"Тайные судьбы" - читать интересную книгу автора (Стоун Джин)

Глава 11

Осень, 1979 год.

Тесс поставила вазу на подоконник своей комнаты в Моррис-хаусе и отошла в сторону, чтобы полюбоваться ею. В лучах осеннего солнца вспыхнули золотые искорки внутри изумрудного стекла; в мягких изгибах вазы было нечто чувственно женское. Ваза была вершиной ее мастерства, доказательством, что она не напрасно провела год в Италии, что она нашла свое место и свое будущее в мире художественного стекла. Отец пусть занимается своими кистями и красками, рисуя акварели, для нее же стекло стало самым любимым материалом, в него она вкладывала всю душу.

Тесс села на край кровати и с неохотой принялась изучать расписание занятий на последний год в колледже. Тесс не хотела возвращаться в колледж, она хотела остаться в Италии, чтобы совершенствоваться в своем искусстве и быть рядом с Джорджино. Но родители настояли, чтобы она завершила свое образование в Штатах. И самое худшее, Джорджино намекнул, что ей пора уезжать.

– Другие ученики ждут своей очереди, – сказал он ей как-то ночью, когда они лежали на узкой кровати в ее комнате в молодежном общежитии.

Джорджино гладил ее полные бедра, целовал гладкие нежные груди. И Тесс была благодарна судьбе за то, что впервые в жизни кто-то ее оценил, впервые в жизни кто-то откликнулся на ее любовь.

«Еще один год, – подумала она. – Еще каких-нибудь девять месяцев, и я свободна». Она не знала, куда пойдет учиться после колледжа. Не знала, вернется ли в Италию, возможно, ей лучше на расстоянии хранить теплые воспоминания о Джорджино в своем сердце. Наверное, не стоит искушать судьбу.

Но одно Тесс знала совершенно определенно: она будет стеклодувом. Она снова взглянула на зеленую вазу и почувствовала, как в ее душе загорелся пока еще слабый огонек надежды, согревая ее своим теплом. Наконец-то в ее жизни появилось нечто недоступное ни Марине, ни Чарли. Нечто принадлежавшее ей одной, что они не могли у нее отнять.

Тесс закрыла глаза. Она останется в Смитовском колледже, она сделает все, чтобы отец гордился ею, а мать была счастлива. Она выполнит свой долг перед ними и получит диплом, а потом сама будет распоряжаться своей жизнью.

Но сначала она должна сделать аборт.

– Да, я тебя сюда привела, но это не значит, что я полностью одобряю твое решение, – сказала Делл, когда они с Тесс сидели в комнате ожидания в клинике.

Тесс смотрела на доску объявлений, на приколотые кнопками листочки бумаги со словами в основном на испанском языке.

– Я знаю, что ты не одобряешь мое решение, – тихо сказала Тесс. – Я сама его не одобряю. Поверь мне, Делл, я бы очень хотела сохранить ребенка.

– Что же тебе мешает?

– А то, о чем я тебе уже говорила. Моя мать.

– Помню, – кивнула Делл – Но это твое тело. Это твоя жизнь. И это твой ребенок.

Тесс почувствовала комок в горле.

– Я только хочу, чтобы ты правильно все решила, – повторила Делл.

Тесс представила себе мать, столь уважаемую в Сан-Франциско и гордую своей незапятнанной репутацией; мать, которая возлагала на дочь большие, часто неоправданные надежды. Как она будет потрясена, если узнает, что Тесс беременна от итальянского жиголо. Какое унижение, какой позор. Достаточно того, что Тесс разбила мечту матери о браке с Питером Хобартом. Нет, она не может нанести ей такой удар.

– Я уверена в правильности своего решения, – ответила Тесс. – Так будет лучше.

Они замолчали. За стеклянной перегородкой трещала пишущая машинка.

– Мое медицинское образование позволяет мне работать акушеркой, – сказала Делл. – Я умею принимать роды, но не могу избавлять от младенцев. Хотя я понимаю, что в этом иногда возникает необходимость. И что иногда не хочется, чтобы об этом знали твои друзья.

– Но ведь ты мой друг, Делл.

– Да, я твой друг, – подтвердила Делл.

– Спасибо, что не расскажешь матери.

– Я уже говорила, что мы с твоей матерью разные люди. Но я ее хорошо помню и согласна, что такая новость убьет ее. Думаю, ты этого не хочешь.

– Конечно, не хочу, – подтвердила Тесс. – И я этого не допущу. Во всяком случае, я благодарна, что ты пришла сюда со мной.

Тесс попыталась подавить неприятное чувство в желудке. Ей хотелось, чтобы ожидание быстрее кончилось. Чтобы секретарша прекратила печатать, открыла дверь в стеклянной перегородке и пригласила ее внутрь. Она хотела не думать о младенце внутри себя, о темных волосах и глазах, которые у него наверняка будут, о том, девочка это или мальчик. Она хотела не думать о том, какое лицо будет у матери, если она все узнает. Она хотела прекратить сомневаться, правильно ли поступает. Тесс с силой сжала холодные влажные руки и снова повернулась к Делл:

– Ты когда-нибудь хотела иметь детей?

Делл молчала. Словно в раздумье, она на мгновение закрыла глаза.

– Пожалуй, не хотела, – наконец ответила Делл. – Это одна из причин, по которой меня оставил муж.

Тесс выпрямилась.

– Муж? Я не знала, что ты была замужем.

– Семнадцать лет, – кивнула головой Делл.

– Господи. Кто бы мог...

– Ты хочешь сказать, кто бы мог подумать? – Легкая улыбка появилась на круглом лице Делл и тут же исчезла. – Его звали Уолтер. Он был преподавателем в Смитовском колледже. Он любил меня. Потом он от меня ушел.

– Но почему...

– Он ушел от меня к двадцатитрехлетней. Страшной, как тысяча грехов, но влюбленной в него по уши.

– Ты его любила?

– Да. Очень сильно.

– Боже мой, Делл, я тебе сочувствую.

– Жизнь идет своим чередом, – отозвалась Делл.

Как раз в этот момент наконец открылась внутренняя дверь.

– Прошу вас, мисс Ричардс, – позвала секретарша.

Тесс вопросительно посмотрела на нее.

– Доктор вас ждет.

Тесс глубоко вздохнула и пошла к двери, надеясь, что у нее хватит сил, чтобы жить потом нормальной жизнью. Уже без ребенка, жизнь которого вот-вот закончится.

– Ты прекрасно выглядишь, Тесс! – воскликнула Чарли, увидев Тесс за ужином в столовой на следующий день, и крепко обняла ее.

Тесс высвободилась из ее объятий; она заметила сморщенный шрам у Чарли на лбу и быстро отвела глаза. Тесс прижала ладонь к животу и окинула взглядом столовую.

– Я что-то не вижу Марины. Она уже приехала?

– Да. Она покупает книги в магазине.

Чарли показала Тесс на стул рядом.

– Я не могу дождаться, когда ты расскажешь об Италии. Ну и конечно, о Джорджино.

Тесс секунду колебалась, но потом решила отбросить в сторону глупости. Следующие девять месяцев они с Чарли будут соседями. Пришло время похоронить мечты о Питере Хобарте вместе с тем крошечным зародышем, который выскоблили из ее чрева. Пришло время забыть о прошлом. Она села рядом с Чарли на предложенный стул.

– Ты не можешь себе вообразить, что за удивительная страна Италия. Ну а Джорджино выше всяческих похвал.

– Расскажи мне все подробно, – попросила Чарли и наклонилась к ней. – Мы не виделись целый год, и я хочу знать все. Твои письма были очень короткими.

– Некоторые детали слишком личные, чтобы о них рассказывать, – улыбнулась Тесс.

Чарли похлопала ее по руке.

– Не пытайся отвертеться!

Тесс чувствовала, что она должна спросить Чарли о Питере. Она часто думала о них – о нем – в Италии. Ей хотелось уверить себя, что после романа с Джорджино образ Питера поблек, стал серым, скучным. Она вспомнила о вазе на подоконнике. Ее вазе, воплощении ее души в искусстве. Тесс также напомнила себе, что больше не нуждается в Питере Хобарте, Чарли О’Брайан или еще в ком-нибудь. Теперь у нее есть она сама, и этого вполне достаточно, что бы там ни думали о ней другие.

– Ты написала в своем последнем письме, что по-прежнему встречаешься с Питером, – наконец решилась Тесс.

Чарли удивленно моргнула.

– Да. Он сейчас в аспирантуре в Гарварде. Это его последний год.

Тесс кивнула. Значит, в Гарварде. Наверное, в интересах бизнеса. Тесс улыбнулась, подумав, как все это скучно. Студентка-официантка поставила перед ними тарелки с курицей и спагетти.

– Что-нибудь планируете?

– Возможно, – ответила Чарли.

Несмотря на решимость все забыть, Тесс ощутила неприятную тяжесть в животе, где теперь было пусто, а еще вчера теплилась слабая жизнь. Чарли и Питер поженятся. Чарли станет миссис Питер Хобарт. Чарли, а не она, Тесс. Тесс взяла вилку и принялась накручивать на нее спагетти, стараясь не думать о матери.

– Что, опять курица? – раздался в столовой голос Марины, который нельзя было спутать ни с каким другим.

Тесс обрадовалась, что появление Марины прервало их с Чарли разговор. Она встала и обняла маленькую принцессу, надеясь, что Чарли не заметит, как сердечно она ее встречает, совсем не так, как встретила Чарли, и одновременно желая, чтобы это не ускользнуло от ее внимания.

– Боже мой, ваше высочество, – рассмеялась Тесс. – Как я рада вас видеть.

– А я вас, – шутливо присела Марина. – Вы не представляете, какое это счастье вновь оказаться в стране самых здравомыслящих людей на свете.

Тесс опять села, и Марина заняла стул рядом с ней. Тесс внезапно осенило, что она сидит между Чарли и Мариной, как чертополох между двумя розами.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что Лондон – город безумцев? – пошутила Тесс.

Марина привычным жестом отбросила назад волосы.

– Лондон как Лондон. Дождливый, туманный и очень опрятный. Я занималась, а Николас всюду меня сопровождал. Я чуть не лезла на стену от тоски.

Чарли подняла стакан с водой.

– Давайте выпьем за твое возвращение в бурный Нортгемптон. И за твое, Тесс. Я без вас очень скучала.

Тесс показалось, что в глазах Чарли блеснули слезы. Уж не завидует ли Чарли тому, что они видели новые страны, а она торчала здесь безвыездно целый год? Но тут Тесс вспомнила о Питере. Интересно, кто кому должен завидовать?

Тесс ковыряла вилкой вялые переваренные спагетти. Неплохо было бы здешним поварам поучиться в Италии.

– В последний раз я видела тебя, когда ты собиралась ехать на свадьбу сестры.

– Не напоминайте мне об этом, – простонала Марина. – Она уже беременна. Слава Богу, я не буду там на крестинах в следующем месяце.

«Она беременна». Слова повисли в воздухе и растаяли. «У меня это было вчера, а сегодня...» – подумала Тесс.

– Ты с тех пор не была в Новокии? – спросила Тесс.

– Нет, – покачала головой Марина и посмотрела на тарелку, которую поставила перед ней официантка. – Хотя я слышала, что мой друг Виктор замышляет там беспорядки.

– Какие беспорядки? – заинтересовалась Чарли.

Тесс про себя от души пожелала, чтобы Чарли замолчала. Ей нравилось быть вместе с Мариной, но ей не нравилось общество Чарли. К тому же Тесс никак не могла избавиться от тяжелой, злой обиды. Она предполагала, что одного года в Италии, вдали от Нортгемптона, будет достаточно, чтобы залечить рану. Но встреча с Чарли вновь разбудила боль. Она испытывала неприязнь к подруге, у которой есть возлюбленный и которой никогда не придется делать аборт.

Марина взяла с тарелки куриную ногу, внимательно осмотрела ее и положила обратно.

– Предательство – это самое тяжелое преступление из всех, – сказала она.

Все замолчали. Тесс смущенно задвигалась на стуле. Никто из них не хотел говорить о Викторе и напоминать Марине о прошлых переживаниях. Тесс особенно не желала слышать слово «предательство».

– Кстати, я вам говорила, что мои родители целый год пробыли в Сингапуре? – объявила Тесс, откусывая кусок курицы.

Тесс знала, что это сообщение прежде всего заинтересует Чарли. В конце концов, родители работали в Сингапуре на мать Питера, но почему-то Тесс не могла избавиться от желания исключить Чарли из разговора, делая вид, что ее не существует. Тесс понимала, что разговор о дальних незнакомых странах автоматически обрекает Чарли на молчание, потому что ей нечего сказать. Скорее всего родители Чарли никогда не отъезжали от своего дома дальше гор Поконо, и то подобная поездка на отдых была целым событием. Если, конечно, не считать приезда в Нортгемптон матери Чарли, когда ее дочь была в больнице. Тесс с трудом проглотила кусок курицы и запила его большим глотком воды. Если она будет испытывать такие страдания, то, пожалуй, не дотянет до конца курса.

Через пару недель жизнь вошла в свое обычное русло. И все-таки что-то изменилось. Чарли проводила все субботы и воскресенья с Питером. Марина целиком погрузилась в учебу и, казалось, была вполне довольна этим. Правда, как-то раз она вызвала Тесс из комнаты и шепотом сообщила ей, что Алексис родила сына, или, как Марина его называла, несчастного принца. Что же касалось Тесс, то она находила утешение в одиночестве. Она особенно чувствовала обретенную свободу, работая в стеклодувной мастерской при Масуниверситете, где забывала о своих проблемах и отгоняла по мере возможности мучительные воспоминания об аборте. Уже не столь тесные, как прежде, узы дружбы связывали трех молодых женщин, и Тесс это нравилось, потому что чем реже она видела уродливый шрам на лбу Чарли, тем лучше.

Однажды в субботу Тесс на автобусе возвращалась в Нортгемптон и, не теряя зря времени, набрасывала эскиз вазы. Ваза будет синей, кобальтовой с белым, и она подарит ее родителям на Рождество. Ваза предназначалась для их музыкальной комнаты, где она будет прекрасно смотреться у большого окна с видом на залив Сан-Франциско. Тесс мало рассказывала родителям о своих успехах, полагая, что лучшим доказательством прогресса будут плоды ее труда. Возможно, тогда мать одобрит ее выбор. Возможно, она смирится с тем, что Питер Хобарт никогда не женится на ее дочери.

С остановки автобуса Тесс, нагруженная эскизным альбомом и чемоданчиком с инструментами, медленным шагом направилась к общежитию. Воздух был полон холодного дыхания осени; приближался День отдыха, но Тесс, как почти всех старшекурсников, это мало интересовало.

Она как раз подходила к общежитию, когда две полицейские машины остановились у тротуара. Их синие мигалки были выключены, сирены молчали. Одна машина принадлежала полиции штата, другая городской полиции Нортгемптона.

Тесс ускорила шаг, решив, что с кем-то что-то случилось. Сначала она подумала, а не попала ли Чарли снова в какую-нибудь беду, но тут же отвергла эту мысль, догадавшись, что принимает желаемое за действительное, и устыдившись своей низости.

Она быстро поднялась по ступенькам и вошла на веранду. Нигде не было видно ни полицейских, ни других представителей закона. Но когда Тесс отворила дверь и вошла в холл, она сразу увидела двух полицейских из полиции штата и знакомого городского полицейского рыжего Джо Лайонса, племянника Делл, придерживающегося правых взглядов.

– Марина? – вопросительно позвала Тесс и подошла к группе людей.

Все замолчали. Марина посмотрела на Тесс.

– Тесс, – сказала она.

– Марина, что случилось?

Тесс переводила взгляд с одного лица на другое. Все продолжали молчать. Наконец Марина приблизилась к Тесс и положила ей руку на плечо.

– Боюсь, у нас для тебя плохие новости, – тихо сказала она.

– Это Чарли? Что-нибудь случилось с Чарли?

Она очень надеялась, что ее вопрос не откроет всем ее тайного желания.

Но Марина покачала головой.

– Нет, Тесс, – сказала она, и ее голос звучал более хрипло, чем обычно, а акцент усилился. – С Чарли все в порядке. Давай присядем.

Марина повела ее к жесткому дивану, стоявшему у стены.

– Зачем? – спросила Тесс.

Зачем Марина хочет усадить ее на диван?

Они сели, и Марина взяла ее за руку.

– Как я тебе сочувствую, Тесс, – сказала принцесса и обняла подругу.

Тесс высвободилась из объятий.

– Господи, неужели никто не скажет мне, что случилось?

Марина вздохнула и посмотрела на полицейских. Джо Лайонс выступил вперед.

– Случилась авария, – начал полицейский Лайонс.

Какая авария и какое она имеет к ней отношение?

– Разбился самолет, – продолжал Джо.

Страшное предчувствие охватило Тесс.

– В Сан-Франциско.

В Сан-Франциско? Тесс хотела что-то сказать. Спросить. Но слова не складывались в фразы.

Джо Лайонс крутил в руках фуражку.

– Это ваши родители, Тесс. Они погибли.

Тесс секунду смотрела на Джо. Потом на альбом в своих руках. Непонятно зачем, она стала загибать кончики страниц. Снова посмотрела на Джо. Марина опять взяла ее за руку.

– Самолет летел из Сингапура, – объяснял Джо, все так же терзая фуражку. – Он проскочил посадочную полосу и упал в залив. – Джо вытер лоб. – Считают, это произошло по вине пилота.

Джо произнес последние слова так, словно сам был виновником катастрофы.

Тесс услышала, как за ее спиной открылась входная дверь. Она продолжала смотреть на впившиеся в фуражку пальцы Джо Лайонса.

– Что тут происходит?

Тесс узнала голос Делл. Она хотела повернуться к ней, но, словно загипнотизированная, смотрела на пальцы Джо, мявшие фуражку, надеясь, что некое волшебство изменит ход событий и Джо возьмет обратно свои слова.

– Мне позвонили, чтобы я приехала в Моррис-хаус, – сказала Делл; Тесс почувствовала, что она обращается к Джо. – Что случилось?

Тесс наконец оторвала взгляд от фуражки Джо и его пальцев. Она повернулась к Делл, прижимая к груди альбом.

– Ничего особенного, – сказала она спокойно. – Кажется, мои родители погибли.

Тесс медленно направилась к лестнице наверх, но Делл схватила ее за локоть.

– Тесс, – позвала она.

Тесс остановилась. Она смотрела на лестницу, на деревянные ступеньки, по которым столько раз взбегала за прошедшие годы. Лестница вдруг показалась ей крутой и непреодолимой.

– Тесс, – снова позвала Делл, и Тесс почувствовала, как ее обняли. – Боже мой, что случилось?

Дрожь началась где-то в ногах и поднималась все выше, пока не дошла до сердца. Тесс швырнула на пол альбом и зарыдала.

Глухо звучала органная музыка. Тесс сидела на стуле с высокой спинкой в похоронном бюро «Золотые ворота» и смотрела в пол. Она не знала, почему дала согласие поскорее завершить все дела, связанные с похоронами, в том числе поторопиться с заупокойной службой. «Заканчивай все побыстрее и возвращайся к нормальной жизни», – так посоветовали ей Грейсоны и Аршамбо. «Что они могут понимать? – рассуждала сама с собой Тесс, изучая фиолетового цвета ковер под ногами и стараясь не замечать удушающего аромата лилий и роз. – Грейсоны и Аршамбо провожают всего лишь друзей, а не родственников; партнеров по бриджу и утренним пробежкам, тех, кто больше не пригласит их на обед по случаю Дня благодарения».

Тесс не прислушивалась к словам священника. Он не был знаком с ее родителями и ничего о них не знал. Он не знал, что они завещали кремировать их, а прах развеять над Тихим океаном. Но останки не были найдены, и по иронии судьбы океан поглотил их тела, а не пепел. Так или иначе, Тихий океан стал для них могилой.

Тесс посмотрела на свои ноги в туфлях без каблуков, носки которых высовывались из-под длинной черной юбки. Девушке вдруг пришло в голову, что больше нет необходимости одеваться по вкусу матери или пользоваться косметикой, которую она ей выбирала. Больше никогда ей не придется угождать матери. Или отцу. Или кому-то еще. Не осталось никого, кому надо было бы угождать. Тихий вопль, а скорее стон, вырвался из ее груди, и она торопливо прикрыла рот ладонью, надеясь, что его никто не услышал.

Рука легла ей на колено. Рука Делл – подруги матери тех далеких лет, женщины, которая стала другом Тесс. Делл согласилась взять у Марины деньги, чтобы пересечь страну от побережья до побережья и принять участие в похоронах. Марина и Чарли тоже хотели приехать, но Тесс им запретила. Она не нуждалась во внимании принцессы и ее телохранителя. И еще она не хотела присутствия Чарли. Она боялась, что вместе с Чарли появится и Питер. А если приехала бы только Чарли, невыносимо было бы видеть ее в одной комнате с матерью Питера, женщиной, которая никогда не станет свекровью Тесс, о чем Салли Ричардс уже никогда не узнает.

«Элизабет Хобарт, – подумала Тесс и заставила себя поднять голову и взглянуть на мать Питера, – все-таки у нее хватило порядочности приехать на похороны».

Тесс закрыла глаза, сжала руку Делл и постаралась забыть о том, что, если бы не безграничная жадность Элизабет Хобарт, не ее погоня за деньгами и властью, родители были бы живы.

Наконец служба кончилась.

Серебряные подносы с крошечными пирожными и печеньем, тонкие фарфоровые чашки с чаем были расставлены на столе в гостиной похоронного бюро. Тесс не хотела туда идти. А куда ей было идти? Домой? Она стояла, почти прижавшись к стене, и смотрела на стол с угощением, как будто могла найти там ответы на свои вопросы. Грейсоны, Аршамбо и другие, сбившись в небольшие группки, о чем-то говорили, но до Тесс долетали лишь отдельные слова.

– Я сейчас принесу тебе чаю, – сказала Делл и через толпу пошла к столу.

Тесс хотела встать и удержать ее, но не успела. Она хотела крикнуть ей: «Не оставляй меня одну!» Она хотела всю жизнь держаться за Делл, чтобы черпать у нее силы и поддержку. Тесс смотрела на ее фигуру в длинном черном платье и черную с проседью косу на спине, но от усталости не могла произнести ни слова.

Вдруг она почувствовала руку на своем плече.

– Милая, милая Тесс, – услышала она женский голос. – Я даже не знаю, как тебя утешить.

Тесс моргнула и посмотрела в прищуренные глаза Элизабет Хобарт.

– В какой-то мере я чувствую себя виноватой, – продолжал тот же голос. – Если бы они не поехали в Сингапур...

Конец фразы потонул в негромком однообразном гуле толпы. Тесс наблюдала за движением тонких губ женщины, за тем, как открывается и закрывается ее рот, снова открывается и снова закрывается... Она разглядывала ее лицо под идеально наложенным макияжем, ее аккуратно завитые короткие седые волосы, небольшие жемчужины в мочках ушей. Интересно, эти серьги она надевает на похороны всех своих служащих? Своих рабов. Интересно, скольких из них Элизабет Хобарт загнала в могилу?

– Может быть, я сегодня пришлю за ними своего шофера? – предложила Элизабет Хобарт.

Тесс непонимающе моргнула. Внезапно рядом появилась Делл с чашкой чая для нее.

– О чем вы спрашиваете? – обратилась она к женщине.

Элизабет не спеша отпила из своей чашки. Интересно, оставляют ли ее губы красные следы на фарфоре?

– Мне нужны документы. Документы текстильной компании «Хобарт». Они мне понадобятся в Нью-Йорке.

Делл кивнула.

Тесс старалась крепче держать чашку, но она стучала о блюдце, будто под воздействием неведомой силы.

– Насколько мне известно, Джозеф хранил конфиденциальные бумаги у себя дома, а не на работе. Вы должны их найти до моего отъезда в Нью-Йорк.

«Мы должны их найти. А кто найдет для меня тела родителей на дне залива Сан-Франциско?»

– Документы касаются весьма деликатных переговоров.

Делл снова кивнула.

– Тесс, ты не знаешь, где твой отец держал эти документы?

Тесс смотрела на нее невидящим взглядом.

– Возможно, мы найдем для вас документы. Возможно, нет, – сухо произнесла Делл.

– Я позвоню вам, прежде чем посылать шофера, – сказала Элизабет и направилась к столу, чтобы поставить чашку, откуда, не глядя по сторонам и прямо держа голову, проследовала к двери.

– Страшно подумать, – шепнула Делл, – что она могла быть твоей свекровью.

– Она будет свекровью Чарли.

Тесс смотрела на дверь, за которой скрылась Элизабет Хобарт, оставив после себя незримое ощущение власти.

– Я как-то не думала, что тебя заботит благополучие Чарли, – заметила Делл.

Тесс представила себе Чарли, как она лежала на больничной кровати, недвижимая, невидящая и равнодушная ко всему вокруг. Все равно что мертвая. Такая же мертвая, как родители на дне океана. Чарли могла умереть, и виновата в этом была бы Тесс.

Тесс поставила свою чашку на стол рядом с чашкой Элизабет Хобарт.

– Чарли моя подруга, – сказала она.

– Чарли прекрасно со всем справится, – отозвалась Делл. – Она лишена твоей чувствительности.

Чувствительности? Тесс подумала, много ли чувствительности было в ее недавних поступках, и слезы навернулись у нее на глаза. Она не боялась, что их заметят, потому что они были понятным выражением горя. Но Тесс знала, что те слезы еще впереди. Сейчас она оплакивала своего ребенка, который уже никогда не родится, хотя для аборта теперь не было причин. Она хотела повернуться к Делл и рассказать ей о причине своих слез, но тут к ней подошла группа людей, и момент был потерян. Тесс вновь поглубже спрятала свою вину и пожала еще одну вялую влажную руку.

Тесс смутно помнила свое возвращение, на самолете до Хартфорда, а потом до Нортгемптона на автобусе по дороге номер 91. Она равнодушно смотрела в окно на небоскребы Спрингфилда, на медленно текущую реку Коннектикут и новую торговую улицу в Холиоке. Делл вернулась в Нортгемптон через два дня после заупокойной службы, взяв с Тесс обещание, что она возложит все заботы о родительском имуществе на адвокатов. Великолепный особняк был выставлен на продажу. Тесс оставила себе только несколько личных вещей родителей как напоминание, что они когда-то жили на земле: акварель отца с изображением церкви Хелен Хиллз Хиллз в Нортгемптоне, где они венчались с матерью, и брошь, некогда принадлежавшую бабушке Тесс, которая тоже училась в Смитовском колледже. Только несколько вещей и денежные счета, которые будут переведены на ее имя. Денег было столько, что их хватит на годы и даже, может быть, до конца жизни Тесс, если она будет разумно ими распоряжаться. Но самой Тесс некуда было деваться, кроме как возвратиться в колледж. Делл убедила ее закончить образование, а тем временем решить, как она дальше устроит свою жизнь. Тесс точно знала, что посвятит себя художественному стеклу, весь вопрос был в том, где она поселится. Где она может осесть в своем одиночестве? Где теперь будет ее дом?

Тесс всегда сожалела, что была единственным ребенком. Но, видимо, одиночество было ее уделом с момента зачатия и до сегодняшнего дня. С каждым годом она чувствовала себя все более одинокой и все более ответственной за собственную судьбу. Ей исполнился двадцать один год, и по закону она уже была взрослой. Во всяком случае, настолько взрослой, чтобы обходиться без родителей. Слишком взрослой, чтобы считать себя сиротой. И такой испуганной и беспомощной, что рассталась со своим ребенком, который теперь был бы ее семьей.

Но по крайней мере у нее оставалась Делл. Делл была ее другом.

И Марина. Удивительно, но Марина тоже стала ее другом. Однако Тесс всегда помнила, что после окончания колледжа Марина уедет в ту далекую страну, куда зовет ее долг. И еще была Чарли. Чарли, которая считала Тесс своим другом. Чарли, не подозревавшая о поступке себялюбивой и неисправимой Тесс, поступке, который мог стоить Чарли жизни.

Тесс увидела поворот на дорогу, ведущую в Нортгемптон, и подумала, пригласят ли ее Чарли и Питер на свою свадьбу и какую причину она, Тесс, выдумает для отказа.

Автобус подъехал к станции, Тесс прислонилась головой к окну и вздохнула. Она надеялась, что ей хватит сил, чтобы сойти с автобуса и добраться до общежития.

– Мисс, – позвал ее водитель. – Приехали, Нортгемптон.

Тесс с трудом поднялась и пошла по проходу. Уже спускаясь по ступенькам, она увидела в открытую дверь Марину и Чарли. Они ждали ее. Тесс споткнулась и чуть не упала.

– Что, вы не могли придумать ничего лучшего, чем вечером в пятницу ошиваться на автобусной остановке?

Марина протянула руки и заключила Тесс в крепкие объятия. За ее плечом Тесс видела Чарли, которая ждала своей очереди. Она была основательно закутана, но даже вязаный шарф, прикрывавший голову, не мог скрыть шрама, которому было уже два года. Тесс закрыла глаза и снова прижала к себе Марину, оттягивая нежелательную встречу с Чарли.

По пути домой Чарли предложила зайти купить пиццу. Тесс кивнула, и они зашагали к Мейн-стрит. Молча кивать – это было все, на что была способна Тесс, она не хотела говорить, не хотела отвечать на вопросы.

В маленькой душной пиццерии Тесс стало плохо от тесноты и шума. Она почувствовала, что у нее подгибаются колени, и ухватилась за Марину.

– Вы, девушки, идите домой, а я позабочусь о пицце, – сказал Николас и быстро подхватил Тесс под локоть. Тесс удивилась, услышав его голос. Она теперь часто забывала о присутствии телохранителя, о чем три года назад, когда за ними тенью следовал Виктор, не могла и мечтать.

На улице холодный ветер снова ударил в лицо Тесс. В Сан-Франциско было влажно, но куда теплее. Она подняла воротник пальто и наклонила голову, думая о том, холодно ли было родителям, когда они сделали свой последний вздох, и знали ли они, что он последний.

Они шли вверх по холму, и Тесс спрашивала себя, много ли здесь переменилось с тех пор, как ее мать, дебютантка Салли Спунер из семьи тех самых известных Спунеров, впервые приехала сюда. Догадывалась ли она еще до того, как встретила Джозефа Ричардса из Сан-Франциско, что когда-нибудь выйдет замуж за влиятельного человека с деньгами. Тесс грела руки в карманах и пыталась представить, как была одета ее мать тогда, в 1951 году. Обязательно белые перчатки. И нитка жемчуга на шее.

Внезапно Тесс обожгла мысль о том, как была одета мать, когда разбился самолет.

Боль возникла где-то в животе, и Тесс прижала к нему руки. Молнией вспыхнул вопрос: а что, если аборт не удался? Может, она еще беременна... Может быть...

Она вдруг вспомнила, что с тех пор у нее уже были месячные. Даже два раза.

Тесс еще сильнее прижала руки к животу. Надо надеяться, что ее не стошнит прямо на улице, на глазах у Марины и Чарли. «Чарли», – повторила она про себя и бросила тайный взгляд на бывшую подругу, похитившую у нее мужчину, за которого она собиралась замуж. Да, похитившую. Как океан похитил у нее Салли и Джозефа Ричардсов.

Тесс не могла больше сделать ни шагу. Не могла вздохнуть. Она закрыла лицо руками и опустилась на тротуар.

– Что с тобой, Тесс? – спросила Чарли, наклоняясь к ней. – Господи, Тесс, тебе плохо?

Тротуар был холодным, как лед. И очень жестким. И все же сидеть было легче, чем идти.

– Может, нам подождать здесь Николаса? – предложила Марина.

Тесс молчала.

– Нет, – ответила Чарли. – Мы сами ей поможем. Вставай, Тесс, мы уже почти дома

«Мы уже почти дома». Тесс потрясла головой.

– Как это ужасно, Тесс, – шептала Чарли и гладила ее по волосам. – Мы так тебя жалеем.

Подумать только, Чарли О’Брайан ее жалеет! Отчего бы это? Оттого, что она такая несчастная и у нее нет парня? Оттого, что теперь она сирота? А может быть, потому, что у нее прелестное личико?

Бешенство охватило Тесс. Она оттолкнула Чарли и быстро поднялась с тротуара. Это было уже не бешенство, а безумие.

– Мне не нужна твоя чертова жалость! – выкрикнула она, обращаясь к Чарли, и посмотрела на Марину: – И твоя тоже. Мне не нужна ваша чертова жалость и ваша вонючая пицца.

Она повернулась и зашагала по Грин-стрит к общежитию, а они с открытыми ртами остались стоять на тротуаре.

В общежитии Тесс решительно направилась прямо к себе в комнату. Она с грохотом закрыла дверь, заперла ее и опустила жалюзи. Она упала на постель, которую кто-то убрал в ее отсутствие. Тесс окинула взглядом комнату и поняла, что тут кто-то приложил руку. Слишком все прибрано, слишком все аккуратно. Она встала и выдвинула ящик комода. Засунула руку внутрь и выбросила наружу его содержимое, расшвыряла по комнате майки и свитера.

– Это моя вонючая комната! – заорала она, не обращаясь ни к кому в частности. – И это мое дело, как я ее содержу!

Ее взгляд остановился на картинке с пейзажем Италии. Италии, где какой-то тип использовал ее и тоже, наверное, испытывал к ней жалость. Джорджино, сладкоречивая сволочь с ласковыми руками, он пожалел американскую уродину, да и сам не остался внакладе.

– К черту тебя тоже! – закричала она, обращаясь к пейзажу, и сорвала его со стены. И почему она была такой дурой? Почему Тесс Ричардс рассчитывала на какое-то другое чувство, кроме жалости? Тесс Ричардс, девушка, у которой такое прелестное личико.

Она резко обернулась и увидела на подоконнике свою изумрудно-зеленую вазу, вазу, которая была свидетельством ее принадлежности к этому миру, свидетельством того, что в нем найдется место и для нее. Но тот маленький свет надежды, слабый огонек, горевший в ее душе, теперь потух. Его задул неожиданный порыв ветра, и осталась черная холодная пустота.

Холод. Темнота. Пустота.

Тесс бросилась к окну, схватила вазу и швырнула ее о стену. Она разбилась на множество осколков, разлетелась, как ее мечты, фонтаном зеленых и золотистых брызг.

Слезы хлынули у нее из глаз. Тесс смотрела на осколки будущего, лежащие у ее ног, бесполезные, изуродованные, мертвые. Мертвые, как ее ребенок. Мертвые, как ее отец и мать на дне океана, бесполезные, изуродованные, как она.

Тесс подняла с пола неровный осколок, завернула рукав свитера и провела острым стеклом по запястью.

Она услышала, как кто-то изо всех сил колотит в дверь. Звуки доносились издалека, как тогда голоса на похоронах. Потом послышались крики.

– Тесс! Тесс, открой эту проклятую дверь!

И снова стук.

Тесс лежала на полу, сжавшись в комок, и улыбалась. Она знала, что им до нее не добраться. Дверь заперта на замок. Она хотела повернуться на спину, но почувствовала на полу что-то теплое и липкое.

– Тесс, открой дверь!

Раздался громкий треск, и в комнату ворвались Чарли и Марина.

– Боже мой! – воскликнула Марина.

– О Господи! – подхватила Чарли и прикрыла рот рукой.

Тесс отрешенно наблюдала за ними, словно это были кадры кинофильма, словно ее подруги разыгрывали перед ней пьесу.

– Боже мой, что ты наделала! – ужаснулась Марина.

Тесс проследила за ее взглядом. «Как много крови», – мелькнуло у нее в голове.

Чарли попыталась приподнять Тесс.

– Мы должны отвезти ее в больницу, – сказала она.

– Нет, – отвергла предложение Марина, отбрасывая назад длинные черные волосы.

Тесс было знакомо это выражение на ее лице. Марина думала. Марина рассматривала разные варианты.

– Если мы отвезем ее в больницу, все узнают. Ее могут исключить из колледжа.

– Марина! – закричала Чарли. – Она перерезала себе вены! Ее надо отправить в больницу.

– Если ее исключат, ей некуда будет деваться. Мы отвезем ее к Делл, – решила Марина. – Николас нам поможет.

– Николас покупает пиццу.

– Тесс, ты можешь подняться? – спросила Марина.

Тесс смотрела на Марину. Темные глаза Марины, казалось, были еще темнее, еще больше, чем обычно. Может ли она встать? Что за вопрос, конечно. Она пока еще не инвалид.

Тесс с трудом поднялась, оттолкнув руку Чарли. У нее снова закружилась голова.

– Чарли, дай мне пару полотенец, – приказала Марина. – Мы должны остановить кровотечение.

– Милая Тесс, что же ты натворила? – сказала Марина и обняла ее за плечи.

Тесс посмотрела на Марину. «Что я натворила? Зачем спрашивать, разве и так не видно?»

Тесс не помнила, как они вывели ее из общежития, она помнила только, что Чарли поддерживала ее с одной стороны, а Марина – с другой. Они встретили Николаса на улице. Тесс подумала, как это нехорошо, что он бросил пиццу прямо на тротуар. Как это расточительно, неэкономно. Николас подхватил ее на руки, а она закрыла глаза и уткнулась носом в его мягкое пальто. Как приятно было оказаться под защитой чьих-то рук. Чувствовать себя в полной безопасности.

Тесс проснулась на незнакомой узкой кровати, под простыней и тонким одеялом, слегка пахнущими затхлостью. В комнате было холодно. Она чувствовала, как пульсирует рана на запястье. Хотела повернуться на бок, но что-то ей мешало. Тесс открыла глаза и увидела перед собой красные щеки и улыбающееся лицо тряпичной куклы.

– Она проснулась.

Голос принадлежал Чарли.

К кровати подошла Делл с озабоченным лицом.

– Слава Богу, Тесс, теперь все в порядке.

Тесс закрыла глаза. Она чувствовала прикосновение теплой руки к своему лбу.

– Это я, Делл. Девочки привезли тебя сюда.

«Девочки, я знаю, – вспомнила Тесс. – Чарли и Марина».

– Ты скоро выздоровеешь.

– Я не хочу выздоравливать, – ответила Тесс. – Я хочу умереть.

Рука гладила ее по голове.

– Ты не умрешь, – сказала Делл. – Тебе еще очень далеко до смерти.

Тесс лежала не двигаясь, желая, чтобы все поскорее ушли. Все, пожалуй, за исключением Делл.

– Они все еще здесь? – спросила Тесс, не открывая глаз.

– Чарли и Марина здесь, а Николас в соседней комнате.

– Марина пусть останется.

– А Чарли?

Тесс почувствовала, что слезы скопились у нее в уголках глаз. Она прикрыла лицо тряпичной куклой.

– Ты хочешь, чтобы я ушла? – спросила Чарли совсем рядом с постелью.

– Это моя вина, – сказала Тесс, неуверенная, что произнесла слова вслух.

– Какая вина?

Значит, она все-таки произнесла их вслух. Теперь Чарли знала. Теперь все всё знали. Не открывая глаз и прижимая к себе куклу, Тесс повернулась на бок, подальше от голосов.

– Вилли, – сказала она тихо. – Я сказала Вилли Бенсону, где тебя искать.

– О чем ты говоришь? – спросила Делл.

– Я сказала Вилли, где он может найти Чарли. Я хотела, чтобы он ее попугал. Я была на нее очень зла.

– Из-за Питера? – спросила Делл.

– Ты была зла на меня из-за Питера? – повторила Чарли.

Тесс еле слышно застонала.

– Боже мой.

Это был голос Марины.

– Почему вы не оставили меня в моей комнате, – сказала Тесс. – Почему вы не дали мне умереть?

Кто-то сел на кровать, и матрас прогнулся под тяжестью тела. Тесс хотелось ногами столкнуть человека с кровати, кем бы он ни был.

– Ты была зла на меня из-за Питера и сказала Вилли, где он может найти меня?

Это опять был голос Чарли, но такой далекий, словно он доносился из-за стены.

– Да, – подтвердила Тесс. – Он считал тебя такой хорошенькой. Я только хотела, чтобы он тебя попугал. Я хотела, чтобы тебе стало страшно.

В комнате царила тишина. Чья-то рука коснулась спины Тесс и начала ее гладить.

– Господи, Тесс, значит, мы причинили тебе боль?

– Но не такую сильную, как я тебе, – ответила Тесс. – Не такую, какую причинил тебе Вилли Бенсон.

– Вилли мне ничего не сделал, – возразила Чарли. – Разве ты не помнишь, что это был несчастный случай? Я упала.

Тесс впилась пальцами в податливое набитое тряпками туловище куклы и громко безудержно зарыдала, выплакивая накопившееся за два года страдание.

– Не могу поверить, что ты решилась на такое.

Теперь это был голос Марины, очень строгий и с сильным акцентом.

– Не могу поверить, что ты поступила так со своей подругой.

Тесс услышала быстрые сердитые шаги и звук закрывающейся двери. Она услышала, как принцесса спускалась по лестнице из маленькой квартирки Делл над ее магазином.

Чарли опять начала гладить ее по спине.

– Все в порядке, Тесс, – успокаивала она подругу. – Не обращай внимания на Марину. Я бы, наверное, тоже так поступила. У тебя нет причин кончать жизнь самоубийством. – Чарли совсем близко придвинулась к Тесс. – Ты мне нужна. Я хочу, чтобы ты жила.

– Почему? На что я тебе сдалась?

– Потому что я люблю тебя, Тесс. Когда я сюда приехала, ты стала моей первой подругой. Ты одна обращала на меня внимание. Ты знала, что я не такая, как остальные девушки в колледже, что я учусь на стипендию, но тебе было на это наплевать. Ты все равно оставалась мне другом.

Рыдания слились в единый хор, слезы смешались.

– Так ты останешься моим другом? – молила Чарли. – Ты будешь жить?

Тесс кивнула.

– А ты простишь меня? – спросила она еле слышно.

– Конечно, я тебя прощаю.

– А вот Марина не простила.

– Марина – принцесса, – резюмировала Чарли. – Она живет по другим законам.