"Простой план" - читать интересную книгу автора (Смит Скотт)2Темнело. Мы решили вернуться к машине и там пересчитать деньги. Пока мы пробирались к дороге, Джекоб и Лу вслух мечтали о том, как они распорядятся обретенным богатством. Джекоб хотел обзавестись аэросанями, телевизором с большим экраном и рыбацкой лодкой, которую собирался назвать «Спрятанное сокровище». Лу намеревался вложить половину своей доли в фондовую биржу, а на остальное приобрести домик на взморье во Флориде – с ванной и баром. Я шел и слушал – мне все время хотелось вмешаться, предупредить их, чтобы они пока не строили никаких планов – мало ли что могло случиться, – но я почему-то молчал. Мы с Лу несли рюкзак вдвоем, поддерживая его с обеих сторон; идти с такой поклажей было нелегко, но зато Джекоб от нас не отставал. Всю дорогу он болтал без умолку, словно ребенок. Его буквально распирало от радостного волнения, он источал его, словно запах. С закатом солнца стало заметно прохладнее, снег покрылся ледяной глазурью и звонко хрустел под нашими ногами. В лесу уже было довольно темно. Ветки деревьев, неожиданно выныривая из темноты, хлестали нас по лицам, и приходилось все время уклоняться от их ударов, лавировать – совсем как боксерам. На обратный путь ушло почти полчаса. Когда мы выбрались наконец на дорогу, Джекоб засунул ружье за спинку переднего сиденья своего грузовичка и принялся искать фонарь, а мы с Лу тем временем выгружали содержимое рюкзака на заднее сиденье. Думаю, нас обоих шокировало количество пачек, высыпавшихся из мешка. Зачарованные невиданным доселе богатством, мы даже не заметили приближения грузовичка шерифа и очнулись, лишь когда он подъехал почти вплотную. Возможно, если бы мы увидели его раньше, заметили бы светящиеся фары его автомобиля, еще когда они только замаячили на горизонте, я бы и повел себя иначе. У меня было бы время все обдумать, трезво оценить степень риска, и тогда, быть может, дождавшись, когда шериф поровняется с нами, я бы и рассказал ему о самолете. Показал бы ему деньги, объяснил, что мы как раз собирались связаться с ним, – одним словом, покончил бы с этой историей раз и навсегда, передав ему драгоценную находку и тем самым избавившись от грядущих неприятностей. Но этого не случилось. Грузовичок шерифа был уже ярдах в двухстах от нас, когда мы его заметили. Вернее, сначала расслышали – рев мотора и хруст шин, скользивших по подмерзшему шоссе. Мы с Лу одновременно взглянули на дорогу. Через какую-то долю секунды из-за спинки переднего сиденья вынырнула и голова Джекоба. – Проклятье, – расслышал я его голос. Не задумываясь, действуя чисто инстинктивно, как зверь, прячущий свою добычу, я шумно захлопнул заднюю дверцу. Деньги с мягким шорохом посыпались с сиденья на пол. Пустой рюкзак мы сбросили на землю – я наклонился, чтобы поднять его, и швырнул поверх пачек, стараясь хоть как-то прикрыть их. – Иди вперед, к Джекобу, – прошептал я Лу. – Дай мне самому переговорить с ним. Лу, пригнувшись, поспешил выполнить мое распоряжение. Вот показался и шериф – тормоза его автомобиля пронзительно взвизгнули, когда он останавливался на противоположной стороне дороги. Он перегнулся через сиденье и высунул голову в окно, а я двинулся навстречу, чтобы поприветствовать его. Формально Карл Дженкинс не был шерифом, как таковым, но все называли его именно так. Должность шерифа существовала только в масштабе округа, а Карл работал на город. Он был единственным в Ашенвиле полицейским и пребывал в этом качестве вот уже лет сорок. Люди звали его шерифом за неимением другого уважительного титула. – Хэнк Митчелл! – радостно воскликнул он, когда я подошел к его автомобилю. Лицо шерифа озаряла улыбка, словно он проделал долгий путь как раз в надежде встретить именно меня. Мы не были в приятельских отношениях – так, шапочное знакомство, – но я всегда чувствовал, что он искренне мне симпатизирует. Думаю, подобные ощущения он вызывал у многих; было в нем нечто – обезоруживающая приветливость, что ли, а может, все дело в обаянии его лучезарной улыбки. Дженкинс был невысок ростом, ниже меня. Круглолицый, с широким лоснящимся лбом и маленьким, тонкогубым ртом. Он отличался подчеркнутой элегантностью: его форма цвета хаки всегда была безупречно отутюжена, ногти подстрижены, густые седые волосы расчесаны на строгий пробор. Он часто улыбался, и от него всегда исходил запах чистоты и свежести – сладковатая смесь талька и крема для обуви. Я остановился в нескольких шагах от его машины. – Что, мотор барахлит? – справился он. – Нет, – ответил я. – Все из-за собаки. Я чувствовал себя на удивление спокойно. Мысль о деньгах на какое-то время покинула меня. Я был почти уверен, что шериф не станет выходить из машины, так что проблем у нас не возникнет. Я рассказал ему про лисицу. – Он загнал ее на дерево? – заинтересовался Карл. – Мы так думали, но не прошли по парку и ста ярдов, как он уже выскочил нам навстречу. Карл внимательно посмотрел на меня; на его лице отразилось беспокойство. – Что у тебя с головой? Я ощупал шишку на лбу и махнул в сторону леса. – Наткнулся на ветку, – сказал я. Это было первое, что пришло мне на ум. Он задержал на мне взгляд еще на секунду-другую потом переключил свое внимание на Джекоба и Лу. Когда он затормозил на дороге, они помахали ему рукой, а сейчас сидели в машине и, почти уткнувшись друг в друга, о чем-то заговорщически шептались. Лу отчаянно жестикулировал, Джекоб кивал, поддакивая приятелю. Мэри-Бет сидел у Джекоба на коленях, уставившись на нас из окна. – Они что, выпили? – тихо спросил Карл. – Нет еще, – ответил я. – Мы с Джекобом днем были на кладбище. – На кладбище? Я кивнул. – Ходили на могилы к родителям. Мы всегда навещаем их в этот день. – В канун Нового года? – просиял Карл. Казалось, идея ему понравилась. – Я взял выходной, – добавил я. Карл потянулся к приборной доске и включил обогреватель на полную мощность. В кабину шумно хлынул поток теплого воздуха. – Джекоб все еще без работы? – спросил Карл. – Ищет, – соврал я, почувствовав неловкость, как это бывало всякий раз, когда разговор заходил на эту тему. – А Лу работает? – Нет. Не думаю. Карл печально покачал головой, задумчиво глядя на них через дорогу. – Вот ведь позор какой, а? Двое взрослых мужиков, работоспособных. Эта страна… – Он не договорил, углубившись в свои мысли. – Что ж, – начал было я, – наверное, нам… – Лу, помнится, тренировал бейсбольную команду, – прервал меня Карл. – В детском спортклубе в Мичигане. Он был чертовски хорош в нападении. Ты знаешь об этом? – Нет, – ответил я. – Никогда раньше не слышал. – Глядя на него сейчас, трудно догадаться. Но было время… Со скрипом открылась дверца грузовичка Джекоба. Карл примолк: Джекоб выбрался из машины и неуклюже двигался в нашу сторону. – Привет, Джекоб, – сказал Карл. – Я уже подумал, что ты меня избегаешь. Джекоб заискивающе улыбнулся. Это была его обычная реакция при встрече с представителями власти. Я тут же вспомнил, что эта привычка живет в нем с детства. Так Джекоб смотрел на учителя, когда тот вызывал его к доске. – Я что-то замерз, – затараторил он. – Так что хотел погреться в машине. – Хэнк сказал мне, что вы сегодня навещали могилы родителей. Джекоб бросил на меня быстрый взгляд и неуверенно кивнул. – Это дело хорошее, – сказал Карл, – очень хорошее. Надеюсь, мои дети тоже не забудут меня после моей смерти. – Это была воля нашего отца, – пояснил Джекоб. – Он оговорил ее в своем завещании. Карл, казалось, не слушал его. – Я помню вашего отца, – начал было он, но вдруг запнулся, словно не был уверен в том, что не путает нашего отца с каким-нибудь другим умершим жителем Ашенвиля. Покачав головой, он добавил: – Хороший был человек. Очень хороший. Мы не нашлись с ответом. Возникла неловкая пауза, которую в конце концов нарушил Джекоб. – Ты рассказал ему про самолет? – обратился он ко мне. Я в ужасе уставился на брата. На его лице застыла глупая ухмылка, в толстых щеках прорезались ямочки, губы приоткрылись, оголив крупные зубы. Он взглянул на меня, и я вдруг испугался, что он сейчас подмигнет. – Что такое? – спросил Карл. Он перевел взгляд с Джекоба на меня. – Мы с Хэнком проезжали здесь во вторник, и нам показалось, что где-то неподалеку пикирует самолет. – Самолет? Джекоб кивнул. – Шел довольно сильный снег, и мы так и не поняли, что случилось, но звук был такой, словно у самолета отказал двигатель. Карл, взметнув брови, выжидательно уставился на него. Я лихорадочно соображал, как сменить тему разговора, но безуспешно. Мне ничего не оставалось, как только молить Бога о том, чтобы Джекоб наконец заткнулся. – Не было никаких сообщений о пропавшем самолете? – спросил Джекоб. – Нет, – медленно, нараспев, произнес Карл, всем своим видом показывая, что напряженно думает, – Что-то не припоминаю. Он вновь взглянул на меня. – Так вы слышали только рев двигателя? Но ничего не видели? Я силой заставил себя кивнуть. – Тогда это могло быть и что-то другое. Мотоцикл, аэросани или цепная пила. – Он жестом показал на юго-восток. – Может, Дуайт Педерсон что-нибудь ремонтировал. Мы развернулись и бросили взгляд через поле, пытаясь рассмотреть ферму Педерсона. В нижних этажах дома горел свет, но сарай и другие надворные постройки уже затерялись в темноте. – Если что-нибудь услышите, – проговорил Джекоб все с той же шутовской улыбкой на лице, – обязательно дайте нам знать. Мы могли бы показать место, где мы находились в тот момент. – Я уверен, что такого рода информация уже давно просочилась бы, – сказал Карл. – Самолеты бесследно не исчезают, наверняка кто-нибудь заметил падение, если оно было. Я посмотрел на часы, пытаясь завершить беседу, прежде чем Джекоб скажет еще хоть слово. – Наверное, вам не терпится побыстрее добраться до дома, Карл. Уже шестой час. Вздохнув, он покачал головой. – Мне сегодня допоздна работать – канун Нового года и все такое. Раздолье для нетрезвых водителей. – Он взглянул на Джекоба. – Надеюсь, ты не из их числа. Улыбка исчезла с лица Джекоба. – Нет. Вам не стоит беспокоиться на мой счет. Карл задержал на нем взгляд, словно ожидая услышать еще что-то. Потом повернулся ко мне. – Как самочувствие Сары? Она ведь скоро должна родить, если я не ошибаюсь? – В конце января, – ответил я. Жена моя была на восьмом месяце беременности нашим первым ребенком. – Передавайте ей мои поздравления с Новым годом. – Карл начал закрывать окно. – И скажите Лу, чтобы в следующий раз не был таким робким. Я не кусаюсь. Пока мы садились в машину, Карл уже отъехал. Он продолжил путь на запад, удаляясь от Ашенвиля. – Надо немного выждать, Джекоб, – сказал я. – Не стоит следовать за ним. Поворачивай обратно, в город. Джекоб завел двигатель. Ему не сразу удалось развернуться на узком шоссе. – Езжай медленно, – проговорил я, опасаясь, что, если мы поедем быстро, пачки денег вылетят через дыру, что зияла у нас под ногами. Все какое-то время молчали, но, когда грузовик выбрался на нашу дорогу и мы уже ехали по мосту через речку Андерс, я не выдержал: – Чья это была идея? Спросить про самолет? Я подался вперед, чтобы видеть их лица. Лу сидел посередине, у него на коленях устроилась собака. Он обхватил ее обеими руками и прижал к груди. Ответа я так и не дождался. – Твоя идея, Лу? – Я хотел задать вопрос как можно тише и спокойнее, чтобы они прочувствовали весь ужас того, что натворили, но голос выдал меня, прозвучав резко и злобно. Лу пожал плечами. – Мы вместе придумали. – Зачем? – спросил я. – Чтобы выяснить, разыскивают ли самолет, – выпалил торжествующим тоном Джекоб, явно уверенный в том, что переплюнул меня в ловкости и находчивости. – И не только поэтому. Теперь, если начнутся поиски, Карл в первую очередь обратится к нам. А мы уже будем во всеоружии. – Вы только что решились украсть три миллиона долларов и первое, что делаете, – бежите с расспросами к шерифу. Неужели вам это не кажется, мягко говоря, глупостью? – Зато мы выяснили, что самолет никто не ищет, – сказал Джекоб. – А если бы не спросили, так никогда бы и не узнали этого. – Эх Джекоб, ну как ты не понимаешь, что идея ваша – дурацкая. Если самолет найдут сейчас и выяснится, что пропали деньги, шерифу не составит труда вычислить, чьих это рук дело. – Но в том-то и заключается наш расчет. Если бы мы взяли деньги, то ни за что не стали бы заводить с ним разговор о самолете – это же логично! – Обещай мне, что больше подобных экспромтов не будет. Он улыбнулся. – Неужели ты не оценил, как тонко мы все обыграли? Ведь, задав ему вопрос о самолете, мы стали его помощниками. – Это было очень рискованно, – не унимался я. – И глупо. – Но сработало же. Мы выяснили… – Это не игра, Джекоб. Мы совершили преступление. За свой сегодняшний поступок мы можем угодить за решетку. – Хватит тебе, Хэнк, – вмешался Лу. – Никто не собирается отправлять нас за решетку. Все мы чисты перед законом, криминала ни за кем не числится. Любой на нашем месте поступил бы точно так же. – Ты хочешь сказать, что мы не совершили преступление? – Я хочу сказать, что за это нас никто не упрячет в тюрьму. Даже если нас обвинят в краже, приговор будет условным. – Особенно если учесть, что мы пока еще не истратили ни цента, – подхватил Джекоб. – Я думаю… – Меня не интересует, что ты думаешь, – сорвался я на крик. – Если только я заподозрю, что вы предпринимаете какие-то рискованные шаги, деньги тут же сожгу. – Я перевел взгляд с Джекоба на Лу. – Поняли? Они промолчали. – Я не собираюсь отправляться в тюрьму из-за глупостей двух идиотов. Они оба уставились на меня, ошарашенные моей бурной реакцией. Мэри-Бет жалобно заскулил. Я посмотрел в окно. Мы двигались на юг по Бернт-роуд; по обе стороны дороги тянулись бескрайние поля. Я глубоко вздохнул и попытался успокоиться. – Прошу вас лишь об одном: будьте осторожны, – сказал я. – Мы будем осторожны, Хэнк, – заверил меня Джекоб. – Конечно, а как же иначе. Лу промолчал, но, даже отвернувшись к окну, я мог с уверенностью сказать, что он сейчас ухмыляется. – Останови машину, – попросил я. – Мы можем пересчитать деньги здесь. Джекоб притормозил у обочины, и мы выбрались из машины, окунувшись в холодную тьму. Мы находились милях в трех к западу от города. Заснеженные поля простирались по обе стороны дороги, и вокруг не было видно ни домов, ни огней. Приближавшуюся к нам машину мы смогли бы заметить на расстоянии мили. Джекоб и Лу считали деньги, я стоял за их спинами с фонарем в руке. Мэри-Бет остался в пустом грузовике, заснув на сиденье. Джекоб и Лу разложили пачки по стопкам, в каждой – по десять пачек. Казалось, потребуется вечность, чтобы все это пересчитать. Я попеременно смотрел то на деньги, то на дорогу, готовый тотчас же подать сигнал тревоги, если вдруг увижу приближающиеся огни. Вечер был очень тихим. Лишь слегка посвистывал ветер, гоняя по голым полям, да кое-где, поскрипывая, оседал у обочины снег; и в это безмолвие вторгался мягкий, но настойчивый шорох – такой обычно сопровождает раздачу карт в казино – это Джекоб и Лу отсчитывали пачки денег. Результатом их кропотливого труда были сорок четыре стопки, вытянувшиеся в линию вдоль борта грузовичка. В них было четыре миллиона четыреста тысяч долларов. Осознать это удалось не сразу. Какое-то время мы молча стояли, уставившись на деньги. Лу вновь пересчитал стопки, дотрагиваясь до верхушки каждой из них указательным пальцем. – И сколько же выходит на брата? – прошептал Джекоб. Мне пришлось на секунду задуматься. – Почти по полтора миллиона. Ошарашенные, мы все никак не могли оторвать взгляда от денег. – Убирай, – сказал я наконец, поежившись от холода. Я вручил Джекобу рюкзак и стал наблюдать, как он постепенно разбухает, наливается тяжестью своего ценного содержимого. Когда все деньги были сложены, я втащил рюкзак в машину. Лу жил на юго-западе Ашенвиля, в прямо противоположном моему районе, – мы отправились сначала туда. Становилось все холоднее, на лобовом стекле уже проступали ледяные узоры. Порванный целлофан, некогда служивший задним стеклом, яростно трепыхался на ветру, пропуская в кабину мощный поток морозного воздуха. Мэри-Бет, которому отвели место сзади, зябко жался к нам, и я чувствовал, как он дышит мне в ухо. Мешок с деньгами лежал на полу, я крепко сжимал его ногами. А для пущей сохранности придерживал еще и рукой. Когда мы подъехали к дому Лу, было без четверти семь. Машина Ненси стояла во дворе, в доме горел свет. Дом был большой, но ветхий – один из самых старых в округе. Лу и Ненси арендовали его у Сонни Мейджора, чей дед когда-то владел всеми окрестными угодьями, выращивая на них кукурузу и капусту; в лучшие времена, до Великой депрессии, он был одним из представителей окружного джентри. Но потом дела пошли худо. За несколько лет отец Сонни продал почти все свои земли, оставив лишь пару узких полос, что тянулись вдоль дороги. Одна из них кормила фермерский дом, другая же – меньшая, в три четверти мили, – крошечный, проржавевший домик-трейлер, который на ней же и располагался. Сонни жил в трейлере один, из окошка обозревая дом, в котором вырос. Он выдавал себя за плотника, но все-таки основным источником его дохода была арендная плата, которую вносили Лу с Ненси. Джекоб притормозил возле дома. Лу выбрался из машины и, чуть помедлив, хлопнул дверцей. – Я тут подумал… мы могли бы взять по пачке прямо сейчас, – проговорил он. – Просто чтобы было на что отпраздновать. – Он улыбнулся мне. Я передвинулся на край сиденья, ближе к двери, не выпуская рюкзак из-под ног. Мэри-Бет пробрался в кабину; от его шерсти пахло морозом и свежестью. Он отряхнулся и устроился на сиденье, тесно прижавшись к Джекобу. Джекоб одной рукой обнял собаку. – Забудь про деньги, Лу, – сказал я. Он утер нос рукой. – Что ты хочешь этим сказать? – В твоей жизни в ближайшие шесть месяцев ничего не изменится, – пояснил я. Дом Лу окружали деревья – громадные, с толстыми серыми стволами, уносящимися далеко ввысь, в темноту ночного неба. Они слегка покачивались на ветру, задевая друг друга ветвями. Чуть дальше возле дороги просматривался трейлер Сонни. Свет в окне не горел. Очевидно, его не было дома. – Все, о чем я прошу… – начал было Лу, но я покачал головой, обрывая его на полуслове. – Ты как будто не слышишь меня, Лу. Не надо меня ни о чем просить, понимаешь? Я потянулся к двери и захлопнул ее. Лу пристально посмотрел на меня через стекло, потом, обменявшись короткими взглядами с Джекобом, повернулся и медленно побрел к дому. От дома Лу до моего было минут сорок езды. Большую часть пути мы с Джекобом молчали; каждый думал о своем. Я прокручивал в памяти встречу с Карлом. Я обманул его; ложь вырвалась легко и естественно, и меня это удивило. Никогда раньше я не замечал за собой склонности к вранью. Даже ребенком я не умел обманывать, мне не хватало самоуверенности, непременного хладнокровия, и мои попытки солгать вечно заканчивались поражением – я либо трусил в решающий момент, либо во всем сознавался. Сейчас, вспоминая свой разговор с Карлом, я не находил ни одного прокола, ни одного слабого места в своем рассказе. Джекоб, что и говорить, дал маху, спросив про самолет, но теперь я начинал понимать, что его «выступление» было не таким уж компрометирующим, как мне показалось поначалу. Возможно, он и был прав, когда утверждал, что сделал это для нашей же пользы. Про деньги я почему-то совсем не думал. Я пока еще не мог позволить себе считать их своими. Сумма была слишком велика для моей скромной персоны; она представлялась мне абстрактной, ничего не значащей цифрой. Я чувствовал, что балансирую на острие ножа – во мне схлестнулись эдакий петушиный задор и жуткий страх перед разоблачением, – но это ощущение возникло исключительно оттого, что я солгал Карлу. Осмыслить масштаб совершенной нами кражи я пока был не в силах. Джекоб достал из отделения для перчаток коробку леденцов и всю дорогу грыз их. Собака сидела рядом с ним на сиденье и, подняв уши, внимательно наблюдала за ним. Мы двигались по скоростному шоссе номер 17, пробираясь к окраинам Дельфии. Вдоль дороги уже тянулись деревья, дома сбивались в жилые кварталы. Поток транспорта становился все гуще. Я был почти дома. Вдруг меня охватила паника: я подумал, что если нас поймают, то это случится непременно из-за Лу. – Лу ведь расскажет обо всем Ненси, как ты думаешь? – спросил я Джекоба. – А ты скажешь Саре? – ответил он вопросом на вопрос. – Я же дал слово молчать. Джекоб пожал плечами и отправил в рот очередной леденец. – Лу тоже обещал не говорить Ненси. Я насупился. Зная, что расскажу о случившемся Саре, как только появлюсь дома, – я даже не мог себе представить, что посмею утаить это от нее, – я еще больше засомневался в Лу. Он наверняка проболтается Ненси, и один из них в конце концов провалит все дело. Я протянул руку к зеркальцу заднего вида и повернул его к себе, чтобы еще раз осмотреть свой лоб. Джекоб включил для меня верхний свет. Я дотронулся до шишки – она была гладкой и твердой на ощупь, как голыш. Кожа над ней стала лоснящейся и упругой, а вокруг шишки уже обозначились багряные кровоподтеки. Я лизнул большой палец руки и попытался хотя бы слегка прочистить рану. – Как ты думаешь, как эта тварь пронюхала, что в кабине мертвец? – спросил Джекоб. – Кто, птица? Он кивнул. – Они как грифы. Чуют мертвечину. – Грифы-то хоть видят, как ты ползешь по пустыне или просто лежишь на земле. Таким образом они узнают, что им светит добыча. Но эта же тварь не могла разглядеть, что в самолете труп. – Может, учуяла запах. – Замороженные трупы не пахнут. – Она просто – Вот это точно. Именно это я и имел в виду. Джекоб снова полез за конфетами; последнюю отдал Мэри-Бет. Собака, казалось, проглотила ее, даже не разжевав. Когда мы подъехали к моему дому, я задержался в кабине и какое-то время сидел, уставившись в окно. У порога дома горел фонарь, освещавший деревья во дворе, их обледенелые ветки тускло поблескивали. Шторы в гостиной были опущены, над трубой вился дымок. – Вы с Лу сегодня вечером пойдете куда-нибудь? – спросил я. – Встретить Новый год? В машине было холодно, изо рта шел пар. За окном виднелось беззвездное, затянутое облаками небо. – Думаю, да. – С Ненси? – Если она захочет. – Будете выпивать? – Послушай, Хэнк. Не надо так напирать на Лу. Ему можно доверять. Он не меньше твоего хочет заполучить эти деньги и вовсе не собирается расстраивать наш план. – Я и не сказал, что не доверяю ему. Просто очень уж он темный человек и к тому же пьяница. – О, Хэнк… – Нет, ты все-таки выслушай меня. – Я подождал, пока он обернется ко мне. – Я прошу тебя взять его под свою ответственность. Джекоб обнял собаку. – Что ты подразумеваешь под словом «ответственность»? – А то, что, если он выкинет фортель, виноват будешь ты. С тебя и спрос. Джекоб отвернулся от меня и уставился в окно. В домах моих соседей горел свет. Люди заканчивали ужинать, принимали душ, одевались, готовились к встрече Нового года. – А кто несет ответственность за меня? – спросил он. – Я. Готов отвечать за нас обоих. – Я улыбнулся ему. – Буду опекуном собственного брата. Слова мои прозвучали как шутка, но в них была большая доля истины. Еще в детстве отец внушал нам, что мы должны заботиться друг о друге, что в жизни нам больше не на Кого будет опереться. «В конце концов, – любил он повторять, – человек всегда возвращается к семье, потому что связан с ней узами крови». Правда, мы с Джекобом так и не прониклись его наставлениями; еще будучи детьми, мы никогда не были опорой друг другу. В школе толстяка Джекоба безжалостно дразнили и постоянно избивали. Мне полагалось бы помочь ему, броситься на его защиту, но я совершенно не представлял, как это сделать. Я был тщедушным, костлявым ребенком, довольно малорослым для своего возраста, и мне ничего не оставалось, как стоять в плотном кольце одноклассников, окружавших моего брата и его мучителей, и вместе со всеми молча наблюдать, как его бьют. С годами стиль наших взаимоотношений не изменился: если Джекоба постигала неудача, я – сознавая свою беспомощность и смущаясь от этого – оставался лишь сторонним наблюдателем. Я протянул руку и слегка похлопал Джекоба по плечу, понимая, насколько нелепо и неестественно выглядит это со стороны. – Я позабочусь о тебе, – проговорил я, – а ты – обо мне. Джекоб не ответил. Он молча смотрел, как я открываю дверцу, вытаскиваю из грузовика рюкзак и перебрасываю его через плечо. Когда я ступил на заснеженную дорожку, что вела к дому, он развернулся и уехал. Я тихо вошел в дом и пристроил рюкзак на полу стенного шкафа в холле, сверху прикрыв его своей курткой. Из прихожей вели две двери: та, что справа, – в столовую, слева – в гостиную. Сейчас обе были закрыты. Дверь в столовую открывалась редко: за исключением тех случаев, когда у нас бывали гости, мы всегда ели на кухне. А дверь в гостиную бывала закрыта, только когда мы зажигали камин. В глубине прихожей, по левой стороне, находилась лестница, а вправо уходил длинный узкий коридор. Лестница вела на второй этаж, коридор – на кухню, что располагалась в задней части дома. И лестница, и коридор сейчас были погружены в темноту. Я приоткрыл дверь в гостиную. Сара сидела в кресле возле камина с книгой в руках. Когда я вошел, она подняла взгляд – высокая, стройная женщина с темно-русыми, до плеч, волосами и большими карими глазами. Губы ее были слегка подкрашены красной помадой, волосы зачесаны назад и схвачены заколкой. Так она выглядела моложе и казалась более ранимой, чем была на самом деле. Одета она была в халат – белый махровый балахон с вышитыми голубой ниткой ее инициалами; фалды халата скрадывали ее необъятный живот – создавалось впечатление, что она просто держит на коленях подушку. Рядом на столике стояла наполовину опорожненная миска с овсянкой. Сара проследила за направлением моего взгляда. – Я проголодалась, – сказала она. – И к тому же не знала, когда ты вернешься. Я подошел поцеловать ее в лоб, но не успел наклониться, как она ойкнула, схватила мою руку и прижала к своему животу. Потом мечтательно улыбнулась мне. – Чувствуешь? – спросила она. Я кивнул. Ребенок брыкался. Так же ритмично, как бьется сердце: два резких удара сопровождались одним мягким. Я терпеть не мог, когда она заставляла меня это делать. Мне было неприятно думать о том, что в ней живет какое-то существо, которое высасывает из нее соки, как паразит. Я убрал руку и выдавил из себя улыбку. – Ужинать будешь? – спросила она. – Я могла бы приготовить омлет. – Сара жестом указала в дальний угол комнаты, откуда дверь вела на кухню. Я покачал головой. – Спасибо, мне не хочется. Усевшись в кресло по другую сторону камина, я стал прикидывать, как правильнее начать разговор про найденные миллионы, и, пока я мучился, мне вдруг пришло в голову, что Сара вообще может не одобрить моего поступка и, чего доброго, заставит вернуть рюкзак. Эта идея позволила мне сделать одно неприятное открытие: я впервые осознал, насколько мне хочется заполучить эти деньги. При Джекобе и Лу я выступал с угрозами сдать деньги в полицию, и это позволяло мне питать иллюзии, будто я не очень-то и заинтересован в их судьбе: мол, деньги я сохраню, но с условием, что непременно будут выполнены мои требования. Теперь, оказавшись в ситуации, когда и меня могли заставить отказаться от них, я понял, насколько надуманны были на самом деле мои требования. Я хотел этих денег – сомневаться в этом не приходилось – и готов был на все, чтобы их заполучить. Сара сидела передо мной, держа на коленях книгу. Руку она положила на живот, на ее лице застыло мечтательное выражение. Она не сразу очнулась от своих грез. – Ну? – спросила она наконец. – Как все прошло? – Нормально, – ответил я, все еще погруженный в свои мысли. – Вы так долго были на кладбище? Я не ответил. В гостиной стоял полумрак; единственными источниками света были огонь в камине да маленькая настольная лампа возле кресла. На камине тикали миниатюрные часы, на полу, возле решетки, валялась медвежья шкура – и то и другое были свадебными подарками моих родителей. Шкура, конечно, ненастоящая – медведь был сказочный, со стеклянными глазами и белыми пластмассовыми зубами. На противоположной стене висело большое, размером с окно, зеркало в деревянной раме. В нем отражалась вся комната – я мог разглядеть и Сару, и себя, сидящего рядом с ней возле камина. Сара подалась вперед, вглядываясь в мое лицо. – Что с твоим лбом? Я дотронулся до шишки. – Ударился. – Ударился? Обо что? – Сара, – произнес я, – давай представим гипотетическую ситуацию. Ну, это будет что-то вроде игры. Она отложила книгу на стоявший рядом столик и подхватила миску с овсянкой. – Хорошо, давай. – Порассуждаем о морали, – предупредил я. Она зачерпнула ложку овсянки, потом вытерла рот рукой, удаляя губную помаду. – Предположим, ты вышла прогуляться и нашла мешок с деньгами. – И сколько денег? Я сделал вид, что задумался. – Четыре миллиона долларов. Она кивнула. – Как бы ты поступила – оставила деньги себе или сдала их в полицию? – Это же чьи-то деньги, правда? – Конечно. – Стало быть, попытка оставить их себе будет выглядеть воровством? Я пожал плечами. Мне вовсе не хотелось, чтобы она рассуждала в этом ключе. Сара, казалось, ни на секунду не задумалась над ответом. – Я бы отдала деньги, – сказала она. – Отдала? – Конечно. Что бы я делала с четырьмя миллионами? Ты можешь представить, чтобы я принесла домой такую сумму? – Она рассмеялась и отправила в рот еще одну ложку каши. – Но ты только вообрази, что можно сделать с четырьмя миллионами. Можно ведь начать новую жизнь. – Это воровство, Хэнк. И я бы непременно попалась в конце концов. – А что, если бы ты была уверена, что не попадешься? – Как можно быть уверенным в этом? – Ну, скажем, ты бы знала, что деньги никто не разыскивает. – А как бы я объяснила такую перемену в моем образе жизни? Роскошные наряды, поездки на Карибские острова, драгоценности, меха? Люди начали бы задавать вопросы. – Ты бы переехала в другой город – туда, где тебя никто не знает. Она покачала головой. – Меня бы все время мучил страх перед разоблачением. Я бы просто не смогла спать по ночам. – Она уставилась на свои ногти. Они были покрыты ярко-красным лаком – такого же цвета была куртка Джекоба. Сара стерла с руки следы губной помады и повторила: – Нет. Я бы вернула деньги. Я промолчал. Она поднесла ко рту миску, отхлебнула из нее молока и взглянула на меня. – А ты бы взял их? – спросила она. Лица ее почти не было видно: его загораживало дно миски. Я вздрогнул. Нагнувшись, принялся развязывать шнурок на ботинке. Сара отставила миску. – Мне кажется, здесь пахнет большой бедой. – Предположим, тебе не грозит опасность быть пойманной. – Я резко взмахнул рукой, рассекая воздух, словно пытался усилить впечатление от своих слов. – А она и в самом деле полностью исключается. Сара нахмурилась. – Чьи это деньги? – Что ты имеешь в виду? Они твои. – Но у кого я их украла? – У торговца наркотиками. У преступника, ограбившего банк. – Но если бы речь шла о грабителе, тогда было бы ясно, что деньги принадлежат банку. – Хорошо, представь, что это был торговец наркотиками. – О, Хэнк, – вздохнула Сара. – Ты просто хочешь услышать от меня, что я взяла бы эти деньги. – Но разве такой вариант для тебя неприемлем? – Я допускаю, что в каких-то ситуациях я бы и подумала, прежде чем возвратить деньги. Я не нашелся с ответом. Ее реакция оказалась совсем не той, на которую я рассчитывал. Она посмотрела в мою сторону. – А почему ты меня об этом спрашиваешь? Я вдруг подумал о том, что допустил ошибку. Мне стало ясно, что, рассуждая гипотетически, я и сам бы не взял денег. Я поднялся и направился в прихожую. – Куда ты? – крикнула мне вслед Сара. Я махнул рукой. – Подожди. Подойдя к стенному шкафу, я вытащил из-под куртки рюкзак и поволок его за собой по кафельному полу коридора в гостиную. Сара опять раскрыла книгу, но, увидев меня с мешком, тут же захлопнула ее. – Что это?!. – воскликнула она. Я подтащил рюкзак к камину, ослабил узел и с торжествующим видом вывалил его содержимое к ее ногам. Деньги с шуршанием посыпались на медвежью шкуру. Сара, отложив книгу на столик, в ужасе уставилась на них. Открыв рот, она безмолвствовала. Я стоял перед ней, держа в руках пустой рюкзак. – Это не сон, – проговорил я. Она все не отводила взгляда от денег. Лицо моей жены приняло страдальческое выражение, словно ее только что ударили в грудь. – Все в порядке, – сказал я. Опустившись на колени, я, вместо того чтобы начать складывать деньги обратно в мешок, провел по ним рукой. Бумажки были холодными на ощупь, мягкими и чуть потертыми, как кусочки ткани. Они были старыми, с легкими зазубринками по краям, и я подумал о миллионах рук, через которые они прошли, прежде чем оказаться в моих; их без конца вытаскивали из бумажников, кошельков и сейфов, и вот теперь они завершали свой бег по жизни, осев на полу моей гостиной. – Ты взял их из своего магазина? – спросила Сара. – Нет. Нашел. – Но это же чьи-то деньги. Их уже наверняка разыскивают. Я покачал головой. – Никто их не ищет. Она, казалось, не слушала меня. – Здесь четыре миллиона долларов? – Четыре миллиона четыреста тысяч. – Вы с Джекобом нашли их? Я кивнул, и Сара нахмурилась. – Где? Я рассказал ей про лисицу и Мэри-Бет, про то, как мы пробирались через парк, как увидели самолет. Когда я дошел до эпизода с птицей, Сара снова взглянула на мой лоб – на лице ее отразилось сочувствие, но она ничего не сказала. Я закончил свой рассказ, и мы некоторое время молчали. Подняв с пола пачку денег, я протянул ее Саре. Мне хотелось, чтобы она дотронулась до нее, ощутила в своих руках этот тугой сверток, но она не стала этого делать. – Ты ведь хочешь оставить их, я правильно поняла? – спросила она. Я пожал плечами. – Думаю, что да. То есть я хочу сказать, что не вижу причин отказываться от них. Она промолчала. Положив руки на живот, она уставилась на него, и во взгляде ее сквозила тревога. Ребенок опять брыкался. – Если мы оставим их себе, – сказал я, – это на всю жизнь избавит нас от финансовых затруднений. – У нас и сейчас их нет, Хэнк. У тебя хорошая работа. Нам не нужны эти миллионы. Я задумчиво смотрел на огонь. Он постепенно затухал, язычки пламени становились все короче. Я привстал и подкинул в камин еще одно полено. Вообще-то, Сара была права: нам грех было жаловаться – не то что Джекобу и Лу или даже моим родителям, которые лишь под старость достигли определенного уровня благополучия. Мы не особенно нуждались, и жизнь наша не была в этом смысле борьбой за кусок хлеба. Нас вполне можно было отнести к среднему классу: когда мы строили планы на будущее, тревоги наши были не о том, чем себя прокормить или оплатить счета, какое образование дать детям, – мы думали о том, как сэкономить деньги, чтобы приобрести дом побольше, машину получше, бытовую технику посовременнее. Но не нуждаться – вовсе не означает, что ты равнодушен к деньгам и можешь отказаться от них, когда они сами плывут в руки. Я поступал в колледж в надежде стать юристом, но этому не суждено было сбыться. Я стал бухгалтером, работал в магазине комбикормов в своем родном городке – том самом, где прошло мое детство и который я всю жизнь мечтал покинуть. Я не дотянул до планки, которую установил для себя еще в юности, но убедил себя в том, что и этой высоты достаточно. Сейчас мне стало ясно, что я ошибся. Наша с Сарой жизнь была очерчена строгими рамками, ограничивающими свободу выбора; куча же денег, лежащая возле моих ног, сметала все барьеры на пути к роскошной жизни, высвечивала убогость наших устремлений и мечтаний. Она предлагала нам шанс добиться большего. Я попытался найти способ убедить в этом Сару. – Моя работа никогда не принесет нам богатства, – сказал я, орудуя в камине кочергой. – Когда-нибудь я стану менеджером, но только после того, как умрет или выйдет на пенсию Том Батлер, а он ненамного старше меня, так что ожидать этого в ближайшее время не приходится. А когда это все-таки случится, я уже и сам буду стариком. В последнее время я нет-нет да и задумывался над этим, и перспектива такого ожидания представлялась мне серой и унылой. Никогда раньше я не осмеливался говорить об этом вслух, и сейчас сам удивился своей решительности. Мне даже показалось, что кто-то другой, но не я произнес эти слова. Я сделал паузу, дав Саре возможность осмыслить сказанное. Она кивнула, выражение ее лица при этом оставалось спокойным и безучастным, и я сделал еще одно шокирующее открытие: она нисколько не удивилась тому, что я сказал. Она так же, как и я, знала пределы моих возможностей. Я рассчитывал, что она выскажется, попытается переубедить меня, но она молчала. – Подумай, какую жизнь мы могли бы обеспечить нашему ребенку, – прошептал я. – Безопасность, привилегии. Я украдкой взглянул на нее, но она не смотрела на меня. Взгляд ее был устремлен на пачки денег, что лежали на полу. Я продолжал ворошить поленья. – Эти деньги, считай, канули, Сара. Никто о них не знает. И, если мы захотим, они будут наши. – Но это же воровство. Если тебя поймают, тебе грозит тюрьма. – Мы никому не причиним вреда, если оставим их у себя. Ведь это нельзя считать преступлением? Она покачала головой. – Это преступление, потому что мы нарушим закон. И не важно, причинил ты кому-нибудь вред или нет, – тебя все равно арестуют. Я не собираюсь оставаться одна с ребенком на руках из-за твоей глупости. – Но мы же воспользуемся этими деньгами по справедливости. У нас благие намерения. – Речь моя становилась сбивчивой. Эти деньги были нужны мне, и я хотел, чтобы и она прониклась желанием их заполучить. Она вздохнула и, как мне показалось, сделала это с отвращением. Когда она заговорила, голос ее прозвучал резко. Она начинала злиться. – Меня не волнует моральная сторона дела, Хэнк. Я боюсь лишь разоблачения. Вот эта угроза как раз реальна, все остальное – пустая говорильня. Если тебя поймают, ты пойдешь в тюрьму. Я бы разрешила тебе оставить эти деньги, если бы не было риска, но он существует, и потому я против. Я опешил. Начиная этот разговор, я допускал, что встречу сопротивление с ее стороны, но был уверен, что камнем преткновения будут соображения морали. Я был настроен фаталистически, зная, что опровергнуть такие доводы не смогу. Но теперь я видел, что все гораздо проще. Она – Деньги – единственная улика против нас, – начал я. – Мы спрячем их и проследим, как будут развиваться события. Если выяснится, что кто-то их разыскивает, мы просто сожжем их, и дело с концом. Сара поджала губы. Наблюдая за ней, я убедился в том, что нащупал точку опоры. – Никакого риска, – продолжил я. – Мы будем полностью контролировать ситуацию. – Риск всегда есть, Хэнк. – Но ты бы решилась на такой шаг, если бы знала, что риск сведен к нулю? Она не ответила. – Так решилась бы? – поднажал я. – Вы уже оставили много улик. – Улик? Каких улик? – Ну, скажем, следы на снегу. Они ведут от дороги прямо к самолету и возвращаются обратно. – Завтра обещают снегопад, – торжествующе парировал я. – Так что к вечеру их занесет. Сара слегка пожала плечами. – Ты дотрагивался до пилота. Я нахмурился, вспомнив, как Джекоб расспрашивал Карла про самолет. Мне опять виделось в этом больше глупости, нежели тонкого расчета. – Если тебя вдруг заподозрят, – проговорила Сара, – полиции не составит никакого труда вычислить, что ты был там. Достаточно будет волоска с твоей головы, крохотной ниточки из твоей куртки. Я развел руками. – Но почему ты думаешь, что кто-то меня заподозрит? Она тут же ответила, хотя в этом и не было нужды. Я уже знал, что она скажет. – Из-за Джекоба и Лу. – С Джекобом проблем не будет, – заверил я, хотя до конца и не был в этом уверен. – Он все сделает так, как я скажу. – А Лу? – Пока деньги в наших руках, мы сможем и его контролировать. Всегда можно будет припугнуть его, пообещав сжечь их. – А потом, когда поделим деньги? – С ним, конечно, будет связан некоторый риск. Но тут уж никуда не денешься. Наморщив лоб, она сдвинула брови. – В общем-то, это не такая уж большая цена, которую придется заплатить, – сказал я. Она так ничего и не ответила. – Мы всегда успеем сжечь деньги, Сара. По-моему, глупо отказываться от них сейчас, когда еще ровным счетом ничего не прояснилось. Сара продолжала молчать, но я чувствовал, что в глубине души она приняла решение. Я поставил кочергу на место, потом вернулся и присел на корточки возле груды денег. Сара на меня не смотрела. Она разглядывала свои руки. – Ты должен вернуться к самолету, – наконец проговорила она, – и оставить там часть денег. – Что? – Я не понял, что она имела в виду. – Только часть. Отправишься завтра рано утром, так, чтобы твои следы к вечеру замело. – Так мы оставляем деньги? – Я почувствовал, как разливается во мне сладкое волнение. Она кивнула. – Мы подложим в самолет пятьсот тысяч, а остальное оставим себе. Таким образом, когда самолет все-таки найдут, никто не заподозрит, что на месте крушения кто-то уже побывал. – Но это же огромная сумма! – Тем не менее мы вернем именно столько. – Полмиллиона долларов! Сара снова кивнула. – Зато остаток будет удобнее делить на три части. – С таким же успехом можно отнести и двести тысяч. – Этого недостаточно. Пятьсот тысяч – это то, что нужно. Ни один человек не пройдет мимо таких денег. И это отведет от нас любые подозрения. – Я не думаю… – начал было я, но она оборвала меня. – Пятьсот тысяч, Хэнк. Или мы возвращаем всю сумму полностью. Я поднял на нее взгляд, удивленный ее властным тоном. – Жадность – вот что нас погубит, – проговорила она. Я на какое-то время задумался над ее словами, потом согласился. – Хорошо. Пусть будет пятьсот тысяч. Я тут же отсчитал пятьдесят пачек, словно опасаясь, что она передумает, и сложил их к ее ногам, как подношение к алтарю; остальные деньги убрал в рюкзак. Сара, сидя в кресле, молча наблюдала за мной. Когда рюкзак был полон, я, подтянув веревку, завязал его и улыбнулся ей. – Ты счастлива? – спросил я. Она сделала уклончивый жест рукой, словно отмахиваясь от назойливой мухи. – Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы нас поймали, – сказала она. – Вот что крайне важно. Я покачал головой и потянулся к ней, намереваясь взять ее за руку. – Нет, – уверенно произнес я. – Мы не допустим этого. Сара хмуро посмотрела на меня. – Ты обещаешь, что сожжешь их в случае хотя бы малейшей опасности? – Да, – ответил я и показал на камин. – Сожгу прямо здесь. Я спрятал мешок с деньгами под нашей кроватью, загнав его к самой стенке и заслонив двумя пустыми чемоданами. Мы долго не ложились спать, засидевшись у телевизора – шла трансляция новогоднего шоу. Когда оркестр заиграл мелодию «Доброе старое время», Сара принялась подпевать; голос у нее был высоким и дрожащим, но на удивление приятным. Мы пили шипучий сидр – безалкогольный, из-за ее беременности; в полночь мы подняли бокалы и пожелали друг другу всего самого наилучшего в наступающем году. Перед сном мы занялись любовью – нежно, не спеша; Сара склонилась надо мной, ее тяжелый выпуклый живот опустился на мой плоский, полные груди нависали прямо над моим лицом. Я осторожно обхватил их руками, кончиками пальцев сдавливая соски, пока она не застонала – звук был приглушенный, низкий, какой-то утробный. В этот момент я почему-то подумал о ребенке, представил, как он сейчас барахтается в водяной пене, ожидая своего часа, чтобы явиться на свет, и этот образ, как это ни покажется странным, наполнил меня эротическим волнением, которое разлилось по телу сладкой дрожью. Потом Сара лежала на спине рядом со мной, прижимая мою руку к своему животу. Мы были укрыты одеялами; я придвинулся к ней вплотную. В комнате было прохладно. В уголках оконных рам кое-где проступали льдинки. Я прислушивался к ее дыханию, пытаясь угадать, уснула ли она. Сара дышала ровно и спокойно, так что похоже было, что она уже спала, но тело ее было напряжено, словно она к чему-то готовилась. Я погладил ее по животу – нежно, едва касаясь пальцами. Она не отреагировала. Я начал медленно проваливаться в сон, думая о мешке денег, что лежал прямо под нами на полу, и о мертвом пилоте, оставшемся в самолете, в этой темной ночи, среди льда и снега, в саду, кишащем воронами, как вдруг Сара повернула голову и что-то прошептала мне в лицо. – Что? – спросил я, с трудом очнувшись от дремы. – Нам бы надо сейчас же сжечь их, – сказала она. Я приподнялся на локте и уставился на нее в темноте. Она не мигая смотрела на меня. – Такие вещи не остаются безнаказанными, – проговорила она. Я поднял руку и убрал с ее лица волосы. Кожа ее была такой бледной, что, казалось, светилась в темноте. – С нами все будет в порядке, – попытался я успокоить ее. – Мы четко знаем, что делаем, у нас все продумано. Она покачала головой. – Нет. Мы же обыкновенные люди, Хэнк. Мы не умеем хитрить, ловчить, и не такие уж мы умные. – Еще какие умные, – сказал я и провел рукой по ее лицу, заставляя закрыть глаза. Потом положил голову к ней на подушку, ощутив ее приятное тепло. – Нас не поймают. На самом деле я не очень-то верил в то, что мы вне опасности. Конечно, я должен был сразу понять, в какую историю мы вляпались, должен был предвидеть сложности, которые неизбежны на этом опасном пути. Ведь были Джекоб и Лу, Карл и самолет, да мало ли еще откуда можно было ждать неприятностей. И, в конце концов, я должен был испытывать страх, хотя бы потому, что совершал преступление. Но случилось то, о чем я никогда в жизни и не помышлял, что выходило за рамки моего представления о морали, и, как ни странно, меня совершенно не испугала возможность наказания, хотя тень его и витала надо мной отныне. Не думаю, что тогда эти доводы могли в чем-то убедить меня. Мне кажется, в тот момент я был счастлив и чувствовал себя в безопасности. Наступил первый день нового года. Мне было тридцать лет, у меня был удачный брак, и вскоре должен был родиться мой первый ребенок. Мы с женой, прижавшись друг к другу, лежали в постели, отдыхая после сексуальной близости, и под нами, спрятанные, как настоящие сокровища, покоились четыре с лишним миллиона долларов. Пока я не видел причин для беспокойства; все было свежо, ново и многообещающе. Сейчас, оглядываясь назад, я могу сказать, что этот момент во многом был апогеем моей жизни; к нему я долго шел, карабкался, поднимаясь на эту далекую вершину, с которой потом все и рухнуло вниз. Не думаю, что тогда я сознавал неотвратимость наказания: преступление наше казалось слишком тривиальным, удача же – великой. Сара долго молчала. – Обещай мне, – произнесла она наконец, взяв мою руку и вновь положив ее к себе на живот. Я приподнял голову и прошептал ей на ухо: – Обещаю, что нас не поймают. Потом мы уснули. |
||
|