"Сказка о хитром жреце и глупом короле" - читать интересную книгу автора (Таскаева Светлана)

Часть 4. Пес и его Хозяин

Амети открыл глаза и некоторое время смотрел. Потом до него дошло, что именно он видит, и из его груди вырвался слабый стон. Точнее, не стон, а хрип: в горле было сухо, как в полуденной пустыне. Рядом кто-то зашевелился. Амети оторвал свой взгляд от самого прекрасного зрелища на свете — вечернего неба, уже покрытого звездами — и повернул голову.

Рядом лежал совершенно неживой следопыт: глаза закрыты, неподвижное лицо в серых разводах пыли. Только по рукам пробегает как будто судорога. Амети напряг память: во время путешествия по подземному ходу сознание несколько раз милосердно его покидало, но рано или поздно он приходил в себя от боли — когда его лицом рывком тащили по мелким острым камешкам, осыпавшимся со стен — и тогда надо было из последних сил ползти, преодолевая боль и расстояние. Эта пытка длилась бесконечно и прекратилась лишь сейчас, когда он увидел над собой звезды в темном небе. Осталась только тупая ломота во всем теле, и еще дико саднило лицо, разбитые локти и колени.

Амети еще некоторое время полежал неподвижно — несмотря на боль и жажду, мир был прекрасен, а жизнь — полна чудес и радости. Потом, мысленно вернувшись по подземному ходу, он подумал о погоне и решил, что надо что-то делать. Пока он над этим размышлял, воздух и песок быстро остывали, и скоро жрец почувствовал, что начинает зябнуть.

Собравшись духом, Амети сел, покряхтывая от боли, и оглянулся: они все трое лежали под невысоким скатом, в котором чернело отверстие, откуда они, видимо, выползли. Вокруг, насколько можно было понять, осмотревшись по сторонам, тянулись, выступая из песка, невысокие скальные кряжи: совершенно дикое место, ни следа зверя или человека. За зубчатой стеной гор догорал закат.

Амети оглядел своих спутников: по одну руку лежал по-прежнему неживой следопыт, по другую — бывший пленник, свернувшийся в клубок. Они трое все еще были связаны поясами.

Амети пошевелил Нимрихиля: тот не шелохнулся. Руки его от запястья до локтей были покрыты сплошной кровавой коркой. Амети толкнул его сильнее, нумэнорец что-то невнятно простонал, но глаз не открыл. Плечо его было горячим на ощупь.

Это было уже серьезно. Амети подавил мгновенный страх и повернулся к Арундэлю. Тот дышал спокойно и ровно, как будто спал. Амети тронул его за плечо, и тот почти сразу открыл темные в сумерках глаза и странно посмотрел на Амети, словно видел его впервые.

— Эта… — сказал Амети неловко. — Ты как, отжил? Надо бы ход завалить. И товарищ твой… Он весь как в лихоманке горит.

Арундэль сел: двигался он почти как обычно, только чуть замедленно. Развязал обмотанный вокруг груди пояс жреца Змеи.

— Где мы? — спросил он.

— Откуда мне знать? — возмутился Амети. — Я же не бедуин, чтобы знать пустыню как свою жену!

Нумэнорец огляделся по сторонам:

— Если ход никуда не поворачивал, то мы сейчас где-то к югу от вашей столицы. И довольно далеко от нее.

Амети недоверчиво уставился на Арундэля: откуда тому было все это знать, если он был уже никакой, когда они спустились в колодец, а тем более — пока они ползли по ходу?

Тот уже добрался до Нимрихиля. Взял его судорожно сжатую руку, поднял, подержал на весу. Нимрихиль, не приходя в себя, прошептал что-то вроде «Ba kitabdahe!». Арундэль аккуратно опустил руку следопыта обратно на песок. Нахмурился.

— Ну, что с ним? — с замиранием сердца спросил жрец.

Арундэль взглянул на Амети:

— Он очень устал. Замучился, — помолчал и негромко добавил: — Сначала тьма, а теперь и огонь…

Нумэнорец забрался в поясную сумку следопыта, достал пустую серебристую фляжку и давешний камень — обломок горного хрусталя, которому грош цена в базарный день: мутный, весь в сколах и трещинах. Арундэль взвесил камень на ладони и убрал его обратно.

— Сейчас сделать ничего нельзя, надо дождаться утра, — обратился он к жрецу. — Главное — не замерзнуть ночью.

Дыхание вырывалось из груди Нимрихиля клочьями пара. Амети посмотрел на небо: звезды казались холодными и колкими, как снежинки, про которые следопыт рассказывал ему однажды по дороге.

— Но мы не можем развести огонь! — жалобно сказал Амети. — Нас тогда непременно найдут!

— Проблема скорее в том, что у нас нет топлива, — заметил Арундэль. — Ладно.

Ниже по склону виднелась яма в песке. Туда Арундэль оттащил друга, обмотав его для тепла всеми поясами. Потом Амети и Арундэль легли по сторонам от следопыта, и Арундэль накинул на них сверху остатки своего плаща.

Становилось все холоднее. Амети жался к следопыту, который был теперь горячим, как хорошая грелка. Но скоро Нимрихиля начала бить дрожь, он невнятно застонал: с губ его срывались слова на неизвестных Амети языках. Он кого-то звал «Atto, atto!». Потом вроде бы заплакал как ребенок. Амети сделалось ужасно не по себе.

Так продолжалось всю ночь. Время от времени Амети проваливался в муторный, не приносящий облегчения сон: с одного боку его палили огнем все Девять Преисподен, где рыдали грешники, с другого морозило кромешное ничто. Каждый раз Амети просыпался с неприятно бьющимся сердцем и выглядывал из-под плаща: не светлеет ли небо на востоке. Ночь казалась бесконечной.

Потом взошла луна. Ее бледный свет превратил ночную пустыню в изнанку дневного мира. Амети подумал о гулях и рухах, но испугаться по-настоящему у него не хватило сил. Нимрихиль умолк, но его по-прежнему бил страшнейший озноб. Сам стуча зубами, Амети опять уснул, словно взялся за тяжелую работу.

Амети снова проснулся в час, когда в бледном свете востока можно было отличить серую шерсть от белой: это время бедуины-кочевники называют рассветом. Разбудил жреца кошмар: ему приснилось что под взглядом руха он превращается в камень. Очнувшись, Амети понял, что сон был отчасти правдив: пальцы на ногах замерзли до полной бесчувственности, все тело окостенело. На плаще поблескивала изморозь от дыхания. Спать хотелось невыносимо, но холод был сильнее.

Амети вытащил голову из-под плаща и вздрогнул, столкнувшись взорами с Арундэлем. Тот сидел рядом с Нимрихилем, удерживая его поставленную на локоть безвольную руку. Двумя пальцами он сжимал запястье Нимрихиля, словно врач, считающий пульс больного. Глаза его смотрели одновременно куда-то вдаль и глубоко внутрь себя. Он ничего не сказал Амети.

Поглядев на следопыта, жрец осознал, что тот больше не мечется в лихорадке, а спокойно спит, глубоко дыша приоткрытым ртом.

Амети тоже сел и принялся растирать замерзшие части тела. Небо постепенно белело, потом так же медленно розовело. Амети и Арундэль в полном молчании наблюдали, как из-за гор поднимается маленькое алое Солнце.

Когда его первые лучи скользнули в яму, где ждали путешественники, Альвион пошевелился и открыл глаза:

— Toronya? Где это мы?

— В пустыне, — ответил жрец, опередив Арундэля. — У выхода из подземного хода.

Следопыта передернуло.

— Чего же вы ждете? Надо скорее идти отсюда, пока нет погони!

— Ты зря думаешь, что Солнце садится, — несколько сухо ответил ему Арундэль. — Ты половину суток пролежал в горячке. Если бы погоня знала, где нас искать, нас давно бы обнаружили.

С этими словами он поднялся на ноги и подошел к сложенной из камней пирамидке, которой не было вчера. Из ее основания Арундэль вынул серебряную фляжечку, на дне которой теперь явно что-то плескалось. Арундэль подал флягу Нимрихилю:

— Пей.

Увидев, как следопыт одним глотком выпил воду, Амети осознал, что зверски голоден и страшно хочет пить. Он облизнул сухие губы:

— Откуда вода?

— Я сделал водокап: это роса, которая осела на камни и стекла вниз, во флягу, — ответил Арундэль. — Но больше воды не будет, потому что Солнце уже встала.

Фляжка застыла у губ Нимрихиля: он внимательно посмотрел на Арундэля.

— Значит, ни воды, ни еды у нас нет… Где мы, я тоже представляю себе довольно смутно, — спокойно сказал он. — Я помню про эти места по карте только то, что если идти на запад, к морю, то рано или поздно выйдешь на дорогу, которая ведет обратно к столице…

— Но я не хочу в столицу! — не выдержал Амети и впервые увидел, как Арундэль улыбается:

— Как ни смешно, Амети, мы тоже туда не хотим. Но путешествовать по пустыне мы не можем. Придется идти по дороге…

И они тронулись в путь, стараясь идти по каменистым осыпям, чтобы не оставлять следов на песке.

Не прошло и трех часов, как Солнце начало с нечеловеческой силой палить им спины и затылки. Амети горбился, пытаясь спрятать голову, потом обмотал затылок остатками пояса. Песок начал жечь подошвы сквозь остатки обуви. Когда перед глазами у него уже плыли синие и красные круги, позади раздался вдруг ясный голос Арундэля:

— Я больше не могу.

Амети обернулся: Арундэль сидел на песке, уронив голову на колени. Амети уже собирался надуться от гордости, как вдруг вспомнил его ночное бодрствование и странный взгляд: жрец как-то позабыл, что Арундэль такой же чародей, как и Нимрихиль. «Должно быть, у рыжего сила прибывает вместе с Солнцем», — подумал Амети, покосившись на огненное светило. — «А у черного вместе с ночью».

Следопыт оглянулся на своих спутников и скомандовал им:

— Залезайте вон под тот каменный козырек. Я пойду вперед. Вернусь, наверное, ночью. Попробую дойти до дороги и раздобыть там воды и еды.

Амети и Арундэль, не имея сил спорить, послушались слов следопыта и из-под каменного карниза выше по склону еще долго могли видеть маленькую серую фигурку, решительно двигавшуюся на запад сквозь знойное марево. Потом Арундэль заполз поглубже в тень, вытянулся во весь рост и уснул. Амети, страдая от жажды и головной боли, долго смотрел на пылающую желтую пустыню, пока и его не сморила дрема.

Альвион вернулся, когда Солнце уже сильно склонилась к западу. Он разбудил своих спутников бодрым свистом:

— Эгей! Просыпайтесь, у меня хорошие вести!

Амети, не отрывая голову от камня, чуть приподнял веки. Днем ему спалось так же скверно, как и ночью: во сне его преследовали ручейки, фонтаны и реки, полные прозрачной холодной воды. Язык распух и, кажется, перестал помещаться во рту.

— Амети, смотри-ка, что у меня есть! — и перед лицом жреца закачалась полная кожаная фляга. К Амети моментально вернулись силы: он цапнул флягу и припал к солоноватой теплой воде, попахивающей овцами, вполуха слушая рассказ следопыта:

— …часа три или четыре, все ноги сжег о песок… наткнулся на колодец, а рядом с ним стоянка… Эй, Амети, оставь Арундэлю! — и загорелая рука с запястьем, покрытым запекшейся кровью и пылью, выхватила у жреца флягу.

Амети застонал, рванулся за фляжкой… но тут его взгляд упал на котелок, полный еды. Полный пахнущей костром каши. Амети бы залез в котелок немытой рукой, если бы его не остановил тот же Нимрихиль:

— Ш-ш-ш, Амети, успеешь поесть, — и следопыт вручил жрецу грубую деревянную ложку.

Когда Арундэль напился, все трое сели за котелок. Каждый съедал по ложке каши из полбы, а потом передавал пустую ложку соседу, заедая кашу куском свежего лаваша.

За едой довольный собой следопыт рассказал все по порядку:

— Я еще не успел дойти до дороги, как наткнулся на стоянку возле колодца: палатки, козы. Мужчин не было, только две или три женщины и куча-мала детей. Одна пекла на камне лепешки, а другая варила кашу! А я сидел на скале прямо над стоянкой, так что чуть не умер от запахов. Потом я придумал хитрость: прошел по кряжу и спустился со скалы с другой стороны лагеря, там, где возле колодца паслись козы. И напугал коз, так что они бросились в пустыню. Женщины, дети, собаки — все побежали их ловить, а я тем временем забрался к ним на стоянку и прихватил и кашу с ложкой, и лепешки, и флягу, и суму, чтобы унести все это… — и Нимрихиль достал из наплечной сумы, сотканной из разноцветной шерсти и украшенной яркими шерстяными кисточками, еще по куску лаваша и оделил им своих спутников.

Арундэль поморщился:

— Тебе не кажется, что можно было ограничиться самым необходимым?

— Не бойся, — легко ответил Нимрихиль, — я оставил на камне, где пекли лаваш, несколько золотых. Им еще никогда не случалось так выгодно продавать плоды своих трудов.

Арундэль опустил ложку с кашей, не донеся ее до рта:

— Это еще более неблагоразумно! Неужели ты думаешь, что эти люди ничего не слышали о беглецах, которых ищет король?

— Вряд ли, — по-прежнему легкомысленно ответил Нимрихиль. — Когда я уже спускался с другой стороны отрога, я слышал, как на стоянке подняли крик и поминали рухов. Золото же местное.

Арундэль пожал плечами, но промолчал.

Когда котелок заблестел изнутри как новенький, Нимрихиль встал:

— Ну что, вперед? Держись, Амети, к вечеру доберемся до колодца — там напьешься вволю!

До долины с колодцем путешественники добрели, когда на западе уже погас закат. На отроге, за которым лежала стоянка, Нимрихиль остановился и жестом велел своим спутникам сделать то же. Следопыт постоял, прислушиваясь к еле слышному лаю собак:

— Так. Мужчины вернулись, но ничего страшного в этом нет — видно, все сидят в лагере и жгут для смелости костер. Если мы спустимся к колодцу с другой стороны, нас вообще никто не заметит.

— А как же собаки? — предусмотрительно спросил Амети.

Следопыт посмотрел на Амети сверху вниз и тряхнул головой, словно по привычке отбрасывая волосы за спину:

— С собаками, Амети, я могу все. Хочешь, они сейчас сюда прибегут и будут лизать тебе руки?

Амети смутился: он не мог понять, шутит Нимрихиль или говорит правду.

Они прошли по отрогу и спустились в долину в стороне от стоянки, где и вправду горел большой костер.

— Сухой помет жгут, — отметил Нимрихиль и повел своих спутников к чему-то похожему в темноте на небольшой песчаный холм.

Когда они подошли поближе, стало видно, что это не холм, а круговая насыпь. Внутри насыпи лежала довольно глубокая, десятка в два рангар, воронка. На ее дно сквозь разрыв в насыпи вела тропа — сильно истертые каменные ступени, которым могла быть не одна тысяча лет. Наверху, рядом с насыпью, стояли большие каменные корыта — должно быть, из них поили скотину.

Все трое спустились вниз, и Амети, нахмурившись, наблюдал за тем, как Нимрихиль с Арундэлем отвалили от жерла колодца тяжелый камень-плиту.

— А вода глубоко, — сказал следопыт, бросив в колодец камешек. — Давайте пояса и котелок.

Первые три котелка воды они выпили. Потом наполнили фляжку.

— Ну что, теперь дальше пойдем? — спросил Амети.

Арундэль удивленно ответил вопросом на вопрос:

— Неужели ты не будешь мыться?

Жрец лишился дара речи.

— Не бойся, уважаемый, ночь длинная, до утра мы успеем дойти до дороги, — успокоил Амети следопыт. — Иди пока погрызи лепешку.

Сидя на насыпи с куском лаваша и начиная зябнуть, Амети смотрел, как нумэнорцы котелком таскают воду наверх, в каменную поилку. Перед умыванием они, прополоскав в корыте одежду, положили ее сушиться на ледяной ночной сквозняк. От одежды поднимался пар: вода в колодце была еще теплой от дневной жары. Потом нумэнорцы, опрокинув корыто на бок, вылили грязную воду и принесли свежей.

Умываясь из каменного корыта, Арундэль запел негромко что-то веселое на незнакомом Амети языке. Альвион тихо рассмеялся и начал подпевать другу. Потом он начал брызгаться водой, и дело кончилось тем, что Арундэль с громким плюхом уронил следопыта прямо в корыто. Альвион засмеялся, и Амети от неожиданности вскочил на ноги: на стоянке забрехали собаки.

— Да вы что, с ума сошли! — зашипел он на нумэнорцев.

В ответ Нимрихиль, не вылезая из корыта, приложил руки ко рту и страшно, с переливами, завыл — так, что даже у Амети мороз пошел по коже. Лай моментально стих.

— Теперь они до утра будут сидеть в лагере, — удовлетворенно сказал Нимрихиль, вылезая из корыта и отряхиваясь от воды. Арундэль уже натянул мокрую одежду и завязал в хвост длинные волосы, которые влажно блестели в серебристом зареве лунного восхода. Бывший пленник, как показалось Амети, изрядно помолодел после умывания.

Когда Нимрихиль тоже оделся и они, в последний раз наполнив котелок, напились воды из колодца, нумэнорцы положили на место каменную крышку, и все трое отправились дальше на запад при свете яркой луны.

Сначала шли быстро, чтобы согреться, потом, когда Амети выбился из сил, устроили привал, доев лаваш и выпив по глотку воды. После этого они шли без отдыха до самого рассвета. Когда над горизонтом показался краешек солнечного диска, Нимрихиль снова остановился:

— О! А вот это уже стоянка возле дороги.

Амети потянул носом: в холодном утреннем воздухе чувствовался слабый запах костра.

— Тогда не лечь ли нам спать, чтобы присоединиться к этим людям, если они двигаются на север? — предложил Арундэль.

Амети проснулся, когда Солнце уже поднялось высоко. Его разбудили голоса Арундэля и Нимрихиля, они говорили на языке Морского народа. Амети сел и зевнул. Все трое легли спать в закутке между камней, сейчас нумэнорцы спустились ниже по склону: Арундэль сидел на камне, а Нимрихиль ходил перед ним туда-сюда и, судя по интонации, уговаривал друга. Наконец Арундэль кивнул, и Нимрихиль, разорвав на три части пояс злополучного жреца Змеи, принялся обматывать обрывками сначала кисти рук, а потом голову Арундэля, наглухо закрывая лицо. Амети задумчиво наблюдал за всем этим, даже не пытаясь вникнуть в смысл происходящего.

Закончив, Нимрихиль отошел в сторону полюбоваться работой и увидел, что Амети проснулся:

— Доброе утро, облаченный в некогда красное! Погляди-ка свежим взглядом: похож теперь наш долговязый друг на прокаженного или нет? — при слове «долговязый» Нимрихиль увернулся от тычка в ребра.

Амети как мог незаметно подобрал челюсть: и как же он сам не догадался? Наверное, темная краска у Нимрихиля кончилась… Зрелище было, однако, устрашающее.

— Сойдет, — важно сказал жрец, прищурясь.

— Тогда допивай воду, которую мы тебе оставили, и пойдем за караваном: надо попробовать присоединиться к ним, чтобы не иметь проблем по дороге.

Этот план удался блестяще: спустившись на дорогу и догнав караван — вереницу медлительных верблюдов, чью упряжь украшали разноцветные шерстяные кисточки, Нимрихиль-Моран поведал грустную историю о том, как его батюшку ограбили и убили пустынные разбойники, а брат заболел проказой, онемел и стал негоден ни к какой работе — «а прежде был силен, хоть в Черную Стражу отдавай!». Суровые караванщики пролили слезу, а Амети так успешно подлизывался к их старшему, что им не просто простили прокаженного, но и оставили ночевать и накормили ужином. Правда, за сухим навозом — топливом для костра — погнали Амети.

На следующий день они уже были своими. Амети и Нимрихиль шли рядом с караванщиками: Моран целый день рассказал погонщикам всякие истории. Один верблюд оплевал Амети, жрец с досады обозвал верблюда «горбатой улумпой», после чего Нимрихиль просто рухнул на обочину и долго лежал в пыли, пока не отсмеялся. Причину смеха нумэнорец объяснить отказался. Арундэль, по-прежнему закутанный в тряпки, шел в хвосте каравана: «онеметь» ему пришлось из-за характерного акцента, с которым он говорил на языке Юга.

Караван благополучно миновал поворот к столице, возле которого стоял отряд Черной Стражи, проверяя все повозки и караваны, идущие из города: из уст в уста люди передавали, что злой до смерти Король ищет соглядатаев из Морского Народа.

— А мне кажется, дело в чем-то другом, — рассуждал вечером во время ужина хозяин каравана, — ведь всем известно, что люди Морского Народы ростом с добрую пальму, значит, их в любой толпе видно.

— Истинно говоришь, — поддакивал Моран, запуская зубы в раскаленный лаваш. — Мудрец, он в корень зрит.

— Морской народ, — продолжал хозяин, — это ерунда. Вот рухи… Слышали историю? Неподалеку от того места, где вы к нам присоединились, рухи съели целое стойбище: женщин, детей… Мужчины вечером приехали, а там только косточки лежат. Говорят, все забрали.

— И как, ничего не оставили? — прищурясь, спросил Моран.

— Что тебе рухи оставят?

— Ну, мало ли, — ответил Нимрихиль и подмигнул Амети, который сидел от страха как неживой, обеими руками вцепившись в наплечную суму, позаимствованную у бедуинов.

В дороге прошло почти целых две недели: изредка по дороге, неторопливо вьющейся между невысокими горами, отшвыривая на обочины прохожих, стремглав пролетал туда или обратно отряд Черной Стражи, поднимая за собой тучу песка, но в остальном все было спокойно. Слухов ходило много, но все они были настолько дикими и жуткими, что правды в них искать не стоило.

Однако по мере приближения к границе с Ближним Харадом прошел тревожный слух о пограничной заставе и пограничных дозорах: случайный вечерний собеседник — пожилой контрабандист — с возмущением рассказывал о том, что перекрыты старые проверенные временем тропы и что солдатам даже велено даже стрелять голубей, чтобы прекратить всякое сообщение с заграницей.

Будучи спрошен, Нимрихиль легко пожал плечами, обозвав все это пустой болтовней, но Амети понял, что тот все-таки несколько обеспокоен.

Когда еще через пару-тройку дней в последних лучах заката караван поднялся на невысокий перевал, они увидели внизу целое море алых светляков: долину со множеством костров.

— Пожалуй, что прав был бродяга, — вполголоса сказал Амети Нимрихилю, когда они отошли в сторону от людей. — Эта долина называется Замковой, потому что на том конце она сильно сужается, и пройти можно только по дороге — мы проезжали здесь, когда ехали посольством. Источник же дает мало воды, и столько людей не стало бы останавливаться здесь на ночлег по доброй воле. Должно быть, там и в самом деле стоит стража.

Следопыт выслушал жреца с каменным лицом, а потом ушел в конец каравана, должно быть, посоветоваться с Арундэлем.

Тем временем караван спустился в долину и, после долгих препирательств с людьми, которые уже заняли все удобные для стоянки места, разместился почти на самом склоне.

Пока ставили лагерь, разводили огонь, пока Альвион принес бурдюк воды, отстояв длиннейшую очередь у источника, настала ночь.

Сходив за водой, Альвион, поманив Амети пальцем, повел его в сторону ближайшего костра:

— Пока готовят ужин, попробуем что-нибудь разузнать.

Подойдя к соседней стоянке, следопыт громко обратился к сидевшим у костра людям:

— Доброго вечера и доброй дороги поутру! Нельзя ли у вас узнать, что тут такое стряслось. Ведь прежде здесь никогда столько народу не стояло..?

— Да вот, — отвечал один из сидевших у костра, — когда известно кому заблажит, еще и не такое будет, — и он плюнул в костер.

Амети и следопыт подошли поближе и тоже сели к огню.

— Король заставу поставил, — сказал другой. — Всех проверяют, в вещах роются. Говорят, соглядатаев ищут, но вот что я вам скажу: это все из-за золота, которое Дхарин запретил вывозить.

Обитатели стоянки обменялись еще несколькими замечаниями, суть которых сводилась к тому, что все не так просто и вообще неспроста. Альвион терпеливо спросил:

— А что за застава? Что они говорят?

— То и говорят: что ищут двух людей Морского Народа — одного рыжего, другого обыкновенного — и южанина. За чужаков обещают по пятьсот золотых.

Если бы Амети не сидел, а стоял, он бы упал. Голова у него закружилась.

— Сколько-сколько? — спросил он слабым голосом, не веря своим ушам.

— По пятьсот за голову. Новыми.

Не давая Амети времени задуматься об открывающихся перспективах, Альвион спросил:

— А за южанина?

— За какого? А, за того, который с ними… Сотню, что ли.

Амети помрачнел и насупился.

— Стоит в заставе Черная Стража, и главным у них — не человек, а просто рух какой-то, — и говоривший снова плюнул в костер.

При словах «Черная Стража» Амети и Нимрихиль насторожились.

— Рух, говоришь? Что ж он такого-то делает?

Его собеседник с досадой дернул за хвост свой шэл — платок, которым странники покрывают голову от жары:

— И чего только не делает! Насквозь весь товар видит, ничего от него не спрятать! И людей. Сколько золота в кошельке, на глаз сочтет. Тут был купец, ковры вез. Этот — как его там — Тенах, Дэнна? — говорит ему: «Раскатывай, посмотрим, что у тебя в коврах». Тот давай ерепениться: он до Дхарина дойдет, у него в Золотом Дворце все куплено и взвешено. Тенах этот взял и рубанул по свернутому ковру. А оттуда откуда ни возьмись золото — так и хлынуло рекой. Ну, повязали бедолагу…

— Точно, чародей, — добавил другой. — Наши соседи — они уже тут давно сидят — сговорились промежду собой поднести ему подарок. Добыли ему борзого щенка редкой породы: тащи его за хвост хоть сто шагов — не огрызнется, а на сто первом голову откусит. Не взял. Должно быть, мало. Привели девушку, сняли покров — глаз не оторвать. Тоже не взял. Достали ему жеребца — вороной, нрав огненный, королю не зазорно сесть. А Деннах им отвечает: «Пошли вон, а если еще раз появитесь, велю высечь». На белого слона им денег не хватило… Не, люди такие не бывают. Только посмотрит человеку в глаза, аж нутро продирает.

Нимрихиль поднял голову и посмотрел на говорившего.

— Что еще о нем известно? — спросил он странным голосом, от которого по спине Амети побежали мурашки.

— Еще рассказывают, что он королевский сын. Не от жены, конечно, а от наложницы. Уж больно себя высоко держит — точно князь. Собой, однако, хорош, песий сын…

Альвион поднялся на ноги:

— Ну, спасибо вам за новости, добрые люди. Пойдем-ка мы восвояси.

Их собеседники вяло пожелали им спокойного ночлега и мрачно уставились в костер. По всему было видно, что их тоже не радует завтрашняя встреча с остроглазым Деннахом.

Пока они шли обратно к своему костру и ели ужин, следопыт угрюмо молчал, что было на него непохоже. После ужина Амети понес Арундэлю заначенную миску похлебки и кусок лепешки — нумэнорцу, естественно, приходилось питаться в стороне от людей. Альвион, шедший следом, прихватил из костра пылающую головню и, бросив ее рядом с Арундэлем, положил сверху куст сухой верблюжьей колючки, которая занялась фиолетовым потрескивающим пламенем.

Некоторое время они все трое сидели молча: Арундэль ужинал, размотав с лица тряпку, Амети, вытянув гудящие после дневного перехода ноги, наслаждался отдыхом. Альвион молча смотрел в огонь. Потом неожиданно с чувством произнес:

— Не нравится мне этот Дэнна!

В ответ на вопросительный взгляд Арундэля Нимрихиль рассказал все, что они с Амети узнали от соседей.

Арундэль вдумчиво слушал, откусывая лепешку и запивая ее водой из фляги.

— Одно могу сказать вам совершенно точно, — заговорил он, когда Нимрихиль закончил, — «тэннах» или, на южном диалекте языка харадрим, «дэнна» — это не имя, это название должности. Как переводится, не знаю, но означает «Защитник Юга». В наших терминах, Капитан Юга. Это довольно древнее слово.

— Точно! — выпалил Амети. — И как я сам не вспомнил!

— Ничего удивительного в этом нет, — заверил его Арундэль. — Последний из носивших этот титул умер еще до твоего рождения, Амети. Это произошло около 2140 года по нашему летоисчислению, почти сорок лет назад. Взойдя на престол своих предков ваш, э-э-э, Сын Зари никому его не присваивал, — тут он прервался и взглянул на Альвиона:

— Челюсть подбери, пожалуйста.

И продолжил свой рассказ:

— Но меня удивляет, что при его-то подозрительном отношении ко всем своим военачальникам Дхарин снова даровал этот титул, дающий такие полномочия… Кстати, кому? По правде говоря, я не верю в то, что этот человек может быть сыном короля.

— Почему же? — удивился Альвион.

Арундэль внимательно посмотрел на своего товарища:

— Впрочем, ты прав, а я ошибся: ведь этому вашему тэннаху, скорее всего, больше двадцати пяти лет…

Альвион раздраженно повел плечом:

— Я совершенно не возьму в толк, на что ты намекаешь. Мне все равно, чей он сын, меня беспокоит только одно: причина столь удивительной проницательности и догадливости.

— Думаешь, еще один «рыболовный крючок»?

Это предположение заставило Альвиона подпрыгнуть, как будто в него ткнули этим самым крючком. Он вскочил на ноги и обежал вокруг костра:

— Нет, не может быть, нет! — воскликнул он, словно заклиная.

Потом остановился и сквозь зубы произнес, сильно побледнев:

— А ведь правда…

Арундэль поднял голову, и они с Альвионом долго молча смотрели друг на друга. Амети поежился: по его загривку побежали холодные мурашки.

— Это черный маг, как у нас в Храме? — выдавил из себя жрец самое страшное, что пришло ему в голову.

— Возможно, нечто еще более скверное, — холодно ответил ему Арундэль.

Альвион встряхнулся и снова опустился на землю рядом с Арундэлем:

— Гадать бессмысленно. Идти напрямик опасно. Обходить по горам… — он покачал головой, вытянув к костру ноги в дырявых опорках.

— Что же нам делать? — жалобно спросил Амети.

— Не бойся, уважаемый, — откликнулся Нимрихиль. — Давайте сделаем вот что…

На заре, когда караванщики еще спали, Нимрихиль разбудил двух своих спутников. Они тихо встали, собрали свои вещи, стараясь не шуметь, и по тропинке поднялись вверх по склону. Перебравшись через скалистый гребень, они оказались на краю горной страны, вершины которой уже розовели в свете восхода. Они нашли себе место, откуда хорошо было видно раскинувшуюся под ними Замковую долину.

— Теперь можно спать дальше, — сказал Нимрихиль, зевнув. — Не думаю, что раньше полудня наши приятели пройдут через заставу, а до той поры нам не стоит совать в долину носа.

Они пронежились в тени камней почти до полудня, а потом спустились обратно в долину. С юга подошли новые караваны и путешественники, в воздухе висели пыль и ругань. Когда они дошли до того места на склоне, где жгли вчера костер, Нимрихиль сказал своим спутникам:

— Ну что ж, мне пора идти. Пожелайте мне удачи.

— Счастливо тебе, — пискнул Амети, а Арундэль обнял друга и непонятно сказал ему «Valto lin, Airenaro[2]».

Нимрихиль кивнул им обоим и отправился на севере, к заставе. Амети с замиранием сердца смотрел ему вслед.

Совсем скоро, часа через три, Альвион вернулся живой, невредимый и крайне довольный собой и миром, что-то весело напевая себе под нос. Он отказался отвечать на вопросы, вместо этого отправив Амети за топливом: «Сегодня вечером нам понадобится приличный костер». Потом снова куда-то ушел, на прощание помахав рукой Арундэлю и недоумевающему Амети.

Вернулся Альвион, когда край Солнца коснулся вершин западных гор. В руках он нес изрядных размеров мех, на плече висела сума, полная до краев. Изумление Амети возросло до крайности, когда из сумы появились свежий хлеб, мясо и большая дыня. Мех благоухал вином.

— Где ты это взял? — спросил жрец.

— Купил. А что такое?

Тут вмешался Арундэль:

— У тебя же кончилась серебряная мелочь.

— Я разменял золотой.

Амети и Арундэль переглянулись:

— Ты уверен, что с твоей стороны было благоразумно разменивать золотую монету? — спросил Арундэль.

— Угу, — ответил Нимрихиль, откусывая хлеб. — Ах, да, чуть не забыл: Амети, я тут видел людей с этим, как его… Забыл. Ну, в общем с вашей местной лютней. Поди попроси у них инструмент на вечер, пока я буду жарить мясо. Можешь даже дать им денег.

И Нимрихиль всыпал в руку Амети горсть серебра.

— А зачем тебе?

Арундэль вздохнул:

— Слушайся его, Амети. Когда он в таком состоянии, вопросы задавать бесполезно.

Естественно, Амети удалось выпросить инструмент на вечер безо всяких денег: серебро отправилось в его собственный кошелек. Когда он вернулся к костру, оттуда уже соблазнительно пахло. Альвион забрал у Амети «лютню» и вручил ему истекающий соком кусок мяса, завернутый в лепешку:

— Мы уже поели, теперь твоя очередь.

Пока Амети ужинал, Альвион, ворча на южан, у которых даже струнные лады не такие, как у нормальных людей, перестраивал «лютню», чей корпус с выпуклой спинкой плавно расширялся книзу, а три отверстия в медово-желтой деке были забраны ажурными деревянными розетками.

Наконец, он сел поудобнее и провел рукой по струнам. Амети перестал жевать и навострил уши: лютня и в самом деле звучала иначе, чем он привык слышать с детства. Пальцы Альвиона запорхали по ладам и струнам; полилась странная, чужая, но красивая и нежная мелодия, похожая на голос ручейка. Неожиданно Альвион оборвал игру:

— Да, звучит немного непривычно, но это не страшно…

Он еще немного поколдовал с колками, потом сел поудобнее и сказал:

— Готовы ли вы внимать мне? Заранее прошу прощения за голос и все остальное, однако смею вас заверить, что это единственный путь к исполнению наших планов…

— Тебе не за что извиняться, — ответил Арундэль. — Начинай.

Нимрихиль прикоснулся к струнам и, склонив голову к плечу, запел по-харадски:

Голос у него оказался хотя и громкий, но довольно приятный. Когда песня закончилась, Амети изумленно спросил:

— Я никогда не слышал этой песни. Откуда ты ее знаешь?

— Ее сочинил один мой друг, — ответил Альвион и снова заиграл. На сей раз это была известная песня про потерянного верблюда. Потом — про «игристое вино». После нее Альвион прервался и, сказав «Ах да, как же я мог забыть!», отпил вина, налитого в чашу. Потом снова заиграл — уже не песню, а просто мелодию. Амети слушал как завороженный: временами слух его улавливал знакомые с детства мотивы, переплетенные с музыкой, которой жрец не знал названия. Больше всего она походила на тот напиток, который Нимрихиль хранил в серебряной фляжке.

Следопыт играл довольно долго. Потом, снова пригубив вина, запел боевую песню. Амети насторожился — песня была на языке юга, но в ней неуловимо звенело чеканное серебро языка Морского Народа:

Я из племени сильных, из ветви с горячею кровью…

И неожиданно из темноты Альвиону ответил чей-то голос:

И звезда моя блещет, на стражу придя к изголовью.

Альвион поспешно отложил инструмент и вскочил на ноги:

— Ну наконец-то! Я уже все пальцы стер о струны! — и следопыт раскрыл объятия навстречу пришельцу. — Привет, Кузнец!

— Suilad, Haldar! — поздоровался, поднявшись на ноги, Арундэль.

— Да ты совсем не удивился! — воскликнул с улыбкой следопыт, обращаясь к Арундэлю.

— Я догадался, когда ты запел «Прохладу уст», — ответил Арундэль Нимрихилю и тоже обнял пришельца. — Здравствуй. Страшно рад видеть тебя живым и здоровым.

— А уж я-то как рад видеть вас в целости и сохранности! — ответил пришелец, в свою очередь обнимая нумэнорцев. — Здравствуйте, братья!

Амети изумленно глазел на ночного гостя: сверху на нем была серая джубба, между полами которой, однако, проглядывало роскошное, красное с золотой вышивкой, одеяние. Пришелец опустил свой черно-белый шэл на плечи, и в свете костра Амети ясно разглядел точеные черты его смуглого темноглазого лица. Пришелец был ростом с Альвиона, ниже Арундэля.

Амети никак не мог понять, почему гордые нумэнорцы рады этому южанину как родному брату. Но когда все трое сели к огню, заговорив на языке Морского Народа, жреца вдруг осенило: третий тоже был нумэнорец, тот самый, которого так долго и безуспешно разыскивал Дхарин, рубя головы направо и налево, умбарский резидент в Дальнем Хараде, колдун из Морского Народа.

Пока пораженный Амети приходил в себя, про него вспомнил следопыт:

— А это наш третий, — обратился он к гостю на языке харадрим, — который сто монет за голову, жрец Храма Скарабея. Его зовут Амети. Без него бы ничего не вышло.

Гость вежливо склонил голову:

— Да осенит тебя благодать Златого! Спаситель моих друзей — мой друг, а благодарность моя да не сякнет, как вино благородной лозы.

Амети зарделся, как девица:

— Радость встречи для твоего ничтожного слуги — как восход Солнца.

Только гость собрался продолжить обмен любезностями, как вмешался Нимрихиль:

— Слушай, Амети, не отнесешь ли ты лютню хозяевам? Посиди там и развлекись с народом, а мы пока побеседуем.

Амети безропотно встал, взял лютню и отправился к костру, мерцавшему в отдалении ниже по склону. Халдар изумленно смотрел ему вслед:

— Поразительно! Ты и в самом деле настолько доверяешь ему?

Альвион пожал плечами, разливая из бурдюка вино по простым глиняным чашам:

— Так получилось. Амети не раз мог предать нас с величайшей выгодой для себя. И не сделал этого. Я думаю, мы можем доверять ему.

— Я понимаю. Как я только не ломал голову, пытаясь понять, чего может быть общего между вами и жрецом Скарабея… Где ты его взял, рыжий? Или нет, расскажите мне все с самого начала. За каким рухом Арундэля понесло в Харад?

— Я ехал на встречу с твоим связным.

Халдар нахмурился:

— Но я никого не посылал, это было слишком опасно.

Арундэль кивнул:

— Понятно. Значит, это была ловушка. Я подозревал, но мы очень беспокоились за тебя, а мальчик-посланец не лгал… Должно быть, его обманули. Теперь Дхарин точно знает, что где-то у него сидит человек из Умбара.

Халдар поморщился, отпивая вино:

— Он уже давно знает. Сам мне говорил, как раз тогда, когда тебя поймали.

Альвион присвистнул:

— Ах, ну да, ты же у нас теперь Дэнна, Защитник Юга! Чуть ли не второй человек после короля… Как тебя угораздило очутиться в фаворе у этой кровавой собаки?

Халдар снова поморщился:

— Не обижай собак сравнением с этим…. с этим нечеловеком. Пересажав свой предыдущий диван, он решил, что ему нужны верные и преданные люди. Сначала он назначил меня Защитником Юга, потом таскал в подземелья, чтобы я присутствовал при пытках.

Халдар с силой сжал виски, лицо его заострилось и потемнело:

— Каждый раз боялся увидеть там Арундэля, но не могу сказать, что смотреть, как пытают какого-нибудь несчастного взяточника, было легче.

— Эгнор сказал, что ты можешь вернуться, — негромко произнес Арундэль.

Халдар молча поднял на него глаза.

— Кажется, уже и до него дошло, что собой представляет наша снулая золотая рыбка, — проворчал Альвион.

Все трое помолчали. Альвион подкинул в костер еще куст верблюжьей колючки:

— Все могу понять, одного не понимаю: почему Арундэля увезли в Храм Скарабея.

— Я тоже не знаю, — ответил Халдар. — Но самое замечательное, что этого не знает и сам Дхарин.

Видя недоумение Альвиона и Арундэля, Халдар продолжал:

— Как я потом узнал, Дхарин отдал приказ доставить пленных — он рассчитывал на вас обоих — в Золотой Дворец. Но лейтенант вернулся с большим опозданием и рукой на перевязи и доложил, что капитан и пол-отряда полегли на месте, а пленника отвезли в Храм, потому что храмовой стражи осталось больше. Потом я узнал про колдуна из Храма, и все запуталось еще больше: создавалось впечатление, что Храм действует как подставное лицо, но кому это было на руку, я и сейчас понять не могу. Король рвал и метал, слал письма в Храм, а их возвращали нераспечатанными. Я весь извелся, пытаясь добраться до Арундэля раньше Дхарина. Но единственное, что мне удалось сделать, это довести его до такого состояния, что он отправил к Храму свою гвардию. Я был уверен: обиженные жрецы ни за что не пойдут на уступки.

— А, так это нам с Амети по твоей милости пришлось пробираться в Храм через лабиринт… — проворчал Альвион.

— Ты и в самом деле был в Храме? — вскинул глаза Халдар. — Все твердили про двух нумэнорцев, но я никак не мог понять, как ты попал туда. Неужели и правда под видом раба?

Альвион молча задрал остаток рукава и показал Халдару клеймо в виде скарабея.

— Ну и зачем ты это сделал? — горестно вопросил его Халдар — Никто бы не увидел под рукавом…

Альвион повел плечами:

— Так было надо.

Халдар махнул рукой:

— Что же с тобой делать… Как бы то ни было, в одно прекрасное утро пару недель назад наш Сын Зари получает письмо: пленник бежал из Храма. Как всегда, в дикой ярости рассылает по всем южным землям приказ ловить беглеца. Однако где-то после полудня из Храма приходит еще одно письмо: оба — беглец и лазутчик — в Храме. Приезжайте, государь, и забирайте. Если найдете.

Халдар помолчал, поставил на землю пустую чашу:

— Я напросился с ним. Не знаю, что я смог бы сделать, если бы он добрался до вас. Я не уверен, что Арундэль победит его на равном оружии, а бить в спину я не стану даже Кхамула.

Когда мы приехали в Храм Скарабея, Дом Высокого больше походил на курятник. Тогда я увидел чернокнижника. Он и в самом деле ослепил тебя, Арундэль?

Тот кивнул в ответ.

— Понятно. Значит, он не лгал, хотя поведал чрезвычайно запутанную историю о том, как пару часов назад нумэнорцы были в Храме, а полчаса назад их уже там не было. И, дескать, все это он открыл при помощи магии. Я решил, что это какие-то храмовые интриги, и не поверил ни единому его слову. Он бормотал что-то про обоз, про раба со жрецом… И вы бы видели, что с ним стало, когда Дхарин посмотрел ему в глаза. Он ползал у короля в ногах как шакал перед львом. Только тогда я убедился, что он настоящий черный маг: он чувствовал Силу.

А меня Дхарин взял с собой в Храм. Его привели к той темнице, где приковали Арундэля, и что вы думаете? Он пошел к той стене, в которой была дыра, оттуда наверх и через потайные лестницы вышел в кладовую. Только тут я поверил, что вы действительно были здесь: там пахло травами. Он остановился на пороге как вкопанный и не пошел дальше. Повернулся к нам и сказал: «Чернокнижник прав. Они бежали». И тут появился офицер, которого Дхарин послал следить за допросом рабов. Выяснилось, что чернокнижник не солгал. И король отправил вслед за обозом, в Храм Змеи, Савара.

— Савар — это который со шрамом? — спросил Альвион.

— Да. Я не знал, что думать: в какой-то момент мне показалось, будто жрецы устроили заговор против короля, чтобы заманить его в Храм и убить. Но я ошибся. От него исходила такая сила, что они были как трава под ветром: гнулись, куда дует. Дхарин остался в Храме, прошел в святилище. Видели бы вы эту мерзкую тварь, которой они поклоняются! Огромная летучая мышь. Жирная, как откормленный теленок.

Альвиона передернуло:

— Боюсь, я знаю, чем ее откормили.

Халдар сочувственно положил руку ему на плечо:

— Я догадывался. Но я не хотел, чтобы ты узнал об этом. И потому молчал.

Арундэль налил всем еще вина.

— Еще у них в святилище была такая… даже не знаю, как объяснить. Каменная плита с отпечатком ладони. Ладонь больше человеческой. Там было страшнее всего. Дхарин подошел к ней и спокойно вложил свою руку в этот оттиск чужой ладони. И что-то случилось… Кто-то охнул, а я увидел…

Халдар повел рукой:

— На мгновение что-то вспыхнуло у него на груди. И я понял, что сейчас мне будет очень плохо. Потому что я увидел нечто запретное.

В огне громко треснула ветка, и все трое вздрогнули от неожиданности.

— А что было после? — спросил, наконец, Арундэль.

— Он велел забрать из Храма и Плиту, и Мышь к себе во дворец. Жрецы так унижались перед ним, что Мышь он им, так и быть, оставил. Когда мы уже собирались уезжать, прискакал посыльный из Храма Змеи, от Савара: лазутчики исчезли сверхъестественным образом. Я окончательно уверился, что жрецы обманывают Дхарина. Но запудрить мозги Савару, тупому, как бойцовый пес, начисто лишенному фантазии… Вообразите же мое удивление, когда я слышу, как этот хладнокровный палач, весь дрожа, рассказывает, что пленники пропали из наглухо запертого святилища, в которое их тоже заманили каким-то сверхъестественным способом! Оказывается, чудес не бывает слишком мало, их бывает только слишком много. Я надеюсь, вы расскажете мне про загадочного волка и про не менее загадочных змей?

Альвион кивнул, обхватив себя руками, словно от холода, и Халдар продолжал:

— Дхарин вошел в святилище один. Я видел сквозь дверь: пустая комната с алтарем. Он пробыл там четверть часа и вышел с лицом, серым как камень. Подозвал Савара и увел его в святилище. Потом снова вышел. Один, вытирая кровь с клинка. Он убил Савара ударом в горло на алтаре. Не знаю, зачем и почему.

Халдар снова потер виски, словно его мучила головная боль:

— После этого началась Железная Преисподня. Он сошел с ума. Я вам передать не могу, что было потом. Кровь с лобного место растекалась по всему городу. Демон, нелюдь, он как с цепи сорвался. Бешеная собака. Спускался по ночам в темницы и собственноручно пытал, устраивал какие-то жуткие обряды. Через несколько дней этого кошмара он вызвал меня к себе. «Я должен уехать. В тайне, один. Устрой все необходимое для этого». Я был так рад, что весь это ужас, наконец, кончится, что даже не спросил — куда, зачем. Сделал все, как он велел, а потом отправился по его приказу на север, ловить вас. Он доехал с нашим отрядом до развилки, откуда мы повернули на северо-запад, а он — на северо-восток. Вот все, что я знаю.

— Халдар, — серьезно сказал ему Арундэль, — возвращайся с нами в Умбар. Тебе нельзя здесь больше оставаться. Просто чудо, что он до сих пор не увидел тебя насквозь.

— Черные маги тоже люди, — невесело усмехнулся Халдар. — Он видит во мне только то, что хочет видеть. И чувствует, что я никогда не предам его. Делится со мной своими секретами.

Альвион и Арундэль вскинул ни него глаза:

— Нет, другое… Все остальное. Жалкая и мерзкая тварь. Если бы я мог придушить его, пока он спит! Никому не доверяет, кроме меня, и я не могу предать его… Он видит во мне верного пса: вот, герб даровал… — и Халдар похлопал себя по груди: на его рубахе было вышито изображение большой рыжей собаки, очень похожей на медведя. Язык у пса был синий.

— Тогда тем более тебе надо вернуться. Не верность же этому руху держит тебя здесь!

Халдар через силу засмеялся:

— Конечно, нет! Это очень трудно объяснить. В прошлом году случился бунт в одной из провинций. Он хотел вырезать всех жителей области. Я уломал его отменить уже объявленный приказ. Не помню, когда в последний раз мне приходилось говорить столько неправды… Когда я ехал по дорогам, люди осыпали меня цветами и целовали полы одежды, а женщины подносили детей, чтобы я благословил их.

Он чуть улыбнулся:

— В некотором роде это вскружило мне голову. А теперь этот дурацкий титул… Я и в самом деле почувствовал, что у меня есть долг перед этими людьми. Они видят во мне свою защиту от тирана. Я не могу предать их. Не хочу возвращаться Домой, думая о реках крови, которые прольются, когда я уйду. Законный правитель этой страны назвал меня Защитником Юга. И я буду защищать Юг. От него самого. Как только смогу.

Халдар замолчал. Альвион положил ему руку на плечо, хотел что-то сказать, но передумал. Халдар встрепенулся:

— Боюсь, мне надо возвращаться: как бы мои архаровцы не хватились.

— Давайте решим, как нам пройти через твою заставу, — сказал Арундэль.

— В этом нет ничего сложного, — отозвался Халдар. Он достал из-за пазухи золотую цепочку с прямоугольным золотым медальоном. На медальоне был выгравирован меч, рядом с которым извивалась змея.

— Это моя пайцза — знак личного посланца короля. Покажете мне ее завтра при всех, а потом незаметно отдадите. Держи, рыжий, — и Халдар вложил медальон в руку Альвиона.

От костра внизу донесся особенно дружный взрыв хохота. Альвион привстал:

— Что там происходит?

Арундэль улыбнулся:

— Кажется, я догадываюсь, что именно. Пойдемте.

Они встали, Халдар закрыл лицо краем шэла, а Арундэль — своей тряпкой. Потом все трое спустились к соседнему костру, остановившись шагах в десяти за спиной сидевшего у огня Амети.

— …оба они приуныли, а хитрый жрец говорит им: «Нет нужды отчаиваться, полезайте в сундуки, и я отвезу вас в Храм Змеи так, что ни одна мышь не заметит». Сказано — сделано. Однако по дороге встретился им королевский офицер… — услышали нумэнорцы голос жреца.

Альвион зашипел как масло на раскаленной сковороде:

— Он что, с ума сошел!? — и рванулся вперед. Арундэль удержал друга за рукав:

— Легче, легче. Амети каждый вечер рассказывает эту историю, пока ты где-то бродишь. Ничего страшного пока не случилось.

— Давайте послушаем, — сказал им Халдар и уселся на землю. Альвион недовольно плюхнулся рядом. Амети продолжал:

— …и вот, открывает жрец сундук, а они оба ни живые, ни мертвые от испуга…

— Что он себе позволяет! — фыркнул Альвион и кинул в Амети камешком.

Жрец, не поворачиваясь, почесал спину. История продолжалась своим чередом: вслед за глупым офицером являлся глупый король. Судя по всему, Амети подмигивал, когда речь заходила о короле, и все собравшиеся покатывались со смеху, прекрасно понимая, о ком идет речь. Халдар дослушал до истории о том, как кочевники сами отдали хитрому жрецу все свое имущество, и поднялся на ноги:

— Так. Самое интересное я услышал. Но мне пора, к сожалению.

Альвион и Арундэль проводили его почти до самой заставы.

— Передавайте привет вашему Амети. И поблагодарите его от моего имени за рассказ, — сказал Халдар.

Альвион фыркнул:

— Я надеюсь, ты не забыл поделить подвиги хитрого жреца на десять?

— Не забыл. И не забыл приписать их тому, кто их совершил, — и Халдар хлопнул следопыта по плечу. — А лорду Эгнору и Наместнику передайте, что я остаюсь.

Альвион замялся. Халдар пристально на него посмотрел и погрозил пальцем:

— Ты что, опять?! Ну, не миновать тебе не только пряника, но и кнута, как тут говорят!

— Что нам передать Домой и в Виньялондэ? — спросил его Арундэль.

Халдар поднял голову и посмотрел на небо за западным краем долины:

— Передайте, что я вернусь, когда смогу. До встречи, друзья.

Они обнялись на прощание, и Халдар зашагал к белеющим в темноте палаткам Черной Стражи. Альвион и Арундэль долго смотрели ему вслед.

— Вот и конец харадским приключениям, — сказал Альвион задумчиво. — До Умбара все пойдет гладко.

— Я бы не хвастался уловом, не выйдя в море, — ответил Арундэль.

Альвион посмотрел на него и улыбнулся:

— Не думаю, что Кхамул отправился на север охотиться за нами. Ладно, пойдем заберем Амети, пока он и в самом деле не сболтнул лишнего.

В рощице чахлых тамарисков и степных дубков горел костер. Хозяин шел впереди. Войдя в рощу, он нарочно наступал на сухие ветки, цеплялся плащом за колючки, однажды оступился и негромко выругался по-харадски.

До костра оставалось шагов тридцать, когда их окликнули:

— Эй, кто идет!

Хозяин остановился:

— Не позволят ли благородные путники провести время у их костра? Не всем любезно шумное общество возчиков…

— Что ж, подходите, если не боитесь, — и от костра донеслись смех и тонкое подхихикивание.

Выйдя к костру, хозяин снова остановился и произнес:

— Что может грозить мирным путникам у самой границы великого Умбара, земли покоя и достатка, где правит великий Народ Моря? Привет вам, добрые странники!

Однако сидевшие у костра напоминали, скорее, грабителей с большой дороги, нежели «добрых странников». В особенности тот, кто их окликал — здоровенный детина в до невозможности драном халате, сквозь дыры которого светились исчерченные шрамами ребра, в опорках, от которых остались одни подошвы, привязанные к ступням и лодыжкам. Внешность его также не внушала доверия: голову покрывала недлинная щетина, которая не скрывала шрамы на виске, придававшие ему совершенно разбойничий вид. Лицо его украшали яростные светлые глаза и несколько подживших ссадин и царапин. Он стоял уперев руки в бока и не выказывая совершенно никакого опасения при виде пришельцев, хотя ни на поясе, ни в руках у него не было оружия.

Второй, укутанный в нечто, бывшее когда-то, скорее всего, черным плащом, сидел опершись о дерево и вытянув к костру неправдоподобно длинные ноги в черных сапогах некогда дорогой замши. Он поднял голову, откинув за широкие плечи длинные черные волосы, завязанные в хвост, и рука Пса словно сама по себе стиснула рукоять ятагана: на мгновение ему почудилось, что перед ним сам Лорд Рингор, Наместник Умбара. Почти такие же до жестокости твердые и холодные черты, строгий взгляд серых глаз, аура могущества и власти. Но несколько царапин на бледном худом лице подчеркивали молодость нумэнорца, а исходившая от него сила как будто бы не нуждалась во внешних проявлениях, скрываясь в нерушимом спокойствии взгляда, как форель на дне прозрачного, но глубокого родника. Псу вдруг вспомнились полузабытые слова о Морском Народе — «они опасны, как сама смерть». Он больше не боялся смерти, но этот человек внушал ему необъяснимый страх.

Третий, тщедушный сутуловатый южанин лет тридцати, подкладывал сучья в костер. Одеждой ему служило жреческое облачение, прежде красное, а ныне всех цветов и оттенков земли, пыли и грязи. При виде пришельцев он беспокойно стрельнул похожими на двух бурых мышей глазами в сторону переметных сум, брошенных у костра, и переместился так, чтобы в случае чего оказаться под защитой своих спутников.

— И вам того же, добрые люди, и вам, — откликнулся Альвион на приветствие первого из пришельцев, с любопытством их обозревая. — С кем честь имеем беседовать?

Перед собой он видел человека, одетого во что-то, напоминающее облачение жрецов Юга — длинную серую хламиду с широкими рукавами, без вышивки или украшений, но сшитую из хорошей тонкой шерсти, опрятную и новую. На поясе недорогого синего шелка висела на цепочке походная чернильница-непроливайка с двумя отделениями — для чернил и для песка, футляр из жесткой буйволиной кожи с золотым тиснением — для перьев. Невысокого даже для южанина роста, хрупкого сложения, с тонкими смуглыми пальцами, испачканными чернилами, незнакомец больше всего походил не то на придворного поэта, не то на средней руки чиновника. Примечательного в нем было лишь его лицо: с первого взгляда любой принял бы его за южанина, но посмотрев еще раз, усомнился бы в этом. Черные волосы и короткая бородка с ярко-белой проседью, спускавшейся от углов рта, смуглая кожа, довольно правильные черты лица, морщины в углах глаз. И совершенно черные даже в свете костра глаза — чуть слишком близко поставленные, чтобы взгляд их можно было назвать приятным: казалось, что в голове незнакомца просто-напросто просверлено две дыры.

На второго, повыше ростом, с головы до голенищ верховых сапог укутанного в черный бурнус, с рукой на рукояти ятагана, Альвион не обратил внимания из принципа.

— Я, — кашлянул незнакомец, — Великий Податель Милостыни.

Громко затрещал огонь: наконец, занялись смолистые ветви, брошенные в костер жрецом. Отражение разгоревшегося пламени заплясало на золотом кольце, украшавшем узкую кисть Великого Подателя.

— Я путешествую с севера вместе с моим слугой, — продолжал он, склонив голову в сторону своего спутника. — У нас в здешних краях дела.

— А! Так не поделитесь ли новостями? Садитесь к костру, — предложил Альвион, усаживаясь на землю рядом с Арундэлем и Амети. — Вина не хотите?

— Нет, спасибо, я не пью вина, — вежливо отвечал Великий Податель, с достоинством опускаясь на аккуратно расправленный подол своего одеяния. Повинуясь взмаху украшенной кольцом руки, телохранитель сел чуть позади него, еще ниже опустив край капюшона.

— Ну, как хотите, воды у нас просто нет. Так что на севере, правда ли, что посольство Юга уже возвратилось восвояси?

— Честно говоря, — отвечал Великий Податель, улыбнувшись краем рта, — я был настолько занят делами моих подопечных, что не вполне представляю себе состояние дел. Мой слуга… — тут он обернулся к своему спутнику:

— Что там с посольством?

Телохранитель, вздрогнув, отвечал низким хриплым голосом, похожим на ворчание побитого пса:

— Я… Король его отозвал, неделю назад.

Жрец перевел дух с видимым облегчением.

— А Лорд Рингор… — спросил Альвион. — Он не в крепости, нет?

Великий Податель пожал плечами. Альвион отхлебнул из фляги дешевого кислого вина и сморщился словно от оскомины. Темноволосый насмешливо посмотрел на него:

— В самом деле, оставил ли ты записку или сбежал, как в прошлый раз?

— Тьма и… Это совсем не повод для дурацких шуток! Если со мной будет как с Халдаром! — вспыхнул Альвион. — А записку я оставлял оба раза, — добавил он, остывая.

Улыбчивый взгляд Великого Подателя на мгновение словно прикипел к лицу Альвиона. Его телохранитель вскинул на Арундэля глаза, в которых полыхнули то ли крайний ужас, то ли отчаянная ненависть собаки, которой показали палку.

— Вы, я вижу, путешествуете от полудня. Что говорят в землях Юга о делах Кхамула Дхарина? — поинтересовался Великий Податель.

— Говорят, что он ку-ку, — подмигнув, вмешался в разговор жрец. — Тогось, черепицу у него сорвало.

Телохранитель за плечом гостя тяжело засопел.

— Да что вы говорите… — вежливо удивился Великий Податель Милостыни. — Не расскажите ли подробнее?

Амети стеснительно посмотрел на своих спутников.

— Да чего уж… Рассказывай, уважаемый… — махнул рукой Альвион. — У тебя это лучше всех получается.

Амети приободрился, выпятил грудь и начал свой рассказ о посрамлении короля Дальнего Харада неким безымянным, но чрезвычайно хитрым жрецом. Эта была длинная история, изобиловавшая старинными харадскими анекдотами и полная специфического южного юмора. Даже Арундэль пару раз улыбнулся, когда речь зашла о том, как жрец в очередной раз посадил короля в лужу. Гость слушал с интересом, кивал головой и даже рассмеялся несколько раз. Амети определенно имел успех.

Дослушав, гость сказал:

— Поистине, этот рассказ достоин быть начертанным кончиком иглы в уголках глаз. Прошу вас — запишите эту историю.

Польщенный Амети покраснел:

— Я, конечно, человек образованный, но писать истории… Я никогда не пробовал.

— А попробуйте. Ничего страшного, — доброжелательно посоветовал гость и обратился ко всем троим: — Что ж, благодарю за новости и прошу позволения покинуть вас — нам пора.

Он поднялся на ноги, отряхивая полы своей одежды.

— Доброй ночи, — дружелюбно сказали Альвион и Амети.

— И вам того же, — отозвался Великий Податель. — Покидаю вас в нелицемерной надежде как-нибудь снова свидеться.

Он поклонился и пошел прочь от костра. Телохранитель последовал за ним.

— Странный тип. Зачем он приходил? — задумчиво спросил Альвион. — Ему что-то было нужно от нас, но ничего плохого он не хотел…

Арундэль, нахмурившись, повернулся к Альвиону:

— Он ни словом не солгал нам… Но лишь потому, что не сказал нам о себе ничего определенного.

— Почему же? Он же сказал, что едет с обозом из Умбара!

— В том-то и дело, что он этого не говорил. Даже имени своего не назвал.

Альвион недоуменно замолчал.

Тут Амети, который некоторое время пялился вслед пришлецам, протер кулаками глаза и обратился к своим спутникам:

— Я, должно быть, на радостях малость перебрал — на пустой-то желудок недолго: мне почудилось, будто у второго, длинного, руки по локоть в золоте.

— Да, Амети, у тебя, видно, как у Дхарина — черепицу сорвало!

Жрец воззрился на Нимрихиля как на пророка:

— Точно, на нем были королевские золотые наручи… До локтя…

Следопыт посмотрел на южанина с жалостью и состраданием, как на убогого.

— Везде тебе, уважаемый, золото чудится… — сказал Альвион и, зевнув, покровительственно похлопал жреца по плечу. — Ложись-ка лучше спать, Амети. А то еще придет волчок, ухватит за бочок…

Арундэль обратил к жрецу серьезное лицо:

— Тебе ничего не грозит, Амети, — сказал он. — Спи спокойно.