Часть II …и После.

Откровенно говоря, у меня есть всё. И этому «всему» я, как Горький книгам, обязан той «области», в пределы которой столь опрометчиво и драматично ступил в первой части этого пронзительного текста (ну и немножко, собственному дарованию и обаянию, конечно). Да, всё. Ну или во всяком случае — всё, о чем я тогда мог лишь мечтать. И даже то, о чём ТОГДА и помыслить-то было страшно! Наверное, даже, я и есть тот пресловутый «средний класс», в поисках которого натужно ломают копья лучшие отечественные социологи. Хотя критерий его, на мой взгляд, прост и где-то даже естественен: «средний класс» — это тот, кто терпит поборы и убытки в любом случае! Купил машину — расходы, а продал старую — будь любезен, «заплати налоги и спи спокойно». Купил — но ездить не можешь из-за пробок, и снова спускаешься в метро. Но не купить нельзя, потому что прошлый «модельный год» с точки зрения ряда товарищей смотрится уже неактуально. И телефон обтерхался в кармане, и мегапикселей (хотя ты им и не фотографируешь никогда) в нем как-то маловато… и жене шуба не обновлялась третий сезон… и на любимом «Спартачке» давно пора бы переехать в «ВИП», да что-то вроде кусается по цене, тем более, что выбраться получается в лучшем случае через раз, и так далее… Но не будем углубляться.

Есть даже главное — твердое ощущение того, что упорно делать ЭТО (работать, если кто вдруг позабыл) ты будешь теперь до скончания своих прекрасных дней. Да, вот так. Когда-то я твердо, несмотря ни на что, был уверен, что рано или поздно мы притащим-таки в клюве годовой бюджет какого-нибудь… впрочем, неважно, какого. Просто притащим, и капнет враз заветный «миллиончик», пусть даже и жестоко уполовиненный на семь-двадцать пять, и можно будет, выражаясь высоким штилем, «фиксировать прибыль», а выражаясь низким… в общем, ощущение было. Или не было?.. И это, наверное, тоже верный признак того самого «класса»… ведь, с философской точки зрения, глубоко неверно, что у человека больше нет МЕЧТЫ ? ? ? Всё вроде есть, всё при нём, но вот мечты — нет…

Пресловутые «двести грина» я получал уже менее чем через год. Сперва «разово», а затем и на регулярной основе. По мере того, как у меня на «службе» появилась сперва, как это ни прозвучит забавно, личная пепельница, затем персональный стул, и наконец — полноценное «рабочее место» со всеми атрибутами, включая, конечно, и «факс», само собой. Вернее, даже так. Поскольку окончательно я устроился в этой жизни аккурат в конце месяца, то за первую неделю получил законный «полтинник», а вот уже за следующие тридцать дней, учитывая незамедлительно проявленные личное мужество и высочайший профессионализм (нет, ну а кто сомневался?! Я лично ни строчки — прим. ред.) — сразу триста. К слову замечу, что слухи о чудодейственной силе «двухсот» на деле не подтвердились: то ли поверье и в самом деле оказалось лишь поверьем, то ли цены за отчетный период успели существенно подрасти…

Но всё равно: вальяжным шагом выходил я после рабочего дня в упоительный весенний вечер — и шел выбирать пиво. Теперь уже не то, что подешевле — а то, что больше нравилось: и это называлось «мАркетинг». И лишь затем сравнивал, где уже понравившееся обходится в меньшую сумму: вот, вот это уже был «маркЕтинг». Или наоборот. Признаться, я до сих пор их путаю. Да и, в конце концов, следить за этим приставлены другие, специально обученные люди. Еще я до сих пор не знаю, что такое «суши», «спа» и «велнесс», но не жалею об этом: надо же иметь какие-то ориентиры впереди, к которым стоит стремиться.

Пиво «Киборг», кстати, я не пью. Но не потому что — а просто мне искренне не нравится его вкус. Впрочем, если кто из читателей (скажем, в качестве скромной благодарности за этот пронзительный текст) поднесет автору пару упаковочек данного напитка — отказываться и передаривать, сразу скажу, не буду.

Еще стараюсь обязательно в конце марта однажды проложить маршрут так, чтоб проехаться по заглавной улице прославленного одноименного района, благо он по-прежнему рядом. Вспомнить золотые деньки, а заодно в очередной раз с глубоким удовлетворением констатировать, насколько все же была права прекрасная Елена… и что Володя Петров (ну или его последователи) так и торгует полным де..(зачеркнуто) сформулирую мягко: сам я давно уже езжу кое на чем куда получше…

Хотя нет: кое-что все-таки еще осталось за душой!!! Как раз тогда на одной из пересадочных станций открылся первый «метробуфет». И именно на той, как назло, где я всегда оказывался в самое что ни на есть «обеденное» время!!! Настолько обеденное, что от запаха анонсированного блюда «острый буррито» просто-таки напросто терялось сознание!!! Об «остром буррито» я мечтал еще сильнее, чем о заветренной копченой колбасе в перерыве хоккейного матча!!! «Вот сейчас, сейчас, — стискивал я урчащий вплоть до зубов живот, — Сейчас!!! Зафиксируем прибыль, и вот уж тогда!!! Два!!! Нет, лучше сразу три!!! И еще один — с пивом потом на улице, чтоб размеренно, никуда уже, наконец-то, не торопясь…»

Вот «острый буррито» я не попробовал до сих пор. Сперва как-то подзабыл в суете, затем стал просто реже бывать на транспортных узлах… да и, черт побери — должна же оставаться у человека, у которого уже есть всё, хоть какая-то Мечта?!?!?!

Впрочем, до всего этого было, по счастью, еще далеко. Далеко настолько, как мудро заметил поэт Светлов — «Двадцать минут и вся жизнь». Ну а пока…

Практически единомоментно обрушившийся на голову автора дуплет неудач изрядно подкосил его несгибаемые прежде волю и веру в скорый Успех. Автор сделался мрачным, нервным и подозрительным. Особенно болезненно реагировал я на невинный и, в общем, ни к чему не обязывающий вопрос «Как дела?», а уж когда он прозвучал из уст не кого-нибудь, а самолично Владимира Рожаева… Я и тогда подозревал (а сейчас так и полностью в этом уверен), что этот алчный проходимец с лицом «дитяти цветов» имел свою долю за оказываемые им Оборотняну своднические услуги (и отнюдь не жалкие 7,25%). Так что вопрос был продиктован отнюдь не искренним его интересом к моим скорбным делишкам, а одною лишь, особенно после локального триумфа Курбского, жаждой наживы…

В принципе, скоростные и физические данные без проблем позволили бы мне настичь и поколотить Владимира, тем самым хотя бы частично отыгравшись на нем за все свалившиеся горести. Но с другой стороны, исполненный эффектный «прогон» персонажа по всей немаленькой территории нашего научно-технического заведения — думается, по праву вошел в «пятерку» подобных мероприятий за всю историю. А может, даже и в призовую «тройку».

Живительно, но как раз в тот момент со всех сторон стали поступать самые заманчивые предложения о смене сферы деятельности. Например, наконец-то примкнуть к прославленным «герметчикам», но уже на свободном графике распределения трудодней. Или попробовать свои силы в охранном бизнесе — и тоже в достаточно щадящем, учитывая необходимость «войны», режиме. В распространении печатной продукции по почтовым ящикам сограждан, вообще не предъявляющем к распространителю никаких временных ограничений. И даже войти в совет директоров одного хотя и локального, но твердо стоящего на ногах банка. Пусть и не на правах «первого», а рядового — но все-таки « зампреда», и так далее. Но за всем этим автору теперь мерещились лишь попытки или развести его на какой-нибудь «первоначальный взнос» денег, которых у него всё равно больше не было. Или «подписать» его забесплатно повкалывать на «период раскрутки», а самим, ловко усевшись на шею, еще и пришпоривать, глубокомысленно поучая жизни… и на все подобные воззвания я, хмуро набычившись, отвечал решительным отказом.

Разительные перемены претерпел и Старина Курбский. Обрести контроль над его просветленным сознанием — то, чего раньше тщетно пытались добиться неоднократные учителя, гуру, сэнсеи и джедаи… к чему безуспешно взывали многочисленные последователи и поклонники Будды, Кришны, Иеговы и еще ряда божественных деятелей второго эшелона — с легкостью сотворил Желтый Дьявол при помощи всего лишь пары зеленых, хрустящих бумажек. Ранее искомая, алкаемая и вечно ускользающая Истина отныне обрела для старика конкретное, осязаемое воплощение в виде Суммы. И это внутреннее преображение повлекло за собой и мутацию внешнюю: отныне Старина перемещался походкой Армейца и разговаривал деловым словарным запасом Оборотняна.

О, знаменитая походка Армейца! Как, с некоторой даже завистью, тонко подметил Митрич — «Шаги если еще и не «нового русского» — то уже в значительной степени обновленного!!!» Многие пытались подражать ей и копировать её — но все эти потуги неизменно оборачивались одной лишь жалкой пародией! Глупцы, они не знали главного: лишь «лопатник» с полновесной «штукой» баксов, размещенный в нужном месте двубортного малинового пиджака — только он способен должным образом сместить центр тяжести и заставить вестибулярный аппарат работать в едином порыве!!! Торс, если смотреть сбоку, слегка отклонен назад от поясничной оси; ноги ниже колен наоборот, будто бы выдвинуты вперед (нормальный человек, замечу, уже не способен в таком виде сохранить равновесие более пары секунд). Стопа при шаге максимально вывернута, как при футбольном ударе «щечкой на исполнение», при этом сам шаг уверен и тверд, но неспешен. Голова слегка вдавлена в плечи, дабы обеспечить взор как бы поверх всего в Перспективу. И руки, руки! Руки не болтаются попеременно, а напротив, локтями прижаты к туловищу, так, чтобы в любой момент быть готовым начать ими синхронное движение вверх-вниз, как будто вы, уже отчаявшись, пытаетесь объяснить что-то кристально ясное и очевидное кому-то непроходимо, безнадежно тупому — вот что такое настоящая «походка Армейца»!!!

(Не пытайтесь повторить! Трюк выполнен профессионалом!!! — прим. ред)

А что касаемо лексики Оборотняна, то теперь они в два смычка пилили израненные струны моей души. «Работай, работай! Старайся! Не падай духом! Все приложенные усилия непременно дадут Результат! Успех — законная и неминуемая награда, но лишь для самых трудолюбивых, и все такое прочее!! !» Иногда, правда, сквозь «в значительной степени обновленного» прорывался и прежний, исходный Старина. В такие минуты он выражался так: «Пустое самосозерцание не приведет тебя ни к чему хорошему!», «Твоя затянувшаяся медитация не принесет никаких плодов!» и далее в том же ключе.

Я страдал. Мне искренне хотелось поверить старику и всем его увещеваниям — и не получалось. Ощущая подбадривающий посыл Курбского, я подходил телефону с твердым и решительным намерением — и каждый раз бессильно отступал, так и не поведав более никому об уникальных читательских свойствах газеты «The Moscow star». Возможно, так бывает с настоящими писателями, когда в момент обдумывания они полны идей и творческих замыслов — но стоит им оказаться наедине с чистым листом бумаги, как всё куда-то улетучивается, и остается один лишь безотчетный страх того, что ты не сможешь написать более ни единого слова.

Тогда опечаленный старик заводил свою песню снова, коря заодно мой неизбывный контрпозитивный настрой и упорное нежелание распахнуть внутренний взор навстречу Лучшему. В принципе, я был с ним отчасти согласен. Да, друзья, жизнь прекрасна! Но при этом здравый, трезвый взгляд на существующее положение вещей — сам по себе, по моему мнению, глубоко контрпозитивен и антипродуктивен. И никакого парадокса тут нет, так как…

Так прошло несколько бесконечных мучительных дней. И в конце одного из них, а заодно и на пять с лишним лет предвосхитив бессмертное, я сообщил Курбскому: «Я устал, Старина. Я ухожу…»

И, натурально, ушёл. С болью в сердце покинул гостеприимные стены комнаты 1505. Впервые за истекший месяц никуда не торопясь, ни туда, ни оттуда, прошелся до метро вдоль неизвестного забора и спустился вниз. Придя домой, без особой надежды позвонил на соискание вакансии зампреда — но, как и ожидалось, место уже было занято кем-то чуть менее меланхоличным. По поводу позиций сторожа, раздатчика объявлений и младшего помощника «котлового» звонить уже было просто лень. И с чистой совестью, как это и принято в среде мыслящей русской интеллигенции, улегся на диван.

Минуло еще тридцать или семьдесят тягостных часов. Я продолжал задумчиво глядеть в окно, ожидая, не мелькнет ли там заветная тень — но тени не было. Тут пришла мама и неожиданно решительным тоном сказала:

— Кажется, я нашла тебе работу!

— Какую? — горестно спросил я, — Опять что-нибудь…

— С утра я слушала радио, — радостно возвестила она, — Там набирают как раз специалистов по рекламе! Ведь вы же с Сергеем — специалисты?

— О, даааааа!!! — воскликнул я, — Еще какие!!! Надеюсь, там сказали, что заработок не ограничен? Пусть имеют в виду — на меньшее я сейчас не согласен!!!

— Про заработок ничего не сказали… Но, думаю, можно уточнить по телефону. Все-таки это — Радиостанция. А не какая-то ваша малопонятная газета…

Мать, как всегда, была права.

— Давай телефон, — сказал я.

Я позвонил. «Имеете ли Вы определенный опыт в области рекламы?» — вежливо осведомились на том конце. «О, дааа-аааа!» — вторично за пять минут воскликнул я, и меня можно было понять: чего-чего, а опыта «в области» у нас било через край.

— Это приветствуется. Приходите на собеседование. Завтра в одиннадцать. Запишите адрес… И назовите, пожалуйста, фамилию — на Вас будет заказан пропуск…

Вот даже как обернулось… «Собеседование». То есть, как бы со мною персонально. На фоне «определенного опыта». С записью фамилии и пропуска. «Второй раз я ТАК уже не промахнусь, — твердо решил я, — Буду требовать «полтинник» твердого оклада, это минимум. А то, может, и сразу сотку. Все же опыт, ребята… опыт — это великое дело!». И лучик надежды вновь тонкой соломинкой защекотал в носу.

«…Не-е-ет, на кривой козе меня теперь не объедешь, — продолжал размышлять я следующим утром, покуда лифт возносил меня на верхний этаж здания «из стекла и бетона» в престижной близости Бульварного кольца. В руке я крепко сжимал пропуск, в который фамилия и время явки было вбито компьютерным образом, — Тут по всему видно, что не шарашкина контора… Вон и пропуск какой, и охрана внизу — «Доброе утро, господин такой-то…» Главное, не смазать впечатление, потому что опыт мой и в самом деле… И, конечно, сразу обговорить всё, чтобы, значит, в дальнейшем… Не, ну — на то оно и собеседование… С глазу на глаз, так сказать…»

Створки лифта, как водится, бесшумно распахнулись — и к вящему своему удивлению я моментально очутился в толпе себе подобных носителей опыта «в области». Вернее, как «подобных» … Подавляющая часть соискателей являла из себя дам уже упоминаемого «элегантного» возраста, отчего в памяти живо всплыл процесс рекрутинга в кирпичное производство на паях, с той лишь разницей, что здесь лица большинства несли благородную печать высшего гуманитарного образования (каковые дамы, в общем, составляли и составляют до сих пор основное «ядро» аудитории знаменитой Радиостанции — прим. ред.) Многие, коротая минуты, почитывали периодические литературно-художественные издания прошлых лет. Не исключено, что кое-кто из них охотно пристроился бы и с вязанием…

Смешанные чувства овладели автором. С одной стороны, его немыслимые профессиональные навыки на фоне этой интеллигентной богадельни смотрелись бы еще выигрышнее. Но с другой стороны…

«Кому назначено на одиннадцать часов — пройдите, пожалуйста, в конференц-зал!» — раздался невидимый голос распорядительницы, и я с готовностью рванулся — но тут неожиданно выяснилось, что на одиннадцать «назначено» всем присутствующим без исключения. И, изрядно потухший, я проследовал в указанном нам направлении.

Кое-как расселись, и на сцену поднялся мужчина в безукоризненном костюме. Спрогнозировать дальнейшее не составляло большого труда, и я с готовностью заранее зевнул… впрочем, некоторые различия все-таки обнаружились.

Докладывал мужчина вяло, без предполагавшегося «огонька» в глазах и, откровенно говоря, не особо доходчиво для имевшей место публики. Дамы старательно тянули шейки, силясь уяснить, что же все-таки потребуется от них на возможном новом месте службы. Собственно, не сомневаюсь, что в полном объеме понимал, о чем идет речь, я практически единственный. Мужчина оперировал уже известными мне понятиями «прайс-лист» и «контракт», заодно вставляя покуда неведомые «прайм-тайм», «спот» и «джингл» и, в целом, особой заинтересованности в нас, казалось, не испытывал. С некоторой даже гордостью я вспомнил Оборотняна — да, тот не стал бы нюнить, тот бы дал такого жару, что тетки бы все повскакивали с мест и пустились бы в пляс, я уверен!

Забегая вперед. Как водится, через определенный промежуток времени я узнал, что на должность «директора по рекламе» кадр был назначен всего месяц назад, и долго на ней затем не продержался. «Всплыв» затем, что характерно, уже на другой позиции — но тоже весьма и весьма «руководящей»… а потом — еще и еще раз…

Дорогие юноши, обдумывающие житьё (и девушки тоже)!!! Устраиваясь на работу, постарайтесь сразу занять позицию какого-нибудь «директора».Или «начальника».Или «управляющего ». Или еще что-то в этом духе. Да даже и не « постарайтесь» — а сделайте для этого все возможное и невозможное!!! Лучше уж какое-то время не иметь работы вовсе — но затем все-таки получить желаемое. «Руководитель» — это звучит! Руководитель — он всегда руководитель. Даже когда его выгоняют за профнепригодность, финансовые неудачи, половой «харрасмент» и просто клиническую тупость — настоящий Руководитель всегда затем рано или поздно отыщет себе новое место аля руковождения, да еще непременно и с повышением. Оно, конечно, не каждому дано, и с этим, отчасти, нужно родиться — но постараться-то можно! А кто не сможет сделаться начальником сразу — тот потом так и будет всю дорогу бегать с высунутым языком и почетным пожизненным клеймом ответственного, исполнительного работника, эх… запомните, короче, мои слова!

Докладчик меж тем продолжил свое монотонное выступление, путаясь в показаниях, перескакивая с одного на другое и периодически сверяясь с некоей бумажкой, а в итоге неожиданно задумавшись, глядя в собственный «прайс-лист». Вот это уже не лезло ни в какие рамки! Да, «прайс» на радио устроен посложнее, чем в газете, разная цена в зависимости от времени выхода в эфир и продолжительности «ролика»… но меня так даже ночью разбуди и спроси, сколько будет стоить пять раз по одной второй, плюс две по четверти, и плюс еще одна «восьмушка» — да выпалю сразу и без запинки, вы только разбудите и спросите! И тогда, поднявшись с места и неожиданно «включив» в себе Старину на полную мощность, я воскликнул:

— Но позвольте!

Да, я искренне любил Старину, чего не стесняюсь. Во всяком случае, Старину прежнего. И если теперь его нет среди нас — должен же кто-то восполнить эту потерю! Природа, как известно, не терпит пустоты. И если сам я из романтика, поэта и бессребреника превратился в прожженного циника и алчного барыгу, неспособного теперь и пары слов связать в рифму — может, кто заступит и на мое вакантное место… (это опять была лирика — прим. ред.)

— Но позвольте! — в исконно присущем старику стиле произнес я, — Вот, насколько я вижу, у Вас «прайс» аж на трех страницах. Скажите, а вот если по факсу отправить его нужно — я смогу подъехать к вам в рекламный отдел и отправить его?

Глубокое недоумение отразилось на лице мужчины. Практически сравнимое с тем, какое испытывало большинство людей при знакомстве с газетой «The Moscow star». Стало ясно, сколь бесконечно далеки от него нужды и чаяния простых пахарей необъятного рекламного «поля». Наконец, кое-как сообразив, о чем идет речь, горе-директор сообщил:

— Нет, ну в принципе… Вообще-то… Хотя для внештатных сотрудников… То есть, в порядке исключения…

Ах, все-таки, значит, «внештатных». Ну, лучше горькая правда…

— …в принципе, стоимость трансляции роликов Вы можете сообщать по телефону…

В принципе, «сообщать по телефону» расценки нам случалось. Правда, не припоминалось ни единого случая, чтобы кто-то их действительно записал.

— Хорошо. Прайс-лист, в конце концов, можно отвезти лично, — сказал я, тут же с горечью вызвав в памяти последствия крайнего «факсового дня».

Мужчина посмотрел на меня с ободряющей улыбкой — мол, а ты не такой уж совсем дурачок, как сперва показался. Напрасно он это сделал.

— …но тогда возникает проблема, где «отксерить» его в достаточном количестве. Такая возможность для нас — будет предоставляться ?

— Нет, ну в принципе… — снова замялся разводящий.

— С этим ясно, — решительно заявил я и продолжил выплескивать все накопившееся и наболевшее, — Это о технической стороне. Теперь о главном. Вот скажите — с клиентами как у вас строятся отношения? В том плане, что если я буду с кем-то работать, а потом вдруг выяснится, что кто-то из отдела его уже ведет?

— Ну, мы как бы предполагаем, что основные наши рекламодатели вам, как постоянным слушателям, должны быть известны…

— Речь, понятное дело, идет о тех, кто еще не является рекламодателем в полном смысле, — перебил я, — Просто не хотелось бы в один прекрасный миг…

— Ну, в принципе, — закрутил докладчик уже привычную шарманку, — в каком-то конкретном случае…

— Всё ясно, — сообщил я и решительно двинулся к выходу, — Про гарантированный оклад спрашивать даже уже и не буду (тут мужчина сделал постное лицо). Процент-то хоть какой у вас предполагается?

Дамы из зала глядели на меня с нескрываемым восхищением. Думаю, своими познаниями в «области» я произвел на них должное впечатление. Эх, были бы они все хотя бы лет на тридцать помоложе! Хотя бы даже на двадцать пять…

— Три процента!!! — гордо сообщил мужчина, до которого вдруг дошло, сколь продвинутый персонаж посетил его в казавшийся поначалу таким будничным день, — Молодой человек!!! В принципе, после пары-тройки месяцев успешной работы вопрос о переводе в штат, я думаю, уже может быть поставлен, и вот тогда уже…

— Три процента??? — будучи уже в дверях, я картинно скривился, — Всего??? Да я у себя семь с половиной имею!!! (Зря не сказал сразу «десять». А то и пятнадцать. Все равно ноль, помноженный на ноль, дает тот же ноль, так что все по-честному — прим. авт.)

— Семь с половиной! И, прошу заметить — ЛЕГКО, — с гордостью добавил я. Потом решил было обернуться и сказать: «Эх, тётки… Не слушайте. А бегите скорей отсюда — и не оглядывайтесь!» Но передумал. Произведенный эффект и так был достаточно велик.

…Старины и Митрича по дневному времени в общежитии на улице Ч-ской не было. Я терпеливо дожидался их, параллельно коря себя за то, что накануне анонсировал им свой утренний визит, прозрачно намекнув, что вскоре, возможно, предстану перед ними в гордом звании штатного работника популярной Радиостанции с окладом согласно должностной инструкции — ну да что уж теперь. Наконец, в дальнем конце коридора нарисовался атлетичный профиль Курбского. Завидев меня, он искренне обрадовался.

— Ну, чего там у тебя? — не сближаясь, выпалил он.

— Да ничего, Серег, — уставшим голосом объявил я, — Я возвращаюсь…

Старик просиял.

— Я знал, я знал, что ты вернешься! — затараторил он, попытавшись сходу перейти к крепкому мужскому объятию.

— Да не в этом дело, — сказал я, — Просто оказывается, что в мире есть места еще и похуже нашего!!!

И я вернулся.

Возвращался я медленно. Так оголодавших сперва отпаивают теплым бульоном, дабы не вызвать ненароком заворот кишок. Или обмороженных сначала лишь тихонечко растирают спиртом. Под чутким наблюдением Курбского мы принялись за «месячных». В хорошем смысле слова: то есть за тех, кто когда-то, будучи не в силах сразу от нас отвязаться, попросил перезвонить им через месяц. И теперь их час как раз пробил. Вскорости, кстати, следовало ожидать появления «квартальных» и «полугодовых». Затем, как водится, перешли к «наработкам» Курбского, которые он, сохраняя веру в Лучшее, заботливо все эти дни делал для меня, и так далее. И к концу первого часа в одном месте у меня даже согласились вновь «принять факс»…

Удивительно, но терапия доктора Курбского в сочетании с привычной обстановкой комнаты 1505 дала свои плоды незамедлительно. Когда глубоким вечером я появился дома, мама спросила:

— Ну, как ты съездил на Радио? Получилось что-нибудь? Я лишь махнул рукой.

— А между тем, тебе тут звонили…

— Кто? — спросил я.

— Не знаю, какой-то мужчина. Просил перезвонить. И сказал, что по поводу рекламы…

О! Мне звонили! Вмиг всё во мне затрепетало. «По поводу рекламы…»

— Да, по поводу рекламы, — повторила мама и, еще немного покрутив обрывок газеты со своими записями, добавила, — Вот номер. А, вот и он. Мужчину звали Роберт Аронович…

И, положа руку на сердце — автору было от чего затрепетать. Внимание человека по имени «Роберт Аронович» и само по себе чрезвычайно лестно — а уж «по поводу рекламы»… Надо заметить, что по данному поводу нам не звонил никто и никогда. Да, отксеренные мною в подвале сверхсекретного предприятия прайс-листы, как вы помните, были снабжены нашими телефонами: моим домашним и общажным Старины соответственно (причем старику так понравилось плотно вошедшее в наш лексикон слово «ресепшн», что он порвался было подписать его ко входящему номеру старушки-вахтерши на первом этаже, и нам с Митричем стоило немалых усилий убедить его ограничиться лаконичным «добавочный»). С другой стороны, оригинальный «прайс» содержал на себе, естественно, и четыре телефона истинного отдела рекламы, те самые, по которым мы в случае нужды разыскивали Оборотняна — и именно в них Старина первоначально видел корень всех бед и место, куда безвозвратно уходят все «наши» звонки. Наивный, однажды он даже поделился своими опасениями с Мастером, на что тот, искренне расхохотавшись, заверил, что, буде такое чудо и случится, мы узнаем об этом первыми. С того дня эти номера мы, зная о верности Наставника принятым на себя обязательствам, старательно замазывали. Сперва аккуратно, пытаясь придать зачеркульке вид изящного дизайнерского решения — а затем и практически без стеснения.

Ожидаемых плодов это не принесло. Нам по-прежнему никто не перезванивал. Мы развозили прайс-листы, диктовали свои контакты в голосовом режиме — но единственным ответом нам было одно лишь скорбное молчание. Хорошо еще, что в ту пору не были покуда изобретены «емейлы», «айсикью», «скайпы» и прочие элементы электронной бесовщины, а то бы мы непременно оставляли и их… впрочем, с горечью понимаю я сегодня, нам всё равно никто бы не «намылил» и не «постучался». Никого-то в этом лучшем из миров не интересовало размещение рекламы в газете «The Moscow star» с возможностью голубого цвета, а если и интересовало…

И вот—звонок. По поводу. Причем, как ни странно, человека с указанными позывными мне отчего-то не припоминалось. Не доверяя памяти, я судорожно перелистал заветный блокнот с рабочими записями. Да, они не отличались свойственными Курбскому четкостью и логикой изложения материала — но кое-что разобрать в них все-таки было можно. Тем не менее, никакого «Роберта Ароновича», или хотя бы чего-то похожего, несмотря на все видовое многообразие, по-прежнему видно не было. Я призадумался — «Это что же за Роберт Аронович такой?..» И тут догадка яркой молнией прострелила мой воспаленный мозг!

«Это ОН!!! Вернее, именно что не он, а… короче — это с Радиостанции!!! Моё яркое выступление не осталось незамеченным!!! И пусть имя-отчество этого хмыря со сцены было иное, тем более, что я его и не запомнил — так оно даже лучше! Значит, кто-то другой, старший по званию, тайно наблюдал за процедурой! Да, именно так! Мои навыки были оценены в полном объеме, ну наконец-то! И теперь они все-таки решили разыскать меня… не, ну а что? Дело было сегодня с утра — с утра. Телефон свой я при записи оставлял — оставлял. Нет, решительно никаких иных вариантов в голову-то и не приходит!»

Я повторно внимательно перелистал блокнот с самого первого трудового дня девятого марта. Роберт Аронович в списках по-прежнему не значился. Немного смущало лишь то, что данный мне номер явно не совпадал с расположением Радиостанции, а имел, судя по всему, своей диспозицией диаметрально противоположную нам рабочую окраину. «Ну, ничего, — успокоил я сам себя, — это просто означает, что Роберт Аронович звонил с домашнего. Учитывая тонкость и некоторую даже конфиденциальность вопроса — это вполне объяснимо и где-то даже логично!» И, едва не затоптав мать, я кинулся к аппарату, буквально на лету вонзая пальцы в отверстия диска…

— Ты куда? — ошарашено спросила та, — Времени давно девятый час, а он просил до семи звонить. Или завтра уже, после десяти…

«После десяти? — озадачился я, — Значит, телефон этот все-таки рабочий… Тогда как объяснить тот факт, что…» Впрочем, искать новых объяснений сил уже не было. Настроение автора вновь летело по привычной уже синусоиде со всё нарастающей амплитудой: «Глубоко девятый час… завтра после десяти… значит, вновь как всегда: впереди тринадцать с небольшим бессонных часов…»

Ровно в 10.01 следующего дня я остервенело накрутил заветные семь цифр. Последовало несколько мучительно длинных, практически бесконечных гудков, вслед за чем раздался наконец-то заветный щелчок снимаемой трубки.

— Добвый день, я вас вниматевьно свушаю!

— Добрый день! — произнес я срывающимся голосом, — Могу я услышать Роберта Ароновича?!

— Это я, — раздалось в ответ (ну, кто бы сомневался — прим. авт.) — Свушаю, гововите…

— Роберт Аронович, это Михаил, Вы звонили мне вчера, — затараторил я.

— А, Михаил… — последовала пауза, сравнимая лишь со временем, прошедшим от Большого Взрыва Вселенной до появления в ней Человека Разумного. Ну, или мне так показалось… — Ах, Михаил, да, конечно! Миша, мы вазговавивали с Вами вчева, и мне показавось интевесным то, что вы вассказали… (показательно, что почти девяносто восемь процентов корреспондентов, вне зависимости от формы представления, уже со второго обращения начинают называть автора «Миша». Ранее, конечно, это можно было списать на разницу в возрасте в «большую», так сказать, сторону. Но теперь, когда очень часто и в «меньшую»… видно, все-таки есть в авторе что-то такое… обаятельное, что ли? — прим. ред.)

«Разговаривали??? — трясясь от нетерпения подумал я, — Хотя… в некотором роде можно считать, что и «разговаривали»…»

— …вазговавивали, и ваш вассказ о вашей газете показався мне очень интевесным…

«О газете???» — оторопело подумал я… и вспомнил. Точно, было вчера дело, как раз из «наработок» Курбского… то-то я смотрю (вернее, слышу) голос будто знакомый… И представляться этот Роберт Аронович, несмотря на мой прямой позыв к этому, не стал, мол, не пришло еще время, а если придет — я сам вам перезвоню и представлюсь… точно. Порыв автора, преодолевая точку верхнего экстремума, на мгновение задержался — и стремительно понесся вниз. «Значит, это не с Радио… а всего лишь очередной, как бы это помягче выразиться, «клиент», коих было у нас уже несметные тысячи… с другой стороны, это первый, во всяком случае у меня, кто удостоил сеанса обратной связи…»

— …понимаете, Миша, у нас очень специфический товав, и мне бы хотевось как-то расшивить сфеву нашего пвисутствия на вынке. Не могли бы пвямо сегодня подвезти мне экземплявчик вашей газеты, чтобы я ознакомився чуть бовее подвобно. Мне действительно интевесно ваше пведвожение…

Автор тяжко призадумался. С одной стороны, мысль «расшивить сфеву» при помощи рекламы в газете «Москоу Став» была сама по себе очень и очень неплохой. Но с другой, именно сегодня предполагалось навестить «войну», где автор в вопросе посещаемости, учитывая бурные события прошедшего месяца и выражаясь футбольным языком, ощутимо «висел на карточке». Жестокая, бескомпромиссная борьба между чувством и долгом исказила прекрасные черты его лица…

— А прямо сегодня нужно? — хмуро осведомился я, вспоминая, что вдобавок, как назло, именно сейчас ни единого «экземплявчика» под рукою не имеется.

— Да, мне бы не хотевось отквадывать дево в довгий ящик!

— Хорошо, — выдохнул я.

— Миша, тогда записывайте адвес. Вы на машине поедете? Миша слегка приободрился. До сего момента никто еще

не высказывал столь смелой, в полном смысле слова раздвигающей горизонты гипотезы, опровергать которую не было ни малейшего желания, и за которую одну уже следовало сказать Роберту Ароновичу большое человеческое спасибо.

— Я-я-я… — замычал автор в поисках наиболее корректной формулировки, — Вы же в районе метро (…) находитесь? Я-я-я… как бы не очень хорошо знаю этот район… может, проще будет на метро?

— Миша, совевшенно вевно. Мы пвямо вядом с (…). Там надо выйти, свевнуть напваво… (тут в трубке что-то зашипело, после чего к нам присоединилась еще пара беседующих)… Авё, Миша, вы меня свышите?! Напваво и войти под вывеску «Обувдон-Ассуви»!!!, свышите???

— Да! — заорал я, — Абурдон-Иссури???

— Совевшенно вевно, жду вас как можно сковее!!!

«Абурдон-Иссури»… самочувствие автора прекратило ухудшаться и застыло в положении хрупкого динамического равновесия. За названием «Абурдон-Иссури» маячило нечто восточное, цветасто-раскидистое. Не исключено, что это и какой-нибудь новомодный «бизнес-центр», наподобие «Патиссон-Европейской» или «Афанасия Никитина»… «Иссури», ишь… в конце концов, один мой старший товарищ, имевший в те дни небольшое касательство к нефтегазовому комплексу, одного из его лидеров, прославленный концерн « Halliburton », называл запросто — «Халибуртон ». Так что… возможно, это тоже какой-нибудь «халибуртон» и есть. Особенно в сочетании с сообщением о «специфичности товава» — так что все это внушало некое подобие надежды…

— Еду, — сказал я.

Путь до диаметрально противоположной конечной станции метро, особенно с заездом в «Патиссон» за «экземплявчиком», выдался и впрямь неблизким. На открытом участке пути автор, мрачно упершись лбом в стекло, наблюдал за кипевшей снаружи весной, параллельно в самых отвратительных деталях представляя имевший место в тридцати верстах от него процесс переклички на «войне»: «Лебедев… Лебедев!!! Так, опять, что ли, нету? Ну-ну. В принципе, военная подготовка — дело добровольное, как вы все прекрасно помните, товарищи курсанты. Так что годик в «сапогах» по окончании, думаю, для студента Лебедева будет в самый раз. Обратите внимание, что я называю его «студент Лебедев», а не «курсант»…» и так далее. Наконец, двери распахнулись — и я принял тактичное предложение механического голоса освободить вагоны.

На улице по-прежнему бушевала весна. Солнце отчаянно слепило глаза, после опостылевших снега и грязи ветер наконец-то весело гнал по асфальту первую пыль, заодно задувая под укорачивавшиеся день ото дня юбки барышень. Впрочем, всё это ликование природы было не по душу автора. Выйдя из метро, он выполнил предписанный ему поворот направо, краем глаза успев отметить, что зданий, хотя бы отдаленно напоминающих «бизнес-центр», поблизости нет и не предвидится. Если не считать, конечно, павильона диспетчерской конечной станции автобусов со скромной вывеской «Мосгортранс. АСУ-Рейс» над дверью…

В который раз кляня, что позволил втянуть себя в радиальную систему координат шагов и поворотов, а заодно и испытывая тягостное предчувствие, я вернулся к метро и снял трубку таксофона.

— Алло, Роберт Аронович! Это Михаил… Я уже вышел, только никакого «Абурдон-Иссури» что-то не вижу… Будка есть конечной, на ней «АСУ-Рейс» какой-то…

— Миша, так это он и есть! — радостно возопил Роберт Аронович, — Я же вам так свазу и сказав!!! Заходите, и втовая двевьсвева!!!

— Твою ма-а-ать, — протянул я, даже не заботясь, опущена ли уже трубка на рычаг, — Вот тебе и «Абурдон »… вот же черт картавый, а?! Иссури… Оставалось выяснить теперь лишь насчет «специфического товара», и воображение уже любезно рисовало мне самые прекрасные варианты развития событий.

Водилы, рубившиеся в домино за каким-то колченогим столом, взглянули на меня с явным любопытством. Очевидно, столь интеллигентные молодые чемоданы были в данном месте не самыми частыми гостями. Пискнув им на всякий случай нечто вроде «Здрасссь…», я мышкой прошмыгнул к указанной мне двери, распахнул ее, решительно шагнул внутрь помещения и…

Выглядело место сильно. Напоминая то ли подвал какого-нибудь банка после удавшегося «ограбления века», то ли жилище помешавшегося на почве сохранности нажитого имущества подпольного миллионера. Все четыре стены до самого потолка были заставлены сейфами самого разнообразного калибра, двери многих были маняще полуоткрыты. От удивления я даже присвистнул. И тут же откуда-то из дальнего полумрака вынырнул и сам хозяин всего этого отливающего сталью великолепия.

— А, Миша, довогой — я Вас уже заждався!!! Пвисаживайтесь к столу!!!

В указанном интерьере Роберт Аронович смотрелся более чем гармонично. Костюмчик годов выпуска, не соврать бы, возможно, что и семидесятых, венчали снизу едва ли не домашние тапочки. Что же касаемо галстука, то такую линялую удавку даже известный своим непритязательным вкусом Старина — и тот постеснялся надеть бы даже на «войну», буде он бы ее посещал… «Впрочем, — подумал я, — это поверхностный взгляд на вещи. Ведь, если вдуматься, то настоящие подпольные миллионеры и должны выглядеть именно так… неброско».

— Знаете, Миша, — сразу перешел к делу Роберт Аронович, — в посведнее ввемя товговля у меня идет ни шатко, ни вавко. Вот я и подумав, что Ваша газета с таким контингентом читатевей, как вы вчева мне квасочно описави — должна заинтевесоваться моим товавом.

Я вежливо обернулся, и взгляд мой упал на сейф такого формата, что поместиться там могли бы оба собеседника, дополненные еще, скажем, сравнительно щуплым Оборотняном — и то без особой тесноты.

— Да-а-а… — уважительно согласился я, — Ведущие представители российской и зарубежной бизнес-элит…

— Я, с Вашего вазвешения, хотел бы пвосто бовее подробно ознакомиться с Изданием…

— Конечно, конечно, — заторопился я, вытаскивая из рюкзачка бережно сложенную сегодняшнюю газетку и протягивая ее через стол, — Прошу Вас.

Роберт Аронович принял подношение, внимательно осмотрел первую страницу, затем раскрыл вторую — и неожиданно углубился в чтение.

Автор в который уже раз за текущий день (и, забегая вперед, заметим, что далеко не в последний) испытал настоящий культурологический шок. Мало того, что любезный Роберт Аронович оказался первым человеком на Лун., (зачеркнуто) первым, кто самостоятельно вышел на «обратную связь» — он же и уверенно захватил лидерство в номинации «Первый читающий газету «The Moscow star». Во всяком случае, делающий ЭТО осмысленно и непосредственно на глазах героев данного повествования. Да, суммарный вес «экземплявчиков», нашими стараниями распространенных среди потенциальной клиентуры, по самым скромным прикидкам превышал уже несколько тонн, но… Большинство подписчиков, как вы уже знаете, ограничивались коротким, но чувствительным потрясением от лицезрения воочию «российского лидера на рынке англоязычной прессы». И лишь малая часть из них находила затем в себе моральные силы перелистать из вежливости хотя бы несколько страниц.

Более того, сознаюсь честно: мы и сами никогда не читали газету «The Moscow star», и весь свой «квасочный» рассказ о ней базировали в основном на материале Вводной лекции маэстро Оборотняна. В принципе, оно было и понятно, поскольку издание, напомню, в своем «рубрикаторе» старательно избегало таких актуальных разделов, как кроссворд, гороскоп, полезные житейские советы и фотографии молодых читательниц «топлесс». То есть, если объективно смотреть на вещи, было по «концепции» своей абсолютно бессмысленным. Что касаемо непосредственно содержательной части, то, насколько можно было судить, дружный журналистский коллектив «лидера» не сообщал читателю ничего такого сокровенно эксклюзивного, о чем нельзя было бы узнать из иных, русскоговорящих, так сказать, медиа-источников. Возможно, конечно, что сама форма подачи материала отличалась каким-нибудь изысканным стилем, но, к сожалению, оценить именно что «стиль» наш базовый научно-технический английский позволял едва ли.

Роберт Аронович меж тем продолжал изредка переворачивать страницы, всякий раз тщательно слюнявя палец с давно нестриженым ногтем, и складывалось такое впечатление, что заканчивать трогательное мероприятие знакомства он не собирается. «Отец, ты бы закруглялся уже что ли, — нервно подумал автор, — Тут ведь все-таки не выездная изба-читальня». И, будто бы уловив эту мысль, Роберт Аронович извлек откуда-то из недр себя ручку (причем, клянусь — едва ли не «перьевую», предназначенную еще аля окунания в чернильницу!) и, задумчиво почесав ею за ухом, изготовился, видимо, делать на полях какие-то важные аля себя примечания. Тотчас перед глазами возник светлый образ «полкана» на «войне», делающего в этот же самый миг против моей фамилии скорбные для меня пометки — и мне с трудом удалось отогнать от себя это тягостное видение.

Наконец, Первый Читатель добрался до заключительной страницы, затем с некоторым даже сожалением во взгляде отложил газету в сторону — и неожиданно произнес:

— Ну что ж, Миша, спасибо Вам большое. Пвимевно так я себе всё и пведставляв. Думаю, я дам у вас векламу…

Аа?! — только и выдавил я из себя в стиле незабвенного Промокашки, с трудом возвращаясь то ли из вымышленного мира в реальность, то ли наоборот, — Ааа?!!!

— Я гововю — я вазмещу у вас несколько векламных объявлений. Миша, Вы удиввены?

Я тяжело сглотнул пересохшим горлом — и кое-как выдавил из себя:

— Да нет, отчего же… Это, в конце концов, моя работа…

Нет нужды скрывать, что я тысячу раз в самых мельчайших мизансценах представлял себе свой Первый Контракт. Вот я, поспешая, но в меру, движусь по Ленинскому проспекту в сторону Штаб-квартиры. В моем верном рюкзачке — годовой рекламный бюджет какого-нибудь Microsoft (ну или Apple, что в данном случае одно и то же). Отмыкаю кодовой замок на подъезде, поднимаюсь на лифте, с гордо поднятой головой захожу в Отдел. Под недоумевающими взглядами бездельничающих сотрудников демонстративно усаживаюсь на стол к давешней сексуальной аферистке, складываю руки на груди и делаю загадочное лицо. В комнату вбегает спешно вызванный с переговоров Оборотнян, взор его, как всегда, недоволен и язвителен, мол, «ну что там еще? Опять какой-нибудь хренов автосалон?» В ответ на что я молча вынимаю из рюкзачка Контракт и эффектным движением швыряю его Мастеру прямо в рожу — «Да на… ННННАААА!!!»

Потом домой. «Как дела?» — спросит мама. «Да так, — отвечу я небрежно, — Собирайся, поехали…» «Куда?» — недоуменно спросит мама. «Да туда, — отвечу я слегка утомленным голосом, — Куда, в общем, хочешь! Переезжаем мы, мать! В центр! В остроактуальную «сталинку»! Ну или во всяком случае — хотя бы поближе к метро. Хороша, конечно, наша рабочая окраина, но теперь уж — ноблес оближ, сама понимаешь. То положение, которое ко многому обязывает!»

И наконец — в родное научно-техническое заведение. Причем на такси, да не так, как Армеец, от ближайшей платформы электрического поезда, во имя одних лишь понтов — а прямо от дома. А еще лучше — сразу из редакции. Просто потому, что на машине удобнее, да и подустал я сегодня… Остановиться прямо посредине, собрать вокруг себя знакомых мужиков и,

свесив ноги с переднего сиденья, веско сообщить им: «Да, вот так вот, мужики… ВОТ ТАК!!!»

Ну и что касается нашего друга Армейца, то в качестве эффектного финала, надо бы, думается …

— …думается, Миша, что две по одно твидцать втовой будет в самый ваз!!!

— Аааа??!! — еще раз просипел я. Со звоном лопнул хрустальный сосуд Мечты, и остатки воспаленного мозга брызнули во все стороны.

— Да, по одной твидцать втовой… ведь меньше-то у вас фовмата нет, а давать векламу один-единственный ваз я не вижу ни мавейшего смысла! — гордо продекларировал Роберт Аронович свою жизненную позицию.

— Да, — кое-как выдавил я из себя. — В смысле — нет. В том смысле, что меньше нет… и смысла тоже нет…

— Миша, я очень вад тому, как быство мы с вами нашли общий язык! — искренне обрадовался Роберт Аронович, — Какие от меня потвебуются усивия?

— Контракт надо бы подписать, — вспомнил я, потихоньку возвращаясь теперь понятно уже что в реальность, и извлек из рюкзака заботливо приготовленный для меня Стариной документ. С какого числа Вы хотите начать?

— С бвижайшего возможного и начнем… Характерно, что о «ближайшем возможном», несмотря на все Опыт и Мастерство, представление я имел самое туманное. Хвала Провидению, оно не оставило меня в эту решительную минуту и услужливо подсказало, что послезавтрашний день в качестве заявленного будет в самый раз. Во второй раз Контракт удалось заполнить уже много лучше, чем в первый — ну или, во всяком случае, избежать постыдных зачеркиваний и ошибок в английских словах. Потуги мои были оценены должным образом: Роберт Аронович аккуратно принял бумагу и вновь погрузился в чтение. По счастью, теперь процесс ознакомления не затянулся, Роберт Аронович поднялся с места и исчез где-то в полумраке.

Вернулся он через минуту и торжественно протянул Контракт обратно: теперь тот «слева — с их» был украшен ярко-синей печатью и размашистой подписью в половину печатного листа. Я благоговейно, стараясь навсегда сохранить в памяти этот миг, уставился на них…

— Миша, всё в повядке? — с некоей даже тревогой осведомился Роберт Аронович.

— Да-да, разумеется, — спохватился я.

— Тогда вот Ваши двести доллавов! — и он аккуратно положил ИХ передо мною на стол…

Я колебался. С одной стороны, твердое наставление Оборотняна к живым деньгам руками не прикасаться ни в каком случае — так и маячило перед глазами. С другой — слишком свежи еще были в памяти трагические последствия одной непредумышленной затяжки времени в примерно схожем игровом эпизоде… и, взвесив все pro и contra, я решительно занес было клешню над Суммой…

— Миша, а пвиходник Вы же мне дадите? — неожиданно спросил Роберт Аронович.

« Вот чёрт… — тут же подумал я, так и замерев с выброшенной вперед, на манер «зиги-заги», рукой, — Отец, тут судьба всего человечества на кону — а ты с каким-то « приходником ». Тем более, я даже не знаю, что это такое…»

— Нет, — честно сознался я, — Я забыл. Разошлись все вчера, приходники-то… Но если хотите, то сегодня через пару часиков…

— Очень ховошо, — улыбнулся Роберт Аронович, ловким движением фокусника выхватив ДВЕСТИ из-под почти уже обрушившейся на них пятерни, — Тогда я жду Вас, Миша, бвиже к вечеву!!!…

Поспешая, хотя и не очень, я двигался вдоль Ленинского проспекта Столицы. Торопиться мне было особенно некуда: звонок в Штаб-квартиру показал, что наши с Маэстро подлетные времена к ней должны были быть практически одинаковы. Преодолев кодовый замок и поднявшись на пятый этаж, я робко вошел в отдел и скорбным голосом произнес:

— Здравствуйте. Мне бы Сергея Оборотнянаувидеть…

Тотчас давешняя сексуальная аферистка выдала мне в затылок презрительно-фыркнувший взгляд и вновь углубилась в процесс маникюра.

— Его нет, — ласково сообщил мне господин Директор по Рекламе всея Москоу стар.

— Я бы подождал его, — промямлил я, с горечью понимая, что момент гордо усаживаться задницей на стол все-таки еще не настал…

— Пожалуйста, — еще более ласково разрешил Директор, — Только не могли бы Вы обождать его где-нибудь за…

Тут, по счастью, временно прерывая мои муки, в Отдел стремительно ворвался сам Маэстро. Помня о провозглашенном им самим принципе «Работа превыше всего!», он лишь слегка кивнул окружающим и сразу направился ко мне:

— Ну, что там у тебя? Принес чего-нибудь?

— Да, — тихо сознался я, — Контракт…

— Опять какой-нибудь хренов автосалон на краю Земли?! — весело вопросил Маэстро.

— Нет. Компания по продаже сейфов, — сказал я, вынимаю заветную бумагу, и почти шепотом добавил, — Две по одной тридцать второй…

Тотчас аферистка за моею спиною громко прыснула в кулак, а прочие присутствующие глумливо заулыбались. И даже непробиваемый Маэстро Оборотнян, казалось, слегка покраснел от стыда за своего питомца. Повторюсь, думаю, что невзирая ни на что, в вопросе представления себе моего Первого Контракта он был со мною практически солидарен… ну, разве что без швыряния оного в рожу.

— Ладно, пойдем выйдем в коридор, там поговорим… — наконец, сказал он.

Выслушав доклад, Оборотнян решительно замотал головой:

— Не, не, не. Сегодня никак. Еще двое переговоров по плану…

— Сергей!!! — взмолился я на всю лестничную клетку, — Ну ведь уйдет же!!! Опять выйдет как в прошлый раз!!! Дай хотя бы этот самый «приходник» тогда!!!

— И «приходник» дать не могу. Это же отчетный финансовый документ!!! (как всегда на голубом глазу сказал правду Оборотнян — прим. авт.)

— Ну Серег!!! Ну первый же!!!

— Ладно, — наконец-то смилостивился Мастер, — Только быстро. Куда ехать?

— Две минуты от метро, — правдой на правду ответил я.

…Всю дорогу до диаметральной рабочей окраины он смотрел на часы и кидал в мой адрес сверлящие взгляды. Я извивался ужом и в ответ на них свирепо прокручивал в мозгу варианты физической расправы с последующим изъятием коварного «приходника». Наконец, мы прибыли на конечную, и нас вновь пригласили на выход…

По счастию, в этот раз всё прошло гладко. При извлечении на свет «приходника» я на мгновение оторопел, так как из всех предоставленных Оборотняном документов выглядел он наиболее невзрачно — но, как выяснилось, Роберта Ароновича удовлетворил целиком и полностью. Двести долларов были получены, руки торжественно пожаты — и мы вышли в начинавший уже заниматься нежный весенний вечер.

— Я это, Серег, — произнес я, собрав в кулак все наличествовавшее мужество, — Деньги-то? В смысле — долю свою? Ты же сам тогда говорил — сразу, как от клиента поступает… Без вопросов, и всё такое прочее?..

Оборотнян остановился и внимательно посмотрел на меня, будто бы даже и не ожидал такой мелочности. Потом покачал головой, порылся где-то во внутреннем кармане куртки и, на всякий случай обернувшись, вытащил на свет божий…

Из западных фильмов нам хорошо было известно, что американские гангстеры (ну, например, в исполнении Джона Траволты — прим. авт.) носят наличность в виде так называемой «котлеты», скрученными в трубочку. Но Сергей Оборотнян, как уже отмечалось, был мальчиком из интеллигентной семьи, и деньги он носил тоже по-интеллигентному — то есть в обычной пачке. На каковую пачку я тут же и потрясенно уставился. Было отчего — такой аккуратно сложенной пачечкой при желании и некоторой ловкости можно было бы запросто перешибить хребет молочному поросенку. Не в силах оторвать от нее взора, я только жадно втянул ноздрями воздух…

— Как я тебе дам твои пятнадцать? — вопросил Оборотнян, — Если у меня тут «сотки» одни… разменяю вот, тогда и отдам. Тем более, в субботу у нас с вами Совещание, Курбскому, кстати, скажи. Поговорить надо… там и отдам. И макет завтра у этого твоего взять не забудь…

— Какой-такой «макет» ? — спросил я. Автор был еще настолько наивен, что полагал, будто бы реклама в газете, раз уж обо всем «договорено», возникает само собой (хотя в принципе, он и сейчас так полагает — прим. ред.).

— Какой-какой… — начиная раздражаться, сказал Оборотнян, — Чего в газете печататься-то будет. Он же сказал, чтобы завтра с утра ты подъехал за дискетой.

Оказывается, от всех переживаний заключительные аккорды беседы напрочь вылетели у меня из головы.

— …ну, ты едешь? Мне пора уже давно…

— Езжай. Я постою…

И автор в задумчивости и уже полном бессилии оперся о какой-то близстоящий забор. Четырнадцать с половиной долларов чистого заработка (и даже милостью Наставника дарованные пятьдесят центов не иначе как «премиальных») временно уезжали от него… но все равно.

Отныне я был «замазан».

В те дни, 8 апреля 1994 года, в далеком и дождливом Сиэтле полиция обнаружила тело трагически и скоропостижно скончавшегося Курта Д. Кобейна. Последнего из рок-героев эпохи (а может — и просто « героев »), который Музыку и Слово ставил выше, чем Деньги и Славу…

Обратного пути — не было.

Пятнадцать долларов… нет, ну а что? Да, пятнадцать. Но все-таки бакс тогда был, замечу, не в пример нынешнему. Это ведь сейчас, когда и рубль не рубль (ну, этот-то никогда и не был), и доллар не доллар, и даже миллион не миллион… Доллар растет — всё дорожает, потому что доллар растет. Доллар падает — всё опять дорожает, потому что падает… А тогда… Нет, можно, вполне можно было обменять пятнадцать условных единиц на какие-то материальные блага, чуть большие, нежели теперешний поход в продуктовый магазин со скромной целью «прикупить чего-нибудь на ужин». И если двести ИХ, напомню, по-прежнему являлись несбыточной и голубой мечтой, то «сотка», с рядом известных примечаний и оговорок, могла считаться зарплатой «приличной» (так утешал себя Автор — прим. ред.). А кабы «сотку» эту разделить на четыре рабочих недели, то получалось уже близкое значение « двадцать пять »… А принимая во внимание тот факт, что после Возвращения я провел в рекламе всего лишь несколько дней, то в принципе, отбросив прошедший месяц как Предварительный и экстраполировав условно полученные пятнадцать на месяц последующий, то выходило ровным счетом… В конце концов, иные люди за такие бабосы каждый день на работу ездят, да!

Что же такое «ездить каждый день на работу» я уяснил довольно быстро. Ведь что была моя жизнь до Первого контракта — калейдоскоп, поток и вихрь! Всякий день — десятки новых лиц, искрометных диалогов и потрясающих открытий! С возникновением же Роберта Ароновича наступила некая рутина: за следующие сутки я скатал к нему в «Абурдон» еще трижды. За «макетом», который, несмотря на свое красочное название, оказался всего лишь обычной трехдюймовой дискетой, а потом сперва «не раскрылся», а затем «не попал в размер». Наконец, все тяготы и треволнения были позади, и прелестным пятничным утром я торжественно раскрыл перед настоящим уже Заказчиком газету с Нашей рекламой, скромно угнездившейся где-то в уголке ближе к финальным титрам.

Мы помолчали, словно бы не веря в случившееся. Будь на месте Роберта Ароновича кто-то другой, этот другой, я просто уверен, даже смахнул бы со щеки скупую мужскую слезу, а потом извлек бы из стола слегка початый сосуд с парой мутных стаканов и какой-нибудь походной закуской… но Роберт Аронович ограничился сугубо вербальными торжествами.

— Ну что ж, Миша, — сказал он, — Ви отвично сваботави. Тепевь будем ждать везультатов…

Я, откланиваясь, поднялся и направился к выходу. Роберт Аронович проводил меня слегка разочарованным взглядом — возможно, он предполагал, что мы в ожидании «везультатов» так и просидим с ним до вечера, трепетно склонив головы над газетой и сложив ладошки на коленях… полноте, граф! Нас ждали великие дела…

Впрочем, в тот день я, окончательно утомленный всеми событиями, нашел в себе силы только лишь телефонировать Старине:

— Старик, — сообщил я ему с гордостью, теперь уже как равный равному, пусть и не в количественном плане, но хотя бы в качественном, — Можешь меня поздравить. И, кстати, завтра — Оборотнян вызывает нас на Совещание.

— Молодец, — сказал Курбский, — А про совещание я уже знаю. В «Афанасии Никитине», в пять. У меня встреча завтра, так что давай прямо там уже пересечемся.

— Давай, — согласился я.

В шестнадцать-пятьдесят субботы я толокся у входа в уже знакомое нам заведение. Курбского покамест не было. Не появился он и без пяти, и даже ровно в пять, что на почти по-королевски пунктуального Старину было уже совсем непохоже. Прождав для порядка еще десять минут, я в волнении направился внутрь здания, дабы предупредить Оборотняна и затем немедля кинуться на поиски своего разлюбезного друга — и обомлел…

Возьму смелость предположить, что предыдущее сравнимого масштаба разочарование от распада творческого союза прогрессивное человечество испытало в далеком уже 1968 году. Тогда, напомню, случайно зашедший в лондонскую студию «Abbey road» мог, к глубокому своему удивлению, обнаружить, что фактически дуэта «Леннон-Маккартни» больше нет, и парни с увлечением работают в разных комнатах над совершенно разными песнями. Конечно, в тот момент мы со стариком были Джону и Полу не чета (хотя и кто знает) — но все-таки до того момента старались все делать вместе, деля и малую радость открытий, и преобладающую боль разочарований…

Теперь же Старина, как ни в чем не бывало, восседал на банкетке перед журнальным столиком вместе с Оборотняном и, судя по нахмуренному выражению лица последнего, чем-то назойливо загружал его мозг. Завидев меня, они синхронно замахали руками, мол, присаживайся — и продолжили активный обмен мнениями. Мгновенно сломленный морально, я поплелся к соседнему столику и, прихватив от него табуретку, горестно пристроился к ним с торца. Характерно, что рассадка наша, за вычетом Корефаныча и присного, повторила конфигурацию исторической Первой встречи в верхах, но внутреннее наполнение ее теперь было совершенно иное. Так нерадивый студент, скорбно ссутулившись сбоку припека, ожидает решения своей судьбы от сиятельного профессорско-преподавательского тандема. Наконец, обсуждение перипетий утренних переговоров старика и выдача ему в связи с этим ценных указаний на будущее были завершены, и Оборотнян, выдержав паузу и торжественно оглядев нас, перешел к главному.

— Ну что… — провозгласил он и на какое-то мгновение задумался, видимо, подбирая приличествующее случаю обращение. Было отчего: друзьями мы не были, на «коллег» все же не тянули, принятое в нашем научно-техническом заведении «мужики» в гламурном интерьере не прозвучало бы, а вторых «ребят», как быстро уяснилось из моего насупленного взгляда, мы бы ему уже не простили. Во всяком случае — я, так что поиски в итоге не увенчались успехом, и, помолчав еще немного, Маэстро продолжил:

— Ну что… Я открываю свое собственное рекламное агентство!

Сделав столь программное заявление, Оборотнян еще раз победоносно оглядел нас, предполагая, видимо, немедленное бурное выражение радости с нашей стороны вплоть до бросания в воздух пресловутых чепчиков. Светлым ожиданиям его в некотором роде не суждено было сбыться. Курбский переваривал поступившие в его адрес распоряжения, я же все еще находился под гнетом его демарша. Да и само словосочетание «рекламное агентство» ассоциировалось у нас в основном лишь с организациями, отбивающими у нас наиболее «козырную» часть клиентуры. Поэтому я лишь настороженно выдавил:

— Агентство, Сергей — это очень хорошо… Ну а делать-то чего?

Вопрос прозвучал как каноническое «Девушка, а что Вы делаете сегодня вечером?» — и ответ Оборотняна вышел ему под стать:

— Всё! Практически всё! — сказал он, широким движением руки оконтуривая пространство вокруг себя, — Вплоть до взятия на полное рекламное обслуживание!!!

«Взятие на полное рекламное обслуживание» прозвучало эффектно, но по-прежнему несколько туманно.

— Не, ну а конкретно-то? — проблеял я, — С «Moscow star», опять же… Ведь у нас там — наработки всякие, позвонить там, кому через неделю, кому через месяц…

— «Moscow star» никуда не денется, — тут же заверил меня Учитель, — с ней сотрудничество я продолжаю. Но главное — тут начинает издаваться собственный журнал, и моя фирма будет на рынке его эксклюзивным представителем!

О, свой собственный журнал!!! Вот это было уже теплее!

Нынешняя ситуация на рынке прессы, надо заметить, отличается от тогдашней в радикально бесконечное число раз. Это сейчас, когда даже устройству, скажем, водопроводного крана-буксы на дачном участке посвящено не менее пары десятков еженедельных, ежемесячных, ежегодных и даже ежеполугодовых периодических изданий, не говоря уж про «деловые» и «общественно-политические»… когда совокупный тираж превышает все мыслимые возможности читающей (а что уж там сказать про пишущую) аудитории… вот сейчас да, выходом на авансцену очередной переплетенной пурги не удивишь даже первоклассника. Но тогда…

А в те далекие уже дни «запуск» на орбиту нового печатного органа — нет, это было Событие. С возможным, даже, обзором по телевидению в «горячих новостях». С обязательной и всенепременнейшей «презентацией» и масштабным фуршетом, с приездом «элиты», «бомонда», членов правительства и представителей творческой интеллигенции, вплоть до популярнейшей зарубежной рок-группы Red Hot Chili Peppers… Эх, и было же времечко! (и вся эта возможная картина Праздника так и замелькала у меня перед глазами).

— Ну а что же журнал будет? — прошептал я, задыхаясь от волнения, и настроение мое уже натренированной рысью вновь поскакало в гору. О, свой журнал! И мы на презента-

ции, в смокингах-такседо, галстук-бабочках и президиуме… ООО!!! — А что же журнал: тоже на английском???

— Почему на английском? — ласково улыбнулся Оборотнян, — На русском!

Я испустил вздох невероятного облегчения. Так же, наверное, совокупно выдохнул весь православный народ, когда ему по радио объявили об отмене крепостного права и снятии ига. «На русском»! На русском, ёлки зелёные!!! Всё! Теперь не надо будет больше, мучительно краснея, хотя бы внутри себя, втолковывать ни в чем не повинным людям, почему же это столь популярная газета пишет свои замечательные статьи и обзоры на какой-то тарабарщине… на русском! Хотелось немедля сбросить оковы и расправить крылья в полный рост! Ну и где же, где же…

— Вот, кстати, и он, — сообщил Оборотнян и эффектно выхватил из сумки нечто глянцевое, — Смотрите!!! Пилотный номер, только аая своих…

С невероятной скоростью мы со стариком синхронно вцепились в новый «проект» и потащили его каждый на себя, отчего несчастный «пилот» едва не повторил судьбу нашего первого собственноручно отправленного факса. Завидев такое дело, Оборотнян не отстал от нас и, выказав отменную реакцию, тут же вытащил второй экземпляр.

— Держите! А то у меня их и правда всего два… проглядывайте, а я пока расскажу вам о концепции.

Рассказ Маэстро, как и предполагалось, выдался захватывающим. «Концепция» нового журнала в общих чертах прогнозируемо повторяла аналогичную субстанцию газеты «The Moscow star». То есть, выходящее в свет молодое издание было ориентировано на самые «сливки» деловых и предпринимательских кругов, из чего с неумолимой очевидностью следовало, что на рынке прессы для рекламодателей нет и не предвидится более лакомой « площадки » для размещения их рекламы, и так далее, и эт сетера, и тому подобное… всё это я когда-то и где-то уже слышал (только вот не мог припомнить, где именно, ну да это было и неважно). А посему, мысленно убавив громкость выступления Наставника, я решил убедиться в этом самостоятельно и приступил к знакомству, параллельно приглядывая за реакцией Старины.

Старик, чьё сердце, как известно, неизменно было распахнуто навстречу всему новому и прогрессивному, от анонсированного «проекта» пришел в неописуемый восторг. Рот его, как и всегда в момент приближающегося Просветления, непроизвольно раскрывался все шире и шире, а уши ловили каждое слово Оборотняна. В блестящие страницы он впился столь жадным взором, что, небось, положи сейчас перед ним Книгу Жизни с Ответами на все самые мучительные Вопросы — и та, возможно, не вызвала бы такого прилива эмоций. Стараясь не отстать, я поскорее с хрустом раскрыл свой экземпляр и, применив «диагональный» метод скорочтения, залпом осилил журнальчик как минимум на две трети.

К сожалению, в полном объеме разделить энтузиазм Оборотняна и Курбского я не сумел, хотя и искренне к этому стремился. Возможно, виной всему был пресловутый вирус контрпозитивности, открытый во мне Стариной. А возможно, и сама «концепция» нового проекта. Журнальчик, как я быстро убедился, представлял первую ласточку так называемого «корпоративного» издания (хотя понятие это тогда не вошло еще в моду). То есть, называя вещи своими именами, являл собою внутренний «боевой листок» некоей аудиторской компании со сложносочиненным и труднопроизносимым названием из одних согласных звуков. С такими обязательными элементами, как размашистое, на четыре «разворота», интервью генерального директора с парой фотографий в служебном интерьере и одной — в домашнем; несколько аналитических заметок касаемо текущего положения дел в отрасли от руководящего состава рангом пожиже; и, наконец, общая зарисовка о суровых и прекрасных трудовых буднях сержантского и рядового состава клерков. Вообразить, кому всё это будет интересно за пределами ближнего круга родных и близких тружеников данной организации (и, возможно, еще ряда сотрудников финансово-зависимых учреждений), а главное, о чем же еще писать в номерах, начиная со второго — вообразить себе это было довольно затруднительно. Само собой, заявить об этом напрямую…

— Ну как вам? — требовательно вопросил Оборотнян, горделиво распрямляя спину, когда мы обозначили готовность к возобновлению беседы.

— Сергей, — честно сознался Старина, — Это… это Прорыв!!!

— Ну да, — мрачно поддакнул я, — Непонятно только, прорыв чего. И куда…

Оба собеседника посмотрели на меня с нескрываемой укоризной. Курбский, надо отдать ему должное, все-таки вступился за друга.

— Это у Михал Михалыча его обычный вирус контрпозитивности, — извиняющимся тоном пояснил он, — Это у него скоро пройдет, и тогда он сразу поймет, какие широкие перспективы открывает нам…

— Напрасно ты так, — покачал Оборотнян головой, кидая сумрачный взгляд в мою сторону, — Между прочим, уже многие рекламодатели дали свое согласие на размещение даже в первом номере!

С этими словами Маэстро распахнул «пилот» в районе заключительных страниц. Реклама действительно имела место. Другое дело, что всё наличествующее там относилось к так называемым «личным» клиентам Оборотняна, так что аргументом это было не самым убедительным (тем более, что, как нам теперь прекрасно известно, в «пилотный» номер по доброй традиции все идут бесплатно — прим. авт.), и упомянутый вирус продолжил страдальчески морщить мой лоб.

— Следующий-то номер когда хоть выйдет? — спросил я.

— По бизнес-плану — через полтора-два месяца. Так что месяц в запасе у вас еще есть…

При слове «месяц» чуть было загрустил даже сугубо положительно настроенный Старина. Деньги, напомню, по-прежнему нужны нам были здесь и сейчас. Уювив такую перемену настроения, Оборотнян технично «положил корпус»:

— Нет, ну в смысле — если рекламодатель сразу деньги заплатит, то вы их сразу же и получите!

Успокоенный, Старина вновь просиял.

— Я готов, — честно, без обиняков заявил он.

— Значит, отлично, — продолжил Оборотнян, — На самом деле, я так и планировал вас пока разделить: одного сразу перебросить на новое издание, а второго пока оставить на «Москоу стар». Тогда Сергей, значит, переходит на….

Осененный высочайшим доверием, старик вспыхнул просто-таки мегаваттным светом. Я же не на шутку разволновался: «Как это так? Опять Москоу стар? Опять ведущее российское бизнес-издание на АНГЛИЙСКОМ языке?..» С одной стороны, в вопросе «что хуже?» затеянный журнальчик явно проигрывал даже этому убожеству. Но с другой, после вроде как обещанных перспектив «делать всё, вплоть до полного рекламного обслуживания», возвращаться к постылой ежедневной практике втолковывания согражданам… И, собрав в кулак всю волю и бесстрашие, я поставил перед Мастером вопрос ребром:

— Сергей! Ну а в чем же тогда смысл «агентства», так сказать? С полным этим «обслуживанием», опять же…

— Ну, в принципе, газеты и нового журнала на первое время для вас, думаю, будет достаточно…

— Ничего не «достаточно», — с неслыханной доселе наглостью «предъявил» я Оборотняну. И, развивая успех, продолжил: «Колись давай, что там еще. А то всего лишь газета и журнал — неполная какая-то получается у нас «полнота» обслуживания!»

— Ладно, — помявшись, произнес Оборотнян. — Видели в прошлый раз мужика, с которым я обедал? Знаете, кто это?

— Да неужто сам (…)? — с почти искренним испугом хором спросили мы с Курбским и едва не ахнули. ТАКОЙ человек — и вот так запросто хлебает суп с нашим Наставником, буквально руку протяни!

— Совершенно верно. Это сам (…) и был (тут Оборотнян назвал фамилию главного редактора одной из популярнейших московских газет — прим. авт.). В принципе, мы обо всем с ним договорились в плане сотрудничества, и очень скоро…

— На условиях эксклюзивного представительства на рынке, надеюсь? — с придыханием спросил я.

— Ну, уж не совсем «эксклюзивного», конечно, — ответил Оборотнян с той интонацией, что тут всего лишь вопрос времени, — Но по идее, работать с его газетой я уже могу начинать…

— Ну, вот давай и мы начнем! — сказал я.

— А не рановато вам ? — с сомнением произнес Маэстро. — Даже если рассмотреть ваши успехи в совокупности…

— И ничего не рановато! — решительно заявил я. — Если даже уж с «Москоу стар» у нас получалось, то с такой-то газеткой…ух!!!

— Ладно, — согласился Оборотнян, — Вот их прайс, я взял у него тогда сразу…

— Сразу взял и молчал? — повторно упрекнул я Учителя и протянул было к «прайсу» руку.

— Он у меня всего один, так что дать пока не могу… — тут же окоротил меня Мастер.

— Нет проблем, — я вынул из рюкзачка чистый лист и принялся переписывать на него расценки.

— Все-таки мне кажется, не доросли вы еще… — покачав головой, обронил Оборотнян.

«Это мы-то не доросли??? — взвился я внутри себя. — Да переросли уж тысячу раз! Да и вправду: если уж с английским языком как-то справились, то на русском-то… Нет, на кривой козе нас теперь не объедешь!» И, в подтверждение своей мысли, требовательно спросил:

— Процент там какой нам полагаться будет?

— Такой же. Семь-двадцать пять от суммы заказа…

(Тут, конечно, автору и Курбскому самое время было бы насторожиться. Тем более, с их-то научно-техническим образованием. Ведь по сути, фиксированный процент от суммы ВСЕГО заказа возможен лишь при внутреннем, так сказать, источнике рекламы, когда полученные деньги целиком остаются внутри Организации. При заказе же на стороне прибыль, естественно, являет собою «дельту» между ценой продажи и покупки. Конечно, от Оборотняна ожидать можно было всего, но очень, ОЧЕНЬ сомнительно, что он сумел бы в полной мере сдержать обещанный процент от ВСЕЙ суммы. В принципе, они и насторожились… но не полностью… — прим. авт.)

— Отлично, — сказал я, — Вот это уже совсем другой разговор!

— Ладно, тогда как мне вас теперь по направлениям разделить?

Мгновенно вспомнив, какие последствия имел «раздел по направлениям», отданный на слепую волю случая, автор решил более не искушать Судьбу и уверенно взял процесс под свой контроль.

— А никак разделять и не надо. Серега же на журнал уже назначен, значит — это направление моё!

Курбский исподлобья довольно ревниво глянул в мою сторону. В принципе, понять его было можно. Считать новорожденный журнал перспективнее старой доброй «The Moscow star» или наоборот — это, в общем, было личное дело каждого и вопрос выбора из двух зол. Но популярнейшее московское издание с легкостью било наповал оба данных « направления », и перечить этому было бессмысленно, а посему…

— …да ладно, Старина, не грусти! —. весело сказал я, когда мы вместе (и все-таки — вместе! — прим. авт.) покинули гостеприимные стены «Афанасия Никитина». Сейчас прощупаю почву, разберусь, что там и к чему — и сразу тебя к себе перетяну! Честное-распречестное слово!!!…

Проведав в понедельник с утра профессора Падингтовича и справившись о его драгоценном здоровье, к обеду я уже в триста шестьдесят восьмой раз с начала текста бежал вдоль неизвестного забора по улице Ч-ской. Настроение мое… настроение мое, скажем так, было уже вполне «рабочим». Мысль о грядущем Процветании в силу привычки уже не так будоражила сознание — но определенный порыв по-прежнему давала. Стремительно взлетев на пятнадцатый этаж, я распахнул дверь милой сердцу комнаты номер 1505 и…

История в некотором роде повторялась. Вновь посреди комнаты среди истерзанных обрывков газет и журналов восседал в обнимку с телефоном старина Курбский, а перед ним, аккуратно разграфленная, лежала новая тетрадь для рабочих записей.

— Ну что, Старина! — весело выкрикнул я, — Многие соглашаются?

— Многие… — эхом откликнулся старик, без свойственного, впрочем, ему задора. — Многие…

— Ладно, не унывай, — великодушно поддержал его я, — Это ж не твоя вина. Ну сам посуди все-таки здраво, ну кому этот

новый оборотняновский журнал реально нужен? Идея с агентством все-таки намного перспективнее! Сейчас, быстренько попробую — и тогда тебя подключу. Если что выйдет у тебя — так мы отчитаемся, что это моё как будто бы…

— Держи, пробуй, — вяло сказал Старина, протягивая аппарат. Видно, дело и в самом деле пошло неважно, раз уж даже непробиваемый старик слегка поник духом. А может„ это вирус контрпозитивности оказался не только въедливым, но и заразным.

Настрой мой, надо заметить, как и обычно по мере приближения непосредственно к делу, спал до минимально возможных значений. Тем не менее, я решительно взял трубку, другой рукой пролистал какую-то газету, выхватил уже наметанным взглядом наиболее «приличного» фигуранта — и быстро накрутил номер.

— Добрый день! — искренне сообщил, — С кем я могу поговорить по поводу рекламы?

— Добрый! — столь же искренне отозвалась трубка чуть хрипловатым мужским голосом и продолжила традиционно, — Ну, вот прямо со мной и можете поговорить.

— Отлично, — сказал я и, ловко произведя внутри себя необходимую «подстановку», продолжил, — Мы представляем рекламное агентство и хотели бы предложить вам сотрудничество в области рекламы!

Трубка тяжело вздохнула и помолчала. Потом прокашлялась и уставшим, хотя и без раздражения, голосом задала вполне уместный вопрос:

— Ну и какое же именно сотрудничество?

— Любое! — воскликнул я и непроизвольно даже повторил широкий, оконтуривающий жест Оборотняна, — Любое! Вплоть до взятия на полное рекламное обслуживание!!!

— Не, дружище — ну а конкретно-то что ты хочешь предложить?

Я призадумался. Слова о «полном рекламном обслуживании» звучали столь завораживающе, что, казалось, не нуждались ни в какой дополнительной расшифровке. Но, видимо, только казалось…

— Ну, в принципе, всё можем предложить, — помявшись, произнес я, — Вот вашей фирме — что, к примеру, нужно?!

— Что нам нужно — у нас уже есть! — рассмеялась трубка, — Дружище, ты знаешь, сколько в Москве рекламных агентств?

— Сколько? — с искренним любопытством спросил я.

— Да тысяча! И как минимум половина из них нам свои услуги уже предлагала. Включая это твое «полное обслуживание ». Реально интересное что-нибудь есть у вас ? Скидки какие-нибудь запредельные или издание какое уникальное?

Запредельных скидок у нас не было. Собственно, их у нас не было вообще (и глубинное понимание этого краеугольного, безо всяких, прошу прощения за тавтологию, скидок, понятия всего Рекламного Процесса пришло к героям много позже, уже за пределами повествования — прим. ред.). Имелось, правда, одно практически уникальное издание, но в данный момент возвращаться к нему я не испытывал ни малейшего желания, поэтому только лишь натужно просопел.

— Ну, вот видишь! — весело сказала трубка, — Чем же вы тогда можете быть мне интересны? Ладно, все-таки запишу я вас. Как вы хоть называетесь?

«Ай-яй-яй…» — подумал я. В пылу борьбы мы как-то упустили сей немаловажный компонент будущего предприятия.

— Мы только в субботу организовались, — честно сознался я, — Нету у нас еще названия…

— Ну, звоните когда будет!!! — расхохоталась трубка и отбилась.

— Ну что? — заботливо осведомился Старина.

— Ты знаешь, Серег, сколько в Москве, оказывается, рекламных агентств? — вопросом на вопрос ответил я.

— Ну, штук пятьдесят… — выдвинул смелую гипотезу Курбский. В принципе, еще несколько минут назад я был бы склонен с ним согласиться. То есть, надо признать, тезис Мастера касаемо «рановато» в чем-то не был лишен оснований.

— Оказывается, тысяча… — поведал я старику только что раскрытую мне горькую правду. (Нет, герои в тот момент реально были уверены, что «агентств» в Москве ну хорошо если от силы сотня, и что сотворение собственного «агентства» — удел исключительно небожителей уровня Оборотняна! — прим. авт.)

Последовавшие два десятка звонков ситуацию в корне не переломили. Публика по-прежнему не горела желанием переходить на «полное обслуживание» в новоиспеченное агентство. И, как ни печально, в чем-то это было легко объяснимо. До сего момента мы со стариком хотя и толклись на узенькой «делянке» густого рекламного леса, но зато — в гордом одиночестве. Дерзкий же выход на просторы немедля ознаменовался жестким «прессингом» со стороны других «лесорубов», куда как более нашего подготовленных и оснащенных…

— Ладно, — сказал я, не теряя всё же надежды, — С « агентством» пока отложим. Надо будет действительно с Оборотня-ном вместе обговорить кое-что еще… Попробуем с этим — популярнейшим московским изданием!

— Занялся бы ты делом, — мягко посоветовал мне Курбский, — Все-таки журнал этот вызывает у народа определенный интерес…

— Не-не-не, — замотал я головой, — «Камбэка» не будет! Никогда не возвращайся туда, где был счастлив, как говорится. Дай-ка сюда вон тот лист газетный…

— Ты что, по нему решил прозвонить? — озадаченно спросил Старина.

— Нуда, а что?

— А то, что это оно самое популярнейшее московское издание и есть!!!

О, дьявол! В ударном трудовом порыве я даже не сразу сообразил, что собираюсь склонять к рекламному сожительству с изданием тех, кто и так к нему был уже склонен!

— Дай тогда другой… менее популярный…

— На. Вот смотри, салон элитной мебели… Я туда еще с утра хотел позвонить, да что-то не успел. Выглядит прилично.

Я уже вращал диск.

— Добрый день, — вновь поведал я миру, когда к трубке пригласили человека, взвалившего на себя всю тяжесть рекламных хлопот в предложенном стариком месте. — Я представляю…

Здесь неожиданно для себя я задумался, что же именно я «представляю». «Представлять» рекламное агентство пока что-то больше не хотелось, а назваться представителем популярнейшего издания… в принципе, исходя из озвученного нам числа агентств, можно было лишь вообразить себе, сколько народу с гордостью пытается его «представить»… отсюда, как следствие, вытекал вопрос с «предложением», так как… пауза меж тем затягивалась, и язык мой, спасая ситуацию, брякнул уже привычное до мозолей:

— Я представляю ведущее российское бизнес-издание «The Moscow star» на английском языке и хотел бы предложить вам сотрудничество с ним в области рекламы!

Старик удивленно посмотрел на меня — мол, не ты ли клялся здесь минутой ранее. Я прижал трубку плечом и лишь развел руками — дескать, это не я… ОНО само… вырвалось…

— Да, я как-то раз видел эту газету, — меж тем весьма неожиданно ответил мебельный человек, — В принципе, это довольно любопытно. Я бы взглянул еще разок…

— Отлично, — сказал я, — Могу подвезти вам пару свежих экземпляров прямо с утра!

— Окей. Записывайте адрес…

— Не ты ли рассказывал нам тут о полной бесперспективности «Москоу стар» и переходе к работе с популярнейшим московским изданием? — довольно ехидно спросил Курбский, когда я на столь мажорной ноте завершил беседу.

— Эх, Старина… — ответил я, — Ты же сам знаешь: перспективность там, где «клюет»! А что касаемо популярнейшего издания… Разберемся по ходу дела!

В условленный час на одной из улочек «исторической застройки города» я уже с интересом рассматривал образцы элитной мебели. Мебелишка и в самом деле была ничего так себе. Особое внимание мое привлек некий «секретер» — просто прелесть и чудо был он как хорош! Я живо представил, как хорошо было бы заиметь такой для рабочих нужд, дабы со всеми удобствами обзванивать клиентуру, делать необходимые записи, непринужденно попивая при этом что-нибудь бодрящее, для чего в секретере были предусмотрены все необходимые опции. А еще, если уж говорить начистоту, было бы неплохо…

— Это Вы к нам по вчерашней рекламе? — бодро окликнул меня давешний Мебельный человек, — Неплохой у Вас, кстати, выбор! Не желаете по случаю прикупить для работы?

Я мысленно поблагодарил еще невидимого собеседника за столь щедрое предложение, параллельно отметив, что, видимо, деньги, пусть даже и виртуальные, все же неуловимо изменяют нас в глазах окружающих. Сперва Роберт Аронович интересуется, не соизволю ли я прибыть к нему на личном автотранспорте, теперь вот этот… Право даже и чуточку жаль, что в комнату Старины и Митрича, хоть и носящую гордый статус «трёшки», присмотренный мной аксессуар не влез бы, даже распиленный надвое.

— Эээ… спасибо! — ответил я, разворачиваясь, — Я бы с удовольствием! Но, как бы это сказать… Несколько не вписывается в наш служебный интерьер. Нутам, стиль «хайтек», все дела…

— Ну, хорошо, тогда просто имейте в виду на будущее! А сейчас давайте пройдем в переговорную…

«Переговорная», кстати, оказалась секретеру под стать. Выполненная в виде дачного «уголка отдыха», она заранее настраивала высокие договаривающиеся стороны на благодушие и готовность во всем идти навстречу друг другу. Устроившись на качельках под навесом, я щедрой рукой сеятеля разбросал на плетеном столике свежие газетки и приготовился к дальнейшему течению беседы.

Беседа, впрочем, затянуться не обещала. Мебельный человек без особого блеска в глазах перелистал несколько страниц, вяло бормоча себе под нос нечто вроде «Ну да, ну да…», после чего отложил газету в сторону и изрек:

— Ну да. В принципе, я так себе всё и представлял. Не думаю, что на данном этапе Ваша газета может быть чем-то для нас полезна…

Я мысленно вздохнул. То есть, с одной стороны подтверждение тезиса о бесперспективности и всяческое содействие в возможном приобретении секретера… но с другой — как всегда, потерянное время… напрасно все-таки вчера я столь стремительно сорвался от Старины, когда можно было бы еще…

— Хотя, конечно, если посмотреть на «прайс-лист» в разрезе соотношения, так сказать, цены и качества…

— Прайс-лист — это запросто! — четко доложил, слегка приободрившись, с готовностью распахнул папку — и ахнул…

Вот чёрт!!! «Прайсы», как ни парадоксально это выглядело, закончились. Несмотря на то, что количество их приближалось практически к бесконечности, на дне папочки, сиротливо пригорюнившись, лежал один лишь чистенький «контракт».

— Забыл… — честно сознался я, — Но я наизусть его помню, так что…

— Нет проблем, — сказал Мебельный человек, — Четверть полосы сколько будет стоить? Меньше нам давать смысла нет,

так как, сами понимаете, панорамный снимок нашего дизайн-проекта…

Я сообщил, отчего собеседник мой едва ли не присвистнул:

— Сколько-сколько ? Я думал — долларов сто максимум!!! С вашим-то тиражом, да еще на английском!..

В этот момент я даже слегка обиделся за пусть и нелюбимое, но все-таки уже практически родное дитя. С какой это, собственно, стати жалкие «сто»?!! А распространение в самых известных деловых центрах столицы? А читательская аудитория, среди которой ведущие представители предпринимательских и политических кругов? А возможность, в конце-то концов, голубого цвета?! Это ж что, хиханьки да хаханьки…

— Ладно, а поинтереснее у вас ничего нет? «Пробил час, — твердо сказал себе автор, — Настало время действовать!»

— Есть, — сказал я, — Вот. Популярнейшее московское издание еще есть.

— А вы к нему каким боком отношение имеете?

— Ну, — слегка замялся я, выбирая наилучший «бок», — Мы сами как бы газета «The Moscow star», но отдел у нас действует на правах типа рекламного агентства…

— А, целое агентство! — неожиданно возбудился Мебельный человек. Видимо, он (как и автор с Курбским — прим. ред.) принадлежал к тому редкому ископаемому подвиду, который еще не был осведомлен об истинном числе подобных организаций. — А на это-то дело — есть у вас прайс?

— На это дело — есть, — кивнул я и вытащил переписанные у Оборотняна цифры. Конечно, покажи я сперва настоящий газетный «прайс», на его блестящем, с завитушками, фоне мои каракули немного потерялись бы… а так всё прошло достаточно гладко. Мебельный человек с интересом

вчитался, затем что-то прикинул на калькуляторе — и вынес вердикт:

— Ну, вот это совсем другое дело! Что ж ты сразу не сказал, а с ерунды какой-то начал?!

Пропустив вслед за ста долларами и слово «ерунда», я перестал раскачиваться и замер в ожидании.

— Вот, я смотрю, тут за одну восьмую — нормальные, в общем, деньги. Подъемные для нас. Если у вас «четверть» — то здесь же это «восьмая» будет?

Я с готовностью подтвердил эту нехитрую предпечатную арифметику.

— Мы, в принципе, давно уже собирались там попробовать разместиться, да всё думали, что дорого… А сейчас смотрю — вполне приемлемая цифра! — пояснил свою мысль Мебельный человек, — Ну что — возьметесь за это дело? Только мне к начальству надо подняться, уточнить кое-что… Ну и скидку от вас еще хорошо какую-нибудь получить бы, раз уж вы целое агентство…

— Мне бы тоже… — придушенным от столь стремительного развития событий голосом прошипел я, — С начальством… уточнить…

— Давай, ага. Вот телефон у нас. Я скоро приду…

— Сергей, — на всякий случай воровато озираясь по сторонам, зашептал я в трубку, еще не веря тому счастью, что Маэстро оказался на месте, — Тут такое дело. Я это… популярнейшее московское издание продал. Кажется…

— Зачем? — искренне удивился Оборотнян, не сразу вникший в суть проблемы.

— Как это — «зачем» ??? Ну, в смысле — не саму газету, а рекламу в ней! Тут салон мебельный, на «восьмушку» вроде готов… кажется…

— Кто разрешил? — строго спросил Оборотнян.

— Как это «кто» ??? Ты ж сам в субботу и разрешил, когда нам про твое агентство рассказывал!!! Наше… — поправился я.

— А, ну да, — сказал Оборотнян, до которого, видимо, начало доходить. — Ну и чего там? Всё нормально? Тогда действуй!

— Нормально, да… Только он еще скидку просит какую-то!

— А зачем ему скидка? — совершенно искренне удивился Оборотнян.

— Ну, я ж не знаю… Он к начальству пошел сейчас… видно, нужна зачем-то…

— Ладно, дай ему… ну, скажем, процентов пять. Но имей в виду, — строго напомнил Учитель, подтверждая наше горькое предположение, что от скидок на этом свете одно лишь зло, — Раз сумма будет меньше, то и процент твой тоже уменьшится!

— Да ладно уж, — великодушно смирился я, — Тут главное, чтоб согласился он…

— Согласится. Нормальная скидка. Давай, раскручивай. Если что, я пока здесь, в офисе…

— Ну что, уточнил? — спросил Мебельный человек, когда снова сел против меня.

— Да. Пять процентов скидки, — произнес я Главные Слова своей жизни (ну, во всяком случае, на тот момент).

— А что ж не десять?

Я лишь посмотрел на Мебельного затравленно-просящим взглядом.

— Ну ладно, пять так пять. Главное, что она вообще есть. А то у меня начальство не любит, когда реклама совсем без скидки идет… по рукам.

— Начальство — оно везде одинаковое… — не нашел я ничего лучшего ^ля произнесения в этот торжественный миг…

…Оборотнян прибыл быстро. Можно даже сказать — поспешно, хотя время ожидания его мне все равно показалось вечностью. Ничтоже сумняше, он выписал контракт прямо москоустаровском образце, а затем в сопровождении торговцев черным и красным деревом исчез где-то в хитросплетении шкафов, кроватей и диванов. Вернулся он минут через десять, и его традиционная деловая сумка, как мне почудилось, выглядела изрядно потяжелевшей…

— Ну, всё окей, — доложил Мастер. — Порядок! Рублями, правда, дали, но ничего…

— А процент мой? — набравшись смелости, требовательно спросил я, имея также в виду, что раз рублями, то дожидаться размена «соток», очевидно, нет никакой нужды.

— Ты прям здесь, при них, что ли, решил разделить? — округлил глаза Оборотнян, — Погоди. Тем более, мне сперва в саму газету нужно съездить, с ними рассчитаться… Ладно, раз туда все равно ехать, подожду у них, пока они макет сделают. Будешь еще работать сегодня?

— Не, хватит, — сказал я, тщетно силясь воспаленным мозгом перевести стоимость «восьмой» в рубли по курсу, а затем умножить на семь-двадцать пять, дабы осознать причитающуюся мне часть содержимого сумки, — На «войну» съезжу.

— Давай. Тоже дело хорошее, — подмигнул мне Маэстро на прощание.

«Жаль, конечно, что не выйдет прямо сейчас к кафедре на такси подкатить! — подумал я, — И Армеец как раз сегодня быть обещался… Впрочем — ладно. Все и так идет неплохо. Прав, прав был Старина — работай, трудись, и Успех сам неминуемо и закономерно постучится в твою дверь. Эх, парни — и как же я вас всех люблю! Даже Оборотняна…»

— Этот твой тебе звонил, — сказала мама, когда я, счастливый, но довольный, поздним вечером пересек порог родного дома, — Мейер Абрамович, что ли…

— Роберт Аронович, — поправил я, — И что?

— Ну, как и в тот раз: попросил перезвонить, если не сегодня, то тогда уж завтра…

Я лишь воздел очи к небесам. О, Провидение — ты опять шлешь мне ВСЁ в один день! Хотя, конечно, именно ради таких дней мы и… (ну и так далее).

«Пролонгация» — вот зачем звонил Роберт Аронович! И это, вне всяких сомнений — Она! То волшебство, что всегда сулил нам Оборотнян в качестве Истинной цели. Пролонгация — сиречь, продление процесса, когда клиент, на личном опыте осознав, наконец, всю практическую пользу размещения рекламы в газете «The Moscow star», начинает давать в неё рекламушку безо всяких уже усилий и напоминаний с твоей стороны, планомерно наращивая как частоту, так и площадь объявлений — вот это что!!! «Пролонгация»… пролонгация!

В ту ночь автор впервые с начала кампании уснул спокойно и безмятежно. По свидетельству очевидцев, во сне он улыбался и даже совсем по-детски пускал слюни…

Утро следующего дня выдалось добрым в самом искреннем смысле этого слова. Пробудившись, автор сладко потянулся и сощурился ласковому апрельскому солнышку. Затем степенно, как и полагалось новоиспеченной звезде рекламного небосвода, отзавтракал глазуньей из трех яиц, мягчайшей горбушкой аккуратно промокнул остатки со сковороды и запил всё это дело крепким кофейком. И лишь затем, растягивая удовольствие и тщательно обтерев руки об тренировочные штаны, неспешно набрал нужный ему телефонный номер.

— А, Миша! — раздался в трубке столь желанный голос, — Добвое утво, вад Вас слышать!

«А уж я-то как рад! — подумал я, — Ну давай же, старик, не томи…»

— Миша, у меня двя вас не очень ховошая новость! — сообщил Роберт Аронович все тем же радостным голосом, отчего автор не сразу среагировал в должном объеме, — К сожалению, за все тви дня я не зафиксивовал ни одного звонка по Вашей газете!

«Экая жалость. Похоже, «пролонгации» не будет… — сказал сам себе автор, — Эх, ведь и говорили же мне и Старина, и Оборотнян — позвони сам хоть раз, а еще лучше друзей попроси, чтоб видимость создать… Да вчера за всеми хлопотами околомебельными так и позабыл, эх… Ну да ладно. В принципе, и так всё идет очень даже непло…»

— …Миша, да, к сожавению, дева обстоят именно так. И тепевь, по закону векламы, вы довжны вевнуть мне впустую потваченные мной деньги!

Немедля свежеоткушанная яичница вперемешку с кофеем едва не пошли у автора носом, и пол закачался у него под ногами. Потребовалось секунд тридцать, чтобы кое-как осмыслить обрушившееся на него откровение.

— Миша, Вы здесь? — заботливо поинтересовался Роберт Аронович.

— Здесь, — прохрипел я.

«Как это — «вернуть»??? Ну ладно, допустим. Допустим, всё это так, хотя о существовании подобного Закона джедай Оборотнян ни разу ни одним словечком не обмолвился со своими верными падованами. Хорошо, а «пятнашка» моя, честно заработанная потом и кровью — ее тоже, что ли, получается «вернуть»???»

(«Закон о рекламе РФ», прошу заметить, вступил в силу в 2006 году, то есть двенадцать лет спустя после описываемых событий. Хотя и в нем столь варварской нормы прописано не было. Умерла, что называется, так умерла — прим. авт.)

Да, но то все-таки закон О рекламе. От словосочетания же «Закон Рекламы» не на шутку веяло чем-то суровым и неизбежным. Типа «Закона джунглей». Или еще хуже — зловещими сицилийскими omerta и silenzio stampa! «Закон Рекламы», ооо! Здесь было отчего впасть в отчаяние…

— Я как бы это, Роберт Аронович, — залепетал я, в липком страхе трепеща как осиновый лист, — Я уточню… Если есть такой Закон — то тогда уж, конечно…

— Миша, ну а как же нет ? — раскипятился Роберт Аронович, — Как же нет?! Ведь двести доллавов — и ни одного, ни одного даже самого зававящего звоночка! А Вы так квасочно, так убедитевьно мне все вассказывави, что я исквенне вам по-вевил! Звоните мне тогда, когда сможете подвезти, я буду с нетевпением ждать!..

Дрожащей рукой я набрал номер Центра. Разумеется, второй день подряд Фортуна не могла быть развернута ко мне одной и той же стороной — Оборотняна на месте не было. Кое-как покидав в рюкзак самое необходимое, тем самым придав верному аксессуару статус «тревожного чемоданчика», я, зябко передергивая плечами, несмотря на почти летнее тепло, вылетел на улицу…

…В итоге, после полутора часов мучительного ожидания, заполненных наблюдением самых апокалипсических картин расплаты, я услышал по-кошачьи мягкие, но в то же время решительные шаги Мастера — и стремглав кинулся прямо на него.

— А, здорово! — приветствовал меня Оборотнян, — Хорошо, что ты появился. У меня как раз к тебе…

— «Хорошо» — это не то слово! — перебивая, заорал я, — Серег, слушай, тут мне этот мой звонил… ну ты понял, короче… Он говорит, что… он, короче, сказал… В общем, он это… он хочет деньги обратно получить!!! Прям домой мне звонит и требует!!! На «Закон Рекламы» еще какой-то ссылается…

— «Этот» — это который? — озадаченно спросил Оборотнян, силясь разобраться в моем несколько сумбурном докладе, — Даже у тебя, насколько я знаю, «этих» уже более чем достаточное количество!

— Ну этот… — выплеснувшись в первой же атаке, я кое-как успокоился и взял себя в руки, — Ну этот…, — всё же от волнения даже такое отнюдь не «проходное» имя-отчество напрочь вылетело у меня из головы, — Короче, к которому мы тогда ездили, сейфами ещё торгует. Он деньги хочет. Назад. Все.

— У него выходы когда будут? — сосредоточившись, спросил Маэстро, — Если скоро, то вернуть уже нельзя, как мы рекламу-то из газеты ему снимем, когда всё свёрстано?

— Да не «будут»… в том-то и дело, что они были уже!!! В пятницу и вчера вышло по «тридцать второй»…

— Так чего он хочет? — недоуменно спросил Оборотнян.

— Ну, он говорит… Он говорит, что раз ему никто по этой рекламе не позвонил, то и деньги теперь надо обратно… — довел-таки я до логического завершения свой взволнованный рассказ.

— Чегоооооооо?! — удивлению, отобразившемуся на лице Учителя, не было, казалось, никакого предела.

— Да вот и «чего»… — горестно подытожил я, — Деньги вернуть. Домой мне звонит. Про Закон Рекламы еще какой-то талдычит…

— А ты зачем ему домашний телефон дал?

— Ну а какой я ему дам ?

Тут Оборотнян, до которого, видимо, прелесть ситуации дошла во всей своей первозданной красе, искренне расхохотался. Мне оставалось лишь насупленно дождаться, пока Наставник переживет этот несколько неуместный, на мой субъективный взгляд, приступ хорошего настроения.

— Нету никакого такого «Закона»! — наконец, сообщил он мне тем ласковым голосом, каким любящие родители сообщают своим чадам о том, что никакого утаскивающего их по ночам «Бабая» в природе все-таки не существует, — Нету. Он деньги заплатил, мы опубликовали — всё, дело сделано. А что никто ему не звонит — так это его проблемы. Может, он там номер неправильный вообще дал… Хотя я же говорил вам с Курбским тогда: выйдет газета — не поленитесь, позвоните сами. Сымитируйте хоть какую-то активность. Эх, учить вас еще всему да учить…

Крайнее заявление Мастера шло, разумеется, в глубокий разрез с его же тезисом о безумной эффективности рекламы в газете «The Moscow star» — но обсуждать сейчас это было явно не ко времени и месту.

— Да? — недоверчиво спросил я, — Точно нету?

— Да точно! Ну ты сам посуди: если бы все так деньги назад требовали, что бы творилось-то?!

— Ну хорошо… А делать-то теперь чего?

— Да ничего. Позвони ему, если хочешь, да скажи, что это бред полный. Или сразу пошли его на хер… Не, ну вы два дебила, конечно, спору нет. Один сказал, другой послушал… Закон еще какой-то выдумали! — тут Оборотнян даже смахнул с глаз слезы совершенно неподдельного счастья.

— Не, ну «на хер»-то я не буду… Он же домашний мой знает… — пробормотал я, когда мы подошли к телефону.

— А, Миша, я уже вас заждався! — радостно воскликнул Роберт Аронович, даже не дожидаясь моих слов. Видно, и в

самом деле никто, кроме меня, давненько не радовал его роскошью простого человеческого общения, — Миша, мне сегодня нужно будет отъехать по девам, но еще на паву часиков я в Вашем повном васповяжении…

— Я это, Роберт Аронович. В общем, я хотел вам сказать, — тут тёплый, подбадривающий взгляд Оборотняна придал мне дополнительных сил, — Тут как бы… ну… нету на самом деле такого Закона, чтобы деньги-то обратно…

— Как это нет??? — разбушевался мой дорогой в полном смысле слова Первый Клиент, — Миша, как это нет?!! Ну Вы посудите сами: я вам исквенне повевив, я пвачу вам двести доввавов, неизвестно повучается за что, мне никто не звонит — это еще повбеды… Но сегодня с утва я отменяю все дева, сижу жду вас как ставый дувак, а тепевь выясняется, что… Миша, двя меня это бовьшие деньги, и я настоятевьно Васпвошу…

Я бесконечно страдальческим и молящим взглядом посмотрел на Оборотняна, и тот, надо отдать ему должное, все же оценил трагизм ситуации. Решительно приблизившись ко мне, он протянул руку и вдохновенно взмахнул головой, как взмахивает ею пианист, усевший за инструмент, перед тем, как прикоснуться к клавишам. Приняв трубку, Маэстро кивнул мне в сторону выхода. Благоговейно осознавая, что такие смертельные номера работаются исключительно «соло», я тут же на цыпочках удалился, тихонечко прикрыв за собою дверь, и…

«Где прошел хохол, еврею делать нечего» — так комментирует народная мудрость подобные расклады, а народ, сами понимаете, почем зря против ветра бросать не будет. Судить о том, какие конкретно те единственно верные слова и выражения нашел Учитель аля Роберта Ароновича, я мог лишь то по нарастающему, то резко спадающему уровню децибел.

Главное, в данном случае — результат, то есть то, что слова эти и выражения были все-таки найдены…

— Ну, всё, — сообщил Оборотнян, выходя из комнаты и утирая со лба капельки пота. Надеюсь, состоявшийся разговор в полной мере убедил его, почем в нашей нелегкой низовой работе фунт лиха и грош пятаков, — Уладил. Не будет он тебе больше звонить никуда…

— Правда?! — испустил я дух облегчения на весь Ленинский проспект, — Спасибо, Серег!!! И, обхватив руку благодетеля своими двумя, энергично затряс её.

— Да правда, правда, — утомленно произнес Маэстро, корректно высвобождаясь от объятий (Правда. Не позвонил. Конечно, в тот самый миг быть уверенным в этом на сто процентов было никак невозможно, но — чистая Правда. — прим. авт.) — Ладно, у меня ведь к тебе тоже дело есть. Хотел попросить тебя кое о чем…

— Давай! — возопил я, прижимая руки к груди, — Проси, что хочешь!!!

— Значит, тут история такая, — переключаясь на деловую волну, доложил Оборотнян, — Я вчера съездил в газету с твоим заказом. Всё, в общем, хорошо, они ставят. Единственный момент — там подорожало это дело слегка, так что надо будет… В общем, надо позвонить им, договориться, чтобы они доплату сделали. Иначе ничего не выйдет.

— А насколько подорожало? — довольно беззаботно спросил я. Надо признать, что в чем-то Оборотнян был прав, и неискушенность наша в подобного рода житейских вопросах по-прежнему была чрезвычайно велика. То есть, каким-то местом я сразу почувствовал, что под ногами моими разверзается пропасть — но вот сразу всю глубину её оценить был пока еще не в состоянии.

— Ну-у… — слегка замялся Оборотнян, — Где-то в два раза… (Глубина пропасти таким образом, равнялась ровно одной бесконечности — прим. авт.)

— И когда же оно подорожало? — холодея, спросил я.

— Да вот прямо вчера и подорожало, — облек свой доклад Мастер в стройную, логически завершенную форму.

— Э-э-э… а-а-а… — охватившее автора волнение помешало ему выполнить даже простейшее арифметическое действие, — Это сколько же, получается, они должны, так сказать, доплатить?

— Сколько-сколько… — раздраженно сказал Оборотнян, — Вас там в вашем научно-техническом считать не учат, что ли? Если в два раза — то еще ровно столько же! Давай, звони ему, а то уже среда, выход у них в пятницу, а у меня на сегодня и так еще куча дел…

Я живо представил себе еще одну набитую деньгами сумку, отчего мне стало слегка нехорошо. Надо думать, мебельные люди вряд ли изъявят острое желание непринужденно с ней расстаться. Но, повторюсь, я был еще настолько наивен, что, хотя и без особого жжения в ладонях, но все-таки принялся за поручение Мастера…

— Добрый день! (очень добрый — прим. ред.) — произнес я заплетающимся языком, заслышав в трубке голос Мебельного, — Тут, значит, у нас такая ситуация сложилась. Популярнейшее-то это московское издание… того… в два раза. В общем, надо вам доплатить бы… еще, как бы, столько же, выходит… Мы тогда подъехали бы к вам прямо через…

Разумеется, привести развернутую ответную тираду в полном объеме нет никакой возможности по соображениям цензуры, морали и нравственности. Если же резюмировать кратко, то обещание разобрать по кирпичикам наше едва-едва новорожденное агентство в случае недолжного или ненадлежащего исполнения принятых им на себя обязательств — было наиболее гуманным из всего предложенного спектра вариантов. Зато наконец-то стали ясны масштабы обрушившегося бедствия! Ужас окутал автора… Нет, в самом деле — вот так запросто взять и «развести» ни в чем неповинных людей на такое бабло! И таким милым и безобидным показался мне сразу несчастный Роберт Аронович… да, двести! Но двести, в конце-то концов — сумма реальная, можно насшибать по мужикам, у того же Армейца занять, но тут… Я лихорадочно прокрутил в голове все предшествующие катастрофе события, и неожиданно…

О, Провидение! Пусть и не с той стороны и по явно остаточному принципу — но ты всё же хранило меня! Прайс, прайс с моим домашним телефоном — тот самый, которого больше не было!!! Который закончился ровно в тот самый миг, и ни одним клиентом раньше или позже!!! И газеты я тогда все забрал за бесперспективностью и по причине легкой обидки за «сто долларов»… От сердца автора маленько отлегло. По сути, как выяснилось, с мебельным салоном в районе исторической застройки нас, кроме честного и крепкого мужского слова, мало что связывало. Конечно, теоретически можно было разыскать газету «The Moscow star», хотя и это для неподготовленного человека было задачей непростой, так как продвинутое издание, напомню, нельзя было увидеть в киоске или на развале у метро… Да и деньги, в конце-то концов, брал Оборотнян, а не я, а это, если верить опять же Армейцу, по «понятиям» можно было однозначно трактовать как…

— Ну, что он ответил? — требовательно спросил Оборотнян, — Когда можно подъехать? А то я опаздываю уже…

— Ну, как бы это потактичнее сформулировать… В общем, Сергей, он ответил в том ключе, что единственно верным поступком с нашей стороны он видит публикацию «панорамного дизайн-проекта» в оговоренные сроки и исключительно за уже перечисленную на наш расчетный счет сумму, безо всяких там «небольших доплат». И что если мы хотим ноги свои видеть по-прежнему в том месте, из которого они на данный момент растут, то… Как-то так, в общем.

— Да-а-а, — разочарованно протянул Оборотнян, — Я вижу, совсем ты не умеешь с людьми общаться! Неудивительно теперь, что у тебя за полтора месяца это только второй заказ.

Я лишь виновато кивнул, мол, ну что поделать, ну не умею — и с готовностью протянул трубку Мастеру. Тот было даже решительно взялся за нее — но, осознав, видимо, все-таки некоторую зыбкость нашей доказательной базы, мрачно положил на место.

— Это всё этот… — тут Оборотнян неласковым словом помянул своего давешнего сотрапезника, главного редактора популярнейшего московского издания, — Такая подстава!..

Забегая вперед. Тяжело говорить об этом, но редактор тут был, безусловно, абсолютно ни при чем. И подорожало оно, конечно, далеко не вчера. И вообще, кое-кому, если уж берешься за что-то, следовало бы в первую очередь… хотя ладно.

— Делать-то теперь чего? — осторожно поинтересовался я, на всякий случай еще раз восстанавливая всю последовательность: «прайса» не было… телефон свой не диктовал… газеты забрал… или нет? Нет, вроде точно забрал… уфф!

— Да придумаю что-нибудь, — заверил меня Оборотнян. — Ладно, пойдем. Ты куда сейчас?

Тревога за судьбу «панорамного дизайн-проекта» отступила, и на первый план вновь вышел Роберт Аронович.

— Не скажу, — честно ответил я.

«Береженого бог бережет» — и на ближайшие дни я перешел на нелегальное положение в любезных стенах комнаты 1505, покидая ее только в случае крайней на то нужды, пригнувшись и короткими перебежками. Вечером, обливаясь холодным потом, звонил домой. К чести Оборотняна, надо признать — Роберт Аронович более со своими нелепыми претензиями и ссылками на несуществующие законы меня действительно не беспокоил. Окончательно уяснив этф, утром пятницы я наконец-то вышел на улицу в полный рост и весело поспешил к ближайшему киоску, дабы приобрести в нем популярнейшее московское издание и сполна насладиться…

Разумеется, никакого «панорманого дизайн-проекта» я не увидел, (разумеется, «разумеется» это для автора в его нынешнем состоянии. А в тот момент он абсолютно искренне полагал, что… — прим. ред.). Я ошарашенно перелистал страницы еще два раза, сверил на всякий случай число и даже зачем-то потряс, словно бы надеялся, что «макет» просто случайно застрял где-то внутри…

С экспоненциально нарастающей тревогой я вызвонил Оборотняна и, презрев все нормы субординации, заорал так, что оглянулись даже люди из соседних телефонных будок:

— Серег, аллё??? Где реклама-то???

— Какая реклама? — недоуменно ответил Маэстро, — Ты чего так орешь-то?

— Да моя! — продолжал я неистовствовать, — Моя, салон этот мебельный, он же сегодня должен был выйти! Сегодня же пятница!!!

— Салон, салон… — пробормотал Оборотнян, — Ах, салон! А я разве не сказал тебе?

— Что???

— А, точно! Ну, ты бы прятался бы меньше… Я его, короче, вместо этого в «Рекламное приложение» поставил.

Там как раз размер похожий, и даже два раза получилось вместо одного!

— А ты их-то хоть предупредил? — спросил я, медленно оседая вниз.

— Как я их предупрежу, если ты мне даже телефон их не оставил? — совершенно неподдельно возмутился Оборотнян, — Это же твой клиент!

«Рекламное приложение», замечу в скобках, было приложением к другому московскому изданию. Между прочим, в своё время это была единственная рекламная газета в Советском Союзе, содержавшая разного рода частные объявления граждан уровня «Продам козу и подержанный баян», а еще, говорят, там был самый лучший кроссворд, ради которого она зачастую и покупалась… С другой стороны, с наступлением Новых времен популярность как самого московского издания, так и приложения к нему, несколько померкла. Посему имелись все основания полагать, что от такой замены в мебельном салоне вряд ли придут в неописуемый восторг. Хотя бы даже и в количестве двух…

— …две публикации — это ведь даже лучше, чем одна! — заверил Оборотнян. — В принципе, им и сейчас сообщить еще не поздно. А завтра у меня экземпляры будут, можешь забрать и как раз им отвезти…

— Нет уж, спасибо, — тактично отказался я.

— Как знаешь. Тебе же с ними дальше работать! «Дальше» ??? Нет, тут уж, как говорится, спасибо-2. Лучше вы к нам… хотя не дай бог…

— Да, и еще вот какой момент, — продолжил Маэстро довольно беззаботным голосом, — Там по деньгам чуть больше получилось, все-таки две публикации, а не одна. Я же тебе еще пятнадцать долларов должен был? Ну так я их туда перекинул, как раз…

— А… а… а… — выдавил я из себя, когда отпустил столбняк, — Ну а за них самих-то? Получу я что-нибудь?!!!

— Ну, это уж вообще наглость с твоей стороны! — на ясном глазу заявил Учитель, — Ты и так меня с ними подставил, что аж краснеть пришлось!!! Говорю же тебе — не «вписались» в сумму. На самом деле там не пятнадцати, а всех двадцати не хватало, я « пятерку» уж сам доложил, и на том скажи «спасибо»!

— Спасибо, — сказал я и повесил трубку.

На самом деле всё было хорошо. За сохранность своих ног на их исконном месте можно было всё же особо не опасаться, что само по себе уже очень и очень неплохо. С формальной точки зрения я представлял собой старательного и в меру удачливого сотрудника такой уважаемой организации, как «рекламное агентство». Помимо «наработок» я имел уже самых настоящих, полноценных «клиентов». Мой виртуальный доход за месяц с небольшим кропотливой работы составлял достойную, в принципе, сумму, и если бы не ряд вмешавшихся обстоятельств сугубо непреодолимой силы…

С фактической же — денег по-прежнему не было ни шиша, и можно было снова и смело шагать куда глядят глаза. Что я после некоторых раздумий и проделал…

(Пользуясь случаем, автор приносит свои пусть запоздалые, но глубокие извинения пострадавшим в этой главе. Так получилось).

Минуло еще несколько дней. Мебельные люди, по счастию, никак более не обнаруживали своего присутствия на нашем горизонте. Возможно, их попытки разыскать загадочное рекламное агентство без названия так и не увенчались успехом. А возможно даже, как искренне заверил меня Оборотнян, они просто остались исключительно довольны публикациями в рекламном Приложении, и теперь очень глупо с моей стороны было не позвонить им и не побеседовать на предмет дальнейшей «пролонгации» в заданном нами векторе. «Нет уж, спасибо» — тактично отклонил я предложение Мастера. Достаточно было и того, что тревога потихоньку отступила. Уже можно было не оглядываться волнительно в поисках «хвоста», не стараться говорить по телефону измененным голосом, и, памятуя о советах легендарного Штирлица, садиться в кафе, ресторанах и клубах строго лицом ко входу. Впрочем, по жестокому недостатку средств мы все равно не посещали подобных увеселительных мест, так что от тех давно ушедших дней осталась лишь привычка при употреблении слабо- и крепкоалкогольных напитков на улиие всегда располагаться спиной к забору, дереву либо какому-то еще элементу окружающей тебя среды…

Весна меж тем всё плотнее вступала в свои права. Солнце сквозь запечатанные окна немилосердно поджаривало пассажиров общественного транспорта, слежавшийся снег исчез даже с самых затененных участков местности, и в целом природа будто замерла в ожидании — с тем, чтобы по неуловимому сигналу свыше однажды брызнуть со всех сторон мириадами крошечных нежно-зеленых взрывов. Впрочем, всё это ликование по-прежнему резко контрастировало… ну и так далее.

Очередное совещание по причинам прекрасной погоды и ощутимой экономии времени было назначено в одном из уютных сквериков столицы, получив таким образом статус «летучей пятиминутки». В ожидании Оборотняна мы со Стариной, стащив ветровки, блаженно растянулись на лавке в одних футболках — и ощущению полного Праздника мешал лишь упомянутый выше недостаток вкупе с некоторой озабоченностью по поводу надвигающейся как всегда неожиданно сессии. Впрочем, в такой день даже оба этих фактора в совокупности…

Внешний вид приблизившегося Мастера с горечью поразил нас в самое сердце. Застегнутая по горло куртка, замотанный шарф и шерстяная шапочка резко выделяли его из окружающей пестрой толпы.

— Что случилось, Серег? — с тревогой спросили мы, памятуя о том, какое важное значение имеет здоровье Наставника, особенно в свете Судеб рекламы в этом мире, — Заболел?

— Да, простыл вчера маленько, — тяжело, «в нос» ответствовал Оборотнян, — На машине вчера с кондиционером целый день по делам мотался… Вот, видно, и просквозило…

О, друзья! И если кто думает, что это была простая констатация факта — тот жестоко ошибается. Это был самый настоящий «мессэдж»! Это сейчас, когда даже некоторые отечественные автомобили снабжены этим элементарным прибором комфорта, не говоря уж про импортные, с «климат-контролем» и даже системой «термотроник» — а тогда… а тогда человек, заработавший насморк в теплое время года, нес свой забитый нос с гордостью, высоко задрав его в прямом и переносном смысле слова! Мол — смотрите все: да, я простыл. Но простыл я потому, что не хожу пешком, как все остальные — а езжу в машине! Да не простой, а с «кондишеном»! Я крутой, понимаете!!! Я КРУТОЙ!!!

Забегая вперед. Когда спустя пару лет я трудился уже на стационарной службе в действительно очень продвинутой организации — среди ее топ-менеджмента бытовала одна милая привычка. Мобильные телефоны к 1996 году уже перестали быть атрибутом одних лишь богов первой руки — однако дизайнерские, «навороченные» их модели стоимостью в десятки тысяч долларов еще не были изобретены. И тогда, чтобы как-то выделиться, руководящий состав стал носить по ДВА телефона сразу. Причем этикет требовал постоянно держать в каждой руке по аппарату. В этом тоже был заключен «мессэдж». Примерно так в древнем Китае девочкам из богатых семей в детстве специально бинтовали ноги так, чтобы та не могла нормально ходить, и все понимали: эта девочка не может ходить, как следствие — она не может работать, и значит — это и правда девочки из БОГАТОЙ семьи, раз может себе это позволить (довольно жестокая логика, но Восток — дело известно какое — прим. авт.)… так и здесь: у меня в каждой руке по мобиле, и, стало быть, я больше ничего не могу этими руками делать. А только лишь — РУКОВОДИТЬ!!!

«Мессэдж» Наставника мы поняли верно. Недаром Старина издавна был известен как преданный поклонник самых невероятных методов народного самолечения вплоть до собственноручного принятия родов в домашних условиях. Он тут же вскочил, заставил Оборотняна поочередно втянуть воздух каждой ноздрей, внимательно прислушался к исторгнутым звукам — вслед за чем тут же выдал какой-то рецепт, самым простым компонентом которого можно было считать сушеные кедровые шишки позапрошлогоднего урожая, перетертые в равной пропорции с корнем цветущей мандрагоры.

— Пройдет за три дня, — пообещал старик Учителю.

— Да? — спросил Оборотнян, на удивление внимательно выслушавший всю эту проверенную веками мудрость. Видно, и в самом деле припекло его серьезно.

— Да потом и не вспомнишь даже!!!

— Я все-таки это вот… — покопавшись в кармане, Оборотнян извлек новомодный «спрэй», видеть который нам доселе приходилось лишь на телевизионном экране в рекламных роликах. Мы с любопытством уставились на диковинный «девайс».

— Тоже хорошее средство, рекомендую. Я всегда им пользуюсь, — тут Маэстро, запрокинув голову, ознакомил нас с принципом его работы.

— А еще я, когда болею — стараюсь трахаться реже, — неожиданно весьма доверительно поведал он нам.

— Ааа? — протянул я и неожиданно сам для себя брякнул, — Ааа… А мы наоборот — чаще.

— Это зачем же? — прогундосил Оборотнян, недоуменно взглянув.

— Ну, как зачем, — вдруг поддержал меня Старина, которому я тут же мысленно проаплодировал: все же, несмотря ни на что, мы оставались по одну сторону фронта! — Как зачем… Мы ж спортсмены, мы всегда так поступаем. Если и заболел — не снижаешь нагрузок, а даже напротив. Когда бегаешь, двигаешься, кровь быстрее разгоняется, и болезнь лучше выходит… А тут, по сути, тоже самое. Движение — это жизнь!

Чувство глубокой зависти отобразилось на и без того изможденном лице Учителя… Я мысленно возликовал, хотя, надо признать, эта локальная (и, чего уж там скрывать — в чем-то надуманная — прим. авт) победа над Мастером так и осталась для нас единственной. (И, сильно забегая вперед — возможно, именно данное упоминание о Спорте предопределило в некоторой мере один из крутых поворотов в дальнейшей судьбе Наставника… — прим. авт.) В остальных случаях он всегда уверенно «делал» нас «чисто», и лишь изредка — «по очкам». Вот и сейчас ответный удар не заставил себя ждать, и Оборотнян, усевшись между нас, решительно произнес:

— Значит, так. У меня аля вас сегодня важная информация. Знаете (…) ? — Тут он назвал одного из самых «плодовитых» своих клиентов, маячившего едва ли не в каждом номере «The Moscow star» и всегда приводимого нам в качестве примера наиболее удачной «пролонгации». Мы послушно закивали головами — ну, еще бы нам его и не знать…

— Со вчерашнего дня я возглавил там рекламный отдел.

При этих словах я, откровенно говоря, едва не перекувырнулся через спинку лавки назад. В осознаваемой нами картине мира Оборотнян и до сотворения «собственного агентства» вольготно парил где-то в недосягаемой выси, но «возглавить рекламный отдел»… Это был уже какой-то пронзающий слои взлет в стратосферу и далее! Все-таки до означенного мига мы, хоть и по-разному и с разным успехом, занимались одним делом, вымогая, если называть уж вещи своими именами, деньги у потенциальных жертв. Но «возглавить»… то есть встать у руля тех самых вожделенных нами «бюджетов»… нет, это однозначно был выход на Орбиту! Возможно, и нам теперь найдется скромное местечко хотя бы ассистентов и мальчиков на побегушках, но все-таки, все-таки…

— В принципе, на данный момент штат там полностью укомплектован, — будто бы прочел мои мысли Оборотнян, — но через какое-то время, если вы себя проявите должным образом… особенно Сергей…

— Мы проявим, проявим, — тут же затараторил я, — Мы уже себя проявили!!!

— Я знаю, — ласково улыбнулся Маэстро, — Но в любом случае это будет уже не раньше осени…

«Не раньше осени…» Тут я снова загрустил и с тревогой в голосе спросил:

— Ну а агентство-то наше как теперь? Или всё?

— А ты что — опять хочешь меня подставить? Как тогда? — озабоченно осведомился Оборотнян, хотя и без особой строгости.

Я, хоть и имел (и имею до сих пор — прим. авт.) несколько иную точку зрения на разыгравшуюся драму с мебельными, искренне прижал руки к сердцу:

— Нет! Я всё понял! Впредь буду аккуратнее! И согласовывать каждый шаг!

— Тогда ладно, — милостиво разрешил Учитель, — Проект с агентством я по-прежнему курирую. Как и с газетой, и с журналом…

Вообще, количество «проектов», которые одновременно «курировал» Маэстро, всегда поражало воображение.

— …так что работайте, работайте, трудитесь. Направлений для вас, я думаю, более чем достаточно!

— Ну а тогда от «рекламного отдела» этого — какой нам лично прок? — осторожно задал логичный вопрос Курбский.

— Ну, пока такой, что вы можете туда приходить работать. Там в отделе телефоны есть, и факс с ксероксом. Расположен он удачно, знаете, как раз неподалеку от…

Мы согласно закивали головами. В пределах Садового кольца (и даже еще не существующего «третьего транспортного») мы вообще уже знали все, как будто свой собственный, скажем, двор.

— Ну вот. Придете туда, скажете, что от меня. Я там уже предупредил, на самом деле. А мне сейчас еще нужно в редакцию съездить, утрясти там кое-что. И — работайте! — на прощание вновь нацелил нас Мастер на новые свершения…

— Я, пожалуй, прямо сейчас туда и заскочу, — сообщил я старику, когда фигура Оборотняна, слегка согбенная под тяжестью навалившейся инфлюэнцы, стремительно растаяла в толпе, — Как раз надо ведь «прайсы» отксерить. У меня ведь так и нету их с того раза… Чистый есть у тебя?

— Ага, есть. И на мою долю тогда сделай еще… — тут Курбский опять вознамерился было надписать при своем номере чудесное слово «ресепшн», и мне опять пришлось удержать его от этого необдуманного шага. Наконец, хозяйственные хлопоты были окончены, и я отправился в путь, справедливо рассудив, что две остановки на метро — не то расстояние, ради которого в моих обстоятельствах стоит отказываться от неспешной прогулки по сияющей апрельской Москве…

Огромная англоязычная вывеска прославленного торгового дома (…) завлекательно переливалась фирменными цветами, параллельно закрывая видимость из окон жильцам вплоть до четвертого этажа. Впервые с начала процесса я входил в подобное учреждение без некоторой дрожи в коленках. «Почему?» — задаст здесь справедливый вопрос пытливый читатель. Ведь, по идее, ничего такого особенного в посещении предприятия образцового обслуживания как будто бы нет? Охотно поясняю.

К тому моменту, помимо привычной уже двоечки «телефонный звонок — личная встреча», мы практиковали и так называемый метод «прямого напористого контакта». Суть его была очевидна: носитель метода с парадного входа смело внедряется в организацию той или иной формы собственности и, включив на максимум личное обаяние, преодолевает многочисленные (хотя иногда и не очень) уровни охранников, секретарш, ни за что не отвечающих работников нижнего и среднего звена и так далее — в тайной надежде добраться в итоге до самого Главного «ИванИваныча» взятой в оборот конторы. Плюсы такого контакта очевидны, так как в формате общения «с глазу на глаз» гораздо проще донести до «ИванИваныча» всю правду о подведомственном нам издании. Впрочем, столь же очевидны и минусы, так как функция «сохраниться» отсутствует напрочь, и неудача на любом уровне ведет к немедленному «обнулению» тебя на улицу и, как итог, гораздо большей трате времени, нежели обычный «пустой» звонок. (Автор, между прочим, до сих с вероятностью «9 из 10» проникает в любое «режимное» место безо всяких пропусков, списков «гостей», «приглашенных» и так далее… Привычка! — прим. ред.)

Но теперь предстартовое волнение отсутствовало. Дождавшись реакции входного фотоэлемента, я гордо вошел внутрь и двинулся вдоль полок с блестящим, заграничным товаром самых представительных торговых марок. По ходу следования вежливо отклонил несколько предложений радушных консультантов немедленно ознакомиться поподробнее, а затем и приобрести что-нибудь: несложный расчет показывал, что при делении цены бытового прибора на размер стипендии, в частном мы неминуемо получали пресловутого «вечного студента», причем вечного без остатка. Наконец, обнаружив в самом конце дверь с табличкой «Служебное. Вход только для персонала», я толкнул ее и уверенно скрылся в подтрибунном помещении.

Должен заметить, что с изнанки любые, даже самые респектабельные заведения выглядят практически одинаково. (Даже рекламные агентства. Если кто думает, что в них на каждом шагу сидят сплошь талантливейшие творцы-«копирайтеры», сочиняющие гениальные «слоганы» — нет, не сидят. Во всяком случае, далеко не на каждом шагу.

Тем более, если учесть, что на один гениальный слоган приходится сочинить как минимум тысячу других предложений, в которых надо подробнейшим образом объяснить, почему же данный слоган действительно гениален… ну или хотя бы чем он отличается от десятков себе подобных в выгодную сторону… но это забежавшая вперед лирика… — прим. авт.)

Торговый дом (…) не стал в этом ряду исключением. Я тут же с теплотою в сердце вспомнил семь недель службы на обойном складе под началом мастера Каравайцева. Повсюду были нагромождены какие-то самые разнообразные коробки, ящики и так далее, между которыми сновали озабоченные люди, одетые подчас не столь эффектно, как консультирующие во «фронт-офисе» мальчики и девочки. Местонахождение «рекламного отдела» снующие люди комментировали весьма туманно и внутренне противоречиво. При этом лица их, и без того не самые дружелюбно настроенные, хмурились окончательно. («Бездельники и тунеядцы! И все как один, небось, на «откатах» сидят…» — так обычно думают о работниках рекламного отдела труженики прочих направлений. Автор оставляет это утверждение без комментариев — прим. ред.) «Ну ничего, ничего, — как бы подбадривал их я, — Думается, с приходом Сергея имидж данного подразделения изменится к лучшему!» В итоге, проплутав минут десять по хитросплетению коридоров, я все-таки вышел к вожделенному мне «отделу» и, вот теперь уже с некоторым волнением, заглянул внутрь…

Сидевшая за конторкой волоокая барышня явно исполняла при «отделе» секретарские функции. Весь экстерьер ее недвусмысленно указывал на то, что, помимо всех прочих, у нас имеется еще как минимум один очень веский стимул побороться за место штатного сотрудника где-то поблизости. Понятное дело, что, зная уже привычки Оборотняна и согласно субординации, но все-таки… другое дело, что…

— Добрый день! — слегка зардевшись от усилившегося волнения, произнес я елейным голоском, — Я вот тут от Сергея Оборотняна… мне бы отксерить прайсов и несколько факсиков послать…

Барышня подняла на меня несколько удивленный взгляд и пару раз взмахнула ресницами, отчего по комнате пронесся легкий, освежающий бриз. Никаких других реакций не последовало. Выдержав паузу и окончательно уяснив, что и не последует, я в отместку тут же разоблачил собеседницу взглядом и растолковал более доходчиво:

— Мы у Сергея Оборотняна работаем в его рекламном агентстве. Сергей сказал, что мы теперь можем приходить сюда, если нам ксерокс понадобится. Вот он и понадобился. Мне как раз надо копий сделать…

— Нет, ну если вам так надо… — с нарастающим удивлением молвила барышня, — Если надо… ксерьте, конечно. Только немного.

— Хорошо, на сегодня мне много и не нужно, — сказал я, слегка покоробленный обнаружившимся лимитом сверху. Надо бы, конечно, сразу будет себя тут так поставить, чтоб без всяких ограничений. Для работы же, в конце-то концов… Оборотняну тогда сразу напомнить… — И еще факсов отправить.

При слове «отправить» барышня ощутимо погрустнела.

— Отправить могу я сам, — сразу заверил я ее, ни секунды не желая омрачать столь прекрасное лицо даже легким налетом грусти, — Я умею. Да и всего-то пять штук.

— Ну, не прям «пять», конечно… и — если только сами… — и барышня нехотя откатилась от факса чуть в сторону.

Со времен первой встречи с офисной техникой наше мастерство в обращении с ней также отточилось в бесконечное число раз. Уверенно шагнув к копировальному устройству, я в каких-то пять минут разобрался в его управляющей консоли, слегка поразмыслив, оценил понятие «немного» в двадцать экземпляров и, нажав кнопку «пуск», передислоцировался к факсу. Знакомство с ним также не затянулось и, практически сразу выявив щель для засовывания корреспонденции, я тут же набрал номер и приготовился услышать в трубке призывный писк.

Тут в комнату вошел элегантный мужчина возраста и внешности недавнего комсомольского вожака. Войдя, он почти уже проследовал к следующему, очевидно уже Самому руководящему кабинету — но неожиданно развернулся, приблизился ко мне и стал с любопытством наблюдать за процессом коммуникации.

Данный процесс и в самом деле весьма интересен, тем более, что больше в этот момент заняться все равно решительно нечем. Наконец, изящно подхватив листок и убедившись, что, согласно дисплею, результатом общения цивилизаций является несомненный «ОК», я вернулся к ксероксу и стал дожидаться окончания его сессии. Мужчина также проследовал за мною, и мы вместе пронаблюдали, как лихо вылетают из прибора новенькие «прайсики». «Не исключено, что товарищ убедился, как ловко я выполняю все эти рутинные, но такие необходимые в повседневной работе операции, — удовлетворенно подумал я, — Несомненно, при решении вопроса о штатном месте это зачтется мне в плюс…»

— А ты что здесь делаешь-то, а? — задал мужчина неожиданный вопрос.

— Как что? — честно ответил я, не поворачивая головы и вдыхая сладостный аромат свеженанесенного тонара, — Прайсы вот ксерю. А то закончились у меня…

— Да я вижу, что ксеришь. Разрешил кто? — поинтересовался мужчина чрезвычайно ласковым голосом.

— Как «кто разрешил»? — удивился я и тоже весьма дружелюбно пояснил, — Сергей Оборотнян и разрешил…

— Какой еще Оборотнян? — максимально нежно спросил мужчина.

— Ну, как «какой»… Сергей Оборотнян, который… — тут я немного задумался, как же именно зовется новая должность Учителя. Вариантов, как известно, имелась масса: «директор по рекламе», ну или, скажем «начальник отдела»… или даже департамента. А может быть, даже и…

— Ну, Сергей Оборотнян. Который отдел рекламы здесь у вас возглавил… — корректно транслировал я аутентичную формулировку Наставника.

— Нету здесь никакого Оборотняна!!! — после короткой паузы мужчина неожиданно взорвался столь мегатонной мощностью, что я инстинктивно даже прикрылся только что отосланным факсом, — НЕТУ!!! И никогда не будет!!! Ты что, сдурел тут что ли??? Оборотнян еще какой-то… Ты как сюда попал-то вообще, а?

Чувство глубокого недоумения вперемешку со всепоглощающим ужасом охватило автора. С трудом пробившиеся через этот плотный туман капли разума подсказали ему, что произошло, по-видимому, какое-то чудовищное недоразумение.

— Я как бы это, — пролепетал я, силясь отыскать какой-то спасительный аргумент, — Это же как бы же Торговый Дом (…)? Может, я ошибся просто, но мне Оборотнян сказал, что он тут…

«На свете не было, нет и не будет никогда более великой и прекрасной для людей власти, чем власть императора Тиверия!!!»

— Нет!!! — загрохотал мужчина едва ли не на весь торговый дом, — Да!!! Это торговый дом (…)!!! Но никакого «Оборотняна», пока я тут, здесь нет и быть не может!!!

Ты совсем, что ли, спятил??? Это я, Я здесь начальник!!! Оборотнян еще какой-то возглавил… Где Василий, а?! Василий!!! А ты куда смотрела???

Тотчас в двери нарисовался шкафообразный охранник, что характерно — тот самый, что десять минут назад, находясь в пяти шагах от так и не возглавленного Оборотняном отдела рекламы, указал мне путь ровно в противоположную сторону, отчего я дал лишний полный круг по всему чреву знаменитого торгового дома. Очевидно, эта потеря драгоценных секунд и оказалась решающей, приведя в итоге к роковой встрече. Последние сомнения отпали — настало время действовать. Подобрав с пола свое нехитрое хозяйство и с кошачьей ловкостью ухватив все-таки непосильным трудом отксеренные прайсы, я чудом проскользнул в минимальный зазор между Василием и притолокой — и стремглав бросился наутек. Вслед понеслись отчетливые угрозы и заверения в том, что в случае повторения подобных заявлений как субъекту их, так и объекту (то есть, надо понимать — автору и Оборотняну) не избежать вступления с Истинным Возглавляющим Отдел в половые отношения. Причем, что было особенно обидно — в основном противоестественным путем, с применением Василия…

…Расстояние до редакции газеты «The Moscow star» я преодолел за время, примерно на три минуты улучшающее не только мировой рекорд для подобных дистанций (это-то еще ладно), но и свой личный. Затаптывая на пути сограждан без разбору комплекции, возраста и пола, сминая заградительные барьеры рукотворного происхождения и с трудом удержавшись от захвата поезда метро, дабы вынудить машиниста проследовать к нужной мне станции без остановок. Кодовую дверь подъезда распахнул просто «на рывок», подтвердив давний тезис Старины о подключении в момент

Просветления дополнительных резервов организма, доселе от нас скрытых. По схеме «два шага на пролет» взлетел на пятый этаж и, клокоча и булькая от гнева, ворвался в уже знакомое мне помещение.

Оборотнян, как ни в чем не бывало и явно не предчувствуя худого, задумчиво перелистывал записную книжку, пристроив ее на коленке. Прочие, по обыкновению, скучали. Завидев меня, Маэстро сделал мне незаметный знак в сторону коридора. Как ни масштабны были переполнявшие меня эмоции, я все же сообразил, что далеко не все из «курируемых» Мастером проектов подлежат огласке в святых стенах — и на прощание решил все-таки не подставлять его. Да и «мокрое» дело, подумалось мне, без свидетелей вершить будет сподручнее.

Мы вышли в коридор, и, перекрыв Наставнику все пути к возможному бегству, я, свирепо рыча и дико вращая глазами, двинулся прямо на него:

— Серег? — заявил я без обиняков, — Ну чего за дела-то? Ну ты там с этим мужиком из Торгового дома! Ну ты совсем что ли?

— Да ты про что вообще сейчас? — озадаченно спросил Оборотнян, и ни тени раскаяния не отобразилось на его прекрасном лице.

— Да про то!!! — бикфордов шнур дотлел уже почти до конца, сделав, казалось, уже неминуемым взрыв, превышающий весь накопленный на тот момент тротиловый эквивалент, — Про Торговый дом этот херов!!! Ты сказал, а я пришел, а там мужик, а я сказал, что ты возглавил, а этот херов мужик…

— Ах, ты об этом…

Тут Оборотнян слегка отдалился от меня и сделал движение рукой в воздухе, будто отгоняя от себя какое-то наваждение. После чего, немного помолчав, своим привычным уже слегка усталым голосом произнес бессмертное:

— Ах, ты об этом, да… Не возглавил. Ну, не возглавил — так возглавлю!

И, прах меня побери — это смотрелось эффектно!!! Настолько эффектно, что хочется даже, вопреки всем законам драматургии, «прокрутить» всю сцену заново, итак!!!

Вот автор, будто эсминец «Громокипящий», несется по улице и врывается в отдел… вот оба заговорщика бочком выходят в подсобное помещение… вот один из них, изрыгая нечто сумбурное и нечленораздельное, практически кидается на второго… тот изящно выполняет корпусом боксерский «уход с отклонением»… и после паузы — вновь звучит то самое:

«Ну, не возглавил — ТАК ВОЗГЛАВЛЮ!!!»

Пожалуй, это и будет заключительный штрих к портрету Мастера — ибо более ничего добавить и вправду невозможно…

Вновь потянулись хоть и расцвеченные самыми яркими красками, но унылые и серые трудовые будни. Время бежало всё быстрее: теперь свое пребывание в Большой Рекламе мы исчисляли уже не днями, но — неделями. Так всегда бывает на каникулах (или, теперь уже — в отпуске). Первый день, казалось бы, тянется бесконечно. Второй, в общем — почти что тоже. А потом — всё быстрее и быстрее, и вот уже р-раз — и нету их… Разница, правда, была в том, что мы были не на каникулах. И уж явно — не на отдыхе.

Старина Курбский «пролонгировал» свой любезный автосалон. Пусть и на сумму, в четыре раза меньшую, учитывая двойное сокращение как по количеству, так и по объему — но все-таки. На вырученные средства он от щедрот своих сделал мне поистине царский подарок — за немалую цену приобрел свежий номер прославленного делового издания, просто-таки пучившегося от самых разнообразных рекламодателей. « Проработаешь от сих до сих!» — вручая, сказал он назидательным голосом Доцента из «Джентльменов удачи» и уверенно отчеркнул ногтем Издание от первой обложки до заключительной, четвертой.

Это в некотором смысле не помогло. Рекламодатель, даже самый «жирный» и перспективный, в подавляющей своей массе заставлял меня писать одно и то же невеселое: «Перезвонить после майских»…

Автор вообще в те дни так и не разобрался, когда же, по сути своей, народ у нас работает (как, откровенно говоря, не разобрался и по сей день — прим. ред.). Во всяком случае, в «интеллектуальной», так сказать, сфере услуг. В какие же временные отрезки он, фигурально выражаясь, «удваивает ВВП »? ? ? Поскольку в своем трудовом порыве отечественный производитель более всего напоминает (что, правда, и неудивительно) отечественных же футболистов. Те, как хорошо известно, весной не играют, потому что «лишь втягиваются в сезон». Летом они тоже не играют, потому что не могут «пройти длинную турнирную дистанцию без закономерного спада». Ну а осенью уже вовсю дает о себе знать « накопившаяся за месяцы усталость». Да, а зима у них — выходной.

Расширенный взгляд на вещи дает схожую картину. Судите сами. На самом деле, «после майских» публика отнюдь не разражается немыслимой рекламной активностью — а напротив, плавно переходит в состояние подготовки к долгожданным летним отпускам. Лето (в его «рабочем» понимании) продолжается у нас вплоть до сентябрьского «бархатного сезона», после чего следуют еще несколько недель кессонного «выхода» из отдыха. Затем, надо отдать должное, наступает все-таки небольшой всплеск — но он вскоре пресекается «октябрьскими», форма и наименование которых меняются, но содержимое, по счастью, остается прежним. После же «октябрьских» наиболее ретивые без передышки приступают уже к новогодним приготовлениям. Второй, «пост-новогодний» пик активности напарывается на жесткий тендерный «двойничок» «23 февраля — 8 марта». Еще немного — и круг замыкается: можно снова спокойно ожидать наступления «майских»!!!

(Забегая вперед. Более того. Внутри рабочего дня время также течет сугубо неоднородно. Первые час-полтора неминуемо уходят у женщин на приведение себя в порядок, а у мужчин — на устранение последствий вчерашнего с параллельным его обсуждением. Далее, как правило, следуют «планерки», «летучки», «пятиминутки» и прочие культурно-массовые мероприятия, призванные воскресить в сотрудниках хотя бы самые приблизительные представления о том, ради чего они все здесь так здорово собрались. И лишь начиная примерно с одиннадцати часов становится возможным осуществить хотя бы подобие осмысленного разговора. Но недолго: с двенадцати, по всем законам физиологии, у работника начинается активно выделяться желудочный сок, и он вновь теряет возможность мыслить разумно. Обретет он ее лишь к трем часам пополудни — но лишь до тех пор, пока на горизонте не замаячит скорое завершение напряженного и чрезвычайно насыщенного рабочего дня… Итак, пишу я для моих начинающих читателей: если вам что-нибудь нужной от какой-нибудь Организации — беспокойте ее строго в период 11 —12 и 15—16 часов. Не послушали? — пеняйте на себя).

В общем, дело шло туго. Даже еще туже, чем в начале Пути. Я честно проработал популярнейшее деловое издание на две трети, и даже на три четверти. Рекламировалось и предлагалось к продаже абсолютно всё, включая если и не земельные участки на Луне — то уютное «бунгало» на восточном побережье Западного Самоа приобрести, при наличии такового желания, было вполне по силам. Но никого, абсолютно ни-когошеньки не прельщала перспектива продвинуть свой товар при помощи лидера англоязычного рынка. Собственно, в этом и заключается Главный Парадокс Рекламы: за какой «носитель» ни возьмись — все будут размещаться всюду за единственным исключением: того, что нужно именно тебе и именно сейчас…

В отчаянье и чтобы слегка отвлечься, я стал изучать и обычные, редакционные материалы. Один из них показался мне весьма любопытным. В заметке сообщалось, что на российский рынок поступили новейшие, суперсовременные детекторы валюты, позволяющие за несколько секунд отличить фальшивые доллары от настоящих. Вещь, надо признать, по тем временам была крайне актуальная. Я тут же припомнил, что такую же статью, почти слово в слово, я читал с утра в метро через плечо какого-то мужика, по привычке выискивая потенциальную клиентуру. (К слову сказать, я был уже настолько подавлен всем происходящим, что даже перестал мечтать уже о самостоятельной покупке ежедневной газеты, как о символе перехода на хотя бы первую ступень благосостояния… вот до чего может докатиться человек, безвольно покоряясь Судьбе… — прим. авт.)

— А, ты тоже про них читаешь? — поинтересовался Старина, заглядывая мне через плечо, — Они сейчас вообще везде идут. Черный пиар!!!

— Черный кто? — недоуменно спросил я.

— Пиар. От слов «public relations». Это, короче, тоже реклама, только замаскированная. Мне Оборотнян рассказывал… — пояснил старик, вновь подтвердив горький для меня факт своих сепаратных сношений с Учителем.

— Ну а смысл в ней какой?

— Смысл такой, что на текст народ «клюет» гораздо лучше. Вот, смотри, — тут Курбский вытащил откуда-то еще пару газет с аналогичными статьями. В одной из них, к нашей несомненной удаче, значился и телефон «дистрибьютора», — Давай, звони. Я, в принципе, собирался сам, но раз они в журнале есть, а журнал я тебе отдал — значит, твои они и будут!

— Спасибо, старик! — едва не прослезился я от умиления. — Только это… я почти уверен, что они так и будут идти везде… кроме нас. В самом лучшем случае — скажут позвонить после майских.

— Звони давай, не рассуждай, — строго одернул меня Старина, — Раз везде есть, значит, и у нас должны быть. Куда им деваться?

«И действительно? — подумал я, — Ну куда???» Дозвониться удалось раза с двадцатого, что, впрочем, учитывая единственный номер и несомненную практичность продукта, было неудивительно. Наконец, оборвав первый же длинный гудок на «полуслове», кто-то резко схватил трубку.

— Добрый день, Вас беспокоят из Голландского издательского дома, газета «The Moscow star», мы хотим пригласить Вас к сотрудничеству в области рекламы! — затараторил я. «Голландский издательский дом» был новой «фишкой» Старины. Осознав, что газета плюс новомодный журнал вполне себе уже могут тянуть на целое издательское предприятие, он попытался выяснить у Оборотняна, кто же стоит во главе всей этой мануфактуры. Получив туманное разъяснение, что некий «контрольный пакет» находится у некоего из подданных Ее Величества Королевы Нидерландов, Старина произвел мозговой штурм, в результате чего миру и был явлен уже упомянутый «Дом». Дополнение голландского генезиса к уже имеющимся английскому языку и российскому рынку мне, с одной стороны, казалось явно избыточным… но с другой — было уже всё равно.

— По поводу рекламы? Очень хорошо. Какая газета, говорите? — мужской голос звучал отрывисто, казалось, что параллельно с разговором он занимается еще как минимум пятью другими делами.

— «The Moscow star», лидер российского печатного рынка в его англоязычном секторе, среди наших чита… — вернулся я к проверенному репертуару.

— Отлично, — голос оборвал меня на взлете, — Мы у вас давали уже рекламу?

— Нет, — четко доложил я.

— Тогда дадим. Мы везде даем. Давайте-ка сделаем так… Я изумленно посмотрел на Старину. Тот лишь загадочно

улыбнулся, мол, ну я же говорил тебе, а ты как всегда, и так далее…

— Как мы сделаем? — сдавшись, спросил я.

— Как мы сделаем? — спросил я, на всякий случай настороженно ожидая какой-нибудь хитроумной комбинации наподобие «А вот так: ты положишь трубку и навсегда забудешь этот номер телефона. А если вдруг вспомнишь — мы в тот же день тебя отыщем, вывезем в лес, обложим всем прекрасным тиражом в пятьдесят тысяч экземпляров и подожжём!!!»

— Тебя как зовут?

— Михаил.

— Меня Андрей. Миш, значит так. Подъезжай тогда прямо завтра… — тут новоявленный Андрей на какое-то мгновение сбросил взятый прямо со старта резвый темп, — Да, завтра, в десять-двадцать. Сможешь? Только не опаздывай, потому что у нас и перед тобой, и сразу после будут люди…

— Окей, — сказал я. Хоть между людей побуду какое-то время, уже неплохо. Не всё же нам… — В десять-двадцать.

— Адрес такой: улица… дом… офис шестьдесят семь. Там, короче, от «Медведково» выйдешь, через два дома пройдешь прямо через двор и во второй подъезд сразу…

Сочетание слова «офис» с понятиями «двор», «подъезд» и «Медведково» тут же навело на мысль, что не один Старина в этом мире питает нежную привязанность к красивостям вроде «ресепшена», и я, краем глаза глянув на старика, непроизвольно улыбнулся.

— Как, еще раз, скажи, газета твоя называется, чтобы я записал? — быстро вернул меня Андрей в невеселую реальность.

— Зе Москоу стар, — тщательно проартикулировал я, дабы обезопасить себя от возможного конфуза и лишней поездки на очередной край Земли.

— Она английская, что ли? — озадаченно переспросил Андрей после некоторой паузы. Я снова посмотрел на Курбского, но теперь уже куда как более мрачно.

— Газета русская. Российская. Ну в том смысле, что про нас пишет, что у нас тут происходит. Просто на английском языке. Для иностранцев. Ну и для наших, кто врубается…

— А, понял, — облегченно выдохнул Андрей. — Это даже интересно. Единственный момент — у нас везде реклама «пиаром» идет. Ну, текстом, короче говоря. У вас там будет кому его на английский перевести?

— Будет, — облегченно выдохнув вслед за собеседником, заверил я. Привычка непринужденно, а местами даже и вдохновенно вра..(зачеркнуто) давать самые щедрые обещания засела в нас уже довольно плотно. Собственно, даже и не врать… всё равно мы ничем не рисковали, так как до необходимости держать слово всё равно доходило лишь в одном случае из тысячи… а уж в этом случае можно было бы как-нибудь и выкрутиться.

— Конечно, будет, — понесло автора. — У нас самые лучшие переводчики, там если кто хорошую статью и на русском принесет, так они её тогда сразу…

— Отлично. Если меня завтра вдруг не окажется на месте, то будет Валера, он в курсе всего… Ну давай, до завтра. Миш, и постарайся не опоздать, времени будет реально впритык…

Победный взор Курбского недвусмысленно показал, что в битве с вирусом контрпозитивности он уже записал себе очередные два очка в таблицу. (Три очка за победу, напомню, стали начислять лишь со следующего сезона-1995. Но это так, к слову — прим. авт.)

— Ну, что я говорил? — торжествующе спросил он.

— Старина! — честно ответил я, — Вот хоть убей — не припомню я у метро «Медведково» ну хоть чего-то похожего

на «офис»… Но, по правде сказать — это единственное, что меня смущает…

— Ну и не парься. Никуда они не денутся, вот увидишь. Тут главное — изначально настроить себя на успех!

— Я настроен, старик! Я решительно и бесповоротно настроен!!!

Ровно в десять утра, если верить показаниям метрополитеновского хронометра, я ступил на гостеприимную медведковскую землю. Довольно быстро отыскал требуемый дом, который, как и предполагалось, оказался явно знававшей и лучшие времена обшарпанной девятиэтажкой. Собственных часов автор тогда не имел (поскольку до вступления на рекламную стезю и вообще жил по солнцу— прим. ред.), поэтому в 10.16 снял показания с проходившего мимо наиболее интеллигентно выглядевшего аборигена. Мысленно отсчитав еще две минуты, я смело вошел в щедро украшенный «граффити» подъезд, где констатировал временный перерыв в работе лифта. Поднимаясь пешком, засек еще сто десять секунд — и ровно в назначенный миг позвонил в звонок, болтавшийся рядом с порезанным дерматином дверной обивки «офиса» за нумером 67.

Звонок не ответил. Справедливо рассудив, что звонят, по сути дела, именно что в квартиры — а в офисы заходят и просто так, я решительно надавил на дверь. Та распахнулась.

Рабочий день в офисе, как тут же стало ясно, был уже в разгаре. В телевизоре мелькали какие-то новости, и довольно громко играл музыкальный центр. Обнаружившиеся два молодых человека, не смущаясь помехами, хором разговаривали каждый по своему телефону, вдобавок один из них параллельно пытался отправить кому-то факс. Я было поразился количеству телефонных линий, наличествовавших в обычной квартире (да еще в Медведково! — прим. авт.), но быстро сообразил, что оба телефона — мобильные. «Круто!» — тут же констатировал я, поскольку этой ныне всем привычной «приблуды» в те дни не имели даже такие полубоги, как сам Оборотнян, ну или, скажем, наш друг Армеец…

Одеты молодые люди были в схожие костюмы с синхронно ослабленными галстуками и расстегнутыми верхними пуговицами рубашек. Причем оба выглядели именно что «молодыми», то есть едва ли старше нас с Курбским. С одной стороны, это было даже на руку, так как от невысказываемого, но почти всегда ощутимого обращения «сынок» я начинал потихоньку утомляться. Но с другой — такие же, по сути, пацаны, и так уже «раскрутились», что аж «мобилу» имеют настоящую! В то время как мы… но предаться унынию в полном объеме автор не успел. Один из молодых людей закончил беседу и стремительно двинулся ко мне, на ходу взметая левую руку к глазам и протягивая мне правую.

— Миш, это ты? Здорово! Я Андрей. Ровно десять-двадцать. Ценю точность! И давай сразу тогда к делу.

Я скромно потупился, давая понять, что для нас это — привычный стиль ведения бизнеса. Затем вытащил свежий номер газеты. Но Андрей лишь мельком глянул на нее и тут же махнул:

— Ладно, это я понял. Всё в порядке, работаем. Присаживайся.

Я присел на диванчик. Мой собеседник тут же вытащил из-за пазухи несколько долларовых купюр и решительно, со словами «Держи!», протянул их мне.

Безусловно, подобным стартовым натиском я был приятно нокаутирован. Золотой ключик сам бежал ко мне в руки. Понятное дело, что такое развитие событий Старина неминуемо отнес бы на истово внушаемую им святую веру в Успех — но все-таки! Единственно, смущало то, что купюры являли собой довольно потрепанные «десятки» и, так навскидку, в сумме

составляли даже менее минимально потребной для наших дел сотни…

— Вот эти баксы — настоящие!!! — гордо провозгласил Андрей, — Проверь сам. Проверь, проверь!

Я механически потер воротничок президента Гамильтона. Из всех известных нам способов проверки подлинности, именно данный все тот же Курбский всегда анонсировал как единственно и железобетонно истинный. Воротничок оказался, как и положено, «рельефный».

— Настоящие, — согласился я.

— Давай теперь обратно!

Я с недоумением и, уж конечно, огромным сожалением вернул «зеленые».

— Теперь держи эти! — сказал он и тут же сунул мне еще одну пачку, — А эти как?

Я, воспрянув духом, снова помусолил пару бумажек.

— Ну, эти вроде тоже, — сказал я неуверенно.

— А вот и нет! — торжествующе воскликнул Андрей.

— С чего ты решил? — спросил я.

— Вот смотри, — пояснил мой собеседник, положив банкноты на табуретку и вытащив из какой-то коробки толстый фломастер, — Вот наш детектор. Процесс занимает ровно секунды. Проводим им по купюре и смотрим: если становится зеленым — всё хорошо, если красным — «фальшак»…

В подтверждение своих слов он тут же проделал означенную нехитрую операцию. Бакс из первой партии отозвался приятным зеленоватым оттенком. Из второй — блеснул нервным красным.

В этот момент, признаюсь, я непроизвольно похолодел. Дело оборачивалось так, что стариковский способ на поверку выходил не таким уж железобетонным… и, стало быть, все кровью, потом и сорванным горлом заработанные нами на предвыборных соцопросах «десяточки» — вполне могли

быть, как бы это сказать… маленько и «того»??? То есть, получалось в какой-то мере даже неплохо, что их у меня больше ни одной нет, поскольку крайнюю я спустил, шикуя бутербродами с колбасой на приснопамятном хоккейном матче… Да, перефразируя классика, нет денег — нет и проблем. Немного успокоенный этой мыслью, я снова возвратился к Андрею.

— Мы просто всем реально показываем, — сообщил Андрей, — Тем, у кого рекламу размещаем. Чтобы люди лично видели. Тогда и «пиар» получается более убедительным!

— Логично, — согласился я.

— Ладно, давай тогда уже конкретно. Валер, мы сюда текст какой дадим?

Валера, не отрываясь от факса и прижав «мобилу» плечом к уху, порылся где-то в кипе бумаг на столе и вытащил оттуда некий листок.

— Вот этот давай за основу возьмем, — мотнул он головой.

Андрей быстро проглядел листок и тут же передал его мне:

— Да, вот этот вариант. Давно его не давали. Вы просто переведете, или сами по «рыбе» напишете?

Я покрутил руками в воздухе в том плане, что аля нашего передового издания возможны оба варианта.

— Но ты покажешь же нам потом, что получится? Я кивнул.

— Это в размер какой войдет? И почем тогда?

— В восьмую. Четыреста, — лихо, в тон собеседнику, ответил я.

— Отлично.

— Вы только эти четыреста все-таки при мне «прокатайте», ладно?

— Да «прокатаем»! — Андрей, оценив шутку, улыбнулся.

Тут в офисе номер шестьдесят семь довольно неожиданно возникли еще два посетителя. Причем сразу сложилось ощущение, что посетители эти, во-первых, Андрею и Валере, уже знакомы, а во-вторых, визит их Валеру и Андрея явно не обрадовал. Впрочем, второе обстоятельство не было удивительным, так как посетители, столь явно выдержанные в стилистике «чистота и конкретика», вряд ли бы порадовали чересчур уж многих. Один из них, ко всему прочему, плюхнулся рядом со мной, довольно бесцеремонно двинув меня задом.

— Ну что, пацаны? — спросил он и обвел нас всех весьма многозначительным взглядом…

Забегая вперед скажу, что в том же 94-м году с подобным, в ряду прочих, сюжетным поворотом молодой режиссер Квентин Тарантино отхватил аж «Золотую пальмовую ветвь» прославленного Каннского фестиваля. Отхватил, надо признать, заслуженно. Ну, на то он и гений современного кинематографа. Поскольку в жизни всё выглядит куда как более прозаично. В частности, не ведутся душеспасительные беседы, в пиковые моменты катарсиса не цитируются отрывки из Священного писания, да и вообще лексика используется, максимально приближенная к бытовой… но зато, правда, и заканчивается, смею надеяться, чуть менее трагично. Итак, дорогие мои пац… (зачеркнуто) мои дорогие читатели — помните ли вы вашего делового партнера Марселласа Уоллеса так же хорошо, как помню его я?

— Ну что, пацаны, — развил свою мысль плюхнувшийся, — Приехали?!!!

— А в чем, собственно, дело? — довольно твердо спросил Андрей, и ни один, надо признать, мускул не дрогнул покуда на его прекрасном лице.

— Да в том, — сказал мой со-диванник и, порывшись, вытащил из спортивной куртки довольно ощутимую пачку «франклинов». После чего, явно передразнивая, произнес:

— Вот это пять тысяч долларов, Андрюша. Как по-твоему — они настоящие? Что там твой приборчик покажет?

Андрей невозмутимо принял пачку и провел детектором по верхней «сотке». Полоска тут же приобрела благородный, радующий глаз зеленый оттенок.

— Настоящие, — сказал Андрей, возвращая пачку.

— Хм… верно. А вот эти? — вторая пачка была извлечена уже из канонических адидасовских штанов визитера. Процедура авторизации была проведена повторно — и с тем же результатом.

— И эти тоже…

— НЕТ!!! — неожиданно заорал утренний гость и далее разразился столь сложносочиненной тирадой, что если опустить все использованные в ней неподцензурные обороты, то правильнее будет написать, что гость тяжело и очень убедительно промолчал.

— Нет, Андрюша, — резюмировал, наконец, он, — Эти доллары — НЕ настоящие…

— С чего вы решили? — весьма корректно спросил Андрей.

— С того, Андрюшенька. С того самого. Ты посмотри — это ж резаная бумага натуральная, тут даже и базарить-то…

— Ну, в принципе, наш детектор, как мы всегда предупреждаем, должен использоваться не как единственный способ — а именно в виде дополнения к прочим методам проверки подлин… — попытался было с заднего плана встрять в диалог Валера, задумчиво повертев в руках один назовем его условно «листочек» из второй пачки. Однако в полной мере сделать ему это не удалось.

— Слышь, братан! — рявкнуло с дивана, — Меня не … (волнует — прим. авт.) что там и как ты предупреждаешь!!! Уважаемые люди получили за свой товар кусок..(уже упомянутой резаной бумаги — прим. авт.). А они всего лишь хотят получить свои законные пять штук, усекаешь? И помочь им в этом сможете только вы!!!

С этими словами посетитель обвел суровым оком нас всех троих скопом, отчего у автора слегка завибрировало в районе седалищного нерва.

— Пять штук, — подтвердил доселе молчавший второй гость, вольготно, насколько можно было видеть, опершийся спиной об один дверной косяк и взявшийся рукой за другой. И весело добавил, — Плюс проезд, харчи и наша зарплата за полдня. «Пятерка»-то нам как раз к обеду нужна!

— У нас сейчас нет таких денег, — слегка дрогнувшим под напором аргументов голосом сказал Андрей.

— Андрюш, так я ж не тороплю! — первый расслабленно откинулся на спинку, — Вон, Витек же сказал — к обеду только. Так что время имеется. Вот, опять же, товарищ… — тут он ласково похлопал меня по плечу, — Он же за детектором пришел? Ну вот и славно, он с вами расплатится — а вы «бабули» сразу нам! Хотя я лично тебе, братан (это он мне, значит — прим. авт.) брать бы не советовал…. (никудышный, ни на что серьезное не годный — прим. ред.) товар!!!

— Я как бы это… — пискнул я, стараясь максимально корректно освободиться от дружеских объятий, — Я тут как бы по делам просто пришел…

Сосед повернул башню и внимательно посмотрел на меня, производя, очевидно, какой-то глубокий внутренний анализ. Результаты анализа прозвучали обескураживающе.

— По делам, говоришь… Так ты, братан, третий, что ли, в «доляне» с ними?

Нельзя сказать, что и завязка-то истории сильно вдохновила автора. Но ее кульминация с перспективой оказаться в «доляне» с «пацанами», задолжавшими в силу рокового стечения обстоятельств пять косарей, да плюс проезд и харчи…

— Нет! — заорал я и на всякий случай прикрылся газетой «The Moscow star», — Не по тем делам!!! Я вообще по рекламе тут, я их вижу-то первый раз и приехал перед вами за десять минут…

Надо заметить, что означенная газета и на более-то продвинутых людей производила зачастую гнетущее впечатление, а уж в данном-то конкретном (в обоих, кстати, смыслах! — прим. авт.) случае!!! Так что хлипкий щит мой был сурово отодвинут в сторону:

— Так ты чо, я не понял? Соскочить, что ли, хочешь???

К счастью, в полной мере насладиться новым поворотом сюжета я не успел.

— Миха тут не при делах абсолютно, — твердо сказал Андрей, за что опять же ему спустя столько лет автор выражает искреннюю признательность, — Он здесь чисто случайно, и совсем по другому вопросу…

— Да двое, двое их… они всегда вдвоем работали, — подтвердил от двери Витек.

— Ладно, как скажете — дело ваше. Двое так двое, — с этими словами диванный выхватил у Андрея мобилу из руки, — Вам же одного телефона хватит вопросик порешать? Ну и отлично. А мне как раз позвонить надо, доложить, что всё «хоккей»… Так, ну а ты чего сидишь?

— Дыкякакбы…

— «Дык не как бы», — строго наставил меня на истинный путь самурая мой новый спортивно одетый друг, — а … (покинь поскорее это место и постарайся навсегда забыть о его существовании — прим. ред) отсюда!!! Ты же видишь, Миха, какие тут дела тревожные творятся… (и он тяжело вздохнул).

Миха, подобрав пожитки, стремительно брызнул прочь мимо нехотя посторонившегося Витька. В ошвартовавшейся у подъезда потрепанной «боевой машине вымогателя» (БМВ — прим. ред.) скучало еще два клона незваных утренних гостей. Оба синхронно поворотили стриженые головы в мою сторону, но почти сразу вернули их в исходное положение. Все-таки в «ориентировке» меня и в самом деле не было. Стараясь не коситься в сторону пассажиров, я тихонечко прошмыгнул мимо и рванул обратно к метро…

Седалищный нерв окончательно перестал напоминать о себе только уже у самого «Медведково». Я притормозил и с облегчением затянулся. «Вот я, — сказал я сам себе, — Я иду по твердой земле, а сверху — голубое небо. А вот девки идут навстречу, пусть и чужие, но всё равно красивые. Но главное — это то, что я НИКОМУ И НИЧЕГО НЕ ДОЛЖЕН… а это ли не счастье?!!!» И сам же себе утвердительно и весело ответил: «Да!!! Если вдуматься — ведь это именно ОНО!!!»

Восьмая наша сессия налетела, как всегда, внезапно. Еще внезапнее, чем предыдущие семь. Сдвинутая из-за предстоящих военных сборов — и час её пробил уже во второй декаде мая. Я сидел перед светлым ликом профессора Падингтовича и отчаянно и мучительно «плавал». Волны, вихри, градиенты и градусы напрочь сплелись в моей голове с рублями, долларами, номерами телефонов и долями газетной полосы. Заслуженный ученый, искренне стремясь вытянуть хотя бы нечто разумное, потел не хуже моего. Наконец, уже почти отчаявшись, он ткнул пальцем в диаграмму и усталым голосом спросил:

— Ну а этот-то слой — как хоть называется?

Вопрос был из серии, что называется, «дважды два — четыре». Возможно, именно потому на автора и снизошло Вдохновение. Иных причин я не вижу даже сейчас, поскольку с названным мною природным явлением мог столкнуться только сам профессор Падингтович, но никак не…

— Менопауза, — прошептал я и, перед тем, как окончательно сверзиться в пропасть, эффектно покраснел до ушей. (Правильный ответ: «Мезопауза». Так называется один из слоев земной атмосферы — прим. авт.)

Тяжело вздохнув, профессор Падингтович потянулся к моей зачетке. «Хорошо еще, что к зачетке, — подумал я, — Вернее, не хорошо, а…»

— Удовлетворительно, — вынес свой приговор профессор, — Миша, только «удовлетворительно». И только лишь и исключительно за Ваши прошлые заслуги. Я настоятельно прошу Вас осознать этот факт. И надеюсь, в следующем семестре Вы все-таки подойдете более серьезно…

Через двадцать минут из аудитории вышел Армеец. В принципе, небольшой шанс спасти ситуацию еще оставался. «Ну?» — в нетерпении спросил я его. В ответ наш друг изобразил какой-то дьявольский танец, в финале которого выбросил на пальцах — «ЧЕТЫРЕ!!!»

Это было уже слишком. Всё, всё можно потерять, всё, кроме чести, но… «Умри, но дерби выиграй!!!» Три-четыре. Мир рухнул окончательно.

Мы вышли на воздух. Армеец, как и пару месяцев назад, по-прежнему был облачен в свой чудесный белоснежный плащ — и снова не по погоде. Теперь он невыносимо страдал от жары, но максимум, что можно было сделать по этикету — это перевести Изделие в положение «на локти». Что, кстати, выгодно оттенило его знаменитую походку. В таком виде он приблизился к уличному офене, вальяжно швырнул тому деньги и молча ткнул пальцем в бутылку «кока-колы».

— А ты что будешь? — спросил он.

Угощаться в такой день не хотелось, а тратить деньги на напитки, не содержащие алкоголя, по-прежнему не виделось никакого смысла.

— Ничего, — просипел я, — Так постою…

…Ранняя весна, как водится, обернулась холодом и затяжными дождями в конце мая. Заваленная напрочь сессия тяжело саднила в душе печальными глазами профессора Падингтовича. Впереди был месяц военных «сборов». «Список Курбского» неумолимо подходил к концу. Осязаемых результатов не было. Денег, как следствие, тоже. Ждать от Жизни, по большому счету, было нечего…

Я сидел в одном из роскошных компьютерных салонов в павильоне бывшей ВДНХ. Прилива восторга у тамошнего «менеджера по рекламе» газета «The Moscow star» не вызвала. Не спасал ситуацию даже голубой цвет, чудесный образом совпавший с «корпоративной» раскраской предприятия. Обмен мнениями всё равно шел вяло. Хорошо еще, что мой собеседник оказался не только тезкой, но и человеком жалостливым, так что, не желая, видимо, сразу выгонять меня обратно под дождь, перевел разговор в русло «о том, о сём». Параллельно мы внимательно прислушивались к тому, что происходило буквально в двух шагах от нас, в основном, так сказать, блоке приема гостей.

О, вот там дела творились гораздо интересней! Заказать себе продвинутую игрушку явился солидный восточный человек. Очень восточный. И очень солидный, так как число одних только «консильери» в черных костюмах и остроносых штиблетах доходило до пяти. Ублажать его, как шепотом поведал мне Михаил-местный, выскочил сам генеральный директор, суетливый и взъерошенный очкарик, который ужом вился вокруг заморского гостя и, очевидно, без умолку сыпал словами и терминами, тому весьма недоступными. Мужчина, силясь понять этот птичий язык и не выглядеть совсем уж полным «ламером», кивал и тыкал унизанным «рыжьём» пальцем в заботливо подкладываемые ему бумаги и комплектующие будущего аппарата, задавая иногда самые неожиданные вопросы.

— Ну харашо, Вадым, это я понял. Платы, шматы, процессор… А скажы вот — клавышы я магу залатые заказать?

Очкарик остолбенел. Мы с моим визави понимающе переглянулись и едва хором не прыснули со смеху. Он жестом показал, что если я буду сидеть тихо, то вполне смогу досмотреть это ослепительное шоу до конца. Что ж — это было уже неплохо…

— Нет, — испуганно сказал очкарик, когда пришел в себя, — К сожалению, это невозможно…

— Пачыму? — удивленно поднял брови посланник Востока, и «консильери» за его спиной тут же нервно напряглись. Нечасто, надо понимать, приходилось им слышать слово «нет» в ответ на свои просьбы…

«Твою мать!!! — горестно подумал я, — Ну куда я попал??? Вот томлюсь я здесь, такой весь из себя, уже фактически пятикурсник, «дипломник»… и я ЗНАЮ, почему «клавышы» ну никак нельзя сделать золотыми… Зато денег у меня не шиша. А это дитя гор, небось, и физику-то в школе не изучало, если и вообще в неё ходило — а вот поди-ка ты: сидит, «платы-шматы»… Куда, господи, куда???»

— Ну как же, Вы же понимаете, — извернулся очкастый, стараясь ни на капельку не расстроить уважаемого заказчика, — Понимаете, золото — это проводник. Оно проводит электричество, поэтому металлическая клавиатура… ну, в смысле — золотая… Она принципиально, по законам физики, так сказать, работать не сможет…

— Вадым, я поныл пра элыктрычество… — мужчина сделал величественный жест рукой, — Что тагда ты можэшь прэдложить? Слоновую кость, к примэру — можэшь??? Эсть в наличыы?

Очкарик побледнел. Я искренне сочувствовал ему — ну действительно, из-за такой ерунды, как отсутствие на складе кнопок слоновой кости, потерять столь козырного заказчика, когда дело, казалось, уже было на мази…

— Понимаете, — ухватился за последнюю соломинку покрывшийся мелким потным бисером носитель окуляров, — Мы, конечно, можем заказать. Эксклюзивно для Вас… но я боюсь, что слоновая кость… Слишком тяжелая просто, контакты будет придавливать, «коротить» там… Я предлагаю просто подобрать цвет, максимально подходящий… в этом случа…

Восточный мужчина выставил вперед ладонь, показывая, что в дальнейших комментариях не нуждается. После чего, выдержав эффектную паузу, едва кивнул головой кому-то из своих головорезов и вынес вердикт:

— Харашо, Вадым. Мэня всё устраывает. Я дэлаю прэдаплату…

Тотчас подскочил один из советников и распахнул перед носом «Вадыма» блестящий «дипломат». Содержимое аксессуара сомнений не вызывало. От немедленного падения в обморок по схеме «не группируясь» счастливого генерального удержало лишь то, что он по древнему горскому обычаю был на прощание крепко прижат к груди благодетеля. После чего вип-посетитель занял место посреди немедленно выстроившихся «свиньей» адъютантов, и делегация неспешно удалилась. Пора, в общем, было собираться и мне…

— Тезка, ну-ка — обожди-ка минутку… Я сейчас. Покуда момент подходящий! — с этими словами местный Михаил подмигнул мне, ловко перемахнул через спинку кресла и, подбежав к генеральному, заботливо взял того под локоток. Очень вовремя, так как опорные члены очкарика по-прежнему не выказывали должной твердости. Затем Михаил что-то зашептал ему на ухо, периодически показывая в мою сторону свернутой в трубочку газетой «The Moscow star». Выслушав доклад, господин Директор, сощурившись поверх очков, внимательно поглядел на меня и весело изобразил руками в воздухе нечто… видимо, примерно так господа русские офицеры, сорвав банк при игре в «вист», торжественно объявляли — «Всем шампанского!» После чего скрылся где-то в недрах подведомственной ему организации…

— Порядок! — сообщил мне тезка по возвращении. — Даем рекламу у вас. Он сейчас видишь — на всё согласен! На двести баксов что можно разместить? И когда?

— На двести — одну шестнадцатую. В сантиметрах это будет… — сообщил я без особого энтузиазма, — На завтра — уже нет, вечер почти уже… а на послезавтра — без проблем.

— Окей, — сказал Михаил и исчез вслед за генеральным. Я, вздохнув, принялся заполнять графы контракта. Надеяться все равно было не на кого и не что.

Через пять минут мой контрагент вновь вынырнул из-за кулис и положил передо мной дискету и листок с распечаткой «макета».

— Вот, — сказал он. — И деньги. Двести долларов, не иначе как только что из лакированного чемоданчика, аккуратно легли сверху.

— А у меня — вот, — отозвался я эхом, протянув так называемый «контракт». — Приходника только, извините, сразу нет, но если нужно будет…

— А, ладно! — махнул рукой Михаил, — Завезешь при случае. Ну всё, бывай. Удачи! У нас и так сегодня будет весело!

И исчез.

«Ага. И у нас — тоже…» — молча ответил я вослед.

…На крыльце павильона «Животноводство» (ну или «Земледелие», что в данном случае уже неважно) я остановился. Следовало поплотнее упаковать вещички перед тем, как нырнуть в нескончаемый дождь. Я снова аккуратно извлек из рюкзачка папку и раскрыл ее…

Всё было на месте. И двести долларов, и «прайс-лист», и оба экземпляра «контракта». И даже газета «The Moscow star» с явными следами скручивания в трубочку.

«Прелестно… — подумал я про себя, — Просто прелестно…»

…Всю дорогу до редакции автора раздирали чудовищные противоречия. Чувства жестоко боролись с долгом. Разум то принимал доводы сердца, то напрочь отрицал их. «Ну ведь ничего, ничего же у них не осталось! — убеждал я сам себя. — Ни телефончика какого на « прайсе », ни даже самой газетки!!! Они там, небось, на радостях сейчас и не вспомнят, приезжала к ним газета Moscow star, или, скажем, Moscow day? Да и приезжал ли кто вообще… А мы через три дня бац на сборы — и на «дно», и ищи-свищи. А двести долларов, ребята — это все-таки двести. Но с другой стороны…» И безжалостная схватка заходила на очередной круг…

Оборотнян сидел в комнате один. Дождавшись, пока Маэстро завершит очередные сложнейшие телефонные переговоры, я выгреб на стол содержимое папки.

— Вот, — доложил я ситуацию, — Вот макет, на послезавтра надо поставить. А вот деньги…

— А ты как их без приходника взял? — искренне удивился наставник.

— Ну, вот так. Дали, я и взял… — расплывчато прокомментировал я эпизод. После чего протянул Оборотняну обе копии контракта, — На. Это тебе, на память. Мне они теперь без надобности…

— О, так ты им и контракт, что ли, не отдал?! — от изумления тот чуть было даже не присвистнул, — Выходит, у них вообще, что ли, никаких документов на руках не осталось?!

— Выходит, что и так, — подтвердил я.

— Так, получается, можно и вообще рекламу их не ставить!!! — возбужденно распахнул мне глаза начальник.

— Получается, — мрачно сказал я, — Но ты все-таки поставь. На послезавтра.

— Зря, — доверительно поведал мне Оборотнян, без особого почтения к НИМ засовывая двести в карман штанов, — Я бы не стал.

«Да уж кто бы сомневался…» — подумал я, но вслух произнес:

— Серег, и это… надо бы деньги мне получить…

— У меня мелких нет… (см. ремарку двумя строками выше — прим. авт.)

— Ты все-таки поищи, — твердо сказал я, — Мы на сборы уезжаем в понедельник…

— Тем более, зачем они тебе там? — спросил Маэстро и, пусть и нехотя, но все-таки полез куда-то в сумку, — Когда, говоришь, уезжаете-то?

— В понедельник. Через четыре дня. А реклама этих — на послезавтра, — еще раз четко проговорил я временную расстановку, дабы не подвергать Мастера искушению прокрутить нехитрую комбинацию без моего ведома.

— Ладно, держи, — с известным сожалением во взоре он протянул мне пятнадцать баксов одной бумажкой… (да шутка, шутка. Это у автора от избытка эмоций. «Десять» и «пять», всё как полагается — прим. ред.) Но на самом деле — зря ты так…

Уже в дверях я обернулся.

— Да оно и вообще-то… ВСЁ ЭТО ЗРЯ…

…Спустя еще час я наконец-то стучался в любезную дверь комнаты 1505. Открыл Митрич, Курбского не было.

— Наливай, — решительно заявил я прямо с порога.

— Да вроде на завтра же «отвальная» назначена… — удивился Митрич, — Парни приедут… подожди хотя бы Старину!

— Наливай, — повторил я, — Некогда ждать… Уезжаю я завтра, дневным поездом.

— Далече? — осведомился Митрич, — Тогда ладно!

— Далече. Ты не поверишь — на свадьбу, — сказал я. Данное приглашение и в самом деле поступило весьма кстати.

— Надеюсь, на свою собственную? — весело воскликнул остроумный, как всегда, Митрич.

Я мысленно оглядел себя со стороны. Растрепанного, промокшего до нитки и до последней же «нитки» души разочарованного этой жизнью. Сухой каким-то чудом оставалась только возле самого сердца сохраненная заветная «пятнашка».

— Митрич! — искренне сознался я, — Ну ты погляди на меня со стороны непредвзято! Ну кто за такого пойдет???

Конец 2-й части