"Наваждение" - читать интересную книгу автора (Келлерман Джонатан)

ГЛАВА 8

Мы вышли из сияющего магазина в весьма скромный вечер, и Майло сказал:

— Это место — настоящий Дантов ад. Милый дядечка, верно?

— Но он вовсе не хотел опорочить Тони.

Мы подошли к нашей машине без опознавательных знаков, и мой друг сел за руль.

— Тесная семейка, вот только с исключениями. Какие-нибудь идеи насчет того, что он сказал?

— Его описание Манкузи занимательно. Асоциальный папочка с плохим характером, изолированная семейка… Насильники часто встречаются среди тех, кто сгоняет стадо в кучу, так что у Тони могло быть тяжелое детство.

— Ты думаешь, что у младшенького было достаточно оснований ненавидеть мамашу, причем до такой степени, чтобы ее прирезать?

— Дети, подвергавшиеся насилию, отрицательно относятся к тому родителю, который не помог им. Москоу сказал, что Тони приходил, но Элла никогда его не провожала, так что конфликты могли быть.

— Он не стоил того, чтобы из-за него вставать с кресла. Другое дело — утренняя газета.

— И тут она и нарвалась, — заметил я. — Интересно.

— Старина Тони лелеет свою старую обиду, это не улучшает его характер.

— Пока Элла помогала ему деньгами, — предположил я, — ему удавалось держать свои эмоции под контролем. Потом мамочка завернула кран, и сын воспринял это как еще одно предательство. Пришел ее навестить, умолял, она отказала, он стал спорить, она рассердилась. Если она и в самом деле разгневалась, пригрозила лишить его наследства и оставить все «Армии спасения», у него мог появиться веский мотив.

— Она сказана адвокату, что ей не нужна копия завещания. Возможно, она не хотела, чтобы его увидел Тони.

— Миллион триста за дом, — задумчиво протянул я. — Более чем соблазнительно. Если он играл, у него вполне могли найтись приятели, которые согласились выполнить за него эту работу.

Некоторое время мы ехали молча.

— Эта версия настолько же логична, как и остальные. Хошвелдер записал Тони в игроки на основании одного эпизода, о котором он узнал из вторых рук. И он не любит Тони, так что все, что он говорит, сомнительно.

Проехали еще квартал.

— Неряшливый толстый малый, не декоратор, не флорист, не танцовщик — и голубой? Невозможно.

Я засмеялся:

— Думаешь, его сексуальная ориентация настолько существенна?

— А ты так не думаешь?

— Что ты этим хочешь сказать?

— Просто кое-что еще, чем можно позлить мамочку, — задумчиво протянул Майло. — Родители в этом отношении избирательны…

Вернувшись в участок, он связался с полицейским в гражданской одежде, который наблюдал за Тони Манкузи. Объект покидал квартиру только один раз, чтобы купить буррито и содовую в ларьке на бульваре Сансет, около Хиллберста. Совсем рядом, но Манкузи взял машину, которую использовал в качестве столовой на парковочной стоянке.

— Полицейский Руис также заметил, что объект выбросил мусор из окна машины, хотя мусорный бак находился от него в десяти футах. Похоже, он начал составлять список нарушений, совершаемых Тони. Когда я напомнил парню, что мусорить на частной собственности плохо, но в этом нет ничего противозаконного, он заметно расстроился.

— Старается, — заметил я.

— Двадцать один год, шесть месяцев как окончил академию. Два других такие же зеленые. У меня ощущение, будто я прихожу в дневные ясли. Но они по крайней мере действительно стараются.

— Манкузи куда-нибудь пошел после ленча?

— Прямиком домой, и до сих пор там. Я бы очень хотел иметь основания для проверки его телефонных звонков.

Майло просмотрел записки на столе, отбросил первые четыре, прочитал пятую и сказал:

— Нет конца чудесам. Шон проявил инициативу.

Бинчи, хотя все еще числился в отделе по угону автомобилей, продолжал разыскивать преступления, совершенные в тот период, когда «бентли» не было на месте. Просматривая преступления, связанные с убийствами, грабежами и разбойными нападениями, он ничего не нашел, так же как и Майло, но молодой детектив на этом не остановился и обнаружил исчезновение человека.

Майло позвонил ему, одобрительно буркнул и вызнал подробности.

— Катрина Шонски, двадцать восемь лет, белая, блондинка, рост пять футов четыре дюйма, вес сто десять фунтов. Ходила развлекаться с подругами, поехала домой одна, после чего ее никто не видел. Мать всполошилась только через три дня, потому и в компьютере она появилась лишь сейчас.

— Молодец Шон, — одобрительно кивнул я. — У тебя хорошие ясли, папа Стержис.

Мистер и миссис Хеджес жили в огромной квартире кондоминиума, на четырнадцатом этаже роскошного дома на Уилшире. Стены из стекла выходили на юг, где не было видно океана, зато открывался прекрасный вид на Инглвуд, холмы Болдуин и взлетно-посадочные полосы аэропорта Лос-Анджелеса. Высота и беззвездная ночь превратили мили жилых домов в световое шоу.

Полы в квартире были из черного гранита, стены покрыты алмазной штукатуркой, которая давала свой собственный свет, а картины на них отличали серые тона с яркими мазками. Роял и Моника Хеджес сидели на низком черном диване от Рош Бобуа и дружно курили.

Женщине было больше пятидесяти, но меньше шестидесяти лет. Маленькая блондинка, худая до истощения, с карими глазами в густой сетке морщин, лицо, натянутое до пределов разумного, и прекрасные ноги, которые демонстрировало короткое черное платье. Ее муж выглядел как минимум на семьдесят, носил очень искусный парик, который вполне мог сойти за натуральные волосы, и бородку, подкрашенную в тон парику. На нем была красная шелковая рубашка, белые брюки и розовые замшевые тапочки без носков. Он спрятал свой четвертый зевок за рукой, покрытой печеночными пятнами, и сбросил пепел на хромированный подносик.

Моника сказала:

— Катрина — мой единственный ребенок от второго брака. Ее отец нас покинул.

— Исчез? — заинтересовался Майло.

— Умер. — По тону Моники было ясно: невелика потеря. К тому же ее третий муж всем своим видом показывал, что это ее неприятности. — Я не паникую, лейтенант, — сказала она, — но все же начинаю нервничать. Катрина и раньше делала много глупостей, но не такого масштаба — неделя уже прошла, а она все не показывается. Я не могу не волноваться, ведь я мать. Хотя может статься, что она вот-вот спокойно войдет в комнату с очередным глупым объяснением.

— Я сейчас вернусь, — сказал Роял, похлопал жену по коленке и вышел.

— Мужчины и их проблемы, — заметила Моника Хеджес. — Он так и будет бегать взад-вперед. Мы женаты два года, но Роял почти не знает Катрину.

— Есть ли какая-нибудь подруга или родственники, к которым Катрина могла отправиться в гости?

— Вы имеете в виду семью ее отца? Ни за что. Норм Шлонски в жизни дочери не участвовал, так же как и его клан.

Небрежный взмах рукой. Она даже не выказала никакого любопытства по поводу того, что человек в звании Майло сам приехал в дом пропавшего человека. Видимо, с таким уровнем доходов привыкла к обслуживанию.

— Кроме того, — добавила она, — Катрина не ездит в гости. Она просто неожиданно собирается и исчезает.

— Куда она обычно ездит, мэм?

Еще один небрежный взмах.

— Куда придется. В Мексику, Европу. Один раз даже добралась до Таити. Вот что я имела в виду, когда говорила о глупости. Она находит дешевый рейс по Интернету, ничего не планируя заранее, и просто улетает в полной беззаботности.

— Одна?

Молчание.

— Миссис Хеджес?

— Полагаю, есть какие-то мужчины, — поморщилась Моника. — Если она не отправляется с ними в путь, то наверняка находит кого-то по дороге. И обязательно мне об этом рассказывает, когда возвращается.

— Что рассказывает?

— Как она себя вела. Она знает, что я бы не одобрила подобного поведения, и делает это нарочно, чтобы меня позлить. Исключениями являются те случаи, когда ей не хватает денег на расходы и она в отчаянии звонит мне. Когда такое происходит, она разговаривает как ведущий с телевизионного канала путешествий. Как все красиво, какие музеи, до чего замечательны старые церкви.

Она жадно затянулась.

— Я люблю свою дочь, лейтенант, но она может достать кого угодно.

— Вы давно ее видели в последний раз?

Колебание.

— Месяц… примерно. Плюс-минус. Мы не ссорились, ничего такого, но Катрина убедила себя, что должна быть независимой. Иными словами, никаких контактов с матерью, пока финансы не запоют романсы. Я бы даже не знала, что она исчезла, если бы не позвонила ее подруга и не спросила, нет ли Катрины у меня.

— Какая подруга?

— Девушка по имени Бет Холлоуэй. Никогда с ней не встречалась. Она была в клубе вместе с Катриной, но потом они разделились и Бет больше ничего о ней не слышала.

Майло прочитал адрес на водительском удостоверении Катрины.

— Это действительный адрес, мэм?

— Да. Сущая дыра.

— Катрина живет одна?

— Да.

— У нее сейчас есть какой-нибудь мужчина?

— Я не в курсе. Моя дочь не любит, когда лезут в ее личные дела.

— Она давно живет по этому адресу?

— Пятнадцать месяцев. — Моника погасила сигарету и проследила за исчезающим дымком.

— Насчет чтобы не лезли…

— О своей личной жизни она мне ничего не рассказывала.

— Не обижайтесь, мэм, но вам не кажется, что она что-то скрывала?

— Возможно, лейтенант. Но можете не сомневаться: если бы она встречалась с кем-нибудь стоящим, то обязательно бы продемонстрировала его, чтобы показать мне, что я ошибалась.

— В чем ошибались?

— Она очень красивая девушка. Я постоянно твержу ей, что она должна поднять свой статус, вращаться в других кругах. Мы с Роялом — члены загородного клуба «Ривьера», там постоянно какие-то сборища. Когда же я звоню Катрине, чтобы сообщить о том или ином событии, она смеется и затем начинает злиться.

— Она предпочитает идти своим собственным путем.

Моника перевела взгляд на входную дверь.

— Знаю только, что, когда у нее кончатся деньги, она в любой момент может появиться на пороге как ни в чем не бывало.

— У вас нет ее последней фотографии, которую мы могли бы оставить у себя?

Моника взяла новую сигарету, перешла через гостиную и завернула за угол. До нас донеслись приглушенные голоса. Видимо, не все в этом доме мирно.

Она вернулась одна, неся в одной руке незажженную сигарету, а в другой — глянцевый снимок три на пять.

— Снято примерно четыре года назад, но за это время Катрина мало изменилась. — Она дотронулась да собственной щеки. — Хорошие гены. Фото сделано на свадьбе кузины, где Катрина была подружкой невесты. Очень жаловалась на платье.

Хорошенькая девушка с личиком в форме сердечка, в атласном платье с широкими плечами цвета мертвой плоти. Широкие рукава слишком коротки и плохо сидят. Высокий квадратный лиф выполнил свое обещание никому не льстить. Светлые волосы подняты наверх и свисают локонами, напоминающими бронзовые сосиски. Губы растянуты в нечто, похожее на улыбку, но на всем остальном лице ясно читается презрение.

— Выходит, — протянул Майло, — вы практически уверены, что ваша дочь отправилась в одну из своих поездок, и заявили о том, что она исчезла, просто на всякий случай?

— Уверена, что без паспорта далеко она не уехала.

— Вы побывали в ее квартире?

— Заболтала хозяина и зашла. Немного прибралась, и, видит Бог, дыра в этом нуждалась. Ее паспорт лежал прямо в ящике комода, лейтенант, а если она и взяла какую-то одежду, то очень немного. Впрочем, Катрина способна выпорхнуть из дома только с сумочкой и кредитной карточкой…

— Гарантом ее кредитной карточки выступаете вы?

— Уже нет. Хватит. Катрина перешла все границы. У нее теперь «Виза!» с максимумом месячного кредита в тысячу долларов, и обязательство самой платить по своим счетам. Должна сказать, в основном она так и делает. — Моника скрестила пальцы.

— Без паспорта, без одежды, — хмыкнул Майло. — Что это за отпуск?

— Во многих местах, куда она любит ездить, — пояснила Моника Хеджес, — девушке не требуется ничего, кроме бикини и бокала для вина. Возможно также, что она воспользовалась полагающейся ей как продавщице скидкой на одежду.

— Она работает в модном магазине?

— Да, продает одежду в бутике «Ла Фам» на Брентвуд. Если хотите знать мое мнение, вульгарно и чересчур дорого. Я говорила ей, что, возможно, смогу найти ей через Рояла работу в «Харари» или где-нибудь на Родео. Он занимался производством одежды и владел большой компанией, которая поддерживала связь с кутюрье мирового масштаба.

Моника повертела свою незажженную сигарету и потянулась к зажигалке из оникса, но Майло ее опередил.

— Работа Катрины, — продолжала она между затяжками, — совершенно бесперспективна. Как и все ее остальные занятия. Я полагаю, в глубине души она считает, что и не заслуживает ничего лучшего, так как не получила должного образования. Она бросила среднюю школу, хотя потом все же получила диплом о среднем образовании и проучилась семестр в Санта-Монике. Собиралась учиться там два года, чтобы потом перевестись в Калифорнийский университет, но вместо этого опять все бросила и устроилась на работу в обувной магазин Фреда Сегала. Оттуда ее уволили за неумение обращаться с покупателями. Я уговаривала ее взять быка за рога и вернуться в Санта-Монику. Ей надо было всего-то проучиться полтора года. Ни в какую.

— Похоже, девочка у вас немного неслух.

— Немного? — Хриплый кашель. — Джентльмены, я очень люблю свою дочь, но совершенно уверена, что она самоутверждается, дразня меня. Катрина всегда была трудным ребенком. В младенчестве она отличалась ангельской мордочкой, но орала двадцать четыре часа в сутки. Начав ходить, лезла всюду. Она всегда ненавидела школу, хотя голова у нее хорошая. Хорошо поет, но не желала участвовать в хоре. С ее фигурой вполне могла бы стать руководителем группы поддержки. — Миссис Ходжес вздохнула. — Может быть, когда-нибудь она повзрослеет.

— Давайте вернемся к той ночи, — предложил Майло. — Катрина отправилась в клуб с двумя подругами: Бет Холлоуэй и…

— Рианной, фамилия какая-то иностранная.

— Куда именно они пошли?

— В какую-то дыру в Западном Лос-Анджелесе, больше похожую на сарай, чем на ночной клуб. Безобразный промышленный район, за Пико, на одной из боковых улочек.

— Вы там были?

— Побывала там вчера и поговорила с вышибалами — ужасными мужчинами, настоящими монстрами, а также с менеджером. Никто не хотел помочь. Сказали, что было очень много народу и они не запомнили Катрину или кого-то подозрительного. Охранных видеокамер в этом заведении нет. Разве это не глупо, лейтенант?

— Я бы вел там дела по-другому, — сказал Майло. — Как называется клуб?

— «Зажигай!».

— Как в песне.

— Извините?

— Нет, ничего. У вас есть номера телефонов Бет и Рианны?

— Нет, но я могу предположить, где их обеих найти. Бет сказала, что она продает драгоценности в магазине рядом с «Ла Фам», а Рианна работает в отделе косметики в «Барниз».

— Вы знаете, как называется ювелирный магазин?

— Это рядом с тем бутиком, где работает Катрина, — «Сан-Винсент» рядом с «Баррингтоном»… Я бы очень беспокоилась, если бы речь шла не о Катрине, но все равно уже начинаю нервничать. Чем вы сможете мне помочь, лейтенант?

Майло спросил:

— Насколько долгой была ее самая длинная отлучка?

— Десять дней, Гавайи. Она посетила острова, даже ни разу не позвонив, и вернулась с самым темным загаром, какой мне только приходилось видеть. Ее можно было принять за мексиканку или еще кого-нибудь. Еще раз она провела девять дней в Козумеле по какой-то путевке со скидкой.

— Значит, ей свойственно такое поведение?

— Это ведь не означает, что вы ничего не будете делать?

— Нет, я займусь этим делом, мэм. А Бет Холлоуэй рассказывала, почему подруги расстались с Катриной?

— Да, хотя еще пришлось спросить дважды. Планировалось, что в тот вечер водителем будет Рианна, но поехали они на машине Катрины, потому что машина этой Рианны сломалась. В клубе Рианна и Бет познакомились с двумя мужчинами и спросили мою дочь, не возражает ли она, если они разделятся. Они утверждают, что Катрина согласилась, и в тот момент они видели ее в последний раз.

— Похоже, вы сомневаетесь, что Катрина была довольна такими переменами в планах?

— Моя дочь не любит разочаровываться, лейтенант. Как говорили ее учителя, низкий порог разочарования. Меня беспокоит, как бы она не решила обскакать их и тоже найти себе мужчину, а потом уехала с ним один Бог знает куда.

— Без паспорта.

— Если вас тянет на шутки, найдите себе другое место, — фыркнула Моника Хеджес. Она слегка расслабилась, как бы припоминая что-то.

Майло предположил:

— Если вести машину должна была Рианна, то Катрина наверняка пила в ту ночь.

— Угу, она обожает коктейль «Лонг-Айленд». Это идиотская смесь, кухонные помои, которые один Бог ведает как действуют на мозги. Я всегда советовала ей придерживаться классических напитков, они не загрязняют твой рассудок. Мартини или «Манхэттен», но обязательно без льда. В этом случае ты точно знаешь, сколько выпила. Но попробуйте что-нибудь сказать Катрине! Ей подавай что-нибудь с фруктовым ликером, а с мартини — вообще предел желаний.

— Она когда-нибудь перебирала?

Моника Хеджес уселась поудобнее.

— Время от времени.

— Вы беспокоитесь, что она могла поехать домой пьяной?

— Помилуй Боже! А если она попала в катастрофу? Но когда я позвонила в патрульную службу на шоссе, они сказали, что в эту ночь не было никаких происшествий.

— Ваша дочь обычно ездит домой по шоссе четыреста пять?

— Не знаю, — пожала плечами она. — Так ведь проще добраться в Валли, верно? — Моника нахмурилась. — Когда-то она жила недалеко от университета, делила квартиру с подружкой, какой-то индианкой, которая все время сидела над книгами. Это не в стиле Катрины, так что долго она терпеть не стала. Она еще жаловалась, что в здании все чему-то учатся, от этого она чувствует себя старой. Подозреваю, ее смущал собственный недостаток в образовании. Я надеялась, что такое соседство подтолкнет ее к учебе, но ничего подобного не произошло. Катрине хотелось иметь собственную квартиру, но она заявила, что с этой стороны холма жилье слишком дорогое. Я сказала, что помогу, но она не воспользовалась моим предложением и переехала в Ван-Найз, хотя продолжала настаивать, что это Шерман-Оукс. Разве это логично, лейтенант, отказаться от искреннего предложения матери?

— Дети, — вздохнул Майло.

Моника Хеджес глубоко затянулась сигаретой.

— Вы не ответили на мой вопрос. Что именно вы собираетесь для меня сделать?

— А чего бы вы от нас хотели, миссис Хеджес?

Это ее удивило. Пепел упал на гранитный пол.

— Я бы хотела, чтобы вы узнали, где моя дочь. Воспользовались бы своими компьютерами, проследили за авиабилетами, квитанциями по кредиткам, проверили ее телефонные звонки, вывесили бюллетени…

— Мэм, без свидетельств о преступлении это будет нарушением личного пространства Катрины.

— О, да будет вам, — протянула миссис Хеджес.

— Простите, мэм, но так оно и есть. Все было бы иначе, будь ваша дочь несовершеннолетней.

— Психологически ей все еще четырнадцать.

Майло улыбнулся.

— Вы хотите сказать, что ничего не можете сделать?

— Мы сделаем все, что разрешает закон. Это включает беседу с ее подругами, визит в клуб…

— Я все это уже проделала.

— Иногда повторение полезно, мэм. Также поищем ее машину. Она все еще ездит на желтом «мустанге», который зарегистрирован на ее имя?

— Да, но это не будет долго продолжаться. Я только что получила извещение, что она пропустила две последние выплаты. Этот кредит я подписала вместе с ней. Мы договорились, что я внесу первый взнос, а дальше она будет выплачивать сама.

— Дайте мне данные по финансовой компании, и я проверю, не забрали ли они машину.

— Я это уже сделала. Нет, они машину не забирали.

— Похоже, вы многое успели.

— Если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, сделай это сама. Значит, это все, на что вы способны? Не слишком многообещающе.

— Давайте начнем и посмотрим, куда нас это приведет, миссис Хеджес. Звоните мне в любое время, как только вам придет что-то в голову.

— Обязательно, в этом можете не сомневаться.

Она встала, поспешила к двери и открыла ее.

Майло сказал:

— Хочу задать вам еще один вопрос, хотя он может взволновать вас. Но такой уж у нас порядок на тот случай, если к нам поступают сведения о несчастном случае.

Миссис Хеджес выпрямилась и затянулась сигаретой.

— Что?

— Вы знаете, какая у Катрины группа крови?

— Это… пугает…

— Такой порядок, мэм.

— Ничего себе, миленький у вас порядок, — хмыкнула Моника Хеджес. — Я бы определенно не хотела получить вашу работу.

Майло улыбнулся:

— Большинство людей придерживаются того же мнения.

— И я среди них… у нее та же группа крови, что и у меня. Нулевая, резус положительный. Самая распространенная.

Она курила и наблюдала, как мы шли к лифту. Заходя в лифт, я услышал:

— А вот и ты, дорогой. Ну как, все работает?

Дверь захлопнулась.