"Нет на земле твоего короля. Часть 1" - читать интересную книгу автора (Щербаков Сергей, Муратова Сергей)

Глава 7

Праздники в лаборатории проводили шумно и весело. У них даже сложилась своя традиция — за пару недель до предстоящего очередного события покупали клюкву, разминали в трехлитровой стеклянной банке и заливали спиртом. Начальник лаборатории, Лев Владимирович, был законченным трезвенником. Обычно он всех поздравлял с праздником, желал всяческих успехов и удалялся, давая коллективу возможность оттянуться по полной программе. За клюквенную настойку, как правило, отвечал ведущий инженер Ушаков. Он знал такое великое множество рецептов приготовления всевозможных диковинных настоек, что тягаться с ним никто и не пытался.

Борис Иванович Ушаков был одним из самых ценнейших сотрудников отдела, слыл настоящей ходячей энциклопедией. Эрудит он, и правда, был редкостный. Мог часами подобно Энди Таккеру распинаться на любые темы и давать ценные советы. Но была у него слабинка — любил человек заложить за воротник, посидеть в дружеской компании за теплым разговором. Раньше он работал ведущим экспертом в подразделении маркетинга. И ему частенько приходилось встречать и провожать гостей, заказчиков и партнеров по бизнесу. В его функцию входило на «дружественных симпозиумах» наводить мосты, т. е. оккупировать кого-нибудь из прибывших на встречу гостей и обрабатывать их, по ходу рекламируя продукцию предприятия и налаживая прочные деловые контакты. После проведенных конференций, семинаров, совещаний, выставок он раскладывал на столе собранный обильный урожай, горы визиток, сортируя их по какому-то только ему ведомому признаку. Но в скором времени ему пришлось оставить любимый маркетинг и перейти в лабораторию и заняться научной деятельностью. Причиной тому стали настойчивые просьбы его жены, она заметила, что муженек начинает потихоньку спиваться, усердствуя с налаживанием контактов.

Ушаков маркетинг оставил, а чуть позже вообще бросил пить. Причиной послужил грандиозный скандал, который ему устроила жена по поводу того, что он не ночевал дома. Как он не оправдывался, как не клялся, что ни говорил, она так и не поверила ни единому его слову. А случилось вот что. Как-то на уборке картошки в подшефном совхозе, куда были брошены лучшие силы отдела, он после застолья, последующего после трудового подвига, забрался на стог, где и уснул. Приехали автобусы, все погрузились и уехали в город, а про него забыли. Борис Иванович проснулся ночью от промозглой сырости, над головой на черном небе алмазами ярко поблескивали осенние звезды, вокруг — тишина. Пришлось ему добираться до дому свои ходом, разве из деревни ночью уедешь? Вот и получилось, что дома он появился уже под утро, когда обеспокоенная жена успела обзвонить всех его коллег, милицию, больницы и морг. С тех пор он не пил, но клюквенную настойку все равно делал для отдела — никому не доверял сей тонкий процесс.

Ко Дню Защитника Отечества он приготовил, по его словам, совершенно божественный напиток. Уж так он рекламировал его, что у всех глаза только в сторону банки с ярко-красной жидкостью и косились. День Защитника Отечества в этом году справляли без женщин. Так уж получилось. Лаборантка Света не вовремя загрипповала, Ольга Викторовна уехала на несколько дней в гости к дочери и зятю-военному в Нижний Новгород, Любовь Николаевна отдыхала в санатории, а Луиза взяла отпуск ни с того, ни с сего. Ольга Викторовна перед отъездом подошла к Мише и попросила его сделать к мужскому празднику стенгазету с поздравлением от женщин и вручить подарки, которые женщины приготовили заранее. Он ее заверил, что не подведет, что все будет «спок», как в лучших домах Лондона и Филадельфии. Пару вечеров после работы он усердно корпел над стенгазетой, вырисовывая портреты сослуживцев, подбирая стихи. Всех сотрудников лаборатории изобразил по периметру ватманского листа, а в середине нарисовал Юрку Варенникова, верхом на котором едут в колониальных пробковых шлемах Белов и Лев Владимирович. С Юрца пот градом льется, а они посиживают да плетками-семихвостками подгоняют беднягу. Витьку Алексеева, изобразил, естественно, с фирменными лыжами, улыбающимся во всю ширь круглого лица, да еще приклеил ему золотой зуб, который сделал из бронзовой фольги. Отполировал его, чтобы сверкал как золотой. Меломана Иванкина изобразил сидящим на груде кассет и замотанного с головы до ног магнитофонными лентами, себя — заваленного микросхемами… Потом под каждым шаржем разместил четверостишия, которые удалось найти после долгих копаний в поэтических сборниках. Одним словом всем досталось «на орехи». Но особенно, Белову, для которого Миша подобрал строки о меняющем свое мнение, как перчатки, персонаже.

Утром в день праздника утром все сгрудились у стены, где висела стенгазета. Покатывались со смеху, читая стихи, умирали над карикатурами, и только Белов был необычайно серьезен, быстро отошел от стенгазеты и деловито стал перебирать бумаги на своем столе. Миша предусмотрительно не выдал своего авторства. Со стихами, как видно, он переборщил, Белов шутки не понял, обиделся. Слава богу, все сошло с рук, ведь это было женским поздравлением. Тихонов благодарил небеса, что женщин на празднике не оказалось.

Он вышмыгнул из комнаты и помчался в курилку, где Ушаков выдавал очередной опус собравшимся во время перекура мужикам.

— Вот такая со мной история произошла, братцы. Иду я как-то с работы, по дороге со знакомой одной столкнулся, тысячу лет ее не видел. Разговорились о житье-бытье, о детях. Дошли до перекрестка, остановились, прощаемся, ей прямо, мне налево. Мимо народ с завода толпой валит. И тут она видит — божья коровка ползет у меня по воротнику рубашки, она протягивает руку и смахивает ее. И что вы думаете? Кто-то увидел и решил, что стоят влюбленные, воркуют, а знакомая якобы мне ласково поправляет ворот, прощаясь.

— Да ладно вам, Борис Иванович, — усмехнулся Славка Зайцев. — Небось, дама — ваша тайная пассия, а вы теперь выкручиваетесь! Знаем мы эти истории!

— Да ты что? То и обидно — у нас никаких отношений никогда и не было! Так, слегка знакомы, как говорится, седьмая вода на киселе. Может, от силы пару раз за год столкнемся случайно на улице и все отношения. Доброжелатели слух о нас пустили, в любовники записали, не оттереться, не отмыться ни каким «Тайдом». Ладно, я мужик, а бабе каково, на фига ей-то нужна такая слава. А старатели и до мужа, естественно, бабские сплетни донесли, нашептали на ушко. Дома разразился грандиозный скандалище. Чуть и мне не досталось.

— Что, поколотил?

— Почти. Возвращаюсь как-то вечером с работы, вдруг у подъезда ко мне подлетает ее муженек, весь красный, как кирпич, кипит как чайник, сам на бровях. Меня хвать за грудки и давай трясти как грушу. Еле отбился, слава богу, соседи помогли. Он бугай будь здоров, бицепсы как у нашего знаменитого Турчинского, не меньше. Для него перекреститься двухпудовой гирей — раз плюнуть. Хрястнет по фэйсу, и поминай, как звали. Целый час ему, бедолаге, втолковывал, что между нами ничего нет, не было и быть не может. Его тоже можно понять, такое пятно на семейных отношениях лежит. Хоть разводись, хоть вешайся, не позавидуешь мужику. И врагу не пожелал бы в его шкуре оказаться.

— Ну и дурак ее муж, — вставил Миша Тихонов. — Что он, свою жену не знает? Всякой уличной грязи верит, а ей нет, получается? На фига такой муж нужен?

— Эх, Мишка, ты еще жизни не знаешь. Иногда ревность так слепит, что весь разум затмевает.

— И все равно, вот вам он, Борис Иванович, незнакомому человеку, поверил, а ей нет, ну что за дурень?

— Ты давай женись, а потом будешь рассуждать, Мишель, — менторским тоном важно произнес Кузя, притушив сигарету. — А пока господа, пошлите дегустировать настоечку Борис Ивановича.

В лаборатории подготовка к торжеству была в полном разгаре. Юрка Варенников виртуозно резал колбасу и сыр. В отделе его за глаза называли «Человек-гора», это прозвище закрепилось за ним с легкой руки Кузи, который однажды, зайдя к ним в лабораторию, поинтересовался, куда подевался после обеда их могучий «Куинбус Флестрин». На вопрос, что это значит, Кузьмин им посоветовал повнимательнее читать мировых классиков, а в частности Джонатана Свифта «Путешествие Гулливера». Оказалось, что так лиллипуты называли главного героя, что в переводе с лиллипутского означало «Человек-гора».

Покончив с колбасой Куинбус Флестрин, мурлыкая под нос: «Сердце красавицы склонно к измене…», принялся старательно выуживать ложкой из банок маринованные огурчики и соленые помидоры, которые в его огромных руках казались нереально микроскопическими. Долговязый Юрка Иванкин усердно возился в углу, настраивая свою музыку, Алексеев крутился рядом с термопечью, где доходила до кондиции картошечка. К их столу присоединилась и соседняя лаборатория в полном составе с единственной своей женщиной, Мариной Александровной, которой выпала ответственная миссия отдуваться за весь женский род обеих лабораторий. Она произнесла теплый тост и за ее слова подняли рюмки с крепкой клюквенной настойкой, которую Ушаков назвал почему-то «Кальмариус». Даме, конечно, налили токайского, не рискнули делиться крепким зельем, а кое-то из присутствующих старожилов после настойки перешел на чистый спирт, запивая рассолом или минералкой. Кузя, будучи в своем репертуаре, не переставая, сыпал анекдотами и прибаутками. При этом он старался не отставать от остальных ветеранов, лихо опрокидывал рюмку за рюмкой, добравшись и до спирта. Он уже поднес рюмку ко рту, как в этот момент дверь лаборатории широко распахнулась, и в помещение вошел начальник подразделения в сопровождении зама и профорга.

— Ну что, мужики, — церемонно произнес начальник, подняв стопочку. — Разрешите поздравить вас с праздником защитников Отечества. Многие из вас уже побывали в рядах нашей доблестной армии, некоторым еще только предстоит, в любом случае каждому из вас я хочу пожелать крепкого зд…

Он запнулся, прерванный чьим-то протяжным мычанием, и удивленно оглянулся. На другом конце стола Кузя, поторопившись хлопнуть стопку с чистым спиртом, а теперь задыхался и размахивал руками в поисках заветной банки с рассолом, которую кто-то на его беду убрал в сторону. Евгений Михайлович улыбнулся, вслед за ним грянул смех остальных.

— Дайте ему скорее воды, бедолаге нашему, — покачал головой шеф. — Короче говоря, всем трудовых свершений, счастья и благополучия вашим семьям!

Он, не поморщившись, опрокинул стопочку и удалился восвояси вместе со свитой. Кузя же сидел расстроенный, красный, как варенный рак, вытирая платком навернувшиеся на глаза слезы. Вечером Миша даже позвонил ему, проведать, не спалил ли тот горло с непривычки. Но Кузя — парень крепкий, к вечеру уже и забыл о происшествии.