"В плену снов" - читать интересную книгу автора (Джеймс Питер)2Сэм набрала строчку цифр на компьютере и устало откинулась на спинку кресла, на мгновение закрыв глаза. В голове гудело и постукивало, как в пылесосе, шум которого доносился из коридора. Она посмотрела на часы: 18.20, среда, 22 января. Господи, как же летит время! А казалось, что с Рождества прошло всего несколько дней. Она крутанулась вместе с креслом и уставилась сквозь собственное отражение в оконном стекле на посверкивающие струи дождя, беззвучно падающие из темноты на мгновенно опустевшие улицы Ковент-Гарден. Казалось, что это самый мокрый дождь на свете, он падает отовсюду, брызжет даже из мостовой, проникает не только под одежду, но и под кожу. Холодный воздух все время сквозил через окно, дул прямо в шею, она втягивала голову, стараясь загородиться от него, растирала холодные руки. Отопление отключилось, в конторе было холодно. Сэм внимательно изучала цветные рисунки на буклете-гармошке, стоявшей рядом с экраном дисплея. Один из них изображал пальмы на морском побережье. На другом мужчина и женщина, в роскошных купальных костюмах, с великолепным загаром, выбегали из моря. На третьем рисунке та же женщина надкусывала плитку шоколада, которую держал мужчина. «Хороший шоколад. „Отверженный“. Такой хочется съесть целиком в одиночку… а если уж поделиться, то с очень хорошим другом». В этом кабинете были белые стены и черная мебель, а в углу съежилось чахлое зеленое растение, которое не желало цвести, упорно сопротивляясь всем ее усилиям. Она и поливала его, и разговаривала с ним, музыку ему заводила, промывала листья молоком, потом от него несколько дней отвратительно воняло; то придвигала его поближе к окну, то отодвигала подальше, переставляла по всей комнате, в самые неожиданные места, но растение оставалось таким же невзрачным, хотя и не засыхало настолько, чтобы его спокойно можно было выбросить. Оно никогда не имело мало-мальски привлекательного вида, ради чего его стоило держать. Клэр, с которой она делила этот кабинет, сказала, что это ДОМАШНЕЕ растение, а не КАБИНЕТНОЕ. У Клэр на многие вещи были какие-то странные взгляды. Стены кабинета увешаны графиками и небольшими таблицами с записочками и цветными фотографиями, некоторые были сделаны поляроидом. Два письменных стола – ее собственный и Клэр; ее прибран кое-как, а стол Клэр в идеальном порядке, просто до тошноты стерильный. Клэр неизменно, каждый вечер, прежде чем уйти, тщательно прибиралась на нем с чопорным выражением лица, как бы намекая, что она может и не вернуться обратно. Сэм слышала, как работающий пылесос приближался по коридору, натужно завывая и глухо постукивая. Она еще крепче зажмурила веки, уже не понимая, то ли ее голова гудит от боли, то ли так надсадно воет пылесос. Дверь открылась, и рев стал нестерпимей в тысячу раз. Еле сдерживая крик, она с опаской посмотрела в дверной проем, не собирается ли Роза войти и начать пылесосить здесь, но тут же улыбнулась – вошел ее босс, Кен Шепперд, и закрыл за собой дверь. – Привет. Извини, мне следовало бы заглянуть пораньше, но у меня тут было… – Он помахал правой рукой в воздухе, а потом описал пальцами дугу, словно сматывал в клубок бечевку. – Да все нормально, – сказала она. – Мне только нужно знать, кому ты собираешься дать для окончательной доводки этот вот рекламный ролик шоколада «Отверженный». – Ты что-то очень бледная. Чувствуешь себя хорошо? – Голова немножко болит. Может, от дисплея. Хочу вот раздобыть к нему защитный экран получше. – У меня есть аспирин. – Да не стоит, спасибо. Он прошел к ней через кабинет, неугомонный мужчина лет сорока пяти, одетый как студент колледжа, волосы, как всегда, взъерошены, их постоянно нужно подстригать, лицо непринужденно-спокойное, гладкое, словно отутюженная рубашка. Проницательные голубые глаза добродушно улыбаются. Он остановился у стола Клэр: – Какая она у нас чистюля, а? Сэм ухмыльнулась: – Это что, намек? – А как ты вообще ее находишь? Клэр работала с ними всего несколько недель. Лара, ее предшественница, ушла без всякого предупреждения. Просто как-то раз, в понедельник, она не появилась, а на следующий день прислала письмо, сообщая, что у нее, мол, нервный стресс и ее врач посоветовал ей работать в менее напряженной обстановке. – С ней все в порядке, – ответила Сэм. – Она вроде не болтливая. – Ты жаловалась, что Лара слишком уж придирчива. Может быть, Клэр лучше справится? Сэм пожала плечами. – По твоему выражению лица мне непонятно, нравится она тебе или нет. Она снова пожала плечами: – Когда она начинала, я думала, она то, что надо… только… ну, я не знаю. – Дай ей время. По-моему, она подходит. – Да, сэр! Он остановился позади письменного стола Сэм, разглядывая буклет-гармошку с рисунками. – Джонси, – сказал он. – Я хочу, чтобы Джонси обработал это. – Мне надо сделать ему заказ? – Напиши ему записочку. – А если с ним не получится, тогда кого? – Да я уже ему об этом говорил. – Он, прищурясь, посмотрел на ширму. – «Отверженный». Довольно-таки нелепое название для шоколада. – А мне кажется, нормальное. Он взглянул еще раз на ряд цветных рамок и прочитал вслух: – «У „Отверженного“, как и у кокосового ореха, вся прелесть таится внутри». Отступил назад, похлопал себя по животу и снова повторил эту строчку нарочитым басом. Сэм рассмеялась. – «Отверженный», – рокотал он. – Этот шоколад не растает на солнце… «Отверженный» – лучшая в мире закуска, способствует пищеварению. Вам и есть-то его не придется – вы просто купите его да и вышвырните прямо в сортир. Сэм улыбнулась и покачала головой. Кен закурил сигарету, сладковатый запах раздражал ее. Она наблюдала, как он разгуливает по кабинету, внимательно разглядывая графики на стенах: в этом году они уже заключили восемнадцать коммерческих сделок, а за прошлый провернули сорок три. Кен брал гонорар по десять тысяч фунтов в день за общее руководство, а фирма получала проценты от стоимости продукции. Если бы он до сих пор не выплачивал собственные долги и не платил жене, то уже сейчас стал бы весьма обеспеченным человеком. А если бы он еще смог сдерживать свою горячность и внимательно следить за изменениями в моде, то стал бы очень богатым. – Ты будешь хорошо себя вести на завтрашней встрече, ведь правда? – Хорошо себя вести? – переспросил он. – Ну да, – ухмыльнулась она. Он кивнул с видом упрямого школьника. – Деньги-то немалые, Кен. – А ты смету составила? – Вот как раз собираюсь ее распечатать. Он посмотрел на свои часы, солидные, тяжелые мужские часы, украшенные круглыми шишечками, водонепроницаемые, способные выдержать глубину до пятисот метров. Словом, для ванны вполне сгодились бы, как однажды заметила Сэм. – Не хочешь по-быстрому пропустить пивка? – спросил он. – Нет, спасибо. Хочу прийти домой вовремя, чтобы выкупать Ники. Вчера вечером я вернулась поздно. – Да мы недолго. – Чего тебе так загорелось? Он ткнул пальцем вниз: – Бильярд. Там парочка новых ребят из «Лов Ховард-Спинкс» подъехала. Это для дела, Сэм, – добавил он, заметив выражение ее лица. – «Для дела»! – передразнила она. «Дворники» на стареньком «ягуаре» модели «Е» смахивали дождевые капли с ветрового стекла, оставляя на нем матовую пленку, затрудняющую видимость. Сэм вела машину быстро, беспокоясь, что Ники уже в постели, и напряженно вглядываясь в дорогу перед собой. Она миновала лондонский Тауэр, его зубчатые стены, подсвеченные сквозь туман ярким светом, промчалась мимо лондонских доков и, повернув на улицу Уоппинг-Хай, сбавила скорость, чтобы не трясло по булыжнику автомобиль, купленный двадцать пять лет назад. Проехала целый квартал темных недостроенных домов и большое освещенное табло с надписью «ДЕМОНСТРАЦИЯ КВАРТИР», а рядом промелькнуло еще одно, на котором значилось «ДОМА РИВЕРСАЙДА – ЭТО СТИЛЬ ЖИЗНИ РИВЕРСАЙДА». «Вот бы купить себе какой-нибудь стиль жизни, – подумала она. – Мне фунт салями, парочку дынь, ну и еще стиль жизни, пожалуйста, заверните». Сэм ехала по этой темной улице – такой темной она была, наверное, и сто лет назад. Потом свернула направо у пакгауза на неосвещенную автостоянку. Выйдя из машины, сразу почувствовала характерный маслянисто-соленый запах Темзы и, быстро подхватив свой чемоданчик, тщательно заперла дверцу. Под проливным дождем поспешила через всю стоянку, настороженно поглядывая на черные тени и вздрагивая от внезапного дребезжания легких заборчиков на промозглом ветру. Сэм поднялась по ступенькам крытой галереи, и тут же с резким металлическим щелчком автоматически включился свет. Она набрала код замка и вошла, закрыв за собой дверь. Ее шаги отдавались эхом по каменному полу вестибюля, когда она спешила при тусклом свете мимо полых стальных брусов, выкрашенных в ярко-красный цвет, и двух огромных дубовых бочек, стоящих в стенных нишах. Пакгауз и есть пакгауз. Все напоминало о том, что здесь когда-то был пагкауз – гигантский, грязный, построенный в псевдоготическом стиле Викторианской эпохи. Она вошла в лифт, к которому пришлось пробираться в полной темноте – свет включался только тогда, когда закрывались двери. Совсем допотопный и идет еле-еле. Она прислонилась к стенке лифта, пока он медленно тащился на четвертый этаж. «Слава богу, что не выше, – подумала она, – а то ведь, пока поднимаешься, успеешь и пообедать». Лифт остановился с резким толчком, и она, как всегда, покачнулась на ногах. Сэм прошла по коридору к своей двери, отперла ее и вошла в их огромную квартиру. Ники уже мчался по коридору навстречу, его рубашонка выбилась из штанишек, разлетались светлые волосы и падали на лицо. – Мамочка! Ай-ай-ай-ай! Она наклонилась и крепко обняла его, а он обхватил ее ручонками, звонко чмокнул в обе щеки, а потом торжественно посмотрел на нее снизу вверх: – А я теперь собственник! – Ты собственник, тигренок? – Да, собственник! У меня есть эта… как ее… акация! – Акация? – переспросила она в недоумении. – Ну! Я сегодня три фунта сделал! – Три фунта?! Очень хорошо. А как же ты сделал три фунта? – Так вот из моей акации. Папа мне показал, как сделать. – А что же это за акация у тебя? Он взял ее за руку: – Пошли, я тебе покажу. – В его распахнутых голубых глазах светилось торжество. – Прямо сейчас пойдем скорее. – Прямо сейчас? – Ну! – Надо говорить «да», дорогой, а не «ну». – Ну! – дурачился он, потом вырвал свою руку и пустился бегом по коридору, оглядываясь и торопя ее: – Ну же, ну же! Она поставила на пол свой чемоданчик, сняла плащ и последовала за ним через огромную прихожую по коридору, в его комнату. – Папочка! Папочка! Покажи маме, сколько мы с тобой денег сделали. Ники остановился рядом с отцом, тот опустился на колени на красный ковер, прямо перед маленьким компьютером сына. Рядом в пепельнице тлела сигарета, в одной руке он держал высокий бокал с виски, а другой шлепал по клавиатуре. Высокий, мощного телосложения мужчина, даже встав на колени, он казался в этой загроможденной всякой всячиной комнате гигантом. Повернувшись, посмотрел на нее со своей обычной улыбкой, означавшей: ну как, все по-старому, да? – Привет, насекомые! Какое-то мгновение Сэм внимательно смотрела на него: красивое, несколько старомодное лицо, такое лицо больше подошло бы Голливуду 40-х годов, чем Лондону 80-х, гладко зачесанные назад светлые волосы, розовая рубашка, расстегнутая у ворота, тугие подтяжки и брюки в мелкую полоску. Она стояла и рассматривала мужчину, к которому привыкла и которого сильно любила. Теперь же он казался ей едва ли не незнакомцем. – Хорошо день прошел? – спросил он. – Отлично. – Она наклонилась, скорее из-за Ники, а не по какой-то другой причине, небрежно скользнула щекой по его щеке, почувствовав выросшую за день щетину, и обозначила губами легкий поцелуй. – А у тебя как? – Да не очень. На рынке слегка тревожно. – Ну, покажи ей, папочка! – Ники обнял отца сзади и в возбуждении похлопывал его по спине. – Мы тут сделали ему маленькую акцию. Вложили в нее несколько паев, и я буду каждый день корректировать ее по рыночному курсу. – Замечательно, – вежливо похвалила она. – Ну и что же мы собираемся получить? Самое юное в мире дарование? – Юнодрование! – закричал Ники, подпрыгивая. – А у нас есть батики. – Не батики, тигренок, а БАТ. Британско-американский табак. Пол, полки и подоконник – все завалено игрушками, главным образом автомобильчиками и грузовичками. Ники просто помешан на машинах. Только маленькая обезьянка, державшая две медные тарелки, валялась поперек дворика перед игрушечным гаражом да позабытый робот словно собрался соскочить с подоконника. Тем временем ее муж набрал еще несколько цифр на клавиатуре, а Ники, не отрывая глаз, наблюдал за ним. Ники. Он чувствовал, что между мамой и папой пробежало что-то нехорошее, и с детской интуицией понимал: папа каким-то образом виноват в этом. Казалось, от этого он еще ближе к Ричарду. Если такое возможно. Да, Ники – настоящий сын своего отца. Она едва не лишилась из-за него жизни во время родов, но ему, видно, так и не суждено было никогда стать ее сыном по-настоящему. Он – сын только своего отца. Они близки, очень близки. Автомобили, самолеты, гаражи, игры. Катания на лодке. Рыбная ловля. Ружье. А теперь вот еще и компьютер, который они подарили ему на Рождество. Именно Ричард всегда обучал его, разбирался во всех его игрушках, понимал, как надо с ними играть. Ричард был его приятелем. – «Америкэн экспресс» упал на два с половиной. – Это что же, означает, что мы лишились денег? – Боюсь, что да. – У-у-у! – Ники, пора в ванну. – Ну-у-у… ну еще всего несколько минуточек. – Нет-нет, давай-ка, ты уже и так опоздал. Иди напускай воду. А мама пока переоденется. – Сэм вышла из комнаты и увидела около кухни няню Ники. – Привет, Хэлен. – Добрый вечер, миссис Кэртис. – Хэлен неуверенно улыбнулась, как всегда смущаясь. – Все в порядке? – Все прекрасно, спасибо. У Ники сегодня замечательный день. В школе все было хорошо. Учителя очень довольны, как у него обстоят дела с арифметикой. – Отлично. Это, должно быть, передалось ему от отца… у меня-то с нею и сейчас нелады. Сэм вошла в спальню и ощутила все тот же неуютный холод, как и в конторе. Он, казалось, преследовал ее повсюду. Ее взгляд задержался на картине, висевшей на стене. Выполненная в ярком, живом колорите, она изображала полулежащую обнаженную женщину с пышной грудью и жестким кустиком волос на лобке. Красотка лукаво улыбалась… просыпаясь, и Сэм каждое утро была вынуждена смотреть на нее. Ричарду эта голая баба нравилась. Именно он настоял на том, чтобы повесить ее туда. Сэм уселась на постель под пологом на четырех столбиках, стянула с себя туфли и откинулась назад. Ее собственное отражение пристально глядело на нее сверху, с зеркальной панели. Волосы прилипли от дождя к голове, лицо очень бледное. Зеркала… У Ричарда зеркала – это пунктик. Она снова посмотрела на картину с обнаженной. Может, так выглядела и та шлюшка в конторе? Сэм задумалась. Шлюшка, с которой Ричард тогда исчез из гостиницы в Торквае. У нее, наверное, такие же большие сиськи и лукавая улыбочка? «Сука», – подумала она, и гнев, смешанный с тоской, охватил ее. Ведь все складывалось так хорошо. Так замечательно, великолепно. Аккуратное, упорядоченное существование. Счастливые дни. Все шло просто прекрасно. До тех пор, пока она не узнала об этом. Ощущение было таким, словно выдернули какую-то затычку из сосуда – и внутри там все высохло. Сэм поднялась с постели и пошла в комнату Ники. Там она присела на краешек маленькой кроватки Ники, взяла «Древесное привидение», лежавшее рядом на столике, и стала быстро перелистывать страницы. – Хочешь, почитаю? – Нет. – Он посмотрел обиженно. – Расскажи мне лучше какую-нибудь сказку. Ты лучше всех рассказываешь их. Она окинула взглядом комнату: – Ты же обещал мне, что приведешь тут все в порядок. Смотри, новые игрушки, которые ты получил на Рождество, уже все поломаны. Сэм встала и подошла к приоткрытой двери стенного шкафа, отворила ее пошире. Оттуда выпал пластмассовый самолетик, его хвостовая часть с щелчком отломилась и отскочила в сторону. Ники, казалось, вот-вот разрыдается. – Ах, как глупо получилось! Ну и кто же его туда засунул? Сэм опустилась на колени. Ники ничего не ответил. – Уж не ты ли? Он поджал губы. – Может быть, папа завтра сможет его починить. Она подняла обломки самолетика с пола, положила на стул и снова села рядом с ним. – А в воскресенье мой день рождения, правда, мамочка? – Да, тигренок. – И я опять получу подарки, да? – Нет, если ты все не уберешь тут у себя. – Я уберу. Обещаю. – Ты ведь получил уйму подарков на Рождество. – Так Рождество было сто лет назад! – Всего четыре недели, тигренок. Лицо мальчика страдальчески исказилось. – Это нечестно. Сэм поразило, как он огорчился, и она слегка погладила рукой его щеку. – Да, придется тебе купить новые подарки. – Тра-ля-ля-ля-ля! – Он в радостном возбуждении заколотил кулаками по краям своей кровати. – Ну а сейчас успокойся. Пока что еще среда. Осталось еще четыре дня. – Еще три. Она рассмеялась: – Ну хорошо. Три с половиной. Головная боль вроде немного утихла. Ники надул щеки и скорчил гримасу, глубоко задумавшись и что-то считая на пальцах. – Три с четвертью. А теперь расскажи мне какую-нибудь сказку. Расскажи мне про драконов. – Да ты ведь уже знаешь про драконов. Я же тебе про них вчера рассказывала на ночь. Он откинулся назад в ожидании, прищурив свои большие голубые глаза. – А ты продолжай, мамочка. Сделай вид, что сказка еще не кончилась. Ну, как будто дракон ожил и гонится за человеком, который его убил. – Ну ладно. Жил да был однажды один ужасный-преужасный человек в стране под названием Ники-Здесь-Нет. – А почему он был таким ужасным? – Да вот такой уж был. – А как он выглядел? – Совершенно ужасно. Ники устроился поудобнее, но уснул прежде, чем она закончила сказку. Она встала, и он тут же открыл глаза. Сэм наклонилась и поцеловала его. – Спокойной ночи, тигренок. – Так ты же сказку-то не закончила! «Понял, – сообразила она. – Догадался. У детишек ум всегда острый, словно бритва». – Я завтра закончу. Ладно? – Ну ладно, – сонно согласился он. – Пока-пока. – Пока-пока, мамочка. – Тебе свет оставить? Он поколебался. – Оставь, пожалуйста. Она послала ему воздушный поцелуй и тихонько закрыла за собой дверь. Сэм внимательно смотрела на телевизионный экран, где Гаррисон Форд танцевал с Кэлли Макджиллис при свете фар своего потрепанного автомобиля с откидными сиденьями. В глазах больно защипало, и она опять затосковала о том, что она… нет, что они потеряли, что никогда уже не будет по-прежнему. Ричард неуклюже развалился на диване перед телевизором, рядом с ним стоял бокал с виски, наполненный, как всегда, на четыре пальца, и чуть подальше бутылка «Тичерз», почти пустая. Красноватый свет, мерцающий в глубине сквозь решетку камина, предназначенный имитировать пламя горящих поленьев, выглядел уютно, но не грел, и Сэм ежилась от сквозняка, которым тянуло с Темзы через зеркальные окна, идущие по фасаду, по всей длине квартиры. В комнате царил полумрак: горели всего две настольные лампы, да мягкий оранжеватый свет уличного освещения вливался с Бермондси, с противоположного берега реки. Сэм перевела пристальный взгляд с экрана телевизора на дубовый обеденный стол, где она расставляла у каждого прибора красные бокалы для вина. – Ричард, сколько бокалов поставить? – Че-е-го? – Бо-ка-лов. Сколько надо поставить? Я накрываю стол на завтра. – Ну… нас должно быть одиннадцать. – И по скольку бокалов каждому? – спросила она слегка раздраженно. – По три. Будет шабли и красное вино. «Фолатье» урожая 83-го года, «Филипп Леклерк», ну и еще «Калон Сэгор» урожая 62-го года, оно последнее из моего 62-го года. И еще «Сотерн», вот действительно отличное вино, «Куте де Барсак» урожая 72-го года. – Он взял свой высокий бокал, осушил наполовину и закурил сигарету. Щурясь на экран, произнес: – Гаррисон Форд. По-настоящему классный фильм. – Он допил бокал, тщательно отмерил дозу в четыре пальца и налил из бутылки остатки виски. – Тебе понравится это шабли. – Конечно, – сказала она. – Арчи – это настоящий винодел, понимаешь, что я имею в виду? Натуральный продукт без всякого дерьма. Триста фунтов стерлингов надо выложить за бутылочку… Ну, еще лафит и разное прочее. Шик! Тебе должен понравиться Арчи. Он парень хороший. – Я думаю, надо поставить еще и по бокалу для «Перрье». Его всегда все пьют. – Она посмотрела на мужа, но он снова уткнулся в телевизор. – А портвейн ты выставишь? – Угу. – Тогда нужны еще и бокалы для портвейна. – Он отличный игрок, этот Арчи. – Значит, у тебя будет с ним хорошая игра. – Сити, Сэм. Он крупный игрок в Сити. – Может быть, он и Ники чему-то научит. Сэм подошла к серванту в углу и достала новые бокалы. За окнами завывал ветер, черные волны Темзы бились о пирс, сотрясая оснастку яхт. Она видела вспышки света на волнах и темные корпуса лихтеров, пришвартованных посередине реки. «Ну и тоска», – подумала она и пошла с подносом к столу. – А твой знаменитый Андреас точно приедет? – О… ну… да. Ричард поерзал на диване и глотнул виски. – Значит, я наконец-то познакомлюсь с ним. Как, ты говоришь, его фамилия? – Беренсен. – А у него есть какое-то жилье в Лондоне? – Нет, он просто приезжает сюда по делам. – Из Швейцарии? А чем именно он занимается? Он что-то вроде банкира, так ведь, да? Ричард поскреб в затылке. – Ох… да-да… банкир. – И он действительно карлик? – Да. – Ричард рассмеялся, несколько принужденно. – На самом-то деле он довольно высокий. – И он сейчас твой самый крупный клиент? – Да, я думаю, что-то в этом роде. – Сэм хмуро отметила про себя, что тон у него уклончивый. – Ну а у тебя как на работе? – поинтересовался он. – Не очень спокойно. Мне вот и сейчас еще следовало бы быть там. – Этот твой Кен слишком уж круто заставляет тебя работать. И твои бесконечные поездки – сумасшествие какое-то. Ты очень много разъезжаешь, ведь и сама знаешь, таракашка. Он повернулся. Его худощавое лицо, прежде всегда такое свежее, в последнее время болезненно пожелтело и стало морщинистым, делая его старше тридцати трех. При мерцающем свете телевизионного экрана и отблесках камина она внезапно поняла, как он будет выглядеть, когда постареет и у него иссякнут силы, энергия, которые так оживляют его; он начнет ссыхаться и оседать, словно вампир из фильма ужасов. Ей стало страшно. Она боялась его постарения. – Мне приходится разъезжать. Он отпил еще на два пальца виски и снова сильно затянулся сигаретой. Запах дыма дразнил, искушал, она подавляла в себе желание закурить, и это раздражало ее. – Я думаю, что ты проводишь недостаточно, времени с Ники, – упрекнул он. – Я просидела с ним дома три года, Ричард. Ради него я пожертвовала своей карьерой. Он наклонился и затушил свою сигарету. – Разумный выбор, дорогая. – Что ты имеешь в виду? – То, что это был твой выбор. – Наш выбор, – уточнила она. – Я пожертвовала тремя годами. А ты-то чем пожертвовал? Почему же ты не жертвуешь тремя годами? – Не будь смешной. – Не вижу ничего смешного. – Таракашка, я же не возражаю, чтобы ты работала, но как работаешь ты – это безумие, дни и ночи напролет. Ты притаскиваешь работу домой, половину своего времени носишься по Европе, прыгая в самолеты и выпрыгивая из них. Ты все время в отъезде. Франция. Голландия. Германия. Испания. Болгария… В прошлом году ты ездила только в Болгарию раз шесть. Мне кажется, ты не обращаешь внимания на Ники. Ты плохая мать. Гнев, растущий в ней, опал, словно шар, проткнутый иглой, и она испытала острое чувство вины. Как-то поникнув, опустилась на стул, что-то неопределенное, неловкое забрезжило в ее сознании неясным эхом из собственного детства. Сэм вспоминала детство, вспоминала, как жизнь обрушилась на нее тогда. Она думала о своем замужестве, о том, как была счастлива, как она забыла то, что случилось раньше… Быть может, она забыла слишком многое? Быть может, не одни только дети могут чувствовать себя заброшенными и ненужными, и взрослые тоже могут? Быть может, потому это и произошло. |
||
|