"Крылья даны всем детям человеческим" - читать интересную книгу автора (О'Нил Юджин)

Картина третья


Тот же перекресток. Пять лет спустя. Ничто не изменилось. Весенний вечер. Фонарь, стоящий на углу, льет безжалостный свет на лица прохожих. Уличный шум по-прежнему громок, только стал более прерывистым и однообразным, натруженным. Проходят двое, один белый, другой черный. Оба утомленные; зевают. Больше не слышно смеха ни в домах белых, ни в домах негров. С улицы, где живут белые, тот же тенор еще более гнусавым фальцетом, чем прежде, поет последнюю строчку песни: "Когда я расстался с тобою…" Ему вторит негр: "И ждал я Роберта Ли…" И затем все стихает.

Входит Шорти — типичный гангстер. Напевая под нос, он ждет кого-то, вглядываясь в даль улицы.


Шорти (возмущенно). Долго мне тут ждать тебя? (Начинает напевать.) "Завернулась она в кимоно, зарядила ружье, чтоб прикончить того, кто обидел ее". (С презрением.) Элла не такая! Ружье не для нее! Шума поднимать не будет! Подсластим немного — это подбодрит ее.

Входит Элла, одета очень бедно. Она бледна, глаза ввалились; говорит холодно и устало.

Ты получила письмо?

Элла. Потому и пришла.

Шорти. Как поживаешь?

Элла. Хорошо.

Пауза.

Шорти (смотрит на нее с недоумением, слегка обескураженно). Мне казалось, что ты хочешь услышать от меня что-нибудь о Микки?

Элла. Нет, не хочу.

Шорти. Значит, тебе безразлично, где он и что с ним?

Элла. Да, безразлично.

Шорти. С каких это пор?

Элла. Давно.

Пауза.

Шорти (улыбаясь отвратительной подлой улыбкой). Между нами говоря, детка, ты и другие девчонки, которых он бросил, скоро расквитаетесь с ним. Я в курсе его дел. Слежу, как он тренируется. В следующем бою, помяни мое слово, ему конец. И это будет дело ваших рук, тех, кого он кинул, и тех, кто кинул его. Все вы будете на стороне его противника; лучших секундантов не сыщешь. Вы ему и лицо ополоснете, и оботрете губкой, и полотенцем помашете. И Микки ни одного удара не отразит, будто вы все тяжелым грузом повиснете на нем. И он сразу брякнется на колени… (Опускается на колени, подражая боксеру, который не очень твердо держится на ногах.)

Элла. Я бы очень хотела увидеть, как он окажется на коленях.

Шорти …А потом — бац врастяжку! Вышел из игры! Судьи считают: раз… два… десять! Нокаут! С Микки кончено. (Говоря это, он проделывает все, что должно произойти с Микки, бросается плашмя на мостовую. Поднимается, злобно смеется.)

Элла. Для меня он не существует. Уж давно. (Пауза.) Ты зачем позвал меня?

Шорти. Он меня послал.

Элла. Зачем?

Шорти. Подкинуть деньжат тебе. (Вытаскивает из кармана пачку денег и нехотя протягивает ей.)

Элла (равнодушно смотрит на деньги). Зачем?

Шорти. Это тебе.

Элла. Мне не нужно.

Шорти. Тогда для ребенка.

Элла. Ребенок умер. От дифтерита.

Шорти. Что ты говоришь? Когда?

Элла. Давно.

Шорти. Почему же ты не написала Микки?

Элла. К чему? Он бы только обрадовался.

Шорти (помолчав). Ну что ж, это к лучшему.

Элла. Пожалуй, так!

Шорти. Ты помирилась со своими?

Элла. Это невозможно.

Шорти. Живешь одна?

Элла. Одна. В Бруклине.

Шорти. Работаешь?

Элла. На фабрике.

Шорти. Дурочка. Для тебя есть работенка и полегче.

Элла. Я знаю, что ты имеешь в виду, но не выйдет!

Шорти. Поразвлечься немного не хочешь? Пожить как следует…

Элла. Я уж пожила.

Шорти (насмешливо). Собираешься утопиться? Брось, девочка. Я помогу тебе подняться. У меня есть связи.

Элла (равнодушно). Ты грязная собака. Как это никто не убил тебя до сих пор?

Шорти. Вот что! А ты кто такая? Говорят, шляешься с этим Вороном Джимом.

Элла. Джим мой единственный друг.

Шорти. Этот черномазый?

Элла. Джим единственный белый на всем свете. Белый и добрый. А черные — вы, насквозь черные!

Шорти. Черномазый любовник! (Швыряет ей в лицо деньги. Они падают на землю.) Послушай-ка, ты! Микки велел передать, что у него с тобой все кончено. За этим он и прислал меня. (Искоса поглядывает на нее. Пауза.) Ты не подымешь шума?

Элла. Для чего? Он свободен. Ребенок умер. Я тоже свободна. Дурных чувств к нему у меня нет. Но скажи ему: мысленно я буду на его следующем матче. По твоему совету — рядом с его противником. Буду считать — девять… десять. Нокаут! Ну и все, а теперь проваливай.

Шорти (смотрит на нее со злой насмешкой). Чокнутая! Все вы чокнутые. И все жаждут возмездия! Ну а я жажду выпить. Прощай! (Уходит.)

На углу появляются несколько человек Армии спасения, поющих "Пока мы не припадем к ногам Иисуса"; останавливаются около Эллы. Вперед выходит капитан Армии спасения.

Капитан. Сестра…

Элла (подымает брошенные Шорти деньги и швыряет всю пачку в его шляпу). Получайте. Спасайтесь сами. А от меня отстаньте.

Женщина из Армии спасения. Сестра!

Элла. Не называйте меня так. Я еще не ваша подопечная.

Они медлят, не зная, что делать дальше.

Оставьте меня одну.

Те уходят под звуки барабана. Элла садится на ящик, бессильно опустив руки. Входит Джим Хэррис. Он возмужал, хорошо одет. У него доброе, умное лицо, в глазах выражение большой душевной напряженности.

Джим (радостно и вместе с тем удивленно). Элла! Я только что встретил Шорти.

Элла (улыбаясь открыто и нежно). Он приходил от Микки.

Джим (опечаленно). Вот как!

Элла (приглашая сесть рядом). Сядь, Джим.

Джим садится. Пауза. (Равнодушным тоном.) С этим кончено, Джим… Я свободна.

Джим (устало). Никто не свободен, Элла… Мы свободны только делать то, что должны.

Элла. Почему ты вдруг помрачнел?

Джим. Сегодня я получил уведомление из юридической школы. Я снова провалился.

Элла. Бедный Джим!

Джим. Не жалей меня! Я готов избить себя. Пять лет — а я все еще на том же самом месте. А должен был кончить в два года.

Элла. Почему ты не бросишь совсем?

Джим. Никогда.

Элла. Но в конце концов — зачем тебе быть адвокатом?

Джим. Это для меня все. (Взволнованно.) Если бы я стал адвокатом, я бы осмелился…

Элла. На что?

Джим. Нет, ни на что. (Помолчав; взволнованно.) Не могу объяснить… Но меня словно огнем жжет. Все эти провалы — удар по моей гордости. Клянусь, знаний у меня больше, чем у любого из моего класса. Мне надо учиться еще напряженней. Тружусь я чертовски много. И все так хорошо укладывается у меня в голове — все в стройной системе. А вот на экзамене, когда меня вызывают и я встаю… со всех сторон смотрят на меня лица белых… я чувствую на себе их взгляды — и вот тут голос у меня начинает дрожать, внезапно все вылетает из головы, я ничего не помню. Слышу, как начинаю заикаться… теряюсь… и возвращаюсь на место… Чтобы смеялся кто? Нет. Все очень добры. (С яростъю.) Скорее снисходительны, будь они прокляты! На мне словно проклятье какое-то…

Элла. Бедный Джим…

Джим (с горечью). То же происходит на письменных экзаменах. Недели напролет занимаюсь по ночам. Перестаю спать. Не остается ничего, чего бы я не знал или не понимал. Но вот на экзамене получаю задание. Просматриваю его, прекрасно соображаю, как ответить на каждый вопрос. Белые вокруг меня принимаются писать. Как они уверены в себе — даже те, у которых, я-то уж знаю, ничего в голове нет. Я же знаю все, но все куда-то улетучивается… исчезает. В голове пусто, я сижу как дурак, силюсь вспомнить хоть что-нибудь… Но тех крох, что мне удается наскрести в памяти, слишком мало для экзамена… хотя я знаю все, что требуется.

Элла (с сочувствием). Джим, послушай. Перестань терзаться. Брось все, это совсем тебе не нужно.

Джим. Нужно больше, чем кому-либо. Нужно, чтобы я смог жить.

Элла. Что тебе это даст?

Джим. С точки зрения других — ничего. С моей — все!

Элла. Но ведь в остальном ты лучше всех на свете.

Джим (смотрит на нее). Значит, ты понимаешь…

Элла. Конечно! (С чувством.) Разве я не вижу, как ты добр ко мне! Только ты, единственный из всех, не отвернулся от меня. Единственный, кто понял меня, — несмотря на то, что я так гнусно относилась к тебе.

Джим. Но раньше… очень давно… ты относилась ко мне хорошо. (Улыбается.)

Элла. Ты для меня — белый, Джим. (Берет его руку.)

Джим. Белый — для тебя?

Элла. Да.

Джим. Любовь всегда светлая. (Очень робко.) А я всегда любил тебя…

Элла. И теперь? После всего…

Джим. Всегда.

Элла. Я очень хорошо отношусь к тебе — лучше, чем к кому бы то ни было.

Джим. Это больше, чем я надеялся.

На углу улицы появляется шарманщик… Он играет "Анни-Руни". Держась за руки, Джим и Элла сидят рядом, слушают.

Элла, а ты смогла бы когда-нибудь выйти за меня замуж?

Элла. Да, Джим.

Джим (словно испугался того, что она так быстро согласилась). О, Элла, не говори сразу. Подожди. Подумай хорошенько, что это значит для тебя. Подумай — я не тороплю тебя. Я буду ждать месяцы… годы…

Элла. У меня никого нет. Мне нужно, чтобы кто-нибудь помог мне. И я чтобы помогала кому-то, Джим, — не то конец.

Джим (страстно). Я помогу… я знаю, что могу помочь, я отдам всю жизнь, чтобы помочь тебе… Для этого я и живу.

Элла. А я смогу помочь тебе? Смогу?

Джим. Да, о да, Элла. Уедем за границу — туда, где к человеку относятся с уважением, где нет различий между людьми… где все добры и под любой кожей видят прежде всего человеческую душу. Я не прошу у тебя любви, — не смею надеяться на нее… Мне ничего не нужно… Я буду ждать… Мне нужно только знать, что ты добра ко мне… Быть около тебя, беречь тебя… Чтобы ты забыла прошлое… перестала страдать. Служить тебе, лежать у твоих ног как верный пес… склоняться над твоей постелью, смотреть на тебя, как нянька, когда ты спишь. Хочу защитить тебя от зла и горя… Отдать тебе жизнь и душу, и все свои силы… успокоить тебя, сделать счастливой, стать твоим рабом, да, черным рабом… поклоняться тебе, как святыне… (Бросился на колени. В самоотречении; произнося последние слова, касается лбом земли.)

Элла (тронута и встревожена). Джим! Джим! Ты сошел с ума! Я тоже хочу помочь тебе, Джим! Я хочу…