя поймают, тогда уж поставят клеймо, а его никакой кузнец не сведет.

Мастер порылся в ящичке, нашел то, что искал, и, приложив трафарет к щеке Алекса, взял угольную палочку.

– Займет час, не больше.

– И не шевелись, – предупредил Пракс. – У меня другие дела, но за тобой присмотрит Аншар.

– Горшок слушается горшечника, – заметил его долговязый темнокожий напарник. – Ты же не хочешь получить иголкой в глаз.

На рисунок ушло несколько минут, после чего Алексу пришлось еще час стоять на коленях, пока старик неторопливо прокалывал дырочки в его щеке и втирал подозрительно похожую на яд смесь кобальта с кадмием. Кровь стекала по подбородку вместе с потом, и мастер периодически вытирал ее грязной тряпкой. Наблюдала ли за процессом Фессания, Алекс не знал. Иголки, казалось, проникали в нервную систему головы, словно старик снимал копию его мозга.

Наконец все закончилось. Мастер вытер иголки все той же тряпкой, убрал инструмент в ящик и, насвистывая под нос, удалился.

Алекс попытался подняться с колен, но Аншар положил тяжелую руку на его плечо.

– А теперь сделаем тебе стрижку раба.

Какая-то толстуха, по виду кухарка, принесла чашу с водой, кусок мыла, ножницы, железную бритву и тяжело опустилась на табурет. Защелкали ножницы. Вьющиеся кудри упали на землю. Заскребла по коже бритва. Потом женщина вымыла ему голову мылом, что-то поправила, и от прежней прически остался гребень на макушке.

– Следующая через месяц, – сказала она. – Но если волосы отрастают быстро, приходи через две недели.

Наконец-то Алексу разрешили подняться. Он даже сохранил то, что должно было стать бородой. Аншар указал на тростниковую дверь.

– Разденься и умойся. Я дам тебе юбку.

Часом позже в комнату Фессании ввели совсем другого Алекса: голого по пояс, в юбке, с бритой головой и татуировкой в виде львиной головы. Щека онемела, как будто к ней приложили лед.

Увидев его, Фессания даже захлопала в ладоши от восторга.

– Ты стал настоящим вавилонянином! Можешь идти, Аншар. Я сама объясню новому рабу его обязанности.

Они остались одни.

– Ты, кажется, не очень-то опечалена смертью Мориеля, – заметил Алекс.

– Я ужасно огорчена. Но хорошо уже то, что Мори смог кое-чему научить своих работников. По крайней мере я довольна париком, который заказала к свадьбе.

– К свадьбе?

Она поиграла серебряным гребнем.

– Да. И давай лучше поговорим об этом, чем о мертвом цирюльнике. Тем более что обстоятельства его… его… гм…

– О каких обстоятельствах ты говоришь? О тех, при которых его зарезали? О низком предательстве мага, которому вы заплатили – между прочим, моими деньгами, – чтобы узнать содержимое моего маленького свитка?

– Твоего! Ты ведь просто нашел его на улице, разве не так? – Фессания рассмеялась. – В любом случае, даже если он твой, подумай, кому принадлежишь ты сам?

Тем не менее Фессания не стала отрицать, что знает содержимое свитка, хотя Мориеля убили прежде, чем он успел поговорить с ней. Апекс сразу обратил внимание на это упущение.

– Раз уж я имею право выкупить свободу, то есть, полагаю, и законы, касающиеся собственности рабов.

– Конечно, есть. Только вот толковать закон можно по-разному.

– Не думаю, что тебе понравится, если я обращусь с жалобой именно по этому вопросу. Или расскажу обо всем твоему отцу.

Она отбросила гребень.

– Скорее всего ты увидишь его уже сегодня на вечерней молитве. Нужно согласовать дату свадьбы, так что он появится лично. И тогда, Мори, тебе многое станет ясно.

– Как ты меня назвала? – Фессания отвернулась к окну. – Ты назвала меня Мори. Не можешь забыть об ушедшем дружке? Но я для тебя новым Мори не буду.

– Верно, не будешь. Ты же ничего не знаешь, а он знал многое. – Она подошла к нему, окинула холодным взглядом и, подняв руку, дотронулась пальцем до татуировки на щеке. – Придется обходиться тем, что есть. Обучить тебя восхитительному искусству интриги.

– Тебе мало Пракса? Разве он не согласен выполнить любое твое поручение?

– Пракс по натуре немного пуританин. Моралист. Еще в большей степени, чем Аншар, которого к комментариям по поводу нравственности толкает отсутствие оригинальности. Пракс может невзлюбить тебя, сам не понимая почему. Но если прикинешься послушным, строго наказывать не станет.

Алекс сглотнул подступивший к горлу комок. Щека от ее прикосновения разболелась.

– Получается, мои нравственные качества недотягивают до стандартов Пракса?

– В тебе так много всего смешалось: недоверие, вероломство, амбиции. Ас сам знаешь кем тебя объединяют… некоторая тяга к мазохизму, подсознательное желание, чтобы люди наказывали и предавали тебя. В твоем случае это объясняется тем, что ты не оправдал надежд своего клана, ожидавшего от тебя чего-то большего. При этом тебе кажется, что наказания судьбы, которые ты сам навлек на свою голову, освобождают тебя отличных обязательств и дают право потакать затаенным порочным страстям, что возможно только в таком городе, как Вавилон.

– И это все?

– Кет. Оружием защиты от мира ты избрал холодную иронию, чтобы выглядеть сильным и искушенным, тогда как в действительности тебе недостает жизненного опыта. Одна из главных причин, почему ты с недоверием относишься к людям, почему не способен открываться и быть искренним, заключается в том, что для эгоиста не существует никого, кроме него самого. Другие люди всего лишь предметы, объекты. Единственный субъект, единственное «Я» – ты сам. Остальные существуют лишь постольку, поскольку нужны тебе или мешают…

– Я случайно не твое зеркало, Фессания?

– Ты должен называть меня госпожой. Сейчас ты мой предмет, моя собственность. Ты не способен отдаваться, но я сама взяла тебя. Помнишь, в храме Иштар я сказала, что молюсь за тебя. Теперь ты мой.

– Кстати, к вопросу о том, кто и как способен отдаваться. Этот твой муж…

– Твое остроумие оскудело так же, как и кошелек.

– Кто он?

Фессания улыбнулась.

– Думаю, мы друг друга стоим.

– Ты и он?

Она качнула головой.

– Ты, раб, и я. Так что будь моим зеркалом, и я тебя отполирую. Моего будущего мужа зовут Музи, он сын Гибила, финансиста. Гибил – человек очень богатый, хотя к деньгам пришел не совсем праведным путем. Музи немного глуповат, но компенсирует этот недостаток бравадой. Его страсть – охота на диких зверей. Здоров, хорошо сложен, настоящий молодой жеребчик. Укротить и обучить такого – чистое удовольствие. Я не буду вставать у него на пути, и то, что Музи не сможет покорить во мне, он компенсирует на охоте, убив львицу.

– Рискованное предприятие. Лев может откусить ему голову, оставив тебя богатой вдовой.

– Не дерзи.

– Извини. И, пожалуйста, отполируй меня еще немного. Расскажи, что такое было в том свитке, если из-за него пошли на убийство.

– Подожди, пока не встретишься с моим отцом. Любое событие лучше тысячи слов. Вот почему я приказала сделать тебе татуировку храмового раба. Эта татуировка – печать нашего с тобой частного контракта.

– Знак льва. А Музи охотник на львов.

– То, что и требуется. Он, наверное, воспринимает меня как трофей, добытый за счет его собственной смелости.

– Знаешь историю Андромеды? – спросил вдруг Алекс. – Андромеды Еврипида?

– Нет, а что?

Алекс, насколько это было в его силах, пересказал монолог Андромеды, в котором речь шла о доблести героев по отношению к женщинам.

Когда он закончил, Фессания захлопала в ладоши.

– Ты прекрасный раб! Надо будет дать тебе лютню, чтобы ты мог ублажать меня такими вот песнопениями. – Помолчав, она добавила: – Конечно, эгоист меньшего разряда всегда испытывает потребность втереться в доверие к тому, кто стоит выше. Ему важно восхищение других, чтобы иметь основание восхищаться собой. А теперь все, раб, ступай.

Получая тюфяк, Алекс узнал, что спать можно либо во дворе, либо возле кухни. Своей комнаты ему не дали, хотя свободные помещения должны были быть. Кухарка Мама Забала спала непосредственно в кухне, на полу около печи, в которой пекла хлеб, и места, где жарили на угольях мясо.

После легкого полдника, состоящего из чечевичной похлебки, ячменной лепешки и тарелки с неаппетитными на вид кусочками выловленных в реке раков, наступила сиеста, которую Алекс провел в тени фигового дерева. Во второй половине дня ему пришлось таскать воду, чистить медные сковородки и шелушить и молоть вручную зерно с помощью ступы из вулканического камня. Непрерывная болтовня Мамы Забалы позволяла получить некоторое представление о хозяйственной стороне домашнего быта, по крайней мере в той ее части, к которой имели отношение слуги, служанки, хромоногий, но еще бодрый привратник, обитатели конюшни и две кошки.

Упоминание Алексом новой госпожи вызвало уважительный и сдержанный кивок, а вовсе не доверительное изложение милых анекдотов, чего ожидал он от добродушной и словоохотливой кухарки в доме, где не было другой матроны.

Что же касается отца Фессании, то стоило Алексу затронуть эту тему, как на лице Мамы Забалы мгновенно отразилось суеверное благоговение, а глаза беспокойно заметались. Она погладила висящий на груди глиняный амулет, в котором с трудом угадывались стертые временем очертания слона.

Причина такого поведения кухарки прояснилась тем же вечером.

Услышав звучный удар гонга, Мама Забала торопливо вытерла руки.

– Пора в молельню, – объявила она. – Идем! Поешь потом.

Пройдя через двор, они оказались у широкой тростниковой двери, за которой открылось просторное, без окон помещение, скудно освещаемое несколькими лампадами. Служанки, привратник и Аншар уже стояли, преклонив колена, на набитых травой подушечках перед тяжелым и плотным черным занавесом. Расстеленный перед ним круглый, совершенно черный коврик создавал впечатление уходящей в глубь земли темной шахты. Ни статуй, ни каких-либо изображений богов, ни даров в виде жареного ягненка, вина или ячменной лепешки. Только занавес, коврик и курильница.

Мама Забала заставила Алекса опуститься на колени и сама сделала то же самое с неуклюжестью слонихи. Вошедшие вслед за ними Пракс и конюх торопливо приняли ту же позу. Пару минут спустя прибыла Фессания в белом шелковом платье. Обойдя собравшихся, она тоже встала на колени всего в трех-четырех локтях от черного провала. Алекс оглянулся по сторонам, надеясь увидеть ее отца, но никого больше не обнаружил.

Внезапно – по крайней мере для Алекса – Фессания воскликнула:

– Приди, Владыка Мардук, Маг Магов, Отец нас всех! Лугалугга! Думудуку! Бель Матати! Шазу! Туту! Сухрим! Захрим! Услышь нас, благослови нас, наставь нас.

Черный занавес отошел в сторону, и Мама Забала едва слышно охнула. За занавесом ничего не было – только темнота. В следующий момент на черном коврике возникла сияющая фигура. Нет, она не выступила из тьмы, но появилась мгновенно, ослепив своим блеском. Это был мужчина, самой неприятной чертой внешности которого представлялась борода, туго заплетенная в три косички. Казалось, с подбородка на грудь опускаются три косматых темно-каштановых щупальца. Из-за них он выглядел не столько человеком, сколько неким неведомым существом, древним и ужасным, питающимся посредством этих волосатых придатков. Голову венчала корона с тремя зубьями. Глаза – водянисто-голубые, нос толстый и короткий, губы широкие, мясистые, чувственные. Накидку украшали вышитые серебряные львы. Стоял он неподвижно, глядя прямо перед собой.

Фигура могла быть только holographos, наподобие той, что появлялась и перед Деборой. Элемент tekhne будущего здесь, в молельне вавилонского дома! Мало того, фигура не могла быть никем иным, как лишь отцом Фессании. И в то же время богом Мардуком в обличье своего верховного жреца!

И этот человек собирался жениться на Деборе, как он делал периодически, выбирая в супруги самую красивую женщину года.

Многое из того, что представлялось неразрешимой загадкой, стало ясно и понятно. Фессания управляет отцовским домом. Мардук здесь жить не может. Ежегодно, сочетаясь браком с очередной красавицей, он попирает и оскорбляет память о матери Фессании, кем бы и какой бы она ни была. Символически Мардук отвергает свою земную дочь. И при этом держит ее в полной своей власти.

Расстроить свадьбу отца – какой бы это был триумф! Конечно, Фессания не питала теплых чувств к новой невесте, к женщине, которой так восхищался Алекс. И когда скрываемое им вышло наружу, Фессания нанесла удар по Деборе, но не напрямую, а унизив Алекса. По крайней мере в сфере эмоциональных уравнений равновесие было восстановлено.

Однако, ведя одну интригу, Фессания столкнулась с заговором еще более глубоким и кровавым, связанным с tekhne и политическими играми реальных сил.

Фессания хлопнула в ладоши.

– Кинма! Туку! Аранунна! Иркингу! Лугалдурмах! Услышь нас, благослови нас, наставь нас.

Призрак Мардука переступил с ноги на ногу и сделал широкий жест руками, как будто собирая и прижимая к себе весь мир.

– Через десять дней я женюсь. Город будет обновлен! – [Голос, глубокий, хотя и несколько глуховатый баритон, исходил откуда-то из-за спины фантома. – Ты, моя земная дочь Фессания, выйдешь за Музи, сына Гибила, неделей позже и будешь жить в этом доме со своим мужем. Он – доброго племени. В нем есть сила! Ты выносишь и родишь сына, который будет расти в моем храме и унаследует мантию Мардука, когда я умру.

Даже в перламутровом отблеске сияния божественной фигуры было видно, как побледнела Фессания от гнева и изумления.

В следующий миг она уже стояла перед Мардуком.

– Повелитель, – произнесла девушка, и все, кто был в молельне, опустили головы, – мне приятно и лестно выходить замуж всего лишь через неделю после очередного праздника сластолюбия, коим мой отец утоляет свои похотливые желания, но с какой это стати мне еще и становиться племенной коровой? И разве я не имею права сама выбирать себе стойло и сама решать, где жить с моим новым бычком? И почему мой первенец – если таковой будет – должен быть отнят у меня, как когда-то и я была отнята у своей матери?

– Твоя мать была недостойной женщиной. Она пила, принимала дурман.

– Живя с тобой, Великий Владыка Мира, кто бы не предался тем же порокам?

– Молчи! Она препятствовала твоему развитию. Я спас тебя, потому что любовь моя к тебе была безмерна.

– Спас? Похитил! И беззаконно взял с собой!

– Здесь я – закон, и нет иного! Это все твои ранние воспоминания. Фантазии и выдумки пустые. Твоя мать была почти что сумасшедшей! Преступницей!

– Что ж, такова и я! Почти! Как дочь ее.

– Не забывай, ты также дочь моя. Сила твоя – от меня, слабость твоя – от нее.

– Уж красоту я, несомненно, унаследовала от нее.

– Я знаю, что ты унаследовала. Мозги у тебя есть. У Музи, сына Гибила, есть тело, мускулы, здоровье. Не притворяйся, что тебя что-то не устраивает. Я тебя знаю. И все устраиваю с пользой для тебя.

– Неужели? Какой же стыд, что все твои жены оказались бесплодны. Кроме одной, моей матери! Уж не сам ли ты, Великий Владыка, наказан за вину свою бессилием? Или жены твои рожали тайно лишь только бесполезных дочерей? – Фессания похлопала себя по узким бедрам. – Я умру при родах, произведя на свет лишь мертвый плод.

– Ты родишь сына. Об этом позаботится придворный греческий врач, у которого есть некий чудодейственный эликсир. Когда наступит срок, он сам разрешит тебя от бремени, изъяв ребенка через живот, без всякой для него – и для тебя – опасности. Уверяю тебя в этом как Лугалдурмах, пуп мира. Ты так меня назвала, призывая.

Настроение Фессании, похоже, изменилось. Она снова опустилась на колени.

– Великий Мардук, как я могу тебе не повиноваться? Все будет ровно так, как ты прикажешь. Атвоей невесте я даже приготовлю восхитительный подарок. Люблю тебя, Мардук. Чту и повинуюсь.

– Хорошо. Пусть Пракс известит Гибила.

Мардук исчез, погрузив молельню в темноту. Когда глаза привыкли к полумраку, занавес снова скрывал стену.

Фессания вышла. Алекс вскочил и последовал за ней, подгоняемый сочувствием и жалостью. Он догнал ее уже на середине двора. Сгущались сумерки, и в небе блестели россыпи созвездий.

Она обернулась.

– Как ты смеешь следовать за мной! Я прикажу тебя выпороть!

– Нет! Послушай меня, пожалуйста! Я понял!

– Понял меня? Как же мало ты понял! Что ж, кнут поможет осознать, сколь скудна твоя мудрость.

– Я понял, в чем смысл политической игры. Я знаю, почему убили Мориеля. И что происходит в Доме Суда!

Фессания замедлила шаг.

– Продолжай.

– Для чего мы здесь, если не для того, чтобы открыть наилучший способ выживания? Как выживет город. Как выживет культура и даже сама история. Разные цивилизации пробовали разные способы. Но все в итоге приходили к одному и тому же концу. Пыль скрыла цивилизации, потому что они не понимали протекающие в них процессы. Не были достаточно внимательны и бдительны. Взять, к примеру, египтян. Воли и энергии им было не занимать. А сколько сил, труда и упорства они вложили в будущее. Их династии продержались дольше других. Но они были слишком одержимы будущим после смерти. И в конце концов тоже пали.

– Лекции мне неинтересны. Переходи к делу. А не то прикажу сечь тебя каждый день.

Алекс торопливо сглотнул.

– Мардук и его люди решили, что ключ к выживанию – наследственный бог. Бог с человеческой кровной линией. Сын Мардука и его ежегодно сменяемой жены может стать только жрецом. Ранг он наследовать не может. А вот внук может.

– То есть мой отец хочет увековечить свою власть? Сохранить ее даже после смерти?

– Да, но это еще не все, хотя предполагаемое усиление власти Мардука уже вызвало мощное, но пока еще скрытое сопротивление. Наследственный высший бог плюс светская военная администрация – такова новая формула. Царь и двор – плюс бог-босс, представляющий одну-единственную династию. В настоящий момент разные боги, представляющие различные заинтересованные группы, уравновешивают друг друга. Каждый поочередно представляет Мардуку женщину, которая должна стать его женой. И все же я не думаю, что Мардук нацелился стать монотеистическим богом; чем-то подобным занимался фараон Ахенатеп, когда пытался подстроить систему управления.

– То есть другие боги тоже сохранят влияние, но в гораздо меньшей степени?

– Должны. Посмотри, как Шазар, жрец Сина, поддерживает твоего отца.

– А он его поддерживает?

– Конечно. И я скажу тебе почему. Каждый год тот или иной соперничающий бог представляет Мардуку избранную им невесту. Имея в своем распоряжении достаточно времени, он готовит ее так, чтобы она была лояльной прежде всего ему, а не Мардуку. По истечении срока она уходит в Дом Суда, где, как я полагаю, и принимаются судьбоносные решения. Там составляются гороскопы города, там сопоставляются планы и реальность, там формулы сверяются с результатами экспериментов. Так я думаю. Там умершая для мира бывшая супруга Мардука продолжает нажимать на кнопки. Возможно.

– Но зачем Шазару выбирать именно Дебору? Да, она привлекательная, но ведь он ее не готовил! Почему бы не представить Мардуку другую, ту, которая всему обучена?

– Возможно, все дело как раз в том, что Дебора новенькая. В некотором смысле невинна. Вероятно, другим кандидаткам Шазар не доверял. Может быть, подозревал, что женщины подпали под влияние враждебно настроенных магов, заранее рассчитавших, что в этом году наступит очередь храма Сина. Испугавшись, Шазар пошел на сотрудничество с Мардуком.

– И кто же еще участвует в этой удивительной интриге?

– Навскидку я бы сказал так: светские финансисты. В лице Гибила. Не исключено – придворный футуролог. Рано или поздно нынешнего умирающего царя сменит другой, но не кровный наследник, а его двойник. Мирской правитель умирает и умирает, но бог возрождается и возрождается. Такая вот модель.

Полагаю, дворец должен поддерживать твоего отца по крайней мере в интересах продолжения эксперимента – потому что Аристандр, похоже, уже проанализировал возможные сценарии именно такого развития. Да, конечно, теперь-то я понял! Дворец дал «добро» твоему отцу, но указание на существование более глубокого заговора стало для Аристандра новостью. Получается, что противодействующие плану маги действуют без ведома дворца.

Все более горячась, Алекс продолжал развивать мысль и не замечал, как пристально смотрит на него Фессания.

– Кто поддерживает магов? Какой-то другой храм? Проживающие в Вавилоне чужестранцы? А может быть, даже внешние силы? Фессания… Госпожа, мне нужно знать, что в этом свитке. Его ведь ввезли в город извне! Контрабандой!

Фессания схватила его за руку и дернула так, что он едва не упал.

– Что ты знаешь о дворце? – прошептала она. – Как узнал об Аристандре?

Вышедшие из молельни слуги столпились у двери. Держась подальше от неприятностей, они все же напряженно прислушивались к разговору их госпожи с новым рабом.

– Откуда ты его знаешь? – спросила Фессания, едва шевеля губами.

– Ух… видишь ли, прежде чем отправиться в Вавилонскую башню, я пошел посмотреть висячие сады. То, другое… В общем, я познакомился с царем и Аристандром. Аристандр узнал о свитке.

– Так вот кто были те двое! Я-то приняла их за обычных переодетых стражей. Оказывается, это люди из дворца. Проклятие! Никогда бы не подумала, что ты… – Она посмотрела на Алекса скорее с восхищением, чем с досадой.

– Мы оба ошибались. Я думал, Пракс ждет тебя, а не меня. Как он так ловко рассчитал время, чтобы нас перехватить?

– Я попросила какого-то нищего присмотреть за храмом Сина, – рассеянно объяснила Фессания. – Когда маги Шазара повели Дебору к Вавилонской башне, нищий прибежал ко мне. Сама не знаю, зачем я туда пошла. Увидела, что ты поднимаешься, и догадалась, что на постоялом дворе за тобой остались долги. Я знала, что уроки начнутся не раньше следующего дня, а подтолкнуть вавилонянина подать жалобу оказалось не так-то просто.

– Понятно. Значит, Дебора меня опередила. Только вот поднималась она даже медленнее, чем мы. Или останавливалась на сиесту.

– Мы? – спросила Фессания.

– Мы с Гуптой. Встретились случайно.

– Ты имеешь в виду того индийца, который был с тобой при выходе из башни? Пракс упомянул, что с тобой был друг, не пожелавший поделиться своим богатством. – Она в упор посмотрела на Алекса. – Кто он?

– Ах да, конечно, ты же не видела нас вместе, верно?

Со стороны их можно было принять за двух заговорщиков, и Фессания, должно быть, вспомнив, что вообще-то они не сообщники, даже если отношения начали склоняться в эту сторону, отступила на шаг.

– Кто такой Гупта? Что ему известно?

– Я… мы познакомились на постоялом дворе Камберчаняна. Рассказать про дворец я ему не успел – помешал Пракс.

– Если не рассказал раньше, то почему вдруг решил открыться потом?

– Э-э… видишь ли, один из тех воинов сказал, что я должен прийти утром во дворец.

– И ты надеялся, что вместо тебя туда отправится Гупта. Что он объяснит, в каком положении ты оказался, и попросит Аристандра вызволить тебя из рабства?

– Вроде того. Не могу сказать, что я все продумал. Фессания покачала головой.

– Аристандр не станет тебя вытаскивать. Если он считает, что я как-то замешана в этой игре – а я в ней замешана, – то ты нужен ему здесь. Лучшего агента не найти. Уверена, его люди скоро выйдут с тобой на связь.

– Не выйдут. Аристандр не знает, что ты меня купила. Знает только Гупта, но он не знает об Аристандре.

– На мой взгляд, придворному футурологу не составит труда вычислить, где ты находишься. В конце концов, выбор возможных вариантов невелик. Придется держать тебя в доме. – Как будто лишь теперь заметив столпившихся у входа в молельню слуг, Фессания вскинула голову и грозно крикнула: – А ну-ка за работу! У нас что, ужина сегодня не будет?

Слуги, подгоняемые Праксом, метнулись к дому, стараясь не попасться госпоже под горячую руку.

– Пракс, зайдешь ко мне позже!

Переход от шепота к оглушающему крику случился так быстро, что следующих слов Фессании Алекс не расслышал. – Что?

– Я сказала: благодаря тебе Аристандр знает, что свиток у меня.

– Он не знает, что в нем. – Нет.

– Я тоже. А тебе не приходило в голову, что маг мог отдать Мориелю чистый свиток?

– Из-за чистого свитка не убивают.

– Убить могли, чтобы избавиться от потенциального свидетеля. Чтобы припугнуть тебя.

– Свиток тот же самый. Я поставила на нем тайную метку. Но ход твоих рассуждений мне нравится.

– Спасибо. Так что там?

– Думаешь, я так тебе и расскажу? Чтобы ты при первой возможности передал донесение во дворец? Ну уж нет. – Она помолчала. – А почему ты думаешь, что я что-то знаю? Мори ведь убили раньше, чем мы успели поговорить.

– Ты бы не пришла на передачу сама, если бы уже не проглотила наживку. К тому же, когда мы разговаривали об этом в твоей комнате, ты не отрицала, что знаешь о содержании свитка.

– Верно.

– Будем надеяться, что тебе сказали правду.

– В этом я уверена. Сочинить такое никому бы и в голову не пришло, если… – Она тряхнула головой. – Нет, я не могу тебе доверять.

– Я не собираюсь ни о чем докладывать во дворец. Мне просто нужно знать. Для себя. Как ты не понимаешь! Этот свиток… я как будто попал в зависимость от него. С самого приезда в Вавилон. Он контролировал меня, заставлял делать то и это. – Алекс невесело рассмеялся. – Не поверишь, но я почти рад, что он наконец у тебя и что контролировать меня теперь будешь ты. По ее губам скользнула улыбка.

– Свиток, который контролирует… Лучше не скажешь.

– Да? Что ты имеешь в виду?

Объяснить Фессания не пожелала. Однако заметно смягчилась.

– Никогда бы не подумала, что ты сумеешь встретиться с царем, – задумчиво сказала она. – Расскажи мне о нем.

Чувствуя, что ему подбрасывают своего рода наживку, Алекс все же подробно описал свой визит к умирающему правителю. Фессания слушала внимательно, не перебивая, как маленькая девочка слушала бы любимую няню, рассказывающую на ночь сказку.

Когда он замолчал, она сказала:

– Музыка для бешеного танца, вот что такое наш маленький свиток. Партитура для всего города.

– Ты сказала «наш свиток», – негромко произнес Алекс.

– Наш. Твой и мой. Всех и каждого. Вавилон – огромный бордель, и мы в нем блудницы, все мы. Разодетые, раскрашенные, играющие отведенные роли блудницы. И это относится не только к храму Иштар или заведениям, где устраивают стриптиз. Ты – блудница. Царь – блудница. Я. И мой отец тоже станет ею, если согласится плясать под чужую дудку.

Из открытой двери кухни через двор потянулся запах жареного мяса. Появившаяся на фоне освещенного прямоугольника Мама Забала нетерпеливо прокричала в темноту:

– Алекс-раб! Поторопись!

– Иди и не забывай, что ты раб, – напутствовала его Фессания. – А мне еще надо поговорить с Праксом. Он примет меры, чтобы ты не сбежал и чтобы тебя не выкрали.

Она сказала это так, словно посвящала Алекса в свою тайну.