"Игрок" - читать интересную книгу автора (Сабатини Рафаэль)

Глава 4 Банк мистера Лоу

В последующие месяцы, ожидая подходящей возможности для воплощения своих идей, мистер Лоу знакомился с людьми, которые могли бы оказаться ему полезными при благоприятном повороте событий.

Близость к регенту широко распахнула перед ним и Катрин двери beau monde ^[24]. Она в полной мере наслаждалась светскими удовольствиями, отвлекаясь от своих печалей. В дополнение к славе своего мужа она пользовалась покровительством английского посла и его супруги. Но и сама она привлекала к себе внимание своей красотой и живостью, которые, казалось, сохранили свежесть ее юных лет. Постепенно она привыкла к парижской жизни.

Что касается ее мужа, то самыми близкими знакомыми ее мужа в эти дни были маркиз д'Аржансон, ставший его другом после памятного заседания Совета; герцог Антен, имевший честь быть единственным законным сыном госпожи де Монтеспан; граф Орн, обаятельный распутник, принадлежащий к одному из благороднейших семейств Европы; а также аббат Дюбуа, близость с котором была основана на единстве целей.

Дюбуа, отталкивающий портрет которого оставил нам герцог Сен-Симон в своих энциклопедических мемуарах, сильно отличался от трех других знакомых мистера Лоу. Самого низкого происхождения — сын аптекаря из города Брив-ла-Гайард — благодаря своему таланту, крепким паразитическим инстинктам и огромной наглости, он сумел выбраться, используя цепь счастливых случайностей.

Он был назначен чтецом для герцога Орлеанского еще в бытность его герцогом Шартрским. Тогда он ощутил, что стоит на нижней ступеньке той лестницы, с которой никакая сила больше не сможет его столкнуть. Он заслужил благодарность молодого герцога тем, что, преданно служа ему, сумел стать незаменимым в качестве проводника в мир низменных радостей, которые в общественном мнении несколько роняли большие и разнообразные таланты его ученика.

Так или иначе, теперь, когда Филипп Орлеанский стал регентом Франции и, отбросив незаконнорожденных кандидатов на трон, вероятным претендентом на престол, Дюбуа становился важнейшим человеком в государстве после герцога.

Его церковное звание было узурпировано им без всяких на то прав. Любому, кто не имел оснований гордиться своим происхождением, звание аббата служило небольшой компенсацией за это, отчасти скрывая социальное происхождение. На ранних порах это было для Дюбуа большим преимуществом. Его права на это звание основывались на том, что, учась в семинарии, которую он так и не смог закончить, он выполнял для Церкви незначительные поручения. Отсутствие сана священника отнюдь не уменьшало его желания сделать церковную карьеру.

Надеясь стать вторым Мазарини ^[25], который также не был священником, он вслед за ним мечтал носить красную шляпу кардинала. Для удовлетворения этого желания ему необходимо было достичь двух целей: получить политическое влияние и разбогатеть.

Первой он достиг, и сейчас его влияние быстро усиливалось. Что касается второй цели, то со свойственной ему проницательностью он увидел в Джоне Лоу обладателя того философского камня, в котором он нуждался.

Именно к нему обратился за помощью не менее проницательный Джон Лоу, когда, устав ждать удобного случая, он решил приблизить его сам.

Аббат жил в Пале-Рояле, в тех самых комнатах, которые он занимал когда-то, будучи скромным учителем у молодого герцога. Комнаты его были теперь прекрасно обставлены, а стол славился изысканностью. Это был сморщенный низенький человек в черной сутане и шапочке с худым заостренным лицом, покрытым глубокими морщинами, и впалыми щеками, словно у него отсутствовала значительная часть коренных зубов. Волосы у него были рыжие, глаза из-под красных век смотрели необычайно пронзительно. Очевидцы говорили, что он походил на сатирика Аруэ, которого опекала герцогиня Менская и который позднее называл себя господином де Вольтером.

Он принял мистера Лоу с радостными восклицаниями, придвинул ему самый удобный стул, приказал подать вино и предположил цель его визита:

— Тот, кто сидит дома, милый господин Ла, тот никогда не покорит мир. Мир не шлюха, и сам себя он не предлагает. Необходимо самому сделать первый шаг, чтобы заполучить его.

— Я это понял, — сказал мистер Лоу, — и пришел к вам, чтобы вы помогли найти повод оживить интерес регента ко мне.

— Повод! Поводы не находят. Их создают, — он взглянул на каминные часы из золоченой бронзы. — Даю вам десять минут, чтобы вы создали для себя повод. А потом отведу вас к Его Высочеству. Думаю, что человек с вашим умом всегда сможет оправдать свое вторжение.

На минуту задумавшись, мистер Лоу вспомнил об отвергнутой им просьбе графа Стэра оказать помощь, вспомнил его рассказ о событиях в Со,, когда аббат вводил его к регенту, он уже нашел требуемый для визита повод.

Принц был рад, когда удавалось нарушить этикет; он принял его без всяких церемоний в своей лаборатории, являвшейся, пожалуй, самой странной частью той обстановки, которой регент Франции окружил себя. Эта была комната с очень простой мебелью, заполненная фантастической формы ретортами, колбами в шкафах и другой таинственной утварью.

Его Высочество в накинутом поверх обычного наряда халате забавлял себя химическими опытами, которые наравне с оккультными занятиями и изготовлением ядов, прибавляли ему скандальную славу.

— Дорогой барон, вы сами позабыли про меня.

Начало было ободряющим.

— Я ждал приказов Вашего Высочества. Если я вторгаюсь к вам теперь, то только потому, что посчитал своим долгом донести до сведения Вашего Высочества то, о чем недавне узнал.

— К чему говорить о вторжении? Я просто занимался приготовлением отвара из трав. Если я, — засмеялся он, — не увлекаюсь главным искусством алхимиков — получением золота, то это оттого, что я больше верю в ваше искусство. Но присаживайтесь, барон. Вот сюда, — он указал на трехногую табуретку, а сам занял место на краю стола. — Итак, какие новости вы принесли мне?

Мистер Лоу, про себя стыдясь своей неизобретательности, мересказал то, что ему было известно о событиях в Со, не открыв, однако, источника этой информации.

К удивлению и облегчению мистера Лоу регент довольна рассмеялся:

— И это все? Да пусть интригуют сколько угодно, раз им это нравится. Лучше интриги этого инвалида с его карлицей, о которых мне сообщают, чем стишки, в которых пытаются задеть меня. Один из таких стихоплетов, отвратительный хитрый тип по имени Аруэ, — настоящее дерьмо, — сидит теперь в Бастилии. Жаль наказывать людей за гадости, придуманные cabotine ^[26], но что поделаешь.

Презрительные слова, с какими Его Высочество говорил о герцоге и герцогине Мен, не называя их иначе как инвалидом, поскольку герцог хромал, и карлицей, так как герцогиня была ростом с ребенка, он перенял от своей весьма острой на язык матери, которая была родом из Баварии.

Когда мистер Лоу посчитал уместным сообщить, что в этих интригах принимает участие испанский посол, регент беззаботно рассмеялся:

— Сельямаре! Ба, старый негодяй вдохновился благосклонностью ее сиятельства. Однако у него своеобразный вкус. Да он просто ломает комедию, чтобы польстить ей. Я ценю вашу озабоченность, барон, но не стоит, не стоит это дело вашего времени. Вы меня прямо разочаровываете. Ваше появление возродило во мне надежду, что у вас появились идеи, которые смогут наконец убедить Совет. Кстати, о деньгах. Я слышал, несколько дней назад вы облегчили графа Орна на пять тысяч луидоров? Красивая такая, круглая сумма. Он вам ее вручил?

— У меня его расписка.

Регент захохотал:

— Ну, конечно же, вы так верите бумаге. Я хотел бы, чтобы вы убедили мой Совет поступать также.

Вот оно, подумал мистер Лоу. Лучшего шанса не будет.

— Тщетно спорить с упрямцами, но я мог бы убедить их примером.

— Примером? — регент с интересом смотрел на него. — У вас есть какой-то образец на уме?

У мистера Лоу был такой образец.

— Разрешите мне основать частный банк на свои страх и риск, и я смогу переубедить Совет.

— Частный банк? — регент задумался, почесывая подбородок. — На это понадобятся деньги, друг мой.

— Шести миллионов должно хватить для начала.

— У вас есть шесть миллионов?

— У меня два. Я выпущу банкнот еще на два. Первые два, золотые, будут служить для них гарантией. Итого — четыре. Оставшиеся я смогу получить совсем просто.

— Как?

— Выпущу облигации, скажем, стоимостью пять тысяч ливров каждая.

— А кто их купит?

— Те, у кого хватит ума мне поверить.

— А если во Франции не окажется таких умников?

Мистер Лоу объяснил, что у него есть способы вызвать спрос. Он сделает так, что за эти облигации золотом будет платиться только четверть цены, а три четверти — государственными обязательствами. Эти обязательства он будет принимать по их номинальной стоимости даже если в момент сделки они будут в два раза дешевле. Это сразу сделает его облигации привлекательными для тех, кто имеет государственные обязательства. А для регента этот план привлекателен тем, что дает возможность в перспективе поглотить часть государственных обязательств, снизив таким образом внутренний долг Франции. Но это не все. Банкноты он обязуется обменивать на золото по той цене, которую они имели в момент выпуска. Будучи лучше защищены от подделки, чем звонкая монета, они просто обязаны начать вытеснять ее из оборота.

На регента это произвело впечатление. Он подробно обсудил детали всего проекта, восхищаясь мудростью и предусмотрительностью мистера Лоу. В конце беседы он пообещал выдать ему разрешение на создание частного банка, который, в конце концов, ни в коей мере не сможет скомпрометировать государство.

Мистер Лоу отбыл вполне довольный, немедленно вызвал в Париж своего брата и, не ожидая его прибытия, начал подыскивать подходящее для банка помещение.

Он нашел его на улице Кенкампуа. Это была довольно широкая улица, примерно четыреста ярдов в длину, расположенная между улицами Сен-Мартен и Сен-Дени. У нее была посредственная репутация, так как здесь в основном жили менялы, ростовщики и люди, считавшие себя банкирами, но по сути являвшиеся ростовщиками. Дом, который он нашел, был, тем не менее, просторным, с большим числом комнат. В начале мая 1716 года он получил разрешение и открыл Генеральный Банк под опекой самого регента.

Банк тут же стал предметом ненависти со стороны Ноая, поскольку тот решил, что это первый шаг к получению мистером Лоу финансовой власти в стране, особенно если учесть расположение к нему регента. По наущению герцога газетчики начали формировать общественное мнение. Они оплевывали эту затею как могли. «Газетт де ла Режанс» приглашала весь свет посмеяться над безрассудством, обреченным на провал.

Тем не менее Банк начал пролагать свой путь. Мистер Лоу знал, что делать. Его проценты по вкладам и при обмене денег были такими выгодными, что менялы с улицы Кенкампуа почувствовали опасность остаться без дела. Достаточно низкими были и проценты при ссуде денег под залог. Первый выпуск банкнот вызвал недоверие, однако постепенно к ним привыкли, так как банкноты были удобнее, особенно при переводе денег.

В усилении доверия к банкнотам сыграло роль и правительство, сделав их средством для своих платежей. А когда народ убедился, что банкноты можно тут же поменять на золото, доверие к ним стало полным. В конце концов, когда стало ясно, что банкноты мистера Лоу не подвержены колебаниям в курсе звонкой монеты, которые ужасно дезорганизовывали торговлю, они стали предпочтительнее, чем золото, и люди понесли золото в банк, чтобы обменять его. В конце года банкноты уже ценились выше самого золота на десять процентов.

Газетчики поутихли. «Газетт» больше не тыкала пальцем в ненормального, а признавала, что банк богатеет.

Замиравшая было торговля начала подавать признаки жизни благодаря помощи мистера Лоу. Производители начали увеличивать выпуск продукции, пользуясь займами для приобретения сырья и найма рабочих. И это был триумф игрока, который, основываясь только на своих расчетах, был готов уравновесить риск потери в одном месте явным выигрышем в другом.

Когда в конце года он объявил дивиденды в размере восьми процентов, доверие сменилось ликованием. Стоимость банкнот относительно звонкой монеты поднялась еще выше. Имея капитал в шесть миллионов теперь уже чистым золотом, мистер Лоу посчитал возможным увеличить его в десять раз за счет выпуска новых банкнот. С таким капиталом он начал расширять финансирование торговцев, а также распространил свою деятельность на провинцию, открывая там отделения банка.

Пример создания банковской системы показал ее преимущество над школой Самуэля Бернара, считавшего, что она является просто азартной игрой, могущей легко разорить участников.

Регент по-родительски гордился Генеральным Банком, и Ноай чувствовал все возрастающую опасность для. своих амбиций. Он рассматривал свое президентство в Совете как площадку для занятия вожделенной должности первого министра, и если бы он слетел со своего поста сейчас, то его шансы на министерское кресло были бы резко снижены. Вооружившись аргументом финансистов, он решил попытаться устроить подкоп под основание банка. Он убедил Руйе дю Кудре и даже д'Агессо идти с ним до конца.

«Долг и честь едины, — был его призыв. — Надо изгнать этого авантюриста, этого игрока, который имеет наглость внедрять мораль, царящую за карточным столом, в банковское дело Франции.»

Под этим благовидным предлогом он начал настраивать против иностранца и парламент.

Но мистер Лоу не оставался сторонним наблюдателем этих интриг. Видя опасность со стороны Ноая, он решил устроить небольшой контр-подкоп.

Начал он с Дюбуа, который уже получил от него в подарок значительное число облигаций Банка. Кроме того, хорошо представляя, что цели Ноая враждебны его собственным, он был заинтересован в поддержке банкира.

Широкий рот этого Ришелье в зародыше растянулся в ухмылке:

— Положитесь на меня, барон. Немного терпения, и мы разделаемся с господином Ноаем. Два человека в Совете уже за нас. Первый — д'Аржансон. Я знаю, вы с ним ладите. Пожалуйтесь ему на д'Агессо. Он главный союзник Ноая. Уничтожим д'Агессо, и Ноай наполовину обескровлен. А для уничтожения д'Агессо лучше д'Аржансона вам не найти. Маркиз мечтает занять пост канцлера. Так что смело вербуйте его. Потом Сен-Симон. Он смертельно ненавидит Ноая и уже поэтому поддержит нас. Подумаем и о других, а пока поговорите с этими двумя.

Мистер Лоу повидал д'Аржансона в тот же день и пожаловался на враждебность канцлера.

— А, д'Агессо! — засмеялся тот. — Способный человек, но ужасно боится герцогов. Это его ахиллесова пята. Ноай может делать с ним, что ему угодно. Дорогой мой Ла, я думаю, что регенту следует быть начеку с этими сплетниками. Это в моей сфере деятельности как генерал-лейтенанта.

Чтобы подружиться с Сен-Симоном, когда-то сторонником признания банкротства страны, достаточно было только сказать о неприязни со стороны Ноая.

— Честно признаюсь, господин Ла, я в отношении финансов профан. Вообще-то французскому дворянину здесь не за что краснеть. Но я верю тем, кто в этих вопросах разбирается. А они говорят, что созданный вами Банк свидетельствует о ваших необычайных способностях. Не следует на мой взгляд позволять, чтобы враждебность со стороны господина де Ноая могла нанести вам ущерб. Я обязательно выскажу это Его Высочеству.

— Вы мне оказываете честь вашей поддержкой, господин герцог, — польстил ему мистер Лоу.

И вот, когда регент издал указ, обязывающий сборщиков податей получать их в банкнотах Генерального Банка, а парламент неожиданно взбунтовался, отказавшись этот указ утвердить, Дюбуа, тайный ментор и доверенный агент регента, посчитал своим долгом известить того, что главным возмутителем в парламенте был Ноай. Одновременно маркиз д'Аржансон в качестве королевского генерал-лейтенанта с сожалением известил регента, что у него есть информация о том, что господин де Ноай пытался организовать обструкцию королевского указа и, таким образом, виновен в измене. Наконец, господин де Сен-Симон с потемневшим строгим лицом высказал Его Высочеству свое мнение о том, что герцог де Ноай принимает большее, чем уместно для дворянина, участие в финансовых вопросах, с другой стороны, смыслит он в них не больше, чем обыкновенный дворянин.

Каждого Его Высочество внимательно выслушал и поблагодарил. Все были удивлены, что он сделал это без обычной легкости. Уверившись после этих бесед в своей правоте, регент именем короля потребовал от парламента утвердить его указ без обсуждения и проволочек. Ноай и его сторонники не решились при такой настойчивости регента требовать, чтобы парламент ждал решения Совета. Напуганный суровым тоном регента и собственным безрассудством, парламент капитулировал, затаив против Лоу глубокую ненависть.

Довольный мистер Лоу рассказал эти новости своему брату, который работал теперь на улице Кенкампуа.

Уильям Лоу обрадовался:

— Я думаю, это великолепно. Теперь твоя работа завершена.

— Завершена? — мистер Лоу улыбнулся и покачал головой. — Мы только расчистили стол для игры, в которую я надеюсь сыграть, когда сдадут карты.

Воодушевление брата сникло. Он был осторожным человеком.

— Разве нам не хватит того, что мы имеем? Все так здорово идет. У нас великолепная система кредитов. Ты распоряжаешься шестьюдесятью миллионами, и им остается только прирастать. Чего же тебе не хватает?

— Упаси Бог, Уилл, разве я просто мелкий лавочник, зарабатывающий на пропитание? Да ты, кажется, еще не знаешь меня. Разве я забочусь о деньгах? Мне нужна сама игра. И я еще никогда не играл с такими ставками, как собираюсь.

Уилл, лишенный темперамента игрока, посмотрел на него отстраненно.

— Я думаю, Джон, что должен был бы любить тебя, даже если бы ты не был моим братом. Но не скрою от тебя, бывают времена, когда ты кажешься мне почти отвратительным.