"ЭДЕМ-2160" - читать интересную книгу автора (ПАНАСЕНКО Григорий)

Глава 25

Саймон закончил аккуратно раскладывать по стопкам дискеты и папки и посмотрел на проделанную работу. На столе было пусто как никогда. Отрывной календарь он выкинул в утилизатор, а последние черновики сжег в большой пепельнице: она еще дымилась. Персональный компьютер был опечатан и отключен от сети. Вызвав по селектору секретаршу, Саймон попросил:

— Аннулируйте, пожалуйста, все визиты на завтра и переадресуйте их мистеру Вайссу.

— Разумеется, мистер Мерфи.

Саймон отключил селектор. Сев в кресло для посетителей, он чужим взглядом окинул кабинет, который был для него, по сути, домом долгие годы. Тяжелые бордовые шторы были сейчас раздернуты и мелкие пылинки золотились в лучах послеполуденного солнца, косо падавших на темно-бордовый ковер. В углу стоял большой книжный шкаф. За стеклом тускло бронзовели корешки большой медицинской энциклопедии и полное собрание сочинений отца евгеники Мерфи МакДауэлла.

Пол часа назад Саймон хотел взять их с собой, но сейчас подобное желание почему-то не возникало. Зато в сумке лежала старая, еще две тысячи двадцатого года выпуска, Библия, подаренная ему отцом. Сегодня Саймон просмотрел последние данные недели. К его удивлению ни один из красных статусов не был подтвержден, и теперь на душе у него было спокойно.

Завтра с утра Совиньи прочитает заявление. Он, конечно, не подпишет его и Саймону придется пройти комиссию, но его это уже не пугало. С евгеникой было покончено. У него еще не было никаких планов на будущее: впервые в жизни он ничего не распланировал и не решил заранее, но и это не вызывало у него никакого беспокойства. Саймон чувствовал, что искомое решение вот-вот готово созреть. Надо только немного подождать.

Но здесь мысли Саймона неожиданно пересекла тень: на глаза ему попалась фотография двухлетней давности, где на фоне парадного входа в здание евгенического центра были запечатлены все старшие сотрудники. Это не было ностальгией, нет, что-то другое зацепило его взгляд. Присмотревшись получше, Саймон вздрогнул: рядом с ним, справа, на снимке стоял серьезный, уже стареющий мужчина с высоким открытым лбом – Пьер Верт. В его взгляде была какая-то обреченность, словно уже тогда он предвидел свое будущее.

Была ли это его ошибка глупостью, или он осознавал, что всего лишь обрекает и себя и ребенка на наказание? Саймон не мог сказать точно, как и не мог сейчас сказать, какова была доля его, Саймона, вины за случившееся с Вертом. Впрочем, Верт сделал выбор сознательно. Чем он руководствовался? Ведь это донкихотство чистейшей воды – противостоять системе. И все же, как это ни странно, Саймон знал в глубине души, что Верт в чем-то превзошел его, что это искомое решение, которого он ждал долгие полгода, было с его коллегой всегда. Пусть для многих Верт проиграл, сделав неверный шаг, на самом же деле он сделал свой выбор, оставшись человеком, а не винтиком машины.

Солнечный луч добрался до хромированного циферблата часов с изображением символа евгеники, и в тишине прозвучало четыре мелодичных удара: рабочий день закончился. Сняв с вешалки пиджак, Саймон взял портфель и, не оглядываясь, вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь. На столе остался лежать ключ от комнаты.

Прямо с работы, прихватив с собой лишь небольшую сумку, Саймон отправился на вокзал. Билет он купил на месте, так как оставил ноутбук на рабочем столе в кабинете. В здании вокзала толпились многочисленные пассажиры: погода была нелетной и многие северные направления были временно отложены.

Саймон притушил окурок в пепельнице подлокотника и вспомнил последний разговор с Джулией. Она с Петером уехала к родителям в Штудгарт: у сына были летние каникулы, а она искала новое место работы. Ей пообещали неплохой заработок и карьерный рост. О решении Саймона бросить евгенику она еще не знала. Разговор получился пустой, почти формальный, и Саймон поспешил его окончить, сославшись на занятость. А сейчас он тянул время в ожидании пневмоэкспресса на Глазго.

Прошло уже полгода, как Саймон похоронил отца, и теперь он ехал на могилу к нему и матери. Тоже для него потерянной – навсегда.

Элоиза обещала быть там с новым мужем и детьми. Саймон уже договорился о памятнике. В мыслях он вернулся к тому дождливому мартовскому дню, когда холодные тяжелые капли размывали в грязь свежую землю кладбища, а сам он тер и все не мог оттереть эту самую землю с рук. А рядом безутешно плакали сестра и мать. Саймон стряхнул наваждение.

...- Сейчас я предоставлю слово самому организатору проекта Эйнджилу Блексмиту. Прошу вас, сэр. Изложите подробнее нашим телезрителям суть новой государственной программы.

Саймон заинтересованно посмотрел на экран монитора, где появилось знакомое лицо старого друга с уже наметившимися чертами властности. Эйнджил важно кивнул и обратился к невидимой аудитории, пристально вглядываясь в камеру:

— Друзья! Мы с вами стоим на пороге величайшего события в истории.

Саймон про себя удивился – обычно Эйнджил прибегал к сарказму, но не к патетике. Надо же, как он изменился.

"Похоже, он становится тем, кем был я", – с легким интересом подумал Саймон. Тем временем новоиспеченный координатор межзвездной экспансии продолжал:

— Возглавленная мной организация, Совет по колонизации при российском императоре, объявляет о начале набора добровольцев, которые примут участие в Первой межзвездной экспедиции. Нам нужны специалисты всех профилей, поэтому критерии отбора самые широкие. Осваиваться в новом мире будет тяжело, но и мы ждем лишь тех, кто готов к трудностям, а не едет на готовое. По всей планете в ближайшее время будут открыты десятки центров, куда вы сможете прийти и записаться. У нас есть места для всех. Жители Бирмингема, Санкт-Петербурга, Новосибирска, Токио уже обратились к нам, там работают первые комиссии по приему волонтеров. Мы ждем вас!

— Большое спасибо, мистер Блексмит. За более подробной информацией вы можете обратиться на официальный сайт министерства. Там же вы найдете полный перечень требуемых профессий. Ну а сейчас, к другим новостям дня. Обстановка вокруг антиевгенических бунтов после заявления министра Блексмита подвигнулась в сторону улучшения: большинство террористических организаций заявило о временной приостановке своей деятельности. Министр по чрезвычайным ситуациям Испании...

Саймон задумчиво закурил еще одну сигарету.

Утренний туман уполз в низину, и косые солнечные лучи осветили темную зелень дубов и яркие резные листья кленов. День был удивительно теплым даже для августа. У небольшого серого надгробия с двумя голографическими фотографиями стояла высокая стройная дама в черном с откинутой на поля шляпки вуалью, держа под руку одетого тоже в черное мужчину. Сбоку от нее стояли два молодых человека в таких же глухих черных костюмах, как и их отец. Саймон, отодвинув ветку разросшегося мирта, ступил на усыпанную мраморной крошкой кладбищенскую аллею. Под его ногой хрустнула ветка, и женщина испуганно обернулась:

— Саймон?

— Здравствуй, Элоиза, – он подошел и обнял сестру.

Она уткнулась лицом в лацкан его пиджака и беззвучно заплакала. Саймон неумело погладил ее по плечу.

— Ах, Саймон! Спасибо за то, что ты приехал. На фотографиях они получились как живые, – сестра вынула кружевной платок и вытерла глаза.

Саймон украдкой бросил взгляд на племянников, с интересом изучавших соседние надгробия. Муж Элоизы недовольно засопел над ухом:

— Дорогая, нам пора. Мы должны посадить мальчиков на самолет.

— Встретимся вечером, – сказал Саймон, нежно отстраняя сестру, и, повернувшись, пошел прочь.

По старой памяти он нашел дорожку через вязовую аллею к старому католическому костелу. Вопреки его ожиданиям, он был ухожен, а новый молодой пастор только что отпустил прихожан.

Саймон вступил под темные своды старинного здания. Далеко впереди ровным светом горели свечи и стояло высокое резное распятие с умиротворенным ликом Христа. Саймон подошел к алтарю и заглянул снизу вверх в лицо Спасителя. Но тот смотрел куда-то вдаль, не замечая его.

— Вы пришли на исповедь, сын мой?

От неожиданности он вздрогнул и повернулся, в упор взглянув в глаза священнику.

— Да, – ответил Саймон, краем сознания с удивлением прислушиваясь к своим словам.

— Идемте, – священник повернулся и пошел в сторону исповедальни.

Саймон последовал за ним.

— Я пришел покаяться в грехах, – тусклым голосом сказал он, покосившись на размытый силуэт пастора за решетчатой стеной.

— Сюда все приходят именно за этим.

— Я пришел покаяться в убийстве.

Силуэт за стеной замер.

— Вы уверены, сын мой? – осторожно спросил пастор.

— В том, что я убийца? А как еще назвать человека, отправляющего на смерть тысячи неродившихся детей?

— Вы инженер-генетик? – облегченно вздохнул пастор. – Сейчас многие из вас приходят каяться.

— Я руководитель центра в Брюсселе.

— Да, я вас понимаю. Это высокая ответственность.

— Но и не меньший грех, – Саймон опять посмотрел на разделявшую их стенку.

— Я рад, что вы сами готовы покаяться. На это нужна большая воля.

— Но отче..., – Саймон запнулся.

— Я знаю, вы хотите совета, – в голосе священника послышалась грусть.

— Пожалуй, да. Скажите, что мне делать теперь? Всю жизнь я принимал решения сам, но сейчас, когда это так необходимо, я ничего не могу придумать. Мне нужна ваша помощь.

— Я могу отпустить вам ваши грехи, но не мне решать за вас ваш жизненный путь. Обратитесь к Богу.

— Не вы первый мне это советуете, но где его найти?

— Ищите его в себе. И в Библии. Ну, а я сделаю свою часть работы. Встаньте на колени, сын мой.

Саймон повиновался. Холодный каменный пол обжег и пробрал до костей. В тесной каморке исповедальни, скорчившись, бывший инженер сомкнул руки и склонил голову. Прочитав короткую молитву, пастор осенил Саймона крестом и добавил:

— Я отпускаю вам ваши прегрешения во имя отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

— Спасибо, отче.

— Благодарите Бога.

Саймон поднялся и молча вышел из исповедальни. Он уже знал куда ему идти, решение пришло и в душе его было чисто и светло.

На пути на вербовочный пункт Саймон разглядывал старый Ковентри, родной город, где прошли его детские и школьные годы. Где-то здесь жила и его первая любовь – девочка с зелеными глазами и русой косой, та, которой он так и не решился признаться перед отъездом в университет. И возможно Саймон попытался бы найти этот дом с настоящей черепичной крышей и каминной трубой, и многие другие достопамятные местечки, но сейчас его вела цель, его решение не давало ему и минуты покоя. Вскоре старинные окраины города закончились, маленькие игрушечные домики с травяными лужайками заслонили бетонные великаны в сверкающем на солнце стекле.

В вербовочном центре было тихо, хотя люди постоянно выходили из кабинетов или, проходя через холл, останавливались у бюллетеней, чтобы выискать в них что-то полезное для себя. Саймон, не задерживаясь на входе, прошел в приемную, где его встретила секретарша.

— Вашу идентификационную карту, пожалуйста, – девушка по ту сторону стола взяла протянутую Саймоном карту-дискету и вставила ее в прорезь дисковода.

Монитор мигнул, выдавая данные.

— Саймон Мерфи, – прочитала она вслух. – Квалификация: врач-евгенист, терапевт.

— Да, все верно, – подтвердил Саймон.

— Вы хотите наняться на корабль по первой специальности? – девушка подняла на него глаза, украшенные по последней моде контактными линзами с вертикальными "зрачками": Саймон поежился.

— Нет, – после секундного замешательства сказал он, девушка выжидательно замерла над клавиатурой. – Я хочу наняться врачом-терапевтом.

Махнув обесцвеченными ресницами, она бодро настучала что-то на клавиатуре.

— Вы выбрали планету, на которую собираетесь лететь? – девушка одарила его улыбкой.

— Ригель-III, – твердо ответил Саймон.

Секретарша подтвердила требование.

— Куда мне теперь? – растерянно спросил Саймон.

— Пройдите в двести четвертый кабинет и получите ваши подъемные, – она уже потеряла к посетителю всякий интерес.

Вежливо поблагодарив, Саймон вышел в коридор, радуясь, что избежал второй встречи со взглядом девушки. Вслед за ним в комнату зашел следующий волонтер. Поискав взглядом табличку с номером двести четыре, Саймон отправился вглубь по коридору.

В двести четвертом кабинете ему не глядя протянули электронную кредитную карту, где было что-то около трех тысяч. Серый клерк в невзрачном костюме посмотрел мимо Саймона и поинтересовался, долго ли тот еще будет занимать его рабочее время. Раньше подобное хамство вызвало бы у Саймона бурю гнева и клерку пришлось бы пожалеть обо всем сказанном, но сегодня ему было безразлично: клерк оставался здесь, а у него впереди цель. Он оправдает данный ему еще один шанс. Вся его оставшаяся жизнь будет искуплением за грехи. Клерку этого не понять.

Подъемных оказалось достаточно много даже для того, чтобы отослать часть денег Джулии и Питеру. Для этого надо было найти отделение банка и Саймон вышел на улицу. По асфальту частили пятнистые тени от крон огромных ильмов, росших по обочине. Ближайший банк оказался в двух кварталах, но Саймон так и не дошел до него. В небольшом переулочке, сохранившемся с незапамятных времен, он увидел невысокий шпиль и дубовые ворота монастыря. Старая каменная кладка стен была похожа на те, что рисовали в иллюстрациях на тему римского владычества на берегах Альбиона. Седой мох, чудом уцелевший в сердце огромного мегаполиса, неровными космами свисал из щелей между известняковыми глыбами.

Ворота оказались приоткрыты и Саймон вошел в монастырский двор. В храме шла служба, на обедню собрались почти все монахи и немногие прихожане. Над темным шпилем золотился крест и рука Саймона сама вспомнила знакомое еще с детства движение: осенив себя крестом, он вошел под свод. Переход из яркого солнечного дня в полумрак сырого здания заставил Саймона прислониться к стене. Чуть погодя, когда глаза привыкли к скудному освещению, создаваемому десятками свечей, он прошел вглубь и остановился у прохода в боковой неф. Служба судя по всему началась уже давно и сейчас подходила к концу. Прихожане по одному выходили, растворяясь в ярком проеме двери.

И только здесь и сейчас Саймон понял, что его искупление пришло, он нашел свой путь, тот, который ему подсказал Бог внутри.

Когда служба окончилась, Саймон приблизился к настоятелю монастыря, и тот обратил на него внимание:

— Вы что-то хотели спросить?

— Да, отец-настоятель, – Саймон не испытывал ни тени сомнения.

— Я понял это еще во время службы, – ответил аббат, широким жестом приглашая его за собой.

— Я хотел бы стать послушником, – пояснил Саймон свою настойчивость, когда они уже сидели в рабочем кабинете.

Аббат удивленно поднял брови:

— Вы уверены в своем решении? Это очень серьезный шаг.

— Да, я абсолютно уверен.

Саймон приготовился защищать свое решение, но аббат лишь спросил:

— Кем вы были раньше?

Саймон заметил, что вопрос был задан так, как будто ему дали добро.

— Я руководил евгеническим центром.

Аббат понимающе кивнул:

— Я так полагаю, вам уже отпустили грехи. Но вы жаждете большего. Вам нужно искупление.

Саймону стало немного неудобно под всепроникающим взглядом настоятеля, но он пересилил себя и ответил утвердительно.

— Искупление дается не всем и не всегда при жизни. Но, я приветствую ваш шаг, – аббат достал большую тетрадь в кожаном переплете и взял ручку.

Не отрываясь от письма, он спросил:

— И все же, зачем это вам именно сейчас? Ведь люди идут к подобному годами.

— Видимо я тоже неосознанно долгие годы шел именно к этому решению, – ответил ему Саймон и добавил. – Через неделю я отправляюсь на Ригель-III.

Аббат оторвался от своего занятия и с удивлением посмотрел на собеседника:

— Этот день воистину счастливый, и Господь услышал мои молитвы. Вы посланы провидением. Отец Маккензи отправляется с миссией туда же, но нам крайне необходимы умные люди. Подождите, я попрошу его зайти к нам. Позже мы все обсудим.

Аббат вызвал по селектору послушника и отправил его с поручением. Через четверть часа, когда Саймон и настоятель распивали по второй чашке чая, в кабинет вошел уже немолодой, худощавый мужчина, вежливо поприветствовавший присутствовавших.

— Знакомьтесь. Наш будущий послушник и ваш первый помощник брат Мерфи, – на словах помощник и брат аббат сделал ударение.

Маккензи внимательно посмотрел на Саймона и протянул руку.

— Брат Мерфи врач и бывший евгенист.

— Теперь я вспомнил, где я вас видел, – голос отца Маккензи оказался на удивление приятным и успокаивающим.

— Так вот, – аббат протянул запечатанный конверт второму священнику, – сегодня, здесь он примет пострижение. А на Ригеле-III вы особым распоряжением Церкви, кстати, оно в конверте, возведете его в сан. Нам нужны образованные люди так далеко от нашего престола. Пусть брат Саймон станет вашей правой рукой. А сейчас помогите ему с обрядом.

Хотя это был сон, но Саймон чувствовал, как острые камни и длинные шипы впиваются в его тело. Раздирая спутанные заросли, он шел на шум далекой реки. Он не знал зачем, но упрямо пробирался вперед. Деревья норовили хлестнуть по глазам веткой или подставить узловатый корень, несколько раз Саймон спотыкался, разбив в кровь колени. И хотя в лесу был полумрак, он чувствовал на затылке палящий зной солнца.

На одной из лесных прогалин мелькнула каменная чаша, и Саймон бросился к ней в надежде утолить жажду, но в ужасе отшатнулся, увидев свежую кровь: она двумя широкими струями изливалась в каменное чрево из пастей двух обвивших чашу змей. Саймон бросился бежать. Леденящее шипение змей придало ему силы.

Неожиданно деревья расступились, обнажая каменный скелет склона. Далеко внизу весело шумела горная река, и он, стеная и прихрамывая, стал спускаться к воде. У самой реки было людно, восходя на последний гребень перед потоком, он увидел Иоанна Крестителя и фигуру в белом, стоящую к нему спиной. Но не смотря на это, Саймон узнал в незнакомце Спасителя. Тот входил в воду. Люди радостно шумели, приветствуя его.

Саймон прибавил шагу и с размаху влетел в терновый куст. От неожиданности и боли он отпрянул, оставляя обрывки одежды на кусту: между ним и рекой непреодолимой преградой встали заросли терна. Огромные черные шипы торчали наружу, листья почти не скрывали их. Саймон, размазывая кровь и слезы по лицу, пополз вдоль гребня, ища выход.

Спаситель с головой погрузился в бурный поток. С другого берега на него смотрел Николай Угодник с лицом человека, бывшего попутчиком в поезде Петербург-Рязань.

Саймон с силой, всем весом ударил в колючий куст. Одежда, затрещав, расползлась по швам, оставляя его нагим и окровавленным. Подняв голову, он увидел парящего высоко белого голубя, который мягко сел на плечо Иисусу, выходящему на берег.

Тогда Саймон закричал, но люди, оборачиваясь на него, уходили в реку, и Иоанн Креститель творил над ними очищение. Разрывая тугие клубки веток, Саймон видел, как мимо проходят отец и мать, чуть дальше в толпе он увидел Джулию с сыном и Марту с младенцем на руках, шедшую рядом. Он окликнул ее, но она не обернулась.

Из последних сил Саймон рванулся вперед и упал на острые осколки известняка. Шипы выпустили его из своих цепких объятий. Сквозь залитые кровью глаза он увидел, как последний человек вступает в пенные буруны. Кустов больше не было и Саймон полусполз-полускатился к ревущей воде.

По сухому руслу ветер истово гнал сухую желтую пыль и шар перекати-поля.

С колотящимся сердцем он проснулся и долго глядел в светлеющий потолок монастырской кельи, пока солнечный луч не нарисовал на нем частый узор оконной решетки.

После утренней напутственной молитвы и прощальной проповеди Саймон и другие братья, позавтракав, отправились пешком в космопорт Бирмингема, где их ожидал готовый к старту челнок.

Стояла середина августа, и Саймон старался получше запомнить чувства, вызываемые последним летним днем на Земле. Может, последним в жизни.

Было очень тепло и солнечно. Зеленая дубовая роща на взгорке казалась картинкой: могучие великаны густыми кронами вознеслись над травяным склоном, усыпанным желтыми крапинками одуванчиков. Облака дымчатого стекла неподвижно зависли в густой синеве уже по-осеннему бездонного неба.

Погрузка уже почти закончилась, и последние колонисты проходили сквозь плотные толпы провожающих. Чтобы избежать толчеи, проход был огорожен толстым нейлоновым канатом, а у опорных столбиков стояли десантники в бронежилетах и с оружием.

Вдали над бетонным полем одинокой башней возвышался стартовый комплекс челнока. Когда монахи подошли к краю поля, толпа провожающих начала расходиться, и только отдельные люди еще стояли, держась за натянутую преграду. Среди них Саймон увидел жену и сына. Они всматривались в лица проходящих. И тогда Саймон поглубже надвинул на глаза клобук и, не сбавляя шага, прошел мимо.

Десантники замкнули колонну.