"Тайные судьбы" - читать интересную книгу автора (Стоун Джин)

Глава 1

Чарли Хобарт упаковывала чемодан и при этом не знала, печалиться ей или радоваться. Чересчур властная мать Питера наконец умерла – определенно причина для ликования, но завтра утром Дженни отправлялась на лето к Тесс. Отсутствие четырнадцатилетней дочери всегда лишало Чарли душевного равновесия и вызывало глубокое чувство вины.

Чарли вздохнула и положила в боковой карман чемодана пакет гигиенических прокладок. Дженни уже была достаточно взрослой, но Чарли по-прежнему волновалась, когда дочь отправлялась в гости к Тесс; ведь у Тесс не было детей и даже мужа. И хотя Чарли вместе с Тесс училась в колледже и по опыту знала, что Тесс может о себе позаботиться, она все-таки сомневалась, что ее давняя подруга способна опекать другое человеческое существо. Дженни провела у Тесс не одно лето, но этот факт ничуть не уменьшал беспокойства Чарли, так как, несмотря на свои тридцать семь лет, Тесс не была обременена чувством ответственности за кого-либо и посвящала все свое время стеклодувной мастерской, занимаясь там непонятно чем. И тем не менее Дженни любила тетю Тесс и с удовольствием проводила летние месяцы у нее в Массачусетсе. Отсутствие Дженни позволяло Чарли и Питеру свободно распоряжаться воскресными днями, ездить в Хэмптон, Ньюпорт, Беркшир. Короче говоря, все они извлекали пользу из подобной организации жизни.

– Тебе не кажется, что Дженни сама может купить то, что ей надо?

Чарли закрыла чемодан. Она не повернулась к мужу, который стоял в дверях.

– Я хочу, чтобы у нее было все необходимое.

– Том Вильямсон ждет в библиотеке. Он пришел, чтобы ознакомить нас с завещанием матери.

Чарли скрестила руки на груди и устремила взгляд на пейзаж, открывавшийся из окна спальни дочери: мягкие холмы, покрытые сочной зеленой растительностью, тянулись вдоль реки Гудзон. Чарли точно знала, что Дженни тоже не станет горевать о бабушке. Покойная обладала тонким, но безошибочным умением внушать Дженни, что та лишена особых достоинств, свойственных Хобартам. Чарли и сама не раз была объектом таких намеков.

– Я приду через минуту, – сказала она мужу.

Она услышала, как Питер закрыл за собой дверь, и задумалась над тем, что происходит сейчас в его голове. Может быть, он во власти страха, оттого что ощущает страшную неуверенность в себе. Правда, многие отпрыски властных женщин, какой была Элизабет Хобарт, испытывают после их смерти огромное облегчение. Они наконец обретают покой и живут словно в полудреме, наслаждаясь чувством освобождения от тяжелой, давящей опеки.

Интересно, что на самом деле чувствует Питер? Он всегда находился под материнским каблуком. Когда умер отец, Питеру было шесть лет, и на его глазах мать с твердой решимостью и непоколебимой волей управляла ткацкими фабриками в эру, когда только мужчинам позволялось проявлять подобную энергию. Питер наблюдал за ней и учился этому искусству. Но в процессе обучения он потерял самостоятельность, превратился в живой предмет, над которым Элизабет Хобарт властвовала, которым распоряжалась и манипулировала по своему усмотрению. Чарли боялась, что и после смерти мать сохранит контроль над Питером.

За все прошедшие годы Питер всего один раз не подчинился матери, когда женился на Чарли, на неприемлемой и недостойной Чарлин О’Брайан из многодетной рабочей семьи, да к тому же еще из Питсбурга. Но Элизабет определенно решила, что лучше уж примириться с низким происхождением Чарли, чем жить вдали от сына, тем более что Питер привез Чарли во владения Хобартов прямиком из колледжа, сжимая в одной руке брачное свидетельство, а другой придерживая плачущего младенца. Элизабет Хобарт буквально заскрежетала зубами, но все же впустила парочку в дом. И с тех самых пор сначала Чарли, а потом и Дженни расплачивались за эту милость.

Может быть, теперь все переменится, если не для Питера, то хотя бы для них с Дженни.

Чарли снова попробовала крышку чемодана. Она понимала, что сознательно тянет время и не спускается вниз. После стольких лет Чарли все еще чувствовала себя неуютно во время чопорных бесед на жестком викторианском диване в библиотеке Элизабет Хобарт с неизменным бренди. Чарли по-прежнему предпочитала джинсы и майки, в которых так удобно сидеть на старых сбившихся подушках, подобрав под себя ноги. Интересно, верил Питер или притворялся, что верит, будто Чарли нравится ее роль образцовой жены и добропорядочной леди, роль, которой она так долго добивалась, затем разучивала и которую потом так прекрасно играла.

Она задержалась перед зеркалом на туалетном столике Дженни и проверила, не выбились ли каштановые пряди из-под большой золотой заколки на шее. Но, увидев свое отражение, Чарли потеряла интерес к только что подкрашенным волосам. Она смотрела в свои глаза, некогда живые и ярко-синие, а теперь потухшие и равнодушные. Она подозревала, что всему виной возраст. Возраст, материнство и Элизабет Хобарт. Внезапно в Чарли вспыхнула искра надежды. Может быть, теперь, когда Элизабет Хобарт больше нет на свете, она начнет наконец жить. Может быть, она прекратит разыгрывать из себя женщину, которой не является. Может быть, она в конце концов станет такой, какой ее создала природа. Она, правда, не знала, какова эта женщина.

Чарли взглянула на снимки, вырезанные из журналов и аккуратно прикрепленные к краю зеркала: пугающего вида рок-группы с незнакомыми названиями и фотография самой Дженни, темноволосой и большеглазой, снятой вместе с мохнатой коричневой собакой, принадлежащей Тесс. На фотографии Дженни улыбалась. Чарли вдруг осенило, что уже очень давно она не видела улыбки на лице своей задумчивой дочери. Возможно, собака вызвала веселую улыбку Дженни, а может быть, девочка улыбается только потому, что находится у Тесс. Снимок был сделан прошлым летом.

Несмотря на многочисленные странности, ее подруга, видимо, по-прежнему обладала доброй, отзывчивой душой прежней Тесс, с которой Чарли когда-то так близко сдружилась в колледже. Но кто знает: если переменилась Чарли, то могла перемениться и Тесс. Последние несколько лет они ограничивались телефонными звонками на Рождество и переговорами весной по поводу отдыха Дженни. Чарли прикоснулась пальцами к фотографии дочери и подумала, стали бы они с Тесс поддерживать отношения, не связывай их Дженни. Дженни – загадочный подросток в жизни Чарли.

Чарли знала, что не уделяет ей достаточно внимания. Уже многие годы она крутилась в лихорадочной череде бесконечных благотворительных базаров, вернисажей и встреч в теннисном клубе, занимаясь всем чем угодно, только бы создать иллюзию полнокровной и счастливой жизни, всем чем угодно, лишь бы завоевать уважение и одобрение Элизабет Хобарт, всем чем угодно, чтобы доказать самой себе, что ее жизнь лучше жизни ее матери. Ее мать, узница старого, продуваемого сквозняками дома, где она стирала горы пеленок и терзалась нескончаемыми заботами, даже и теперь вырезала из газет купоны на продовольственные товары со скидкой и позволяла себе новое платье только по случаю особых торжеств.

Стипендия в Смитовском колледже и потом брак с таким человеком, как Питер, были величайшими достижениями Чарли и ее путем к спасению. Но Элизабет Хобарт быстро погубила ее мечту, и вместо того, чтобы наслаждаться своей победой и сопутствующими ей радостями, Чарли пришлось бороться за мир в семье, угождать Элизабет Хобарт и стараться стать именно такой невесткой, о какой мечтала Элизабет: чем-то вроде той женщины, на которой женился брат Питера Джон. Эллен была хорошенькой, очаровательной, сладкоречивой и всегда знала, как себя держать. А то, что Эллен выросла в семье «с достатком», позволило ей легко вписаться в жизнь Хобартов. Двое детей Джона были, конечно, безупречными. И поэтому Элизабет Хобарт любила и баловала их. Она никогда не любила Чарли. И никогда не баловала Дженни.

Дрожь пробежала по телу Чарли. Застыв на месте, она смотрела на чемодан. Нет, подумала она, Дженни не похожа на других, как никогда не была похожа и не будет похожа на других сама Чарли. Но Дженни была более удачливой: каждую осень она уезжала в частную школу и каждое лето гостила у Тесс. А Чарли оставалась у Хобартов, терзаясь своей виной.

Она поправила прямую синюю юбку сшитого на заказ костюма и направилась к двери. Эллен, конечно, уже приказала подать чай, как то было заведено у Элизабет.

Библиотека была тихой и мрачной, что соответствовало настроению Чарли, в воздухе незримо витал строгий образ усопшей, наблюдавшей за всем. Чарли ступила на старинный персидский ковер, устилавший пол, и вовремя сдержала едва не вырвавшийся у нее вопль тоски и уныния. Все были в сборе. Питер поднялся ей навстречу с дивана, его высокая худощавая фигура была такой же чопорной, как и царившая в комнате атмосфера. Он протянул ей руку и запечатлел на щеке вежливый поцелуй. Его брат Джон также встал, за ним последовал двенадцатилетний сын Джона Даррин. Все шло пристойно и благородно и очень непохоже на ирландские поминки в Питсбурге, где слезы лились рекой, виски выплескивалось на ковер, а громкие голоса предавались воспоминаниям о прошлом. И где надо всем царила любовь.

Вильямсон расположился за длинным письменным столом из вишневого дерева. Он оторвался от бумаг и кивнул Чарли.

Эллен в изящной позе сидела в кресле Людовика XIV у самых дверей. Она сдержанно улыбнулась аккуратно накрашенными розовыми губами. Десятилетняя Пэтси, копия Эллен, стояла рядом с матерью и одарила Чарли точно такой же улыбкой.

У Чарли не хватило сил улыбнуться в ответ. Вместо этого она повернула голову к высокому, с тяжелыми портьерами окну, рядом с которым стояла Дженни. Ее стройное тело было напряжено, взгляд устремлен в окно. Чарли тоже посмотрела в окно, где широкий въезд опоясывал лужайку. Ни на лужайке, ни на въезде не было ни души. Чарли заподозрила, что Дженни, как обычно, грезила о чем-то не доступном пониманию матери. О своих лошадях, а может быть, о молодых людях. Делала ли Дженни различие между любовью к лошадям и любовью к молодым людям? В четырнадцать лет она должна была в этом разбираться. Снова Чарли охватило беспокойство, что она не знает дочери.

Вильямсон прочистил горло. Чарли села рядом с Питером. Она заметила, что серебряный чайный прибор уже стоит на низком столике и что тарелка с булочками не тронута.

– Все мы знаем, для чего мы здесь собрались, – начал Вильямсон. – Несмотря на крупные суммы денег, фигурирующие в завещании Элизабет, оно, в сущности, достаточно простое.

Адвокат надел очки и взял в руки документ.

Питер задвигался на своем месте возле Чарли. Джон закашлялся. Эллен застыла, ее лицо ничего не выражало, а руки были скромно сложены на коленях.

– Размер дара Амхерстскому колледжу был установлен пять лет назад, – продолжал Вильямсон.

Амхерстский колледж, подумала Чарли, и тут же перед ее глазами возникло общежитие, где жил Питер. Двухэтажное кирпичное здание в старом английском стиле стояло на краю городской лужайки для игр и собраний, окрашенной в яркие, свежие золотистые цвета осени. В доме были высокие окна со ставнями, большая деревянная входная дверь и темные уютные помещения, дышавшие историей и воспоминаниями о прежних поколениях школяров. Именно здесь, в Амхерсте, альма-матер Питера и его брата Джона, а еще раньше их отца Максимилиана, Тесс познакомила Чарли с Питером. На мгновение Чарли захотелось вернуться в свою молодость, вновь стать второкурсницей Смитовского колледжа, только начинающей знакомство с миром за пределами сталелитейных заводов Питсбурга с их грязью и сажей.

Вильямсон прервал течение ее мыслей.

– «Моему старшему сыну Питеру Хобарту я завещаю поместье».

Чарли постаралась скрыть свои чувства, но у нее потеплело на сердце. Особняк в двадцать четыре комнаты теперь будет принадлежать им, только им одним, и они смогут распоряжаться домом, как заблагорассудится. Возможно, она уговорит Питера продать его и построить новый, более светлый и современный... Вроде того, что Элизабет подарила Джону и Эллен к свадьбе. Вне стен этого мавзолея Чарли обретет подлинную свободу и навсегда изгонит призрак Элизабет Хобарт.

– «С условием, – продолжал адвокат, – что, если мой сын решит переменить место жительства, дом будет продан, а вырученная сумма передана Фонду Хобарта».

Фонду Хобарта? Чарли с трудом поверила своим ушам. Слова болью отозвались в сердце. Фонду Хобарта? Да какое Элизабет имеет право!..

– «Акции текстильной компании «Хобарт», – без выражения читал Вильямсон, – я завещаю в равных долях моим сыновьям Питеру и Джону Хобартам. Я хочу, чтобы правление директоров избрало председателем вместо меня Питера Хобарта».

Питер выпрямился в кресле. Он засунул два пальца за тесный накрахмаленный воротничок своей белой рубашки и оттянул его в сторону.

Печаль сковала душу Чарли. Она смотрела на Питера, на его блестящие от контактных линз карие глаза, ставшие такими далекими после смерти Элизабет три дня назад, будто с последним вздохом матери Питер надел маску, воздвиг вокруг себя стену и укрылся за надписью «Просьба не беспокоить». Но Чарли знала и любила его и слишком долго была его женой, чтобы он мог спрятать от нее свои чувства. Она заметила, что его веки припухли от тайных слез.

Даже в горе, слегка посеребрившем его виски, Питер по-прежнему напоминал красивого студента, некогда покорившего ее сердце: хорошо выбритого и коротко подстриженного, что совсем не отвечало моде семидесятых. Марина, соседка Чарли по комнате, не понимала, что та находит в Питере. «Правда, он немного смахивает на зануду?» – вдруг услышала Чарли голос своей старой подруги, увидела ее живые черные глаза и широкую улыбку, впрочем, лишенную насмешки, а лишь выражающую искреннее непонимание. Не в пример Марине Чарли была занята поисками мужа, а не просто кого-то, с кем можно спать. И не в пример Марине Чарли никогда не мечтала стать независимой одиночкой. Марина и Тесс принадлежали к весьма богатым семьям и не беспокоились о будущем, о выплате следующего взноса за автомобиль или об угрозе увольнения с текстильной фабрики. Они не представляли, что значит существовать без уверенности в завтрашнем дне, им было невдомек, что «зануда» Питер слишком много значил для такой девушки, как Чарли.

Сейчас, глядя на Питера, с его прямой осанкой и твердо сжатыми челюстями, Чарли понимала, что в нем она видела стабильность и надежность, он олицетворял собой общество, в которое она так стремилась попасть. Вскоре это стремление преобразовалось в нечто большее: оно превратилось в любовь. Но ослепленная миражем осуществляющихся надежд, Чарли не заметила, как мир, в который она проникла, оказался захлопнувшимся капканом. И вот только теперь она способна из него вырваться.

– «Моему внуку Даррину Хобарту по достижении им двадцати одного года, – вторгся в ее мысли голос адвоката, – я завещаю свой коттедж в Хэмптоне вместе с обстановкой, а также особый банковский счет для оплаты расходов по содержанию дома и найму прислуги».

Чарли почувствовала, как неприятный холодок пробежал у нее по спине. Тут не было никаких оговорок или угроз о передаче коттеджа на побережье Фонду Хобарта. Чарли взглянула на Даррина и успела поймать ленивую насмешливую улыбку на его мясистых губах.

– «Моей невестке Эллен Хобарт, – продолжал Вильямсон, – я передаю свои обязанности в Фонде Хобарта».

Теперь пришла очередь Джона одобрительно кивнуть. Чуть заметный намек на улыбку промелькнул на очаровательном лице Эллен. Чарли сжала кулаки и попыталась сделать вдох, «глубокий умиротворяющий вдох», как называла его Тесс.

«Эллен не заслужила такого щедрого дара», – подумала Чарли. Она знала, что эти «обязанности» были чистой фикцией, но давали право на получение годового дохода, исчисляемого шестизначной цифрой. Чарли полагала, что, будучи старшей невесткой, именно она должна получить эту должность. Что ж, значит, она ошибалась.

– «На мою невестку Чарлин Хобарт я возлагаю заботу о моем сыне Питере и оказание ему поддержки в его нелегком труде на новой должности руководителя текстильной компании «Хобарт». В случае развода... – добавил адвокат и взглянул на всех поверх очков, затем откашлялся и вернулся к документу: – В случае развода Чарлин лишается в настоящем и будущем всех прав на особняк, текстильную компанию «Хобарт» и любое другое принадлежащее мне имущество в денежной или иной форме».

Воздух в комнате ощутимо сгустился. Чарли опустила глаза и смотрела в пол. Механическим жестом она поправила за ухом прядь волос и попыталась осознать только что услышанное: всемогущая миллионерша Элизабет Хобарт оставила ей в наследство одни ультиматумы.

– «Я также оставляю моей внучке Пэтси Хобарт, – жужжал Вильямсон, – которая любит яркие блестящие безделушки, все мои драгоценности. – Вильямсон сделал паузу, перевернул страницу и продолжил чтение: – Дженнифер я оставляю одно пасхальное яйцо работы Фаберже. Она может выбрать то, которое ей особенно нравится».

Дженнифер. Имя словно обожгло Чарли. Элизабет назвала ее только по имени, как будто она не имела права носить фамилию Хобарт. Словно Дженнифер не была ее внучкой. Чарли взглянула на Дженни, которая продолжала смотреть в окно. Она, конечно, будет довольна подарком. Но в четырнадцать лет Дженни, несомненно, знала, что стоимость яйца Фаберже никак не сопоставима с бриллиантами, сапфирами и жемчугами, той горой драгоценностей, которую Элизабет оставила Пэтси, кузине Дженни и дочери Эллен.

Чарли следила, как Дженни отодвинула край тяжелых бархатных портьер, затем поправила толстый плетеный шнур, как если бы она была одна в комнате, как если бы не слыхала, что ее десятилетняя кузина только что унаследовала огромное состояние, а ей досталось всего одно яйцо Фаберже. Чарли хотелось, чтобы ее дочь рассмеялась, заплакала или закричала. Чтобы она что-то сделала. Что угодно. Но Дженни была равнодушной, спокойной и непоколебимой.

Вильямсон прочитал еще несколько несущественных пунктов. Чарли попыталась сложить руки, как Эллен, но ее ладони были влажными и холодными. Она почувствовала подступающую к горлу тошноту, и ей захотелось укрыться в своей комнате, задвинуть шторы, забраться в постель и больше никогда не появляться на людях. Чарли закрыла глаза и представила себе теплый уют кокона из простыни и одеяла. И еще она поняла, что ей нужна не постель, которую она делила с Питером, а та маленькая кровать с жестким старым матрасом в доме ее детства, который некогда, давным-давно, она так страстно желала покинуть. В том самом доме, который все эти годы она воспринимала как ненужное напоминание о ее подлинном наследстве. Слезинка появилась в углу глаза при мысли о том, как долго она не видела улыбки матери и не чувствовала объятия отца.

Адвокат громко защелкнул портфель, вернув Чарли к действительности. Она подняла голову и увидела, что Питер, Джон и Эллен уже встали со своих мест, а чудовищно разбогатевшие Пэтси и Даррин, извинившись, вприпрыжку покинули библиотеку. Чарли еле слышно попрощалась с Эллен и проводила взглядом всех выходящих из комнаты. Она продолжала сидеть, не в силах заставить себя подняться. Ноги налились свинцом и не двигались.

Когда Чарли наконец повернулась к окну, Дженни там уже не было.

Чарли продолжала сидеть на диване, стараясь собрать разбегавшиеся мысли и сосредоточиться. «На мою невестку я возлагаю заботу о моем сыне Питере... В случае развода Чарлин лишается всех прав...» Слова Элизабет эхом звучали в голове Чарлин. После стольких лет усилий, после всех стараний она так и не завоевала симпатии свекрови. Она не приблизилась к своей цели ни на шаг.

– Они все ушли, – донесся до нее голос Питера. – Ты даже не вышла их проводить.

Чарли вздохнула:

– Какая разница.

Питер сел в кожаное кресло напротив Чарли.

– Надо быть учтивой.

Чарли промолчала.

Он закинул ногу на ногу.

– Тебя огорчило завещание матери, так ведь?

– Считаю, у меня есть для этого все основания.

Питер сложил руки лодочкой.

– Знаешь что, – медленно произнес он, – тебе не следует расстраиваться из-за Фонда. Ты же знаешь, как она была близка с Эллен.

– А я была для нее что заноза в пальце.

– Эллен... Как бы это сказать... Эллен больше подстраивалась под мать.

– Но я куда больше подхожу для того, чтобы управлять Фондом. – Чарли почувствовала, как пустилось вскачь ее сердце. – Я умнее Эллен. И твоя мать это знала. Ради Бога, Питер, ведь у меня экономическое образование. А Эллен, она... – Чарли встала и начала быстро ходить по комнате. – Эллен имеет диплом по домоводству или по какой-то подобной ерунде.

– Но ей нельзя отказать в том, что она использует свое образование.

Чарли остановилась и резко обернулась.

– Что ты хочешь этим сказать, черт возьми?

Питер, казалось, совсем врос в кресло.

– Господи, Чарли, не принимай это на свой счет. Я просто хотел пошутить.

Но его слова уже задели Чарли за живое и пробудили чувство вины. Она почти слышала невысказанное обвинение Элизабет: «Ты вышла за моего сына из-за денег, а твоя учеба в колледже была только уловкой, чтобы присоседиться к богатству Хобартов».

Чарли поправила заколку в волосах и попыталась прогнать призрак свекрови.

– Кроме того, – добавила она, – ты знаешь, что Эллен не единственная причина моего расстройства.

– Ты имеешь в виду развод? Тебя рассердило это упоминание?

Чарли не ответила. Она чувствовала себя слишком усталой, чтобы спорить с Питером, и не только усталой, но и опустошенной. И все же она знала, что Питер ждет от нее прежнего мужества, когда она как бы не замечала придирок Элизабет, стремления унизить ее или вселить неуверенность в своих силах. Питер ждал от нее этого, потому что она сама убедила его в своей стойкости. Так было проще для них обоих.

Чарли вернулась на свое место на диване. Питер считал, что она держит под контролем все в их жизни... Как это делала его мать. Неожиданная мысль мелькнула в голове у Чарли: а что, если Элизабет тоже притворялась? Может быть, Элизабет чувствовала себя такой же испуганной, слабой и неуверенной, как сама Чарли. Может быть, она вела себя так потому, что боялась потерять все заработанное ею с таким трудом.

Может быть, в конечном итоге Элизабет мало чем отличалась от Чарли.

Она почувствовала на себе взгляд Питера и подняла голову. Внезапно Чарли увидела перед собой не взрослого сильного мужчину, а маленького мальчика, только что лишившегося матери, которая успешно несла на себе бремя забот, маленького мальчика, которому нужна женщина, чтобы руководить его поступками.

– Как ты думаешь, а не продать ли нам этот дом? – спросила Чарли. – И купить другой, по нашему вкусу?

Питер рассмеялся:

– Что ты говоришь, Чарли, ведь это теперь и есть наш дом. Твой, мой и Дженни. Если мы отсюда уедем, деньги от продажи достанутся Фонду.

– Ты будешь хорошо зарабатывать как председатель правления.

Он вздрогнул и отвел взгляд. Чарли наблюдала, как Питер медленно осматривал комнату: камин, высокие, до самого потолка, книжные полки, большой старинный глобус – и наконец остановил взгляд на огромном письменном столе из вишневого дерева с замысловатыми бронзовыми ручками и покрытым кожей верхом.

– Это был стол отца, – сказал он задумчиво.

Чарли хотелось его утешить, и в то же время она чуть не застонала от сдерживаемого возмущения.

– Мне так и кажется, что он сидит сейчас за столом. Как бы отец ни был занят, он всегда находил время почитать мне вслух. И Джону тоже. Я не хочу отсюда уезжать.

Чарли охватило чувство безысходности.

– Мне ведь скоро сорок, Чарли. Мне сорок лет, и у меня нет родителей. Я сирота.

Чарли постаралась подавить возрастающее раздражение. Это она имела право рассчитывать на жалость. Это с ней, а не с ним плохо поступила Элизабет. С ней, а не с Питером.

– У тебя есть семья, Питер. У тебя есть я и Дженни.

И почему всегда получалось так, что именно он требовал внимания? Почему его нужды всегда оказывались на первом месте? Разве только он один имел право грустить или радоваться? Почему все мужчины такие эгоисты?

– Моя семья всегда жила здесь, – продолжал он. – В этом доме я родился. – Питер опустил голову. – Ты жалеешь о том, что вышла за меня замуж?

Чарли посмотрела вниз на ковер, затем подняла глаза на Питера. Она вспомнила годы, проведенные в колледже, полные надежд, горячих ожиданий и первой любви. Затем она вспомнила свою мать и ее бесконечную борьбу с нищетой. И еще она подумала о том, что ее жизнь могла бы сложиться куда хуже.

– Нет, Питер, я не жалею, что вышла за тебя замуж.

Она погладила бархат дивана и заметила, как сильно он вытерся. Наверное, пришло время сменить мебель в этой комнате, да и отремонтировать или переделать всю эту старую гробницу, покинутую своей владычицей. Возможно, ей следует жить как прежде, надеясь, что теперь, когда умерла Элизабет, жизнь улучшится.

Но тут Чарли вспомнила о Дженни, как она стояла у окна и смотрела во двор. О том, что на ней лежит обязанность устроить жизнь дочери наилучшим образом.

– Я не столько беспокоюсь о себе, сколько о Дженни, – сказала Чарли.

– Мама никогда не представляла, как много значит для нас Дженни. Особенно после... – Он откашлялся, так и не закончив фразу. – Но все-таки она оставила ей Фаберже.

– Небольшой пустячок.

Чарли и сама удивилась, сколько яда было в ее голосе.

– Трудно назвать пустячком предмет, стоящий несколько сотен тысяч долларов.

Чарли расхохоталась:

– Перестань, Питер. Одно только ожерелье твоей матери из бриллиантов и сапфиров стоит дороже любого такого яйца.

Она поднялась и подошла к окну, туда, где раньше стояла Дженни. Чарли попробовала погасить свой гнев.

– К тому же, – добавила она и махнула рукой, – дело совсем не в деньгах, а в том, что Элизабет так никогда и не приняла Дженни. Даже после своей смерти.

Питер подошел к ней сзади и положил руки ей на плечи.

– Я уверен, мама учла, что Дженни будет моей наследницей. Все заработанные деньги в конце концов достанутся ей. Так же как и дом.

Чарли продолжала смотреть в окно. Дженни, опустив голову, медленным шагом пересекала лужайку; она направлялась к конюшне.

– Попробуй объяснить это четырнадцатилетнему подростку, когда бабушка только что ранила ее в самое сердце.

Питер убрал руки с ее плеч.

– Проклятие, Чарли! Ты ведешь себя как избалованный ребенок. И это после всего того, что мать для тебя сделала...

Он ударил ладонью по столу, и Чарли показалось, будто он дал ей пощечину.

– Боже мой, Чарли, прости меня. Это было глупое замечание.

Чарли крепко обхватила себя руками. Она смотрела на мужа и молчала.

– Я не знаю, как это у меня выскочило.

Наконец она взяла его за руку.

– Ты сказал это потому, что веришь в свои слова.

Питер покачал головой. В его глазах стояли слезы.

Чарли вспомнила их первую ночь здесь, в особняке. Тогда она тоже видела слезы в глазах Питера: его мать чуть их не выгнала. Вот почему Чарли так старалась, вот почему ходила на симфонические концерты, в музеи и на балет. Ей казалось, что таким образом она угодит Элизабет и заставит ее примириться с ней, а Питер поймет, как ему повезло, что он женился на ней. Прошло несколько лет, прежде чем Чарли поняла, что Элизабет считала это пустым времяпрепровождением, так как главным для нее был бизнес. И вместо того, чтобы сблизить их, усилия Чарли еще больше углубляли разделявшую их пропасть. Ирония заключалась в том, что задолго до того, как в ее жизнь вошел Питер, Чарли сама хотела заниматься бизнесом, но Элизабет посмеялась над ней. Чарли рассталась с мечтой о карьере, а постоянная занятость и бешеный ритм жизни стали для нее своего рода убежищем, способом убить время, поводом выбраться из особняка на волю, избавиться от пристальной опеки ревнительницы матриархата. Она надеялась, что когда-нибудь завоюет одобрение и уважение Элизабет, и не отступала от цели.

– Твоя мать не виновата, что была такой, – сказала Чарли и вытерла слезу со щеки мужа. – И я тоже. Все мы стараемся перебороть свою натуру. Это все, что мы можем сделать.

Питер закинул назад голову, словно не давая вылиться новым слезам.

– Не знаю, как бы я справился без ее поддержки.

Чарли почувствовала боль в сердце. Пятнадцать лет совместной жизни связывали ее с Питером. Интересно, любовь или ссоры упрочили их брачные узы?

– Ты справишься, Питер, – убежденно произнесла она. – А теперь пойду поищу Дженни. Вряд ли она понимает события так, как мы с тобой.

Питер остался стоять у окна, а Чарли, выходя из комнаты, мучилась вопросом, сумеет ли Питер или кто-либо другой из них справляться с делами без Элизабет Хобарт.

Резкий запах навоза и сена ударил в нос Чарли, когда она вошла в конюшню. Стараясь не дышать, она быстро прошла мимо стойл, заглядывая в каждое в поисках Дженни. Чарли знала, что девочка где-то здесь, с самого раннего возраста она лучше ладила с животными, чем с людьми.

У стойла с надписью «Колокольчик» Чарли остановилась. Дженни находилась внутри, сено прилипло к ее коричневому шелковому платью, а сама она прижалась нежной белой щекой к шее царственно прекрасного жеребца. Она что-то нашептывала ему, но Чарли не разбирала слов.

Отчего ее дочь стала такой мрачной и когда это случилось? Когда печальное темное облако закрыло для нее радостное сияние детства? И самое плохое, отчего Чарли так долго этого не замечала?

– Милая, у тебя все в порядке?

Шепот прекратился. Дженни отбросила назад длинные темные волосы и ниже склонила голову. Она принялась чистить лошадь.

– Я чувствую себя отлично, мама. Я просто решила почистить Колокольчика.

Чарли сделала шаг внутрь стойла.

– В шелковом платье?

Дженни продолжала чистить лошадь.

Чарли протянула к ней руку.

– Милая...

Ей пришлось остановиться, так как Дженни начала чистить другой бок лошади.

– Со всеми этими похоронными делами я совсем забросила лошадей, – сказала Дженни очень отчетливо и не глядя на Чарли.

– Но для этого у нас есть конюхи. Это их обязанность ухаживать за лошадьми.

Дженни молчала. Было слышно только мягкое равномерное движение скребницы.

– Я подумала, не расстроило ли тебя завещание бабушки, – заметила Чарли.

Дженни прекратила работу.

– Почему? Потому что Даррин получил коттедж в Хэмптоне? Я там почти не бывала, мама. Ты ведь помнишь, что летом я гощу у тети Тесс?

– Я имела в виду драгоценности. То, что она оставила их Пэтси.

– Кому нужны драгоценности? Тесс считает, что покупать драгоценности – это все равно, что выбрасывать деньги на ветер, поскольку они доставляют удовольствие не тебе, а тем, кто на тебя смотрит. – Она продолжала равномерные движения. – К тому же я получила яйцо. По крайней мере я сама могу им любоваться. Сама получать удовольствие.

Чарли не понимала, шутит Дженни или говорит серьезно. Неужели Тесс действительно так думает? Она представила свою давнюю подругу, всегда облаченную в длинные юбки и шали, с прямыми незавитыми волосами и чисто вымытым лицом без следов косметики. Да, это очень похоже на Тесс, именно так она и может сказать. В этом было что-то смешное, поскольку, не в пример Чарли, Тесс была достаточно богата, чтобы позволить себе любые драгоценности.

Лошадь фыркнула. Дженни опустила руку в карман шелкового платья ценой в четыреста долларов и вытащила оттуда яблоко. Она сунула его в рот жеребцу, прямо между его крупными зубами.

– Я могу сегодня выбрать себе яйцо? – спросила Дженни. – А могу я взять его с собой, чтобы показать Тесс?

Чарли представила себе, как чемодан Дженни бросают в багажное отделение рейсового автобуса.

– Пожалуй, это несколько опасно.

Дженни перешла в угол стойла и принялась ворошить подстилку.

– Я буду очень осторожна с ним, мама.

Чарли покачала головой:

– Нет, Дженни. Это слишком ценная вещь.

– Как все устроено по-идиотски. Эти яйца хранятся в горке в гостиной. Никто на них даже не взглянет. Никто от них не получает удовольствия.

Она стояла спиной к Чарли, продолжая работать.

– Нет, Дженни. Я была бы очень тебе благодарна, если бы ты сейчас вернулась в дом. Иначе ты окончательно испортишь платье.

Дженни снова непокорно отбросила назад волосы.

– Что мы будем делать вечером? Может, возьмем напрокат какой-нибудь фильм? Или еще что-нибудь?

Чарли на секунду закрыла глаза. Сколько она ни старалась, она никак не могла устроить жизнь Дженни так, чтобы та осталась довольна.

– Только не сегодня, – ответила она. – Вечером мы с отцом идем на коктейль.

Дженни промолчала, но Чарли заметила, что ее бледные щеки слегка покраснели.

– Это не просто коктейль, – продолжала Чарли, понимая, как неубедительно и надуманно звучат ее оправдания. – Это деловая встреча. Будут представители фирмы из Китая.

Дженни положила на место скребницу.

– Мне еще надо уложить чемодан, – сказала она. – Автобус отправляется в семь утра.

– Мы будем без тебя скучать.

– Понятно.

Дженни быстро вышла из стойла и направилась к дверям конюшни.

Чарли осталась в стойле. Лошадь толкала ее в бок. Она погладила жеребца по голове.

– Что же нам с ней делать, Колокольчик? – шепотом спросила она.

Чарли гладила шелковистую гриву и думала о том, как любовно и нежно Дженни заботится о лошади. И вдруг она поняла, что Дженни, совсем как яйцо Фаберже, которое она только что унаследовала, была не только прекрасной, но и очень хрупкой. Чарли задумалась над вопросом, согласится ли Дженни через пару лет поступить в Смитовский колледж. Если согласится, то Чарли запретит ей жить у Тесс. Потому что, нравится это дочери или нет, богемная жизнь, которую вела Тесс, совсем не соответствовала генам Дженни.

Чарли медленно вышла из конюшни. Она продолжала размышлять о Дженни. Потом подумала о Марине. И сделала вывод, что, возможно, некоторые вещи, которые она считала правильными много лет назад, на деле оказались большой и серьезной ошибкой.