"По замкнутому кругу" - читать интересную книгу автора (Михайлов Виктор Семенович)

«АЭП-7 — АРГУС»

В Славоград поезд прибыл в шесть двадцать утра. День сравнялся с ночью, и в этот ранний час рассвет еще не совладал с тьмой.

Впитывая в себя свежесть утра, Никитин медленно шел с вокзала. Только сейчас он почувствовал, что лето скоро пройдет, а вместе с ним пройдут и надежды снять избушку где-нибудь под Москвой, подальше от дорог, и пожить хоть месяц вдвоем с Ксюшей! Слушать на зорьке птиц, хрустеть валежником по лесным чащобам! Вспомнив юность, брести, взявшись за руки, редколесьем, меж желтоцветов, синих журавельников…

Он пересек Советскую площадь и вошел в сквер. Увидев за кустами сирени знакомую вывеску мастерской Холодова, Никитин вернулся к действительности. В девять часов утра он должен был быть на территории завода.

Со слов директора, Никитин знал, что общая протяженность заводских цехов превышает восемь километров, что на заводе работает несколько тысяч человек. И вот среди этой массы честных людей он должен обнаружить одного, стоящего за чертой закона. И конечно, этот один живет в ладу и с администрацией и с законом, но чем скорее удастся его обнаружить, тем будет спокойнее.

Точно в назначенное время Никитин шел по длинному коридору главного корпуса. Матовые плафоны, невысокий, крашенный эмалью потолок, бесконечное количество дверей и ритмичный шум за ними создавали ощущение коридора с дверьми пассажирских кают большого океанского лайнера.

Наконец Никитин увидел нужную ему дверь и постучал.

Навстречу поднялся полковник, окинул его внимательным взглядом голубых, по-юношески молодых глаз и назвал себя:

— Полковник Мазур!

Никитин поздоровался и протянул полковнику запечатанный сургучом пакет.

Полковник вскрыл конверт и, просматривая документ, заметил:

— Жду вас, но, признаться, представлял вас старше…

В светло-сером костюме, синей шелковой рубашке и довольно легкомысленном галстуке Никитин выглядел значительно моложе своих лет.

— Вот пропуск, — продолжал Мазур, — я его заготовил, но без подписи директора пропуск на испытательный полигон недействителен. Станислав Николаевич сейчас у себя. Вы знаете, как пройти? Третий этаж, в конце коридора. — Провожая Никитина до дверей, полковник добавил: — Я буду вас ждать.

Через несколько минут Никитин вошел в кабинет директора.

— Вот пропуск, подпишите, пожалуйста!

Боровский тщательно, как на чеке, расписался, поставил круглую печать и, протянув пропуск Никитину, сказал:

— Когда я впервые был на полигоне и увидел то, что предстоит сейчас увидеть вам, меня целую неделю распирало чувство гордости. Не задерживайтесь, полковник Мазур человек точный до педантизма.

Действительно, нетерпеливо прохаживаясь по кабинету, полковник Мазур ждал его. Он внимательно посмотрел пропуск, вышел из кабинета первым и направился вперед. Миновав коридор, они вышли на лестничную клетку и поднялись на шестой этаж. При выходе из лифта вахтер проверил их пропуска. Коридор этого этажа был без окон и дверей, освещался люминесцентными люстрами. Они долго шли по мягкой плюшевой дорожке, скрадывавшей шум их шагов, пока перед ними не оказалась тяжелая металлическая дверь. На звонок полковника в двери открылось окошко, и офицер молча взял их пропуска. После нескольких минут ожидания дверь распахнулась и, пропустив полковника, закрылась вновь. Через некоторое время Никитин перешагнул порог и оказался в узком и темном пространстве. Позади него была металлическая дверь, впереди толстое стекло. По характерному звуку он понял, что подвергается рентгенопроверке. Наконец вспыхнула дежурная лампочка. Стеклянная перегородка мягко отошла в сторону, и он, увидев полковника Мазура, двинулся за ним.

Комната, в которой они оказались, была похожа на небольшой салон хорошей гостиницы. Здесь стояли уютные кожаные кресла, столик красного дерева с динамиком и бронзовой статуэткой, телефон, настольная лампа. На стенах, обитых мягкой штофной тканью, висело несколько акварелей. Часть комнаты справа и слева отделяли тяжелые портьеры.

Пододвинув кресло к портьере справа и усадив в него Никитина, полковник спросил:

— Какими знаниями вы располагаете?

— Я инженер-строитель.

— Стало быть, с электроникой вы знакомы лишь в общих чертах?

— К сожалению…

— Постараюсь быть популярнее, — сказал Мазур и потянул за шнур.

Занавес поднялся, образуя тяжелые декоративные складки.

Никитин увидел темный полированный стенд, казалось сделанный из оргстекла. Справа на тонком шнуре висела хромированная трубочка, похожая на автоматическую ручку.

— Перед вами, Федор Степанович, доска для записи. Мы уже давно отказались от грифельных досок. Это особое стекло, состоящее из микроскопических ячеек, наполненных люминофором, и «мелок». Полковник взял висящий на шнуре прибор — кварцевую ртутную лампу, вмонтированную в колбу из черного стекла. — Видите, я провожу этим «мелком», и на доске возникает светящаяся черта. Под воздействием ультрафиолетовых лучей этого «мелка» светятся люминофоры. Люминесцентная доска удобнее грифельной еще и потому, что по истечении пятнадцати минут наступает «разрядка» люминофоров и изображение исчезает. С точки зрения сохранения государственной тайны, такая доска представляет собой много преимуществ. Вам все понятно?

— Пока все, — ответил Никитин.

— Я получил указание рассказать вам о конструкции «АЭП-7 — Аргус» и продемонстрировать прибор в действии. Если расшифровать марку прибора, мы получим: «Авиационно-электронный прицел № 7 Арутюнова и Гусева». «Аргус» — это совпадение начальных слогов фамилий конструкторов прицела. В то же время Аргус — имя мифического многоглазого сторожа-великана. И действительно, «АЭП 7 — Аргус» — многоглазый сторож самолета, летающего на сверхзвуковых скоростях и больших высотах. Какие же задачи были поставлены перед конструкторами в связи с созданием нового прицела? Преодолев звуковой барьер, самолет получил новую крейсерскую скорость в четыреста метров в секунду и даже больше. Если считать, что вражеский самолет двигается на сближение с такой же скоростью, мы получим время, измеряемое долями секунды. В это «микровремя», иначе его не назовешь, летчик должен принять тактическое решение: управляя самолетом, произвести расчет и совершить ряд маневренных и тактических действий. Разумеется, человек не может выполнить все это в какие-нибудь три десятых доли секунды. Следовательно, и эту задачу предстояло решить конструкторам прицела.

Раньше летчик мог приложить глаз к окуляру оптического прицела, и наглазник точно устанавливал оптическую ось глаза. Теперь же скафандр, в котором находится летчик, исключает эту возможность…

— Простите, Остап Максимович, но я не понимаю назначения скафандра. Разве в герметически закрытой кабине самолета не создается постоянное давление воздуха? — спросил Никитин.

— Кабина самолета герметизирована, и давление воздуха в ней поддерживается постоянно. Но что делать на высоте двадцать тысяч метров, если самолет подбит и летчик вынужден катапультироваться? — спросил полковник.

— Мне кажется, можно сделать затяжной прыжок и быстрое падение…

— На земле человек испытывает давление примерно в один килограмм на квадратный сантиметр. На высоте двадцать тысяч метров давление ничтожно мало. Вот почему полет на больших высотах без скафандра практически невозможен. Вернемся к «АЭП-7 — Аргус». Следовательно, летчик в скафандре не может пользоваться визуальными приборами. Кроме того, перед конструкторами была поставлена еще одна, более сложная задача: надо было создать прицел, который мог бы одинаково хорошо работать и в плотном тумане, в сплошной облачности, а главное — ночью! Использование инфракрасных лучей с подсветкой категорически отметалось, так как, включая инфракрасный прожектор для подсветки цели, летчик демаскировал свой самолет и становился сам отличной мишенью для противника. Конструкторы должны были найти пути использования невидимых инфракрасных лучей, излучаемых самолетом противника. Кроме того, надо добиться, чтобы теплопеленгатор давал через электроннооптический преобразователь точное изображение цели на экране индикатора.

— Не совсем ясно, почему вражеский самолет излучает инфракрасные лучи? — спросил Никитин.

— Вот перед вами настольная лампа, на баллоне лампочки написано: сто ватт, — пояснил полковник, сняв с лампы абажур. — На самом деле только пять ватт являются видимым светом, а девяносто пять — это излучаемые лампочкой тепловые, или инфракрасные, лучи. Немалая часть энергии топлива, сжигаемого в камере турбореактивного самолета, также уходит в пространство, излучается в виде тепловых, или инфракрасных, лучей.

— Понимаю. Стало быть, излучение инфракрасных лучей — свойство каждого нагретого тела? — уточнил Никитин.

— Совершенно верно. Перед конструкторами стояла сложная, казалось, невыполнимая задача: преобразовать эти слабые излучения тепловых невидимых лучей в яркое и четкое изображение на экране индикатора. Конструкторы с честью решили и эту задачу. Если мы будем рассматривать «АЭП-7 — Аргус» в схеме, это будет выглядеть приблизительно так. — Полковник повернулся к доске, и из-под «мелка» в его руке начали появляться светящиеся линии эскизного наброска. — В передней части фюзеляжа самолета и под кабиной летчика располагаются два широкоугольных светосильных объектива, — пояснил полковник. — Изображение, полученное каждым объективом в отдельности, снимается катодным лучом и подается через усиление на экран. Такая чувствительная электронная трубка называется видиконом. Перед летчиком находятся два экрана, на которых он наблюдает за тем, что делается впереди него и под ним. Перед вылетом по тревоге летчик получает данные от службы наведения о курсе, скорости, высоте и марке самолета противника. Руководствуясь этими данными, летчик ставит на приборной доске «АЭП-7 — Аргус» цифру, выражающую размах крыльев противника и его скорость. Что касается плотности воздуха и направления ветра, эти данные поступают непосредственно с приборов на «АЭП-7 — Аргус», счетно-решающая часть учитывает все эти данные при вычислении угла упреждения. Летчику остается только совместить на экране светящуюся марку своего прицела с видимой целью. Если расчет правильный, то при совмещении марки с целью автоматически произойдет выстрел и посланный снаряд неизбежно встретится с целью в определенной точке.

— Когда же летчик успевает произвести все эти исчисления? — удивился Никитин.

— Если бы все расчеты, необходимые в данном случае, должен был выполнить человек, даже вооруженный арифмометром, на это понадобилось бы не менее двух часов времени. Счетно-решающие приборы «АЭП-7 — Аргус», его электронный мозг, производит все расчеты за десятую долю секунды.

— У меня такое ощущение, товарищ полковник, словно я попал в новый, фантастический мир, — только и мог сказать Никитин.

— Нет, Федор Степанович, фантастический мир еще впереди, — усмехнулся полковник, затем снял трубку телефона прямой связи и сказал: — Я «Перекоп»! По тревоге готов к вылету! — Положив трубку, он предупредил Никитина: — Во всей стадии испытаний, Федор Степанович, вы будете находиться за креслом. Понятно?

Никитин не успел ответить, как из динамика вырвался все нарастающий гул сирены.

Откинув левый занавес, полковник двинулся к двери. Когда они перешагнули порог, у Никитина возникло ощущение высоты. В слабом свете дежурной лампы он успел увидеть внизу на глубине не менее пятнадцати метров огромный цилиндр. Они пошли дальше по узкому металлическому мостику, который заканчивался кабиной самолета. Все, что он увидел потом, превзошло его ожидание.

Полковник переключает тумблер.

Быстро нарастает гул самолета и затем переходит в звенящий шелест.

Площадка под ногами Никитина дрогнула, и в то же мгновение он увидел под собой все удаляющуюся землю — квадраты пашен, улицы городов, стеклянные крыши заводов, леса и снова пашни…

Впереди бесконечные гряды облаков.

Облака исчезли.

Перед ними небо чистое и, кажется, бесконечное.

Снова облака впереди.

Сплошная облачность.

8000… 9000… 10 000… метров показывает стрелка альтиметра.

Вновь ясное, впадающее в темно-фиолетовые тона, небо.

Внизу под ними облака.

На верхнем экране перед летчиком — цель, приближается самолет!

На приборной доске вспыхивает сигнал.

Летчик совмещает марку прицела с целью.

Выстрел!

Проходит еще несколько секунд, все погружается в непроницаемую тьму, затем над их головой вспыхивает большая хрустальная люстра.

«Как в театре», — подумал Никитин и, пропустив вперед полковника, направился за ним.

— Как достигается этот эффект полета? — спросил он после паузы.

— Перед кабиной самолета расположен цилиндрический экран, его радиус тридцать шесть метров. Внизу полукупол выгнутого экрана такого же диаметра. Три проекционных аппарата, находящиеся под кабиной летчика, демонстрируют на вогнутый экран фильм, снятый с самолета тремя киноаппаратами. Два аппарата снимали этот фильм перекрестно, под утлом в сорок восемь градусов, один прямо. Таким образом, получается общий угол охвата в сто пятьдесят градусов, то есть угол, наиболее близкий человеческому глазу. Вогнутый экран создает полную иллюзию третьего измерения. Проекция четвертого, вертикального, аппарата на выгнутый радиус дополняет психологические ощущения присутствия в той обстановке, в которой производилась съемка.

— Для чего же нужна вся эта дорогостоящая аппаратура? — спросил Никитин.

— На этой аппаратуре мы проверяем каждый выпущенный заводом прицел. В мгновение выстрела происходит многократное фотографирование цели, поэтому мы всегда знаем: встретился в назначенной точке снаряд с целью или нет. — Он снял трубку телефона и спросил: — Как там у вас с проявкой? Готово? Принесите сюда!

Спустя несколько минут в комнату вошел лаборант и передал полковнику зажатый в пинцет кусок мокрой пленки.

— Смотрите, — сказал полковник, поднеся пленку к свету настольной лампы. — Видите?

Никитин увидел на пленке силуэт самолета. Попадание было точным.

Мигнула зеленая сигнальная лампочка телефона. Полковник Мазур снял трубку и не без удивления передал ее Никитину, сказав: — Директор завода.

— Федор Степанович? — Никитин узнал низкий голос Боровского. — Вам нужно будет зайти к парторгу Ведерникову, он ждет вас.