Сергей Галихин Последний хранитель вечности

Хруп… Хруп… Хруп… Хруп… Под подошвами башмаков скрипело битое оконное

стекло. Ступая осторожно, словно рысь, он медленно шел по длинному коридору,

прислушиваясь к каждому шороху. Шорох. Что там шорох. Слабый, едва уловимый

запах серы. Нет, он его не пугал. Все это было знакомо. До боли. Неужели

опять опоздал…

Старый двухэтажный дом из красного кирпича. Первый этаж по окна врос в

землю, а кирпич внизу левой стены тронулся мхом. Ставни, оживлённые осторожным

ветром, изредка погромыхивали. Входная дверь отворилась со скрипом. Тем

же скрипом переговаривались ступени лестницы, ведущей на второй этаж.

Сразу за лестницей начинался коридор. Дубовые половицы при каждом шаге

отзывались глухим эхом.

Как в хорошем романе, в конце коридора — казалось, он не закончится никогда,

— была дверь. На какое-то время, остановившись перед ней, он прислушался.

Всё было по-прежнему тихо. Расстегнув плащ, не издавая ни звука, вытащил

меч. В бледном свете холодной луны блеснула сталь. Сталь, для которой

невозможного мало.

По законам того же романа, в комнате, насквозь пронизанной ужасом, должны

были остаться только трупы, изуродованные, или нет, лучше растерзанные

и пахучие… Сильным ударом ноги Павел распахнул дверь. Кроме бледного лунного

света в комнате никого и ничего не было. Буквально выпрыгнув с места,

он двинулся вперёд. Оказавшись посреди комнаты, держа меч на вытянутых

руках, описал им правильный круг, развернувшись на триста шестьдесят градусов.

Тишина была такой, что от нее звенело в ушах. Лишь в неуловимо нарушенном

порядке вещей было что-то, что сеяло тревогу.

В углу комнаты стоял торшер, рядом с ним небольшой столик и два потертых

кожаных кресла. На окнах висели тяжелые шторы из тёмно-синего бархата.

От кресел и до окна, во всю стену от пола и до потолка, тянулся большой

книжный шкаф. Даже не шкаф, а стеллаж. Точно такие же были по трём другим

стенам. В этой комнате у хозяина дома была библиотека. В темноте Паша

с трудом нашарил выключатель. Зрачки успели привыкнуть к ночи, поэтому

свет больно ударил по глазам. Паша прищурился, морщась, повел головой

в сторону. Окинув комнату взглядом, Павел вздохнул:

— Ну что же, начнем сначала, — и он принялся монотонно осматривать книги

на стеллажах.

К четырём часам утра покончил с библиотекой, а когда стало светать — со

всей квартирой. Проверил даже сортир с ванной. Пусто. И здесь ничего.

— Рассвет, рассвет, шептали листья. Рожденье дня — рожденье века, — сказал

Паша, глядя в окно.

Выйдя на улицу, Васильков пошел быстрым уверенным шагом. Ветер гонял по

дороге уже не желтые, а тёмно-коричневые листья, изредка закручивая их

в воронки. По грязно-синему небу плыли тёмно-серые, с фиолетовым оттенком,

осенние тучи. Слабый утренний свет превращал лужи в подобие зеркал. Их

отражение только усиливало уныние окружающего мира. Взгляд темных окон

казался тоскливым.

«Снова мимо, — подумал Васильков».

Всякий раз, когда он нащупывал нить, шел наверняка, кто-то или что-то

опережало его и летопись исчезала.

А началось всё очень просто и до смешного случайно. И только один человек

знал, что в этот день в который раз определилась судьба мира. А точнее,

судьба того, кто за него теперь будет отвечать, до бесконечности подтверждая

истину. Ничего случайного в этой жизни нет.

Яркий, солнечный майский день. Настолько яркий, что солнце слепило, заставляло

прищуривать глаза. Как-то само собой, очень давно, Васильков научился

радоваться каждому дню. Солнечно или пасмурно, снег или жара — ему было

хорошо. Хорошо оттого, что он дышит, оттого, что живы его родные, близкие

и просто знакомые ему люди. Оттого, что мир существует. А сегодня было

просто прекрасным.

Еще издали он заметил её. Лёгкое ситцевое платье, белое, с зелёными и

синими цветами, маленькая красивая головка на тонкой шейке, нежные ручки,

волшебные формы. Девушка его мечты. В ней не было ничего лишнего, само

совершенство. Она, на самом деле, была похожа на хрупкую дюймовочку. И

как же давно было первое свидание… Но каждый раз, когда он её видел, чувствовал

лёгкое головокружение. Земля уходила из-под ног, и всё, что было вокруг,

казалось пустым и бессмысленным.

— Прекрасная Елена сошла, как фея с неба, — нараспев сказал Паша.

— Нескладно, — очаровательно улыбаясь, ответила Лена.

— Зато про любовь. Здравствуй.

— Здравствуй.

— Я не видел тебя целую вечность.

— Ты всегда преувеличиваешь.

— Я ей про любовь, а она… — сказал Павел с вздохом, но Лена не дала

ему договорить.

— Я тоже тебя люблю, — сказала она и поцеловала. Павел обхватил её за

талию двумя руками, Лена повисла на шее у своего героя.

— Как в сказке, — опустив Лену выдохнул Паша, еще несколько секунд не

открывая глаза. — Слушай, у меня есть идея…

— Никаких идей. Ты в прошлый раз обещал мне, и сейчас мы едем знакомиться

с моими родственниками.

— С родственниками? Нет уж, дудки! Мама с папой — это чудно, но родня…

по-моему, чересчур.

— Трусишка.

— Кто трус, я? — Паша состроил гримасу как будто ему сказали, что он боится

крапивы. — Вперёд на мины! Сейчас посмотрим, кто испугается, я или родственники.

— Если ты их напугаешь, меня вечерами после десяти больше не отпустят,

— грустно сказала Лена и добавила уже бодро. — Да там и будет-то мама

с папой и дядя.

— Он встал на задние лапки и взял поводок в свои зубки, — сказал Павел

как бы обречено. — Что же будет после свадьбы?

— Пойдемте, князь, а то обед простынет, — улыбнулась Лена, чмокнула Павла

в щеку, и взяла Павла под руку.

— Обед? Сказала бы сразу, я бы и не сопротивлялся.

И они пошли под ясным небом и ярким солнцем, делая еще один шаг навстречу

своей судьбе.

Дом, где жила Лена, был старой постройки, над аркой кирпичом было выложено

1932. Казалось, будь дом на пару этажей ниже, то просто утонул бы в зелени

деревьев, которые его окружали. Их было превеликое множество и сейчас,

весной, своим цветом и чистотой, они походили на зеленое море. Во дворе

на лавочках сидели бабушки. Как водится, они мило беседовали, обсуждая

соседей, время от времени, отвлекаясь от темы, чтобы отдать властные распоряжения

детишкам, строившим в песочнице город.

Двери в подъезде оказались весьма массивными, наверно дубовые, но открывались

легко и без скрипа. Наверх вела широкая винтовая лестница, с гранитными

ступенями и деревянными, покрытыми лаком перилами.

Лена с легкостью бежала вверх. Павел не отставал, хотя в мыслях был далёк

от этого подъёма. Рядом с ним была его принцесса. Её формы были безупречными,

а душа светлой и тёплой. Порой она была холодна и непреступна как айсберг,

но сейчас это уже казалось несущественным. Знакомство с родителями могло

иметь только одно значение. Если его привели в дом, значит он стал для

неё близким человеком.

Звонок с такой силой резанул по ушам, что Павел даже вздрогнул. Теперь

отступать было некуда. Нет, он не боялся, но внутри ощущалось какое-то

необъяснимое волнение. Лена заметила это и взяла его за руку. Павел почувствовал,

что она сама вся дрожит. Они посмотрели друг на друга.

Дверь открыла мама. Увидев детей, держащихся за руки, она тепло улыбнулась.

В глазах блеснула еле заметная, наворачивающаяся слеза.

Зинаида Михайловна, выглядела гораздо моложе своих сорока семи лет. Косметики

на её лице почти не было, она прекрасно обходилась без макияжа. Для женщин

её возраста это редкость. Работала она в Фёдоровской больнице, специализировалась

на сшивании глазных сосудов или нервов, точно Паша не знал. Наверно, это

и стало решающим фактором при выборе дочкой своей профессии. Лена заканчивала

четвёртый курс мединститута и должна была стать кардиологом.

«Ну что же, князь, бояться поздно, — сказал сам себе Павел и шагнул через

порог».

До двери он провожал Лену не раз. Подъезд, лестница — всё было знакомым,

даже родным. Но порог он переступил впервые. За спиной щелкнул замок.

Квартира была, в общем-то, обычной. Прихожая, кладовка, гостиная, кухня…

Гостиная находилась в углу дома, и поэтому два окна давали огромное количество

света. Посреди комнаты стоял большой круглый стол. И вообще, всё в комнате

было настоящее, деревянное, живое. Кресло, комод, шкаф, кровать, а в углу,

о боже! — его мечта: старое витое кресло-качалка, с клетчатым пледом на

спинке. Паша сразу представил, как глава семьи вечерами, покачиваясь в

качалке, курит трубку и слушает Бетховена

Отец Лены служил пожарным. Совсем еще не старый полковник. Выглядел он

подтянутым, движения его не были грузными, как у большинства людей его

возраста. Седые волосы, кое-где пробивавшиеся наружу, как и ожег на кисти

левой руке, говорили о том, что медали «за отвагу на пожаре», «за личное

мужество», получены им отнюдь не к юбилею. Об этом Павел узнал от Лены.

Она часто рассказывала об отце, и эти рассказы Паше нравились.

— А вот и наш прекрасный прынц. Здравствуйте, молодой человек. Меня зовут

Тимофей Валерьянович, а это папа, Александр Валерьянович. С мамой, как

я понимаю, вы уже знакомы.

— Дядя Тимофей хоть и старший брат, но энергия из него так и брызжет,

— сказала Зинаида Михайловна.

— Да. Нам пенсионерам по-другому никак нельзя. Вся наша жизнь в движении.

Чуть присел отдохнуть, сразу же прокиснешь.

— А пока прокисает салат, — заметила Лена. — Граждане дорогие, давайте

обедать. Мы с утра ничего не ели.

— Прошу всех к столу, — сказала мама.

Обед был очень вкусным, а может, и правда, общий голод дал о себе знать,

в общем, трапеза прошла весело и с аппетитом. Первые пять минут оказались

самыми тяжелыми, но они прошли и, дальше все потекло как ручеёк, легко

и непринуждённо.

После обеда пили чай с яблочным пирогом.

— Нет. Я не понимаю этих людей! — возмущался дядя Тимофей. — Их всю жизнь

обманывали, сажали в тюрьмы, расстреливали, наконец, а они сами же защищают

тех, кто все это делал. Я видел глаза этой толпы, это страшно. Немыслимо!

В тот момент я поверил, что это есть их последний и решительный бой. Они

горели такой ненавистью ко всему, что не с ними.

— Это бывшие партбюрократы, — вмешался папа, — как бы ты поступил, когда

у тебя всю жизнь было всё? Ты был хозяином жизни, хозяином над рабами,

а у тебя взяли и всё отняли. В одно мгновенье ты стал, как и все, ничем.

— У нас не было столько райкомов, сколько людей вышло на улицу! — дядя

Тимофей заметно разгорячился. — Но в одном ты прав — старые. Три четверти

из них, кому за пятьдесят. Зина, ты — врач. Объясни их поведение с точки

зрения медицины. Почему старые люди, которые всю жизнь всего боялись и

лгали друг другу, вдруг взялись за камни и палки.

— Во-первых, медицина здесь бессильна. Во-вторых, у них была уверенность

в завтрашнем дне.

— Уверенность?

— Да, уверенность. Пусть в материальном смысле у свинарки и токаря почти

ничего не было. Не было машин, домов в лесу, брюликов в шкатулке. Но был

мизер, крохи, на которые они могли существовать. И главное, не было необходимости

думать, что делать завтра, где и как заработать на еду.

— Ну ладно пенсионеры, — согласился папа, — люди, прожившие жизнь. Конечно,

им трудно менять свой образ жизни, заново устраиваться в новом, абсолютно

чужом мире. Но есть много нестарых, думающих так же. Здоровые сорокалетние

мужики мечтают о 75 — ом годе. А их дети, 15–20 летние сопляки, тоже

не хотят ничего делать, но всё иметь. Я не о вас, Павел.

— Ну, почему же не обо мне, — спокойно ответил Паша. — Мне 23, и всего

год назад я работал на обычном советском заводе. Раньше, на самом деле,

было всё просто. Отучился — распределение. Молодого специалиста уволить

нельзя. Нет, я их не защищаю. Скорее наоборот. Я с ними работал, разговаривал,

пил водку. Их мнение — что им все должны. Начальник должен дать работу,

здесь я не спорю. Но им нужна не просто работа, а дорогая. В их понимании

хлеб должен стоить как коробка спичек, автомобиль как велосипед. Страна

им просто должна, потому что они в ней живут. А дети их часть, их продолжение.

И потом, детьми надо заниматься, воспитывать их, но никто не хочет это

делать. Им лень сходить в музей, в парк. Даже в кино. Чтобы после фильма

обсудить с ребёнком его содержание. А мне никто ничего не должен и…

— Вам совсем не хочется иметь дом и дорогую машину? — перебил дядя.

— Я не сумасшедший. Конечно, я хочу хорошо жить и ни в чём себе не отказывать.

Но для этого я готов работать 25 часов в сутки. И меня не интересует,

во сколько раз хозяин имеет больше чем я.

— Довольно, спорщики, — сказала мама, — разговоры о политике плохо влияют

на пищеварение. Так что давайте, сменим тему. Извините, Павел, но нам

хотелось бы получше узнать друга нашей Леночки. Ничего, если мы вас немного

порасспрашиваем?

— Я для этого и пришел, — ответил Павел и улыбнулся.

— Вы живёте с родителями?

— Нет. Я снимаю однокомнатную квартиру, а мама с папой живут в Кашире.

— А работаете где?

— Брат моего бывшего начальника с завода — хозяин небольшой строительной

фирмы здесь, в Москве. Меня ему рекомендовали. Помимо строительных работ,

мы продаём стройматериалы, оборудование, подсобные механизмы. А я что-то

среднее между помощником снабженца, курьером и торговым агентом.

— И как вы думаете, молодой человек, — осторожно поинтересовался дядя,

— у вас есть шансы подняться по служебной лестнице?

— Думаю, что есть, но меня это не сильно беспокоит. Чем выше ступень,

тем больше ответственность, и потом, для этого нужно образование, а у

меня с этим беда. Излишне ленив.

— Вот те раз! — воскликнул папа, — Готов работать 25 часов — и ленив?

— Когда работаешь, то находишься в постоянном движении, и, как правило,

сразу видишь результаты своего труда. А часами смотреть в книгу… Я засыпаю

на второй странице.

Потом еще долго говорили о родственниках Лены и родителях Павла. За окном

сгущались сумерки, загорались звезды. Наступала тёплая весенняя ночь.

Павел с Леной стояли на балконе и любовались ночным городом. Лена обхватила

его руку и прижалась к плечу. Что не говорите, а Москва ночью становится

совсем другой. Темень закрывает общее пространство черной пустотой, а

фонари как бы выхватывают из неё отдельные куски мира, вместе с ветвями

деревьев и стенами домов.

— Я не помешал? — спросил дядя Тимофей.

Лена обернулась и увидела дядю. Паша лишь чуть повел головой.

— Нет, дядя, что ты, — ответила Лена.

«Да! Помешал! — сказал про себя Павел».

— Вы прямо как два лебедя. Жаль, не умею рисовать. Я бы написал великолепную

картину. А вы, Павел, кажется, умеете? И еще Лена говорила, что вы фехтуете.

— Да, немного умею.

— Немного? А Лена рассказывала, что Вас приглашали чуть ли не на чемпионат

Европы, а вы не поехали. Почему?

— Была одна история. И потом, вы видели когда-нибудь наши соревнования?

Хотя бы по телевизору?

— Конечно. И не раз.

— Это грубо и отвратительно. Соперники стоят на узкой дорожке как два

бандита и тыкают друг друга. А побеждает тот, кто первым сделает укол,

даже если ответный опоздает на долю секунды. Бред! Настоящий поединок

— это песня, симфония движений в пространстве. И на дуэлях побеждал тот,

кто остался в живых, а не тот, кто первый уколол.

— Да-а, — сказал Тимофей Валерьянович, — теперь я понимаю, почему вас

называют Князем. Не пугайтесь, об этом тоже Леночка рассказала. Ну что

же, мне пора, я ведь к вам подошел простится. До свидания. Если будет

желание, заходите в гости. Леночка адрес знает. У меня есть одно холодное

оружие, думаю, оно Вам понравится.

— Обязательно зайдём, — ответил Павел, — я слышал, что вы коллекционер,

монеты собираете, я Вам тоже одну монету покажу. Говорят, она из Атлантиды.

— Если так, то она бесценна. Берегитесь воров, — сказал дядя уже из прихожей

и засмеялся.

Лена с Павлом еще немного постояли на балконе. Лёгкий ветерок запутался

в её волосах. В городе царствовала черная ночь.

— Мне тоже пора, поздно уже. — сказал Павел.

Лена еще сильней прижалась к нему, он обнял её за плечи.

— Мне так хочется сказать тебе: не уходи.

— Но завтра я обязательно вернусь, — сказал Павел.

— Как долго ждать до завтра, — прошептала Лена.

— Уже сегодня, время первый час. Я пойду, — сказал Паша и поцеловал Лену

в висок. — А то как-то неловко, всем давно спать пора.

За спиной хлопнула тяжелая дверь подъезда и ночной ветерок заставил Павла

поёжиться. Подняв глаза, он увидел яркие звезды, рассыпанные по черному,

низкому небу.

«Ну что же, — подумал Васильков, — вроде всё нормально. У неё очень хорошие

родители. И дядя Тимофей — старик весьма милый».

— Какая волшебная ночь… — прошептал он и двинулся домой.

На улице было тихо. Павел направился к ближайшей большой дороге в надежде

поймать такси. Там оказалось еще тише, как назло, ни одной машины. Оставалось

одно. Идти по направлению к дому, периодически оглядываясь, чтобы не пропустить

транспорт. В голове крутились мысли о Лене. Запах её волос, глаза, в которых

отражалась бесконечность. И вообще, общее ощущение счастья действовало

опьяняюще.

«Что вам нужно? Не надо, отпустите его… — послышался рыдающий женский

голос возле переулка».

Павел остановился и прислушался. Показалось?

«Не надо, пожалуйста!»

В переулке различались четыре фигуры.

«Один против трёх? Ведь запросто рёбра переломают, — подумал Васильков,

делая шаг в сторону группы неизвестных». Глаза инстинктивно искали в темноте

что-нибудь тяжелое. Кусок трубы, кол, кирпич, наконец! Ничего подходящего

под рукой не было. «Как же не везёт, — мелькнула в голове мысль».

Когда Васильков подошёл ближе, то увидел, что двое солдат не дают пройти

парню с девушкой. Ему сразу стало немного легче.

«Двое надвое, может, передумают?»

— Нехорошо обижать маленьких, — издали громко сказал Павел, беря инициативу

в свои руки, а внутри всё так и сжалось. Вообще-то он был не из слабых,

но как бы малость трусоват.

— А ты кто такой? — спросил солдат ростом поменьше и обернулся.

— Я ваш дядя из Бразилии, приехал бить по морде обезьян.

— Дядя — это хорошо, — донеслось справа и чуть сзади. — Люблю близких

родственников.

Васильков обернулся. Из кустов, на ходу застёгивая ширинку, вышел третий.

Если о нем сказать коротко, то… БУГАЙ. Павел быстро перевёл взгляд влево.

Влюблённым было лет по семнадцать — Ромео и Джульета — а кавалер вдобавок

был какой-то щупленький и в очках. Где-то там, в глубине, появилась догадка:

«Ё-маё… Что же я на-де-лал?!».

Диспозиция выглядела следующим образом. Справа подходил «О УЖАС!», слева

два, хоть и низкорослых, но вполне крепких парня. А он один и посередине.

И в руках, как назло, ничего тяжелого. Естественно руки начали слегка

трястись, и страх потихоньку начал брать верх.

Выход был только один, и со всей, что было, силы Павел ударил ребром

ладони бугаю в горло и разбил кадык. Пока тот падал на колени, Паша ногой

попал второму в пах — тут уж было не до правил. Третий, самый мелкий,

с глазами как два мандарина, отшатнулся назад и вытащил нож, с лезвием

сантиметров в двадцать пять.

— С таким только на медведя ходить, — сказал Павел, едва сдерживая дрожь

в голосе.

— Вот я с тебя, как с медведя, шкуру и сниму, — прохрипел солдат, сделал

шаг в перед и махнул перед собой «саблей» справа налево.

Еще шаг, и нож полетел слева направо. Еще… Но тут Павел сделал невообразимое. Он подпрыгнул, развернулся в воздухе и ногой ударил солдата в голову.

Маленький повалился на асфальт и выронил нож. В детстве Паша, как и все

мальчишки, ходил в секцию каратэ, засматривался Брюсом Ли. Это были обычные

детские увлечения его поколения, но чтоб вот так… Наверное, ему этого

очень сильно захотелось выжить и все получилось как-то само собой.

— А-а-а! — вскрикнула Джульета, но Паша не успел обернуться.

Бугай ударил его сзади в печень: в глазах помутилось, ноги подкосились.

На мгновенье Паша потерял сознание, но рёв милицейской сирены вернул его

к жизни. Очевидно, кто-то догадался позвонить в милицию.

— Вот и кавалерия, — сказал Васильков, садясь на асфальте.

Бугай попытался убежать, но у него ничего не получилось. В милицию забрали

всех. После составления протокола потерпевших отпустили, а солдат обещали

посадить. Этот подвиг у них оказался не первым.

— Это вы хорошо придумали. Приехать из Питера в Москву, чтоб ночью искать

приключения, — сказал Васильков, когда они вышли на улицу.

— Мы на выставку приехали, в Пушкинский Матисса привезли, — оправдывалась

Алёна. Именно так звали «Джульету». — А перед поездом хотели по городу

погулять.

— Вот и погуляли, — мрачно пробормотал Саша. — Если бы не вы, то…

— Да. А если бы не я? — перебил Павел. Влюблённые опустили глаза. «Как

школьники», — подумал он, а вслух добавил: — В общем, я и сам до смерти

испугался. На поезд не опоздаете?

— Нет. Как раз успеваем, — ответили Алена с Сашей в один голос.

— Спать ложиться бесполезно, — пробормотал Паша, — через три часа вставать.

Пойдемте провожу, если вы конечно не против.

Прощание на перроне было недолгим. Экспресс уже стоял под парами, возле

окон толпились пассажиры помахивая ладошками. Вдруг Алёна и выбежала

из вагона. Она сняла с шеи шнурок, на его конце было что-то вроде медали,

и одела его на Павла.

— Мне прадедушка это подарил, говорил, что он спасает душу. Ну… в общем…

пусть он вас теперь спасает.

— С ума сошла! Подарок прадедушки кто же дарит, тем более такой? — возмутился

Павел и начал было снимать медальон. Поезд вздрогнул и медленно покатился.

— Спасибо, — в сотый раз сказала Алёна, поцеловала Пашу и прыгнула на

подножку уходящего поезда.

Железная змея медленно, но верно набирала скорость, колёса мерно, как

метроном, отстукивали такт. Вскоре поезд исчез за поворотом. Павел постоял

еще минут десять, сам не зная почему, глядя ему в след. Что сейчас произошло?

Ведь что-то же произошло? Он чувствовал это. Он знал.

Добравшись до дома, Павел забрался под душ, медальон снял и повесил на

крючок для полотенца. По телу побежали струйки горячей воды, сначала они

щекотали и вызывали к жизни мурашки, но через мгновение укутали приятным

теплым покрывалом из воды и пара. Правый бок напоминал о себе ноющей болью.

После душа Васильков выпил кофе, от сонливости не осталось и следа. Весеннее

солнце смело поднималось над горизонтом, начинался новый день. Теперь

можно и потрудиться.

Рабочий день прошел как всегда: суета, беготня, нервы. После работы Павел

поехал в «Клуб длинного клинка». Можно сказать, что здесь была его вторая

жизнь. С восьми и до двадцати он выглядел обычным школьным спортзалом,

с матами, шведской стенкой и канатом, свисающим с потолка. А после двадцати

здесь начиналось… Нельзя сразу и однозначно сказать, что это было. Сказка,

театр или провал во времени. Чужих сюда не пускали, а стать членом клуба

было непросто. Паша Васильков оказался там почти случайно.

Четыре с половиной года назад, на чемпионате СССР, Васильков отказался

участвовать в соревнованиях, а победитель должен был ехать в Европу. Зал

был на три четверти пуст. Васильков сидел и смотрел выступление своего

товарища, боровшегося за призовое место, когда к нему подошел пенсионер

из спорткомитета и начал, брызгая слюной, объяснять какой он, Васильков,

дурак и как много теряет. Если бы не эта глупая выходка, то у Павла были

все шансы выиграть Европу, а там чемпионат мира, Олимпиада, Слава. Это

безобразие продолжалось минут двадцать. В конце концов дед плюнул и ушел,

улыбнувшись Паша проводил его взглядом полном призрения. И тут в его жизни

появился дядя Лёша. Он сидел на два ряда выше и все слышал.

— Прошу прощения, молодой человек, — сказал незнакомец. — Я невольно подслушал

Ваш разговор.

Васильков обернулся и посмотрел на незнакомца.

— Так и есть. Павел Васильков. И Вы отказались? Почему?

— Надоело, — ответил Паша.

— Надоело побеждать? — не унимался незнакомец.

— Сколько вопросов. Вы не прокурор, часом? — Паше не нравился этот разговор,

и он намеренно грубил.

— Тогда скорее милиционер, — ответил незнакомец с явной иронией в голосе.

Только сейчас Васильков заметил два больших шрама на левой стороне подбородка.

— Но я вижу, вы не расположены к беседе. Не буду Вам мешать.

— Да дело вовсе не в вас, — сказал Паша. — Завёл меня дед. Сначала сами

всё разрушат, а потом кричат: «За Родину, за Сталина!»

Соревнование продолжалось. На помост вышла очередная пара. Незнакомцу

было не больше сорока, крепкий дядька с волевыми, но добрыми глазами.

Надо заметить, Павлу льстило, что его узнали и, чтобы как-то извиниться

за грубость, он сам продолжил разговор.

— А вам, я вижу, это нравится? — сказал Паша и показал на спортсменов.

— Что именно? Вид спорта или поединок? — уточнил незнакомец.

— Поединок.

— Нравится. А вам нет?

— Нет. Да вы посмотрите, что они делают! — в этот момент один из спортсменов

пошел в наступление. — Движения грубые и неуклюжие, как швейные машинки.

Лет двести назад фехтование было искусством. А сейчас, где песня? Плавность

движений, ловкость финтов. Все забыто, танец поединка стал никому не нужен.

— Да вы прямо поэт! Позвольте представиться, Лукьянов Алексей Григорьевич

— дядя Лёша.

— Ну а меня вы знаете, — сказал Паша. — Судя по дяде Лёше, можно на ты.

Они пожали руки, Лукьянов одобрительно кивнул головой.

— Если тебе всё это так сильно не нравится, зачем ты здесь сидишь?

— Попросил вон тот агрессивный молодой человек, — ответил Васильков и

показал на одного из фехтующих. — Он хотел, чтобы я присутствовал, но

стать чемпионом ему не судьба.

— Отчего же?

— Я же говорю, слишком агрессивен, а это мешает думать. Чтобы выиграть,

нужно думать, а не просто колоть и рубить воздух. Вот и результат — он

проиграл. Еще ни разу не ушел дальше полуфинала. У него есть и вторая

мечта — играть на скрипке. Правда, он не взял еще ни одного урока.

— Если у тебя не занят четверг, могу предложить нечто иное, чем то, что

мы сейчас здесь видели. Приходи по этому адресу, — дядя Лёша написал что-то

в записной книжке и вырвал листок. — Только не опаздывай, а то тебя не

пустят. Я буду ждать у входа с девятнадцати сорока пяти до двадцати ноль-ноль.

Я уверен, тебе понравится то, что ты увидишь.

— Хорошо, — ответил Паша.

Они пожали руки и попрощались. Паша еще минут пятнадцать посмотрел соревнования

и побрел домой. Интересно, что такого ему собирается показать дядя Леша?

Зимний вечер не был морозным. С неба падали большие пушистые снежинки.

Неподалёку, на школьном катке, катались и галдели дети. Клюшки весело

щелкали по льду, частенько голоса сливались в один, и дети хором кричали

«ГОЛ!» Мамаши, с детскими колясками, неторопливо прогуливались по скверику

возле школы. Если прислушаться, то можно было даже услышать, как падает

снег, ветра не было, и снежинки опускались в низ медленно и ровно.

— Ты как снеговик. Замёрз? — спросил дядя Леша, протягивая руку Павлу.

— Нет. Не успел.

— Тогда пошли.

В школе никого не было. Уроки давно закончились, и ученики разбежались

по домам. Свет в здании был потушен, горело лишь дежурное освещение у

входа. На стук пришел сторож и открыл дверь. Дальше путь лежал через переход

во второй корпус. Кафельный пол издавал звонкий цокот под ногами идущих.

Поднявшись по лестнице на второй этаж, они оказались у цели.

— Добро пожаловать в «Клуб длинного клинка»! — сказал дядя Лёша и толкнул

дверь рукой. По глазам ударил свет.

Обычный школьный спортзал. Четыре человека переодевались в не совсем понятные

на первый взгляд костюмы.

— Джентльмены! — громко, на весь зал, объявил дядя Лёша. — Имею честь

представить вам — Павел Васильков. Прошу любить и жаловать.

Члены клуба по-очереди представились. Знакомство прошло мягко. Атмосфера

в клубе была дружелюбная, и напряжение, возникшее в первую минуту, улетучилось.

— Два раза в неделю здесь собираются люди, которые ценят в фехтовании

красоту и ловкость движений, — дядя Лёша пояснил Павлу суть происходящего.

— Поскольку оружие не бутафорское, эта одежда — необходимая мера предосторожности.

— И давно вы здесь? — поинтересовался Паша, глаза его загорелись азартом.

— Если хочешь, можешь переодеться. Запасной жилет найдётся, а клинок на

первый раз могу дать свой.

Васильков не заставил себя долго уговаривать и снял свитер.

В это время в зал вошел еще один человек и закрыл дверь на ключ. Паша

с ним был знаком. В то время его только взяли в сборную.

На второй тренировке этот человек попрощался с тренером и ушел. Ушел из

большого спорта навсегда. Его звали Коля. А тренер Александр Васильевич

— Колюня. Колюня был его помощником. Однажды он поругался с высоким начальством

и ушел, став обычным учителем физкультуры.

— Привет полковник, — поздоровался он. — А это и есть наш седьмой член?…

Теперь мы имеем законченное произведение. Здравствуй, мы вроде знакомы.

— Да, я вас помню, здравствуйте.

— Как Василич, всё бурчит?

— Бурчит.

— А ты зря ушел, — сказал Коля. — Он в тебя так верил.

— Его выгнали месяц назад. Он не дошел до дверей, сердце. Теперь в больнице.

Поправляется.

— Догадываюсь, — скрипнул зубами Коля. — «Бегемот» постарался?

— Он, — ответил Паша.

— Сволочь. Понимает в спорте как свинья в апельсинах! — и после недолгой

паузы добавил: — К Василичу я обязательно схожу. А ты переодевайся. Посмотрим,

чему он так верил.

Паша надел жилет. Сверху непонятная ткань, а под ней войлок, но, надо

сказать, он не стеснял движений. Вместо маски — нечто похожее на мотошлем,

со щитком из прозрачного материала, но это было не стекло.

— Ты, правда, полковник? — спросил Паша.

— Вообще, я капитан, — ответил дядя Лёша. — Это Колюня меня зовёт полковником,

дразнится. Держи, — он протянул Павлу шпагу. Паша взял клинок, осмотрел

его, повращал кисть и опустил вниз.

— Хороший ножичек.

— Эй! — окликнул Василькова Коля, и только Паша поднял глаза, он сделал

выпад.

Паша втянул живот, развернулся влево на девяносто градусов и, не поднимая

шпаги, держа её эфесом вверх, отбил выпад и мгновенно нанес рубящий удар

с верху. Коля успел закрыться.

— Не шали, Колюня, — сказал кто-то из зрителей.

Сталь весело заплясала, иногда звон сменялся свистом. Поединок был быстрым,

удары молниеносными. Окружающие смотрели не шелохнувшись. Это могло долго

продолжаться, но полковник объявил перерыв, стороны не возражали.

— Неплохо, — сказал Коля. — Василич умеет готовить чемпионов.

— Это «неплохо», — заметил полковник, — чуть на вертел тебя не насадило,

— со всех сторон послышались ехидные смешки, быстро перешедшие в гогот.

Коля считался непревзойдённым мастером.

Когда все расходились, Павел остался с полковником немного прибраться.

Из школы вышли тоже вместе. Снег уже не падал, небо было черным, звёзды

яркими. Они разговаривали. Шли не торопясь, белое покрывало звонко поскрипывало

под ногами. Из беседы Паша узнал, что два Ивана служили вместе с полковником,

лейтенанты. Их так и звали — Иван Иваныч. Саша, краснодеревщик, был другом

полковника, а Владимир с детства в одном дворе с Колей. Дядя Лёша, капитан,

командир особой группы в отряде по борьбе с терроризмом. В прошлом году

обезвреживали банду из двадцати четырёх человек. Терять им было нечего,

список преступлений такой, что всем вышка. Громадный особняк стоял посреди

дачного посёлка. Было предложение взорвать его ракетой, но оно не прошло

из-за близости частных построек. Пришлось штурмовать. Оружия в доме было

столько, что можно полк вооружить. Двенадцать часов бились, шрам у полковника

оттуда — осколок гранаты.

В клубе же все отдыхали душой. В детстве все занимались одним спортом,

а теперь всех объединяло общее хобби.

Паша и Дядя Леша дошли до автобусной остановки. Дядя Лёша уехал первым,

а Паша остался ждать свой автобус. Он был очень доволен тем, что произошло

в этот вечер. Знакомство с людьми, у которых тоже хобби, что и у тебя,

это большая редкость.

Заснул Васильков счастливым человеком, ему было хорошо. Жизнь опять преподнесла

приятный сюрприз.

Вот и сейчас, слегка похрамывая, он шел по коридору к заветной двери.

Открыв ее, увидел знакомую картину: все пришли, он последний.

— Привет честной компании, — Паша с порога поприветствовал всех присутствовавших.

— А вот и князь пожаловал, — воскликнул Володя. — Князь, да на вас лица

нет! Паш, ты не заболел часом? — добавил он серьёзным тоном.

— Есть немного, — ответил Паша. — Но это не простуда и не понос.

— Ну, тогда мы спокойны, — съязвил полковник, а потом добавил: — У тебя

на самом деле видок еще тот.

— Ничего страшного, — сказал Паша и начал раздеваться.

— Ни хрена себе! — воскликнул один из Иванычей. — Это «ничего страшного»

похоже на сломанные рёбра! — и на самом деле, выглядело это ужасно:

красно-синее пятно с фиолетовым оттенком. Все отвлеклись от своих занятий

и подошли к Павлу. Полковник осмотрел бок.

— Рёбра вроде не сломаны, — сказал он, — но к врачу надо обязательно,

мало ли что.

— Ладно. Завтра обязательно, — согласился Паша.

На следующий день доктор подтвердил, что жить Васильков будет. Перелома

нет, но есть сильный ушиб.

Грянул гром. Гулкое эхо прокатилось по всему серому небу и потерялось

где-то за облаками. Потемнело как-то неожиданно и сразу. Сверху начали

падать первые, хоть и редкие, но крупные капли. Они прибивали пыль, которую

поднимал усиливающийся ветер. Прохожие ускоряли шаг, мамаши хватали играющих

детей в охапку и бежали домой. В небе еще раз бабахнуло. С балконов снималось

стираное бельё, сохнущее на верёвочках, закрывались

форточки, улицы пустели. Город готовился к дождю.

— Сейчас начнётся, — сказал Павел, — бежим! — И они с Леной побежали до

ближайшей подворотни, там свернули и спрятались в подъезд.

— Вот так всегда, — с горечью выдохнула Лена. — Столько не виделись, и

вот, пожалуйста, — дождь. Вечер пропал.

Они стояли в подъезде, а на улице хозяйничал настоящий ливень, просто стена воды. Иногда гром нарушал мелодию капель, но его раскаты были той

самой изюминкой в симфонии, которой так часто не хватает.

— Идея! — провозгласил Паша, подняв вверх указательный палец. Едем к дяде.

Он нас звал и, мне кажется, будет просто рад.

— К дяде? — Лена улыбнулась предложению, она любила дядю. — Выбора нет,

поехали.

Чуть только дождь утих, а точнее, у него была маленькая передышка, они

побежали до ближайшей остановки. Им повезло, не пришлось долго ждать,

из-за поворота показался автобус. Как всегда, в нём было много народу,

дотянуться до поручня смог лишь Павел, Лена держалась за его рубаху, а

он её поддерживал за талию. Волосы у Лены были мокрые, и их запах, в сочетании

с духами, опьянял. В голову лезли разные мысли, глупые и не очень. Павел

притянул Лену к себе, она подняла взгляд и посмотрела ему в глаза. В такие

мгновенья окружающий мир исчезал. Он осторожно коснулся губами её мокрого

лба, Лена опустила голову и прижалась ухом к его гуди. Услышав, как бьётся

родное сердце, она улыбнулась, и никто этого не заметил. Автобус трясся

по городским ухабам, заполненный разными душами, и никому не было никакого

дела друг до друга.

Дверь распахнулась, и в лицо гостям ударил крепкий запах борща. На пороге

стоял Тимофей Валерьянович в тёмно-красном плюшевом халате и мохнатых

тапочках.

— Ба-а! Вот это гости! — воскликнул дядя, вскинув руки чуть в стороны

и вверх. — Не думал, не гадал, уважили старика… Да что же вы стоите?

Проходите скорей, вы же мокрые с ног до головы.

Гости прошли в гостиную. Там было тепло и как и в прихожей настойчиво

пахло борщом.

— Леночка, — сказал дядя, — дай прынцу что ни будь переодеть, твои вещи

где всегда. Мне нужно срочно на кухню, а то останемся без обеда, — и дядя

скрылся в коридоре.

— А он неплохо готовит, — заметил Паша.

— Откуда ты знаешь? — искренне удивилась Лена.

— Держу пари, нас здесь покормят.

— Ты любишь еще что-нибудь, кроме поесть?

— Да, — с готовностью отозвался Павел. — Поспать. А еще я люблю тебя.

— Сначала поспать, а потом меня, — укоризненно заметила Лена.

— Нет, спать с тобой.

— На грубость нарываешься?

— Что естественно, то не постыдно, — сказал Паша, скорчив на лице безысходность.

— А потом, мама учила меня говорить всегда правду, — он хотел поцеловать

Лену, но она ловко увернулась.

Вскоре они втроем сидели за столом, в тарелках дымился наваристый борщ,

а на плите дошкварчивали котлеты.

— В таких случаях, — заметил дядя, — от простуды… чуть-чуть… первое

дело. Вы употребляете? — спросил он у Павла.

— Еще как! — мгновенно ответил тот.

— Леночка, — продолжал дядя, — тебе сейчас тоже… чуть-чуть… только

на пользу.

Лена недовольно поморщилась, но согласилась. Обед прошел в атмосфере дружбы

и взаимопонимания. Стороны обменивались шутками и анекдотами, что, надо

заметить, не способствовало пищеварению. Зато пищеварению и дружбе способствовало

еще два раза от простуды (один раз под борщ, второй под котлеты).

Вечерело. За окном по карнизу весело барабанил дождь. Ливень давно закончился,

и теперь кали падали размеренно и неторопливо. В лужах в разные стороны

разбегались круги, длинные и прозрачные дождевые черви, выгнанные из своих

квартир потопом, распластались во весь рост.

Небо было ровно серым, без разрывов и разводов. Кое — где в домах уже

горел свет.

В комнате Тимофея Валерьяновича было уютно и тепло. То, что дядя коллекционер,

было заметно и по стенам. В комнате где сидели гости висели две работы

Кандинского и одна Малевича. Мебель у дяди явно не с фабрики «Красный

шкаф». А также Васильков обратил внимание на чудесную вазу, настоящий

Мейсен, и настенные часы с матерным боем, так их называл дядя, и поднять

они могли даже мёртвого. Ореховый книжный шкаф, работы прошлого века доверху

заполнен редкими изданиями Шиллера, Мольера, Чехова, Бомарше и многим

другим. Свет в комнате был неярким, даже приглушенным, на граммофоне стояла

пластинка Вертинского, и неунимавшийся дождь глухо подпевал ему.

— У вас не дом, а просто музей, — заметил Паша. — Все заполнено редкими

и очень красивыми вещами. Даже музыку вы слушаете на граммофоне. Неужели

в мире сегодняшнем вам ничего не нравится?

— Ха-ха-ха! — рассмеялся дядя. — Да упаси Бог. Неужели я похож на старую

деву, бесконечно перечитывающую старые письма и без конца ворчащую, что

в наше время всё было по-другому? Что вы. У меня цветной телевизор, видео,

этот, как его? — тостер и много других, как сейчас говорят, прибамбасов.

А вот люди, и правда, стали более злыми и жестокими, впрочем, они и раньше

были такими, только держали это внутри себя. Боялись. А сейчас всё выплыло

наружу. От старых же вещей веет добротой, мудростью, смирением. А что

касается музыки… Ну, где вы найдёте сейчас такого Вертинского? А граммофон

придает свой особый колорит.

— С этим очень тяжело спорить, — согласился Паша, — наверное, сложно было

всё это собирать?

— Трудно на всё выкроить деньги, — ответил дядя. — А вот что по-настоящему

было сложно, — это моя коллекция марок и монет. — Дядя поднялся и вытащил

из верхнего ящика в серванте две здоровенные коробки.

— О-о-о… Это надолго, пойду поставлю чай, — сказала Лена и ушла на кухню.

Они долго пили чай, Тимофей Валерьянович рассказывал истории некоторых

экспонатов. Иногда была почти комедия, а порой детектив или даже драма.

За окном давно стемнело, дождь закончился, гости собирались уходить.

— Подождите, я вам сейчас кое — что покажу, — сказал дядя и вышел из комнаты,

а когда он вернулся, то на руках у него лежал меч. — Что вы, Павел, об

этом скажете, ведь вы разбираетесь в холодном оружии?

— Немного, — ответил Васильков, сглатывая слюну, у него перехватило дыхание.

— Но даже этого хватит, чтобы сказать: у вас на руках очень старая вещь,

— он поднялся, взял меч двумя руками и разрубил воздух. — И сталь превосходная.

Это настоящий шедевр. Никогда не видел ничего подобного.

— Да, вы правы, — согласился дядя. — Шедевр. Мне он достался совершенно

случайно, да и за бесценок. Легенда говорит за то, что это меч Георгия

Победоносца. Именно этим мечем, он отрубил голову змею. Это вам подарок.

Павел опешил, но скоро пришел в себя.

— Нет. Это очень дорогой подарок, я не могу принять.

— Но я же сказал, что он мне…

— Даже если он вам ничего не стоил!

— Не спорьте, молодой человек. И потом, должны же вы как-то защищать нашу

принцессу.

Спор продолжался минут десять и в конце концов договорились, Паша отдаст

взамен свою монету. Нести меч по городу просто так было нельзя, поэтому

решили пока что оставить подарок у дяди, а позже Паша его заберет и, по

крайней мере, не ночью.

После дождя небо казалось высоким. Полная луна светила ярко, на небе не

было ни единого облачка. Звезды смотрели на землю из своих причудливых

созвездий. Павел и Лена шли по ночному городу. Воздух был чистым и свежим.

Они шагали в тишине и одиночестве, лишь машины напоминали, что в городе

они не одни.

— Интересно, — спросила Лена, — почему после дождя так легко дышится?

— Наверное, капли, падая, очищают воздух, прибивают пыль к земле, — неуверенно

ответил Паша. — Поэтому легко и дышится. А мне всегда легко дышать, когда

ты рядом.

Лена крепко обхватила его руку и прислонилась к плечу. Некоторое время

они опять шли молча.

— О чем ты думаешь? — спросила Лена. — Тебя так сильно поразил подарок….

— Да, действительно. Поразил, — ответил Паша. — Ты знаешь, когда я взял

меч в руки, то почувствовал необъяснимое чувство тревоги…

— Это тебя дядя напугал? — засмеялась Лена и процитировала: — «Должны

же вы как-то защищать нашу принцессу».

— Точно. Я представил себя средневековым рыцарем, на коне и в доспехах,

— подыграл ей Паша и продолжил, но уже серьёзно: — Меня смутил этот барельеф

на эфесе.

— Какой барельеф? — спросила Лена.

— Там был изображен крестоносец, преклонивший колено и вытянувший к земле

меч. Я его уже видел, но вот только где?

Подойдя к дому Лены они остановились и еще долго стояли ни о чем не разговаривая.

Лена прислонилась к груди Павла правым ухом и, прикрыв глаза, слушала,

как бьется его сердце. Паша путался пальцами правой руки в ее волшебных

волосах.

— Я побежала. — вдруг сказала Лена и легко высвободившись из объятий Павла,

направилась к двери подъезда.

— А поцеловать? — спросил Паша.

— Пока не за что, — бросила на прощанье Лена и скрылась в подъезде.

Павел поднял вверх глаза и посмотрел на окна ее квартиры. Он дождался,

когда зажжется свет в её окне и не спеша двинулся домой. И пока он шел,

его не оставляла мысль, что, взяв меч, он действительно испугался. Не

то чтобы за Лену или за себя, это было похоже на страх за весь мир. Как

будто мир висит на волоске, и только он может его спасти. А дома, лежа

в постели, он еще долго не мог заснуть, всё силился вспомнить, где он

мог видеть такого крестоносца, но объяснения так и не нашлось. Сон взял

верх только под утро, когда первые лучи солнца начали рабавлять тёмное

небо первыми проблесками зари.

Прошло два месяца с того момента, как Васильков первый раз взял в руки

меч. Ничего не напоминало об этом вечере. Лена до конца лета уехала в

Америку на стажировку и вот-вот должна была вернуться. Рабочий день сегодня

у Павла закончился после обеда, и он не знал, чем ему заняться. Ехать

домой совсем не хотелось, пойти тоже было некуда, да и не к кому. Лето

— мёртвый сезон. И тут он вспомнил о Тимофее Валерьяновиче. Позвонил ему,

тот, к счастью, оказался дома и, узнав, что это Паша, пригласил его к

себе. Правда, заехать домой, чтобы забрать монету, всё же пришлось. На

своем стареньком Фольксвагене Васильков подъехал к дому дяди Тимофея.

Выходя из машины, Паша ощутил лёгкое волнение. Чего греха таить, он очень

хотел, чтобы меч стал его. Держа подмышкой плед, в него он намеривался

завернуть уже свой меч, Паша вошел в подъезд.

Тимофей Валерьянович встретил гостя, как всегда встречал гостей, с радушной

улыбкой и раскинутыми руками.

— Заходите, Павел, заходите.

— Здравствуйте, Тимофей Валерьянович.

— Ох, и завидую я вам, молодым! — сказал дядя. — Только с работы, весь

день на ногах, а всё равно бодрячок. Проходите, я быстро.

Паша прошел в комнату, а дядя ушел на кухню.

— Сегодня день просто получился короткий, да и делать особенно было нечего,

— ответил Паша. — А вот вчера, к вечеру, я совсем не выглядел бодрячком.

— Так много работы? — с сочувствием поинтересовался, из кухни, Тимофей

Валерьянович.

Из крана в чайник с шумом полилась вода. Что-то передвинулось на плите

и из кухни донеслось очень сдавленное, но весьма эмоциональное ругательство.

Дядя Тимофей обжегся.

— Нервов еще больше, — отозвался Паша, он прошелся по комнате и сел на

диванчик, а дядя продолжал шурудить на кухне. — Спекулянтская жизнь сплошные

нервы.

Тимофей Валерьянович вошел в комнату с полотенцем, перекинутым через плечо.

О его край он вытирал мокрые руки.

— Извините меня, Павел, но я просто кипю, шипю и пюзырюсь оттого, как

мне хочется увидеть монету. Разговоры — это светская часть, давайте перейдём

к деловой.

— Давайте, — сказал Паша.

Он поднялся с дивана, запустил руку в карман брюк, извлёк оттуда монету

и положил, точнее, бросил её на стол перед дядей. Так, знаете ли, раньше

бросали мелочь в тарелочку и говорили, «два с сиропом» где-нибудь в парке,

на прогулке. Глаза дяди вспыхнули огоньком, как на мгновенье показалось

Паше, нехорошим огоньком. Но на самом деле, это был просто азартный взгляд

заядлого коллекционера. Тимофей Валерьянович открыл дверцу шкафа, достал

лупу и начал рассматривать монету. Васильков отошел к картинам.

— Одно могу сказать наверняка, — заметил он, — это очень старая и редкая

монета. Из Атлантиды она или нет, я не знаю, но лет ей очень много.

— Да. Дед говорил, что она старше мира, — согласился Паша, рассматривая

картину Малевича.

— Гораздо старше, — сказал дядя, посмотрел на неё еще немного и, отложив

в сторону, поднялся из-за стола. — Потом налюбуюсь.

Тимофей Валерьянович вышел из комнаты. Паша обернулся, лишь, когда дядя

вернулся в комнату с мечом, говоря на ходу:

— Забирайте. Будем считать, что мы поменялись.

— Неравноценный обмен, — сказал Паша, подходя к столу, на котором лежал

меч. — Этот кругляк, может быть, и старый, но непонятно, что это на самом

деле. А меч, как вы сами говорите, историческая редкость.

— Не обольщайтесь, он тоже может оказаться подделкой, — с ехидцей в глазах

заявил дядя.

Они ударили по рукам. Васильков в переполняющих его эмоциях взял в руки

меч и, как и в первый раз, ощутил непонятное чувство страха. Он подержал

меч немного дольше, чем прежде, и вдруг страх сменился приливом силы.

Васильков, как и в первый раз, испугался своих ощущений. Всё не объяснимое

всегда пугает людей.

— А что изображено на эфесе? — спросил Паша.

— О-о-о, это очень интересно, — оживился дядя. — Павел, хотите коньяку?

У меня есть превосходный «Армянский», ему восемьдесят лет, старше меня.

— Да, пожалуй, рюмка коньяка была бы, кстати. А то я что-то разволновался.

— Хм. И есть от чего, доложу я вам, — улыбнулся дядя.

Тимофей Валерьянович подошел к буфету, открыл дверцу и достал заветную

бутыль. Потом сходил на кухню и принес блюдце с нарезанным лимоном.

Мбу… — сказала пробка. Коньяк разлили по рюмкам и неописуемый аромат тут

же разлился по комнате. Паша и Тимофей Валерьянович дзынкнули хрусталём.

— Будь здрав, боярин! — сказал дядя и опрокинул содержимое рюмки во чрево.

И только он собрался туда же определить лимон, как Паша схватил его за

руку.

— Не надо! Зачем? Вы всё испортите, это же не водка! — дядя слегка удивился.

— Подождите пару секунд и насладитесь тем блаженством, которое сейчас

вас охватит.

Через некоторое время Тимофей Валерьянович облизал языком губы и, расплывшись

в блаженной улыбке.

— Черт возьми, умирать пора, а коньяк пить научился только сейчас, — произнёс

он не открывая глаз. Он явно льстил Павлу и Паша это заметил.

— Напрасно все закусывают лимоном, — сказал Паша и проделал ту же процедуру.

— Лимон обжигает все рецепторы на языке и во рту. От букета не остаётся

и следа.

— Знаете, Павел, я рад, что в вас не ошибся. Вы нестандартно мыслите.

Ну да ладно, вернёмся к мечу. Я навёл справки и выяснил, что изображение

на эфесе принадлежит мифическому ордену «Хранителей вечности». Он очень

малочислен и на протяжении всего существования мира охраняет его от сил зла. Спасая вечность, рыцари ордена всегда ухитрялись оставаться в тени,

правда, был один прокол. Георгий Победоносец стал легендой. Считается,

что тот, кто возьмёт в руки этот меч, тот и будет следующим его хранителем.

И если зло опять придёт на землю, то именно ему придется с ним сразиться.

— На него свалилось огромное счастье, но он не успел посторониться, —

растягивая слова сказал Паша. — Вы намекаете, что это я следующий?

— Ну что вы, — улыбнулся дядя, — это просто легенда, да и вы так ловко

фехтуете, что Вам просто грех бояться.

— Меч и шпага — это несколько разные вещи, — уточнил Васильков. — Что

еще есть в вашей справке?

— Существует дверь в другой мир, — продолжал дядя Тимофей, он явно обрадовался

интересу Павла. — Пространство и время часто меняются местами. И вот посреди

этой путаницы есть мёртвый лес, он окружает город теней. Посреди города

стоит замок Отчаянья. Вход охраняют вера, надежда, любовь. Чтобы пройти

в замок, нужно или убить их, или вернуть к жизни. А в замке ждёт Воин

Смерти. С ним тебе и предстоит сразиться.

— Так значит, все-таки мне! — Васильков улыбнулся и посмотрел на дядю Тимофея.

— Ну… Я это образно, — опомнился дядя. — Вот такие вот сказки… — Вздохнул

Тимофей Валерьянович, в воздухе повисла тяжелая пауза.

— Еще по рюмочке? — спросил дядя.

— Нет, спасибо, — ответил Паша.

— Ничего страшного, — успокоил дядя. — Мы сейчас поужинаем, и всё будет

в порядке.

За ужином они говорили о пустяках, но Павлу казалось, что дядя что-то не

договаривает. Он довольно ловко уходил от любых вопросов касающихся меча.

Похоже, он сказал ровно столько, сколько было нужно знать Василькову,

и ни слова больше.

Когда прощались, уже в дверях, Тимофей Валерьянович записал Павлу три

телефона и сказал, что эти люди смогут рассказать о мече гораздо больше,

если только у него останется интерес. Так, с мечом, завёрнутым в плед,

Павел вышел из подъезда и сел в автомобиль. Занятный у них получился разговор

— сказка, рассказанная на ночь. «А здорово, наверное, было бы. Я спасаю

мир!», — подумал Васильков, улыбнулся своим мыслям и повернул ключ в замке

зажигания. Машина вздрогнула, заурчала и через минуту тронулась с места,

оставляя за собой клубы сизого дыма.

После ухода Павла Тимофей Валерьянович сел у телевизора смотреть «Джентльменов

удачи», он очень любил этот фильм.

— Ты куда меч дел, лишенец? — послышалось из-за спины.

Тимофей Валерьянович вздрогнул, подскочил из кресла и обернулся. В дверях

стоял кто-то в монашеской рясе, подпоясанный веревкой, с капюшоном, натянутым

на глаза.

— Как вы сюда попали? — неуверенно пролепетал Тимофей Валерьянович.

— Как я сюда попал? Куда ты сейчас попадёшь — вот где удивление будет

огромным. Где меч, старый пень? — угрожающе прорычал гость.

— Господи, я уже и сам перестал в это верить, а вы всё-таки пришли.

— Я сказал, где меч?

— В надежных молодых руках. Я отдал его, и просто так вы его теперь не

получите.

— Кто он? — настаивал гость.

Подойдя к старичку, Капюшон схватил его за горло и приподнял на вытянутой

руке. Ноги у дяди оторвались от пола, с них, издав лёгкий шлепок, свалились

тапочки, что-то хрустнуло в шее. Тимофей Валерьянович давно понял свою

обречённость и был готов к смерти. С того далекого дня, как он стал одним

из рыцарей «Хранителей вечности», в глубине души был страх перед сегодняшней

встречей. Тимофей Валерьянович даже не умел обращаться с мечом. Случай

— и ты владеешь страшной тайной. Но в этом испуге не было трусости, и

будь шанс начать всё сначала, то его поступки были бы такими же. Преодолев

ужас, Тимофей попытался заглянуть под капюшон. То, что он там увидел,

было похоже на бездну. В лицо ему пахнуло серой и гнилью…

Приехав домой, Павел развернул меч сразу же, как только захлопнул дверь.

Он явственно представил, как принесёт его в клуб. Такого они еще не видели!

Меч на самом деле был великолепен. Сталь сверкала ярче солнца, серебряный

эфес был виртуозной работы. Несомненно, та шпага, что хранилась в клубе,

тоже была хороша. Не муляж — семнадцатый век и отличное состояние. Но

по сравнению с этим, выглядела простой игрушкой. Павел достаточно далеко

ушел в своих мечтах, как вдруг в них появился запах. Непонятный запах

то ли гари, то ли еще чего. И такой стойкий и явственный, что он вернул

его из сладких грёз на землю. Запах не исчез. Павел не на шутку испугался.

Он прошел на кухню, включил свет и огляделся. Здесь было всё в порядке.

Может быть, в комнате? — и Паша быстро двинулся туда.

За закрытой стеклянной дверью, на фоне угасающего дня виднелся еле различимый

силуэт. Вот тут Васильков перепугался еще сильнее. Держа меч перед собой

двумя руками, он толкнул им дверь. Дверь распахнулась плавно и без скрипа.

Вонь усилилась. Перед окном, глядя на улицу, стоял кто-то в черной рясе,

подпоясанный белоснежной верёвкой, с капюшоном, натянутым на глаза. Вонь

явно исходила от него.

— Какого хрена? — почти хрипящим от волнения голосом спросил Паша.

— Всё может еще очень хорошо закончиться, — проворковал не званный гость.

— Не надо заранее нервничать, и не стоит быть таким глупцом, как тот старик,

от которого ты сейчас приехал.

Гость повернулся к окну спиной, в наступавших сумерках его силуэт выглядел

зловеще.

— Что с ним? — дрогнувшим голосом спросил Паша.

— Он умер, — искренне сожалея, сказал «капюшон». Он говорил плавно, на

распев. — Сердце слабое, я не учел. А он был прав. Руки действительно

молодые. Но вот надёжные ли? Ну, так что, договоримся по-хорошему или

ты тоже будешь упираться?

— О чем договоримся? — спросил Павел и почувствовал холодный ветерок,

пробежавшийся по его спине. Ноги подрагивали уже давно.

— Отдай меч, гаденыш. А не то душу из тебя вытяну. По капельке. Для удовольствия.

— А ключ от квартиры не дать? — спросил Паша, а потом подумал: Зачем ему

ключ, он ведь и без него вошел.

— Хм-хм-хм… — гадко хихикнул капюшон. — Ты правильно подумал — глупость

сказал. А вот интересно, долетит твоя девка или у самолета керосин кончится?

— Паша вспомнил о Лене и его накрыло новой волной страха. — Отдай меч,

и я оставлю вас в живых.

— Тебе надо, так подойди и возьми! — почти прорычал Васильков.

От страха не осталось и следа, были лишь злость и желание убить не прошеного

гостя. Разрубить его на сотню маленьких частей.

— Запросто, — пропел капюшон с улыбкой, и непонятно откуда появившейся

меч сверкнул в его руках. — А ты на самом деле смелый, — он больше не

распевал. — И девка твоя долетела. Сейчас звонить будет.

Звонок, как спица, проткнул Павлу сердце. На мгновенье он невольно отвлёкся

на телефон, а когда повернулся обратно гость уже исчез. Паша нащупал выключатель

и щелкнул им. Комната была пуста, лишь запах серы напоминал о том, что

было в ней минуту назад. Телефон не унимался. Паша, покачиваясь, медленно

подошел и поднял трубку.

— Да.

— Привет, это я. Я прилетела! — радостно объявила Лена.

— Привет, я очень рад, — ответил Паша голосом пьяным, от адреналина.

— По голосу не скажешь.

— Я спал. Ты разбудила, — это первое, что пришло ему в голову.

— С кем? А то голос очень недовольный! — в трубке послышались жесткие

нотки, назревал скандал.

— Да не с кем, просто спал, — резко ответил Паша.

— Стоило звонить тебе первому, чтобы ты на меня орал, — фыркнула Лена

и бросила трубку.

Какое-то время Паша стоял, прижав трубку к уху, и слушал короткие гудки,

пытаясь вникнуть в суть происходящего. Ни одной мысли, даже мыслишки,

не пришло ему в голову. Перед глазами стоял только Капюшон. Повесив трубку,

покачиваясь на неверных ногах, Васильков пошел в ванную. Включил холодную

воду, меч положил на раковину перед собой и большими глотками начал пить,

пить, пить.… Умылся. Постоял немного, опершись двумя руками о края раковины,

наблюдая, как, закручиваясь винтом, стекает вода. Потом поднял голову,

потянулся за полотенцем и замер. На крючке рядом с полотенцем висел медальон,

подаренный ему Джульеттой. Глаза начали медленно расширяться, на медальоне

был изображен рыцарь, преклонивший колено. Сняв блесенку с крючка, Васильков

поднес её к мечу. Изображения совпадали во всём! Паше стало нехорошо.

Непонятная смесь чувства страха, бешенства, собственной глупости, ничтожества

и… и восторга.

— Что здесь происходит?! — заорал Паша, глядя на своё отражение в зеркале.

Первая мысль, которая оказалась более или менее ясной, это то, что сказала

Джульетта, даря ему медальон: «Он спасает душу». Тут же припомнилось обещание

Капюшона вытянуть из него душу по капельке. Дрожащими руками Павел быстро

надел медальон. Наверное, это выглядело очень глупо, но ему стало намного

легче. Легче от одной мысли, что хоть что-то тебя защищает, когда все

против тебя. Держа меч перед собой двумя руками, он сделал, пусть несмелый,

но твёрдый шаг вперед. Чего он боится, ведь гость уже ушел? В крайнем

случае, можно всё еще раз проверить.

В доме горели все лампочки, которые только были. Со стороны это походило

на непонятный ритуал, но какое сейчас значение это имело. Ему просто было

страшно, как в детстве, когда он просыпался ночью один в тёмной комнате.

Как в детстве, когда за проделки бабушка запирала его в тёмном чулане

и пугала Бармалеем. Как в детстве.… Да, это было похоже на сказку, только

в ней уже умер один человек, умер по-настоящему, не понарошку.

Никого. Если никого нет, значит ему некого бояться. Некого бояться. Эта

мысль бесконечно повторялась в голове. Паша прошел на кухню и, не выпуская

из рук меча, поставил на плиту чайник. Было уже далеко заполночь, но не

было никакой связи с реальным течением времени. Васильков сел на табурет

и прислонился спиной к холодной стене. Сначала изредка, а потом всё чаще

его тело начало вздрагивать. Изгибом локтя Паша закрыл глаза и, склонившись

над столом, заплакал. Заплакал навзрыд, только слёз не было, и от этого

чуть мокрые глаза очень сильно болели. Василькову было страшно. Очень

страшно.

Чайник вскипел, чай заварился. Сидя на кухне, держа в одной руке меч,

а в другой кружку с чаем, Васильков провёл ночь и начало утра. В конце концов, у него получилось уснуть.

Солнце уже стояло в зените, а от дневного сна болела голова. Жмурясь от

боли, Паша сел на край дивана.

— Приснится же такая гадость! — громко сказал он и растер лицо руками.

Паша наклонился, чтобы поднять с пола брошенную вчера рубаху. На шее что-то

болталось. Он опустил взгляд и замер. Испуг? Последнее время Васильков

начал привыкать к этому чувству. К сожалению, это был не сон. В памяти

стали всплывать подробности вчерашней ночи. Всё, что произошло, казалось

нелепым и слишком странным. Паша напряг память и постарался подчеркнуть

главное из того, что произошло вчера. Позднему гостю нужен был меч, и

его он точно не получит. Как с ним бороться, Паша не знал, поэтому сейчас

был бессилен, но меч не он отдаст. Ни-за-что!

Эта сволочь поссорила его с Леной. Надо поехать и поговорить с ней. Если

и не рассказать все, то, по крайней мере, попробовать объяснить. Паша

оделся, положил меч в чехол от рапир, он поместился с трудом, и поехал

к Лене. К тому же нужно было узнать про Тимофея Валерьяновича. В глубине

души Паша надеялся, что он жив.

По дороге к Лене Васильков надеялся, что ничего серьёзного между ними

не произошло — небольшая ссора влюблённых. Как-то раз они месяц не разговаривали,

поцапавшись из-за пустяка. Вот и сейчас всё выглядело так же

глупо. Человек перелетел через океан и прямо из аэропорта звонит любимому,

но в ответ слышит не то, на что рассчитывал. Паша надеялся, что всё сможет

объяснить. Лена очень много значила в его жизни. Ночной визит отошел на

второй план.

Выйдя из автомобиля, Васильков чуть было не забыл меч. С чехлом наперевес,

он бежал вверх по знакомой винтовой лестнице. Остановившись перед заветной

дверью, Паша сделал глубокий вдох и медленно выпустил воздух из лёгких.

Не поворачивая головы, по привычке поднял руку до той высоты, где находился

звонок.

Дверь открыла мама Лены. Глаза её были заплаканными, лицо серым. Паша

понял, что смерть дяди — это правда.

— Здравствуй, Паша, — прошептала она дрожащими губами и пропустила его

в квартиру.

— Что случилось? — спросил Васильков, и ему сразу стало противно от этой

фальши, ведь он всё уже знал.

— Тимофей Валерьянович умер, — ответила Зинаида Михайловна, и из её глаз

снова потекли слёзы. — Сердце остановилось.

— Жаль. Хороший был старик, весёлый, — сейчас Паша говорил искренне, дядя,

на самом деле, ему нравился. — Я был у него вчера вечером. Коньяк пили…

— А ночью умер, — проплакала мама.

— Лена дома?

— Да. Она у себя в комнате, — Зинаида Михайловна проводила Пашу до комнаты

Лены и постучала в дверь. — Леночка, Паша пришел.

— Его кто-нибудь звал? — послышалось из-за двери.

— Лена, что ты говоришь? — недоумевая, проговорила мама.

— Нечего ему здесь делать! Пусть уходит.

— Лена, открой, пожалуйста, — начал, было, Паша. — Вчера всё…

— Ты что, не слышишь? Уходи! — отрезала Лена.

— Вы что, поругались? — спросила Зинаида Михайловна.

— Да, похоже на то, — ответил Паша.

— Господи, она же только вчера прилетела. Когда же вы успели?

— Вот и я об этом думаю.

— Наверное, на неё смерть дяди так подействовала, — говорила мама. — Когда

она успокоится, вы обязательно помиритесь.

— Да, наверное, — согласился Паша. — Сейчас мне лучше уйти.

Дверь хлопнула, и после уюта знакомой квартиры Васильков оказался в прохладе

подъезда. Паша спустился этажом ниже и сел на подоконник. За окном куда-то

плыли рваные облака, в голове туда же плыли рваные мысли.

«Надо же, какая сволочь, — догадался Паша, — таки начал вытягивать душу!

Обещал по капельке, это первая. Что же будет дальше?»

В голову полезли самые страшные варианты, ведь он был не одинок на этом

свете. Но чему быть, того не миновать, Паша попытался отогнать страсти,

и ему это, кажется, удалось. А сейчас он хотел одного — оказаться дома.

Подойдя к двери своей квартиры, Васильков услышал, что звонит телефон.

В суете ключ не сразу попал в замочную скважину. Наконец замок щелкнул.

Телефон всё еще звонил. Не закрывая двери, Паша бросился к нему и практически

сорвал трубку.

— Ты смотри, какие мы гордые! — послышалось на другом конце провода. —

Трубку брать не желаем.

Сергей говорил надменно, как бы пытаясь уязвить Павла. Тот самый Сергей,

который попросил его присутствовать на соревнованиях, где и произошло

знакомство с полковником.

— Позвонил раз за два месяца и еще чем-то недоволен! — достойно парировал

Паша.

— Приезжай ко мне на дачу. Будет весело, — предложил Сергей.

— Приглашаешь?

— Точно.

— А что за мероприятие?

— Приедешь — увидишь, — интригующе заявил Сергей. — Обещаю море удовольствия

и сюрпрайз.

— Хорошо, — согласился Паша. — Сейчас съем что-нибудь и приеду.

— Только не тяни, — сказал Сергей и повесил трубку.

Наверное, это то, что нужно в данной ситуации. Возможность хоть ненадолго

забыть о страшной действительности. Паша открыл холодильник. На сковороде

мирно покоились три котлеты. Он увлёк за собой две, оставив одну про запас.

Первая котлета отправилась в рот сразу же, вторую он собирался съесть

на пути к машине. Васильков спускался по лестнице. Меч, завёрнутый в плед,

был обхвачен левой рукой и прижат к телу, везти его к Сергею в чехле Паше

показалось менее романтично. Он вышел из подъезда, дожевав первую котлету,

и отправил по назначению вторую. Фольксваген плавно тронулся и выехал

со двора.

Положив трубку на телефон, Сергей подошел к открытому окну. Со второго

этажа родительской дачи вид в даль был очень живописным. Дачный посёлок

стоял на возвышенности. С трёх сторон его окружал смешанный лес, с четвёртой

— неширокая полоса берёзовой посадки. Перед домом в ней был разрыв, метров

пятнадцать, и через него просматривалось, как тропинка спускается к пруду.

За прудом раскинулся сосняк.

Сергей потянулся, заложил руки за голову и, закрыв глаза, втянул ноздрями

чистый лесной воздух. С первого класса они с Павлом были приятелями. До

настоящей дружбы дело не доходило, но отношения были очень тёплыми. Они

вместе занимались спортом, иногда сообща проводили свободное время. Как

это часто бывает, после школы все разбрелись по жизни в разные стороны,

а эти двое продолжали встречаться на тренировках. Наверно, поэтому их

знакомство перешло на новый уровень. Они не были голубыми, просто любили

друг друга. Отойдя от окна, Сергей взял со стола скрипку. Это была его

мечта, его страсть, всегда недостижимая и манящая за собой. Он приладил

её к подбородку, вскинул смычок и волшебная музыка заполнила комнату.

Дорога до дачи родителей Сергея, его отец — известный архитектор, была

очень красивой. Паше она всегда нравилась. У деревни Липнево Васильков

съехал с шоссе, и дальше по параллельной, второстепенной дороге, предстояли

еще пятнадцать восхитительных километров. Пейзажи менялись один за другим.

Деревья стояли не вплотную к дороге, как везде, а на приличном расстоянии,

и поэтому не было ощущения, что едешь между двух стен. Паша почти забыл

о произошедшем в последние дни и с головой погрузился в окружающий его

мир. Всегда самым главным в этих путешествиях было не пропустить съезд

в лес. Дача находилась в стороне от дороги.

Свернув в лес, Паша окунулся в другую сказку. Оставался еще километр по

лесной дороге. Этой дороге было лет двести. Именно поэтому ее и асфальтировать

не стали, не захотели портить историческое инженерное сооружение. Даже

после ливней на ней не было грязи и луж. С обеих сторон то и дело встречались

дубы в два обхвата, а папоротник просто прятал землю.

Паша остановился возле дома Сергея и заглушил двигатель. Посёлок был небольшим,

на его улицах редко встречались прохожие. Всё было тихо. За воротами находилась

огромная территория со своим куском леса. Дом стоял в её ближней части.

Подойдя к входной двери, Паша услышал доносившиеся со второго этажа звуки

скрипки. Переложив поклажу из правой руки в левую, он открыл дверь. В

доме никого не было. Васильков прошел через столовую к лестнице на второй

этаж. По мере того как Паша поднимался по лестнице, звуки усиливались.

Васильков открыл дверь и увидел Сергея, стоящим лицом к окну и играющим

на инструменте. Это что, такой сон? Он же не умеет, не знает, с какой

стороны ее берут.

Паша подошел ближе и остановился. Хозяин давно заметил приход гостя, но

доиграл сюиту до конца и, лишь закончив, заговорил.

— Чего молчишь, нравится? — не оборачиваясь спросил Сергей.

— Бред какой-то, — сказал Паша, — ты ведь никогда не учился…

Тот, кто взял её однажды в повелительные руки,

У того исчез навеки безмятежный свет очей,

Слуги ада любят слушать эти царственные звуки,

Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.

Сергей читал стихи медленно, распевая каждое слово. На столе и стенах

в канделябрах горели свечи. Их свет придавал сказанному какую-то особенную

интонацию.

— Как точно сказал Гумилёв, — заметил Сергей, закончив декламировать,

и положив скрипку на подоконник. — Теперь я понимаю, почему он тебе нравится.

Знал, о чем говорил.

Когда Сергей читал стихи у Павла в голове мелькнула нехорошая мысль. Он

опустил меч вниз, держа его за рукоять и поддерживая плед двумя пальцами.

Потом медленно отвёл пальцы в сторону, плед заскользил по лезвию, падая

на пол и обнажая сталь.

В окне солнце коснулось горизонта, и небо вспыхнуло кроваво — красным

закатом. Сергей резко повернулся к гостю. Когда он разворачивался, в его

руках взметнулся меч и сверху вниз обрушился на голову Павла. Васильков успел развернуться левым плечом вперёд, подставить свой клинок, и молниеносным

движением, справа налево, распорол Сергею брюхо. Скрипач выронил меч и

прижал руки к животу. Нет, кровь не брызнула, как вино. Вместо этого сквозь

растопыренные пальцы кое-где свесилась требуха. Васильков отшатнулся назад.

Сергей посмотрел несколько секунд на живот, затем поднял глаза на Павла.

На дрожащих губах появилась страшная улыбка.

— Всего один день. Как мало… — протянул Сергей.

Его голова качнулась назад, он упал сначала на колени, а затем навзничь.

Паша стоял со стеклянными глазами, так и не опустив меча после удара,

и смотрел на человека, лежащего на полу в луже крови. Он сначала сделал,

а потом понял, что именно.

— Какой кошмар, — донеслось сзади. — Ты похож на Каина. Поверь мне, я знаю.

Паша нервно обернулся. В кресле, в углу, сидел капюшон.

— Убить своего лучшего друга, какой пассаж, — не унимался капюшон. — Представляю,

какой вулкан клокочет у тебя внутри. Убийца! — после этих слов он встал

и начал прохаживаться по комнате, пряча кисти рук в рукавах.

Паша приготовился к новой схватке.

— Вот так, мой юный друг. И это только начало, так сказать, номер два,

— продолжал философствовать Капюшон. Васильков следил за ним не мигая.

— И не уговаривай, я твоё оружие теперь и сам не возьму. Ведь у нас с

тобой обширная программа.

— Умри сука! — заорал Павел и ударил Капюшона сверху по голове.

Но тот просто исчез, и от меча пострадал лишь сервант. Раздался треск

дерева, звон разбитого стекла и фарфора.

— Мальчишка, — укоризненно проговорил Капюшон. — Я тебя даже властям не

отдам, сам позабавлюсь.

Он начертил перстом в воздухе воображаемую линию, и одна из стен в комнате

вспыхнула.

— Уходи. В деревне шесть человек, и все они сейчас спят, так что свидетелей

не будет, — сказал Капюшон и прыгнул в огонь.

Пожар оставлял право только на один выбор. Паша побежал вниз по узкой

лестнице, путаясь ногами. Оказавшись на улице, он кинулся к воротам, но

вдруг вспомнил, что оставил плед и хотел было вернуться за ним. Дом уже

пылал как «пионерский костёр». Паша завел машину и ретировался. Как только

посёлок скрылся за горизонтом, раздался взрыв, взорвался газовый баллон

на кухне, и почти сразу зазвенела рельса. Очнувшимся соседям вместо дома

остался факел.

Через десять километров, Паша остановился и, открыв дверцу, вывалился

из машины. Его вывернуло наизнанку. Когда стало немного легче, Васильков

выбрался из кювета и сел на траву.

«Сергей хотел меня убить! Бог мой! У него это могло получится, ведь, по

правде говоря, я этого не ожидал. А эта тварь знает, кому и где нажать….

И как он узнал о его мечте? Кто он, дьявол? Вряд ли. Скорее всего чертёнок.

Такой маленький гадёныш, который хочет выслужиться у сатаны. Да и какая

разница большой он или маленький. Главное, что он оттуда, и приходил он

за мной».

В какой-то момент Паша поймал себя на мысли что уже ни о чем и не думает,

а просто сидит и смотрит на деревья. На то, как ветер приводит в движение

листья на ветвях. C грохотом мимо Василькова проезжали тяжелые фуры, кое-где

деревья тронулись желтым цветом. Васильков поднял вверх глаза. На голубом

небе появлялись первые звёзды. Где-то рядом запели сверчки. Пора домой.

Прошло два месяца с того момента, как первый раз появился гость в капюшоне.

Он больше не приходил лично, но его присутствие ощущалось ежедневно. С

полок постоянно что-то падало на голову. Можно было поставить чайник на

плиту, и через пять минут плита будет выключенной, хотя чайник теплым.

Регулярно пропадали ключи от входной двери, и выйти из дома было просто

невозможным. Казалось, что кто-то стоит за занавеской и дергает за невидимые

ниточки, а всё вокруг повинуется его власти. Напряжение Павла, как спираль,

с каждым новым витком становилось всё выше и выше. Не прошло и недели,

как он почувствовал, что начинает сходить с ума.

На работе тоже было не всё в порядке. Павла обвинили в воровстве, и выглядело

это достаточно убедительно. Кроме мелких гадостей, были и крупные. Заболела

мама. Её увезли ночью с сердечным приступом. После звонка отца, сообщившего

эту страшную новость, Паша долго сидел в комнате с закрытыми глазами,

откинувшись на спинку кресла. Его сжатые кулаки подрагивали. Ощущение

собственного бессилия, что может быть страшнее. Василькову стоило неимоверных

усилий, чтобы сдержаться и не впасть в истерику.

Отношения с Леной первый месяц оставались такими же плохими, как и были.

К концу второго они стали еще хуже. Паша пытался несколько раз поговорить

с ней, но разговор быстро переходил в перебранку.

Вот и сейчас он сидел на скамейке во дворе её дома и ждал Лену, чтобы

объясниться. Но этот раз будет уже точно последним. Павлу нужно услышать

ответ на один единственный вопрос. Не очередной скандал, а именно ответ.

Да или нет.

Конец октября. Было достаточно холодно, и Павел слегка озяб. По пустому

двору изредка проходили прохожие. Васильков сидел на лавочке напротив подъезда Лены больше часа и уже собирался уходить, как вдруг во двор въехал

подержанный Опель. Он лихо закладывал повороты и резко затормозил напротив

Паши. Из Опеля вышел худощавый молодой человек полубыковатого вида. На

нём было пальто тёмно-красного цвета, так называемого «бизнес класса»,

а на голове кепка «Адидас», из-под которой лапушились прозрачные, с красной

каёмочкой и редкими красными прожилками, уши. Такое сочетание всегда не

то чтобы бесило Пашу, а скорее веселило. Это чучело обошло авто и открыло

пассажирскую дверь. Из машины вышла Лена! Такого поворота событий Паша

не ожидал. Их взгляды встретились. Чучело немного отстало, завозившись

с сигнализацией. Васильков поднялся и сделал шаг. Лена шла ему навстречу,

казалось, что она это делает неуверенно. Когда они поравнялись, Паша заговорил

первым.

— Здравствуй.

— Здравствуй, — ответила Лена. Её слова были словно дыхание снежной королевы.

— Мы можем поговорить?

— Мне некогда, — бросила Лена так же странно, как и шла.

— Всего одну минуту, — сказал ей вслед Паша, но Лена отрицательно покачала

головой и, не останавливаясь, скрылась за дверью подъезда.

— Как знаешь, — еле слышно сказал Васильков закрытой двери и поставил

логическую точку.

Развернувшись, он прошел мимо чучела и направился на бульвар. Полубык

посмотрел ему вслед и, теряясь в догадках, трусцой скрылся в подъезде.

Оказавшись на бульваре, среди деревьев и скамеек, Паша остановился на

мгновенье, посмотрел на окна Лены, их было видно с бульвара, и пошел по

дорожке неторопливой походкой, пиная желтые и красные листья. Он вздохнул

глубже. Воздух был по-осеннему свежим. Вроде бы должно было стать легче,

но легче не стало. Одной проблемой теперь меньше, с другой стороны, рухнула

еще одна надежда, еще один смысл жизни. У Василькова их теперь осталось

совсем мало.

Паша сел на скамейку. По бульвару шли люди, гуляли дамы с собачками, бабушки

с внуками и внучками. Осень находилась в предпоследней стадии, деревья

стояли наполовину голые, в редких лужах вместо воды был тонкий лёд. Казалось,

что вот-вот кончится завод, жизнь остановится и мир рухнет.

— Господи! Почему же так тошно? — едва слышно почти простонал Павел, склонив

голову и уткнувшись лицом в ладони.

— Время такое, — раздался чей-то голос. — Кончается год, кажется, кончается

любовь. Скоро кончится век. Ощущение такое, что мир вот-вот рухнет. Особенно

страшно осознавать, что от тебя зависит, рухнет он или нет?

Васильков обернулся. На скамейке, слева от него, сидел старик. Совсем

неприметный старичок, в шляпе и сером плаще.

— Кто вы? — спросил Паша.

— Апостол Пётр. Вы наверняка обо мне слышали.

Паша смотрел не мигая. После встречи с чертом его было сложно чем-то удивить,

но всё же он снова надеялся, что ему показалось, что он ослышался.

— Спокойнее, молодой человек. Где ваше чувство юмора? — укоризненно говорил

старичок. — Не так важно, кто я, как то, что я могу вам рассказать, —

Паша несколько раз посмотрел по сторонам.

— Вы что, возомнили себя шпионом? — спросил старик. — Что вы оглядываетесь?

Паша ничего не ответил, точнее, пытался, но не смог. Его хватило только

на то, что бы хлопать глазами.

— Вы меня просто пугаете, — сказал старичок. — А мы на вас так надеялись.

— Мы — это кто? — наконец выговорил Паша.

— Вы знаете, что за оружие у вас дома на столе?

«Черт! Я первый раз оставил дома меч, — мелькнуло в голове у Павла».

— Похоже, не знаете. Это очень старый меч, он старше мирозданья. За свою

длинную жизнь он спас много миров, теперь охраняет ваш. Но сам по себе

он бесполезен. Ему нужны крепкие руки и чистое сердце. Судя по всему,

Тимофей Валерьянович нашел и сердце и руки.

— Так он один из вас? — спросил Паша и добавил. — Был…

— Да, — ответил старичок, — был. Только не из нас, а из вас. Он был рыцарем,

или воином, как угодно, «Хранителем вечности».

— Так кто же вы?

Паша смотрел в глаза старичку, они не были пустыми, скорее даже теплыми.

В них была жизнь.

— Я помощник. Один из тех, кто вам, рыцарям, помогает.

— Помогает в чем? Что, вообще, происходит? — Паша повысил голос.

— Я сейчас всё расскажу, только, пожалуйста, не перебивайте меня, если

что-то уже знаете. — И старичок поведал леденящую душу историю. — От начала

мирозданья и до конца дней любой жизни существует добро и зло. Светлая

и тёмная сторона любой души, а между ними — борьба. Так было всегда, и

так будет.

Вы, воины, противостоите злу. Во время борьбы добра и зла всегда возникает

путаница. Предметы и вещи меняют свои названия и предназначения. Белое

называют черным, а черное белым. И вот посреди этого хаоса есть мёртвый

лес. К нему ведет много дорог, но через него лишь одна. Дорога в город

Теней. Он полон падшими душами. Посреди города Теней стоит замок Отчаяния.

Попасть в него совсем не просто. У человека много больных мест. Среди

них Вера, Надежда, Любовь. Тому, кто вздумает идти до конца, придется

сделать очень тяжелый выбор. Нужно воскресить их или убить. Вот что именно,

сразу и не разберёшь.

Вообще, выбор — это очень тяжело для человека. Но скоро вы узнаете, что

это большое счастье, когда есть возможность выбора. В жизни нередко бывают

моменты, когда выбора нет. Если Вы справитесь с этим, то сможете пройти

в замок отчаяния. В замке — воин смерти, цель путешествия. С ним придётся

сразиться. Самое главное в любой ситуации — это меч. Только с ним можно

противостоять злу.

— А я его оставил на столе, — медленно сказал Паша.

— Зло не может просто украсть его. В видимом хаосе мирозданья существуют

свои законы и правила. Есть только два пути завладеть мечом. Убить рыцаря

и из рук умирающего взять его как трофей или запугать, замучить морально

до такой степени, когда он сам его отдаст и скажет: «Владей же им, он

твой по праву».

Как у зла, так и у добра есть свои ограничения. Я не могу предупреждать

вас об опасности, советовать, как поступить в той или иной ситуации. Но

это не значит, что я буду стоять в стороне, и смотреть на происходящее.

Я помощник и если понадобиться кое-чем помочь всё же могу. Да. Вот еще

что. Верьте только себе, злу коварства и изворотливости не занимать. Не

бойтесь за свою жизнь, вы не утонете, не сгорите, вас не зарежут в подворотне

случайные люди. Или Оно убьёт вас и заберёт меч, или вы умрёте от старости.

— Прям, как в тюрьме. Не верь, не бойся, не проси, — вставил Паша, постепенно

приходя в себя. — Что-то меня тошнит.

— Рановато. Вы почти еще ничего не видели, — заметил старичок и продолжил.

— Никогда не снимайте медальон. Он, на самом деле, спасает душу. С ним

она становится сильнее. Это чудо, что медальон у вас, про него ничего

не было слышно триста сорок два года.

— Почему Тимофей Валерьянович отдал меч именно мне?

— Возможно, он что-то чувствовал. Вообще-то, Тимофей ни разу не сражался,

меч попал к нему тоже случайно. Вам он рассказал не всё. Существует орден

рыцарей «Хранителей вечности». Сейчас Вы выполняете их работу. Так получилось,

что кроме Вас, её никто не сделает, здесь нет ни одного рыцаря. Зло точно

рассчитало, когда прийти. Найдите летопись. В ней написано, где вход в

Мёртвый лес. Если, конечно, решитесь пройти в замок отчаяния, ведь биться

со злом можно и здесь, только оно будет приходить снова и снова. А если

убить его в замке, зло не придёт тысячу лет.

— Я еще не решил, буду ли я вообще драться, — сказал Васильков, — а Вы

говорите про Мёртвый лес.

— Да. Вашего согласия никто не спросил, но вы уже в иге. Впрочем, если

считаете, что эта ноша для вас слишком тяжела, то можете отдать ЕМУ меч.

Что при этом сказать, вы теперь знаете.

Вечерело. Павел выглядел так, как будто его заманили в темную комнату

и дали по ушам. Несомненно, в чём-то полегчало, теперь ясна суть происходящего.

Из полной бессмыслицы всё выстроилось в цепочку вполне объяснимых событий.

Только жить от этого легче не стало.

— Уже поздно, — сказал старичок, — мне пора. Но я не прощаюсь, ведь я

всегда буду рядом. Подумайте над тем, что услышали. Окончательный выбор

за вами. Только помните, что я вам сказал: Сейчас, кроме вас, эту работу

не сделает никто. Никто, кроме вас.

Старичок встал, сделал еле заметный поклон головой и пошел прочь по пустой

аллее. Васильков остался сидеть на скамейке, провожая старичка взглядом.

Посидев какое-то время в раздумьях, он тоже поднялся и пошел в другую

сторону. Точнее, молодой месяц. Павел Васильков шел неторопливо. Полуголые

деревья в осенних сумерках и на фоне тёмно-голубого вечернего неба и в

подсветке уличных фонарей выглядел почти фантастически. Но Паша сейчас

этого не замечал. После разговора со старцем он испугался еще больше.

Раньше Васильков только догадывался, что к чему, и при этом считал свои

мысли бредом. Теперь ему популярно объяснили, что это не бред, а чистая

правда. Мёртвый лес. Город Теней. Замок Отчаяния. Воин Смерти. Надо же

такое придумать.

Навстречу шла пара влюблённых. Им было хорошо друг с другом, они просто

излучали счастье. Павел вспомнил Лену. Несмотря на то, что они расстались,

он всё еще любил её. Даже еще сильнее, чем раньше. К тому же стало ясно,

кто их разлучил. От этих мыслей сердце сжималось всё сильнее.

Влюблённые прошли, и аллея опустела. Машины проезжали редко, и в тишине

отчетливо слышался звук ботинок Павла. На встречу Василькову шла черная

фигура, но внимание она привлекла лишь тогда, когда Паша подошел к ней

совсем близко. Оторвавшись от своих размышлений и подняв глаза, Васильков

увидел перед собой старого знакомого. Он, как всегда, стоял чуть наклонив

голову, и поэтому капюшон скрывал его лицо. В руке Капюшона сверкнул меч!

Паша остановился. Краем глаза с права заметил еще одного монаха. Он развернулся

и хотел убежать но, сзади стоял третий, а слева еще один. Четыре Капюшона,

с мечами в вытянутой в сторону руке, медленно сходились.

«Что делать? Меч остался дома, на столе».

Паша нервно оборачивался то вправо, то влево, вокруг себя, переступая

при этом с ноги на ногу.

«Стоп! Если нет меча, то со мной ничего не случится. Я должен умереть

с мечом в руках».

Паша посмотрел перед собой и… там никого не оказалось. Оглянулся вокруг

тоже никого. Показалось!?

— Вот и галлюцинации, — сказал Паша в слух. — Поздравляю! Может в церковь

сходить?

Здесь недалеко была церквушка. Небольшая и очень красивая. Всякий раз,

когда Паша выходил из церкви, хоть и захаживал крайне редко, он чувствовал

спокойствие и умиротворённость. Может, он не правильно толковал свои чувства,

но главное, на душе становилось спокойно и хорошо.

Конечно же он не изменил своего мнения о церковной структуре, как о коммерческом

предприятии, основанном на подавлении воли, и вообще церковников — как

представителей Бога, гласа его — считал самозванцами. Но Паша никогда

бы с уверенностью не сказала, что Бога нет.

Васильков так обрадовался этой неожиданно пришедшей мысли, что не просто

пошел, а побежал.

Отворив тяжелую дверь, Васильков вошел под своды храма. Несмотря на поздний

час, было не заперто. Храм был пуст. В тишине мерно потрескивали свечи,

в воздухе витал запах жженого воска. Павел прошел под центральный купол

и довольно громко для шепота произнес:

— Господи! Наверное, есть за что, раз ты меня так наказываешь. Прости

меня. Я не выдержу того, что происходит, и возможности уйти в сторону

у меня нет. И если я должен до конца испить свою чашу, то дай мне сил

устоять. Ведь ты сам знаешь, что это непросто.

Прошло десять, двадцать, может, тридцать минут, но Васильков все стоял

под куполом и ни о чем не думал. Он не мог точно сказать покидали его

силы или наоборот, наполняли его.

— Прости мне, чадо, что я мешаю разговаривать тебе с Богом.

Голос звучал тихо, но звонко. Казалось, все стены вместе вдруг заговорили.

Васильков повернулся. Справа от него стоял человек с бородой, в черной

рясе и длинными волосами. На груди у него висел массивный золотой крест,

взгляд был пронзительным, глаза добрыми.

— Я проходил рядом и случайно услышал часть твоей молитвы. В твоей жизни

произошло что-то страшное?

— Да уж, страшнее некуда, — ответил Паша, слегка растягивая слова.

— Не хочешь ли ты исповедаться? Открывшие Господу душу находят в этом

прощение, и им становится легче.

— А вы уверены, батюшка, что хотите это услышать? — немного вызывающе

спросил Васильков.

— Я служу Господу, и слушать буду не я, а Он, — спокойно сказал церковнослужитель,

по-доброму улыбаясь. — Пойдём со мной, увидишь, станет легче.

«А почему бы и нет, — подумал Павел и поплелся за батюшкой».

— Правда, мирским сюда нельзя, — продолжал тот, — но я думаю, ничего страшного

в этом нет.

Они поднялись на второй этаж и оказались на балконе. Во время службы здесь

пел церковный хор.

— Мы одни в храме, можешь начинать, нас никто не услышит.

— Ну что ж, — сказал Паша на выдохе, — тогда слушайте. Я встретил дьявола.

Он отнял любимую, уложил в больницу мать, а меня обвинили в воровстве.

Он заставил меня убить друга и обещал забрать мою душу. Он хочет забрать

весь мир, и я не уверен, что смогу ему помешать.

Паша рассказал всё достаточно подробно из того, что произошло за последнее

время, опустив, правда, подробности про мёртвый лес. Когда он замолчал,

в воздухе повисла звенящая тишина. Лишь потрескивание свечей гулким эхом

нарушали ее. Батюшка смотрел прямо перед собой. Внешне он был спокоен,

лишь желваки на его скула говорили обратное.

— Вы верите в то, что услышали или считаете меня сумасшедшим? — спросил

Васильков.

Батюшка ответил не сразу.

— Если бы я не верил в Бога, то не стоял бы сейчас перед тобой. Если есть

Бог, значит, есть и дьявол. А раз есть дьявол, значит, может быть всё,

о чем сказано в Евангелии:

И я взглянул, и вот, конь бледный,

И на нем всадник, которому имя смерть;

И ад следовал за ним.

На твоём лице скорбь, и выдумать такую скорбь нельзя. И еще скажу, ты

правильно сделал, что пришел сюда. Значит, ты веришь в Бога, коль просишь

у него прощения и помощи. А верой в Господа нашего Иисуса Христа мы побеждаем

дьявола. Бог не оставит тебя, и ты со всем справишься. Да воздастся каждому

по делам его, да будет нам по вере нашей. Ступай и ничего не бойся. Христос

с тобой.

Батюшка перекрестил Василькова и Паша ушел. Шаги гулким эхом отзывались

в низких сводах храма и оборвались, как только Паша закрыл за собой дверь.

Выйдя на улицу, Васильков почувствовал удивительную лёгкость в душе и

не только в ней. Как будто гора упала с плеч. Да, это так, храм очищает.

А слова священника хоть немного, но придали сил. Конечно, он, как и прежде

боялся умереть. Страх появлялся только при одной мысли о новой встрече

с Капюшоном. Но в душе было что-то, что давало уверенность в победе. В

победе светлого над темным.

Ударили первые заморозки. Воздух был свеж и колюч как кристалл замерзшей

воды. Поздним вечером Васильков возвращался домой. В морозном небе горели

яркие звёзды. Наверное, это странно, но в последнее время красоту мира

Паша стал острее ощущать ночью. Даже не ощущать, а обращать на неё внимание.

А может, это ему только кажется, и так было всегда. И вот это всё у него

хотели отнять. Отнять навсегда. Да попадись этот «капюшон» ему прямо сейчас,

разорвал бы, как грелку!

В этих нехитрых размышлениях Васильков подошел к двери своей квартиры

и вставил ключ в замочную скважину.

— Добрый вечер, — послышалось из-за спины.

Внутри всё оборвалось и резко обернуться у Павла не получилось.

— Мне, право, неловко просить об этом в столь поздний час… — продолжал

говорить кто-то, — Можно войти? Я вас не задержу… Всего пять минут. У

меня к вам очень важный разговор.

Паша, наконец, закончил оборачиваться. Перед ним стоял старый знакомый,

подпоясанный верёвочкой и с капюшоном, натянутым на глаза. На этот раз

его голос был очень приятным, а не скрипучим, как раньше.

— З-заходи… если на пять.

Паша открыл дверь и пропустил гостя вперёд. Тот не заставил себя долго

уговаривать. Они прошли на кухню. Странно. А где же угрозы? Попросился

в дверь, как будто не мог подождать внутри.

— Чаю хотите? — неуверенно произнёс Васильков.

— С удовольствием, — сказал гость и снял капюшон.

Под ним оказался симпатичный молодой человек лет двадцати пяти, с голубыми

глазами, светло-русыми волосами и располагающей улыбкой. Паша поставил

на стол две чашки, извлёк из шкафчика варение и печенье. Руки гостя, до

этого всегда сцепленные на животе и спрятанные в широкие рукава, появились

на свет, когда он потянулся за угощением. Они тоже оказались обычными,

с гладкой кожей и ухоженными ногтями.

— Итак, — сказал Паша, догадываясь, о чем пойдёт разговор.

— Зачем вам это надо, Павел? Вы же не рыцарь и на самом деле знаете лишь

половину правды. То, что происходит, это наши давние междусобойчики. Как

у вас сейчас говорят — разборки. Посмотрите, сколько это доставило вам

боли и страданий. Вас вовлекли хитростью, не спросили согласия и говорят,

что кроме вас некому. Неслыханно! Всё у них есть. И кому, и за что… Вас

просто подставили, не хотят рисковать своими людьми. Придумали, какие-то

правила… Для меня нет правил! Да вы и сами всё понимаете, что я вам,

как маленькому, объясняю. Как только вы отдадите меч, всё сразу же кончится.

Мама поправится, женитесь на Лене, нарожаете ребятишек. Вот с Сергеем,

к сожалению, помочь не могу, он уже гнить начал. Да, с работой тоже всё

будет хорошо. Через какой-то месяц станете коммерческим директором. Я

гарантирую!

Гость говорил негромко, вкрадчиво и убедительно. Паша слушал молча, не

задавая вопросов. Если бы гость прислушался, то мог бы услышать, как скрипят

его зубы. Васильков, может, не до конца понимал смысл последних событий,

но в том, что его сейчас «разводят», сомнений не было. Это первое из новых

чувств, приобретённых им в торговле.

Капюшон все говорил и говорил. Казалось его словарный запас настолько

велик, что у вечности не хватит времени. Васильков вдруг встал и вышел

из кухни. Когда он вернулся, в его руках был меч.

— Вы про него говорили? — поинтересовался Паша и, держа меч на двух ладонях,

сел на прежнее место.

— Да, именно о нём, — без какой-либо откровенной реакции подтвердил гость.

— Я не против. Он твой, — сказал Паша, осторожно, что бы не пораниться,

беря меч правой рукой за лезвие, — владей же им, — и положил на стол ближе

к гостю.

Тот, еле заметно скривившись от боли, причиненной недосказанной фразой,

ждал её окончания. Паша молчал. Он держал бесконечную паузу, глядя в глаза

дьяволу, и видел в них боль. Первый раз в жизни боль другого доставляла

Василькову нечто вроде удовольствия.

— Ну что же ты?

— Хм… — с кривой улыбкой хмыкнул капюшон и, уронив голову, закрыл глаза.

— Я всегда говорил, что люди очень жестоки. Так наслаждаться чужим страданием.

— Теперь ты понял, каково было мне? — сказал Паша, растягивая слова. В

его голосе не было вопроса, скорее утверждение.

— Ты… пыль на ветру. А я князь тьмы! Нехорошо так с князем, — сказал гость

и поднял голову. — Я отомщу.

В его голосе не было угрозы, скорее насмешка.

— Тогда умрёшь, — ответил Паша.

Его лицо вдруг преобразилось. В нём появились злость и решительность.

Уверенность, что есть шанс на победу.

— Я и есть… — гость подался всем телом вперёд, — СМЕРТЬ, — почти прошептал

он последнее слово, вплотную глядя в лицо Паше и захихикал.

В подъезде громко хлопнула дверь и пьяный голос невнятно заорал песню

«Ой, мороз, мороз…».

— Ну, мне пора, — неожиданно сказал гость с неизменной улыбкой обаяшки.

— Обещал на пять минут, а сам…

Они вышли в прихожую. У двери гость остановился, как будто ему не хотелось уходить от хорошего друга.

— Так я не прощаюсь, — сказал Капюшон.

Продолжая улыбаться он вытянул указательный палец правой руки и прицелился

в вазу, стоящую на тумбочке, у зеркала.

— Пуф… — сказал Капюшон, и звон падающих хрустальных осколков заглушил

звук удаляющихся шагов.

Странно, но Васильков не испугался и даже не удивился.

Паша ликовал! Это была победа. Пусть маленькая, но первая победа! Он вернулся

на кухню, налил из крана стакан холодной воды и залпом осушил его.

— Вот так козлы! — громко и с выражением заявил Васильков.

— Сам дурак, — послышалось откуда сверху.

Утром следующего дня Павел проснулся от длинного, настойчивого телефонного

звонка. Месяц назад он сам прибавил его громкость до максимума.

— Алло, — сказал Паша, одной рукой прижимая трубку, а другой продирая

сонные глаза.

— Павел Васильков?

— Да, это я.

— С глубоким прискорбием вынуждена сообщить… — затараторил почти автоматический,

равнодушный голос. Внутри у Паши что-то лопнуло, — что Василькова…

На глазах у Павла выступили слёзы, рука сама опустилась, не дослушав сообщение.

После похорон отец просил сына вернуться домой. Паша пообещал, что обязательно

это сделает, но чуть позже. Сейчас он никак не может, что есть очень важные

дела, но он вернётся. Обязательно.

Смерть близкого, родного человека — это уж слишком! С Сергеём всё понятно.

Один нападал, другой защищался. Но мама.… Этого Паша простить уже никак

не мог. Он не помнил, как добрался домой после поминок. Воспоминания всплывали

кусками, одно захлёстывало другое. Разобраться в этой каше было очень

тяжело. Но одна мысль была четкой и твёрдой, как гранит. Мама умерла из-за

него. Если бы он не начал играть в эту игру, ничего бы не случилось.

И когда дьявол зашел попить чаю, сдаваться уже было поздно. Это ничего

бы не изменило. Всё уже было предрешено. Выбор был сделан раньше. Гораздо

раньше. Но значит, он все же был. Был выбор, и Паша его сделал. Сейчас

отступать было бессмысленно. Точка возврата осталась далеко позади.

Почти неделю Паша не выходил из дома. Очень мало ел и, слава Богу, не

начал пить. Небритый и помятый, Васильков сейчас стоял на кухне, опершись

локтём о край оконного проёма и головой прижимал к нему руку. На плите

кипел чайник. Мощная струя пара била из носика, крышка подпрыгивала и

дребезжала. Вода уже не то что бы кипела, она клокотала, как в жерле вулкана.

«Двенадцать часов ноль-ноль минут», — объявило радио. День стоял солнечный,

но холодный. Солнце светило ярко, а грело слабо. Небо было ослепительно

голубым, без единого облачка. Листьев на деревьях осталось немного. Большинство

из них уже лежало в низу, собранные заботливой рукой дворника в невысокие

кучи.

Во дворе играли дети. Они весело кувыркались в листве и с криком её подкидывали

вверх. Эти маленькие человечки, в ярких курточках и вязаных шапочках,

даже развеселили Павла. Один карапуз зашел в лужу, его мучил очень важный

вопрос: глубже лужа или выше его сапоги? Паша жил на втором этаже, поэтому

ему было хорошо видно всё происходящее. Малыш дошел до глубины, равной

его сапогам и остановился. Сияющий от радости, он оторвал глаза от ватерлинии

и посмотрел на маму. Мама не обращала на сына никакого внимания. Она читала

книгу (сто против рубля, что любовный роман) и была с головой погружена

в события, происходящие на бумаге.

И вот малыш медленно начал ногой движение в сторону глубины. На мгновенье

вода зависла над краем сапога, казалось, что она вязкая, как сгущенное

молоко. Но нога малыша дрогнула, и вода хлынула вниз. Ребёнок весело взвизгнул

и направился на сушу. Мамаша, наконец, оторвалась от мечтаний, отложила

книгу и большими шагами направилась к сыну. Мальчишка был доволен и горд

своим подвигом и, признаться, не понял, за что ему нашлёпали по попке.

Всхлипывающего, но ни за что не заплакавшего, его повели домой, словно

в тюрьму.

Паша вновь обратил внимание на чайник. Воды в нём осталось меньше половины.

Движением, доведённым до автоматизма, он снял чайник с плиты, налил кипяток

в большую кружку, всыпал две чайные ложки чая. Паша всегда пил чай крепкий

и без сахара.

— Так! — сказал Васильков, отхлебнув из кружки огненно горячей смеси.

— Пора хоть раз подумать спокойно и серьёзно.

В происходящем он давно разобрался. А вот что делать дальше? Маму с Сергеем

уже не вернешь. Хм. Скрипка. Надо же, так легко купиться на конфетку.

Лена.… А может, как с Сергеем? Всё таилось не так уж и глубоко, был нужен

лишь толчок… Вера… Надежда… Любовь.… Воскресить или убить… Воскресить,

значит, можно… Хорошо. Только не сейчас.… Когда всё закончится… Дядя Тимофей…

Нехороший человек. А ведь, и в правду, подставил. Мог бы предупре… Стоп!

Телефоны. Он дал три телефона. Они могут рассказать о мече больше. А может,

и хороший? Грохнули бы нас вместе и вся недолга. А так меч у меня, а я

кое-что умею. И нечего тянуть, день в самом разгаре. Да и неизвестно,

что следующий раз выкинет Капюшон. Уж точно ничего хорошего. Паша пошел

бриться. Запущенная щетина сбривалась с болью, но, к счастью, он не порезался.

В справочном бюро по телефонным номерам с трудом, но узнал адреса. Первым

в списке и самым близким по адресу значился Покровский Иван Сергеевич.

Его квартиру Паша нашел без труда. На звонки в дверь никто не отзывался.

Что это тут за бумажки приклеены? С печатями. Он их не сразу заметил.

Ничего хорошего это не обещало. Квартира опечатана. У подъезда сидели

старушки, они наверняка всё знают. Спустившись вниз, Васильков застал

их на прежнем месте.

— Добрый день, — заговорил Паша. — Не подскажете, как мне найти Покровского

Ивана Сергеевича?

— Из двадцать восьмой квартиры?

— Да.

— Так он помер. Вчера уж сорок дней было, — охотно рассказывала одна из

бабуль.

— А ты кто ему будешь, милок? — поинтересовалась другая.

— Родственник, очень дальний, — соврал Паша, и вдруг добавил: — У него

было больное сердце, да?

— Нет. Сердце в порядке. Он пешком на шестой этаж ходил, без перекуров.

Язва у него была, да. От неё, проклятущей, и помер.

— Может, тебе его сын нужен? Могу дать адрес, у меня есть, — вмешалась третья.

— Окстись! Он же алкач.

— Все, какой никакой, а сроцтвенник.

— Сроцтвенник, — усмехнулась третья бабуля, — если бы не плямянница, то

и каранить некому было бы. Но она, милок, в Новосибирске живёт.

— Спасибо, бабушки. Наверное, они не понадобятся.

— Ну, если надумаешь, баб Катю спроси. Я тебе адресочки-то дам.

— Хорошо, — сказал Паша, — спасибо, — и пошел прочь.

Вторым номером был Смирнов Марк Григорьевич. Паша поехал к нему, но дела

там обстояли ничуть не лучше. У Смирнова случился инфаркт, когда он гладил

рубаху. Если бы не утюг, так и помер бы старик. На запах гари прибежали

соседи по коммуналке и вызвали врача. Но, где он и в какой больнице, никто

не знал, а случилось всё это полгода назад.

Положение выглядело безвыходным. Кто другой, может, и отчаялся бы, но

только не Васильков. Он всегда искал выход до последнего. За коробку конфет

в ЖЭКе дали исходную информацию (год рождения, номер паспорта и т. д.).

А дальше монотонный поиск. Звонки, поездки по медицинским учреждениям,

удалось даже найти бригаду скорой помощи, что забрала Смирнова. Правда,

дальше дело не пошло. Нити терялись в недрах Минздрава. Но это еще не

конец, что-то еще можно предпринять. Возможно, решение где-то рядом. Да.

Именно рядом! Паша очень обрадовался этой мысли. Полковник, вот кто точно

поможет. В милиции он человек не последний, плюс связи, знакомства. Сегодня

среда, значит, завтра он будет в клубе… Мама родная! Уже больше трёх месяцев

Павел там не появлялся. Надо признаться, жизнь сильно изменилась за это

время и многие привычки пришлось поменять. Но завтра обязательно. Тем

более что и полковник нужен. А главное, Паша начал терять форму. В сложившихся

обстоятельствах это непозволительная роскошь. Именно от этой формы в ближайшее

время может зависеть многое, если не сказать всё. Итак — завтра.

На следующий день, точнее вечер, Паша пришел в клуб. В чехле покоился

меч. Василькова просто подмывало показать его приятелям. Всё-таки приятно,

когда тебе завидуют (по белому, конечно).

Знакомый путь по тёмному коридору — и вот она, заветная дверь. На мгновение

Паша замер. Здесь была его частица, и не самая маленькая. Тыльной стороной

ладони он ударил в дверь, и она покорно распахнулась. Все были уже в сборе

и всё на своих местах. Волнение у Паши усилилось. Стены, канат, компания…

Вечера, часы, минуты, мгновенья, проведённые здесь, среди единомышленников.

Людей, с тем же представлением о шпаге, о чести. Было очень приятно вновь

окунуться в атмосферу клуба и очень глупо столько времени не вспоминать

о нём.

— Привет чесной компании! — провозгласил Паша громким и специально пониженным

в тоне голосом.

Разговоры оборвались, и все обернулись.

— Ба! Знакомые мне лица! — раскинул руки Колюня.

— Какие люди, и без охраны! — сказал один, и сразу же добавил второй из

Иван Иванычей.

Паша сделал кроткий поклон головой и прошел к сотоварищам. На лице полковника

появилась плохо скрываемая улыбка, он был по-детски рад.

— Князь, где вы столько времени пропадали? — поинтересовался Колюня, —

Мы по вам соскучились.

— Боялся, — ответил Паша. — Знаешь, как в мультике «Котёнок по имени Гав»,

его всё время приглашали — пойдём бояться.

— Ага, тебя напугаешь, — заявил Иваныч.

— Рад тебя видеть, — сказал Полковник и похлопал Пашу по плечу.

— Взаимно.

— Не растерял былую ловкость?

— Очень надеюсь.

— Тогда пошли. Я проткну тебя шпагой.

— Господи, — выдохнул Паша. — Почему за последние три месяца все только и

хотят меня проткнуть? А ведь я такая душка… — заключил он мечтательно.

— Ступайте — душка, — съязвил Коля, — Сейчас полковник из вас сделает

подушку. Хе-хе.

Паша зашнуровал жилет и медленно, с таким наслаждением на лице он еще

пил коньяк, извлёк на свет божий меч.

— Ни фи-га се-бе! — почти хором сказали все присутствующие и направились

к Василькову.

— Ты что, ограбил Оружейную палату? — поинтересовался Саша.

— Это подарок. Всё! Осмотр достопримечательностей чуть позже.

Васильков вышел на середину зала, зрители разбрелись по углам, готовясь

смотреть очередное представление. Соперники встали лицом друг к другу.

— Дядь Лёш, у жертвы право не хотеть умирать, — заявил Паша, держа меч

правой рукой и лихо размахивая им.

В голове Василькова мелькнула нехорошая мысль, но он её тут же отогнал.

Нет. Не может быть.

— Так ли остр твой меч, как язык? — сказал черный рыцарь, и тучи сгустились

над замком, — прокомментировал происходящее Колюня, подняв при этом руки.

Все захихикали. — Итак, господа, сходитесь, — продолжил он уже серьёзным

голосом и отошел на безопасное расстояние.

Схватка началась.

Это было фантастическое зрелище. Ловкие выпады, хитроумные финты, грация

движений, быстрота реакции… В общем и целом поединок прошел в тёплой и

дружеской обстановке.

— Всё, сдаюсь! — сказал Паша после двадцати минут размахивания достаточно

тяжелой штуковиной.

— Мальчишка, — обратился Коля к присутствующим, а Паше добавил: — Это

результат отсутствия тренировок и пренебрежения нашим обществом. Но ты

можешь передохнуть, пока мы будем рассматривать твоё чудо.

— Своё чудо я показываю только женщинам, а вот меч можешь посмотреть.

— Ах ты, пошляк, — Коля, склонил голову на бок и взял у него меч. — Но

сегодня тебе и это прощается.

Тут же образовалась могучая кучка из любопытствующих. Паша с полковником

отошли в сторону и сели на скамью.

— Зайка моя, ты сильно убавил, — сделал неутешительный вывод полковник.

— Даже тебе нужно время от времени брать в руки клинок. И где ты столько

пропадал?

— Время от времени брал в руки клинок, — ответил Паша после небольшой

паузы и, подняв глаза на полковника, добавил: — Дядь Лёш, мне нужна твоя

помощь.

— Весь во внимании.

— Мне нужно найти одного старика. У него был инфаркт. В какую больницу

увезли, я знаю, а вот дальше.… В общем, у меня есть паспортные данные

и прочее. Он мне как воздух нужен. Помоги.

— Хорошо, попробуем, — с готовностью отозвался тот. — А что случилось?

— Случилось много чего. Иногда мне кажется, что это сон или сказка, но

раз за разом меня убеждают, что это явь.

— Может, еще какая помощь нужна? В смысле роту автоматчиков или МИГ-29,

я всегда рад.

— Спасибо дядь, Лёш, но эта проблема иного рода. Там даже СС-20 не поможет.

— Ты меня пугаешь. Уверен, что я…

— Это не шпана и не бандиты, — прервал его Паша, — я тебе когда-нибудь врал?

В голосе Павла были спокойствие и уверенность. Полковник не поверил ему,

и для себя отметил: что-то на самом деле случилось.

После разговора в клубе он регулярно звонил Паше как бы случайно, но случайность

отсутствовала. Паша понимал эту заботу. Когда хоть кто-то время от времени

звонит, чтобы узнать, жив ты еще или уже умер, это прибавляет сил. Вроде

ты и не один — вас уже двое.

Тем временем Паша навестил третьего старичка из своего списка. Он жил

в отдельно стоящем двухэтажном доме, поэтому Василькову удалось проникнуть

вовнутрь (хозяина давно никто не видел, а жил он один). Результат ночного

визита оказался отрицательным. Оставалось ждать вестей от полковника.

Прошел почти месяц, прежде чем дядя Лёша смог что-то узнать. День был

отвратительным. Позавчера выпал первый снег. Он пролежал два дня, а сегодня

с утра начал таять. Небо было пасмурным, солнца не показывалось. Температура

поднялась выше ноля градусов на пять, поэтому всё потекло. На улице запахло

весной, но мерзкое небо да слякоть в придачу мигом отрезвляли. Вдобавок

после обеда пошел мелкий дождь. Паша лежал на диване, у него сегодня выходной.

Уже три недели как он работал грузчиком в магазине.

Год назад, почти в два часа ночи, он остановился возле человека стоящего

на обочине дороги с канистрой в руке. Раньше Васильков принципиально не

делал этого. Он считал, что нужно следить за машиной, и тогда она будет

ездить, тем более бензин. Тянут до последнего, потом попрошайничают. Но

этот человек стоял с канистрой и без шланга, может, это и толкнуло Пашу

остановиться. Андрей, так звали ночного пассажира, попросил подвезти до ближайшей бензоколонки. В его «Жигулях» отвалился шланг подачи топлива.

Хватился Андрей лишь тогда, когда загорелась лампочка на приборной доске.

Исправить-то поломку он исправил, а вот ехать не на чем. Стоять с протянутой

рукой пришлось больше часа, но никто не останавливается. Паша отвёз Андрея

до бензоколонки и обратно. Второй раз встретились в магазине, напротив

Пашиного дома. Оказалось, это магазин Андрея. И когда Васильков потерял

работу, то направился именно к нему. Свободной оказалась лишь вакансия

грузчика, да Васильков и не кочевряжился. «Бомбить» у него не получалось,

а кушать нужно каждый день. Да и график день через день его устраивал.

И кусок хлеба был, и своими делами можно было заниматься.

Паша продолжал лежать на диване и слушать достаточно спокойный джазовый

сборник. В тринадцать сорок восемь позвонил полковник и сказал, что нашел

Смирнова в городе Электросталь, в психиатрической больнице. Ближе к вечеру

они смогут туда съездить. Паша поначалу хотел ехать один, но полковник

пообещал, что его туда не пустят, он же не близкий родственник. Васильков

сдался и поехал в учебный центр к дяде Лёше.

На проходной для него уже лежал пропуск. Дежурный объяснил, как найти

капитана Лукьянова. В небольшом классе сидели человек двадцать слушателей,

Паша прошел сзади них и сел у окна.

— Теперь последнее, и не по уставу, — говорил дядя Лёша, — нужно сделать

правильный выбор. Вы у себя дома. С противоположной стороны, за дверью,

стоит человек и грозится убить вашего родственника, если вы ему не откроете

дверь. Ваше действие. Повторяю, частный случай. Вы токарь, а не милиционер.

— Открыть дверь, — сказал один из слушателей.

— Ошибка, — возразил Лукьянов. — Убить человека не так просто и если кто-то

на это решился, то число жертв значения не имеет. Тем более два свидетеля.

Заложник — это его козырь до тех пор, пока он жив. И просто так он его

не выкинет, если, конечно, не псих. А действие психа предугадать невозможно.

Так что тяните время, звоните в органы.

— А за дверью пусть убивают? — спросил другой слушатель.

— Вы открываете дверь — и уже два трупа.

— Всё лучше, чем прятаться за дверью, — сказал третий, и в классе завязалась

оживлённая дискуссия.

— Поймите, человек с ножом, встретивший вас в подворотне, всё равно заберёт

кошелёк, даже если придётся вас зарезать. Поэтому, мне кажется, лучше

отдать кошелёк и остаться в живых.

— Нихай пробуить.

— Бондаренко, тебя и ломом с ног не свалишь. А мы говорим про токаря.

— Но с ножом ты один на один, а за дверью близкий тебе человек.

— Ну, это вам вроде домашнего задания, — продолжал Лукьянов. — Завтра

обсудим, до чего додумались. А на десерт вам… Похожая ситуация. Вы в бронемашине,

с вами заключенный, а за дверью террористы. Террористы требует освободить

заключенного. Они даже показывает решительность, ранят заложника. У кого-нибудь

есть варианты?

— Хорошенькое дело. Я при исполнении и обязан сделать всё, чтобы сохранить

жизнь заложнику. То есть я пытаюсь выполнить требования налетчиков, тут

без вариантов.

— А как вам такой вариант. Я не настаиваю, но поступил бы именно так.

Объясните террористу, что смерть заложника — это смерть заключённого.

Ваше оправдание — попытка к бегству. Они пришли его освободить, значит,

заключенный нужен живым.

— Иными словами, Алексей Григорьевич, вы предлагаете убийство? Пусть он

зек, но это всё равно убийство.

— Я предлагаю спасти две жизни. Как только вы откроете дверь, вас тоже

убьют. Преступники сотню раз всё обдумали заранее, чтобы потом не думать.

Ваши действия не вкладываются ни в одни расчеты. Они ошарашены подобным

поворотом событий. А в это время к вам уже спешит помощь. Повторяю, это

моя точка зрения. Подумайте, и завтра вернёмся к этому случаю. Вопросы

есть? — спросил полковник, и после небольшой паузы: — Вопросов нет. Все

свободны.

Бойцы вышли, и в классе остались двое. Лукьянов сел на стол, сцепил пальцы

в замок и сверлящим взглядом смотрел на Павла. Васильков, как ни в чем,

ни бывало, с легкой улыбкой смотрел дяде Леше прямо в глаза.

— Ответь мне, мил человек, на один вопрос: почему ты ищешь этого деда?

— Это что — допрос?

— Допрос, допрос. Пока мы его искали, открылись интересные факты. За четыре

месяца умерли шесть его знакомых. Возраст — от тридцати двух до семидесяти.

— Однако… тенденция… — сказал Паша, а про себя отметил, что знает всего

о трёх.

— Ну ладно, остряк! Сначала, дядя Лёша, помоги, а как что-то рассказать

— язык в заднице!

— Позже полковник, чуть позже. Да и ты всё равно не поверишь.

— Смотри, паря, с огнём играешь. Как бы седьмым не стать.

— Я очень стараюсь. Поехали, а? А то, может, это и не он.

— Хм, — усмехнулся Лукьянов. — Я ошибаюсь раз в десять лет. Последний

раз прошлой весной. Так что за девять годков можешь не бояться.

Они вышли на улицу. Мелкий дождь продолжал моросить и природа оставалась

гадкой.

— На чьей поедем?

— На моей, конечно, твою еще греть надо, — отозвался Паша.

Полковник, собственно, не возражал. Они сели в старенький Фольксваген,

мотор заурчал с полуоборота. В его звуке послышалась готовность ехать

хоть на край света. Лукьянов не завидовал владельцам иномарок, но его

всегда мучил один маленький вопрос: почему ВАЗу или ГАЗу не делать такие

же добротные машины?

Паша медленно тронулся с места и, включив правый поворотник влился в поток.

Так же как и погода, дорога была отвратительной. Бесконечные пробки, грязь

из-под колес впереди идущих авто. Чайники метались из стороны в сторону.

Складывалось впечатление, что там, куда Васильков и дядя Леша едут, день

отрытых дверей.

— А здорово было бы сейчас с сиренкой, с проблесковым маячком да по встречной…

— помечтал в слух Паша. — Всё-таки надо было ехать на твоей!

— Использование служебного положения в личных целях.

— Перестань, начальник, мы же на работе. Ищем без вести пропавшего человека.

Ты мне лучше вот что скажи, там, в классе ты это серьёзно?

— Про террористов?

— Да.

— Вполне. А ты что, хочешь возразить?

— Доктрина, конечно, интересная, надо запомнить. Внезапность, вообще,

дело хорошее. Только… А если этот придурок и в правду, возьмёт да и

выстрелит?

— Я же говорил, они никогда не оставляют свидетелей, поэтому не открыть

— уже выигрыш. Сложнее в частном случае, когда за дверью твоя жена или

ребёнок.

Продолжая беседовать на эту миленькую тему, они не заметили, как проехали

оставшуюся часть пути. Лечебница выросла как-то сразу. Её окружал высокий

бетонный забор, серого цвета, с мокрыми подтеками от дождя со снегом.

Проходная была рядом с электрическими воротами, у её двери лениво болтали

два здоровенных охранника. Лукьянов предъявил удостоверение и после непродолжительной

беседы их пропустили на территорию. В руках у Василькова был зачехленный

меч. Сначала Паша с Лукьяновым зашли в приемный покой и узнали, в каком

отделении находится Смирнов, а потом отправились искать нужный корпус.

Территория больницы была просто нашпигована охраной.

— Жуткое место. Навевает тоску и уныние, — заметил Паша. Полковник подтвердил

согласие кивком головы.

У входа в корпус процедура с удостоверением повторилась. По лестнице,

выкрашенной в отвратительный грязно-зеленый цвет они поднялись на третий

этаж. На звонок дверь долго не открывали. Наконец прибежал санитар и впустил

посетителей. Их провели по коридору в кабинет главврача. Милая женщина

лет сорока, в белом халате, при встрече приветливо улыбнулась. В её больших

глазах читалась многодневная, накопившаяся усталость. Она коротким, присущим

только психиатрам взглядом, оценила посетителей и сделала выводы, как

показалось Паше, не в пользу гостей.

— Здравствуйте. Капитан Лукьянов, подразделение по борьбе с терроризмом.

Мы хотели бы видеть Смирнова Марка Григорьевича. Он может рассказать нам

очень важные подробности и помочь следствию.

— Мне очень жаль, но, похоже, вы зря сюда приехали, — ответила Ольга Николаевна.

— За всё время, как он здесь находится, мы не услышали ни одного слова.

— Но может все-таки стоит попробовать? — мягко настаивал Лукьянов. — Вдруг

нам удастся его разговорить?

— Ну что же… — сказала Ольга Николаевна в некоторой нерешительности, —

попробовать можно, но вот поговорить…

Санитар, кивнул головой и ушел. Через минуту в дверь постучали, и после

небольшой паузы санитар вкатил кресло-каталку. На ней сидел худощавый

небритый, осунувшийся старик, с неподвижным взглядом. Даже не седой, а

скорее белый. Тёмно-синяя пижама, с узкой полоской серой материи на кармане,

на которой была написана фамилия больного и отделение, еще сильнее подчеркивали

безнадёжность этого удручающего зрелища. Васильков с Лукьяновым молча

смотрели на старика. Ольга Николаевна с профессиональным интересом наблюдала

за происходящим.

— Он? — спросил полковник и перевёл взгляд на Павла.

— А Бог его знает, — растерянно ответил тот.

— Не понял… Ты что, его ни разу не видел?

— Нет… А можно мне остаться с ним одному? Я уверен, мы всё узнаем.

— Молодой человек, вы, вообще, понимаете, что делаете? — спросила Ольга

Николаевна.

— А это возможно, оставить их? — поинтересовался Лукьянов у врача. — Похоже,

старичок просто нас стесняется.

— Хорошо, — почти сразу же согласилась Ольга Николаевна, — только недолго.

Дядя Леша, врач и санитар вышли в коридор, и Паша остался со Смирновым

один на один. Волнение переполняло его, комок подступил к горлу. Взгляд

же старика оставался непроницаемо стеклянным, смотрящим куда-то в пустоту.

Паша закрыл дверь на замок. Теперь им никто не помешает. Он присел напротив

Смирнова на корточки и никак не мог найти слово, с которого следует начать

расспрос. Да и не в начале было дело. Васильков боялся, что перед ним

сидит не тот, кого он ищет.

— Похоже, вы привыкли не замечать вопросов, — наконец заговорил Паша, — и я сразу же начну с доказательств. Надеюсь, что вы именно тот, кто

мне нужен. Я последний из рыцарей «Хранителей вечности».

Васильков извлёк из чехла меч и, взяв его за лезвие, поднес к скрюченному

человечку, из сумасшедшего дома. В глазах старика затеплился огонёк, губы

дрогнули, пальцы рук слегка шевельнулись.

— Да. Ты последний «Хранитель вечности» в этом мире, — вдруг заговорил

Смирнов, — а он не единственный.

Его скрипучий голос дребезжал, и от этого косяк мурашек пробежал по спине

Павла. От волнения у него немного закружилась голова, в горле пересохло,

и Васильков проглотил лишь комок воздуха.

— Я всё знаю про Тимофея, Покровского и про остальных. Мне опять удалось

спрятаться. Мне вообще всегда везло и я их обманывал. Капюшон — прямой

как рельса. У него отсутствует творческое начало, им меня не достать.

И летописи им не видать как своих ушей.

— Летопись, — прервал его Паша, — где она?

— Не близко. Ты знаешь, в какие мы игры играем, так что поверишь в то,

что я расскажу. В Царицыно стоит дворцовый ансамбль, а глубже, в лесу,

несколько беседок. На внутренней стене одной из них изображена дверь.

В правом верхнем углу той двери углубление. Совмести с ним изображение

рыцаря на мече. Не бойся и пройди сквозь огонь. Там, где ты окажешься,

найди орден «Хранителей вечности». Тебе нужен Страж третьих ворот. Летопись

у него. Скажи ему, — старик прошептал на ухо Паше то, что будет паролем.

— Об этом теперь знают лишь трое. Ты, я и он. И еще один совет. Всё не

так сложно, как на первый взгляд может показаться. Часто совсем рядом

то, что ты ищешь далеко. А теперь уходи. Нам нельзя долго находиться вместе,

иначе они нас найдут.

Паша зачехлил меч. Он поднял взгляд и еще раз взглянул на старика. Морщинистое

лицо, высохшее тело, подслеповатые глаза.… Вместе с этим чувствовалась

какая-то уверенность, с которой старик все это сейчас говорил. Как будто

он сто раз прыгал через пропасть и в сто первый раз все должно было повториться

с неизменным успехом.

— Я верю, у тебя всё получится, — сказал на прощанье Смирнов, когда Павел

щелкнул замком опирая дверь, и его взгляд очень быстро опять стал стеклянным,

смотрящим в никуда.

Васильков распахнул дверь и вышел из комнаты. Трое ожидающих в коридоре

вопросительно посмотрели на него. Паша отрицательно покачал головой.

— Извините за причинённое беспокойство, но вы были правы, всё напрасно,

— сказал он Ольге Николаевне, а полковнику глазами показал на дверь. —

Спасибо Вам большое. Жаль только что.… До свидания.

Васильков опустил взгляд и быстрым шагом направился к выходу. Санитар

выкатил старичка из кабинета и повёз обратно в палату. Лукьянов попрощался

с врачом и быстро зашагал следом за Пашей. Они вышли на лестницу, а затем

на улицу.

Вечерело. На землю спускались сумерки. По территории лечебницы шли молча.

Полковник ни о чем не спрашивал, и лишь когда сели в машину, он задал

первый вопрос.

— Ну?

— Что ну?

— Тот не тот… О чем ты с ним разговаривал десять минут?

— Всё равно не поверишь.

— Посмотрите на него. Новое поколение выбирает пепси! Настолько крут,

что один против всех!

— Ну, хорошо, хорошо. Не сердись, — сдался Паша. — Дядь Лёш, ты в Бога веришь?

— Местами.

— Как это?

— Когда в меня стреляли или чудом выжил после взрыва, верил. А когда убийц

в суде оправдывали, то нет.

— Если есть Бог, то есть и дьявол? Так вот, тот, кто пытается трахнуть

меня по голове…

— Дьявол! — вставил Лукьянов.

— Точно.

— Слушай, давай вернёмся? — предложил дядя Лёша. — Тебе здесь койку выделят.

Я договорюсь…

— Если не веришь, тогда зачем спрашиваешь? — Паша понемногу тоже начал

злиться.

— Не хочешь, не говори! И нечего сказки рассказывать!

Беседа перешла на повышенные тона. Где-то вдалеке, у заднего сиденья,

послышались первые глухие раскаты грома. То там, то тут сверкали молнии.

Под крышей автомобиля надвигалась гроза.

— Всё, мир, — после большой паузы первым заговорил полковник. — Не хочешь

рассказывать, ну и хрен с тобой. Ты просил его найти, я нашел. А дальше…

У меня своих забот хватает.

— Спасибо, дядь Лёш. Ты не ошибся, это тот, кого я искал. Без него бы

мне хана.

— Умгу. Еще минут десять споров — тебе бы и с ним хана.

Васильков улыбнулся и завёл машину. Он понял, что некрасиво поступил с

полковником, но просто извиниться было мало. Паша надеялся найти решение

по дороге домой, только этого не произошло. Они расстались с нехорошим

осадком в душе.

На следующий день Васильков отправился в парк, прихватив с собой кроме меча небольшой рюкзак. Паша старался, по возможности, предусмотреть большинство

осложнений, взяв с собой минимум вещей. После недолгих вечерних размышлений,

в нём оказались: кусок сала, буханка хлеба, две фляги, одна с водой, другая

со спиртом, фонарь, бензиновая зажигалка, метров двадцать верёвки и большой

охотничий нож.

На следующий день, хорошо выспавшись и плотно позавтракав Васильков, отправился

на поиски двери в параллельный мир. Со стороны он выглядел достаточно

глупо, шагая по хлюпающей жиже, в кедах, свитере с глухим воротником,

джинсах и штормовке. За спиной у Василькова был рюкзак, а на левом плече

зачехлённый меч. Последнее время Паша носил его клапаном вниз. При необходимости

лёгким движением левой руки чехол расстёгивался, меч выскальзывал рукоятью

вниз, и попадал в правую руку. У подъезда возникла мысль вернуться и поменять

кеды на сапоги, но уж больно серьёзной была цель путешествия, чтобы возвращаться

назад.

Первая половина обычного рабочего дня. Серое небо над головой, а под небом

красные, хотя и тронутые реставрацией, но всё же развалины. Прогуливающихся

в парке не было. Лишь легкий ветерок блуждал среди стволов голых деревьев.

Паша прохлюпал до первой беседки. Пальцы ног давно уже ощущали влагу,

но сменить шерстяные носки Васильков решил после того, как он отыщет дверь

или же наоборот, когда шансов не останется вовсе.

В первой беседке ничего не было. Выйдя из неё и оглянувшись вокруг, Васильков

невесело пропел:

У природы нет плохой погоды,

Каждая погода благодать.

Несомненно, даже в слякотной и сырой поздней осени есть своя прелесть.

Только, какая-то, уж очень своя.

Постояв немного созерцая окрестности, Паша вдруг поймал себя на мысли:

а не шутник ли старый дед? Вдруг он не поверил и нарочно дал ложный след.

А сам в тот же вечер сбежал из психушки и прячется где-нибудь у зазнобы.

Или и того хуже. Съехала у старичка крыша от всего увиденного им за длинную

жизнь. Натурально. По полной программе. Паша не ошибся и нашел того, кого

искал, только вот старичек был уже давно невменяемым. И наплел он юному

гостю, что-нибудь из своих видений.

Выходя из четвёртой беседки, Васильков заметил, что на противоположном

берегу пруда тоже есть маленькие серые домики, вот только лес там, в два

раза больше. Но Паша задумался об этом всего лишь на минуту. После чего

он продолжил проверку с твердым намерением довести дело до конца. На шестой

беседке поиск увенчался успехом. Васильков стоял лицом к задней стене

маленького каменного домика и еле дотрагиваясь рукой, медленно провел

по холодной каменной стене. Рельефное изображение, напоминавшее дверь,

скользнуло под пальцами. Оно бросилось в глаза сразу. Кованые железные

петли, массивная ручка, замочная скважина. Всё, как у настоящей двери,

только из камня. В правом верхнем углу, как и предупреждал старик, фонарь

без труда отыскал отверстие, скорее даже вмятину. В внутри ее был тот

же рисунок, что и на мече.

Выйдя из беседки, Паша осмотрелся. Волнение переполняло его. Васильков

еще раз окинул окрестности взглядом и пришел к выводу, что ему не очень-то

хочется уходить из этого мира. Это был даже не страх или предчувствие,

что он сюда больше не вернётся. Скорее ностальгия. Ностальгия по тому,

что он еще не утратил, но это вот-вот произойдет. А может, на самом деле,

это обычный страх? Нужно быть сумасшедшим, чтобы, не испугавшись, добровольно,

шагнуть в бездну.

Васильков еще раз набрал полную грудь воздуха и с шумом выдохнул. Вернувшись

в беседку, он подошел к стене и расчехлил меч. Держа его за лезвие, Паша

совместил рисунки и, зажмурившись, приготовился к чему-то страшному. Ничего

особенного не случилось. Паша открыл один глаз и вращательно-круговым

движением оценил обстановку. Никаких изменений не произошло. С чувством

ребенка, которому обещали купить велосипед, а дали конфету, рука с мечом

устремилась вниз. Ощущение собственной глупости — очень интересное ощущение.

Главное, не привыкнуть к нему и не начать ловить от этого кайф. Если же

испытывать его изредка, то оно бодрит, ставит на место. Заставляет реальнее

относиться к своим возможностям. Между прочим, за одного битого двух небитых

дают.

Где-то за спиной чирикали воробьи, жизнь продолжалась. Каменная дверь

на дальней стене беседки медленно растворялась в ярком белом свете, постепенно

превращаясь в подобие большой шаровой молнии. В спину ударил сильный порыв

ветра. Васильков перевернул меч и теперь держал его перед собой двумя

руками. Горло высохло и окаменело. Из него не могло вылететь ни звука.

Поэтому одни лишь губы прошептали «БАНЗАЙ». С этим воинствующим шепотом

Васильков сделал шаг вперёд, и пламя поглотило его.

Яркая вспышка белого света и Павел, оступившись, чуть было не упал. Выход,

а для тех, к кому он пришел, вход, находился на ступень выше пола. Да и шаг, который Васильков сделал с испугу, оказался большим. Паша просто

перешагнул через ступень. Прибавить сюда вспышку, которая ослепила его

даже через закрытые глаза. Васильков чудом удержался на ногах и, когда

внутренние волнения малость приутихли, он попытался оглядеться. Вокруг

было даже не темно, а просто пусто.

— Опаньки! — сказал он вслух, и звонкое эхо ответило многочисленными удаляющимися

повторами.

Темнота была абсолютной. Васильков прислушался. Эхо умерло, и вокруг больше

не было слышно ни звука. И только сейчас он полностью осознал, что произошло,

и волнение вернулось с новой силой, не каждый же день проходишь сквозь

стену и оказываешься неизвестно где. Опустившись на колени, Паша судорожно

трясущимися руками начал развязывать рюкзак. Но узел от этого только сильнее

затянулся да вдобавок еще и запутался. Расправиться с ним получилось лишь

прибегнув к помощи зубов. Когда же, наконец, верёвочки развязались, глаза

немного привыкли к темноте. Мало различимые очертания были неестественными

и пугающе непонятными. А вот и фонарь! Выключатель щелк, и луч желтого

света прорезал темноту, как комета ночное небо.

Место, где находился Васильков, напоминало небольшой зал, метров пять

в ширину и пятнадцать в длину. Потолки не более двух с половиной метров.

По стенам, точнее, на небольшом расстоянии от них, стояли колонны. Внешне

такие же, как наши, древнегреческие. Выход из зала, как и положено, находился

с противоположной стороны от входа. Паша обернулся. То, что было дверью,

правильнее, наверное, это было бы назвать проходом, выглядело точно так

же, как и дома. Те же рельефные очертания, со всеми мельчайшими подробностями.

— Ну что же, — негромко сказал Паша, — пора отсюда выбираться на улицу.

Если она здесь вообще есть.

Медленно переставляя ноги и внимательно, насколько это можно было сделать

при помощи фонаря, рассматривая все, что было вокруг, Васильков прошел

через зал и остановился у выхода из него. За выходом начинался небольшой

коридор, метра два высотой и один в ширину. Метров через пятнадцать Васильков

дошел до перекрёстка, и три новых коридора разбежались в разные стороны.

Паша в задумчивости остановился.

— Да, дикий народ… — сделал он вывод. — Хотя бы табличку повесили «Запасной

выход».

Но таблички не было, и выход нужно было искать самому. Васильков поставил

рюкзак на пол и задумался.

— Направо пойдешь — коня отнимут, — вспомнил Паша старый, неприличный

анекдот. — Налево пойдешь — голову потеряешь. Прямо пойдешь — станешь

пида… будем надеяться, что они этого не знают.

Правда, существовал и четвёртый вариант. Вернуться домой. Надо признаться,

что он был самым притягательным. Но что потом? Сидеть и ждать, когда

придут, чтобы забрать твою душу? Нет! Этот номер у них не пройдёт.

Павел решил остаться. В том смысле, что остаться в этом мире, а не в этом

коридоре. Отсюда он наоборот хотел выбраться и как можно скорее. Но что

же делать? Как найти выход? В какой коридор свернуть?

— Стоп! — чуть ли не крикнул Паша. — Старый индейский способ, а я про

него совсем забыл. Тяга. Должна быть тяга. Там, где выход, должен быть

сквозняк. Хотя, конечно, он никому ни чего не должен. Но попробовать стоит.

Васильков положил фонарь, развязал рюкзак, достал зажигалку и крутанул

колёсико. Пламя загорелось ровным светом. Паша расчехлил меч.

— Начнём сначала, то есть слева направо.

Васильков свернул в левый коридор и, осторожно ступая, двинулся в перед.

В правой его руке был меч, в левой фонарь. Зажигалку Паша потушил и убрал

в карман штормовки. Дойдя до конца коридора, он остановился и осторожно

заглянул за угол. Еще издали луч фонаря осветил такой же перекресток,

как и первый. Паша засунул фонарь за спину, за ремень брюк, и достал зажигалку.

Все это было очень неудобно и немного суетливо, но от света зажигалки

ни черта не видно и освещать дорогу было необходимо фонарем. Маленькое

колесико с натугой провернулось и вызвало к жизни искру. Пламя чуть заметно

колебалось, тогда, как раньше горело ровно. Неужели он попал с первого

раза? Паша вернулся к рюкзаку и так же осторожно прошел до конца среднего

коридора. Все повторилось. Фонарь за спину, зажигалка из кармана. Пламя

горело ровно. Васильков вернулся к рюкзаку и прошел до конца третьего

коридора. Результат тот же. Значит на перекрестке на лево. Стоя у перекрестка

Паша смотрел на зажигалку. Пламя слегка подрагивало. Других вариантов

не было и Васильков решил идти дальше, изо всех сил надеясь, что не ошибается.

Все повторилось. Рюкзак на землю, позади себя, у самого выхода. Он был

в роли маяка, показывал, откуда Паша пришел. Зажигалку в руку и первый

коридор налево. Пламя горит ровно. Прямо то же самое. Направо. Пламя начинает

вибрировать. Второй поворот направо. Васильков пытался запомнить дорогу,

все повороты, оставляя себе хоть один шанс на возвращение.

— И не поленились же камень шлифовать… — бурчал Паша. Гладкими стены были

не только в зале, но и во всех коридорах.

И всё сызнова. Рюкзак вниз, поворот налево — пламя дрожит. Прямо и направо

— горит ровно. Поворот налево — и вскоре опять перекрёсток. В голове мелькнула

догадка. Направо! Поворот — пламя дрожит, но уже сильнее, чем прежде.

На всякий случай Васильков проверил коридоры прямо и налево. Ни малейшего

ветерка. Здесь снова направо. И опять перекрёсток. Куда поворачивать,

Паша уже знал, но на всякий случай проверял два других прохода. Там огонь

горел ровно. Такая простая закономерность! Для чего тогда нужно было городить этот лабиринт?

И вновь движение вперёд. С каждым поворотом направо или налево огонь дрожал

всё сильнее, а потом начал просто тянуться в нужную сторону.

Яркое светлое пятно появилось в конце одного из коридоров. Вулкан радости

бушевал внутри Василькова, но он не бросился на волю. Выключив фонарь,

Паша сунул его за ремень. Держа меч перед собой двумя руками, осторожно

переставляя ноги, он направился к выходу, заросшему густыми сплетениями

плюща.

Выглянув наружу, Васильков аккуратно осмотрелся. Он был уверен, что рядом

должно было быть что-то вроде поста. К его удивлению возле выхода, или

входа, в параллельный мир ни поста, ни часового не оказалось. Вокруг простиралась

степь, с небольшим подъёмом по всей окружности, по мере удаления. Трава,

солнце, облака в небе ничем не отличались от тех, что он оставил дома.

Несколько раз осмотревшись, Паша решился выйти из лабиринта. Возможно,

неизвестный наблюдатель где-то прячется. Отодвинув, мечом заросли плюща,

Васильков вышел на свет. За спиной возвышалась стена гранита, чёрная и

непреступная. Она тянулась в обе стороны и ни конца, ни края её видно

не было. Видимой глазу дороги тоже не было, так же как не было возможности

подняться на скалу. Паша решил идти вперёд, а там, стоя на бугре, обдумать,

что делать дальше. По крайней мере, на верху обзору больше чем в низине.

Поздней осенью здесь и не пахло, скорее середина августа. Сняв с себя

свитер, штормовку, шерстяные носки и спрятав всё в рюкзак, Паша зашагал

вперёд, точно по прямой от выхода из скалы. Шел он достаточно быстро,

поэтому сразу же постарался поставить дыхание. Васильков вдруг заметил,

что здесь он стал более осмотрительным. Вот и сейчас он собирался соорудить

на возвышенности какой-нибудь ориентир, на случай возвращения.

Полдень. Солнце стояло в зените, когда Паша прошел половину пути. Ему

вдруг показалось, что расстояния здесь длиннее, чем дома, но потом решил,

что просто задумался. Через двадцать минут Васильков поднялся на возвышенность

и оглянулся. Всё это было похоже на то, как если бы яйцо сварили всмятку

и отрезали ему вершину.

С возвышенности, на которой стоял Васильков, его взору открылось огромное

пространство. Вниз, метров на двести, уходил достаточно крутой спуск,

но не настолько, чтобы по нему невозможно было спуститься, шагая в полный

рост. Слева раскинулась сочная, зелёная долина, с озером. Берега озера

были обсыпаны ромашками и в дальней от холма части плавно переходили через

подлесок в густой лес. Даже с вершины было заметно, что деревья в нём

вековые. Громадных размеров дубы, высоченные сосны и пребольшие берёзы.

А краски… Краски были неестественно яркие и сочные.

Справа, плавно переходя в горизонт, проглядывалась степь. Желто-зеленая

от высохшей травы и твердая как камень. От степи и до озера раскинулся

лес. Страшный и дремучий. Точно такой же Васильков видел в Третьяковке

на картине «Иван царевич и серый волк». Да… Похоже, здесь не ступала

нога человека, все находилось в первозданном виде, без следов цивилизации.

Окинув близлежащую местность взглядом, Паше удалось найти несколько не

очень больших камней. Собрав из них пирамидку и удовлетворённо осмотрев

свое сооружение, Паша решил перекусить. Он сел на траву и, созерцая окрестности,

медленно пережевывал сухой паек.

Непривычно чистый воздух слегка пьянил. Васильков, глубоко вдыхая носом

пьянящий воздух, не мог насмотреться на красоту, что была вокруг него.

Закончив трапезу, Паша лёг на спину и посмотрел на небо. В нём плыли белые

рваные облака. Такие же, как дома. Дома отец… дядя Лёша… Лена… Лена….

Нет, она не могла его разлюбить из-за глупого ночного звонка. Случайность,

не более. Ведь всё могло объясниться, но Лена не захотела ничего слушать.

Что-то здесь не так. Капюшон! Его рук дело. Так не бывает, чтобы ни с

того ни с сего начинала рушиться жизнь. Я ведь остался почти один. Всё

было хорошо и вдруг как обрезало. Вот разберусь с этим гадом, а там всё

и наладится. Обязательно наладиться! Но для этого нужно найти летопись.

Паша поднялся и сел на траву. Десять минут третьего. Положение солнца

на небе и стрелок на часах, похоже, совпадало. Пора было идти дальше.

Нацепив рюкзак, Васильков слегка подпрыгнул, чтобы тот занял за плечами

наиболее удобное положение и внимательно осмотрел место стоянки. Вроде

ничего не оставил. Достав флягу с водой Паша сделал два больших глотка,

третьим прополоскал горло.

Шаг — и уклон увлек Василькова вперёд.

Когда Паша подошел к лесу ближе, в буреломе, начал различаться проход,

или что-то, что нарушало общее строение чащи. Когда Васильков спустился

до подножия холма, то стало ясно, что он не ошибся. Ноги вынесли его к

тропе, ведущей куда-то через дремучий лес. Обернувшись назад, Васильков

без труда отыскал свою пирамидку. Ей была отведена роль нити Ариадны.

Лес производил на Василькова жуткое впечатление, но идти вперед было необходимо.

Такой дремучести Паша никогда в жизни не видел. По краям тропы стояли

просто стены из огромных стволов деревьев, кустарника между ними и отвалившихся

сухих веток. Даже при всём желании свернуть в сторону было невозможно.

Кроны деревьев сплетались над головой, и солнечный луч с трудом проникал

вниз. Возникший полумрак усиливал неуютное ощущение, которое обязательно

должно было возникать у всех, кто шел этой странной дорогой. Васильков

шел через чащобу больше часа, и поэтому, когда далеко впереди показался выход, заключительную часть пути он продел почти бегом.

Выйдя из бурелома, Васильков оказался на небольшой поляне, с трех сторон

окруженной чистым и светлый лесом. Под деревьями на земле лежали пожелтевшие

сосновые иголки, сквозь которые пробивалась зелёная, сочная трава и лесные

цветы. Вверх тянулись стройные, голые внизу, сосновые стволы. В диаметре

поляна имела около двадцати метров и ее застилал плотный ковер из васильков

и ромашек. Вправо от поляны, сквозь лес, куда-то уходила узкая дорога.

Простояв минут пять среди цветов, Васильков пошел по дороге, надеясь засветло

добраться до какого-нибудь поселения. Шагать по светлой дороге было куда

веселее, нежели в непролазных зарослях. Птицы весело и звонко переговаривались,

по веткам скакали белки. Где-то впереди стучал дятел, один раз заяц перебежал

дорогу. Километров через четырнадцать-шестнадцать лес стал смешанным,

а под деревьями появился папоротник. Дорога все петляла между деревьев,

но ни деревни, ни города не появлялось.

Наступал вечер и Васильков начал искать место для ночлега. Спать на земле

он не решился, кто знает, какие здесь еще звери, кроме зайцев и белок.

Шансов погибнуть на дереве было ни чуть не меньше, но, тем не менее, увидев

подходящий дуб, с раскидистыми ветвями, Паша уверено свернул к нему.

Соорудив на ветвях лежанку и навес, на случай дождя, Васильков решил,

пока не стемнело, побродить в округе и осмотреться. Дуб, выбранный для

ночлега, стоял, как бы на залысине леса, поэтому можно было отойти достаточно

далеко, не выпуская его из виду. Побродив в окрестностях, Паша нашел огромное

количество грибов, но собирать их не решился. Кто его знает, что здесь

можно есть, а что нет. Ему почему-то вспомнилась сказка Кэрролла «Алиса

в зазеркалье». Вообще, мысль о зазеркалье у Василькова появилась сразу

же, как только он вышел из лабиринта. Но искал он совсем не грибы. Хоть

какие-то следы человеческой деятельности. Ничего! Похоже, он здесь был

первым. Даже птицы и звери не пугались его и подпускали совсем близко.

Собрав хворост, Васильков вернулся к «дому».

Смеркалось. Хворост занялся почти сразу. Сучья весело потрескивали, время

от времени выбрасывая в темнеющее небо снопы искр. Как ни странно, но

есть почти не хотелось. Чтобы чем-то заняться, Паша отрезал небольшой

кусочек солёного мяса и, насадив на ветку, равномерно поджаривал его.

Солёное мясо. Это более точное определение, чем сало. Паша не очень любил,

как это делают многие, класть на кусок черного хлеба белый шмат сплошного

холестерина. Василькову больше нравилось, когда такой бутерброд содержал

тёмно-красные прожилки. Чтобы всего поровну. А если к нему добавить зелёный

лучок и граммов эдак сто хорошей водочки…

От таких мыслей слюна стала выделяться более активно. Мда. Водочки бы

сейчас не помешало. А то уж как-то совсем нехорошо на душе. Стоп! В рюкзаке

есть спирт. Паша ни разу в жизни не успокаивал нервы алкоголем, но сейчас,

похоже, другого выхода просто не было. Даже если отбросить всё, что случилось

в последнее время, произошедшего только за сегодняшний день хватит на

две жизни. Нервы и вправду были на пределе. Один маленький срыв — и истерики

не избежать.

Крышка у фляги была огромной, в неё входило грамм семьдесят. Паша не любил

«греть» стакан и поэтому, сделав выдох, сразу же выпил спирт. По телу

пробежали приятные иголочки, появилось лёгкое головокружение. Всё тело

налилось слабостью, руки и ноги обмякли, из мышц улетучивалось напряжение.

Съев своё «жаркое», Васильков почувствовал, что этого не достаточно. Еще

бы, за весь день был только один привал, на холме. Да и от алкоголя у

Паши проснулся аппетит. Процедуру с веточкой пришлось повторить.

Уже совсем стемнело. Ярко-оранжевые искры, взлетая к черному небу, быстро

гасли, капельки жира с треском вспыхивали на углях. От костра исходил

очень вкусный запах. Небо было щедро усыпано звёздами. Невозможно поверить,

но на нём был виден Млечный Путь, различалась Большая Медведица.

Ночь…

За последние четыре месяца Васильков постепенно начал её боятся, а раньше

любил. Паша любил ночью думать. Перед сном на ум приходят занятные идеи.

А сейчас ясность была лишь в том, что он остался один. Один среди бескрайнего

звёздного пространства в этом мире, да и в своём тоже. Конечно, жив отец,

всегда мог выручить дядя Лёша, но… душа… душа была пуста. Хотя нет, правильнее

будет сказать, не пуста, а опустошена. Сейчас там жила скорбь и ненависть.

Лишь из дальних уголков изредка выходила любовь и пыталась занять своё

привычное место. И от этого становилось еще тяжелее. Васильков не знал,

удастся ли ему выжить или нет. С таким противником он столкнулся впервые.

Паша стоял один посреди темноты, не зная, в какую сторону сделать следующий

шаг, откуда ждать очередного удара. Противник же был весьма расчетлив.

Занимаясь этим на протяжении тысячелетий, он получал удовольствие от подобной,

только ему понятной игры. Как маньяк, втыкая спицы в тело жертвы и поворачивая

их, он улавливал каждый стон, каждый импульс страдания и боли. Он всегда

был на шаг впереди. Но это только пока. Всё может быть и иначе. Если найти

летопись, то Капюшон лишится права выбора хода. В летописи много разгадок,

и поэтому добраться до неё нужно первым.

Костёр почти погас. «Побрызгав» на еле тлеющие угли, Васильков забрался

на дерево. Ночь была тихая. Сон взял верх сразу же, как только Паша закрыл

глаза.

Проснулся Васильков от громкого пения птиц. Они переговаривались на тысяче

языков, и, кажется, у пернатых были хорошие новости. Если внимательно

прислушаться, то в гомоне можно было уловить музыку.

Солнце поднялось уже довольно высоко. Его лучи пробивались сквозь листву,

словно желтые иглы. Сидя на толстой ветке и свесив ноги вниз, Васильков

посмотрел на часы. Часы показывали половину десятого. Пора было продолжать

путь. Спрыгнув на траву, Паша сделал несколько физических упражнений (жалкое

подобие, скорее даже пародия, утренней гимнастики), закинул рюкзак за

спину, нацепил меч и продолжил путь.

За первым поворотом дорога стала шире, но, так же как и вчера сильно петляла.

Через пару часов появились первые признаки человеческой деятельности.

Спиленные и аккуратно сложенные деревья, следы от телег. Прошло еще минут

сорок, но Васильков так никого и не встретил. После очередного поворота

могучий корабельный лес закончился, и перед Павлом раскинулось золотое

поле пшеницы, наискосок разрезанное рекой. Дорога переходила реку по мосту

и терялась где-то в золоте поля.

«Чертовщина какая-то! — думал Паша. — Пилят деревья, косят траву, сажают

пшеницу, а вокруг ни души».

У реки Васильков остановился, выбирая спуск поудобнее и направился к тропинке

ведущей к воде возле свай моста. Спускался Паша медленно, с детским любопытством

разглядывая деревянную конструкцию неведомой цивилизации. К его большому

удивлению мост ничем не отличался от обычного моста, стоящего где-нибудь

под Тверью. Сваи и перекладины были сбиты железными скобами, доски и бревна

были тщательно зачищены. На дне реки, наполовину занесенный песком, ржавел

обруч от бочки. Маленькие пескарики стояли стайкой на песчаной отмели,

возле осоки, растущей из-под берега, резвились водомерки.

Васильков снял поклажу, наклонился к воде и зачерпнул из реки полную пригоршню.

Вода была прозрачной, её капли, падая в песок, блестели на солнце словно

бриллианты. Стоя на коленях, Паша снова зачерпнул воду руками и бросил

её себе в лицо. Это было волшебно. Прохладная влага, ударила в разгоряченную

кожу и разлетелась тысячей брызг. Стекая по шее, она попадала за воротник

и дальше, вниз по телу, заставляя его ёжиться. Паша брызнул второй раз,

затем третий… Васильков плескался как ребенок, совершенно не думая об

этом. Умыться холодной водой из реки — что может быть лучше в дороге.

Протирая глаза, Паша вставал с колен и начал разворачиваться, когда чья-то

сильная рука ударила его между лопаток. Васильков потерял равновесие и,

растопырившись как лягушка, шлёпнулся в воду. Кто-то бултыхнулся рядом

и обхватил его руки, прижимая их к бокам. Захлебываясь, Паша взвился ужом.

На мгновенье ему удалось освободиться от объятий. Все еще находясь под

водой, он упёрся ногой в грудь нападавшему и, изо всех сил оттолкнувшись

от него, ушел в сторону. Сдерживать дыхание больше не было сил. Васильков

буквально выпрыгнул над поверхностью воды, с сиплым ревом делая глубокий

вдох. Он лишь успел заметить, что с берега ему на голову прыгнули еще

две тени. Паша снова нырнул и ушел в сторону. И опять в легких оказалось

воды больше чем воздуха. Задыхаясь и откашливаясь, он выскочил на поверхность,

вздымая фонтан брызг.

Вода еще стекала с волос, закрывая глаза мутной пеленой, и Васильков успел

лишь заметить опускающуюся на его макушку дубину. Она легла так ловко,

что Паша потерял сознание. Это похоже на то, как будто вы сидите в кинотеатре,

а в проекторе рвётся плёнка. Только на экране остаётся свет. А здесь…

Щелчок выключателя и свет погас.

Когда Васильков пришел в себя телега, на которой он лежал, подъезжала

к лесу. В глазах у него всё прыгало, голова сильно болела. Паша лежал

на соломе сложенный пополам, с руками, привязанными к ногам. Во рту у

него была палка, привязанная к голове. На задке телеги сидел милый мальчик

и не сводил с пленника голубых глаз. Собравшись с силами, Васильков попытался

поднять голову. Человек сидящий справа от него краем глаза заметил это.

Он обернулся, посмотрел на пленника какое-то время, после чего кулачищем,

его тыльной стороной, стукнул Василькова по тыкве (схожесть заключалась

в пустоте звука). Выключатель снова щелкнул. Единственное, что Паша успел

разглядеть в человеке, это тупой, мутный как у быка, взгляд.

Следующий раз сознание вернулось к Василькову гораздо позже. Очнувшись,

Паша медленно шевельнул головой и осторожно приоткрыл глаза. Он стоял

на коленях, точнее висел, возле каменной стены, привязанный к столбу за

железное кольцо, с руками, завернутыми за спину. Жаркое солнце усердно

грело Паше макушку и с готовностью ослепило его, лишь только он поднял

к небу глаза. По бокам от пленника стояли два вооруженных, одетых в черное,

воина. Понимание происходящего перед глазами действа пришло не сразу.

Васильков висел на базарной площади. Взад и вперёд сновали люди, половина

из которых выкрикивала рекламу своих товаров. Увиденное производило впечатление

четырнадцатого века.

— Бы-ички-и! Бы-ички-и! Ка-амбала-а! — послышался почему-то знакомый и

ужасно противный голос.

Васильков встряхнул головой. Мозги от этой встряски пришли в движение

и занялись беспорядочно кататься по черепной коробке, от чего Василькову сделалось нестерпимо больно, но тёткин голос все-таки исчез. Теперь люди

продавали сельдерей, квашеную капусту, глиняные и медные кувшины. Прямо

напротив Паши один мужик впаривал молодой, свежеиспеченной супружеской

паре корову. На вид корове было лет двести, но продавец уверял, что перед

ними тёлка. К счастью, у молодоженов не хватило денег, и старикашка остался

со своей полудохлой скотиной. Вскоре Васильков сделал первые выводы.

В ходу здесь были золотые дукаты и луидоры, последние ценились дороже.

Странно, но и те и другие были одинаковыми по размеру и весу. Только за

один луидор давали три дуката. Паша решил позже непременно разобраться

в этой национальной особенности. Кошелёк именно с такими луидорами у одного

простака и стащил ловкий мальчуган. Настолько ловкий, что тот даже ничего

и не почувствовал. Именно кража немного и успокоила Василькова. Всё в

порядке! Люди разговаривают на понятном языке, покупают и обманывают,

воруют и продают.… Одним словом… цивилизация! А с цивилизованным человеком

всегда можно договориться. Значит сейчас придет кто-нибудь из старших

и задаст Паше несколько вопросов. Он на них ответит, и инцидент будет

исчерпан.

Громоподобные звуки заставили Василькова вздрогнуть и замереть. Это были

не просто трубы, а почти Иерихонские. Земля задрожала от их голоса. Где-то

лязгнули железные засовы, и отворились громадные двери. На площадь выбежало

десятка четыре солдат. Построившись в шеренгу, они метров на двадцать

пять оттеснили толпу от пленника, и сомкнув щиты встали в каре. Из ворот,

запряженная парой лошадей, выкатила телега с пристроенной сзади перекладиной

из бруса. Рядом шли четыре солдата. Двое из них подошли к Василькову,

отвязали его, поволокли к телеге и забросили на солому, как мешок с листвой,

после чего приковали за запястья к перекладине. Сделав небольшой круг

по площади, телега въехала в ворота.

Это был город. В центре города возвышался замок, окруженный двумя рядами

высоких, каменных стен. Все постройки в городе были из камня, за исключением

помоста. С помоста, очевидно, зачитывали указы, объявляли о высочайшей

милости или казни.

На балконе замка сидели двое: человек с короной на голове и юная прелестница,

на её прекрасной головке сверкала жемчужная диадема. По краям балкона

стояла стража. За спиной короля топтались ещё несколько человек, очевидно

министры, но один из них привлёк внимание Павла сразу же. Одетый в чёрную

кожаную куртку, он стоял за спиной короля, но гордо и твёрдо глядя перед

собой, как будто его власть была не многим меньше. На его груди висел

железный ромб, а куртка была облеплена блестящими кругляками. Через всё

лицо, от макушки и до подбородка, тянулся шрам. Глубокий, тёмно-фиолетовый.

Но главное, глаза. Глаза бесовские!

Площадь была заполнена до отказа. На всём пути следования к помосту солдаты

образовали коридор, с внешней стороны которого бушевали страсти, толпа

орала: СМЕРТЬ ШПИОНУ! Васильков вдруг догадался, что это всё о нём. Дело

швах…

У помоста телега свернула влево и остановилась. Солдаты ловко перестроились

и, обхватив помост полумесяцем, как прежде, сдерживали толпу. Павла втащили

на помост по высоким ступенями, опустив на колени, снова приковали к столбу.

Васильков не сопротивлялся. Он с любопытством рассматривал серую толпу,

периодически морщась от импульсов сильной головной боли.

Доски вздрогнули под чьей-то тяжелой размеренной поступью. Паша повернул

голову. На помост вышел некто в белом платье, белой же накидке и, остановившись

у края, поднял руки вверх. Толпа покорно затихла. Человек в белом выдержал

паузу, окинув толпу взглядом, и заговорил, медленно и четко выговаривая

слова.

— Жители Вечного города. Сегодня мы будем судить человека, который обвиняется

в том, что был послан к нам варварами. Его цель — узнать, насколько крепки

наши стены, много ли у нас солдат, хватит ли у нас продовольствия, чтобы

выдержать осаду. Он искал пути для прохода вражеской армады. Искал источники

и был готов сделать всё, чтобы нам навредить. Сделать всё, чтобы мы сдали

город.

— Смерть шпиону! — взорвалась толпа бешеными выкриками.

Человек в белом поднял руку вверх, и шум мгновенно стих. Толпа смотрела

на оратора взглядами полными праведного гнева.

— Мы не варвары. У нас есть суд. Если он не виновен — его отпустят, если

виновен — казнят.

— Начинайте… — сказал король, лениво зевая, и надкусил сочный персик.

Волшебный нектар заполнил его рот.

— Как тебя зовут и где ты живёшь? — приступил к допросу человек в белом.

Похоже, это был судья. Взоры толпы устремились на обвиняемого.

— Паша меня зовут, — ответил Васильков. У него очень сильно болела голова.

— Где ты живёшь? — продолжал белый человек.

— Мой дом очень далеко отсюда, — после небольшого замешательства выговорил

Паша.

— Ты назовёшь нам это место или нет? — настаивал судья.

Васильков растерялся. Он не знал, что сказать и поэтому ответил по-детски

честно и… глупо.

— Я живу в Москве.

Площадь взорвалась смехом. Судья улыбнулся, поднял руку вверх и толпа смолкла.

— Имя Павел носил только один человек, — судья говорил надменно, почти

не скрывая насмешку. — Алхимик Павел Мудрый! И жил он триста лет назад.

А город Москва существует лишь в сказках, которые рассказывают «Хранители

вечности». Что делает этот человек? — обратился судья к толпе.

— Он лжет! — в один голос ответила та.

Судья повернулся к балкону, развёл руки в стороны и сделал лёгкий поклон.

Король продолжал лениво есть персик.

— Для дачи показаний вызывается Ил дровосек, — продолжил человек в белом.

Из толпы вышел здоровяк и поднялся на помост. Узнать его было легко. Пустые

бычьи глаза заменяли ему паспорт.

— Говори, Ил. Что ты видел?

— Я видел, как он осматривал нашу местность, — почти бурчал Ил, показывая

рукой на Пашу. — И не просто осматривал. Он запоминал дорогу, чтобы войска

варваров быстрее дошли до нашего города самой короткой дорогой. Потом

он спустился под мост и проверил, сможет ли он выдержать боевые колесницы

варваров.

Толпа оживилась. Горожане обсуждали услышанное и одобрительно кивали головой.

Василькову это одобрение сильно не понравилось. Вдруг стало ясно, что

с этой цивилизацией ему не договориться. И не потому, что он не сможет

объясниться, а просто не успеет.

— Посмотрите, как он одет? — крикнул кто-то в толпе. — Такую одежду у

нас не носит никто.

Ропот усиливался и постепенно перерос в гул.

— Суд Вечного города, самый гуманный суд! — заговорил судья, перекрывая

гул толпы. — Ты можешь честно признаться в содеянном и суд это учтёт.

Ответь нам, ты на самом деле искал пути для прохода войск варваров?

— Конечно, нет! — почти крикнул Паша.

Он искал пути выхода из дурацкого положения и не находил их. Шанс оправдаться

у Васильков был весьма мал.

— А что ты делал под мостом? — пытаясь изобразить на лице мудрость спросил Ил.

— Грибы собирал! — вдруг вырвалось у Павла. А когда он понял, что сделал,

то пожалел о сказанном.

— Что делает этот человек? — тут же спросил судья у толпы.

— Он лжет! — ответила площадь в один голос.

— Господи… У вас очень красивые места! — пытался Васильков оправдать своё

любопытство. — Любой художник отдаст полжизни, чтобы только раз это увидеть.

Я всего лишь залюбовался природой, а вы решили, что я шпионю.

— Кто-нибудь хочет сказать в защиту обвиняемого? — спросил судья.

Площадь не просто демонстративно молчала. Она демонстративно ждала приговора.

Ни единого звука, ни шороха над площадью.

— Чужестранец любуется красотой нашей страны, а мы говорим, что он шпион.

Человек одет не так, как мы, и за это ему в нашем городе уготована смерть!?

Голосок, звонкий и нежный, был подобен струе воды на голову путника посреди

пустыни. Паша, до этого уже почти отчаявшийся, вдруг ожил, поднял глаза

и пытался обернуться. Прелестное создание сказало это с такой чистотой,

что толпа не устояла и дрогнула. В ней начались пересуды.

— Что ты говоришь, дитя моё? — еле слышно проговорил король, обращаясь

к принцессе. — Это шпион, и он умрёт!

— Мы все знаем, что путешествие занятие опасное и без оружия не обойтись,

— заговорил человек с ромбом на груди, до этого стоявший за спиной короля.

Даже судья, до этого чувствовавший себя вершителем чужой судьбы, покорно

слушал, повернувшись к балкону. — У него было оружие?

— Нет, — нерешительно ответил Ил.

— Без вещей и меча ходят лишь шпионы, выдавая себя за путешественников.

Так что вы ответите? Он виновен или нет?

Толпа активно полушепотом обсуждала дело. Король одобрительно кивнул головой

и еле заметно подал знак. Человек в белом подошел к балкону.

— Сегодня будет казнь, — спокойно и тихо говорил король. — Повесят тебя

или его. Выбирай сам.

Холодок пробежал по спине человека в белом, и он выбрал.

После оглашения приговора, приговоренному связали за спиной руки и поволокли

в правый угол помоста. Там, из стены замка, торчало бревно, к нему было

прилажено железное кольцо. Из кольца свисала верёвка с петлёй на конце.

Всё было готово к повешенью.

Василькова поставили на маленький бочонок, надели на голову мешок и накинули

на шею петлю. Так много пройти, чтобы так плохо кончить!

— Последнее слово! — провозгласил белый человек, обращаясь к площади и,

повернувшись к висельнику добавил. — Ты хочешь что-нибудь сказать перед

смертью?

А что Васильков мог сказать? Что вообще в таком случае нужно говорить?!

Огромная толпа смотрит на тебя тысячами пустых глаз в ожидании твоей смерти.

И какая разница, за что тебя собираются убить? Хлеба и зрелищ! — говорили

древние. Паша не знал, как в этом городе обстоит дело с хлебом, но вот

со зрелищами здесь, похоже, все в порядке.

— Именем короля, остановитесь! — подобно раскатам грома разнеслось над

площадью.

Площадь вздрогнула и обернулась. Пробираясь сквозь толпу, к помосту приближался

всадник на белом коне, в белом плаще. В правой руке всадник держал за

лезвие меч, поднятый рукоятью вверх. На рукояти был изображен рыцарь,

преклонивший колено. На голове у всадника был тяжелый шлем, защищавший

лицо до конца подбородка. Под белым одеянием проглядывалась кольчуга. Толпа медленно расступалась.

— Это ново! — искренне удивившись, воскликнул король. Его голос дрожал

от смеха. — Остановить короля именем короля?

Человек со шрамом узнал голос всадника, но, тем не менее, как бы для приличия

крикнул:

— Как он посмел?! Взять его!

От помоста всадника отделяло только оцепление.

Солдаты стояли в нерешительности. В любой другой ситуации они без колебания

выполнили бы приказ главнокомандующего, но сейчас…. Перед ними стоял один

из девяти рыцарей «Хранителей вечности». Кроме страха, как перед воинами

было еще и уважение. На свете нет более почитаемых людей, чем рыцари этого

ордена. Об этом не говорили вслух, но по сравнению с ними король было

просто чучелом, сидящим на троне.

Оцепление расступилось.

— Я сказал взять его! — орал главнокомандующий. — Охрана!

Он повернулся к солдатам в черном, стоящим возле трона. Гвардейцы — настоящие

фанатики, они без промедления выполнят любой приказ. Вот и теперь, получив

команду, они двинулись вперёд. Толпа вздрогнула и пришла в движение. Король,

конечно, монарх, но орден «Хранителей вечности» тоже не крестьяне. Оцепление

уже с трудом сдерживало горожан. И только всадник на белой лошади оставался

спокоен.

— Именем короля! — повторил рыцарь твёрдым голосом, держа меч с поднятой

вверх рукоятью.

В этот момент на лице короля появились следы воспоминания. Он как-то неловко

скривился в уродливой улыбке, поднял руку и крикнул гвардейцам:

— Оставьте его!

Люди в черном остановились и без лишних эмоций двинулись назад. Толпа

затихла. Васильков затаил дыхание и стоял не шелохнувшись. Мешок на голове

лишал Пашу возможности видеть происходящее, но то, что он слышал, ему

определённо нравилось. У него появился шанс!

Рыцарь спешился и двинулся к королю. Его шпоры позвякивали, звук подкованных

сапог гулко отзывался в деревянном настиле, а гробовая тишина втрое усиливала

их голос. Не дойдя до короля пяти шагов, рыцарь остановился, опустился

на колено и снял шлем. На плечи упали золотистые кудри. Рыцарь оказался

женщиной. Но сейчас в её лице преобладали суровые мужские черты. Взгляд

был пронзителен и непоколебим. От этого королю стало немного не по себе.

Он вообще был тряпкой. При желании не составляло большого труда заставить

его что-либо сделать. Главнокомандующий, лорд Марс, частенько этим пользовался.

Он никого близко не подпускал к королю. Поговаривали, что страной правит

не король, а Марс.

— Ваше величество, — очень спокойно и негромко заговорила девушка с золотыми

волосами. — Со времён сотворения мира все правители дают клятву о неприкосновенности

рыцарей «Хранителей вечности». Вы тоже давали клятву, когда вступали на

трон. Я свидетельствую, что приговоренный к смерти один из рыцарей нашего

ордена и прошу вас отпустить его.

— Но… он шпион, а не рыцарь, — неуверенно проговорил король, показывая

в сторону приговорённого и повернулся к главнокомандующему.

Шалость главнокомандующего, ведь именно он придумал эту забаву, оказалась

на гране срыва. Но он не привык сдаваться и как всегда быстро нашел нужный

аргумент.

— У всех рыцарей ордена «Хранители вечности» есть медальон. Эй! — крикнул

лорд, — порвите на нём рубаху!

И прежде чем все смогли опомниться, двое гвардейцев рванули на Паше ворот,

да так сильно, что тот еле устоял на шатком бочонке. Златовласая девушка

закрыла глаза… Толпа хором вздохнула.

— Есть! Есть! — послышалось то там, то тут. — У него медальон!

Все, и король, и свита — были поражены его наличием. Девушка с золотыми

волосами нерешительно открыла глаза. У висельника был медальон. Глядя

на короля, она вытащила из-под одежды свой знак, сняла его с шеи и передала

судье. Тот дрожащими руками взял медальон и, подойдя к Василькову, сравнил

изображение.

— Они одинаковые! — провозгласил он заметно дрогнувшим голосом.

— Не виновен! Отпустить его! — послышались одинокие выкрики, быстро переросшие

во всеобщий гул.

— Рыцарей нашего ордена может судить только большая ассамблея лордов,

— заявила златовласка, получив назад свой медальон. — Я прошу вас отпустить

его.

Королю явно не хотелось этого делать. В его глазах читалось недовольство,

но другого варианта у Людовика не было.

— Отпустите его! — крикнул он и после небольшой паузы добавил, медленно

выговаривая слова: — До суда ассамблеи. Разумеется, под ваше честное слово!

— Я клянусь, что он будет на суде.

Девушка встала и направилась к висельнику. Вынув из сапога нож, она разрезала

верёвку на его руках. Палач снял петлю, Паша сорвал с головы мешок и соскочил

с бочонка. Его взгляду предстали карие глаза, золотые волосы, красивое

и не по-женски суровое лицо.

— Ты самая прекрасная из всех волшебных фей! — преодолев волнение, выговорил

Паша, — Я только что родился второй раз. Спасибо.

— Меня зовут Берта. А спасибо ты скажешь маленькому Арни. Это он спас

тебе жизнь. Но это позже. Сейчас нам нужно поскорее убираться отсюда.

— Думаешь, я буду против?!

— Ты нет, а вот у Марса насчет тебя могут быть планы. Когда будем проходить

мимо короля, нужно поклониться.

Рыцари подошли к балкону и отвесили элегантнейшие поклоны, после чего

взгляды принцессы и Паши встретились. Луизе с трудом удалось удержаться

от улыбки. Кроме радости за освобождение пленника, в её глазах было то,

что бывает в глазах женщины, когда…

Берте пришлось дёрнуть Пашу за рукав, чтобы вернуть его с небес на землю.

Шагая гордо и неторопливо, рыцари пересекли помост и сели на лошадь. Шрам

на лице Марса уже не багровел, а чернел.

Лошадь тронулась с места. Толпа расступалась, освобождая дорогу.

Паша молчал пока они ехали по городу, и заговорил, лишь оказавшись за

его стенами.

— А куда мы едем?

— Ты хотел сказать спасибо. Сейчас у тебя будет такая возможность.

Метрах в трёхстах от города стояло одинокое дерево. Когда рыцари подъезжали

к нему, из густых ветвей выпрыгнул мальчик. На вид ему было не более восьми

лет. Одет он был в серую рубаху из ткани, похожей на мешковину и штаны,

из той же материи. На босых ногах виднелось множество царапин и следов

от уже заживших ссадин.

Всадники спешились. Васильков без труда узнал милого мальчугана с голубыми

глазами.

— А вот и твой спаситель, — сказала Берта.

Васильков подошел к мальчику и присел на корточки.

— Спасибо тебе, маленький Анри, — сказал Паша и протянул ему руку. — Ты

спас мне жизнь. А кстати, как ты обо мне узнала? — теперь Паша обращался

к Берте.

— Пока тебя топили и связывали, Арни занялся твоими вещами. На мече он

увидел наш герб. Арни спрятал твои вещи пока тебя грузили на телегу. Когда

тебя привезли в город, он убежал, чтобы предупредить нас. Наш замок в

трех часах пешего хода отсюда. К счастью, я встретилась ему на пол пути.

— Почему же ты решил помочь мне?

— Потому что ты рыцарь — Хранитель вечности, — ответил Арни, — А все Хранители

вечности смелые и добрые. Когда я вырасту, тоже стану рыцарем Хранителем.

Правда, Берта?

— Конечно, Арни, — ответила Берта. — Ты обязательно станешь рыцарем. А

сейчас отдай нашему гостю его вещи. Нам пора ехать, скоро вечер.

Арни взобрался на дерево, ловко цепляясь за толстые ветви, и скрылся в

листве. Через минуту рюкзак и меч глухо упали на траву. Вслед за ними

прыгнул и мальчик.

— Я считал, что с ним буду в безопасности, — сказал Паша, поднимая меч

с травы.

— Так и есть. Если бы не герб на его рукояти, тебя бы сегодня повесили,

— Берта посмотрела в глаза мальчику. — Арни, ты отдал все вещи?

— Да.

— Рыцари нашего ордена никогда не врут.

Мальчик опустил глаза и после небольшого замешательства достал с дерева нож.

— Она права, Арни. Врать нехорошо, — Паша говорил это по-доброму, но мальчику

всё равно было стыдно. Арни боялся, что его сейчас прогонят. — Он тебе

понравился? — Арни, не поднимая глаз, кивнул головой. — Оставь его себе,

он твой.

Паша взъерошил светлые волосы мальчугана и улыбнулся.

Рыцари продолжили свой путь, а маленький Арни остался стоять у дерева.

Он недолго глядел им вслед. В его руках был настоящий нож. Соседские мальчишки

умрут от зависти.

Всадники ехали молча. Паша, как и прежде, сидел сзади. От усталости его

быстро сморило и он, опустив голову на плече Берты, задремал. Очнулся

Васильков, лишь, когда они остановились у ворот замка. Издавая лязг и

грохот, через ров с водой опустился мост.

За стенами замка Василькову помогли спешиться. На стенах стояли солдаты,

по двору сновали люди. В замке имелась своя кузница, своя пекарня и многое

другое своё. В дальнем углу находился колодец. В случае осады здесь можно

было долго продержаться.

Навстречу Василькову вышел пожилой человек громадного роста. Борода и

волосы у него были седыми, лицо сильно изрезанно морщинами, но двигался

он легко. Рядом с седым рыцарем стояли ещё шесть человек в точно таких

же плащах.

— Великий Грог, это Павел, — сказала Берта. — Я чуть не опоздала. Эти

безумцы хотели его повесить.

Грог смотрел, как бы измеряя Павла взглядом, таким пронзительным, что

ему сразу стало не по себе.

— А это Грог, — продолжила Берта. — Великий магистр ордена «Хранителей

вечности».

— Я рад, что тебе удалось спастись, — сказал Грог. — Оставим расспросы

на потом. И если нет ничего срочного…

— Мне нужен «Страж третьих ворот», — сказал Паша.

— Он прибудет дня через три, четыре. Не раньше. Так что мы можем спокойно

поужинать.

— Тогда поужинать было бы очень кстати, — сказал Паша с улыбкой.

Рыцари поднялись по каменной лестнице и вошли в зал для приема гостей.

Васильков вдруг почувствовал, как будто на его плечи опустилась гора.

Он еще раз отметил, что по-настоящему пугаешься лишь тогда, когда опасность

проходит и в спокойной обстановке ты осознаешь чем все могло кончиться.

Паша осознал. Да так осознал, что холодный пот выступил у него на лбу.

Слава Богу, что все теперь было позади.

После неожиданного освобождения висельника, король покинул балкон в дурном

расположении духа. Еще бы, в самый пик развлечения всё сорвалось. Людовик

искренне сожалел об этом, ведь в его жизни праздники теперь почему-то

случаются так редко.

Министры, шаркая башмаками по тёмно-красному ковру, волочились сзади.

Нет, они не предчувствовали грозу. Они были уверены в тайфуне. Одна Луиза

шла с сияющими глазами и плохо скрываемой радостью на лице. Незнакомец

сразу же привлёк её внимание. Впрочем, почему незнакомец? Его зовут Павел.

Да и вырвать у толпы еще одну жизнь, разве это не удача? Нет. Она не ненавидела

свой народ. Скорее любила. Луизе было его безумно жаль. За множество веков

они деградировали до уровня покорного стада, которому нужно лишь хлеба

и зрелищ. Тем более обидно это осознавать, когда ты являешься частью народа.

Плоть от плоти. И родители твои часть этого народа, и дети твои будут

его частью, и дети твоих детей.

В огромной истории этого мира были взлёты и падения. Цивилизации рождались

и умирали, но никогда еще в своём развитии не опускались так низко. А

ведь принцессе не рассказывали всего. То, что она знала, было лишь верхушкой

огромного айсберга зловонной действительности. Кай не хотел обрушивать

на хрупкие плечи Луизы всю правду. Принцессе было всего лишь семнадцать

лет, и ей незачем разочаровываться в жизни, в людях так рано.

При дворе Кай занимал две должности. Он был первым советником короля.

Не потому, что к нему всегда прислушивались, хотя и это было нередко.

Король всегда его слушал первым. Это обстоятельство вытекало из другой

особенности. Кай был свидетелем (скорее прозвище, чем должность). Он обладал

исключительной памятью, кристальной честностью и был неподкупен. Никто

и ничто не могло заставить его солгать.

В королевстве был еще один бесстрашный человек. Марс. По влиянию на короля

только Марс мог сравниться с Каем, и поэтому между ними была скрытая,

извечная вражда. Да, честно говоря, не такая уж и скрытая. В те минуты,

когда король прислушивался к Каю, Марс был похож на своего знаменитого

тёзку, бога войны Марса. Казалось, еще мгновение — и его зубы раскрошатся

от той силы, с которой они стиснуты. Пожалуй, это можно отнести к парадоксу.

Хладнокровный и расчетливый при ведении военных операций и плетении замысловатых

интриг, Марс очень редко мог сдерживать свой гнев. Самая заветная мечта

Марса заключалась в том, чтобы сидеть на троне.

Тронный зал поражал своим великолепием. В этом не было заслуги короля

Людовика 64-го. Тронный зал он получил по наследству, вместе с короной

от своего отца. У дверей зала Луиза попросила разрешения удалиться и король,

лишь удрученно разведя руками, не возражал.

Людовик 64-ый медленной, усталой походкой, со следами глубокой задумчивости

на лице, пересёк зал и сел на трон. Подложив правую ногу под задницу и

облокотившись правым же локтём о спинку, сцепил руки на животе в замок

и окинул присутствующих тоскливо-вопросительным взглядом. Министры, два

маршала, богатые купцы, всё в месте они составляло свиту, стояли перед

королем полукругом. Лица их выглядели спокойными, но в внутри каждый чувствовал

что, сегодня простым криком дело не закончиться. Кого-нибудь обязательно

повесят. Не шпиона, так министра.

— Ну!.. — медленно проговорил король, окинув присутствующих хищным взглядом.

— Дорогие мои… Мне в собственном королевстве…. Да Бог с ним, с королевством…

В собственном доме не дают рта открыть?! — заключил Людовик сдавленным

полушепотом.

— Я король или свинопас?! — взревел Людовик.

— Король, ваше величество, — ответили министры не ровным хором и в смирении,

точнее в испуге, склонили головы.

— Тогда почему я не могу повесить, кого-нибудь, в своё удовольствие?!

— уже не спрашивал, а требовал, истошно орал, король.

— Но в этот раз подсудимый был невиновен, — еле выговорил церемониймейстер.

— В этот? Ну да… Невиновен… — согласился король. Он уже не орал, а говорил

достаточно тихо. Даже вкрадчиво. — Почему? Почему невиновен? — задал он

вопрос сразу всем присутствующим.

Ответ у присутствующих не нашелся. Зато мурашки по их спинам забегали

размером с телят. В прошлый четверг сорвалась еще одна казнь. Два свидетеля

во время совершения преступления были в дугу пьяными, а третий вообще

умер за три года до самого преступления. Сам же подсудимый по старости

просто не мог стоять на ногах, хотя его обвиняли в том, что он забрался

по ветвям дерева на балкон второго этажа и пытался соблазнить девицу.

Так вот в тот раз отрубили голову министру по озеленению. Он оказался

восьмым в строю, а Людовику в тот день понравилась именно эта цифра. Дальше

расчет на первый восьмой…. Хряп! И голова министра в корзине. Но Людовик

64-ый даже не захотел присутствовать на этом мероприятии. Из-за неудачи с развратом на него напала хандра и разыгралась подагра.

— Непроверенные факты из рук народа и поспешность выводов, — констатировал

первый советник. — В судебных делах …

— А кто не проверил факты и сделал выводы? — мгновенно спросил король,

и его глазки забегали по лицам придворных. Те сразу же начали рассматривать

гобелены, серебряные пряжки на башмаках, стряхивать невидимые пылинки

с рукавов.

— Ваше величество, — сказал Марс. — Доверьте мне провести расследование.

Я найду виновного.

— Пустое, — ответил Людовик и махнул на присутствующих рукой. — Ничего

ты не найдёшь. Просто вы меня не любите. Вы все меня не любите! Прочь

с глаз моих. Я устал… хочу отдохнуть.

Придворные с удовольствием выполнили волю короля. На выходе взгляды Кая

и Марса встретились. Эффект был такой, как будто в кадку с водой бросили

раскалённую подкову. Пшик — и тишина. Несомненно, Марс был талантливым

полководцем. Он не проиграл ни одного сражения. В его жизни было всего

четыре отступления, которые помогли сохранить армию, а затем выиграть

войну. А в остальном, даже в интригах, Марс был обыкновенной посредственностью.

Весьма серой. И эта посредственность была заметна пропорционально каждому

проявлению мудрости Кая.

После беседы с королём Кай направился к Луизе. Левая часть дворца условно

называлась женской. Покои принцессы находились в самых дальних залах.

Подойдя к ним, Кай осторожно приоткрыл дверь. Зал был пуст. Лишь слабые

потоки ветра, проходившие через неплотно закрытую дверь балкона, приводили

в движение полупрозрачную, шелковую занавеску. Кай прошел к балкону.

Под балконом принцессы раскинулся парк, точнее облагороженная часть леса,

со всех сторон огороженная стенами, спрятанными за высокими деревьями.

Они хорошо скрывали их от взгляда маленькой девочки, которая никогда не

уходила далеко с красивой поляны. На поляне с одной стороны рос дикий

малинник, с другой — лесные яблони. Чуть в низине журчал холодный хрустально-прозрачный

ручей. Животные, населявшие парк, были непугаными и поэтому часто выходили

к маленькой принцессе. Иногда они брали из её рук еду. Нередко в парке

можно было видеть, как белка скачет по веткам, а лосенок пьет воду из

ручья. Девочка выросла, а представление о жизни ничуть не изменились.

В парк принцесса спускалась по лестнице прямо из своих покоев. Луиза была

уверена, что такая жизнь везде за пределами города. Под страхом смертной

казни король хранил эту тайну.

Кай отвел правой рукой занавеску. Луиза была одна. Она стояла у перил,

опершись о них своими маленькими локотками, и смотрела в глубь парка.

Её светлые волосы, как водопад, изгибаясь на хрупких плечиках, падали

вниз. Рядом с Луизой стоял хрустальный кубок, наполовину заполненный молоком.

— Я не помешал тебе Луиза? — спросил Кай.

— Нет, что ты. Ты не можешь мне помешать, — ответила принцесса и оставила

свои размышления. — Как у тебя получается всегда так тихо приходить?

— Прости, я не хотел тебя напугать, — извинился воспитатель и подошел

ближе. Луиза вновь повернулась к парку.

— Посмотри, Кай. В этом парке никого кроме меня не бывает. Звери и птицы

здесь живут в мире и согласии, с природой и друг с другом. Почему люди

не могут жить в мире?

— Потому что здесь нет хищников.

— А почему хищники есть среди людей?

— Луиза, откуда берутся волки? — вопросом на вопрос ответил Кай и сам

же ответил. — Так распорядилась природа.

Принцесса смотрела поляну. К ручью подошел енот. Слабый ветер коснулся

волос принцессы. Немного помолчав, Луиза заговорила о том, что сейчас

заполняло её мысли.

— Ты заметил, как легко они поддались?

— О ком ты говоришь? — уточнил Кай.

— О людях. Сначала хотели повесить невиновного, а затем, как ни в чем

не бывало, отпустили его. Неужели им, на самом деле, всё равно?

Кай на минуту задумался. Он подбирал слова.

— Когда люди одни, — сказал он, — то есть каждый человек сам по себе,

среди них есть не мало добрых и милых существ. Их помыслы прекрасны. Но

когда они собираются в одном месте больше двух, индивидуальность теряется.

Появляется что-то, что заставляет замолчать их «Я» и пробуждает к жизни

чувство толпы. Достаточно одного неосторожного слова — и они превратятся

в страшную, сметающую всё на своём пути лавину. А утром, когда нервы успокоятся

и наступит похмелье, будут удивляться тому, что произошло вчера.

Но всё может быть и по-другому. В нашей истории были примеры, когда десять,

двадцать человек, расставленные среди большой массы людей, по команде

начинают выкрикивать что-то и тем самым меняют направление эмоций толпы.

Вспомни бунт, который подавил твой прадедушка через неделю после вступления

на трон. Ведь именно так его дядя задумал захватить власть. Верные и оплаченные

люди начали одновременно кричать «долой!». Недовольства в народе тогда

были большие. Голод, болезни. Они искали виновного, и им его вовремя показали.

— Но сейчас нет ни голода, ни болезней.

— Сейчас все ждут войны. Им нужны шпионы и они их получат.

— Ты думаешь, Марс заранее все спланировал и расставил своих людей?

— Возможно. А может, и нет, — продолжал размышления Кай. — Сейчас все охотятся за шпионами. Тем более что за это хорошо платят. Десять луидоров

за одного лазутчика.

— Я очень люблю своего отца, — искренне сказала Луиза, — но порой он кажется

мне чужим. Почему, Кай?

— Тебе семнадцать лет. В этом возрасте человек перестаёт играть в детские

игры и начинает смотреть на мир открытыми глазами. Возможно, ты просто

сгущаешь краски? У тебя появляются новые чувства. Ты шагаешь в другой

мир, со своими законами и давно существующими правилами. Любовь, ненависть.…

Всё не так просто, как кажется на первый взгляд. Скоро ты узнаешь ложь

и дружбу, месть и коварство, преданность и предательство. Впрочем, любовь,

похоже, ты уже узнала.

— С чего ты взял?!

— Я стар, Луиза, но еще не слеп, — улыбнулся Кай. — Очень трудно было

не заметить, как ты глядела на Павла.

Луиза опустила глаза и начала заливаться краской.

— Ну-ну, — сочувственно успокаивающе проговорил Кай. — В этом нет ничего

страшного и неестественного. Только не забывай — ты принцесса. Будь осмотрительней.

— Ты о коварстве? — спросила Луиза и улыбнулась. — Может, и ты здесь из-за

коварства?

— Тебе решать. — ответил Кай все с той же доброй улыбкой.

— Прости. Я не хотела тебя обидеть, — быстро ответила Луиза. — Но если

слушать тебя, то получается, что никому нельзя верить.

— Верить можно и даже нужно, только.… На всё следует иметь своё мнение.

Неважно, совпадает оно с чьим-то или нет. Главное, ты так решила. Взвесила

все за и против и сделала выбор.

— Вот мы опять подошли к выбору. Господи, как же это нелегко.

— Я знаю. Но рано или поздно приходится на что-то решаться и вставать

на чью-то сторону.

Ужин в замке рыцарей, хоть и не блистал кулинарными изысками, но всё же

был весьма разнообразен. И наконец-то Паша попробовал барашка, жаренного

на вертеле. Это было его давнее желание.

За трапезой рыцари были немногословны. Тщательно пережевывая мясо и запивая

вином, они изредка бросали взгляды на Пашу. Он, на самом деле, не был

похож на них. Невысокого роста, щупленький, не с таким твёрдым взглядом,

как это принято у рыцарей. Но Паша этих взглядов не замечал. В голове

были всего две мысли. Первое — он хотел есть. Второе — рыцари на самом

деле существовали. Значит, есть шанс отыскать летопись. И он её найдёт.

После ужина рыцари разбрелись по своим комнатам. В зале остались магистр

Грог, его помощник и заместитель Виктор, Берта и Паша. Под потолком висели

две большие люстры, освещая каменный зал тысячью свечей. Остатки трапезы

прислуга быстро убрала с дубового стола, оставив лишь кувшин с вином.

Магистр разлил вино по конусообразным, серебряным стаканам и отставил

кувшин в сторону. Виктор обхватил свой стакан двумя ладонями, сплетя пальцы.

Берта не притронулась к вину. Она лишь смотрела за тем, что происходит.

— В твоих руках меч Тимофея, что с ним? — спросил Грог, когда ушла прислуга.

— Он умер. Говорят, от разрыва сердца.

— Но ты в это не веришь, — как будто утверждал магистр.

— Нет, умер он от сердца, это точно. Но не сам по себе.

— Сначала мы хотели просто вернуть меч, но теперь ты тоже втянут в нашу

борьбу. Прости, никто не спросил твоего согласия, но у Тимофея не было

другого выхода, — магистр встал и начал прохаживаться по залу. — Возможно,

Он оставит тебя в покое, если ты попытаешься выйти из игры. Но я хочу

просить тебя не делать этого, если ты, конечно, чувствуешь, что у тебя

хватит сил и мужества.

— А что может быть страшнее того, что я уже видел?

— Хм. Ты еще ничего не видел, — усмехнулся Грог. — Ты уже знаешь, с кем

тебе придётся сразиться. Многие пытались сделать это, но и многие умерли.

А страшнее… может быть то, что Он как обещал, начнёт вытягивать из тебя

душу.

— Поздно, — сказал Васильков. — Он уже начал. Так что мне больше нечего

терять.

— Каждому человеку всегда есть что терять, — проговорил Виктор каким-то

странным басом. Васильков даже вздрогнул. — Жизнь — вот что есть у всех,

из того, что каждый может потерять.

— Не пугайся, Виктору пытались перерезать горло, но у них ничего не получилось.

Поранили только голосовые связки, — наконец, решилась заговорить молчавшая

всё время Берта. Решилась, потому что была простым рыцарем, а Грог и Виктор

имели сан магистров.

— Я готов сражаться. Только я не знаю, как победить. Все говорят о какой-то

летописи.

— Не о какой-то, а о совершенно конкретной, — снова взял слово Грог. —

Когда вернётся Август, ты узнаешь, как её найти. В ней написано, как отыскать

дорогу в «Мёртвый лес».

— А что будет, если Он найдёт летопись первым?

— Мы умрём. Наступит время вечного мрака. Я слышал, у тебя есть медальон.

Это большая удача. Он защитит тебя.

Рыцари еще долго разговаривали. Паша задавал вопросы, а Грог и Виктор

отвечали на них. Теперь можно было сказать, что Паша знает всю историю

вечной борьбы добра и зла. Она до краёв была наполнена кровью и смертью.

Василькову предложили стать рыцарем ордена «Хранителей вечности», тем

более что в его мире сейчас нет ни одного Хранителя, но Паша отказался,

сославшись на то, что не готов морально, чтобы принять на себя такую ответственность.

Нет, желание снести башку засранцу в капюшоне осталось. И он это сделает,

чего бы ему ни стоило. Но принять на себя ответственность за целый мир…

Здесь нужен более достойный кандидат.

— Ну что же, — сказал Грог, вставая из-за стола, — пора спать. Мы не будем

дожидаться большой ассамблеи и завтра же поедем к королю. Для тебя приготовлена

комната, Берта покажет дорогу.

Грог и Виктор попрощались легким поклоном головы и проводили Василькова

взглядом. Паша и его спасительница поднялись из зала по лестнице и оказались

на крепостной стене. Факел в руке Берты освещал не только дорогу, но и

лица. На стенах замка стояли часовые, на черном небе не было ни облачка

и яркая луна серебристым светом залила всё вокруг.

— Как красиво. — сказал Васильков.

— Тебе тоже нравится? — спросила Берта и подошла к краю стены.

— Да. Знаешь, я раньше её боялся.

— Кого, ночь? — улыбнулась Берта.

— Нет, темноту. В детстве мне казалось, что под кроватью живёт баба Яга,

леший и прочая нечисть.

— Смешно. Разные миры, но одинаковые сказки.

— Да, — Паша тяжело вздохнул, — миры… У нас, наверное, уже выпал первый снег.

— Первый снег? — усмехнулась Берта. — У Вас скоро будет весна.

— Весна? — обрывки школьной программы и фантастических романов беспорядочно

всплывали в мозгу Василькова. — Ну да, конечно. Не лето же. Да и прошло-то

всего пару дней, как я здесь.

— День здесь — почти два месяца у вас.

Паша с трудом переваривал услышанное. Единственное что приходило на ум,

теория относительности.

— А что еще занятного я не знаю? Когда я вернусь, у меня не вырастут уши,

как у осла?

Рассмеялась Берта и начала терпеливо объяснять.

— Нет. Не вырастут. Наш мир в шесть раз старше вашего.

— Не мудрено. У вас такие накрутки к стажу. Может, мне и пенсию пораньше

дадут. Слушай, а, сколько еще миров существует рядом с нашим? Ведь вы

не единственные.

— Двенадцать. Два из них почти мертвы.

— И что, везде свои рыцари?

— Да. Только не везде их так много как у нас. Два, три — не более. Раньше

в каждом мире был свой орден. Но со временем они почти все были уничтожены.

Иногда в битвах, а порой…. В каждой цивилизации заложено самоуничтожение.

В нашем мире было две войны, после которых оставшиеся в живых начинали

всё заново. С первых ступеней эволюции. Первая наша война была атомной.

Два столетия вечной зимы.

— Как же вы выжили?

— Выжили единицы. Те, кто ушли далеко в горы. Но и им это давалось очень

не просто. Постепенно люди возвращались на прежние места обитания. Позже,

когда мы достигли первых высот в своём развитии, рыцари других миров пришли

к нам и восстановили орден. Вторая война была самой страшной из всех войн

всех миров, которые когда-либо случались. Случайно были найдены записи

научных открытий, технологий. Эволюция сделала невиданный рывок. За восемьдесят

лет был пройден путь девяти столетий. Моральный и интеллектуальный уровень

не достиг тех высот, знания которых мы получили. И очень скоро случилась

беда.

«…Небо плавилось и, как «жидкое» ржавое железо, капало вниз. Вода превращалась

в ртуть, а воздух в песок. Четыре тысячи лет жизнь не возвращалась сюда…»

— Что это?

— Так написано в хронике нашего мира.

— А те два, которые почти мертвы, тоже война?

— Нет. В одном технология вышла из-под контроля. Плюс экология была почти

на гране. В результате случилось непоправимое. Во втором. … Понимаешь,

мы существуем рядом друг с другом и друг от друга зависим. Смерть первого

мира сказалась на втором. Из-за этого случилась экологическая катастрофа.

Возможно, этот мир погиб навсегда.

— У меня в голове не укладывается. Я стою на крепостной стене, в мире,

который живёт в бронзовом веке, а твои рассуждения тянут минимум на кандидатскую.

— Хм, хм, хм, — засмеялась Берта. — Моё образование как два ваших Гарвардских.

В наших руках громадные знания.

— Так почему же вы не направите своё «человечество» по правильному пути

развития и не возглавите его? Почему не поделитесь знаниями?

— Ты так ничего и не понял. Два мира сейчас мертвы из-за того, что кто-то

попытался прыгнуть через три ступени в эволюции и развитии жизни, технологии.

— Но вы можете всё контролировать. Наверняка у вас есть оружие повеселее

мечей и стрел.

— Уже очень поздно. Пора спать, — сказала Берта.

— Ты не хочешь ответить мне?

— Прости, но после ужина ты сам себе ответил. Ты не готов, чтобы принять на себя ответственность.

Этой ночью Паша почти не спал. Поначалу он ворочался с боку на бок. Затем

встал и принялся расхаживать по своей комнате. В голове крутился огромный

рой мыслей. Он столько узнал и столько еще мог бы узнать. Фантазии перемешивались

с рассуждениями. Реальность менялась местами с вымыслом. О господи, когда

же наступит утро!?

Яркий луч солнца протиснулся через неплотно закрытые ставни, и тёплым

пятном распластался на лице Василькова. Он бы и не обратил на него внимания,

если бы не тяжелый и настойчивый стук в дубовую дверь. Паша попытался

открыть глаза. Из-за двери его пригласили к завтраку.

В просторном зале за вчерашним столом сидели три человека. Трапеза снова

проходила без разговоров. Берта и Виктор поглощали пищу без аппетита,

но с достоинством. Визит в замок короля мог затянуться на неопределённое

время. Кормить там не очень любили, особенно в тюрьме. Поэтому рыцари

набивали желудок впрок. То ли из-за того, что не выспался, то ли из-за

отсутствия аппетита, Паша почти не притронулся к пище. Грог заметил это.

Его лицо по-прежнему выглядело каменным, но глаза улыбались.

— Почему наш гость ничего не ест? — спросил он у Павла.

— Да что-то не хочется.

— Может, вчерашний разговор с Бертой отобрал у тебя аппетит?

— Да нет. Я никогда не ем много утром.

— Напрасно. Наше путешествие может затянуться, поэтому лучше подкрепиться

заранее.

Двери отворились, и двое слуг внесли в зал белую одежду. Точно такая же

была у Берты и Виктора.

— Примерь, — сказал Грог, обращаясь к Павлу, — возможно, мы ошиблись с

размером.

— Это мне, что ли?

— Такую одежду носят только наши рыцари. Если ты даже внешне не будешь

отличаться от нас, убедить короля будет гораздо проще.

Через час четыре всадника на белых лошадях и в белых одеждах двигались

по направлению к городу. Утомительным путешествие было лишь для Павла.

Рыцари, как показалось Василькову, могли так ехать сутками. Паша болтался

из стороны в сторону, с трудом удерживая в седле то положение тела, которое

ему показал Виктор. Он пытался целиком сосредоточиться на езде, но ночной

разговор не давал ему это сделать. Подумать только. Хранить мудрость тысячелетий

и быть при этом всего лишь небольшим орденом. Не иметь ни власти, ни богатства…

— Тебя тревожит встреча с королём? — спросил Грог у Павла.

— Нет. То есть тревожит, конечно, но не настолько.

— Тогда всё дело в вашей ночной беседе с Бертой.

— Да, вы правы. В голове не укладывается.

— Не тревожь душу сомненьями. Прими как правило: «Никто из смертных не

вправе называться Богом».

— Не вправе.… Да я не об этом. Вы столько могли дать…

— Посмотри на меня. Мы с тобой живём в разных мирах, но понимаем речь

друг друга. Если ты приглядишься к движению моих губ, то заметишь, что

оно не совпадает со звуками, которые ты слышишь.

— Чёрт! И вправду.

— Видишь, насколько тесна связь миров. И насколько же она хрупка. Два

мира на гране исчезновения.

— Вы боитесь, что оружие, созданное вами, может попасть в другие миры?

— Нет. Да и это не так просто. Проходящий через дверь в пространстве из

одного мира в другой может пронести не более одной трети от собственного

веса. Пойми! Всё должно идти своим чередом. В нашей стране, и не только

в нашей, тоже есть механики и мудрецы. Мы наблюдаем за ними помогаем,

но косвенно, в незначительных, на первый взгляд, деталях. Всё остальное

они делают сами. Мы не для того живём, чтобы дарить манну небесную. Наш

орден охраняет миры от сил зла. Вот наше предназначение.

За разговорами время шло быстрее и дорога на радость Василькова уперлась

в городские ворота. При въезде в город рыцари заметили непонятное оживление.

Горожане сновали по узким улочкам, торговля шла особенно бойко. Навстречу

путникам вышел первый советник Кай. Рано утром Грог послал гонца предупредить

о своём визите, но король отменил все приёмы на сегодняшний день.

Рыцари спешились.

— Я рад приветствовать, тебя великий Грог! — Кай вскинул правую руку вверх.

Его лицо было озабоченным, но добродушным. — Король получил твоё послание,

но, к сожалению, не сможет вас принять. Сегодняшнее потрясение выбили

его из колеи.

— Главное, чтобы они не могли выбить из трона, — с правой стороны приближался

человек, наполовину закованный в железо.

Его звали Александр. Служил он начальником охраны королевского замка.

За стойкость в битвах и за умение всегда оставаться живым, народ прозвал

его «Железный воин». Сейчас у «Железного воина» жутко болела голова. Он

шел к рыцарям, положив левую руку на рукоять меча, в его правой руке был

большой солёный огурец. Огурец звонко хрустел во рту и испускал загадочный запах.

— Что у тебя с лицом, Александр? — спросил Виктор, улыбаясь старому знакомому.

— У моего заместителя вчера родилась двойня. Малость повеселились.

— Так похмелись!

— По законам осадного положения употребление спиртных напитков без особого

разрешения запрещено.

— Так вот в чём дело, — сказал Грог. Взгляд его стал ещё более жестким.

— Да. Именно поэтому король отменил все приёмы, — подтвердил Кай. — Марс

объявил мобилизацию. Страна готовится к войне.

В этот момент на площадь въехал всадник. Он свалился с лошади, когда та

остановилась. К нему подбежали солдаты и помогли подняться.

— Область Песчаных бурь пала вчера вечером, — простонал всадник. — Зелёная

долина сегодня на рассвете. Воды…

— Вам нужно возвращаться. От Зелёной долины до вашего замка меньше одного

дня пути, — сказал Александр. — Я вас оставлю. Служба. Надеюсь, что мы

ещё встретимся.

— Видите, Павел, — сказал Кай. — В недоброе время вы появились у стен

нашего города. Не держите зла на горожан, они напуганы. Все ждали войны.

Вот и дождались.

— Послушай, Кай. — Грог говорил быстро и отрывисто. — Мы обязательно должны

встретиться с королём. Иначе все будут уверены в том, что Павел шпион.

Кай задумался. Слова магистра были не лишены смысла. По крайней мере,

для Марса. Он мог ловко повернуть все против «Хранителей вечности».

— Ты прав, — сказал Кай. — Проходите в зал для приёмов. Я постараюсь

уговорить короля.

В зале для приёма гостей было пусто и прохладно. Сквозь закрытые окна

с улицы доносился гул и обрывки фраз. Все ждали войны — она пришла. Вместе

с ней придут смерть и страдания. А если победят варвары… Господи, это

даже страшно представить. Безжалостные к врагам на поле битвы и жестокие

к пленённым. Покорённые народы стонали от их зверств, ведь нередко после

порабощения, через год или полтора, их полностью истребляли.

Каю удалось убедить короля принять рыцарей и пусть с неохотой, но он все

же вышел из спальни. Рыцари встали на одно колено. Людовик 64-ый сел на

трон и небрежным жестом руки разрешил Хранителям подняться. В зале кроме

короля и рыцарей остались только Кай и два стражника. Остальные стерегли

дверь снаружи.

— Итак, великий Грог, что ты хочешь мне сказать? — недовольно проговорил

Людовик.

— Ваше величество. Мы осмелились не дожидаться большой ассамблеи и прибыли

раньше назначенного срока. Уже находясь в твоём замке, мы узнали о начале

войны.

— Да, война началась! — крикнул Людовик-64. С недовольной гримасой на

лице он растирал сморщенный лоб. — Именно поэтому я никого не принимаю!

— Из-за начала военных действий ассамблея не сможет собраться, — продолжал

Грог, — мы поручились за одного из наших рыцарей, с условием, что он будет

присутствовать на большой ассамблее. Нет ассамблеи — нет оправдания подозреваемого.

— Ваше величество, — вмешался Кай, — орден «Хранителей вечности» имеет

большой авторитет среди простолюдинов. Могут пойти слухи, что они спасли

шпиона. Тем более что враг стоит почти у наших стен. Моральный дух воинов

упадёт, если все будут считать Хранителей врагами. Это может принести

вред могуществу нашего государства.

— Я-то что могу сделать?!

— Вы можете всё, — продолжал Кай. — Издайте указ о том, что подсудимый

оправдан. Тем более что сам магистр Грог приехал сюда, чтобы подтвердить

его рыцарство.

— Ваше величество, Павел один из нас, — подтверждал Грог слова Кая. —

Он очень давно уехал из наших земель, поэтому его никто не знает…

— Ну… хорошо, — сказал король после недолгого размышления. — Надеюсь,

ваш орден еще послужит короне.

— Да будет так во веки веков, — рыцари вновь пали на колено и склонили головы.

Двери распахнулись, и в зал вбежал солдат с обезумевшими глазами, вышедшими

за пределы глазниц.

— Спа… — начал, было, он, но крик оборвался на полуслове.

Глухой и короткий удар в спину закончил начатую фразу. Солдат повалился

на пол. Из его спины торчала стрела.

— К потайному ходу! — крикнул Кай королю. — Скорее!

— Мы их задержим! — Виктор выхватил меч и приготовился к схватке.

Четыре рыцаря встали полукругом, ощетинившись мечами, прикрывая отступление

короля. Паша побледнел. Одно дело сражаться лицом к лицу с единственным

противником, пусть даже посланником ада. Совсем другое — дело шашки наголо

и стенка на стенку.

С диким воем, небольшая группа варваров, человек пятнадцать, ворвалась

в зал. Один из них нацелился на Пашу, собираясь слёта снести ему голову.

И вдруг страх улетучился. Остались голые рефлексы и жуткое желание выжить.

Атаку первого из варваров Васильков легко парировал и, сделав шаг в сторону,

с такой же лёгкостью развалил его тушку на две, в общем-то, равные части.

Разворачиваясь, Паша краем глаза заметил полуоткрытый рот и расширяющиеся

глаза второго варвара. Меч летел гораздо быстрее, чем двигалось тело нечесаного, одетого в лохмотья варвара. Ещё мгновенье — и полуоткрытый рот, расширяющиеся

глаза и, собственно, голова, подпрыгивая, катились к выходу.

А дальше была резня. Кровь щедро залила пол из дорогого паркета и забрызгала

пару картин. Бездыханные тела и отдельные их части падали на пол, но количество

нападавших как будто не уменьшалось.

Король так и не успел убежать. Его ноги отнялись от страха в первую же

секунду боя. Он так и остался сидеть на троне и в мыслях уже простился

с жизнью. Грязный, нечесаный, с уродливой мордой, хихикающий варвар двинулся

к королю. Кай вдруг понял, что с места Людовика уже ничто не сдвинет.

Из-под длинной одежды первый советник извлёк нож и преградил дорогу убийце.

Схватка была короткой. Кай ловко развернул варвара и без лишних эмоций

перерезал ему горло. С испачканными черной кровью белыми манжетами и воротником

Кай отходил спиною к королю, держа нож наготове. «Мясорубка» выбросила

здоровенного варвара. Он встряхнул головой, из которой хлестала кровь,

и, заметив Людовика, пошел на него. Возможно, шансы у Кая и были, но об

этом никто так и не узнал. Девять стрел насквозь, так как стреляли в упор,

пронзили громилу, и тот с грохотом рухнул на пол.

Когда подоспела помощь, атака варваров уже почти была отбита. Их взору

предстала живописнейшая картина. Четыре рыцаря, в белых плащах, залитых

кровью, стояли среди растерзанных тел, лежащих один на другом.

Первое, что сумел проговорить Людовик, это: «где начальник охраны?».

— Где этот железный дровосек?! — взревел король.

Тот не заставил себя долго ждать. Равнодушно перешагивая через трупы,

в зал вошел Александр. Рукава его одежды были закатаны выше локтя, сами

же руки по локоть измазаны в крови. Из левого предплечья Александра, пробив

его насквозь, торчала стрела.

— Меня чуть не убили!

— Нас предали, мой король, — вполне спокойно заявил Александр.

— Предали?

Внешний вид начальника охраны замка несколько охладил гнев короля. Он

сидел на троне, бестолково хлопая глазами.

— Именно предали. Больше сотни варваров прошли по потайному ходу, который

ведёт из вашей спальни к охотничьему домику.

— Не многие об этом знали, — заметил Кай.

— Почти всех мои солдаты перебили, но, очевидно, варвары разделились.

Эти двадцать семь человек были последними.

Трубы возвестили о приходе в город войск, которые собирал Марс. Узнав

о случившемся, он понял, что упустил шанс, который выпадает лишь раз в

жизни. Спрыгнув с коня, он на ходу дал распоряжения закрыть ворота и занять

оборону города. Словно ветер, Марс взлетел в зал для приёма гостей. Его

взору предстала весёлая картина. Здесь он понял, что свой шанс упустили

далеко не все. Среди не упустивших его, забрызганный кровью и залитый

славой, стоял вчерашний висельник. Но не это главное. Слова, которые он

услышал через минуту, ножом полоснули по его сердцу.

— Подойди ко мне, друг мой, — сказал Людовик Каю. — Я всегда в тебя верил

и рад, что не ошибся. Эй! Слушайте все! Он спас мне жизнь!

— Вы преувеличиваете, ваше Величество, — покорно склонив голову, сказал Кай.

— Преувеличиваю? Хо-хо! Он бросился с одним ножом на разъярённого вепря,

— воскликнул Людовик, обращаясь к присутствующим.

— Скорее я прирезал больную овцу. Если кто и достоин награды, так это

«Хранители вечности». Осмелюсь напомнить, вы собирались оправдать одного

из них.

— Да! Эти четверо спасли для вас короля, — Людовик заявил это как-то по

особенному. Никто из придворных еще ни разу не слышал подобной интонации

в его голосе.

— Мы всегда готовы служить вам, — сказал Грог. — Теперь понятно, что варвары

уже близко. Нам нужно как можно скорее вернуться в свой замок.

— Да, конечно. Война! Кай. Подготовь указ о снятии обвинений с этого бесстрашного

рыцаря. И ещё один, о награждении всех четырёх орденом «Верного сердца».

Рыцари поблагодарили короля лёгким поклоном головы. Церемония вручения

награды состоялась через десять минут. Принцесса тоже присутствовала на

ней, и ей вдвойне было приятно, что тот, кто привлёк её внимание, оказался

храбрым и достойным столь высокой награды.

Толпа ликовала. Вероломное нападение варваров было доблестно отбито, и

их кумиры, «Хранители вечности», приняли в этом самое непосредственное

участие.

Четыре всадника на белых лошадях и в не совсем белых одеждах направлялись

прочь из города. На шее каждого блестела самая высокая награда королевства.

— В вашем мире совсем другое оружие. Где ты так научился, владеть мечом?

— спросила Берта, когда они покинули город.

— Я спортсмен. Почти чемпион по рапире, — нескромно ответил Паша.

— Насколько я знаю, — сказал Грог, — это совсем другое оружие.

— Совсем, — согласился Паша.

— Так как же у тебя получилось? — не унимался Виктор. — Я присматривал

за тобой, но потом решил, что ты и сам справишься.

— Очень жить захотелось.

Удачным исходом сражения этот день не закончился, в замке четвёрку ждал

Август. Он узнал о грядущей войне и спешно вернулся в королевство. Как

выяснилось, весьма кстати.

Когда Паша вместе со спутниками въехал в замок, суета в нём была совсем

другая нежели в замке короля. На стены поднимались копья, корзины со стрелами.

Горы камней угрожающе возвышались рядом с котлами наполненными смолой.

Что удивило Пашу больше всего, так это то, что не было слышно никаких

криков. Солдаты молча делали приготовления, каждый своё дело.

— Какая удача. Вернулся Август! — воскликнул Грог, увидев «Стража третьих

ворот».

На этот раз Берта не присутствовала при разговоре.

Четыре рыцаря — Павел доказал право называться рыцарем — четыре рыцаря

ордена «Хранителей вечности» сидели за пустым дубовым столом. Разговор

был очень серьёзным, чтобы разбавлять его вином. Отужинать решили позже.

Поначалу Август отнёсся к Паше с недоверием, но, услышав о сегодняшнем

приключении, принял как достойного продолжателя той битвы, которую вёл

орден.

— Хорошо. Я расскажу тебе, где может быть летопись.

— Может быть? Вы что, не знаете, где точно?! — искренне удивился Паша.

— Конечно, не знаю! Летопись — одна из самых важных деталей в нашей борьбе.

Тебе будет непросто найти её. ЕМУ — еще сложнее. Так что слушай.

Август рассказал Павлу, где последний раз жил Волынский. Это тот самый

человек, на ком лежала ответственность за сохранность летописи. Надежды,

что он до сих пор живёт в Новгороде, не было никакой, но начинать с чего-то

надо. Самое главное, сделать это как можно быстрее.

Август непросто пропадал неизвестно где. Он встречался с «Хранителями»

из других миров. Вести, которые он привёз, ничего хорошего не предвещали.

За последнее время погибло немало рыцарей. Только непосвященному могло

показаться, что их смерти случайны. Во всей цепочке событий присутствовала

страшная закономерность. Среди «Хранителей» был предатель. Это первый

случай за всю историю ордена. Никогда… Ни при каких обстоятельствах… «Хранители

верности» всегда хранили верность своему делу.

— Теперь ты знаешь, всё, — закончил своё повествование Август. — Я верю

в тебя. У тебя всё получиться.

В зал вбежал человек и сообщил, что вернулись разведчики. Не позже, чем

через три часа, передовые отряды варваров будут у стен замка. Их очень

много. Так много, что кажется, они везде. После этого человек вышел.

— Тебе нужно спешить, — сказал Грог, — главное сейчас — найти летопись.

— Боюсь, что уже поздно, — сказал Август, поднимаясь из-за стола и оглядываясь

по сторонам. Он медленно вытаскивал из ножен меч. Все почувствовали слабый,

но очень знакомый, запах.

— Так вот вы где! — с удивлением воскликнул Капюшон, возникнув за спиной

Василькова.

— Берегись! — крикнул Грог.

Рыцари подскочили, опрокинув скамейки. С лязгом ножны выплюнули мечи,

холодная сталь сверкнула в лучах тёплого солнца. Паша нырнул через стол.

Рыцари, оказавшись вместе, приготовились к обороне.

— Какая удача! Все сразу, в одной комнатушке, — восхищался собой Капюшон.

— Я не опоздал? Вы, кажется, обсуждали каким именно и девяти тысяч известных

способов меня убить?

— Кто собирался, тот убьёт, — с угрозой прорычал Паша.

— Молодой человек, — укоризненно сказал Капюшон, — Вы еще не оставили

эту бесполезную затею? — а затем обратился к остальным: — Как же вам не

стыдно, господа. Пожилые люди, а забили голову мальчику всякой чепухой.

— Что ты называешь чепухой? — спросил Грог. — Противостояние тебе?

— Вот именно! — Капюшон очень обрадовался, что его поняли. — Прошло довольно

много времени. И что изменилось? Я до сих пор жив, вы же мрёте как мухи.

Или я лгу?

— Нет, ты не лжешь! — сказал Август.

— Вот видишь, даже они признали, что я не вру, — говорил Капюшон Паше.

— Я вообще никогда не вру.

— Короче! — отрезал Паша.

— Можно и короче. Видишь, я не боюсь тебе это предложить даже при них.

Отдай меч. Я подарю тебе жизнь. Да что там жизнь, я сделаю тебя царём

над ними всеми!

— Серьёзное предложение. Надо подумать.

— А ты подумай. Подумай. Что ты хочешь доказать своей смертью? И самое

главное, кому? Людям? В твоём мире тебя обвинили в воровстве и еще неизвестно,

что приготовили к твоему возвращению. В этом мире чуть было не повесили.…

И самое главное, что всё это они делают без какой-либо на то причины.

Просто так! Для чего тебе рисковать? А примешь моё предложение, получишь

это стадо баранов под своё командование. И вдалбливай на здоровье им

в башку свои глупости. Что такое хорошо и что такое плохо. Ну, что скажешь?

— Вытяни вперёд шею, — сказал Васильков. — Могу поспорить на кружку пива,

что я не промахнусь.

— Глупец! Я тебе говорю, что они тебя пре-да-ли! Ты за них готов жизнь

отдать, а им на тебя на-срать! Посмотри. Вот они стоят и помалкивают.

Почему? Да потому что я прав. Им нечего сказать в своё оправдание.

— Всё, что мы должны были сказать, уже сказали. Теперь он должен сам сделать

выбор. И судя по всему, ты его уже слышал, — как бы подвёл черту Виктор.

— Ну да ладно. Другое предложение, рыцарь в блестящих доспехах. Давай

посоревнуемся? Кто первый доберётся до Волынского.

Закончив своё блистательное выступление, Капюшон растворился в воздухе.

— Почему после него всегда так сильно воняет? — спросил Август.

— Потому что он засранец, — ответил Паша.

— У тебя совсем мало времени, — сказал Грог. — Нужно торопиться.

— А есть ли в этом смысл? — спросил Паша.

— Что?!

— Он же всё знает. Где летопись и у кого. Возможно, он сейчас берёт её в руки.

— Нет невозможно! Он не может даже дотронуться до неё просто так, — объяснял

Август. — Вспомни про меч. Если бы всё было так просто, то он не стал

бы тебя так долго уговаривать.

— И всё же нужно торопиться, — сказал Грог. — Чем быстрее ты найдёшь летопись,

тем больше у тебя шансов победить. И вот что еще. Возьми это.

Грог протянул Паше маленькую стеклянную колбу с кристально прозрачной

синей жидкостью.

— Что это?

— Жизнь. Твой путь небезопасен, и если вдруг… Полколбы выпьешь, полколбы

на рану.

— И?

— Останешься жить.

— В путь, — сказал Август. — До «двери» тебя проводит Виктор. Возьмёте

еще двух солдат. Торопитесь. Скоро варвары будут здесь.

В сопровождении рыцаря и двух солдат, Паша вышел во двор замка. Лошади

уже были оседланы и, фыркая, стояли в ожидании седоков. Тяжелые ворота

гулко простонали и распахнулись. Два рыцаря и два солдата ордена «Хранителей

вечности» пришпорили лошадей, и те галопом вынесли седоков за ворота.

Они скакали, не останавливаясь, вечер и всю ночь. На рассвете Хранители

поднялись на возвышенность в форме полумесяца и, осмотревшись, спустились

к входу в лабиринт. Прощание было недолгим.

— Не трусь, — сказал Паше Виктор. — Ты смелый и сильный. Я видел тебя

в сражении. Поверь мне, у тебя всё получиться.

— Да я и не трушу, — как-то грустно ответил Паша. — Привык я к вам, что ли?

— Это за два-то дня?

Их содержательную беседу прервали звуки, напоминающие ржание лошади. Где-то

рядом были варвары.

— Торопись. Мы их задержим.

Паша стоял у входа в лабиринт, когда рыцари поднялись на холм. Первые

лучи утреннего солнца коснулись горизонта. На алом фоне рассвета Виктор

поднял меч вверх, а затем опустил его в сторону. Паша сделал то же самое.

После чего Виктор дёрнул поводья и направил коня вниз. Очень не просто

было оставить друзей умирать, а самому спасаться бегством. Василькову

стоило больших трудов, чтобы сломать себя и войти в лабиринт.

Господи, до чего же холодно. Ну, конечно, здесь середина марта. Васильков

совсем об этом забыл. Он вышел из беседки. Вокруг было темно, мороз приятно,

по-отечески, пощипывал нос и уши. Набрав полные лёгкие свежего зимнего

воздуха Васильков не смог сдержать улыбку, да и не хотел. Он был очень

рад своему возвращению. И как только он доберётся до дома, станет даже

счастливым. Чёрт возьми. Он же месяца четыре не платил за квартиру, могли

и выселить.

Часы на башне Кремля в этот момент показывали двадцать ноль-ноль, поэтому

добраться до дома у Паши получилось достаточно быстро. Ключ вошел в замочную

скважину и без труда открыл замок. В квартире всё осталось на своих местах.

Паша включил свет, захлопнул дверь. Никто ничего не трогал. К зеркалу

была прикреплена записка, оставленная полковником. Паша снял трубку и

набрал знакомый номер.

— Да! — послышалось на другом конце провода.

— Это я, здравствуй.

— Ты где?

— Дома.

— Я сейчас приеду!

— Что-то случилось?

— Случится! Я приеду и оторву тебе уши!

— Валяй, — улыбнулся Паша. — Я по тебе соскучился.

Долго ждать не пришлось. Паша только что выбрался из душа и ставил на

плиту чайник, как в квартиру позвонили. Хозяин открыл дверь. На пороге

стоял суровый, но довольный Полковник.

— Только не бей с порога! — сказал Паша, улыбнувшись и закрыв руками уши,

пропустил гостя.

Старые знакомые сидели на кухне и пили чай с печеньем. За окном была ночь.

В этой черноте под маленькими звёздами падал снег. Белый и пушистый.

— Ты ничего не хочешь мне рассказать?

— А ты готов к тому, что можешь услышать? — вопросом на вопрос ответил Паша.

— Начинай, а там увидим. Где ты болтался пять месяцев?

— В другом мире, — честно ответил Васильков.

— Допустим.

Полковник встал из-за стола и достал из холодильника ополовиненную бутылку

водки. За бутылкой последовали банка маринованных огурчиков, селёдочка

в горчичном соусе.

— Я оставлял целую, — удивлённо сказал Паша.

— Это я отпил, — полковник поставил на стол рюмку и налил себе водки.

— А мне?

— Тогда какого хрена ты чай налил?!

На столе появилась вторая рюмка.

— Да я надеялся на вечерние посиделки, а ты всё на разговоры намекаешь.

— И ты знаешь, есть о чём поговорить, — сказал полковник.

Хрусталь звякнул чистой ноткой.

— Откуда шрам? — спросил полковник, перехватив дыхание после рюмочки,

и отправил в рот селёдочку.

— Где?

— В Караганде. На лбу.

— А-а. Прости, забыл совсем. Так… Добрые люди развлекались.

— В ином мире?

— Ну да.

— Хорошо. Поставим вопрос по-другому. За последние полгода среди погибших

или умерших есть четыре человека, с которыми ты был знаком. Чтобы тебе

было проще, уточняю: Покровский, Смирнов, твой дружок Сергей и Тимофей

Валерьянович. Они мертвы! Ты со всеми говорил незадолго до их смерти,

либо разыскивал их накануне. Тебе не кажется это странным?

— Ты забыл назвать мою мать.

— Не юродствуй. Ты должен мне всё рассказать!

— А ордер у тебя есть? На обыск и допрос!

— На обыск мне ордер не нужен. Я заплатил за эту квартиру на полгода вперёд.

Считай, она моя. И не ори на меня! Прибавь ко всему этому обвинение в

краже…. Да тебя надо под стражу брать. До суда!

— Что ты от меня хочешь услышать?

— Правду!

— Я уже, кажется, пытался тебе что-то рассказать, так ты меня чуть в психушку

не упрятал.

— Хорошо. Попробуй еще раз рассказать всё по порядку. А я сделаю выводы

и расскажу тебе, во что из услышанного верю, а что мне кажется выдумкой.

Пойми, еще чуть-чуть — и тебя арестуют, до выяснения.

— Ну, хорошо, хорошо, — согласился Васильков

Паша уже не помнил точно, что рассказывал полковнику, поэтому начал с

самого начала. Он рассказал всё, что произошло за пол года, до мельчайших

подробностей. Начал с того, как первый раз взял в руки меч и закончил

своим последним путешествием. Полковник слушал молча, не перебивал. По

глазам было видно, что в услышанное ему верится с трудом.

— Фигня какая-то. Может, ты все же обкурился и тебе привиделось, а? —

сказал дядя Лёша с какой-то слабой надеждой.

— Тогда мы курили вместе. Трупы тебе тоже померещились.

— Блин! — полковник встал и подошел к окну. — В голове не укладывается.

— Я знаю. Сам чуть не поседел, когда понял, что это не сон.

— И что будешь делать дальше?

— Искать летопись. Мне снова понадобиться твоя помощь. Нужно найти человека.

Полковник обернулся и пристально смотрел в глаза Паше, пытался в них

найти хоть какую-нибудь подсказку.

— Слушай, парень, а может, ты с сектантами связался? Они мозги враз пудрят.

Да так ловко, что жизни не хватит, чтоб разобраться.

— Прости Полковник, я устал. Нет, я тебя не гоню, день у меня был жутко

тяжелый. Хочешь, ночуй у меня?

— Да нет, спасибо. Внизу, в машине, Иваныч дожидается.

— Не понял?

— Что ты не понял? Только дурак приехал бы к тебе один, после всего случившегося.

— Так что же ты его сюда не привёл?

— Так надо. Ладно. Завтра в клуб придёшь?

— Обязательно.

— Ну… тогда отдыхай. Если что — звони.

Паша проводил гостя до дверей. Лукьянов спускался вниз не торопясь, пытаясь

по свежим ощущениям сделать хоть какие-то выводы. Увы, это пока не получалось.

Либо мистика выходила, либо вообще непонятно что.

— Спасибо за квартиру! — крикнул Паша вдогонку уходящему гостю. — Отдам

сразу, как деньги будут.

— Пожалуйста, — пробурчал под нос дядя Леша и вышел из подъезда на улицу.

«Девятка» жикнула мотором и излишне резво тронулась с места. Полковник

всё еще пытался разгадать ребус, который ему задал Паша. А может, он не

врёт? Всё так и есть, как он говорит? Нет! Не может быть! Мистика!

— Ну, как там? — прервал неровный ход его мыслей Иваныч.

— Ох, лучше не спрашивай! — выдохнул полковник. — Похоже, натворил Павлуха

дел. Да столько, что босиком не обойдешь.

— Что, всё так серьёзно?

— Да. Похоже на то. Слушай, Иваныч, а ты в Бога веришь? В чертей там всяких, леших, домовых… и прочую фигню?

— Я деревенский, так что сам понимаешь. Но Бог, думаю, тут ни при чем,

это не фигня. А вот про домовых и всякую там нечисть… у меня отец утонул.

Говорили, русалки постарались. Бабка рассказывала, когда ей было четырнадцать

лет, дом у них загорелся. Она спала в самой дальней комнате. Все повыскакивали

на улицу, дом горит, бабы голосят. Они с маленьким братом испугалась,

под кровать забрались. Потом, рассказывали, мужики в огонь ходили искать,

да где там. Задыхаться, было, начали, дым глаза режет, испугалась до смерти.

Вдруг старичок появился. Сам маленький, борода длинная, по полу стелется.

Стоит, рукой манит. Сперва думала померещилось, а старичок подошел ближе,

руку протягивает. В общем, увёл он их в подпол и исчез там. Дом-то сгорел

совсем, обрушился. А они в подполе выжили. После пожара их по крику нашли.

— Может, на самом деле, показалось?

— Так подпол в другой комнате был. Как бы они сами дошли, в дыму? А может,

и сказка всё это. Не знаю.

— Ну ладно, поживём — увидим.

— А ты чего спрашивал-то?

— Да так, интересно.

Снег сыпал всю ночь, всё утро и не перестал даже вечером. Сегодня собрались

не все. Паша с Колей да полковник с вчерашним Иванычем. В клубе все было

по старому. К большому удовольствию Василькова, его не стали донимать

вопросами: где пропадал, что делал? Когда расходились, Коля закрыл дверь

и рысцой пробежал мимо трёх своих сотоварищей.

— Ты куда так поскакал? — спросил Паша.

— Хоккей сегодня, «Спартак» — «Динамо».

— Ох, и наколотят наши вашим! — подзадорил полковник.

— Не дождёшься! — заявил Колюня, открывая входную дверь, и тотчас пропал

за нею.

Васильков, Иваныч и дядя Леша неторопливо шагали по тёмному коридору.

Из открытой двери кабинета директора доносились звуки радио, в которые,

постепенно усиливаясь, вклинивался свисток от кипящего чайника.

— Я скажу сторожу, что мы ушли, — вызвался Иваныч и убежал в сторону освещенного

дверного проема.

— Мы ждём на улице, — крикнул полковник.

А на улице всё еще шёл снег. Для прогулок было уже поздно, кругом нидуши.

Лукьянов и Васильков стояли перед крыльцом и ждали своего приятеля.

— А ты совсем не потерял форму. — сказал полковник, не то, делая комплимент,

не то, показывая, что удивлён данным фактом.

— Ну!.. Было где потренироваться. Слушай, тебе говорят майора присвоили?

— Еще нет. Завтра, — улыбнулся Лукьянов.

— Извините, огоньку не найдётся? — спросил прохожий.

— Закуривай, — ответил полковник и крутанул колёсико зажигалки.

Пламя вспыхнуло, ровным светом осветив лица. Незнакомец вскользь посмотрел

на Пашу, затем на полковника, затянулся и коротко кивнул.

— Спасибо, — сказал незнакомец и пошел прочь.

— До чего же красиво, — выдохнул Васильков раскинув руки и подняв глаза

к небу. Огромные снежинки густой пеленой медленно падали ему на лицо.

Было удивительно тихо и совсем не холодно.

На пороге школы появился Иваныч. Он легко прыгал по ступенькам, при этом

хихикая себе под нос.

— Ты чего? — спросил полковник.

— Да сторож уже в стельку пьяный — лыка не вяжет. Только зазвонил телефон…

он тут же берёт себя в руки и абсолютно трезвым голосом отвечает: «Вахта

школы…»

Иваныч не договорил. С его лица мгновенно сошла улыбка.

— Берегись! — крикнул Иваныч и, прежде чем его товарищи успели посмотреть

в ту же сторону, сильно толкнул Пашу.

Сугроб был мягким и пушистым. Выстрел словно новогодняя хлопушка прозвучал

в ночной тишине глухо и отчетливо, и если бы не вспышка…. В два голоса

заговорили табельные «Макаровы». В темноте что-то грузно шлёпнулось на

снег. Иваныч повалился на правый бок. Его рука продолжала сжимать пистолет.

Горячий ствол расплавил снег. Лукьянов быстро освободил рану от одежды

и наконец увидел входное отверстие от пули, из которой медленно мочилась

черная кровь.

— В брюхо, — чуть подняв голову, утверждающе простонал Иваныч. — Значит

не выживу.

— Вызови врача! — крикнул Лукьянов, направляясь к бездыханному телу стрелка.

В голове Василькова беспорядочно бегали мысли. Что делать? Что делать?!

Иваныч неловко улыбнулся и…. Глаза его медленно закрылись, мускулы лица

расслабились.

Всё…

— Я сказал врача! — заорал Лукьянов, вернувшись к раненому.

— Господи, почему?! Почему кто-то…. Нет, не всё.… Как же я смог забыть…

— бубнил под нос Васильков.

В руках Павла появилась склянка с синей жидкостью. Грог сказал половину

— на рану, половину — вовнутрь. Васильков зубами вытащил пробку и выплюнул её на снег.

— Что ты делаешь? — растерянно бормотал Лукьянов.

Паша не обращал на полковника ни малейшего внимания. Неуверенной рукой

он вылил полколбы на рану Иваныча, а второю половину влил в его полуоткрытый

рот.

Через несколько секунд мертвец дёрнулся, кашлянул, перевернулся лицом

вниз и начал вставать на колени. У дяди Леши глаза вышли из орбит. Паша

тоже был несколько удивлён. Надо признаться, он не до конца верил в то,

что это получится. Иваныч всё кашлял, а изо рта на белый снег шматками

летела наполовину свернувшаяся кровь. Затем он с шумом набрал полные лёгкие

воздуха и с хрипом выдохнул.

Тяжело дыша, Иваныч поднялся на ноги и, держась за живот двумя руками,

сделал на неверных ногах пару шагов. Потом, очевидно придя в себя, посмотрел

на свои ладони и, увидев, что они в крови, вопрошающе смотрел на Лукьянова,

затем перевел взгляд на Павла. Те с не меньшим удивлением смотрели на

Иваныча. Иваныч не выдержал своих мыслей и сел в сугроб.

Послышался вой приближающейся сирены. Кто-то, услышал перестрелку и вызвал

милицию. Четыре здоровых молодца с автоматами выскочили с желанием разложить

подозреваемых на снегу. Служебное удостоверение Лукьянова несколько охладило

их пыл.

— Черт возьми! Что это было?! — спросил Иваныч.

Он сидел на снегу и, перебирая одежду, пытался отыскать дырку на своём

теле. Дырки в одежде были: и в полушубке, и в свитере, и в рубахе, а на

теле нет. Иваныч проткнул пальцем полушубок, свитер и рубаху. Он вопрошающе

посмотрел на Лукьянова. Полковник пристально наблюдал за манипуляциями

друга, его интересовало то же, что и Иваныча.

Когда Лукьянов понял, что от пули на теле нет и следа, поднял глаза на

Пашу. Иваныч посмотрел на полковника и сразу же перевёл свой взгляд на

Василькова.

— Что вы так на меня смотрите, как будто я воду в вино превратил?

— Воду в вино? Ты вернул покойника к жизни! — сам не веря своим словам

сказал Лукьянов.

— Точно! Я умер, вот что было! — прозрел, наконец Иваныч.

— Спокойно, — поднял ладони вверх Васильков. — Все сделали глубокий вдох.

Сейчас уедет милиция, и я всё объясню.

А милиция всё не уезжала. Через полчаса приехала скорая помощь, а за ней

еще милиция, а потом еще…. И, конечно же, всех забрали в отделение. Выпустили

только через два часа, когда участие в деле приняли совсем большие начальники.

Выйдя из отделения на улицу, Васильков сказал до свидания и сделал всем

ручкой. Но не тут-то было. У его друзей были другие планы. Решено было

поехать к полковнику на квартиру и там обо всём поговорить.

Ехали молча. Таксист-частник несколько раз пытался разговорить пассажиров,

но вскоре понял, что это бесполезно и прекратил свои попытки. По лестнице

поднимались тоже молча.

— А почему мы не могли поехать ко мне? — заговорил Васильков, когда уже

все сидели на кухне. — Гораздо ближе.

— Давай-ка, рассказывай еще раз всё по порядку, — тоном, не терпящим возражений,

попросил полковник.

— А чего рассказывать? — удивлялся Паша. — Я тебе давно всё рассказал.

Так ты же слушать меня не хочешь. Вбил себе в голову, что у меня крыша

съехала, и готово дело.

— Эй! — громко сказал Иваныч, пытаясь наконец привлечь к себе внимание

Павла. — Умер я, а не он! Ты мне расскажи!

Паша несколько замешкался. Он вполне справедливо ожидал от Иваныча на

свой рассказ такой же реакции, как та, что была у полковника. Но, увидев,

что Иваныч готов поверить во что угодно, решил рискнуть еще раз.

— Ты понимаешь то, что с тобой произошло час назад?

— Ты хочешь сказать, что я умер?

Полковник закурил сигарету и сел на подоконник. Он не вмешивался в разговор

и очень внимательно в очередной раз слушал историю Паши. Пытаясь найти

хоть одну причину, чтобы не верить услышанному. Пока что этого не получалось.

— Вот именно, ты умер.

— Так почему же сейчас я жив?

— Я дал тебе кое-что выпить.

— А ты часто такие фокусы показываешь?

— Первый раз.

— Паша, не томи! Я очень хорошо понимаю, что я воскрес. Если ты что-то

можешь и хочешь объяснить, то валяй. И давай попроще, не перенапрягайся.

Я всё пойму, — сказал Иваныч и добавил: — Надеюсь.

— Попроще… не так уж всё просто. Ну, давай попробуем.

Паша коротко, но доходчиво обрисовал картину происходящего. По глазам

полковника и Иваныча было заметно, что им верится с трудом. Но факт оживления

был слишком убедительным.

Стрелки часов давно перевалили заполночь. Васильков давно перестал говорить.

Сейчас он стоял у раковины и набирал в чайник воды. На кухне было очень

тихо. Так тихо, что казалось можно было услышать, как, падая, снежинки,

ударяются о стекло. Сигаретный дым струйками поднимался к потолку.

— И что дальше? — спросил Иваныч у Павла.

— Ничего.

— Что значит ничего?

— А то и значит. Можешь считать, что это был страшный сон и ни во что

не верить. Можешь….

— Но это был не сон!

— Точно. Тогда смирись с этим и никому не рассказывай. А не то все решат,

что ты шизик, и упекут в психушку.

— Я уже смирился, — как-то невесело сказал Иваныч, опустив глаза.

— Ты знаешь того, кто в тебя стрелял? — спросил полковник.

— Первый раз вижу, — ответил Паша.

— А вот он тебя знает, — и Лукьянов положил на стол фотографию Павла.

— Я взял её у киллера.

— Как живой… — заметил Иваныч, глядя на фото.

— Занятно.

— Уж куда занятней. Есть какие-нибудь варианты?

— Только один. Его послал Капюшон.

— Точно! Как и Сергея, — обрадовался своей догадке Иваныч.

— Граждане! Огонёк в ваших глазах говорит о том, что вы собрались мочить

гадов вместе со мной. Это очень большое заблуждение.

— Да ладно! — махнул рукой Иваныч. — Посмотри, сколько их вокруг тебя.

— Сколько?

— Много! Ты знаешь, кто следующий и, главное, где будет в тебя стрелять?

— Хороший вопрос.

— То-та! — не на шутку разошелся Иваныч.

— А ты, может, и спать со мной собрался на одной койке? Попку мне вытирать и…

— Зачем ты так? — вступился полковник.

— А за тем, что вы так ни чего не поняли! Я для него враг, и он меня просто

так убить не может, а вот вы для него мусор под ногами. Он раздавит вас

как муху и не обратит на это никакого внимания.

— Тогда почему в тебя стреляли? — не унимался Иваныч.

— Не знаю! Может… запугать хотели? Хотя…. Да поймите же вы, наконец. У

Капюшона есть правила, и отступить от них он не может.

— Почему? — полковник слез с подоконника и достал из холодильника «докторскую»

колбаску.

— Точнее, не хочет.

— С чего ты взял? Объясни? — вполне спокойно настаивал Лукьянов, шинкуя

батончик на толстые кругляки.

— Ему важнее сломать меня. И он начал это делать.

— Хорошо, считай, убедил.

Лукьянов картинно положил колбаску поверх хлеба, присовокупил свёрнутый

в пучок зелёный лучок и, аппетитно хрумкая, начал поглощать пищу. Иваныч,

напротив, не мог ничего есть. Он, было, взял бутерброд, да потом вернул

его на тарелку.

— Ну, хоть чем-то мы тебе можем помочь? — спросил Лукьянов.

— Конечно. Мне нужен человек по фамилии Волынский.

— Хорошо. И еще…

— А вот этого не надо! — прервал Паша Лукьянова. — Давайте сразу договоримся.

За мной никто не ходит, потому что пасти меня не надо.

— Но…

— Граждане начальники, — спокойно сказал Васильков с небольшой улыбкой.

— Мне одному будет гораздо сложнее найти Волынского, но я это сделаю.

Если вы только попробуете… Я сбегу от вас, и всё сделаю один.

— Ты посмотри, как разошелся?

— И не говори, — поддержал Иваныч полковника. — Всё. Считай, договорились.

Ты только не нервничай.

Полковник как-то ехидно переглянулся с Иванычем. Разговор на этом можно

было считать законченным. Ночевать решили остаться у полковника. Выдержав

довольно большую паузу, Пашины друзья тихо поднялись и ушли на кухню.

Они еще очень долго разговаривали, и, признаться, им было о чем.

На небе не было ни облачка. Апрельское солнце искрилось на последнем снегу,

выпавшим ночью, доживавшем свои последние деньки. Паша бесцельно бродил

по улицам города. День был выходной и праздношатающихся было предостаточно.

Поиски Волынского, предпринятые Васильковым, не дали никакого результата

и ему ничего другого не оставалось, как ждать вестей от дяди Леши. В общем-то,

блуждания по улицам города для Павла было делом привычным. Подобные прогулки

его успокаивали. Маршрут, давно сложившийся сам собой, и по сей день оставался

неизменным. С Тверской Паша прошел через Малую Бронную, Герцена и свернул

на Калининский проспект. Ему в голову вдруг пришла мысль: в «Доме книги»

было несколько антикварных отделов, в том числе и книжный. Чем черт не

шутит.… А вдруг!.. Васильков зашел в книжный магазин и поднялся на второй

этаж.

У прилавка было пусто. Возле окна стоял плотненький старичок с тросточкой.

Он разглядывал ветхий томик «Медицинской энциклопедии» тысяча восемьсот

лохматого года выпуска. На полках нужной Паше книги, естественно, не оказалось,

да Васильков на это и не надеялся. Паша подозвал продавца.

— Не подскажете, вам никто не приносил на оценку книгу вот с таким изображением

на обложки?

Васильков в общих чертах набросал рисунок. Продавец внимательно посмотрел на него и отрицательно покачал головой.

— Нет, никогда не видел. Хотя…. Знаете, вы можете оставить свои координаты,

и если что-то появится, я дам знать.

Васильков на мгновенье задумался. Не то чтобы он испугался, просто, на

всякий случай, дал телефон приятеля, через которого можно сообщить информацию.

Этим приятелем естественно оказался дядь Леша. Пусть думает, что участвует

в предприятии.

— Надеюсь, вы понимаете, что книга будет стоить серьезных денег? — сказал

продавец, слегка прищурясь глядя в глаза Павла.

— Конечно, — утвердительно кивнул Паша. — Главное что бы книга появилась.

А у кого занять я найду.

Васильков уже далеко отошел от прилавка, когда его кто-то окликнул. Паша

обернулся и увидел того самого старичка, что разглядывал энциклопедию.

— Напрасно вы, молодой человек, оставили ему свой номер. Он, — старичок

кивнул в сторону продавца, — нехороший человек.

— Мне нужна эта книга.

— Хм-хм-хм… Она многим нужна. Позвольте представиться, Яков Лукич Фомин.

Коллекционер.

— Павел.

— Как вы смотрите на предложение отобедать?

— Очень положительно.

— Тогда позвольте вас пригласить. На Арбате есть чудесное место. Восточная

кухня и всё прочее. Главное, там мало посетителей и хозяин — мой клиент.

Я ему продаю всякий мусор.

— Мусор? — удивился Паша.

— Да нет, товар настоящий, — пояснил Фомин. — Мусор, потому что подобного

много. Но он в этом ничего не понимает. Ему главное — старина!

Яков Лукич повел Пашу на Арбат. Здание, в котором располагался ресторанчик,

с улицы выглядело достаточно уныло. На стенах были заметны следы давно

начатого и тогда же отложенного ремонта. В обеденном зале посетителей,

и вправду, было немного. Яков Лукич подал знак человеку у стойки и кивнул

Павлу на столик в углу, у окна. Новые знакомые сели.

— Здравствуйте, Яков Лукич. Что кушать будете?

— Здравствуй, Реваз. Харчо, шашлык, вино…. Ну, в общем, как всегда. Добавь

что-нибудь от себя.

— Сейчас сделаем, — заверил Реваз и скрылся на кухне.

— Вот эти штуки я ему продал, — сказал Фомин, показывая на стены. На них

висели мечи и шлемы, щиты и сабли. — А вы, Павел, давно антиквариатом

интересуетесь?

— Нет, чуть больше полугода.

— Надо же, какое совпадение, — скривил губы Фомин.

— А что вас так удивило? — спросил Паша.

— Именно столько времени прошло с того момента, как о книге, которую вы

ищите, заговорили все.

— Что значит, заговорили все? — еще раз удивился Паша. — И в магазине

вы сказали, что ее все ищут.

К столику подошла официантка и, мило улыбаясь, поставила на стол харчо,

вино и закуску. Затем, пожелав приятного аппетита, ушла так же мило, как

и улыбалась, покачивая бедрами.

— Понимаете, орден, которому она принадлежала, — заговорил Фомин, наконец,

проводив взглядом попку, — весьма мистический. У нас к таким вещам относятся

с подозрением. А тут всем надо, все ищут. «Дефицит», одним словом, как

в старые добрые времена.

— Да, на самом деле, непонятно.

— Был у меня знакомый, у него что-то было из вещей этого ордена. То ли

печать, то ли перстень, не помню точно.

Паша с первых минут с осторожностью относился к новому знакомству. Случайность?

Возможно и так, но Яков Лукич, похоже, знает дядю Тимофея. Точнее знал.

— А как звали вашего друга? — спросил Паша, гоняя содержимое тарелки ложкой.

— Друга? Да что вы! Просто знакомого. Так, знаете ли, покупка, продажа,

обмены… Тимофей Валерьянович его звали. Редкой души был человек. В нашей

среде обман, увы, не редкость. С ним же всегда всё было по честному. Честность!

Вот что привлекает в людях прежде всего. Когда я узнал о его смерти, признаться,

нехорошие мысли появились. У него из коллекции вроде что-то пропало. Но

врачи дали заключение, что инфаркт. Ничто не вечно под луной, — вздохнул

Яков Лукич. — Все там будем.

Принесли шашлык.

В ресторанчике было тепло и уютно, тихо играла восточная музыка, вино

прекрасно сочеталось с шашлыком. Васильков с аппетитом уничтожал и то

и другое.

— Яков Лукич, не посоветуете, где мне следует искать интересующую меня

книгу? А то я как слепой котёнок тыкаюсь то туда, то сюда и всё без толку.

— Не знаю, Павел, увы. Возможно, её и в Москве-то нет. Но чем черт не

шутит. Оставьте свой телефончик, станет что-то известно — позвоню.

Паша на салфетке записал свой номер телефона. В этот раз он не стал перестраховываться.

За окном по Арбату гуляли люди. Мелкими хлопьями посыпал снег. Возможно,

последний в этом году.

На работу в магазин Васильков, естественно, не вернулся. Дядя Леша, конечно

же, предупредил его владельца о том, что грузчик в ближайшее время будет

отсутствовать. Место не пустовало, хотя и Андрей отнесся к происходящему

с пониманием. По возвращении из путешествия, Паша зашел извиниться, но

на предложение вернуться ответил отказом. Сказал, что не хочет злоупотреблять

хорошими отношениями.

С работой на этот раз помог Колюня, точнее, его жена. Её подруга работала

в строительном магазине, в который требовался продавец. Паша подошел по

всем статьям, точнее, специальностям. Он не стал утаивать то, что стало

причиной увольнения из оптовой фирмы. Новый хозяин всё выслушал внимательно

и заявил, что не пойманный не вор. Работа у Павла спорилась. Не прошло

и трёх недель, как его собрались повысить до заведующего отделом. А по

поводу прошлых неприятностей директор еще при первой встрече сказал, что

не станет обращаться в суд, если подобное повторится. Виновных он обычно

наказывает сам. Васильков не возражал.

Прошедший день был удачным. По старым связям Паша отыскал большую оптовую

базу, и теперь закупочная цена товара будет значительно ниже. Уставший,

но в превосходном расположении духа, Васильков вернулся домой. Раздевшись,

он включил чайник и отправился в ванную мыть руки. Телефонный звонок застал

его как раз мылом на руках. Смачно и душевно сплюнув, Паша быстро вытер

руки о полотенце и сорвал трубку телефона.

— Алло! — отозвался он несколько возбужденно.

— Павел? Фомин беспокоит.

— Здравствуйте, Яков Лукич.

— Здравствуйте, здравствуйте. Помнится, вы искала книгу ордена…. Ну, как

его… «Хранителей вечности»…

— Вы нашли её?!

— Если она вас еще интересует, то приезжайте ко мне домой. Найти несложно,

свернёте с Тверской и вот мой подъезд.

— Так она у вас? — Васильков так и не понял этого до конца.

— Мне её должны вот-вот привезти.

— Говорите адрес.

Паша не стал звонить Лукьянову, свидетели здесь не нужны. Захватив с собой

только меч, Васильков отправился на встречу с Фоминым. Если летопись,

на самом деле, у него, то…. А что, то? Где он возьмёт деньги, чтобы купить

её? Но это всё после. Главное, увидеть летопись.

На Тверской инспектор ГАИ жезлом преградил дорогу Пашенному Фольксвагену.

Никакого нарушения не было. Васильков спокойно вышел из машины, на ходу

доставая тех паспорт и права. Обычная проверка документов.

— Инспектор ГАИ капитан Королёв, проверка документов, — Паша предъявил

права и документы на машину. — Оружие, наркотики есть?

— Намёк на досмотр? Пожалуйста, — сказал Васильков и открыл дверцу. И

тут его как током ударило. Мать моя, женщина!.. Меч!

— Товарищ капитан, посмотрите? — крикнул молодой сержант.

На пассажирском сидении лежал расчехлённый меч.

— Что же вы? А говорите, оружия нет!

— Какое же это оружие? — сказал Паша и сам понял, что совершил большую ошибку.

— Холодное, — пояснил капитан. — Таким ножичком можно слона пошинковать.

— Я могу все объяснить….

— Вещь старинная, — заметил капитан. — Документы, подтверждающие право

собственности, есть?

— Да какие документы….

— Мы вынуждены задержать вас до выяснения обстоятельств и после проверки,

если меч не в розыске, вас отпустят.

— Подождите, соединитесь с майором Лукьяновым из отряда по борьбе с терроризмом.

Он всё объяснит.

— Это вы сделаете из отделения.

Милицейский «Козёл», как рояль в кустах, стоял неподалеку и на вызов приехал

через тридцать секунд. Василькова без особых уговоров пинками затолкали

вовнутрь и увезли в отделение.

— Птфу! — в сердцах сплюнул капитан, видя, что делают «муниципалы». —

Понабрали уродов, — и после небольшого раздумья добавил: — Саша, соедини

меня с дежурным по городу. Дадим человеку шанс.

Отделение было поблизости, но по дороге к нему Паша успел словить два

великолепных подзатыльника. Всё только начиналось, а голова уже раскалывалась

от боли.

— Что ж ты делаешь?! Ты мне руку сломаешь! — сказал Васильков сержанту,

выводившему его из машины, с трудом сдерживаясь от мата.

Старший сержант, стоящий в дверях, в ответ на это замечание стукнул Василькова

под дых. Паша сумел только кхекнуть в ответ.

— Рябых! Полегче! — крикнул капитан из-за стойки дежурного.

— Слушаюсь, товарищ капитан! — с готовностью отозвался Рябых.

Василькова подтолкнули к стойке дежурного. Сытое красное рыло за стойкой

с выражением огромной самодостаточности, ничего хорошего не предвещало.

— Фамилия, имя, отчество? — задал вопрос дежурный.

— Васильков Павел Николаевич. Послушайте, дайте позвонить…

— Говорю здесь я. Ты отвечаешь на вопросы и сопишь в две дырки. Место

жительства?

Дежурный говорил очень спокойно. Паша понял, что попал.

Заполнив все бумажки Василькова повели к клетке. Открыв дверь, сержант

обернулся и посмотрел на капитана. Увидев, что тот, наклонив голову, пишет,

повернулся к Паше:

— Еще раз пасть откроешь, падла, урою! — прошипел сержант и больно пнул

Пал Николаича в живот коленом.

Согнувшегося буквой «ЗЮ», Василькова втолкнули в клетку. Буква «ЗЮ» рухнула

на пол возле деревянной скамейки.

— Ты что, совсем больной! Нашел, с кем спорить! — напутственно и очень

громко прошептала очень красивая девушка, помогая Паше подняться на ноги

и подводя его к скамейке.

— Неужели принцесс тоже в тюрьму сажают? — отдуваясь от боли, простонал

Паша. — Откуда вы здесь, прелестное созданье?

— Я сказал пасть закрой! — прорычал сержант и ударил ногой по решетке.

— Рябых, уймись, — укоризненно заметил капитан.

Сержант Рябых, гроза и гордость точки радионаблюдения № 16398/837, что

на далёкой сопке Медвежья, унялся.

— Больно, да? — спросила уже немолодая, в прошлом тоже очень красивая

подруга принцессы.

— Даже очень, — подтвердил Паша.

Он расстегнул рубаху, чтобы посмотреть синяки. Синяки были. И какие.

— Ух ты, это амулет? — спросила принцесса, заметив медальон.

— Что-то вроде того.

— А я такой же уже где-то видела… — задумчиво протянула принцесса.

— Да? — удивился, даже скорее заинтересовался Паша.

— М-м. Не помню.

Налюбовавшись синяками, Васильков застегнул одежду и попытался добиться

разрешения позвонить.

— В чем меня обвиняют?

— Ношение холодного оружия преследуется по закону.

— Так это же старинный меч, а не нож!

— Тем более, — капитан спокойно отвечал на вопросы Павла. — На прошлой

неделе была ориентировка. Обокрали квартиру известного коллекционера.

— Меня в чем-то обвиняют?

— Пока нет. Сейчас выясним вашу личность и отпустим. Может быть!

Последнюю фразу капитан сказал с издевательской интонацией. Как бы подчеркивая,

что те, кто в «клетке», никто. И что будет с ними дальше, решать ему,

дежурному.

— Вот номер. Позвони майору Лукьянову, и он всё объяснит.

— Сиди тихо! — наконец взорвался дежурный. — Если непонятно сейчас, разъясню!

Через два часа, как в сказке, распахнулись двери и в отделение милиции

ввалился Лукьянов с сотоварищами.

— Майор Лукьянов, отряд по борьбе с терроризмом, — представился дядя Леша.

— Меня интересует Павел Николаевич Васильков. Его должны были к вам доставить.

Есть такой?

— Есть, — ответил искренне удивленный капитан.

— В чем его обвиняют?

Вскоре задержанного пришлось отпустить. Несколько раздосадованный сержант

Рябых, позвякивая ключами, открывал клетку. Возле окошка дежурного начал

собираться личный состав отделения.

— Мама родная, да тебя били? — спросил Иваныч, который первый.

— Надо в суд подавать! — предложил второй Иваныч.

— Не надо в суд, — ответил Паша.

Он медленно развернулся и сокрушительным, прямым ударом в голову сбил

сержанта Рябых с ног. Тот вскрикнул, затем всхлипнул.

— Э! Э-э! Ты чего творишь! — попытался возразить из-за стойки капитан.

Кое-кто из милиционеров стоящих возле стойки дежурного разделил его точку

зрения и направился к Паше.

— Ты мне нос сломал, дурак! — сквозь сопли пролепетал Рябых.

Четыре кабана за спиной полковника кровожадными взглядами окинули всех

присутствующих. Пальцы правой руки у Иваныча были похожи на сардельки,

из-за этого они не до конца сжимались в кулак. Пальцы левой, точь-в-точь

походили на правые и медленно их почесывали. Увидев всё это, сотрудники

отделения отказались от проявления какой либо активности. И правильно

сделали! За дверью стояли еще четверо, с «сардельками».

— Ты мне нос сломал! — орал сержант.

— Следующий раз я тебя назад в деревню отправлю. Я спрашиваю, ты понял,

козел?!

— Понял, — всхлипнул сержант Рябых.

— Всех касается! — провозгласил Паша. — Блюстители порядка… Подлецы… Ублюдки…

— выдавил Васильков. — Фраера дешевые…

Лукьянов взял его за плече и уверенным движением направил к выходу. На

этой, наводящей ужас фразе Паша и его спасители победно ретировались,

оставив милицию в полном смятении.

— Ты че так разошелся? — спросил полковник, когда вся компания погрузилась

в автобус.

— Ненавижу! — клокотал Васильков. — Шакалы!

— Ну, будя, будя, — похлопал его по плечу полковник. — Ты как сюда попал?

— Встречка у меня на Тверской была назначена.

— Что еще за встречка? Опять темнишь?

— У меня машина на Тверской осталась, подбросите?

— Не вопрос.

— Спасибо. А как вы про меня узнали?

— Гаишник позвонил.

— Надо же, какой молодец! — заметил Паша, хотя помнил, что в общем-то

он был причиной этого неприятного вечера. — Надо коньяк поставить.

Автомобильчик стоял на том самом месте, где его бросил хозяин. Полковник

и Иваныч вышли вместе с Пашей. Второй Иваныч тоже набивался в компанию,

но ему вежливо отказали. Справедливости ради надо заметить, что это было,

чуть ли не впервые, чему Иваныч и удивился очень сильно. Но раз нельзя,

значит нельзя. Ничего не поделаешь. Автобус медленно тронулся с места

и уехал.

Васильков открыл дверь машины и замер, прищурив глаза разглядывая пеструю

вечернюю толпу. Паша признал своего спасителя. Он сбегал в магазин и купил

бутылку «Хеннеси». Держа в руках полиэтиленовый пакет, Васильков подошел

к инспектору.

— Королёв!

— А-а. Коллекционер. Подъехал, значит, твой товарищ.

— Спасибо.

— Незашто. Ты только эту железяку больше не вози с собой.

— Я учту. — Паша протянул Королёву руку. Состоялось крепкое рукопожатие.

— Презент, — пояснил Паша, протягивая пакет.

— С ума сошел! Я на работе, а он мне подарки несёт.

— Согласен, не подумал. Тогда сделаем так, какой у тебя номер значка?

Запомнил. Найдём место работы и оставим как подарок от шурина из Урюпинска.

— Артист.

— Ну, счастливо. Спасибо еще раз.

— Удачи.

Паша сел в машину. Там его мирно ждали неожиданные попутчики. Захлопнув

дверцу, Васильков еще раз раскинул мозгами в поиске причины,

чтобы отвязаться, от конвоя но…. Пришлось с этим смириться.

— Итак, — спросил дядя Леша, — куда едем?

— За угол, — сказал Паша.

На заднем сиденье нервно хохотнули. Машина тронулась с места, проехала

пятнадцать метров до поворота направо, свернула в переулок и заехала во

двор. Там она остановилась. Васильков заглушил двигатель.

— Если он пошутил, — сказал полковник, — я ему уши оторву.

— Выходим, — скомандовал Паша.

Стоя на улице лицом к дому, Паша, вглядываясь в темноту, стал искать нужный

подъезд.

— Похоже, здесь, — сказал Васильков и подбросил плечом висевший на нём

зачехлённый меч. — Пошли.

— Алексей Григорьевич, а он не шутит.

— Стой! — сказал Паше полковник. — Нашел мальчиков в кошки-мышки играть.

Зачем ты взял меч?

— На всякий случай.

— Тогда рассказывай, на какой случай, а уж после пойдём. Что здесь?

— Я познакомился с коллекционером, он обещал мне помочь в поисках летописи.

А сегодня вечером он позвонил и предложил подъехать к нему домой. Кто-то

должен её к нему привезти, и если это то, что я ищу, книгу можно купить.

Вот и всё.

— Понятно. Теперь пошли, — полковник не то чтобы несколько успокоился,

скорее, прояснил ситуацию.

В подъезде не горела ни одна лампочка. В лунном свете различались куски

отвалившейся штукатурки. Шатающиеся перила не вызывали ни малейшего желания

держаться за них. Общее впечатление от подъезда было удручающее.

— Насколько я понял, он человек небедный, — высказал предположение Васильков.

— Что-то не верится, что он живёт в этих развалинах.

— Это только кажется, что помойка, — сказал полковник, — а внутри…. Брали

мы в прошлом году одного авторитетного деятеля. Снаружи домик на холерный

барак похож, а когда вовнутрь вошли… царские палаты, да и только.

— Эт точно, — подтвердил Иваныч.

— Ага. Вот она, родная квартира номер восемнадцать. — Васильков нажал

кнопку звонка.

Два бойца повинуясь многолетней привычке, приготовились к неприятностям.

Иваныч поднялся на четыре ступеньки следующего лестничного марша, полковник

стоял левее Паши и на ступень ниже. На звонок никто не отозвался. Васильков

дважды продолжительно позвонил. Никто к двери не подошел.

— Наверное, не дождался и ушел, куда ни будь, — предположил полковник.

— Не думаю, — глядя полковнику в глаза, Васильков ткнул ладонью в дверь,

та с готовностью поддалась.

Пальцы левой руки уже расстегнули чехол и, медленно соскользнув, рукоять

меча легла в правую ладонь.

— Автоматы остались в автобусе, — с горечью вспомнил Иваныч.

— Я тоже об этом подумал, — сказал полковник.

— Значит, я один, — подвёл черту Паша, сжимая меч двумя руками.

— Вот тут ты не угадал, — полковник взял Пашу за плечо и отстранил его от двери. — Стой здесь. Иваныч, я первый, ты за мной.

— Есть.

Несильным, но уверенным движением ноги полковник распахнул дверь. В квартире

было темно. Лишь в конце коридора, из дальней комнаты, пробивался свет.

Полковник остановился, чтобы оценить обстановку. Прислушался, затем пошел

в сторону света, жестом руки показав Иванычу делать то же самое. Васильков

не остался стоять на лестничной площадке. Оказавшись в квартире, он быстро

сориентировался, в какую сторону идти. В конце коридора должна быть кухня.

Там ему делать нечего. Нужно искать гостиную или что-то в этом роде. Яков

Лукич ждал гостя. Уж не на кухне же он его принимал. Не его стиль.

Лукьянов шел по коридору на свет, готовый свернуть шею кому угодно, Иваныч

периодически распахивал двери комнат, попадавшихся по пути, а Васильков

у входной двери свернул налево. Шагов через десять он понял, что не ошибся.

Характерный, неприятный запах, как нить Ариадны, вёл его к цели. Дверь

в комнату была полуоткрыта. Комок подступил к горлу. Мягко навалившись

плечом, Паша до конца распахнул дверь.

В комнате, очень большой по размерам, не было ни единой живой души. На

полу лицом вниз, неестественно вывернув голову, лежало тело человека.

В холодном лунном свете Васильков разглядел лицо покойника. Фомин. Несомненно,

это был он. В комнате был полный порядок. Ничто не давало даже намёка

на борьбу. Да и мог ли этот старый человек кому-то оказать сопротивление?

А вонь говорила о том, что здесь был Капюшон.

За спиной щелкнул выключатель. Комната залилась желтым искусственным светом.

Паша обернулся с мечем готовый к обороне и увидел недоброе лицо полковника.

— Я где сказал тебе остаться?

— А ты меня арестуй!

В общем-то, не враги обменялись жесткими взглядами, и каждый из них был

по-своему прав. В глазах Василькова читалось такая уверенность в себе,

что полковник решил, что не найдет подходящего аргумента для убеждения.

Поэтому буря затихла, едва начавшись.

— Чисто, никого нет, — сообщил появившийся за спиной командира Иваныч.

— Надеюсь, ничего не трогал?

— Надобности пока не было.

— Хорошо. Я согласен, — вдруг сорвался дядя Леша. — Ты больше всех знаешь,

это твоя битва, и ты здесь главный! Но представь вот что. Ты еще раз попадаешь

за решетку, и я не могу тебя оттуда вытащить. Кому тогда и за каким хреном

нужно будет твоё геройство?! Кто сделает за тебя твою работу?

— Я всё понимаю, буду аккуратным.

— Нет, …лять, ты будешь не просто аккуратным, а очень аккуратным и осторожным.

— Как скажешь.

— Позвони дежурному по городу. Пусть высылают группу, — отдал полковник

распоряжение бойцу и добавил уже для Павла: — А ты спрячь свою железяку!

Еще из-за неё хлопот не хватало.

Васильков зачехлил меч и принялся осматривать комнату еще раз, только

теперь при освещении и с большей тщательностью. Что он надеялся найти?

Ничего конкретного он не искал, но может, что-то подскажет ему, что ищет

он именно это.

Крови на трупе, и на ковре под трупом не было. Две синие полоски на шее

убитого говорили о том, что его задушили или ему свернули шею. Что же

здесь произошло? Приехал ли гость, который должен был привезти книгу или

нет? Если да, то где она сейчас? У Капюшона? Тогда что дальше? Что делать?

Что делать дальше?

Милиция приехала не очень быстро. Полковник знал старшего следователя,

руководителя группы, поэтому объяснения по поводу их ночного визита было

недолгим. Пока работали эксперты, все трое сидели на кухне и ждали предварительных

результатов. Спустя минут сорок, на кухню зашел главный и сообщил, что

Фомину свернули шею.

— Ну, об этом мы и сами догадались, — сказал Васильков.

Но где-то в глубине души Паша сомневался в однозначности происшедшего.

Почерк, конечно, знакомый, но, по большому счету, шею коллекционеру свернуть

мог кто угодно. Он сам жаловался, что много нечестных людей вокруг его

бизнеса. И пропасть из квартиры могло всё что угодно. Полной описи имущества

покойный наверняка не составлял. Так что остаются одни догадки.

— Да, но как свернули! — продолжил следователь. — Я такого еще не видел.

— И что же интересного вы нашли? — спросил Лукьянов.

— Смерть наступила часа два назад, даже чуть больше. Точнее определят

на вскрытии. Пока же могу сказать, что его приподняли над полом, держа

за шею одной рукой, и встряхнули. Шейные позвонки не просто сломаны, они

скорее разорваны. Понимаете, в чем фокус?

— А дедушка-то килограмм за сто весит… — удивился Иваныч.

— Вот и я о том же. Это какой силой нужно обладать, чтобы не просто поднять

одной рукой центнер, а еще и встряхнуть его?

— Да, весёлая у тебя задачка… — посочувствовал следователю дядя Леша.

— И не говори.

— Ну, тогда не будем мешать. Мы потопали, если не возражаешь.

— Шагайте, — махнул рукой следователь.

— Ты если что узнаешь, шепни на ушко, — уже стоя в дверях, попросил полковник.

— Если, конечно, можно будет.

— Хорошо.

Спускаться по лестнице было так же противно, как и подниматься. У дверей

подъезда стояли два милиционера, а позади Пашиного Фольксвагена желтый

Рафик следственной бригады. Искатели приключений быстро погрузились в

транспортное средство и ретировались с места столь драматических событий.

Выехав на улицу Герцена, Васильков остановил машину.

— Ну что же, попробуем сделать выводы?

— Давай попробуем, — поддержал его полковник. — У тебя есть уже соображения?

— Сомнений нет, это был Капюшон. Кто еще может с такой силой свернуть

шею? Да, и это его любимый приём.

— Отсюда возникает вопрос, — продолжил полковник. — Первое — приходил

ли человек, который должен был принести летопись или нет? Второе — была

ли она в доме в тот момент, когда убили Фомина или нет? Если была, то

забрал её Капюшон или нет? Он же мог её просто не найти.

— Мог. Тогда она где-то в квартире.

— Я поговорю с Серебряниковым, он нас пустит в квартиру. Поищем. Может,

что и найдем.

На том и расстались.

Через несколько дней, после очередного заседания клуба, сидя в машине

Василькова, троица обсудила достигнутые успехи. Успехов не было. Почти

две недели прошли впустую. Никаких следов, никаких зацепок. Ничего.

— Вот такие вот дела, Паша. Серебряников сказал, что они проверили, с

кем Фомин говорил в день смерти по телефону. Звонка было три. Один раз

он звонил тебе, и два раза звонили ему из телефона-автомата, — рассказывал

полковник.

— Не отчаивайтесь. Найдём выход. Должны найти! — подбодрил Иваныч.

— Да, должны, — согласился Васильков. — Дол-жны най-ти. Най-ти дол… —

он вдруг перестал распевать, облизал губы и, подняв указательный палец

вверх, торжественно провозгласил: — И-де-я!

Двое пашиных друзей вопросительно и нетерпеливо смотрели на него. Паша

не торопился объявлять свою идею. Он додумывал её до конца, чтобы вдруг

не потерять нить мысли. Когда, наконец, это свершилось….

— Значит так. Когда меня колотили в ментовке, то там была одна барышня,

она помогла мне подняться и сесть на скамейку. У меня выбился наружу вот

этот медальон, — Паша продемонстрировал медальон. — Так вот эта барышня

сказала, что где-то его уже видела.

— Ну и что? — не понял полковник.

— А то, дядь Лёш, что такой рисунок может быть только в одном случае.

Если вещь имеет отношение к ордену «Хранителей вечности». А если это летопись?!

— Да, — согласился полковник, — занятная мыслишка. Надо заехать в отделение

и узнать, что это за барышня? Где живёт, работает?

— Съезди, узнай. А где она работает, я и сам знаю.

— Откуда?

— Задумайся, Иваныч. Красивая девушка сидит в кутузке. Местных ментов

знает как облупленных. Тверская рядом. Ну, есть варианты?

— Только один, — отозвался Иваныч, — проститутка.

— Ну, это еще не факт, — заметил полковник.

— Конечно, не факт. Только…. Слушай, дядь Лёш! Давай подождем с отделением.

Может, на самом деле, она на панели? Лишний раз её светить, только неприятности

подарим. Нас там и так долго помнить будут.

— Она без твоей помощи засвечена под самый не балуй. Ну ладно, будь

по-твоему, попробуем сами.

— Спасибо, полковник.

— Слушай, я до знакомства с тобой, столько раз не пользовался служебным

положением, сколько теперь.

— Сам навязался в помощники. Теперь терпи.

— Я тебя уже пять лет терплю.

Погожим апрельским вечером Паша сидел в машине Иваныча и высматривал свою

знакомую. Ничего особенного полковнику делать не пришлось. Он только было,

заговорил, что надо бы посмотреть на путанок, как ему ответили: «ЛЕГКО».

Как раз планировалась общегородская проверка в этой области человеческой

деятельности. Вдруг, какая новая зараза? Так милиция всегда на чеку! Василькову

и его спутникам любезно разрешили поприсутствовать на этом мероприятии,

а после него обещали дать возможность поговорить с кем потребуется.

Сказано — сделано. Жрицы любви повзводно грузились в поданные автобусы,

а жрецы стояли в стороне, уныло посапывая греческими профилями. Среди

пассажиров автобусов пашиной знакомой не было. Васильков даже отчаялся,

подумал, что забыл, как она выглядит. Не мудрено. Видел-то он её один

раз и всего чуть больше часа, а времени уже прошло о-го-го!

Ну что же, план рухнул. И такое бывает, подумал Васильков, как вдруг из

подворотни вывели четырёх «бабочек», успевших упорхнуть при первом же

шухере. Но они просчитались: в подворотне их ждала засада.

Васильков чуть не подпрыгнул на сиденье.

— Вот она!

— Ты уверен? — уточнил дядя Лёша.

— Однозначно!

Полковник вышел из машины, подошел к Серебряникову, что-то сказал ему, тот понимающе кивнул головой. Они пожали друг другу руки, и полковник

вернулся к машине.

— Можем ехать. Они будут чуть позже.

Восьмёрка мягко тронулась, аккуратно влилась в поток и уехала прочь от

злачного места. Милицейские автобусы, под завязку набитые добычей, вскоре

тоже заурчали и, как трамвай, направились, куда им было надо. А тем, кто

не разглядел синего маячка на их крыше, пришлось испытывать свои тормоза

на надежность.

В управлении не было никакой сутолоки. То есть движение было огромным,

но строго упорядоченным. Искатели приключений сидели в небольшой комнатке,

в стороне от местных проблем, и ждали. Ждали молча, очевидно, каждый из

них возлагал большие надежды на эту встречу.

Сразу по прибытии отсеять нужную леди было нельзя. Полковник попросил

всё сделать аккуратно и по-партизански. Девушек по очереди вызывали в

четыре комнаты, где с ними проводили профилактическую работу, то есть

капали на мозги и угрожали пожаловаться маме. После чего, предварительно

взяв честное пионерское, что они больше не будут, отпускали на все четыре

стороны. Путанки выучили наизусть эту процедуру и особенно не нервничали.

Правда, на этот раз придётся пройти еще мед обследование. Направление

на него выдавали вместе с пропуском на выход, и под расписку угрожающего

содержания.

В каждой комнате было по две двери. В одну человек входил, а выходил в

другую. Так что те, с кем уже побеседовали, не встречались с теми, кто

этой беседы только ожидал. Весь фокус заключался в том, что в комнате,

куда зашла наша принцесса, была еще одна дверь, третья, которая вела в

еще одну маленькую комнатку, где её ждали.

— Это что, спец обслуживание? — спросила путанка с порога, ничуть не растерявшись.

— Проходи, Тараканова, присаживайся, — сказал Серебряников, похлопав её

по плечу. — Есть к тебе один очень деликатный разговор.

— А я на деликатные темы не разговариваю.

— Лапочка, ты только намекни — и пару лет общего режима я тебе враз организую,

— заискивающе улыбался Серебряников.

— Скотина ты ментовская, — презрительно и нараспев сказала Тараканова.

— Ты бы с бычьём на улице такой смелый был, а не с нами.

— Значит, непонятно говорю? — сказал Серебряников, подняв брови домиком.

— Погоди, Серебряников, не дави! — вмешался полковник. — У нас дело серьёзное,

так что ты сходи погуляй.

— Как скажешь, Александр Григорьевич, не буду вам мешать, — Серебряников

ушел, но настрой Таракановой ничуть не изменился.

— Зря вы его отправили, Александр Григорьевич, — сказала она, — Я ведь

знаю, про что спрашивать будете. Про тех уродов, что вашего парня били.

Я не сумасшедшая еще. Они же меня потом…. Нет, мне там еще работать.

— Успокойся, — сказал Паша, — никто от тебя военную тайну не требует.

Помнишь, ты сказала, что уже где-то видела такую картинку, — он показал

Таракановой медальон.

— Конечно. Как только ты ушел, я и вспомнила. Люсик, ну, подруга моя,

она мне книгу показывала, а на её обложке то же, что у тебя на амулете.

У Василькова перехватило дыхание. Его товарищи тоже заерзали, но это не

шло ни в какое сравнение с тем, что испытывал Паша. Наконец-то! Столько

пережить — и вот оно, слепое проведение дарит подарок.

— А где, говоришь, живёт Люсик? — как бы невзначай поинтересовался Иваныч.

— Да какая разница, нет у неё больше этой книги. Тут какая история была.

У клиента не оказалось столько денег, насколько хватило темперамента.

Он предложил Иркену, ну, охраннику нашему, эту книгу взамен трёх сотен

зелёных. Иркен посмотрел её, он кое-что понимает в антиквариате, и согласился.

Лох ушел, а через четыре дня он эту книгу продал за две с половиной штуки,

прикинь!

— А кому ты, конечно, не знаешь?! — предположил полковник.

— Не знаю.

— А если подумать?

— Сказала, не знаю! Я и так уже лишнего наговорила! Иркен узнает, голову

оторвёт!

— Успокойся, никто тебя не тронет, — спокойно сказал Паша. — Только убьют

скоро этого мужика, кому Иркен книгу продал. И Иркена тоже, как свидетеля.

Если, конечно, мы его раньше не найдём.

— А меня? Я тоже…

— И тебя тоже. Ты же её видела.

— Кончай лечить, доктор!

— Не веришь, а зря. Я ведь правду говорю. Слыхала, наверное, у вас на

Тверской дедушке шею свернули.

— Д-да, а он-то причем?

— Как причем? Он марки коллекционировал? И не только их.

— Да я, правда, не знаю, — несколько испуганно оправдывалась Тараканова.

— Я его и видеть не видела! Слышала только, Иркен кому-то по телефону

говорил, что продал книгу Скупому за две с половиной штуки.

— Ну да ладно, — вдруг и как-то неожиданно сказал полковник. — Свободна.

Но если что узнаешь, скажешь Серебряникову, чтоб он Лукьянову позвонил,

мне значит. И больше никому ничего не говори. Понятно?

— Понятно, — вздохнула Тараканова своей очень даже полной грудью и вышла

из комнаты в коридор.

— Ты чего это её отпустил? — спросил Иваныч, лишь только хлопнула дверь.

— Я знаю того, о ком она говорит.

— Знаешь?

— Знаю. Я у него свой клинок покупал.

Не прошло и часа, как вся компания стояла у дверей Скупого. На звонок

естественно, никто не отвечал. Потоптавшись у двери еще минут десять,

они медленно начали спускаться вниз.

— Ждать его в машине у подъезда нет никакого смысла, человек он своеобразный.

Лет десять назад Скупой очень любил слетать в Тбилиси, поужинать, а потом

обратно.

— Не слабо… — с присвистом заметил Иваныч.

— Это для тебя не слабо, а для него пустяк. Денег у него всегда было выше

крыши. Скупой он только тогда, когда покупает и продаёт. На отдыхе же

сорит деньгами как фантиками. И с воображением, в том смысле как отдохнуть,

у него тоже всё в порядке. Поэтому, где он сейчас, никто не знает. Может,

в Африке, а может, и в Антарктиде пингвинов с руки кормит. Кстати, за

спокойствие он платит одному из самых авторитетнейших, из тех, кто в законе.

Это я к тому говорю, чтоб вы поосторожней были.

— Да, — неожиданно легко вдруг согласился Паша. — Ты прав, полковник. Но

кто-то должен же следить за квартирой!?

— Не переживай, организуем.

— Тогда пока. Когда он появится, дай знать, а у меня ещё одна идея есть.

Проверить надо.

— Что еще за идея?!

— Не дави, полковник. У тебя есть чем заняться. Мне же нужно проверить

остальные варианты.

И прежде чем Лукьянов успел еще что-то сказать, Паша прыгнул в автомобиль

и тронулся с места. Полковник что-то заметил в этой картине отъезда, а

может, просто показалось.

— Пацан, — понимающе глядя на Лукьянова выдохнул Иваныч.

— Так порой хочется его выпороть!

— Главное, не перейти черту, полковник.

— Какую еще черту?

— Ты пытаешься стать ему родной матерью, — Иваныч запустил мотор «восьмёрки»

и, когда полковник захлопнул дверцу, тронулся с места.

— Что же тут плохого?

— Ты слишком усердствуешь в этом вопросе, до назойливости.

— Он думает, что крут. Один всех победит. А на самом деле….

— На самом деле, он точно знает, с кем играет и в какую игру. Это мы,

как дети, пытаемся перевернуть всё под наши правила. И не забывай, что

выбрали его, а не тебя. И это не просто так.

— На что ты намекаешь?!

— На то, что каждый имеет право сам испортить свою жизнь. И насильно навязывать

свою точку зрения по этому вопросу как-то недостойно приличного и уважающего

себя человека.

— Но он…

— Да нормальный он парень! Со своими взглядами на жизнь и всё происходящее

вокруг. Кстати, совсем не глупый

— Наверное, ты прав, — сказал полковник, и после паузы добавил. — Привязался

я к нему, что ли?

— Сказываются нереализованные отцовские инстинкты?

— Ну, поехали! Я его пытаюсь в живых оставить, а ты несёшь всякую чушь.

— Да это понятно, только делаешь ты это слишком безапелляционно.

— Хорошо, я исправлюсь! Давай сменим тему.

— Ты, правда, думаешь, что Скупой уехал из города? — быстро перестроился

Иваныч.

— Возможно. С ним всё возможно. Но у меня такое чувство, что он уже мёртв.

— Почему?

— Как только кто-то касается летописи, сразу же умирает, — задумчиво и с

какой-то безысходностью сказал полковник.

Они еще какое-то время ехали и обсуждали эту тему, а в те же минуты, даже

чуть раньше…

Трое людей вышли из подъезда дома, в котором жил Скупой, остановились

возле Фольксвагена и что-то принялись вдумчиво обсуждать. Из черного «Форд-Эксплорер»

с тонированными стёклами за ними наблюдали двое. Через минуту они заметно

оживились. Тот, что полулежал на пассажирском сиденье с закрытыми глазами,

медленно поднял веки и сел ровнее. Сидящий у руля снял солнцезащитные

очки и немного подался вперёд.

— Смотри! — сказал рулевой. — Похоже, он.

— Не похоже, а точно, — ответил пассажир. — А это кто еще с ним? Матерь

божья! Вот это подстава!

— Ты его знаешь?

— А ты, баран, нет?!

— Сам баран! Знаешь — скажи, а нет….

— Это Лукьянов, лошара! Таких людей знать в лицо надо! И лучше не жить

с ними в одном городе.

— Че, такой крутой? — скривил губы рулевой.

— Он мент! И не просто мент, а майор! Командир спецназа!

— Ну, мы попали… А че Слава нас не предупредил?!

— Индюк, я тебе час объясняю, подстава это! Не знал про мента Слава.

— Оба! Смотри, Фолькс уезжает. А те двое остались. Че делать будем?

— Давай за ним, а там видно будет.

Форд ехал за Фольксвагеном, пропустив перед собой одну машину, особенно

не отставая и не нависая сзади. Рулевой рулил, а пассажир достал мобильник

и набрал Славин номер.

— Слава, это я. Слушай, тут такая беда. Мы его нашли, но он был вместе

с Лукьяновым.

— С тем самым? — спросил Слава.

— Ага. Я как увидел, чуть не поседел!

— А сейчас что там у вас? — спросил Слава.

— Сейчас, похоже, он домой едет. Мы за ним.

— Ладно, тогда суйте его в мешок. Потом позвонишь этим козлам и отдашь

парня. Только молча, понял!

— Понял.

— Нет, ты не понял. Про мента ни слова. Отдали и свалили.

— Да понял я всё, Слав! Сделаем.

— И сразу ко мне. Да. Скажи Цуцику, чтоб рот совсем не открывал. Пока

ко мне не приехали, он немой.

— Хорошо, я передам.

— Ну, всё. Я вас жду, — и Слава повесил трубку.

Паша ехал по городу с одной мыслью. Сейчас он возьмёт сухпай и будет ждать

Скупого у подъезда. Главное, чтобы полковник не пронюхал.

— Ну, че он сказал? — спросил Цуцик.

— Говорит, чтоб ты пасть захлопнул.

— Я тя в натуре спрашиваю, че он… — взорвался Цуцик.

— Я в натуре и отвечаю! Скажи, говорит, Цуцику, чтоб онемел. А то опять

язык протянет, потом разгребай. Парня в мешок, потом на стрелку. Отдадите,

говорит, его и ко мне, на полусогнутых. Про мента ни слова. Не то порву,

как грелку.

— Да ладно, разошелся.… Понял я всё.… Очень надо было… Тебе сказали, ты

с ними и базарь.

Вот так гуськом машины проследовали до микрорайона, где жил Васильков.

Он, может, и заметил бы чего, если бы не ушел с головой в размышления.

Слишком близко в этот раз была летопись, но опять как будто в воздухе

растворилась. Так Васильков и ехал на автопилоте. Он остановился на светофоре,

в четырёх кварталах от своего дома. На этом перекрестке машин сроду не

бывает, зачем светофор стоит?

На светофоре красный свет сменился желтым, когда тихонечко, накатом Форд

поцеловал кенгурятником Пашину машинку.

«Твою мать!», — подумал Васильков, выбираясь из автомобиля.

— Ну, ты даёшь, мужик. На ровном месте.

— Извини, командир.… За сигаретами потянулся и…

— Курить вредно, — справедливо возмущался Паша.

— Да тут делов то на десять баксов, а крику на штукарь! — вмешался в спор

пассажир.

— На десять баксов?! Да одно крыло потянет…

— Да где крыло-то?! — продолжал пассажир.

— Там же, где и фонарь, — сказал Паша, обходя свою машину.

Картинка получалась следующая. Левая часть кингурятника стукнула правое

заднее крыло Фольксвагена. И, чтобы показать пальцем, Паша темпераментно

обошел свою машину.

— Глаза-то открой, — сказал он и… получив сильный удар в голову потерял

сознание.

Баньдюки без излишней суеты закинули Василькова за заднее сидение. Пассажир

аккуратно припарковал Фольксваген у обочины и закрыл машину на ключ. Затем

он забрался туда же, где лежал Паша, и принялся связывать ему руки-ноги.

Цуцик прыгнул за руль и рванул с места с дымом из-под колёс.

Закончив с «вязкой», пассажир перебрался на своё любимое место и, потирая

тыльную часть кулака, ушибленную о голову Василькова, прикрикнул на рулевого.

— Куда ты лезешь, баран.

— Че не нравится-то?

— Зачем «чайника» напугал? Он чуть на дерево не запрыгнул.

— Пешком по тротуару ходят.

— Давай езжай поспокойней! Еще ментов не хватало.

Пассажир достал мобильник и набрал номер.

— Привет, отморозки. У меня для вас посылка.

— Что за посылка? — поинтересовались отморозки.

— На двух ногах. Пашей зовут.

— Понятно. Пересечение кольцевой и Ленинградки, через сорок минут. Успеешь?

— Попробуем.

Встреча состоялась. Без шума и пыли, на глазах у всех проезжающих, тяжелый

мешок перегрузили из черной машины в белую. Сделав, друг другу ручкой,

бандиты разъехались. Цуцик, как и было приказано, всё время молчал. Наверное,

именно поэтому у него был такой недовольный, даже обиженный вид. А может, просто съел чего-нибудь несвежее. По пути к Славе он тоже ничего не говорил.

И надо признаться, Ржавому — именно так звали пассажира за то, что он

был рыжим — это было по душе. Цуцик сильно нервировал его своей бесполезной

болтовней. А поговорить он любил. В таком спокойном расположении духа

Ржавый и ехал к Славе.

Слава же напротив был в дурном настроении. Несомненно, немота Цуцика во

время стрелки его тоже обрадовала, но вот присутствие Лукьянова ничего

хорошего не предвещало. На кой черт этот парень понадобился Тёмному?!

Своё прозвище Тёмный получил не зря. Никто никогда не знал, что он собрался

делать, а главное, зачем. Его поступки почти всегда были не объяснимы.

Шурша шинами, «Эксплорер» подъехал к особняку в небольшом посёлке. Место

было выбрано лучше не придумаешь. Десять километров от Москвы, практически

в лесу. Соседями были совсем не бедные люди, поэтому личная охрана Славы,

до зубов вооруженная, никому не бросалась в глаза. Они просто не выделялись

на общем фоне. Оператор на посту у камер признал Ржавого и нажав кнопку

открыл ворота.

Цуцик шел по коридору следом за Ржавым, демонстративно не говоря ни слова.

У Славы был поздний обед. Он с аппетитом поглощал еще горячий шашлычок

и запивал его красненьким. Ржавый с Цуциком зашли на веранду и, сглотнув

слюну, встали напротив стола, наполненного разными вкусностями по стойке

смирно. Еле заметным движением пальцев Слава скомандовал двум охранникам,

находившимся в комнате, выйти. Когда они остались втроём, Слава дожевал

и проглотил очередной кусок нежного барашка и скомандовал:

— Ну, рассказывайте.

— А че, всё нормально, — отозвался Цуцик.

— Давуа? — удивился Слава, снимая зубами с шампура кусок мяса. — А мент?

— Мы-то здесь причем? — удивился Цуцик.

— Похоже, они просто знакомы, — заговорил Ржавый.

— Тем хуже для нас, — заключил Слава, на секунду прекратив пережевывать,

а затем продолжил. — Друга он обязательно найдёт.

— С ними был еще один, из его отряда, — уточнил Ржавый.

— Да нам теперь один хрен! Если он землю рыть начнёт, мало не покажется.

Как всё прошло?

— Да нормально всё! — несколько возбудился Цуцик.

— Я не тебя спрашиваю! — крикнул Слава.

— Всё нормально, Слав, — спокойно ответил Ржавый. — Сделали в лучшем виде.

Аккуратно и без шума.

— Ну, хорошо, если так. А тебе, Цуцик, я завидую. Всё у тебя всегда нормально,

всё всегда хорошо, — сказал Слава и вдруг спросил кивнув на Цуцика. —

Когда отдавали, он молчал?

— Как рыба, — доложил Ржавый.

— Перехватите что-нибудь на кухне и давайте к Дому Художника. У Штыря

там в шесть стрелка с подольскими. Поприсутствуете. Ты их всех знаешь.

— Сделаем. — хором ответили бойцы.

— Всё, — сказал Слава и жестом кисти руки скомандовал удалиться.

Очнувшись, Васильков увидел вокруг себя одну лишь темноту. То есть он

ничего не увидел. Признаться, Паша даже подумал, что находится в зале

с колоннами. Там, в зазеркалье. Но, мгновение спустя, вспомнил, что уже

успел вернуться домой. Голова сильно болела.

«Черт! Почему все так любят бить меня по голове?!» — подумал Паша, потирая

ноющую макушку.

Васильков не знал, сколько прошло времени с того момента, как он очнулся,

похоже, пару часов. Думал Паша только об одном. Кто его сюда притащил

и зачем? Ответа не было, но ничего хорошего это происшествие не предвещало.

Тем более что меча у Павла с собой не было.

Вдруг дверь отворилась и в проёме, залитом солнечным светом, появилась

фигура очень толстого человека. Громадного. Многие любят поесть, но чтоб

так сильно!..

— Вставай. — сказал толстяк.

— Стою, — ответил Паша.

— Пошли.

— Иду.

Дважды чуть не споткнувшись на крутой лестнице, Васильков выбрался из

подвала на свет. Он даже не успел осмотреться. Сильным толчком в спину

толстяк задал ему направление и придал начальное ускорение. В комнате,

куда Васильков в полном смысле слова влетел, сидели трое, один в кресле,

двое на диване. Никого из них раньше Васильков не видел. Капюшона среди

них не было, но выражения их лиц только подтвердило дурные предчувствия.

Тот, кто сидел в кожаном кресле, вынул изо рта сигару, положил ее в пепельницу

стоящую на небольшом круглом столе справа от кресла. Ни проронив ни звука

он потянулся к бутылке Мартини и набулькал в высокий стакан на одну треть.

Сидящие на диване были словно двое из ларца, одинаковых с лица. Черные

костюмы, черные галстуки, белоснежные рубашки. Они сидели молча, безразлично

взирая на Василькова. Головы их, плавно переходили в плечи, натренированные челюсти медленно, пережевывали бублигум.

— Подумать только, из-за этого прыща и столько неприятностей! — воскликнул

сидящий в кожаном кресле, очевидно, самый главный.

— Грохнуть его — и проблем больше не будет, — предложил близнец, сидящий

на диване.

— Грохнуть мы всегда успеем, — сказал главный.

— Эт точно, — утвердительно сказал второй близнец.

Паша хотел, было, спросить, за что, но вовремя одумался. Он стоял посреди

комнаты и ждал. Ждал, что будет дальше.

— Ну? Сразу всё расскажешь или сначала тебе пальцы сломать?

— То есть я что-то знаю? — осведомился Паша, показывая искреннюю заинтересованность.

— Если не знаешь, то умрёшь, — успокоил второй близнец и Васильков ему

почему-то сразу поверил.

— Ты знаешь Фомина?

— Знал, — ответил Паша.

— Как вы познакомились?

— Он подошел ко мне в Доме книге на Калининском.

— Что, сам? — спросил первый близнец.

— Ну да. Я искал одну книгу, а он услышал.

— Ну и?..

— Ну и сказал, что её сейчас все ищут. Раньше никто не верил в её существование,

а теперь она всем нужна.

— Что за книга?

— А черт её знает, — Паша пытался изобразить беспечность. — Какой-то орден

Хранителей.… Да мне плевать. Мой приятель знает американца, который выложит

за неё двести штук зелёных. Сорок процентов мои.

— Со-лид-ны-е баб-ки. — присвистнув, сказал второй близнец. — И из-за

них ты убил Фомина?

— Я его в тот день даже не видел. Он позвонил мне. Сказал, что книга скоро

будет у него дома. По пути к Фомину меня на Тверской забрали в милицию.

— За что?

— В машине я вёз старинный меч. Бумаги есть? Нет? Значит, украл. А когда

отпустили, он уже мертвый был.

— Меч, книги…. Ты что, антиквариатом торгуешь?

— Так… пару раз получилось, — Васильков пожал плечами.

— Что-то я про тебя не слышал, — сказал главный. — С кем еще знаком из

антикваров?

— Я фамилию не спрашивал, зовут Тимофей Валерьянович, — Паша обрадовался

тому, что так ловко сообразил про дядю Тимофея, но через десять секунд

пожалел об этом.

— Я про него слышал. Он тоже умер? — спросил главный.

— Д-да…. Нет, что вы. У него сердечный приступ…. — начал оправдываться

Васильков, но ему не дали закончить мысль.

— Слушай сюда. Антиквары после знакомства с тобой умирают. Но меня остальные

не касаются. Скупой платит мне и Фомин мне платил за то, чтобы оставаться

в живых. Ты грохнул Фомина, значит, я не обеспечил ему безопасность. Под

моим крылом много антикваров. И что они подумают? Что я беру деньги и

не выполняю своих обещаний. Ты собрался мой бизнес сломать?

— Да я же говорю, я не уб….

— Заткнись! — крикнул главный. — Ты поживёшь еще немного, пока я во всем

до конца не разберусь. Если захочешь что-то рассказать, скажешь толстому.

Толстый перевел свои поросячьи глазки на Василькова.

— Убери его отсюда, — сказал толстому главный.

— И наподдай ему для сообразительности, — добавил первый близнец.

Толстый выполнил последнее распоряжение с усердием. Спускаясь в подвал

Васильков, успел сосчитать девять ступенек. Остальные он пролетел. Дверь

захлопнулась и вокруг снова стало темно. Паша, потирая копчик, сделал

несколько шагов, на ощупь нашел стену и, сползая по ней сел на пол.

На следующий день после визита к Скупому полковник ехал к Василькову,

чтобы проведать его. На телефонные звонки никто не отвечал. Могло, конечно,

оказаться, что Паша просто где-то шлялся, мало ли, какие у него планы,

но на душе у дяди Леши было неспокойно. Недалеко от дома Василькова Лукьянов

не сразу понял, что увидел припаркованный у обочины Фольксваген. Полковник

остановился и вернулся к машине Павла. Он внимательно осмотрел её и, не

заметив ничего подозрительного, положил ладонь на капот. Капот был холодным,

значит, машина стояла здесь давно. Быстрее ветра Лукьянов добежал до квартиры

Василькова. Дверь никто не открыл. Подозрения подтверждались. Что-то случилось.

И почему Паша бросил машину так далеко от дома? Сыскарь из Лукьянова был

почти никакой, поэтому пришлось звонить Серебряникову. Слава богу, тот

оказался на месте. У Лукьянова был свой ключ от квартиры Павла, но он

решил дождаться приезда Серебряникова.

Через сорок минут на дороге показался милицейский Лендровер. Как и просил

Лукьянов, Серебряников приехал один. Ключом дяди Леши они открыли дверь

в квартиру Василькова. В квартире все было в полном порядке. Следов обыска

или борьбы видно не было. Это не успокаивало, скорее даже добавило тревоги.

Серебряников с Лукьяновым вернулись к машине Павла. Осмотрев Фольксваген,

Серебряников заметил небольшие повреждения заднего крыла и фонаря стоп-сигнала.

— Он не говорил, в него никто «не въезжал» на днях? — спросил Серебряников.

— Да вроде нет, — ответил дядя Леша, скривив губы. — Может, зимой кто стукнул?

— Нет, вмятина свежая. Металл не заржавел.

— Ничего не понимаю, — выдохнул Лукьянов. — Дело пустяковое, почему он

машину бросил? Собрался ГАИ вызывать?

— Легко проверить.

Серебряников сел в Лендровер и включил рацию. Результат запроса был отрицательным.

Подобного происшествия с участием Фольксвагена не зарегистрировано во

всём городе.

— Та-ак… Час от часу не легче… — сказал Лукьянов.

— Не спеши. Отчаиваться еще рано. Как говорил Жеглов, всегда есть человек,

который что-то видел или слышал.

У подъезда напротив сидели бабульки, которые видели, как трое разговаривали-разговаривали,

а потом дали молодому по макушке, погрузили его в машину, и только их

и видели. А уехали они на черном жипе.

— Ну вот, уже легче, — сказал Серебряников, когда они отошли от бабулек.

— Кое-что уже знаем. Давай езжай по своим делам, а я займусь этим жипом.

— Да какие к чёрту дела!

— Давай Григорич, не мельтеши. Я думаю, к вечеру кое-что уже узнаем.

— Ладно. Считай, уговорил, — согласился полковник. — Как только что узнаешь,

сразу мне звони.

— Позвоню, позвоню. Не беспокойся.

На том и расстались.

На утро следующего дня Серебряников позвонил и сказал, что Лукьянову лучше

к нему заехать.

— Ну, рассказывай, — сказал с порога Лукьянов, не закрыв еще до конца дверь.

— Дело серьёзное. По башке ему дали Славины бойцы. Слыхал про такого?

— Да как же, знаю. Авторитетный человек. Только из мелких авторитетов.

— Правильно, из мелких. Но взяли они его не по своей нужде. Ты когда-нибудь

про Тёмного слышал?

— Приходилось.

— Павел у него.

— Та-а-ак, — протянул Лукьянов. — Откуда знаешь?

— Есть старый анекдот? В КГБ сломался дверной звонок и они повесели табличку

«Стучите».

— А твоему стукачу верить можно?

— Можно.

— Ты знаешь, где сейчас Тёмный?

— На то он и Тёмный, чтоб никто ничего не знал. Но… если очень нужно,

то узнаем.

Образовалась довольно большая пауза. Лукьянов сидел на стуле, опершись

локтём правой руки о стол и потирая правой же ладонью лоб. Новости Серебряникова

ничего хорошего не предвещали. Павла могли просто убить, если уже не убили.

Кто такой Тёмный? Это достаточно важная фигура в преступном мире. Он входит

в десятку самых уважаемых авторитетов. Под его контролем почти все антикварные

ценности, вывозимые из страны. Проскочить незамеченным может разве что

дилетант, никогда этим не занимавшийся. Но и то только один раз. Дальше

он обязательно попадёт под контроль и защиту Тёмного. Паша имел с одним

из антикваров какие-то дела, после чего последнего убили. Для Темного

это причина, что бы начать действовать. Можно, конечно, взять его дом

штурмом, но Павла могли не держать в доме. Поэтому танковую атаку Лукьянов

решил немного отложить. Тем более что точного адреса Темного пока что

нет.

— Спасибо, — сказал Лукьянов, вставая со стула.

— Пустяки.

— Пойду, — сказал Полковник. — Через полчаса совещание у министра.

Ровно в два к ресторану в тихом центре подъехал Мерседес, следом за ним

«Ленд Краузер». Из машин вышли три человека, двое осмотрели окрестности,

а третий подошел к двери ресторана и заглянул вовнутрь. Выйдя из него,

он подал знак двум первым. Они открыли дверь Мерседеса, и из него вышел

очень важный господин.

Лукьянов двинулся ему навстречу. Охрана среагировала мгновенно. Один закрыл

Важного собой, готовясь к выстрелу, второй двинулся на незнакомца. Тот,

что стоял у дверей ресторана, выхватил пистолет и, встав на одно колено

приготовился к стрельбе, предварительно осмотревшись и убедившись, что

непрошеный гость один. Важный господин успел разглядеть человека, идущего

ему навстречу и жестом остановил охрану.

— Здравствуйте, — сказал Лукьянов

— День добрый, — ответил Важный господин. — Прямо скажу, визит неожиданный.

— Искать, где вы живёте, нет времени, а здесь, я знаю, вы бываете почти

каждый день.

— Пора менять привычки. Я так понимаю, нам есть, о чем поговорить. Прошу, — сказал Важный и показал Лукьянову на входную дверь ресторана.

Внутри ресторана было немноголюдно. Скорее это был клуб, в который не

пускали случайных посетителей. Важный прошел за свой столик. Там его ждал

слегка пьяный порученец.

— Всё нормально, — сказал порученец, вставая, когда Важный подошел к столику.

— Молодец, — сдержано похвалил Важный и предложил Лукьянову сесть за стол.

Двое охранников остались стоять у дверей, а третий прошел к выходу из

кухни. Официант получил указание и поспешил его выполнить. Важный пристально

посмотрел на Лукьянова.

— Итак?…

— За последнее время было убито несколько антикваров. Мой хороший знакомый

почти со всеми был знаком и…

— Теперь он у Тёмного, и тот считает, что Паша наводчик. Кажется, так

зовут вашего знакомого?

— А вы владеете информацией, — несколько польстил Лукьянов.

— Пустяки. Чтобы остаться в живых, нужно много знать.

— Я могу узнать, где держат Пашу и вызвать роту автоматчиков, но при штурме

его могут убить, а я этого не хочу. Вы можете убедить Тёмного, что Паша

ни причем. У меня никого нет, кроме него. Он мне как сын.

— Какая забота о красивом молодом мальчике, — съязвил пьяный порученец.

Важный повернулся в его сторону и выразительно посмотрел. Порученец понял,

что ему лучше заткнуться.

— Хотите, что-нибудь выпить?

— Воды, если можно, — сказал Лукьянов. — Голова с утра разламывается.

— Слышал, — спросил Важный и, повернулся к порученцу

Порученец встал и, словно оплёванный, пошел выполнять распоряжение хозяина.

Лукьянов, выдержав паузу, продолжил.

— Роту автоматчиков можно привезти не только к Тёмному. А повод для визита

всегда найти несложно. Это просьба. Но если вы расцените её как угрозу,

мне всё равно. Главное — Паша должен жить.

Важный молчал. Важный молчал и пристально смотрел в глаза Лукьянову. Внешне

он был невозмутим. Лукьянов в невозмутимости не уступал. Пришел порученец

со стаканом воды. Лукьянов бросил в воду «Упсу», а Важный послал порученца

еще за одним стаканом.

— Серьёзное заявление, — наконец сказал Важный. — Я такого давно не слышал.

Темный, конечно, больной на всю голову, но я ему тоже не нянька.

— Я понимаю, чем рискую, но тем не менее…

— У меня есть партнёры по бизнесу, — сказал Важный, — и мне нужно с ними

посоветоваться.

— Спасибо, что выслушали. Надеюсь, ваши партнёры тоже разбираются в происходящем,

— поблагодарил Важного Лукьянов.

Когда Лукьянов вышел на улицу, он вдруг почувствовал, что внутренне слегка

дрожит. Можно штурмовать их дома и квартиры, но угрожать этим людям не

стоит. Никогда.

Васильков сидел на ступеньках лестницы, ведущей наверх. О чем он думал

в эти минуты? О том, что Капюшон опять строит козни? О том, что его убьют

и мир рухнет? О том, что кто-то из Хранителей успеет его заменить? О том,

что полковник снова сможет его выручить? Или о том, что у него болит всё

тело и неизвестно, сколько придётся лечиться? Неважно, о чем именно, но

додумать он не успел. Дверь открылась, и в залитом светом проёме показался

знакомый здоровяк.

— Привет! — воскликнул Паша. — Ты по мне уже соскучился?

— Выходи.

На этот раз Василькова не втолкнули в комнату, а ввели. Он отметил это,

как благоприятный знак. Из троицы, что разговаривала с ним прежде в комнате

находился лишь тот, кто по предположению был главным. Как и раньше он

сидел в кожаном кресле, удобно откинувшись на спинку. Как и в первый раз

на столике справа стояла початая бутылка Мартини. Главный выгнал всех

охранников и когда они остались в комнате вдвоём с Пашей с наслаждением

затянулся сигарой.

— Кто ты такой? — вполне спокойно, но с нескрываемым интересом спросил

Тёмный, выпустив мощную струю дыма. — Последний раз такое было, когда

Листьева убили. Про тебя все знают, хотя лично с тобой никто не знаком.

Чтобы я тебя отпустил, меня просят серьёзные люди. Я хотел их послать,

так они хором сказали, что я дурак и покойник. Кто ты такой?!

— Очень хороший человек, — с выражением сказал Паша. — А ты меня по печени.

— Тогда вали отсюда, хороший человек, пока я тебе голову не оторвал. Считай,

тебе сегодня повезло. А когда я всё выясню, я найду тебя. И мне плевать

на то, что за тебя кто-то будет заступаться. Отвезите его до метро, —

крикнул Темный.

В комнату зашел Толстяк завязал Паше глаза и повёл под руку.

«Трудно поверить, но, похоже, меня снова отпускают? — подумал Васильков».

Комок подкатил к горлу.

Паша только что имел по телефону серьёзный разговор с дядей Лешей по поводу

последних приключений, а теперь стоял у плиты и варил борщ. Борщ явно

получался. Паша сегодня был в ударе. Нет, не то чтобы он любил стряпать,

но…. Время от времени желание это сделать было сильным. И тогда стряпня

получалась очень вкусной.

В дверь позвонили. С полотенцем в одной руке и половником в другой Васильков

открыл дверь. На пороге стояла Берта. Паша этого никак не ожидал. Он бы

долго так стоял с открытым ртом, но гостья прервала его молчание.

— Можно войти? — спросила она.

— М-э-у-у… прошу, — Паша отошел в сторону, показывая рукой, что путь свободен.

— Что ты так смотришь?

— Ты, и в современной одежде, ну, то есть в нашей. После того как я видел

тебя в кольчуге…

— Поэтому меня сейчас никто не собирается повесить.

— Да, я это запомнил. Есть хочешь?

— Хочу, но нет времени.

— Ты торопишься?

— Да. И ты тоже.

— Что-то случилось?

— Я пришла рассказать тебе, где дверь в Мёртвый лес. У нас мало времени.

— Черт, а у меня такой борщ получился!

Паша и Берта ехали в автомобиле. По дороге Берта рассказывала некоторые

подробности своего визита.

— Они не ждут тебя. Рыцарь из другого мира должен был сразиться с Капюшоном,

но он погиб. Глупая случайность. Если ты победишь, это не будет твоя победа.

— Плевать.

— Здесь налево. Направо. Вот тот дальний подъезд. Приехали.

Старый, полуразрушенный дом. Утром его должны были снести. А сейчас он

одиноко стоял посреди заброшенного двора, рядом с такими же домами, и

смотрел на мир глазницами пустых окон. Чуть левее от него возвышалась

куча сломанных зелёных деревьев, а еще дальше гора кирпичей от соседних

развалин.

— Вторая дверь по коридору налево. Спустишься в подвал, — продолжала объяснять

Берта. — Там еще одна дверь. Она одна, её не с чем спутать. Что делать

дальше, ты знаешь.

Они немного помолчали. То, к чему Васильков так настойчиво шел, теперь

было рядом. Не то чтобы Паше стало страшно, просто что-то останавливало

его, заставляло задуматься еще и еще раз. И не мудрено. За дверью в подвале

была Смерть, и ему сейчас предстояло с ней встретиться. Все-таки не так

просто сделать, быть может, последний, шаг.

— Нашел! — крикнул кладоискатель, стукнув лопатой по мине, — пробормотал

Васильков глядя на указанную дверь.

— Удачи, — с надеждой в голосе сказала Берта.

Васильков вышел из машины и машинально оглядевшись, направился к входной

двери. Коридор, по которому ему предстояло идти, выглядел уныло. Это совсем

не придавало бодрости, скорее наоборот. Расписанные народной мудростью

стены, местами отлетевшая штукатурка, мусор под ногами. А вот и вторая

дверь налево. За ней, как и обещали, лестница вниз. Спустившись по лестнице,

Васильков оказался в подвале. Непонятно, откуда он исходил, но в подвале

теплился слабый свет. Единственная дверь виднелась на противоположной

стене. Паша шел к ней мимо отопительных труб, груды пустых бутылок и рваного

матраса. Когда он открывал дверь, раздался жуткий, противный скрип несмазанных

петель. За порогом было темно. Держа меч перед собой двумя руками, Васильков

медленно двинулся вперёд. Не успел он отойти от порога и на метр, как

дверь с тем же скрипом закрылась. Паша резко обернулся. За спиной никого

не было. Когда же он повернулся обратно, то уже стоял посреди чудовищных

коряг.

Сухие деревья и лежалые брёвна, казалось, окаменели от старости. Мёртвые,

полуразложившиеся останки зверей и птиц смотрели на Пашу пустыми глазницами.

Небо над головой, затянутое клубящимися тучами. Только их нельзя было

назвать серым. Скорее они были черными. Отвратительный смрад исходил отовсюду.

Через бурелом, затянутый паутиной, пропитанной пылью, рыцарь ордена Хранителей

вечности шел по направлению к городу, который возвышался посреди всего

этого кошмара. Мрачные стены из серого камня. Пустые и узкие улицы. Ветер

здесь был хозяином и гулял легко и беззаботно. Шаги гулким эхом отзывались

в тысяче поворотах и глухих тупиках. Паша шел медленно, каждую секунду

ожидая удара.

Минут через двадцать он остановился перед громадными железными воротами.

Легенды легендами, но вход в замок на самом деле охраняли. Справа от двери

стояла Лена, в каком-то жутком садомазахистском, проклёпанном купальном

костюме из черной кожи. Слева — Сергей в лёгких латах. В руках они с лёгкостью

вращали внушительные мечи. Многое из удивительного Паша уже видел, но

такое даже представить было сложно.

— Ты зачем сюда пришел? — каким-то странным голосом спросил Сергей.

— Да так. Надо одному дяденьке башку снести, — с трудом сдерживая волнение

и дрож в голосе выдавил из себя Васильков. — А ты… ты же умер…

— Нет, я не умер. — ответил Сергей, — Ты меня убил!

— Ты сам сделал свой выбор, а я свой.

— Нет. Свой выбор тебе еще только предстоит сделать, — сказала Лена, тоже

каким-то не естественным голосом.

— Правда? — с поддельным удивлением сказал Паша, двумя руками поднимая

опущенный меч.

— Правда. Ты знаешь, что хочешь этого, но боишься. Боишься заглянуть вовнутрь

себя. Ведь там ты увидишь свои мысли.

— Что ты испытал, когда убил меня? — спросил Сергей и сам ответил на свой

вопрос: — Кайф! От моей смерти! Смерть. Вот самое главное и самое сильное,

что есть во Вселенной.

— Интересная мысль, — сказал Васильков. — Ну, с этим понятно, он покойник.

Его место среди мёртвых. Но как ты сюда попала?

— Ты же говорил, что каждому нужно сделать свой выбор. Я свой сделала.

Теперь твоя очередь.

— Ну, уж этого вы не дождётесь.

— Почему нет? — снова заговорил Сергей. — Ответь, зачем ты сюда пришел?

Чтобы убить! Твоя ошибка в том, что ты хочешь убить смерть. Это в принципе

невозможно.

— Невозможно. Да, невозможно, — пробормотал Паша куда-то в пустоту и добавил:

— Рискованно, но попробовать стоит.

В мозгу у Василькова мелькнула идея. Над головой черные облака быстро

плыли по черному небу. Тёплый ветер приносил всё новые запахи сладковатой

гнили. Вокруг чувствовалось чьё-то незримое присутствие. Оно пропитывало

насквозь все что было.

— А вот такого, гаденыш в капюшоне, ты не ожидал: — сказал Паша и опустил

меч.

Васильков полу развел руки в стороны и медленно повернулся спиной к Лене

и Сергею. Глаза его закрылись, и лишь одними губами он прошептал: — Господи

пронеси …

Прошло не больше двух секунд, но ему показалось, что минула целая вечность.

Когда сидишь голой задницей на раскалённой сковородке, время останавливается.

— Браво! — проскрипел Капюшон.

Васильков вздрогнул и открыл глаза. Он стоял почти посреди огромного зала,

в центре которого возвышался небольшой постамент, на котором стоял хрустальный

кувшин.

— Браво! В тебе погиб великий актёр. А жаль. Я бы мог много для тебя сделать.

— Для Сергея ты тоже кое-что сделал, а потом он умер.

— Не забывай, это ты его убил.

— Неужели ты, и вправду, думаешь, что я сейчас упаду на пол в рыданиях

оттого, что убил…

— Друга! — закончил фразу Капюшон.

— Он был моим другом, пока ты не сделал его врагом.

— Ну, хорошо, — подвел черту Капюшон. — Ты неглуп, и я рад, что не ошибся

в тебе. Ты видишь этот сосуд?

— В нём что, очень редкий портвейн? — по инерции сострил Паша, но Капюшону

на это было абсолютно наплевать.

— В нём мудрость веков. Сила тысячелетий. Власть! Которую может дать только

сила! Одного твоего слова достаточно, чтобы ты стал частью этого. Только

представь. Ты властвуешь над миллиардами безмозглых существ. И это только

здесь, в твоём мире. А ведь есть еще много других. Ты станешь для них

богом! Они будут поклоняться тебе. Безропотно выполнять все твои приказы.

В твоих руках будет их жизнь и, самое главное, смерть! Решайся. Тебе всё

равно меня не одолеть. Многие пытались, но еще никто и никогда не смог

победить смерть.

— Власть над миром, — протянул Васильков. — Об этом многие и не могли

мечтать. Но я тебя предупреждал, ты переступил черту.

— Брось! Жизнь этих людишек ничего не изменила в существовании мира. Ты

всегда придавал большое значение пустякам.

— Пустякам?! Смерть моей матери — пустяк?

Меч разрубил воздух. Целью, конечно же, был Капюшон, но он, как всегда,

вовремя растворился в воздухе, оставив за собой легкий шлейф смрада. Васильков

развернулся. Он был в бешенстве. Капюшон, как ни в чем не бывало стоял

сзади.

— Как мило… — сказал князь тьмы. — Червь пытается выпить океан.

Васильков еще раз повторил свою попытку. Капюшон снова ускользнул и ювелирным

движением, как хирург скальпелем, рассёк Пашину рубаху и кожу на плече.

Кровь быстро расползалась по белой материи.

— У тебя был шанс, но ты его упустил, — проскрипел Капюшон, поднимая опущенный

меч.

— Наконец-то ты это понял, — процедил сквозь зубы Паша. Он пристально

смотрел на противника и был готов в любую секунду развернуться, словно

перекрученная пружина.

Через мгновенье схватка началась. Звон и свист стали, крики…. Всё смешалось

в единое целое. Бой с тенью. Именно так можно было охарактеризовать происходящее.

То и дело Капюшон исчезал и, появляясь за спиной, пытался нанести смертельный

удар. В мозгу Василькова была только одна мысль: отомстить за смерть матери!

И вскоре ему это удалось.

Капюшон выронил меч и опустился на колени. Тяжело дыша Васильков, стоял

перед ним, всё сильнее сжимал рукоять меча. Настало то мгновенье, о котором

он мечтал почти год.

— Король умер. Да здравствует король! — прохрипел Капюшон. — Возьми же

этот сосуд и стань властелином тьмы. Пришло твоё время. Ты станешь равным

Богу.

— Хм-хм-хм, — тяжело дыша усмехнулся Паша, пытаясь выровнять сбившееся

дыхание. До сосуда был всего лишь шаг, и он его сделал.

— Ну же! — торопил его Капюшон.

— Никто из смертных не вправе называться Богом.

Васильков развернулся вокруг своей оси и, прежде чем Капюшон успел что-то

понять, что было сил ударил по кувшину мечем. Хрусталь обречено сказал

«дзинь». Гром и молния разорвали небо. Стены замка вздрогнули, зашатались

и начали разваливаться.

Зима отступила. Под тёплыми лучами майского солнца таяли уже последние,

редкие остатки почерневшего снега. Птицы радовались приходу тепла и весело

пели песни над головой Василькова. Он радовался теплу ничуть не меньше.

На душе у него было хорошо. Еще бы.… Такое приключение выпадает раз в

жизни, да и то не у всех. И хорошо, что хорошо кончается. Васильков прошелся

по своим любимым местам, по бульвару, потоптался у дверей церкви но в

храм не зашел, а зашагал дальше по бульвару. Остановился прислушиваясь

к пению птиц. Что-то заставило Василькова повернуться. Передним стояла

Лена. Она, как всегда, была прекрасна. Что-то внутри у Павла ёкнуло и

оборвалось.

— Здравствуй, — сказала Лена каким-то тихим, усталым голосом.

— Здравствуй, — ответил Паша и почувствовал, как земля уходит из-под ног.

— Давно не виделись.

— Сто девяносто семь дней.

— Надо же. Какая точность.

— Как дела?

— Не плохо.

— Я рад за тебя.

— Спасибо, — сказала Лена опустив голову и тут же подняла ее. — Мы можем

поговорить?

— Да, только не здесь. Давай выйдем, что бы не мешать, — и они вышли на

улицу.

Яркое солнце заставляло жмуриться. Большая стая голубей что-то беззаботно

клевала и не видела, как кот, вплотную прижавшись к земле, приближался

со стороны забора с недобрыми намерениями. Неожиданно Васильков увидел

Берту, Грога и еще какого-то старичка со странным матерчатым свёртком.

Лена без слов поняла важность происходящего и лишь наблюдала за Павлом,

не задавая вопросов, отойдя немного в сторону.

— Вот видишь, — сказал Грог, — у тебя всё получилось.

— Разве у такого воина могло что-то не получиться?! — с улыбкой сказала Берта.

— Ты помнишь мою просьбу? — спросил Грог. — Что ты ответишь?

— Я уже говорил, что вам нужен более сильный и, главное, смелый человек.

— А разве трус мог пройти Мёртвый лес, зайти в замок Отчаяния и победить

Воина Смерти?

— Это я его со страху, — улыбнулся Паша.

— Ну что же. Нет, так нет, — вздохнул Грог. — Тогда у нас к тебе просьба.

Оставь у себя эту вещицу, пока за ней не придёт «смелый и сильный человек».

Старичок протянул Василькову свёрток и раскланявшись быстро ушел. Паша

проводил его взглядом и медленно развернул ткань. В руках он держал книгу.

На её обтянутой кожей обложке отчетливо был виден оттиск знака ордена

«Хранителей вечности». Паша не сразу поднял глаза.

— Так что ты ответишь? — сказал Грог.

— Пока за ней не придут, она будет у меня.

— Спасибо, — сказал Грог. — Нам пора.

Рыцари попрощались и ушли. Паша и Лена остались одни. Они посмотрели друг

другу в глаза. Лена быстро отвела взгляд.

— Я хотела… — сказала она, вновь подняв глаза, но Паша не дал ей этого

сделать.

Васильков дотронулся указательным пальцем до её губ, как бы запрещая говорить,

и, закрыв глаза, едва заметно, отрицательно покачал головой. Лена коснулась

его локтя и уткнулась лбом в Пашину грудь. Она была счастлива, чувствуя,

как бешено, бьётся его сердце.

— Мне кажется, что всё было в каком-то страшном черно-белом сне, — сказала

Лена, не открывая глаз и не поднимая головы.

— Я знаю этот сон, — ответил Паша. — Но теперь сны будут только цветными.

1998 год.