"Свастика над Волгой. Люфтваффе против сталинской ПВО." - читать интересную книгу автора (Зефиров М., Дегтев Д., Баженов Н.)

Глава 9 Война с нефтью

Верхнее и Среднее Поволжье пока оставались для Люфтваффе второстепенным театром боевых действий. Основные события по-прежнему разворачивались на юге. Бомбардировочная и штурмовая авиация наносила удары по Сталинграду и его окрестностям, а также беспрерывно атаковала коммуникации, ведущие к нему. Только на артиллерийский завод «Баррикады» за первые дни сентября были сброшены более 100 фугасных и около тысячи зажигательных бомб разных калибров. Налеты происходили как в светлое, так и в темное время суток. По ночам город и переправы освещали самолеты-цельфиндеры, периодически сбрасывая контейнеры с осветительными ракетами.

Помогали бомбардировщикам и немецкие шпионы, действовавшие на территории Сталинграда. Так, в ночь на 10 сентября со двора разрушенной школы около Комсомольского садика, в котором находился бункер командного пункта горкомитета обороны, были пущены две разноцветных ракеты. Комендант КП немедленно выслал импровизированные группы захвата с целью арестовать диверсанта, однако прочесывание местности не дало результатов. А между тем на освещенную часть улицы спикировали два немецких самолета и сбросили серию осколочных бомб. Этот факт еще раз продемонстрировал наличие взаимодействия между наземными сигнальщиками и немецкими бомбардировщиками.

Неэффективная работа истребительной авиации привела к тому, что генерал Хрюкин послал командира 268-й ИАД полковника Б. Сиднева на Мамаев курган, чтобы тот при появлении немецких бомбардировщиков по радио лично вызывал истребители и управлял их действиями. Правда, рации имелись только на самолетах командиров полков и эскадрилий. Одновременно с этим командующий 8-й воздушной армией приказал сформировать специальные ударные и прикрывающие группы. Первым вменялось атаковать только вражеские бомбардировщики, не вступая в схватки с истребителями, вторым – любой ценой прикрывать их от атак «Мессершмиттов». В состав ударных групп включались наиболее опытные пилоты, в первую очередь Герои Советского Союза. При этом рекомендовалось использовать только новейшие самолеты Ла-5 и Як-7. Всем группам предписывалось после взлета набирать высоту 5500 м, выходить в район Басаргино, в 20 км западнее центра Сталинграда, и там поджидать бомбардировщики Люфтваффе, а при появлении последних любой ценой сбивать их до подхода к цели бомбометания. Хрюкин также отдал приказ за каждый сбитый бомбардировщик представлять летчиков к наградам!

4 сентября в воздушное сражение вступила 16-я воздушная армия, полоса действий которой пролегла на северо-запад от Сталинграда и далее по Дону. В ее состав входили четыре авиадивизии и несколько отдельных авиаполков, располагавшие к началу боев 152 боеготовыми самолетами. Почти все истребительные полки армии были оснащены самолетами Як-1, и лишь 291-й ИАП летал на горьковских ЛаГГ-3. Чуть позднее в армию влилась еще и 283-я ИАД, имевшая четыре полка. Хотя практически все соединения прибывали в недоукомплектованном состоянии, советская авиация имела большое численное преимущество над Люфтваффе.

Тем временем в районе Сталинграда продолжались ожесточенные воздушные схватки. Так, летчики 126-го ИАП в течение 5 сентября участвовали в нескольких боях и сбили два Bf-109F и один Ju-88, при этом были потеряны четыре «Киттихаука» – два уничтожены противником, два других в ходе боя столкнулись друг с другом в воздухе. Среди сбитых был Р-40 командира полка майора В. М. Найденко. Несмотря на полученные тяжелые ранения, ему удалось выпрыгнуть на парашюте из падающего самолета и приземлиться в степи. В течение восьми дней полк был практически разгромлен. Погибли семь опытных летчиков, еще пять получили ранения. В строю остались только четыре истребителя, и в дальнейшем пилоты перешли на боевое дежурство над своим аэродромом[103]. В тот же день пропал без вести Николай Смирнов, отличившийся прошлой весной в борьбе с дальними разведчиками Люфтваффе. Советские истребители несли огромные потери, иногда в день выбывало по 20—30 машин.

6 сентября в кабинете директора Саратовского авиазавода № 292 раздался телефонный звонок. Израиль Левин взял трубку и с ужасом услышал в ней голос Сталина. Тот поинтересовался количеством находящихся на заводском аэродроме самолетов, потом приказал увеличить их выпуск, а всю готовую продукцию как можно быстрее отправить под Сталинград. Трясущейся рукой Левин положил трубку, после чего стал принимать меры. Пришлось несколько десятков «Яков», и так не отличавшихся высоким качеством сборки, немедленно передать авиаполкам без облета на заводском аэродроме.

Воздушные бои первой декады сентября вновь продемонстрировали подавляющее превосходство немецкой авиации. Вблизи линии фронта Люфтваффе действовали большими группами смешанного состава по 30—40 самолетов. При этом два-три звена «Мессершмиттов» первыми прибывали в намеченный для атаки район, связывая боем советские истребители и обеспечивая своим бомбардировщикам и штурмовикам благоприятные условия. После этого Ju-87, Ju-88 и Не-111 спокойно вели бомбометание, делая иногда по восемь – десять заходов на цель, сбрасывая каждый раз по одной-две бомбы. В результате налеты длились иногда по полчаса и оказывали сильный деморализующий эффект на наземные войска. Если же отдельным русским летчикам и удавалось прорваться к немецким бомбардировщикам, их встречал плотный заградительный огонь бортстрелков.

Непосредственные бои между истребителями также, как правило, заканчивались в пользу противника. Мелкие группы Як-1 и ЛаЕЕ-3 зачастую поголовно уничтожались «Мессершмиттами». Попытки командования авиадивизий использовать большие группы истребителей тоже не приносили ожидаемого эффекта. При почти полном отсутствии радиосвязи советские летчики при появлении немцев быстро теряли ориентацию, нарушали строй, и бой распадался на изолированные схватки. Если же в редких случаях ситуация начинала складываться для пилотов Люфтваффе неблагоприятно, они тут же выходили из боя либо с резким набором высоты и уходом в сторону, либо переходом в пикирование и выводом машины над самой землей.

Ситуация усугублялась тем, что большие потери, особенно среди молодых русских летчиков, неизбежно вели к снижению боевого духа и деморализации. Даже при количественном превосходстве над противником многие пилоты предпочитали уклоняться от боя либо после первой же атаки выходить из него строго по прямой со снижением в направлении своего аэродрома. Приемы воздушного боя парой отрабатывались очень плохо, вследствие чего ведущий часто терял ведомого и наоборот.

На многочисленных аэродромах также царили хаос и беспорядок. Боевая и предполетная подготовка многими командирами пускалась на самотек. Постановка задач пилотам производилась нечетко и невнятно, например, «лететь в такой-то сектор, прикрывать наши войска» и т.п. Причины больших потерь не анализировались и не выяснялись. Впрочем, это неудивительно, если учесть, что некоторые командиры авиаполков появлялись на аэродромах лишь от случая к случаю, проводя большую часть времени в блиндажах за бутылкой самогона. Несмотря на постоянные штурмовые удары Люфтваффе, техническая маскировка и рассредоточение техники не производились, поэтому десятки самолетов гибли на земле.

Подобная ситуация не могла не остаться незамеченной в Москве. 9 сентября товарищ Сталин издал приказ № 0685 «Об установлении понятия боевого вылета для истребителей». В нем, в частности, говорилось: «Фактами на Калининском, Западном, Сталинградском, Юго-Восточном и других фронтах установлено, что наша истребительная авиация, как правило, работает плохо и свои боевые задачи очень часто не выполняет. Истребители наши не только не вступают в бой с истребителями противника, но избегают атаковать бомбардировщиков. При выполнении задачи по прикрытию штурмовиков и бомбардировщиков наши истребители даже при количественном превосходстве над истребителями противника уклоняются от боя, ходят в стороне и допускают безнаказанно сбивать наших штурмовиков и бомбардировщиков».

Отныне было приказано считать боевым вылетом для истребителей только такой вылет, при котором штурмовики и бомбардировщики не имели потерь от атак истребителей противника. Сбитые самолеты Сталин приказал засчитывать только в том случае, если они подтверждались фотоснимком или донесением наземного наблюдения. Летчиков-истребителей, уклоняющихся от боя, было решено отныне предавать суду и переводить в штрафные роты.

Ранним утром 12 сентября над Сталинградом в сопровождении «Мессершмиттов» вновь появилась группа пикировщиков Ju-87. На сей раз их целью были южные кварталы города и элеватор. Сделав круг над районом бомбометания, «Штуки» одна задругой с оглушительным воем сирен срывались в пике. Затем на высоте около 1000 м от них отделялись тяжелые 1000-кг бомбы, вскоре следовали мощные взрывы и в небо поднимались огромные столбы дыма и пыли.

Через некоторое время налет возобновлялся, и так происходило до самого полудня, пока всю южную часть Сталинграда не затянул сплошной дымный шлейф.

На следующий день в 06.00 по местному времени двенадцать Ju-87 вновь атаковали этот же сектор. На этот раз из-за Волги появилась «восьмерка» Як-1, однако добраться до штурмовиков ей помешала пара «Мессершмиттов», немедленно связавшая боем всю группу. Наблюдавшие за боем с восточного берега солдаты в недоумении плевались и поливали советских летчиков всяческими проклятиями.

Немецкая авиация активно действовала и над всем восточным берегом Волги напротив Сталинграда. Ближние разведчики FW-189, называемые красноармейцами «рамами», буквально целыми днями кружили над местностью, фотографируя позиции зенитной и дальнобойной артиллерии, следили за колоннами советских войск, двигавшимися к переправам, выявляли командные пункты. После обработки полученной информации бомбардировщики и штурмовики, а также истребители Люфтваффе немедленно вылетали в этот район и наносили удары по различным целям. Самолеты гонялись даже за отдельными бойцами и «полуторками», нигде не давая им покоя. Атакам также подвергались сельскохозяйственные угодья, трактора и сами колхозники, работавшие на полях.

8 сентября «Хейнкели» из I./KG100 «Викинг» совершили массированный налет на г. Камышин. В результате там были разрушены железнодорожная станция и нефтехранилище на берегу Волги. Вспыхнул большой пожар, горящая нефть несколькими потоками устремилась в реку, и все вокруг заволокло едким черным дымом. На перехват бомбардировщиков вылетели истребители 431 -го ИАП. При этом командир эскадрильи старший лейтенант А. С. Кострицын таранным ударом сбил один самолет, однако сам при этом не смог покинуть свой падающий истребитель и погиб. По немецким данным, в тот день обратно не вернулся Не-111H-6 W.Nr.4675 «6N+HH» из 1-й эскадрильи KG100.

Днем 9 сентября 1942 г. четырнадцать Не-111 из III./KG4 появились над Астраханью. Основной удар наносился по нефтебазе № 5, кроме того, бомбежке подверглись нефтебаза в селе Ильинка и судоремонтный завод им. Ленина. В результате многочисленных прямых попаданий бомб Brand C50A и Brand C250A на двух нефтехранилищах были подожжены около 400 тыс. т нефтепродуктов, пожар сразу принял опасные размеры. Языки пламени поднимались на сотни метров, сливаясь в огромные огненные смерчи. Затем с ужасающей быстротой стал расти огромнейший столб черного дыма.

С. Г. Антонов[104], в то время бывший подростком, жил в центре Астрахани. Он вспоминал: «Был жаркий летний день. Вдруг стало темно, как ночью. Выбежав во двор нашего дома, я увидел, что небо заволакивает огромнейший столб черного дыма, поднимающегося со стороны нефтебаз. И при этом царила странная, неестественная тишина. От ужаса все мы закричали, так как это было поистине кошмарное зрелище. Ниже над горизонтом в небо стали вздыматься огромные огненные всполохи, и тут я увидел в их отблесках немецкие самолеты, которые ровным строем выворачивали после атаки».

К вечеру поднявшийся в небо колоссальный столб дыма, словно предвестник апокалипсиса, был виден за сотни километров от Астрахани. В ночь на 10 сентября немцы совершили повторный налет на объекты в Астрахани. В результате этих ударов в прилегающих к нефтебазам окрестностях сгорели 48 жилых домов, клуб, больница, школа и здание бассейнового комитета профсоюза речников. На судоремонтном заводе также были разрушены несколько цехов.

Во время налета авиации на город были задержаны два человека, которые сигнальными ракетами указывали немецким самолетам наиболее важные объекты. Как выяснилось, они являлись агентами немецкой разведки, окончили разведывательную школу в Полтаве и были переправлены через линию фронта в Астрахань. Задержанные сообщили, что вместе с ними на территорию Сталинградской области десантированы еще три парашютиста-диверсанта. По полученным от них сведениям были немедленно ориентированы сотрудники органов НКВД. Примерно через сутки после этого в районе СталГРЭС в поселке Бекетовка был опознан один из них, несколько позже удалось задержать и других немецких агентов.

Непрерывным бомбежкам подвергались переправы через Волгу, через которые в тыл перевозились раненые, а с восточного берега поступали подкрепления и вооружение для защитников города. Немцы также продолжали минировать фарватер реки, а также совершали дневные и ночные налеты на корабли и пристани на всем протяжении от Саратова до Астрахани. Иван Грошев, работавший капитаном буксира «Хусаин Ямашев», вспоминал: «Каждый день немцы делали налеты. Даже ночью они не переставали обстреливать и бомбить. В такое время было светло на Волге, как днем. Прожектора и ракеты освещали все вокруг. Очень часто пароходы и баржи налетали на мины. На наших глазах тонули женщины, дети, старики… Пожары, стрельба, беспрерывная бомбежка. Жуткое это было зрелище».

Типичным примером того, в каких условиях работали речники, стала одиссея пассажирского парохода «Первое Мая» [105]. Глубокой ночью на 10 сентября он подошел к полуразбитой пристани поселка Дубовка. На берег в спешном порядке выгрузилась очередная воинская часть, направлявшаяся в сталинградскую мясорубку. Далее задачей судна было эвакуировать в тыл воспитанников двух местных детских домов.

Капитан Александр Дружинин рассказывал: «Мы стали быстро сажать на пароход детей, пришедших из двух детских домов. Несмотря на то что шел уже третий час ночи, шести-, одиннадцатилетние ребята по-взрослому, без капризов и слез, четко выполняли требования руководителей, молча поднимались с берега по трапу на борт судна и размещались в освободившихся после красноармейцев помещениях. А потом, едва приткнувшись на скамейках и у столиков, они быстро засыпали».

Обстановка была зловещей. В воздухе пахло дымом, вдали на юге и юго-западе во мраке ночи виднелись отблески огня, воздух сотрясали отдаленные взрывы. Около 03.00 «Первое Мая» с почти четырьмя сотнями детей на борту, не включая габаритных огней, неспешно отвалил от берега и пошел вверх по течению. Фарватер приходилось отыскивать на ощупь. На носу корабля стояли несколько матросов с длинными шестами и неустанно измеряли ими глубину. Только отойдя на значительное расстояние, капитан приказал зажечь по бортам две лампочки.

Движение по Волге оставалось довольно интенсивным. Слева черной громадой нависал высокий берег, едва различимый на фоне осеннего неба, пологий восточный терялся в дымке. Впереди простиралась едва поблескивающая река, и где-то в ее глубинах лежали останки затонувших судов и «адские машины» – мины, поджидающие свою жертву. Периодически по форштевню гулко ударяли плывущие вниз по течению предметы. Из-за кромешной тьмы вахтенные матросы не успевали разглядеть, что это, и оставалось только гадать, обломки ли это взорванных судов, или трупы людей…

Так в напряжении прошло два часа. Александр Дружинин вместе с директорами детских домов Зуботыкиной и Дубовым находился на мостике, вглядываясь в уходящую на северо-восток даль реки. Было около 05.00 утра. Вдруг все вокруг озарилось неестественно ярким белым светом. Капитан уже знал, что это такое. Высоко в небе повисли несколько десятков осветительных ракет на парашютах, и, медленно опускаясь, они в мертвецком цвете выхватили из ночной тьмы реку, западный берег и идущий вверх по течению корабль. Дружинину уже приходилось бывать в таких ситуациях. «При таком освещении враг без труда мог заметить наш пароход и в любой момент разбомбить с воздуха. Сразу же принимаю решение: прижаться как можно плотнее к зарослям прибрежного кустарника в надежде на то, что фашистские стервятники не увидят нас».

«Первое Мая» резко повернул под прямым углом к высокому берегу и вскоре на полном ходу воткнулся в песчаную отмель под сенью густо разросшегося ивняка. Команде был отдан приказ стоять по местам и зорко следить за небом. На судне не было никакого зенитного вооружения, и оставалось только уповать на везение. Дети и воспитатели с ужасом припали к иллюминаторам и всматривались в небо. Вскоре послышался зловещий гул двух немецких бомбардировщиков, идущих на малой высоте. Затем были отчетливо видны два силуэта двухмоторных самолетов, с ревом прошедших прямо над верхушками мачт, а потом засвистели падающие бомбы. Прогремели мощные взрывы, и на судно посыпались осколки и комья земли, огромные водяные столбы окатили палубу. Несмотря на весь ужас происходящего, малолетние дети не кричали и не показывали признаков паники и, замерев, ожидали своей участи. Далее на несколько минут все стихло.

Воспользовавшись паузой, воспитатели предложили вывести детей на берег, но капитан опасался, что те разбегутся по окрестностям и стоянка продлится слишком долго. В итоге решили оставаться на судне. Вскоре бомбардировщики развернулись и, зайдя со стороны восточного берега, вновь атаковали пароход. На сей раз бомбы упали совсем рядом с судном. Послышался треск ломающихся надстроек, вспыхнули нижняя палуба и тент, прикрывавший корму. Матросы «Первого Мая» сразу же бросились тушить пожар и быстро сбили пламя. После этого мучительно долго горевшие «люстры» опустились в воду и погасли, наступила тишина.

Убедившись, что корабль не получили прямых попаданий, Александр Дружинин приказал отчаливать от берега и продолжил путь на север. Около 07.00 стало рассветать. Вышедшим из кают детям сразу бросились в глаза последствия ночного налета. На корме были разбросаны поломанные скамейки, обрывки тента и куски обгоревшей палубы. Тем временем кок приготовил завтрак, состоявший из бутербродов и компота. Изголодавшиеся детдомовцы с удовольствием набросились на него, и уже ничто не напоминало о том, что еще несколько часов назад все они могли погибнуть.

Судно тем временем проходило по левому борту Камышин. Город постоянно бомбили немцы, поэтому везде виднелись следы разрушений. У берегов из воды торчали полузатопленные понтоны и баркасы, пристань представляла собой сгоревший остов, на улицах виднелись полуразрушенные дома. «Первое Мая» теперь находился в двухстах километрах от Сталинграда, и опасность подорваться на мине значительно уменьшилась. Скорость движения значительно возросла, все пассажиры и матросы вздохнули с облегчением, хотя весь день продолжали с опаской поглядывать на небо. Время от времени появлялись самолеты, но невозможно было разобрать, свои они или немецкие.

Дальнейший путь прошел без приключений, и утром 11 сентября на горизонте показался Саратов. Сначала пароход прошел под железнодорожным мостом, подав гудок баркасам, ощетинившимся зенитными пулеметами и защищавшим его от налетов. Затем показалась промзона, раскинувшаяся вокруг большой возвышенности на западном берегу Волги. Здесь разрушений пока не было заметно, хотя повсюду виднелись приметы войны: многочисленные стволы зениток, лежащие на земле аэростаты, люди в военной форме. Наконец корабль с детдомовцами причалил в речном порту. Но на этом их путешествие не закончилось. Дружинин получил приказ везти детей дальше на Каму, т.к. разместить их в Саратове не было никакой возможности, к тому же город тоже находился в зоне досягаемости Люфтваффе. В результате, взяв запас провизии, «Первое Мая» отправился дальше вверх по Волге и 14 сентября наконец вошел в мирные камские воды.

Пассажирский пароход «Пушкин», до войны ходивший по линии Москва – Астрахань, в 1942 г. занимался перевозками раненых. В ходе опасных рейсов между Саратовом и Сталинградом судно неоднократно подвергалось атакам с воздуха. Его капитан Владимир Сосин впоследствии вспоминал: «Везли мы из-под Сталинграда очень большую партию раненых. Рейс проходил более или менее нормально. И вот только стали мы подходить к Камышину, откуда ни возьмись – немецкие самолеты. Заметили они наш пароход и давай нас бомбами жарить! Как осы, один за другим налетают, и каждый самолет норовит точно в судно угодить! А я маневрирую вовсю, мне ведь видно с мостика-то, куда бомба летит!.. Ну, я и лавирую пароходом то влево, то вправо, машина на самые полные обороты работает, скорость судну дает большую, рулевое управление срабатывает безотказно. И вся команда как хорошо отлаженный часовой механизм действует! Так и ушли мы от прямых попаданий, хотя от близких разрывов в штурвальной рубке все стекла повылетали и обшивку верхнего дека во многих местах пробило».

С начала сентября немецкие бомбардировщики стали совершать практически беспрерывные налеты на железную дорогу Урбах – Астрахань, проходящую через Западный Казахстан. В приказе по войскам Сталинградского фронта от 8 сентября 1942 г. отмечалось: «На участке железной дороги Красный Кут – Астрахань – Верхний Баскунчак – Сталинград авиация противника беспрерывно держит под воздействием эшелоны с войсками и воинскими грузами, идущими для Сталинградского фронта, этим самым срывая плановость оперативных перевозок и нанося большие потери в живой силе и материальных ресурсах». В целях обеспечения перевозок командованием фронта приняты были меры по усилению ПВО. Для отражения налетов вражеской авиации были дополнительно выделены 90 истребителей, из них 60 для патрулирования на участке Красный Кут – Астрахань и 30 – на участке Верхний Баскунчак – Сталинград, шесть батарей 85-мм орудий, две батареи 37-мм орудий, восемь бронепоездов, четыре пулеметных взвода.

Однако решить эту задачу при полном господстве германской авиации в воздухе было невозможно. Вследствие этого приходилось направляемые из тыла страны к Сталинграду войска и материальные средства разгружать из эшелонов за 250—300 км от фронта. Дальнейший подвоз грузов к переправам производился по грунтовым дорогам армейским автотранспортом, а войска следовали в пешем строю. Особые трудности возникали при транспортировке грузов через реку, а также непосредственно в самом Сталинграде и южнее его. На правом берегу боеприпасы, продовольствие, фураж, горючесмазочные материалы и другие виды довольствия приходилось доставлять войскам в значительной мере вручную. Снабжение производилось непосредственно из тылов армии в полки и батальоны, минуя дивизионные тылы.

5 сентября «Юнкерсы» из II./KG76 бомбили станции Харабали, Тамбовка и Хошеутово, нанеся им большие повреждения. Однако в ходе этого вылета пропал без вести Ju-88 командира 5-й эскадрильи гауптмана Рудольфа Шмидта, видимо, подбитый зенитным огнем и упавший где-то на советской территории. Вечером 9 сентября бомбежке подверглась железнодорожная станция Богдо, пострадали около 100 человек, загорелись цистерны с нефтепродуктами и бензином. Из-за того, что железнодорожная линия не была прикрыта средствами ПВО, движение составов прекратилось на длительное время.

На участке между станциями Урбах и Эльтон немецкие самолеты-разведчики появлялись иногда до десяти раз за сутки, постоянно контролируя движение поездов. А над станцией Баскунчак группы ближней разведки установили своего рода «дежурство». Рано утром высоко в небе начинал кружить одиночный FW-189. Зенитчики, прикрывавшие станцию, вели отчаянный огонь, но снаряды взрывались значительно ниже самолета. Затем «рама» улетала, и тотчас ей на смену приходила другая, продолжавшая наблюдение. И как только на станции появлялся эшелон, экипаж по радио сообщал о нем на аэродромы бомбардировочной авиации и уже вскоре над Баскунчаком появлялись вездесущие «Юнкерсы». Если в момент атаки эшелон находился непосредственно на станции, то первые Ju-88 бомбили выходные пути, блокируя состав, а затем остальные бомбардировщики наносили удар уже по самому поезду. Между тем начальникам поездов не разрешалось уходить от вверенного им груза даже во время бомбежки. Начальник эшелона Тимо фей Безуглый потом вспоминал: «Если оставишь эшелон, а его уничтожат, родителей твоих будут считать родителями дезертира. Слава Богу, у меня такого не было. Но познакомиться с „особым отделом“ все равно пришлось: я дружил с лейтенантом, у которого разбомбили два эшелона».

Воздушное прикрытие участка Урбах – Эльтон осуществляла истребительная группа, состоявшая из летчиков Качинской авиашколы и базировавшаяся на аэродромах Красный Кут и Палласовка. Посты ВНОС, находившиеся на каждой железнодорожной станции, регулярно сообщали о появлении немецких самолетов, однако взлетавшие по тревоге летчики обычно либо вообще не успевали перехватить противника, либо не могли догнать скоростные «Юнкерсы». Регулярное патрулирование в воздухе также не давало желаемых результатов. И это при том, что немецкие пилоты действовали достаточно схематично. Пересекая линию фронта, они проходили над Волгой в районе Камышина, затем летели на северо-восток к Красному Куту и далее круто разворачивались на юг, барражируя над железной дорогой.

В 09.0011 сентября поступило сообщение от постов ВНОС о том, что севернее Палласовки на высоте 3000 м замечен вражеский самолет. На перехват с аэродрома в Красном Куте на самолетах Як-1 из 976-го ПАП вылетели летчики-инструкторы Качинской авиашколы Гудков и Шлыков. Вскоре ими был обнаружен самолет-разведчик, производивший аэрофотосъемку железной дороги Саратов – Астрахань. Это был Ju-88D-1 W.Nr.430333 «T1+DL» из 3-й эскадрильи Aufkl.Gr . 10 «Танненберг», вылетевший на разведку в район Сталинград – Камышин.

Дмитрий Гудков позднее вспоминал: «Через три минуты после взлета на высоте 2000 м я увидел выше себя примерно на 1000 м разведчика Ю-88, который летел курсом 180° вдоль железной дороги. Пошли на сближение. Вскоре за хвостом разведчика появилась полоса черного дыма, видимо, экипаж: заметил нас и теперь уходил с набором высоты, включив моторы на полную мощность. Лишь спустя 10минут мы сблизились с ним. С дистанции 400—300 м я открыл огонь на поражение стрелка. У меня израсходовались боеприпасы и отказало оружие. Теперь разведчик мог уйти безнаказанно, получив нужные разведданные. Нет! Упустить нельзя. Хотя бы ценой собственной жизни я решил таранить Ю-88. Но как ? Этого я не знал. Явилась мысль выскочить вправо из-под плоскости разведчика и с левым разворотомсверху ударить носом своего самолета в фюзеляж разведчика. Так я и сделал. Перед тараном я не снизился, а догнал на параллельных курсах разведчика и подошел вплотную к нему. В последние секунды в моей памяти запечатлелось: высота 5000 м, скорость по приору 450 км/час. При ударе меня выбросило из кабины».

«Юнкере» же совершил вынужденную посадку в степи, на границе Казахской ССР, около станции Кайсацкое. У четверых членов его экипажа на открытой местности на удалении около 250 км от линии фронта не было никаких шансов скрыться, и все они вскоре были захвачены в плен[106]. Старший лейтенант Гудков удачно приземлился на парашюте и вернулся в свою часть. За совершенный таран он был награжден орденом Красного Знамени[107].

Однако этот одиночный успех ПВО никак не отразился на общей критической ситуации. Налеты немецких бомбардировщиков постоянно усиливались. В один из сентябрьских дней девять Не-111 внезапно совершили налет на станцию Палласовка, разрушив все станционные постройки и прилегающие здания. Казахские поселки Орда и Джаныбек почти каждый день подвергались бомбардировкам, в результате в них погибли тысячи мирных людей, были уничтожены практически все дома и хозяйственные постройки. В Джаныбеке от прямого попадания авиабомб полностью сгорел госпиталь, раненые красноармейцы прыгали из окон, пытались спускаться по водосточным трубам, те же, кто не мог ходить, отчаянно ползли подальше от огня, но спаслись далеко не все.

Люфтваффе атаковали даже сельскохозяйственные угодья в Казахстане. Так, 12 и 13 сентября германские бомбардировщики сбросили несколько сотен зажигательных бомб разного калибра на поля колхозов «Алгаба» и «Жана Турмыс» Джаныбекского района. В результате сгорели 38 тыс. гектаров сенокосных угодий и кошары для скота. Местные жители стали чуть ли не по полдня отсиживаться в вырытых на окраине поселка щелях и траншеях.

Поселок Орда превратился в военный городок, здесь размещалось руководство гарнизона. Какен Кубейсинов, живший во время войны в Орде, вспоминал: «Я бросил учебу и пошел работать, так же, как и все мои сверстники, пас скот, сеял, убирал урожай и сопровождал обозы до железнодорожной станции Сайхин. В телеги, запряженные волами, загружались вещмешки с продуктами, в основном это были масло, куырдак (жареное мясо) и 2—3 пуда зерна. Сами солдаты шли рядом. В сентябре 42-го, когда мы уже стали приближаться к поджидавшим нас вагонам на станции Сайхин, четыре фашистских бомбардировщика сбросили пять бомб, а затем на бреющем полете обстреляли из пулеметов воинский эшелон. При мне были убиты два и ранены пять человек».

Помимо постоянных бомбардировок, немцы стали все активнее воздействовать на железную дорогу Саратов – Астрахань с помощью многочисленных диверсионных групп, которые регулярно сбрасывались Люфтваффе в казахской степи. Они снабжались большим количеством оружия, запасами взрывчатки, продовольствием, рациями, а также подробными топографическими картами. Все это позволяло им в течение длительного времени автономно существовать в районах, примыкавших к железной дороге. Немецкие агенты подрывали железнодорожное полотно, вели постоянное наблюдение за движением составов, сообщая полученные данные по рации.

Сотрудники НКВД и бойцы истребительных батальонов Джаныбекского и Урдинского районов постоянно вступали в бои и перестрелки с диверсантами. Однако держать под контролем всю дорогу протяженностью около 600 км было невозможно. Поэтому диверсии происходили регулярно. Немецкие самолеты по ночам регулярно сбрасывали своим «партизанам» контейнеры с боеприпасами и продовольствием, а иногда даже совершали посадки на специально оборудованных в степи площадках.

Кроме агентов и шпионов в советском тылу бродили и сбитые немецкие летчики. Какен Кубейсинов рассказывал: «В одну из ночей сентября 42-го во дворе залаяла собака. Мы, ребятишки, выйдя на улицу вместе с мамой, увидели, как ярко вспыхнул свет. Все поняли, что в селе кто-то чужой, потому что в нашем магазине такие лампадки не продавались, и никто у нас не мог позволить себе такие вещи. Наутро я с двумя своими друзьями-пионерами пошел искать следы чужака. Село наше находится в песках, поэтому на окраине увидели отчетливые следы взрослого человека, они уходили в степь. Один из мальчишек побежал звать взрослых. Остальные двое двинулись дальше. Пройдя еще немного, во рву я увидел мужчину, он лежал не шевелясь. Из взрослых к нам из района приехали военный комиссар и представитель местной власти, они приказали немцу сдаться, но тот начал стрелять. Мы мальчишки, пригнулись к земле и, окружив яму, лежали не дыша. Потом немец в одежде советского солдата поднял руки и вышел из ямы. Оказалось, его истребитель был сбит советскими самолетами, он катапультировался и скрывался в наших краях. Военком поблагодарил нас за бдительность, а в школе нас представили как героев».

В середине сентября железнодорожные станции на линии Саратов – Астрахань стали подвергаться бомбовым ударам по нескольку раз в день. Кроме того, все чаще фиксировались полеты вражеских самолетов над Среднеазиатской зоной ПВО, в т.ч. над г. Уральском, причем, учитывая большие пространства этой зоны, ясно, что некоторые из них пролетали над ней незамеченными постами ВНОС. В связи с этим в Западно-Казахстанской области объявили военное положение и ввели режим затемнения, в городах Уральске и Гурьеве были созданы городские комитеты обороны, объединившие руководство государственных, партийных и военных органов. В Уральске был создан оперативный узел связи с линиями проводов на Гурьев, Астрахань и Куйбышев. В Гурьеве была также создана военно-морская база кораблей Каспийской морской и Волжской речной флотилий, а также береговых частей и служб.

Каждый день на различных участках горели пассажирские и товарные вагоны, платформы с техникой, цистерны с нефтью. На большинстве станций были разбиты заправочные колонки для паровозов, склады с углем, стрелки и разъезды. Линии связи были разрушены почти на всем протяжении. Многокилометровые пробки и заторы, пожары, обгоревшие трупы людей, нефтяные лужи – такую картину можно было наблюдать в те дни от Палласовки до Харабали. Особенно большие разрушения наблюдались на 120-километровом участке Эльтон – Баскунчак. Органы Наркомата путей сообщений теряли контроль над обстановкой.

Поскольку железная дорога проходила по почти необитаемым районам, а линии связи проходили только вдоль магистрали и были разрушены, целые эшелоны просто пропадали без вести. В конце концов пришлось в качестве «разведчиков» использовать самолеты У-2. Пролетая над участками дороги, они фотографировали поездное положение, а затем данные передавались в Наркомат путей сообщений. Сложилась уникальная ситуация: в одно и то же время над железной дорогой летали советские и немецкие самолеты и производили аэрофотосъемку одних и тех же объектов. Вероятно, при «совместном» выполнении этих заданий «Юнкерсы» не раз встречались с «кукурузниками», только телетали гораздо ниже.

Особенно трудно приходилось железнодорожникам. Из-за того, что днем Люфтваффе полностью господствовали в воздухе, они вынуждены были ремонтировать пути ночью, в темноте. Каждый день из строя одновременно выходили множество участков, находящихся на большом расстоянии друг от друга, что сильно затрудняло работу. Людей катастрофически не хватало, поэтому к работам привлекалось местное население, в т.ч. женщины и дети. Техника и стройматериалы также имелись лишь в ограниченном количестве, посему качество ремонта оставляло желать лучшего. Из-за нехватки времени на засыпку воронок железнодорожники восстанавливали пути зигзагами, просто обходя рытвины и ямы, а также скопления сгоревших вагонов и цистерн. Когда холодная сентябрьская ночь заканчивалась, все начиналось сначала.

Вот как о сложной напряженной работе по перевозке железнодорожных грузов вспоминал железнодорожник М. В. Кошманов: «Немецкие самолеты-разведчики держали каждый поезд под наблюдением, и достаточно было из Астрахани выйти наливному составу, как на подходе к Верхнему Баскунчаку он подвергался бомбежке. Надо было искать выход. Посоветовались с диспетчерами и решили днем составы с наливными емкостями останавливать и пропускать через Верхний Баскунчак вагонами вперед. Таким образом, мы хотели ввести в заблуждение вражеских воздушных разведчиков».

Обратив внимание, что немецкие самолеты в первую очередь охотятся за нефтеналивными составами, железнодорожники стали обшивать цистерны досками, маскируя их под обычные вагоны, под платформы с лесом. Вдоль путей были вырыты капониры, в которых находились трактора и другая техника для быстрого растаскивания сгоревших вагонов. Но пробки все равно возникали. Никакого способа связи со станциями не было. Машинистам выдавали предупреждения, что впереди отправлен поезд с интервалом в 10 минут, и паровозные бригады обеспечивали безопасность движения своей бдительностью, а порой и ценой своей жизни. В дальнейшем для сопровождения нефтеналивных составов были сформированы подвижные противопожарные группы. В состав почти каждого эшелона включались один-два пожарных вагона и цистерна с водой.

Но, помимо больших потерь, возникала еще одна существенная проблема. До начала бомбежек движение эшелонов осуществлялось участками по 80—100 км, именно такое расстояние мог без дозаправки водой и углем преодолеть паровоз. Далее на участковой станции он отцеплялся от состава и переходил на другой путь, а эстафету принимал заправленный паровоз. Первый же, пополнив запасы, прицеплял состав, следующий в обратном направлении, и вел его до следующей участковой станции. Постоянные бомбардировки сломали этот порядок. Участковые станции были разрушены, резервуары с водой разбиты, уголь сгорел. В этих условиях приходилось включать в состав эшелона два-три, а иногда и пять полностью заправленных паровозов, которые почти безостановочно вели поезда от Астрахани до станции Урбах около Саратова. Кроме того, дополнительно прицеплялись вагоны с углем, а также платформы с зенитками. Все это значительно увеличило размеры эшелонов, превратив их фактически в огромные железнодорожные караваны.

Значительно сократилась скорость движения. В сентябре, а потом и в октябре на участке от Астрахани до Саратова поезда преодолевали за сутки не более 30—40 км, а на участке Баскунчак – Эльтон и того меньше. При этом простои на узловых станциях, несмотря на отчаянные усилия железнодорожников, доходили до семи суток[108] . В районе Саратова, Энгельса и Аткарска к 22 сентября скопились 5124 вагона, в т.ч. около тысячи с воинскими грузами, еще 2700 вагонов находились «в движении», переползая от станции к станции с черепашьей скоростью. Руководство железной дороги умоляло командование 8-й воздушной армии и 102-й авиадивизии усилить противовоздушную оборону хотя бы узловых станций. Но в условиях ожесточенных боев под Сталинградом сделать это не было никакой возможности.

18 сентября во время налета на станцию Джаныбек старшина С. Танов из 437-го ИАП перехватил группу Ju-88 и зашел в хвост одному из бомбардировщиков. Однако оружие, как обычно, заклинило, и летчику ничего не оставалось, как идти на таран. В последний момент пилот «Юнкерса» отвернул, и удар пришелся не по хвостовому оперению, а по крылу, у которого отлетела консоль. Сам Танов сразу же выпрыгнул на парашюте, однако стропы зацепились за падающий самолет и летчик погиб. Ju-88, несмотря на повреждения, развернулся на юго-запад, но, пролетев 20 км, начал разваливаться в воздухе и вскоре рухнул на землю на берегу озера Эльтон.

Теперь значительную часть нефтепродуктов приходилось отправлять не в Астрахань, а в Гурьев, находящийся в 300 км восточнее и пока не подвергавшийся налетам. В спешном порядке здесь был углублен Каспийско-Уральский канал, причем из-за нехватки земснарядов дно просто взрывали динамитом. Были срочно построены дополнительные причалы, проложен нефтепровод от пункта Ширина до острова Пеший, из Махачкалы по морю пригнали два резервуара по семь тысяч тонн каждый, в качестве нефтехранилищ было решено даже использовать посаженные на мель баржи. Но и всего этого оказалось недостаточно, поэтому часть нефтяного потока направили в Туркмению. В Красноводске наспех удлинили причал, соорудили импровизированные нефтехранилища. Из Гурьева нефтепродукты частично перевозились танкерами по р. Урал, частично эшелонами по маршруту Гурьев – Макат – Актюбинск – Уральск и далее на нефтеперегонные заводы Поволжья. Теперь, чтобы добраться с Каспийского моря до, скажем, Саратовского крекинг-завода, цистерне надо было проделать путь в полторы тысячи километров! А уж через Туркмению и считать-то не стоит…

Советское руководство опасалось, что противник вскоре может занять Баку, но еще больше боялось массированного налета на него. Поэтому все были одержимы только одним – вывезти в восточные районы как можно больше нефти. Танкеров не хватало, поэтому цистерны переправлялись буксирами прямо по воде караванами по 12—15 штук. Потери при таком экзотическом способе транспортировки были неизбежны. В Каспийском море регулярно случаются штормы, поэтому многие цистерны отцеплялись и уносились в свободное плавание, часть потом тонула, часто выбрасывалась на берег.

Продолжались и упорные воздушные бои непосредственно над Сталинградом. Его панорама уже представляла собой сплошные развалины, даже у немцев он получил печальное прозвище «города без единого дерева». С воздуха ориентиром для летчиков служила химическая фабрика «Лазурь», полностью разрушенная, но заметная благодаря подходившей к ней железнодорожной ветке, которую из-за своеобразной формы прозвали «теннисной ракеткой». Только в течение 12 сентября на Сталинград были сброшены 856 фугасных и осколочных бомб всех калибров. В результате в городе возникли много новых пожаров, погибли около 300 человек мирного населения. В воздухе во всем междуречье Волги и Дона продолжались ожесточенные схватки между истребителями.

На следующее утро, в 04.45 по берлинскому времени, дивизии 6-й армии Вермахта начали штурм города на участке от Мамаева кургана до пригорода Минина. Одновременно «Юнкерсы» и «Хейнкели» в очередной раз подвергли кварталы массированной бомбардировке. Повсюду поднималась кирпичная пыль, окрашивая небо в бледно-бурый цвет и закрывая вид на Волгу. В результате к исходу 15 сентября немцам удалось захватить Мамаев курган, железнодорожное депо, здание Госбанка и ряд других опорных пунктов. В этот день были потоплены три из четырех паровых паромов, осуществлявших перевозки с левого берега на правый.

Сталинградский городской комитет обороны во главе с Чуяновым, до этого остававшийся на территории города, сбежал на восточный берег, перебазировавшись сначала в Красную Слободу, а затем еще дальше – в совхоз «Сахарный». Впрочем, этот орган, управлявший Сталинградом в течение почти целого года, был больше не нужен, поскольку бои шли уже на берегу Волги. Гражданские органы власти были не в силах влиять на обстановку. Отныне Чуянов изучал складывающуюся обстановку только по картам, а по совместительству выполнял роль проводника по заволжской степи, направляя к переправам подходящие с востока резервы. По ночам он поднимался на возвышенности и с тоской смотрел на виднеющийся вдали горящий город: «Тяжело смотреть ночью на горящий город с восточного берега. Просто не верится, что там есть люди… »

Немецкая авиация беспрерывно бомбила Сталинград, а также совершила массированный налет на поселок Красная Слобода, расположенный напротив, на восточном берегу Волги. Повсюду горели пожары, в небо поднимались огромные столбы дыма. Организованные переправы через реку были нарушены, толпы раненых вынуждены были оставаться под обрывом на берегу. Наиболее отчаянные собственными силами изготовляли плоты и пытались с наступлением темноты самостоятельно пересечь Волгу. Однако течение уносило их вниз, к Бекетовке и Красноармейску, там они разбредались по деревням в поисках помощи. Контролировать обстановку в незанятых противником районах Сталинграда также становилось все труднее. Среди развалин сновали группы мародеров и дезертиров, а также жители в поисках воды и пищи. Случались даже нападения на блюстителей порядка. Так, в 23.00 15 сентября в районе городского базара была обстреляна оперативная группа НКВД…

Сталинградский тракторный завод, несмотря на большие разрушения, продолжал работать, хотя производительность труда стремительно падала. В середине месяца уцелевшие рабочие в основном занимались уже ремонтом подбитых танков. 17 сентября немецкая авиация совершила очередной налет на предприятие, в результате которого возник сильный пожар в сталелитейном цехе, вспыхнули заводские нефтебаки, стоящие на берегу Волги. Прямым попаданием фугасной бомбы был почти полностью разрушен моторный корпус. Вскоре из-за постоянных пожаров, прекращения подачи электроэнергии и разрушений большинства производственных участков работу пришлось совсем прекратить. Так был окончательно выведен из строя один из крупнейших танковых заводов страны. Отныне его корпуса превратились в крепости и бастионы.

21 сентября в центре Сталинграда, совсем недалеко от Волги, шли ожесточенные бои с применением артиллерии, танков и огнеметов. Мобильные группы немецких автоматчиков появились в городском саду, недалеко от центрального универмага. Яростные перестрелки шли на Смоленской и Коммунистической улицах. В трех километрах к югу, едва различимый среди клубов дыма, оборонялся элеватор.

Но пожалуй, самая страшная картина днем 21 сентября складывалась на берегу, в районе центральной переправы. Среди обгоревших развалин портовых складов и сооружений, беспорядочно сваленного заводского оборудования, которое не успели эвакуировать, скопились сотни жителей и беженцев, ожидавших погрузки на корабли. Здесь же вповалку лежали множество раненых, брошенных на произвол судьбы. Помощь им никто не оказывал, продовольствия почти не было. Мучаясь от жажды, многие люди подползали к реке и пили воду прямо из нее. Повсюду среди воронок валялись изуродованные трупы и человеческие останки, которые никто не хоронил. Вонь от разлагающихся тел, стоны раненых, крики женщин и плач детей, грохот взрывов и вой сирен немецких пикирующих бомбардировщиков создавали у любого, кто видел этот ад, ощущение конца света.

Когда к берегу причаливала очередная баржа или паром, начиналась поспешная разгрузка. Спрыгивающие на берег солдаты стремились поскорее попасть под обрыв, чтобы уйти с открытого пространства. Беженцы, наоборот, хотели как можно скорее попасть на судно. В этот момент начиналась страшная давка. Потерявшие человеческий облик люди, сминая и втаптывая в грязь друг друга, с дикими криками ломились на причал. Малочисленные сотрудники НКВД с автоматами были не в силах контролировать этот процесс. И тут происходит самое страшное: в небе появляются немецкие самолеты. С ощущением собственной безнаказанности они ровным строем идут прямо над берегом. С ужасом люди видят, как отделяются бомбы и с воем устремляются вниз.

Корабли тут же отчаливают и устремляются прочь от берега. Люди виснут на бортах, многие падают в воду, но их никто не спасает, каждый предоставлен сам себе. Те, что на суше, бегут, наталкиваясь друг на друга и спотыкаясь, ища какие-нибудь укрытия. Кто-то просто ложится там, где стоял, и закрывает голову руками. Гремят взрывы, в небо поднимаются огромные столбы воды, песка и щебня. Некоторые бомбы взрываются прямо в толпе, разбрасывая на сотни метров куски человеческих тел и ошметки одежды. Вскоре две последние уцелевшие пристани охвачены огнем. Пламя и дым полностью скрывают из вида восточный берег. Через некоторое время налет заканчивается и все повторяется сначала. Трупы и останки погибших никто не убирает, до них вообще нет дела. Тяжелораненые тоже брошены умирать. Вскоре по ним уже ездят автомобили, раскатывая в дорожной колее то, что еще недавно было человеком.

22 сентября части 4-й танковой армии Вермахта прорвались к Волге в районе центральной переправы. «Штуки» из эскадры StG2 «Иммельман» весь день под вой сирен беспрерывно бомбили стоянки судов у восточного берега, одновременно по кораблям наносила удары немецкая артиллерия. Солдаты советской 62-й армии могли наблюдать, как на другой стороне реки горели временные причалы, поднимались столбы воды, огня и песка. Через некоторое время все это рассеивалось, но появлялись новые группы «Юнкерсов», которые виртуозно входили в пике, и вновь воздух сотрясали мощнейшие взрывы.

В результате к концу дня были потоплены катера «Четвертый», «Тринадцатый» и «Лейтенант Здоровцев», а также газоходы № 71 и № 99, тяжелые повреждения получили три парома СП-19. Все это значительно осложнило доставку подкреплений, оружия и боеприпасов на западный берег. Теперь основная нагрузка легла на переправы в районе завода «Красный Октябрь». Лавируя между остовами затонувших судов и мелями, уцелевшие корабли под непрерывными бомбежками и артобстрелом совершали по три-четыре рейса в сутки, в основном по ночам.

Война с нефтью была в самом разгаре. В течение 8—15 сентября германская авиация уничтожила крупнейшие нефтехранилища в Астрахани и Камышине, разбомбила несколько нефтеналивных составов между станциями Емелинка – Богдо, а также два танкера в Каспийском море. Если прибавить к этому нападение на станцию Зензели 14 сентября, то становится ясно, что ситуация с доставкой нефтепродуктов с Каспия в северные районы СССР стала критической. Нетрудно было догадаться, какой город может стать следующей целью Люфтваффе. В 320 км к северу от Сталинграда еще нетронутыми оставались большие нефтехранилища в Саратове.

В самом городе хорошо осознавали нависающую опасность. В сентябре активизировалась работа по укреплению его ПВО. Если в конце августа Саратов прикрывали шесть отдельных артдивизионов, один дивизион 376-го ЗенАП (80 орудий среднего калибра, восемь орудий малого калибра и 24 крупнокалиберных пулемета ДШК) и три отдельных батальона ВНОС, и еще один полк – 720-й ЗенАП – находился в стадии формирования, то в сентябре по распоряжению командования войск ПВО страны на усиление Саратовского дивизионного района прибыли 1078-й и 923-й ЗенАП, 93,85[109], 343 и 380-й ОЗАД, три бронепоезда, 43-й зенитно-прожекторный полк, 16-й отдельный зенитно-прожекторный батальон, два отдельных батальона ВНОС, пять батарей СОН-2, три бронеплощадки и два отдельных взвода ВНОС. Командование над дивизионным районом ПВО принял полковник М. В. Антоненко[110], а командиром 144-й ИАД ПВО был назначен Герой Советского Союза подполковник М. П. Нога.

Основная масса всех сил и средств сосредотачивалась непосредственно на обороне Саратова. Была проведена большая работа по размещению частей, выделению помещений, обеспечению электроэнергией, водой, хотя из-за нехватки ресурсов многие мероприятия проводились наспех. Позиции зенитных батарей строились без соблюдения правил и норм, неравномерно распределялись боеприпасы и техника. Саратовский горкомитет обороны принял несколько специальных постановлений, в т.ч. о размещении штабов диврайона ПВО, о строительстве командного пункта, огневых позиций и землянок для жилья личного состава частей противовоздушной обороны.

Наряду с боевыми частями войск ПВО к боевым дежурствам активно привлекались и военно-учебные заведения: Качинская авиашкола, Энгельсское училище ПВО, один взвод 37-мм орудий которого был поставлен на охрану моста через Волгу. На аэродроме авиазавода № 292 была сформирована дежурная эскадрилья из пяти истребителей Як-1, пилотами которых были заводские летчики-испытатели.

Формирования МПВО были переведены на казарменное положение, в городе активизировалась работа по строительству убежищ и командных пунктов, строительству запасных пожарных водоемов, соблюдению светомаскировки, проведению технической маскировки крупных промышленных объектов, железнодорожного моста через Волгу в районе Увека[111]. Только за период с 1 по 15 сентября обеспеченность населения укрытиями в городах Саратовской области удвоилась. Были оборудованы 200 больших убежищ и отрыты 70 км щелей. На 15 сентября в областном центре могли укрыться в общей сложности 150 тыс. человек. В сентябре закончилось строительство командного пункта МПВО. Увеличилось и число групп самозащиты. В Саратове их к осени насчиталось 850, в Вольске – 118.

Однако недостатки в организации местной противовоздушной обороны все же устранялись медленно и не полностью. Так, нарком среднего машиностроения С. Акопов в своем приказе от 17 сентября писал: «Произведенной проверкой группы заводов в Куйбышеве, Саратове, Энгельсе[112]установлено, что подготовка к МПВО на этих заводах находится в неудовлетворительном состоянии. Приказ за № 355сс от 12.6.42 не выполнен… КП отсутствуют, газоубежищ, бомбоубежищ нет. Щели содержатся в запущенном состоянии. Противопожарные профилактические мероприятия организованы неудовлетворительно. Противопожарного инвентаря – бочек с водой и ящиков с песком – установлено недостаточно… Боевая подготовка проходит нерегулярно и по сокращенной программе».

День 20 сентября в Южном Поволжье выдался солнечным. На немецком аэродроме Тацинская шла повседневная работа. Периодически садились «Юнкерсы», возвращавшиеся с очередного задания. Им на смену в воздух с ревом поднимались следующие группы и растворялись в небе на востоке. В 250 км отсюда дивизии Вермахта штурмовали развалины Сталинграда. Одни механики и техники осматривали повреждения на только что приземлившихся машинах, другие катили по полю ящики с бомбами, третьи подвешивали их в бомбоотсеки. Бензовозы заливали в «Юнкерсы» топливо, на траве и в палатках отдыхали летчики.

Командир 76-й бомбардировочной эскадры 45-летний оберет Эрнст Борманн пребывал в хорошем настроении. Всего две недели назад он из рук Гитлера получил Дубовые Листья к Рыцарскому Кресту, и его карьера была на своем пике. Боевые действия в Южном Поволжье развивались успешно, и эскадра Борманна в полном составе участвовала в этом историческом этапе войны. И вот адъютант принес телеграмму из штаба 4-го воздушного флота, в которой был приказ силами П. и III./KG76 разбомбить нефтеперегонный завод и склады горючего в Саратове.

Штаб эскадры немедленно приступил к разработке плана операции. Расстояние от аэродрома Тацинская до цели составляло по прямой около 470 км. Аэрофотоснимки Саратова показывали, что указанный объект находится на южной окраине города на берегу Волги. Площадь завода составляла 2,7 кв. км. Обнаружение и выход на цель не представляли сложностей, т.к. она окружена незаселенными возвышенностями и хорошо просматривалась среди поросших зеленью холмов. Первый вылет был назначен на 16.30 по берлинскому времени. Пилоты получили задание и побежали к машинам, уже загруженным фугасными бомбами. Вскоре девять «Юнкерсов» уже мчались по взлетной полосе, а затем один за другим исчезали на северо-востоке…

В Саратове вечер 20 сентября был ничем не примечательным. На улицах исторического центра текла бурная жизнь, кто-то стоял в очередях за хлебом, другие спешили по своим делам, третьи прогуливались среди облезлых домов. Монотонно стучали переполненные народом трамваи, в окнах госпиталей курили обмотанные бинтами раненые красноармейцы. Из громкоговорителей звучала патриотическая музыка, время от времени передавались сводки Совинформбюро о боях под Сталинградом. На юго-западе в розовой полосе заката дымили трубы крупнейших предприятий: авиазавода, ГПЗ-3 и дальше к югу – крекинг-завода им. Кирова.

В Саратовском речном порту также шла повседневная работа. Больше всего дыхание войны ощущалось именно в нем. Причалы были забиты всевозможными судами. С юга непрерывно подходили санитарные транспорты, причем на многих пароходах виднелись пробоины от пуль и вмятины. Некоторые выгружались в Саратове, другие шли дальше вверх по Волге. Страшное зрелище представляла высадка раненых: истошные стоны, бесконечные носилки, кровь. Многие были искалечены. Тех, кто не дожил до конца плавания, здесь же грузили на полуторки и отправляли на кладбища. Затем проводилась короткая санобработка, и на освободившиеся места спешно грузились новые воинские части для Сталинградского фронта. Тут же пароходы заправлялись мазутом или углем, после чего отправлялись на юг по заминированной реке.

Солнце уже скрылось за грядами холмов, когда в 19.34 в городе протяжно завыли гудки. Висящие повсюду громкоговорители начали передавать знакомые фразы: «Граждане! Воздушная тревога!» Все находившиеся на улице саратовцы стали вглядываться в темнеющее небо, вскоре послышались выстрелы зениток.

В это время у пристани Князевка, находящейся около крекинг-завода № 416 им. Кирова, была пришвартована баржа, битком набитая людьми. Это были 127 эвакуированных семей, ожидавших буксира, который должен был везти их вверх по Волге, в Краснокамск. В речном порту места для судна не нашлось, и его временно поставили здесь, на окраине города. На берегу в трехстах метрах темнели корпуса нефтеперегонного завода, обвитые переплетениями всевозможных труб, дальше тянулись поросшие зеленью горы, с другой стороны в дымке постепенно скрывался пологий восточный берег, а вниз по реке еще можно было различить четырехугольные пролеты моста. На тесной барже царило напряжение, дети постоянно стонали, просили есть и пить. Услышав гудки воздушной тревоги, почти четыре сотни женщин, детей и стариков стали нервно смотреть на осеннее небо. Неужели и здесь, в трехстах километрах от Сталинграда молох войны может настичь их? Но на берег никто идти не хотел, т.к. в любой момент мог поступить сигнал к отходу.

И вот в 19.45 с юга послышался нарастающий гул авиационных моторов. Где-то на берегу стреляли зенитки, то там, то здесь в небе бесшумно вспыхивали разрывы зенитных снарядов. Вдруг кто-то прокричал, что видит самолет. И действительно, к ужасу находившихся на барже людей, над рекой появился черный силуэт бомбардировщика. Было видно, как он резко повернул влево и перешел в пикирование, быстро увеличиваясь в размерах и надсадно ревя моторами. Женщины начали кричать, прижимая к себе плачущих детей, в воде послышались всплески – кто-то решил плыть к берегу. Но было поздно…

Прогремели три мощнейших взрыва, вверх взметнулись столбы воды, а также многочисленные обломки и куски разорванных тел. Баржа сразу переломилась пополам, объятые пламенем нос и корма задрались вверх и начали стремительно тонуть, увлекая за собой десятки людей[113]. Несколько бомб попали в пришвартованную неподалеку нефтеналивную баржу. В результате она быстро затонула, а горящая нефть растеклась по Волге, окутав прибрежные районы Саратова едким дымом. Огонь ярко осветил берег и восточную сторону крекинг-завода. Оказавшиеся в воде люди, контуженные и оглушенные взрывами, кто еще мог грести, стали, отчаянно барахтаясь, плыть к берегу, до которого было совсем рядом. Матери, потерявшие своих детей, отчаянно крича, пытались найти их среди пенящейся воды и обломков, тем временем горящая нефть быстро подбиралась к ним и поглощала.

В это время вверх по течению шел пароход «Гражданин» с ранеными на борту, направлявшийся в г. Хвалынск. Его матрос Петр Харламов вспоминал: «Идем… Подходим к Саратову, там только-только бомбежка закончилась. Разбомбил немец нефтяную баржу. Все горит. Нефть, горящая, по воде растеклась, люди среди огня плывут. Страшно».

Расползающийся дым частично скрыл нефтеперегонный завод, затрудняя немецким штурманам прицеливание. В 20.47 над городом появилась следующая группа «Юнкерсов», сбросившая восемь крупных фугасных бомб, из них пять упали в Волгу, а три – около совхоза «Ударник». Затем в 21.18 последовал новый удар. На этот раз две бомбы взорвались на заводской территории, и осколками пробило резервуары №№ 2, 3,7, 8, 9 и 10, а так же перебило силовую шестикиловольтную линию. Еще две бомбы упали в районе поселка Князевка.

Тем временем начались работы по спасению уцелевших людей с потопленной баржи. В 22.00 наконец-то прибыл пожарный пароход, но тушение нефти, разлившейся уже до железнодорожного моста, продолжалось до утра. На берегу в борьбе с огнем участвовали три автонасоса. Удалось спасти лишь 33 человека, но из них трое затем скончались в больнице. Таким образом, число погибших на барже составило 256 человек.

В 22.05 прозвучал сигнал «Отбой ВТ», но, как оказалось, с ним поспешили. И в 00.50 21 сентября одиночный «Юнкере» сбросил три бомбы на территорию 2-го бронетанкового училища. По счастливой случайности был ранен лишь один человек. В четырех казармах взрывной волной выбило около сорока окон.

Вечером 21 сентября пятнадцать «Юнкерсов» из KG76 вновь взлетели с аэродрома Тацинская и взяли курс на Саратов. Самолеты шли на цель группами по три – пять машин. После почти полутора часов полета летчики увидели знакомые очертания города. Хотя улицы были затемнены, можно было отчетливо разглядеть разбросанные по холмам силуэты жилых кварталов и крупные промышленные объекты на южной окраине. Вскоре с земли небо прорезали острые лучи прожекторов, где-то внизу в темноте сверкнули выстрелы зениток.

Идентифицировав объект атаки, пилоты начали один за другим переводить машины в пике. Рули высоты опустились вниз, плавно вышли воздушные тормоза, и бомбардировщики, рассекая холодные массы осеннего воздуха, понеслись к цели. С короткими интервалами на нефтеперегонный завод были сброшены 13 фугасных и около 200 зажигательных бомб, в т.ч. Brand 50Аи Brand 250Д начиненные смесью бензина, каучука и фосфора. В результате возник пожар в четырех нефтеямах, были разрушены полотно железной дороги и сырьевая насосная станция № 3, перебиты две высоковольтные линии.

На этот раз удар немцев не был внезапным, и с аэродрома Анисовка на перехват бомбардировщиков взлетели ночные истребители из женского 586-го ИАП, однако сильный и беспорядочный зенитный огонь не позволил им даже приблизиться к южной части города, которая и подвергалась атаке. В результате все «Яки» вернулись на аэродром, не имея ни одного контакта с противником. Летчицы были взбешены тем, что опять ничем не смогли помочь городу.

Хотя к утру пожары были потушены, после второго налета крекинг-завод практически полностью прекратил работу. В течение следующего дня части ПВО в лихорадочной обстановке изучали полученный опыт, пытались выявить недостатки и выработать какую-нибудь новую тактику. При этом зенитчики всю вину валили на прожектористов, мол, мало держат в лучах, не могут поймать самолет, те, в свою очередь, обвиняли зенитчиков в медленной реакции. Выявилось полное отсутствие взаимодействия между наземными войсками и ночными истребителями.

На нефтеперегонном заводе тем временем подсчитывали убытки и жаловались в разные инстанции на слабую защиту объекта. Досталось и пожарникам, за то, что те якобы «слишком медленно» ездят.

В ночь на 23 сентября в Саратове вновь было неспокойно, все ждали нового налета. Посты ВНОС в районе Камышина, Котово и Рудни с напряжением вслушивались в небо, но, кроме отдаленного воя волков где-то в лесах, ничто не нарушало тишины. В 100 км к северу в темноте у зениток суетились артиллеристы, многие нервно курили, возбуждение царило и на аэродромах. Но все было тихо. После полуночи всем стало ясно, что налета не будет. Лишь утром высоко в небе над Саратовом прошел самолет-разведчик. Несколько зениток бабахнули по нему, хотя все знали, что это бесполезно.

Тем временем на городском аэродроме из только что приземлившегося самолета вышел член Военного совета Западного фронта Н. А. Булганин. Он сразу отправился в штаб диврайона ПВО и собрал командный состав на срочное совещание. Булганин напомнил о важнейшем значении для страны крекинг-завода им. Кирова и потребовал срочно навести порядок в вопросах взаимодействия войск ПВО. В частности, было принято решение, согласно которому после попадания немецкого самолета в лучи прожекторов зенитчики должны прекращать вести огонь, давая возможность ночным истребителям выполнить атаку.

В то же время в 470 км к юго-западу, в Тацинской, штаб эскадры KG76 изучал аэрофотоснимки, зафиксировавшие разрушения на нефтеперегонном заводе в Саратове. Было видно, что ряд объектов полностью уничтожен, однако не все бомбы попали в цель. Значительная часть предприятия не получила сильных повреждений. Тогда Эрнст Борманн решил в следующую ночь нанести массированный удар по объекту, запросив помощи у эскадры KG55 «Грайф». В 19.00 по берлинскому времени (21.00 по московскому) с аэродромов Морозовская и Тацинская взлетели в общей сложности 38 бомбардировщиков Ju-88 и Не-111.

После 22.00 в штаб Саратовского дивизионного района ПВО от постов ВНОС стали поступать доклады о том, что над ними в сторону города идут большие группы самолетов. В 22.36 по приказу полковника М.В. Антоненко был дан сигнал «ВТ». Зенитная артиллерия начала заградительный огонь, пытаясь поставить на предполагаемом курсе бомбардировщиков неподвижную огневую завесу. Прожектористы включили свои приборы, воткнув в небо световые лучи. Вскоре кто-то нервно крикнул, что освещен самолет…

Однако части ПВО вновь не смогли помешать налету. Вышковые наблюдатели крекинг-завода отчетливо видели, как из мрака ночи, надсадно ревя моторами, словно хищные птицы, один за другим вываливаются черные силуэты «Юнкерсов», они проходят низко, прямо над заводскими трубами, и в этот момент воздух пронизывает леденящий кровь вой падающих бомб. Затем все вокруг сотрясается от взрывов, в небо поднимаются огромные языки пламени. Всего немецкие бомбардировщики произвели на объект 16 заходов одиночными самолетами и группами по две-три машины, сбросив на него 120 фугасных и около 800 зажигательных бомб разных типов.

В результате на заводе возник огромный пожар, охвативший сразу 20 объектов. Прекратилась подача воды, пара и электроэнергии. Куски листового резервуарного железа от взрывов поднимались в воздух и разлетались в радиусе 250—300 м. Огненный смерч, раскаляя воздух до колоссальной температуры, воспламенял одно здание за другим, уничтожая нефтяные баки, трубопроводы, перегонные установки и все, что попадалось на его пути. Десятки людей сгорели живьем.

Городской штаб МПВО сразу по окончании налета направил на крекинг-завод все, что было под рукой, в т.ч. пожарные и аварийно-восстановительные формирования, бойцов Саратовского гарнизона. Но поначалу борьбу с огнем вели только сами рабочие. Часть персонала убежала, многие погибли, но оставшиеся на своих постах совершали поистине героические поступки. Большую выдержку и самоотверженность проявили мастера цехов завода Ильин и Чернов начальники караулов военизированной пожарной охраны А. Сергеев и В. Денисов, пожарники Панфилов и Захаров (оба погибли при ликвидации очагов пожаров), тяжелое ранение получил помощник начальника команды Красновельмов, был контужен взрывом бомбы начальник цеха водоснабжения Савельев. Боец Конахин лично потушил более 20 мелких зажигательных бомб, начальник медико-санитарной службы завода Техтеева, несмотря на бомбежку, оказала помощь шести пострадавшим.

Бомбардировке также подверглись станция Князевка, поселок Увек, железнодорожный мост через Волгу и деревня Нахаловка. Кроме того, несколько бомб упали на аэродром авиазавода № 292, расположенный на юго-западной окраине города. В результате были повреждены взлетно-посадочная полоса и 12 истребителей Як-1.

Части ПВО были ошарашены столь сильным ударом, и отбой «ВТ» был подан только в 05.30 утра. Советские ночные истребители совершили несколько боевых вылетов, но контакта с противником по-прежнему не имели. Основные очаги пожара были локализованы к 07.00, однако пламя по-прежнему полыхало в нефтеямах, и его тушили весь следующий день. Клубы черного дыма поднимались высоко в небо, и все жители Саратова понимали, что на крекинг-заводе им. Кирова случилось нечто страшное. Предприятие действительно было полностью разрушено. Человеческие жертвы тоже оказались большими. Всего от налета пострадали 200 человек, из них 129 погибли. Многие трупы невозможно было даже опознать.

А в Тацинской Эрнст Борманн оценивал результаты налета. Летчики сообщали об огромном пожаре, который было видно за многие километры от цели, при этом все бомбардировщики вернулись на свои аэродромы. Тогда, предположив, что с нефтеперегонным заводом покончено, командование эскадры решило напоследок разбомбить еще и Увекскую нефтебазу, расположенную в двух с половиной километрах южнее Саратова. В 18.30, по берлинскому времени, в воздух поднимаются «Юнкерсы» из III./KG76 гауптмана Генриха Швайкхарда[114].

На командном пункте ПВО в Саратове полковник Антоненко вновь получает донесение о приближении с юга немецких самолетов. Тяжело вздохнув, он отдает приказ снова дать сигнал «Воздушная тревога» и одновременно звонит на аэродром Анисовка, приказывая ночным истребителям подняться в воздух. Вскоре по слегка освещенной полосе мчатся два Як-1 командира эскадрильи 586-го ИАП ПВО[115] Евгении Прохоровой и ее ведомой лейтенанта Валерии Хомяковой. Набирая высоту, они летят в сторону южной окраины Саратова. Внизу виднелась широкая полоса реки и вдоль нее затемненный город. Небо прорезали трассеры снарядов зенитной артиллерии и тонкие лучи прожекторов. Затем в районе крекинг-завода появились вспышки разрывов.

Направив истребитель в район южнее Саратова, Валерия Хомякова, внимательно всматриваясь в темное небо, вдруг увидела прямо перед собой в перекрестии прожекторных лучей черный силуэт двухмоторного бомбардировщика[116]. Это был Ju-88A-4 WNr.144010 «F1+HR» командира 7-й эскадрильи KG76 обер-лейтенанта Герхарда Маака. В 22.10 Хомякова приблизилась к нему и дала очередь, целясь по кабине. Бортстрелок «Юнкерса» ефрейтор Фридрих Бренгер, видимо, был застигнут врасплох и с опозданием открыл ответный огонь, но безрезультатно. Вслед за этим самолет резко накренился влево и перешел в беспорядочное пикирование. Хомякова некоторое время преследовала его, но, опасаясь столкновения с землей, вскоре выровняла машину. Впоследствии летчица утверждала, что гонялась еще за двумя «Юнкерсами», но «подвели прожектористы, слишком рано гасившие свои приборы». Прохорова также заявила о контакте с противником, но на ее Як-1 отказало вооружение. Немецкие экипажи, несмотря на ночное время, видели атаки советских истребителей и падение самолета своего товарища, после чего даже составили отчет о тактике русских в этом бою.

Самолет, сбитый Хомяковой, на следующее утро был обнаружен в степи около деревни Квасниковка, в 10 км юго-восточнее Саратова[117]. На место падения вместе с летчицей выехал командир авиадивизии М. Нога. Оказалось, что два члена экипажа погибли, видимо, не успев выпрыгнуть из отвесно падающего самолета. И хотя, по словам летчицы, «картина произвела на нее тяжелое впечатление», она не побрезговала забрать с трупов парашюты «для пошива белья», а потом поехала в часть праздновать победу с водкой и арбузами[118]. Командир сбитого Ju-88 Герхард Маак был взят в плен. По легенде, когда обер-лейтенанту сообщили о том, что его сбила женщина, он был настолько потрясен, что тут же заплакал.

Поскольку этот «Юнкере» стал первым германским самолетом, сбитым истребителем ПВО в районе Саратова, к тому же сбитым женщиной, этот факт привлек к себе огромное внимание. Было заявлено, что «сбитый гитлеровский офицер Г. Маак руководил налетами на Саратов». Хомякова получила денежную премию в 2000 рублей, ей срочно присвоили звание старшего лейтенанта и назначили командиром третьей эскадрильи полка. Но все это не могло скрыть настоящих результатов – Саратовский диврайон ПВО оказался не в состоянии отразить налеты на важнейшие промышленные объекты. Командование Люфтваффе оценило рейды эскадры KG76 на Саратов как успешные, а германское радио официально объявило, что «немецкие летчики полностью разрушили крупнейший в России нефтеперерабатывающий завод».

Сумма ущерба была впоследствии оценена государственной комиссией в 25,5 млн рублей. 25 сентября Саратовский городской комитет обороны принял специальное постановление «О ликвидации разрушений на заводе имени С. М. Кирова». Несмотря на героические усилия коллектива завода, личного состава формирований МПВО, солдат Саратовского гарнизона, восстановить предприятие не удалось до конца 1942 г. Хотя формально считалось, что завод «мог работать» уже с 1 октября, неповрежденных емкостей для нефтепродуктов практически не осталось, что делало нефтеперегонку невозможной. В итоге продукция с крекинг-завода не поступала ни в октябре, ни в ноябре. Часть заказов пришлось в срочном порядке разместить на других предприятиях Поволжья. Так, нефтеперегонный завод № 2 «Нефтегаз» в Горьком получил задание выработать до конца года 10 000 т дизельного топлива и ЮООтмазута.

24 сентября немецкие самолеты атаковали различные цели в Южном Поволжье. Одиночный бомбардировщик сбросил 1000-кг бомбу на железнодорожную станцию Астрахань-2. В результате были разрушены несколько зданий, повреждены пути и опрокинут паровоз. Погибли и получили ранения восемь человек. В 12.15 стоящий во Владимировском затоне в Ахтубинске, между пристанью и нефтебазой, пароход «Сократ» с пикирования атаковали сразу четыре Ju-87. Сброшенные ими бомбы взорвались по правому борту. Капитан Кривцов сразу отдал приказ поднять якорь и идти на открытую воду. После этого пароход атаковали еще несколько бомбардировщиков, но опять не добились прямых попаданий. В 17.00, взяв на буксир три баржи, «Сократ» отправился в рейс к Сталинграду. На следующий день в 13.15 в районе поселка Цаца одиночный Не-111 на бреющем полете обстрелял караван из пулеметов. Впоследствии зенитчики с «Сократа» утверждали, что подбили «Хейнкель» и тот, задымив, ушел в сторону берега.

28 сентября налету подверглись предприятия Микояновского района г. Астрахани. Были разрушены четыре жилых дома, убиты и ранены 15 человек. При этом сильно пострадал судостроительный завод. После чего Астраханским горкомитетом обороны было принято решение об эвакуации его рабочего и инженерно-технического персонала в город Пржевальск, на озере Иссык-Куль, с тем чтобы строить бронекатера уже там.

В тот же день Люфтваффе нанесли серию ударов по сталинградскому берегу, удерживаемому советскими войсками, заводам «Красный Октябрь» и «Баррикады», а также по переправам через Волгу. При этом были тяжело повреждены пять из шести резервных кораблей, использовавшихся для доставки продовольствия и боеприпасов. 29 сентября «Штуки» совершили несколько налетов на тракторный завод. В итоге в девятнадцати цехах возникли новые пожары, некоторые здания были полностью уничтожены.

2 октября немецкая авиация совершила новый налет на Сталинград, сбросив тяжелые зажигательные бомбы на остатки нефтехранилища около завода «Красный Октябрь». После огненного смерча 23 августа в уцелевших баках каким-то чудом остался мазут, и там вновь вспыхнул сильный пожар. Пылающие нефтепродукты огненной рекой устремились в овраг и далее на берег Волги, охватывая медпункты, узел связи и блиндажи. Черный дым заволок штаб 62-й армии, где едва не погиб генерал Чуйков. Погибли десятки раненых, не способных самостоятельно передвигаться. Одновременно с этим «Хейнкели» из 1-й эскадрильи KG100 «Викинг» сбросили на тракторный завод и прилегающие развалины бомбы SC1000.

5 октября Вермахт возобновил атаки на северную промзону города, и вновь на полуразрушенные корпуса обрушились удары с воздуха. Только за один день 6 октября на позиции 37-й стрелковой дивизии, оборонявшейся в тракторном заводе, были сброшены около 600 бомб всех калибров, включая мощные мины ВМЮОО, однако ее бойцы не отступили и продолжали удерживать подступы к берегу Волги.

Советская авиация как могла противодействовала атакам Люфтваффе, неся при этом большие потери. 1 октября командующий 8-й воздушной армией генерал Хрюкин вынужден был отправить на переформирование сразу 12 истребительных авиаполков. За месяц интенсивных боев только 220-я и 283-я ИАД потеряли 157 самолетов, при этом погибли 83 летчика. В 434-м ИАП, провоевавшем под Сталинградом всего две недели, к концу сентября осталось менее одной трети самолетов. В ходе 611 боевых вылетов погибли или были ранены 70 летчиков. Вследствие этого полк пришлось в очередной раз отправить на переформирование.

Самолеты дальней разведки Люфтваффе стали все глубже проникать на территорию Советского Союза. Одиночные Ju-88D на большой высоте появлялись над Ульяновском, Куйбышевом и даже над Оренбургской областью, производя фотографирование военных объектов и мостов, следя за железнодорожными перевозками. Истребители 141-й ИАД ПВО много раз поднимались на перехват, но всякий раз безуспешно. Причины были те же, что и в соседней Горьковской области: плохая система оповещения, отсутствие наведения с земли, тактические ошибки.

Утром 4 октября над Сызраньским мостом в очередной раз показался немецкий разведчик. Это был Ju-88D-1 WNr.1635 «T5+EL» из 3-й эскадрильи Aufkl.Gr.Ob.d.L., которая находилась в оперативном подчинении авиационного командования «Ост», отвечавшего за центральный сектор Восточного фронта. Вероятно, задачей экипажа была аэрофотосъемка передвижения эшелонов через Сызраньский мост и прилегающий железнодорожный узел.

В 09.20 с аэродрома в Сызрани стартовали три истребителя из 802-го ИАП ПВО. Через 23 минуты они вступили в бой с противником. Однако бортстрелок «Юнкерса» открыл меткий ответный огонь, и два советских самолета вскоре были сбиты. Тогда третий истребитель, которым управлял сержант Николай Шутов, пошел на таран, нанося сзади удар по фюзеляжу у кабины стрелка. В результате оба самолета упали в районе деревни Баклуши Куйбышевской области[119]. Сержант Н. Ф. Шутов погиб[120], а немецкие пилот и бортстрелок противника были взяты в плен. Судьба остальных членов экипажа осталась неизвестной[121] . Впоследствии в пропагандистских целях и этот самолет-разведчик был объявлен «бомбардировщиком,летевшим бомбить Сызраньский мост или даже Куйбышев».

Всего с июля по декабрь 1942 г. посты ВНОС 54 раза фиксировали появление самолетов-разведчиков противника над Куйбышевским диврайоном ПВО, но лишь однажды советским летчикам удалось перехватить цель.

Основную ударную мощь Люфтваффе в Южном Поволжье составляли бомбардировочные эскадры. Между тем два месяца непрерывных налетов на огромное количество целей неизбежно приводили к износу материальной части, усталости пилотов и потерям. Поэтому командование было вынуждено, несмотря на продолжающиеся упорные бои, выводить в тыл отдельные группы на переформирование и отдых.

Еще 28 сентября в Германию убыла III./KG51, 5 октября туда же отправилась и III./KG4, на следующий день – I./KG51. Взамен них на аэродром Морозовская были переброшены штабное звено, 1-я и 3-я группы эскадры KG1 «Гинденбург» майора Генриха Лау. Теперь на Сталинградском направлении действовали десять бомбардировочных групп: I. и III./KG1,1. и III./KG27, П. и III./KG55, KG76 в полном составе, а также I./KG100. Одна половина из них имела на вооружении Не-111, а другая половина – Ju-88. Они по-прежнему совершали налеты на Сталинград, атаковали переправы через Волгу, железную дорогу Урбах – Астрахань, речные суда и другие объекты.

Силы штурмовой авиации были представлены четырьмя группами (II./StGl, StG2), вооруженными самолетами Ju-87 «Штука», а также двумя группами непосредственной поддержки войск (I. и II./Sch.Gl), имевшими в своем составе одноместные Bf-109E-7, двухместные бипланы «Хеншель» Hs-123 и двухмоторные штурмовики Hs-129.