"Мечты прекрасных дам" - читать интересную книгу автора (Корделл Александр)

10

Милли открыла глаза навстречу солнечному свету. В ее ушах все громче и громче звучал голос Суиткорна, исполнявшего оперную арию: дискант в сочетании с гундосостью, свойственной кастрату. По мнению Эли, его пение способно было заставить любого смертного откинуть копыта, не говоря уже о тех, кто и так пребывал между жизнью и смертью. Милли в данный момент принадлежала к последней категории. Она из-под полуопущенных век осмотрела маленькую комнатушку.

– Вот и хорошо! – вскричал Суиткорн. – Вот мисси и проснулась, да? – Размахивая пухлыми ручками, покрытыми мукой, он заспешил к ней от плиты в крохотной кухне и склонился над ее кроватью. Ее губы шевелились, но слов не получалось.

Сознание постепенно возвращалось к ней, и комната приобретала четкие очертания. Через окно она видела в отдалении буйную зелень полей и голубую лазурь солнечного неба: до нее издали доносился слабый шум волн.

Улыбающееся лицо Суиткорна все еще склонялось над ней, и она опять попыталась что-то произнести, по ничего не получилось.

– Вы спрашиваете, где вы? – сказал он. – Вы здесь со мной, в безопасности, в старом форте Лантау. – Он в восторге поднял кулаки к потолку: – Я вас вытащил, вы не умрете!

– Л сколько я уже здесь лежу? – приподнялась она.

– Сколько? Может, две недели, а может, три. Уже с начала Третьей Луны вы лежите, как мертвая, а мистер Эли такой несчастный, у него нет денег.

– А что со мной случилось? – спросила Милли.

– Что-то с головой. Вы уплыли с джонки, это было очень глупо. И ничего не ели, а еще кто-то вас укусил. Вы так потели.

– У меня была лихорадка?

– Не знаю, а Эли идти наверх к буддистским монахам. Один большой такой монах дал ему лекарства. Я говорил, не надо его, девушки совсем не такие, как монахи, но Эли заставил вас глотать. Плохое лекарство. Из змеиного мочевого пузыря.

– О Господи, – простонала Милли.

Солнце ярко сияло. Потная от слабости, она мечтала о прохладных объятиях моря и не протестовала, когда китаец раздел и вымыл ее, деликатно прикрыв ее потайные места. Моя ее, он напевал ту же мелодию, что и раньше, тихо приговаривая:

– Не беспокойся, доченька. Дома в Кантоне у меня есть такая же дочка, как ты, и у тебя нет ничего такого, чего не было бы у нее. Так что закрой глазки и положись на Суиткорна.

– Знаете, – продолжал он тихо. – Вы очень странная леди. Пока вы болели, я сидел все время здесь, с вами рядом, ухаживал за вами, как мамочка, и наслушался очень забавных вещей. Иногда вы так кричали и вскакивали, но я вас держал, а вы все твердили одно и то же, одно и то же, – что придут большие лисицы и съедят вас. Что-то похожее на историю о Красной Шапочке, которую я рассказывал по-китайски своей дочери, когда она была еще ребенком. А вы знаете эту историю?

Милли молча кивнула.

А старик продолжал:

– Но ваша история о лисах совсем другая – она о всадниках, их много, и они преследуют одного. Вы даже иногда лаяли и по-собачьи скулили.

– Наверное, вам это поправилось, – горько заметила Милли.

– Нет-нет! Мне вас так жалко было. Я расстроился, плакал. Вы все повторяли, что у вас на лице кровь зверя, понимаете?

Милли кивнула.

– Расскажите Суиткорну об этом плохом сне, ладно? И тогда он уйдет.

– Это все так глупо.

– А знаете, у нас в Китае есть такая же история.

– О Красной Шапочке?

– Не только, и о лисах. Вы слышали о лисьих сказках?

– Нет.

Суиткорн воодушевился.

– О, лисий народ очень важный в Китае, понимаете? Наши дети ужасно боятся лис. Знаете, мисси, китайские дети так боятся лис, что покойный император построил один большой дом для лис в Заброшенном Городе в Пекине. О да! – Он тихо присвистнул, и голос его зазвучал еще тише. – Тогда все пекинские лисы пришли туда, поселились в этой Лисьей Башне и перестали красть маленьких детей ночью из кроваток, они крали их, чтобы съесть. Многие люди приходят к этой Лисьей Башне и оставляют еду для Короля Лис, чтобы он кормил своих лисьих колдуний. А у меня дома в Шанси есть алтарь всех лис, скитающихся по свету, и люди приходят помолиться за них. Знаете почему?

Милли покачала головой.

– Потому что если вы не помолитесь за души лис, то они войдут в тела людей, вышвырнут людские души и будут делать страшные вещи, а такие люди, как мы с вами, будут в этом виноваты. Понимаете?

– Конечно, но я в это не верю.

– А, мисси. Нужно быть умным китайцем, чтобы верить в такие вещи. Но я говорю правду, понимаете? Хотите, я вам докажу?

– Пожалуй нет. С меня уже довольно лис.

За открытым окном комнаты сверкало яркое полуденное солнце. Тупая головная боль – одно из проявлений малярии, и все эти кошмарные разговоры о лисах заставили Милли мечтать о спасительном обмороке.

Здесь, в этом прекрасном Лантау, задолго до прихода Золотой Орды жили люди, которые совсем по-другому воспринимали и познавали мир, с совсем иными обычаями, здесь, в цветущем тогда краю, проводились удивительные ритуалы. В нескольких ярдах от того места, где она сейчас стояла, когда-то повелел бросить якорь англичанин, который привел сюда целую флотилию из вооруженных торговых кораблей, он хотел запастись питьевой водой. Милли представила, как отплывают от группы кораблей плоскодонки и правят к берегу, смуглый Джек Тарс и кровожадные пираты из давно минувшей эпохи.

Эли рассказывал ей и еще об одном упрямом и неукротимом английском пирате, капитане Уэделе, который прибыл сюда в тысяча шестьсот тридцать седьмом году в качестве представителя Восточно-Индийской Компании. Он с боями проложил себе путь вверх, к дельте Перл Ривер, под дулами китайских пушек в великом форте Бога. Он убивал и брал в плен до тех пор, пока не выполнил возложенной на него задачи. Он бросил вызов самому императору. Тогда над китайской землей взвился государственный флаг Соединенного Королевства, а между Лантау и Саутгемптоном были проложены морские торговые пути.

На протяжении пятидесяти миль в Кантоне, захваченном англичанами, чуть позже в воздухе витало благоухание специй, рассказывал Эли. В этом обширном городе, еще восемь веков тому назад окруженном мощной стеной, когда-то стояли сказочные минареты и пагоды, чьи восьмиярусные площадки были украшены бирюзовыми метопами и карнизами из чистого золота. Так как под зданиями возвышалась гора Белое Облако и город по древнему обычаю изобиловал многочисленными возвышающимися башенками и бойницами, то его назвали самым южным фортом страны, известным по всему миру роскошью китайской культуры.

Потом пришли англичане, завоеватели, которые принесли с собой проклятие опиумной торговли со всеми сопутствующими ей грехами – контрабандой, рабством и кабалой, массовой проституцией. Его тесно застроенные кварталы вмещали до десяти тысяч борделей. Кантон процветал только как опиумный центр, задний проход Китая – это прозвище бытовало в Гонконге после того, как европейцы стиснули горло города своими лапами.

Какой крошечной кажешься себе здесь на пороге древнего мира, подумала Милли: мелкой букашкой, попавшей на прекрасный гобелен с изображением первозданной красоты. Какое, собственно, имеет значение, подумала она, если судьба решит распорядиться так, что ей никогда не будет суждено вернуться к отцу? Так много привязанностей не прошли испытаний ушедших поколений, амбиции бесчисленных сыновей и дочерей потерпели крах из-за непреодолимости жадности Запада.

Из двадцати четырех солнечных «вдохов и сочленений» года по китайскому календарю, Чистый и Светлый, то есть пятое апреля, – самый счастливый, ведь это время, когда китайцы убирают могилы своих предков. После этого следует Хлебный День, а в начале мая словоохотливые, веселые, нарядные китайцы встречают на улице официальное Начало Лета. Нигде не услышишь ни одного слова, произнесенного шепотом, все орут. На рокочущих городских рынках молчания просто не может быть, мелкие торговцы надрывают глотки, стараясь перекричать уже осипших, но продолжающих болтать женщин.

Но все эти шумные толпы – в городах и городочках, а на остове Лантау ничто не нарушает безмятежности вновь принесшего покой дня.

Милли брела вдоль песчаного берега Серебряной бухты, усеянного обломками после ужасного ночного шторма. Сейчас больше ничто не тревожило экзотическую красоту этой природы, кроме теплого ветерка.

Она лениво брела по берегу, чувствуя, как силы постепенно возвращаются к ней. Как ни странно, на душе у нее не было ни горечи, ни желания предъявлять кому-то обвинения, хотя возможность побега в Гонконг стала еще более сомнительной. После болезни она все время ощущала какую-то летаргическую вялость, раньше ей незнакомую. Раз ее протесты ни к чему не привели, придется смириться с обстоятельствами: с тем, что ее вернут отцу не раньше, чем он заплатит выкуп.

Поскольку ее единственным компаньоном в этом маленьком разрушенном форте был Суиткорн, приходилось придумывать себе развлечения, впрочем довольно скучные: она бродила по заводям среди скал, высматривая крабов и мелкую рыбешку, лежа на песке; наблюдала за играми фазанов, важно разгуливающихся по лесу; слушала жалобные крики серебристых куропаток, водившихся здесь в изобилии. А в ночные ее сны с вершины самой высокой горы Лантау врывался перезвон колоколов храма, и, если ветер дул с запада, доносилось пение буддистских монахов.

Сейчас же, в этот великолепный день раннего лета, Милли вглядывалась в неясные очертания старого форта, там на мысе. На ближайшем от нее утесе виднелась маленькая фигурка Суиткорна, он сидел на корточках и, яростно размахивая руками, показывал в сторону моря. Наконец и она увидела то, на что он указывал: маленькую точку на фоне голубого неба, которая постепенно росла и вскоре превратилась в паруса, красные в лучах солнца – это «Ма Шан» с Большими Глазами возвращался из Гонконга. Милли наблюдала, как огромный шестидесятифутовый корабль неуклюже входил в бухту, видела, как он шел, вздымая пену, как его парус бился на ветру, перед тем как успокоиться, как огромный черный корпус корабля покачивался на зыби.

– Эй, там, Милли Смит! – радостно замахал ей рукой с кормы Эли.

– Оставьте меня в покое, – отрезала она и направилась к форту.

Суиткорн не преминул укорить ее, как только она вошла.

– Не стоит так обращаться с мистером Эли, мисси. Он хорошо себя ведет, скромно. Попадись вы старому Чу Апу, он бы вам показал. Он бы отрезал ваши пальчики и отослал их вашему папочке.

– А ты тоже оставь меня, пожалуйста, в покое! – рявкнула Милли.

Она удивилась, что Эли не сошел на берег этой ночью. А ей так хотелось узнать новости от отца… она почувствовала раздражение и нерешительность. Она еще не совсем оправилась от болезни и, проснувшись ночью в поту от слабости, как бы в тумане, поднялась и посмотрела на полную луну, пляшущую в мчащихся облаках. Когда она вышла из форта, в небольшой рощице неистовствовал западный ветер.

До нее опять донесся слабый перезвон колоколов далекого монастыря. Вскоре, пообещала она себе, она взберется по той горе и попросит убежища у монахов в храме. А если надежда на освобождение не оправдается, можно еще выплыть в море и послать весточку в Гонконг с одним из рыбаков холко, стоящих на якоре у бухты. Она прикинула, что расстояние до их лодок чуть больше мили. Так что придется ей подождать, пока силенок будет побольше.

Дойдя до небольшой пещеры, она забралась внутрь, чтобы спрятаться от ветра, и, усевшись скрестив ноги на песок, стала смотреть на море. Хотя ее и клонило ко сну, но какое-то предчувствие заставляло ее быть настороже, сон вдруг прошел. Она инстинктивно отодвинулась назад, спрятавшись в тени.

Вдруг то, чего она опасалась, появилось прямо перед входом в пещеру: какой-то зверь, подкравшийся очень тихо, как кошка, к своей добыче, вдруг остановился и присел на задние лапы, вытянув морду по направлению к самым дальним уголкам пещеры.

Оцепенев от страха, Милли, которая была от него всего в нескольких ярдах, неотрывно за ним следила. Свет луны упал на темный берег, и глаза этого существа превратились в красные точки, как это происходит с глазами застигнутой охотником жертвы.

Все вдруг замерло. Даже ветер стих, как бы наблюдая за происходящим. И вдруг зверь медленно приблизился к ней – всего один фут отделял ее от его морды. Ошеломленная Милли в страхе отпрянула. Но при этом она почему-то совершенно не боялась за свою жизнь, она каким-то непостижимым образом заранее знала, что эта встреча произойдет непременно, так было предначертано судьбой.

И встреча эта действительно состоялась. Гигантская лисица смотрела вверх на Милли, а Милли вниз на нее. А потом, так же неожиданно, как и появилась, лисица начала расплываться и менять очертания. Она таяла прямо на глазах у Милли: мех, мускулы и сухожилия – все куда-то исчезало. Буквально за считанные секунды перед нею оказались останки живого существа, давно преданного земле, словно их извлек кто-то из могилы и возложил к ее ногам – разлагающиеся, гниющие…

Милли начало трясти, сначала едва заметно, потом неудержимо, она открыла рот, чтобы закричать, но не смогла. Она закрыла лицо руками и зажмурилась. Когда же она решилась открыть глаза, то увидела в изумлении, что только что пышущий жизнью, лоснящийся зверь превратился в небольшую кучку дымящихся костей и меха, а потом и кучка эта исчезла, на песчаном полу пещеры не было ни следа, как будто лисица никогда тут и не появлялась.

На ее месте, медленно обретая отчетливые очертания, возникало другое видение, и оно было лицом Тома Эллери. Оно предстало перед Милли в расцвете молодости и силы, черты его не были осквернены смертью.

И вот тут она закричала. Закрыв лицо руками, она кричала и кричала, как сумасшедшая.

Ярко сияла луна: так же ярко, как в ту ночь, когда она встретила привидение мертвого Тома Эллери.

Это и было первым потрясением в ту ночь.

Милли бросилась бежать. Она выбежала из пещеры и сломя голову помчалась вдоль берега к порту на другом конце бухты, боясь, что вот-вот эта мистическая лиса, которая только что ей привиделась, догонит и схватит ее… А так как она еще не совсем оправилась от болезни, у нее было полное ощущение, что чьи-то невидимые пальцы сжимают ей горло и не дают дышать.

Второе потрясение она испытала, когда в непроглядной темноте (так как луна в этот момент скрылась в мерцающих тучах) она почти столкнулась с еще одним видением, выходящим из моря. Это был Эли. Увидев ее с корабля, он поплыл к берегу и схватил ее в тот самый миг, когда она падала.

– Бога ради, куда вы так мчитесь? – выдохнул он, не выпуская ее из рук.

Милли старалась найти слова, но у нее вырывались лишь бессмысленные и бессвязные звуки.

– Возьмите себя в руки! Начните с начала и расскажите все по порядку.

Позже, когда они уже шли к форту, ей наконец-то удалось связно все рассказать.

– Говорите, лисица? – спросил он. – На Лантау? О нет!

– Богом клянусь, я видела ее – гигантскую лисицу!

– Она в пещере?

– Сейчас нет. Я же говорю вам, что она исчезла у меня на глазах.

– Вы ничего крепкого не хлебнули?

– Ну что еще можно от вас услышать!

Эли вздохнул, как это делает взрослый человек, имеющий дело с ребенком.

– Может быть, сходим и посмотрим, там ли она сейчас? – спросил он.

Уже уходя, Милли бросила через плечо:

– Теперь это уже все равно. Меня здесь скоро не будет. Насколько я понимаю, все зависит от того, получили ли вы выкуп?

Он ответил не сразу.

– Вы же болели, правда? Если сейчас вы попадете в руки монаха из храма, он живо превратит вас в привидение. Вам не первой что-то мерещится после приступа малярии.

– Вы все еще не верите мне!

– Лучше бы, конечно, самому это увидеть, но вам я верю на слово.

Милли пошла прочь, но Эли опять схватил ее за руку и повернул к себе:

– Погодите. Прежде чем мы вернемся к Суиткорну, мне нужно сообщить вам кое-что.

Она попыталась вырваться.

– Завтра я отвезу вас к отцу.

– Это правда?

– Встаньте пораньше и убедитесь. – Он нащупал ее руку. – У меня плохие новости, девочка.

– Плохие новости?

– Помолитесь за своего отца. Ему недолго осталось жить.

– Он болен?

– Судя по слухам, он умирает. Я не люблю ходить вокруг да около, лучше все сказать прямо.

В молчании они медленно пошли к форту, но на ступеньках, ведущих к форту, Эли остановился.

– Что же касается этой истории с лисами… – начал он.

За сто спиной высился пик горы Лантау, до нее опять донеслось пение монахов.

– Ну и что?

Он пожал плечами, дав понять, что этот предмет не заслуживает большого внимания.

– Я только хотел сказать, что не стоит упоминать об этой истории при Суиткорне.

– Это почему?

– Вы же их знаете. Для китайца достаточно намека на что-то из области суеверий, и он превратит это в национальный праздник. А еще он скажет, также как и я, что все это вам померещилось.

– Но если это мне просто померещилось, значит, я могу спокойно рассказывать об этом кому угодно.

– А не боитесь, что будете попросту глупо выглядеть?

– Ах, вот что вас волнует…

– Ну ладно, делайте, что хотите, – подытожил он. – Но если все это станет известно на кораблях, я тут буду ни при чем, имейте в виду.

– Ну и пусть станет. Если вы говорите мне правду, то завтра в это время я буду уже в Гонконге.

– Послушайте, только никому об этом ни слова! Хоть раз в жизни сделайте так, как я прошу!

Однако старик Суиткорн вовсе их, оказывается, не ждал. И перед тем, как отведать приготовленную им еду (горшочки весело кипели на печи), они отправились на его поиски. После бесплодных поисков Эли предложил поплыть на корабль, потому что Суиткорн мог отправиться туда на плоскодонке.

В конце концов они нашли его – старик лежал мертвый под одной из старых ржавых амбразур, где явно безрезультатно пытался найти убежище.

Почти вся его одежда была содрана с тела, похоже, что когтями животного.

Позже в форт прибыла команда с «Ма Шан». Они сбились вокруг тела Суиткорна, дрожа от дурных предчувствий.

– Так вы говорите, лиса? – спросил Эли, отодвигая Милли в сторону.

– Лиса, – повторила она.

– Говорите, большая?

– Не меньше хорошей собаки.

Он еще что-то говорил, но слезы мешали ей видеть его, и она ничего не ответила.

– Но послушайте, босс, – сказал Черный Сэм, все еще не в силах унять дрожь. – Ведь на Лантау не водится никаких зверей. Я сюда лет десять уже прихожу и ни разу не видел здесь никого крупнее кролика.

– Все, хватит об этом, поговорили и будет. – Эли явно не хотел продолжать этот разговор.