"Наваждение" - читать интересную книгу автора (Келлерман Джонатан)

ГЛАВА 4

Если Шон и вызвал спецов по осмотру места преступления, об этом он Майло не сообщил.

Сообщений о новых убийствах в Западном Лос-Анджелесе не поступало целую неделю. Проклиная все психоэкономические и социальные факторы, которые привели к мирной осени, Майло погрузился в изучение старых «висяков». Документы по этим делам либо вообще отсутствовали, либо их было так мало и они были столь разбросаны, что пользы от них ждать не приходилось и он каждый раз оказывался в тупике.

На восьмой день после того, как мой друг вышел на работу, я позвонил, чтобы узнать, как у него дела. Его босс только что познакомил Майло с директивой начальника полицейского управления. Насильник и убийца Козман Джексон по прозвищу Каз, ожидавший смертной казни в Техасе, пытался избежать смертельного укола, признаваясь в убийствах по всей стране и обещая показать места захоронения жертв. Прежде чем снова начать расследование, в Техасе хотели, чтобы местные копы предоставили им какие-то факты.

В частности, Козман Джексон признавался, что убил в Калифорнии Антуана Беверли, пятнадцатилетнего пацана из Южного Лос-Анджелеса, который исчез в Калвер-сити шестнадцать лет назад. Он ходил от дома к дому и продавал подписку на журнал. Джексон тогда жил поблизости, в Венеции, и работал в приюте для животных в десяти милях от маршрута Антуана.

Досье на Беверли в центральном архиве не оказалось. Начальство желало, чтобы Майло поискал в Западном Лос-Анджелесе, и если найдет, снова допросил свидетелей.

Пока найти ничего не удавалось. Майло сказал:

— Самое время принести жирную жертву бюрократическому сатане. Хочешь, расскажу тебе, как все было? Дело должны были направить в специальное подразделение убойного отдела, но им нравятся богатство и слава, а здесь такое не светило, вот они и сунули его в Западный Лос-Анджелес. Босс же решил, что на нынешнем этапе я буду рад всему, что попало, и швырнул его мне.

— Ну, — заметил я, — по крайней мере здесь есть что-то новенькое.

— Что именно?

— Жалостливый босс.

— Мне пора, Апекс.

Висящее над ним серое облако никуда не делось. Возможно, дело в свинце, застрявшем в руке, и постоянной боли. Или в духовной эрозии после двадцатилетней службы гея детективом в полицейском управлении Лос-Анджелеса. Духовная концепция на этот счет менялась так медленно, что Майло так и не ощутил этой перемены как прогресса.

Когда был новичком, он тщательно скрывал свою ориентацию. Правда все равно вылезла наружу и привела к ухмылкам, слухам, вспышкам враждебности. Мой друг перестал скрывать, но и не выставлял это напоказ. Зачастую он открывал свой шкафчик в раздевалке и находил там злобные записки. Бригадная работа, составляющая основу деятельности убойного отдела, не подходила ему, так как множество напарников, напуганных грязными слухами, требовали перевода.

Он использовал свою изоляцию на сто процентов, работал сверх положенного и добился самой высокой в управлении раскрываемости. Не зная, что с ним делать, начальство домандражировалось по поводу нарушения гражданских прав до того, что поток благодарственных писем от семей жертв сделал преследование Майло крайне затруднительным.

Затем старое убийство вернуло его в те времена, когда он был совсем зеленым, и помогло раскопать некоторые шалости полицейского руководства. В результате была заключена сделка: Майло держит язык за зубами, а ему дают лейтенанта, освобождают от бумажной работы и позволяют и дальше расследовать убийства.

Из комнаты, где сидели все детективы, его выжили и перевели в офис размером с кладовку (который и в самом деле изначально был кладовкой), дали громадный старый компьютер и позволили выбирать дела по своему вкусу.

В переводе это означало: «Не путайся под ногами, мы ответим тем же».

Другой бы здесь засох, но Майло приспособился к обстоятельствам, завел второй офис в близлежащем индийском ресторане и щелкал одно дело за другим с удивительной легкостью. И все это время позволял себе только одно хобби: жаловаться.

Рейтинг его раскрываемости бросился в глаза новому начальнику, одержимому криминальной статистикой. К тому же капитану Реймонду Гранту было глубоко плевать, кто с кем спит. В результате Майло получил компьютер получше и больший доступ к базе данных, сохранив свободу в выборе дел.

Он никогда не находил в своем ящике приглашений на барбекю с участием всего подразделения, да и тусовок не любил — для Рика и то едва находил время. В общем, если его жизнь и стала легче, он это никак не показывал.

Вне всякого сомнения, семья Антуана Беверли и сегодня считала его дело столь же важным, как и в день исчезновения парня, но пессимизм Майло был вполне оправдан. Шестнадцать лет — достаточно долгий срок, чтобы исчезли все улики, а признание в убийстве под смертным приговором обычно никуда не вело.

И все же он должен был радоваться возможности поработать.

Может статься, я на него тоже благотворно подействовал, потому что этот год выдался у меня удачным. Несколько дел об опеке над детьми были благополучно разрешены, причем родители честно старались не есть своих потомков живьем, а адвокаты сдерживали стремление все порушить. Случалось, что мои отчеты даже попадали на столы интеллигентных судей, которые находили время, чтобы их прочитать.

Я представлял себе более добрый мир, возможно, в противовес жестокости газетных передовиц.

Когда я поделился своими мыслями с Робин, она улыбнулась и погладила собаку.

— Может быть, это положительный побочный эффект глобального потепления? Мы ведь его обвиняем во всех грехах.

Мы с ней снова были вместе после второго за десять лет расставания и жили в доме над Беверли-Грен, который она сама конструировала и который напоминал мне гробницу, когда Робин не было поблизости. Она получила от одного олигарха шестизначную сумму на создание квартета вручную вырезанных музыкальных инструментов — гитары, мандолины, мандолы и лютни. Этим проектом она собирается заниматься остаток года.

Потрясающая хохма: ее олигарху медведь на ухо наступил, и он не умел играть ни на одном инструменте.

Рыбки в нашем пруду вывели с десяток мальков, прошел хороший дождь, поливший растения в саду, и у нас была собака, которая умеет улыбаться по-настоящему: годовалый французский бульдог по имени Бланш, теплый, мягкий, блондинистый зверек, настолько приветливый и ласковый, что я подумывал, а не подарить ли ее хромосомы для исследования биологии всего хорошего. Хотя вряд ли кто-нибудь занимается изучением этой темы. Собака, которая не кусает человека, недостойна внимания.

А вот на девятый день работы Майло кое-кого покусали.

Это произошло на улице, где подобные вещи не случаются в принципе: на бульваре Санта-Моника, в южном районе Уэствуда, где над маленькими домиками нависает мормонский храм. Тихим воскресным утром, в шесть тридцать семидесятитрехлетняя учительница на пенсии по имени Элла Манкузи открыла дверь своего мятно-зеленого оштукатуренного дома, прошла футов десять, чтобы поднять газету, и оказалась лицом к лицу с вооруженным человеком.

Единственный свидетель, мучимый бессонницей работник рекламного агентства Эдвард Москоу, пил кофе и читал газету в гостиной двумя домами южнее. Он случайно выглянул в окно, увидел, как мужчина наносит удары ножом Элле Манкузи, и с ужасом наблюдал, как старушка падает в лужу крови.

Когда Москоу добрался до Эллы, она была мертва, а убийца сбежал.

Патологоанатом насчитал девять колотых ран, причем четыре из них — смертельные. По их глубине и длине можно было заключить, что преступник действовал тяжелым ножом с прямым лезвием — скорее всего охотничьим.

Любопытным было и описание убийцы, которое дал Москоу: высокий, крупный, седые волосы, в темной мешковатой одежде и синей клетчатой кепке.

— Такие шапки носят старики, да и вообще он был странный. Шел к машине напряженно, как ходят старики.

Пока мужчина в кепке разделывался со своей жертвой, машина эта стояла с работающим мотором и открытой водительской дверцей у обочины. Закончив, убийца вытер нож о штанину и уехал на средней скорости.

Орлиный взгляд Москоу заметил и детали машины.

— Последняя модель «Мерседес эс-шестьсот», черная, сверкающая, чистая. Эта их лучшая четырехдверная модель, если не считать «мейбаха». Я в этом уверен, потому что помешан на машинах. Тут больше миллиона цена. Номерной знак я видел мельком: одна буква, три цифры.

Прежде чем отправиться на место преступления, Майло объявил машину в розыск. Когда он позвонил мне, «мерседес» уже нашли.

— Угнали с престижного пункта аренды автомобилей в Беверли-Хиллз и вернули до его открытия в девять часов. Компания даже не заметила, что машины не было, пока я не позвонил. На одометре лишних сорок три мили.

— А парковка запиралась?

— Предположительно там имелась цепь.

— Угон в шесть тридцать, возврат через два с половиной часа, — повторил я.

— Та еще наглость.

— Большая черная роскошная машина угнана и возвращена.

Майло нахмурился:

— Второй случай.

— Шон продолжает работать по «бентли»?

— Губель разрешил только соскоб пятна, ничего технически сложного. Шон взял набор и сделал это сам. Человеческая кровь, нулевая группа, резус положительный. Но нам еще работать и работать, прежде чем мы привяжем «бентли» к этой истории. И никаких шуток насчет одного шанса на тысячу.

— Избави Бог.

— Я за него, когда он занят. Хочешь взглянуть на место преступления?

— Конечно. Увидимся через двадцать минут.

Тело Эллы Манкузи уже увезли в морг. Остались только кровавые пятна на булыжнике и траве лужайки.

На неровной почве трудно прийти к точным выводам, но за эти годы я повидал достаточно, чтобы различить артериальный выброс и медленное кровотечение. Тело старой женщины было обескровлено, сердце остановилось, и душа унеслась прочь.

Майло, который стоял значительно прямее, чем мне довелось наблюдать в последнее время, разговаривал с Шоном Бинчи. Черные пряди волос падали ему на лицо, и он безуспешно старался смахнуть их рукой. Чтобы потревожить короткую прическу Шона, уложенную гелем, потребовался бы ураган.

Я отошел от крови и двинулся к ним.

Шон был бледен.

— Старушка. Учительница.

Майло сообщил:

— «Мерседес» сейчас на пути в лабораторию. Шон поговорит с мистером Губелем, чтобы уговорить его добровольно предоставить «бентли» для осмотра. Если тот не согласится, значит, нам не повезло — придется обращаться к железобетонному районному прокурору.

— Может быть, если я расскажу ему об этом убийстве, он согласится. Он показался мне неплохим мужиком.

— Как раз наоборот.

— Что вы имеете в виду?

— Богатенькие избегают подобных ситуаций. — Майло двинулся в сторону.

— Эй, лейт, я все еще официально на учебе.

— Хочешь с кем-нибудь побеседовать?

Шон пожевал губу.

— Не уверен, что лейтенант Эскудо будет в восторге, а мне нужно его мнение по поводу моей стажировки.

Глаза Майло сузились.

— Что ты такое говоришь, Шон?

Бинчи снова взглянул на кровь.

— Если я чем могу помочь, располагайте мной.

Мы ждали, когда Майло рявкнет на него, но вместо этого он сказал:

— Давай посмотрим, как ты преуспеешь с Губелем, а потом поговорим.

Шон отсалютовал и зашагал прочь.

— Когда ему можно будет приходить домой попозже? — спросил я.

— Когда оценки улучшатся. — Мой друг повернулся и оглядел маленький зеленый домик. — Какие-нибудь внезапные озарения?

— Пожилая жертва, такой же убийца, все эти избыточные раны — здесь скорее всего что-то личное. Я бы проверил ее приятелей, бывших мужей, не было ли испорченных романтических отношений.

— Ссора престарелых любовников? Мой свидетель утверждает, что старушка была вдовой и, насколько он мог судить, навещал ее только один мужчина лет сорока, да и тот, как он считает, ее сын. Техники внутри. Когда закончат, я стану просматривать ее личные вещи.

Из бунгало в испанском стиле в двух домах к югу вышел мужчина. Он потер глаза и постарался не смотреть на кровь.

— Это он, — сказал Майло. — Почему бы тебе с ним не поговорить, пока я смотрю, как там идут дела в доме?

Эдварду Москоу оказалось далеко за пятьдесят, он был лыс, но носил пушистую седую бородку. Теплая рубашка вытерлась на обшлагах и на размер была ему велика, а штаны цвета хаки выцвели до белизны, почти сравнявшись по цвету с его босыми ступнями.

Я представился, хотя про должность упоминать не стал. Москоу кивнул.

— Ужасно на все это смотреть, — заметил я.

— Никогда не забуду. — Он прикоснулся колбу. — Просто врезалось сюда.

— Если вы вспомните что-то еще…

— Старый негодяй! — Голос свидетеля звучал тихо и хрипло. — Поверить невозможно. Казалось бы, в таком возрасте они уже должны утратить это желание.

— Чаще всего так и бывает.

Он взглянул на меня с таким видом, будто только что осознал, что мы с ним разговариваем.

Я пояснил:

— Это называется «криминальное выгорание». Иными словами, слишком устал, чтобы выступать.

Москоу слегка кивнул.

— Видел его всего несколько секунд, — сморщился он, бороденка встала дыбом, — да и то больше смотрел на руку. — Он поднял собственную конечность и изобразил удар сверху вниз. — Мне показалось, он ее бьет рукой, и я побежал, чтобы остановить мерзавца, но когда приблизился, он уже шел к машине, а миссис Манкузи лежала в луже крови. И кровь… все текла и текла… Я никогда ничего подобного не видел.

— В смысле его возраста…

— Ох, простите… Семьдесят? Шестьдесят пять? Семьдесят пять? Я определенно не могу сказать; просто он двигался как старый человек. Не то чтобы хромал, просто шел скованно. Как связанный.

— Медленно?

Москоу подумал.

— Он не бежал, но и не терял времени. Я ведь, по сути, видел только спину, когда он направлялся к машине. Наверное, это можно было бы назвать размеренным шагом. Нормальная ходьба, как у почтальона, только что доставившего пакет или посылку. И он не оглядывался. Я орал на него, но он как будто меня не слышал. Эта сволочь даже ни разу не обернулась — просто дошел до машины и уехал. Вот это меня больше всего достало — насколько нормально он себя вел.

— Похоже, для него это обычное дело.

Москоу подергал за нитку, свисающую с ворота рубашки.

— Значит, вы так и не видели его лица, — уточнил я.

— Нет. Безумие какое-то. Я ору что было сил, надеюсь, что кто-нибудь выглянет, но никто не показывается. — Он оглянулся на дома. — Город призраков. Настоящий Лос-Анджелес.

— Что вы кричали ему вслед?

— Разве запомнишь… наверное, что-то вроде «Стой, сволочь!». — Москоу подергал свою рубашку. — Миссис Манкузи лежит там вся в крови, а этот гад уходит как ни в чем не бывало. Я было побежал за ним, что, если подумать, было полным идиотизмом. Но в такие минуты не думаешь. Затем увидел нож и остановился.

Его глаза увлажнились.

— Каким образом вы увидели нож?

— Он вытер его о штанину спереди, над коленом. Спокойно так, как будто это вполне естественно.

— И что потом?

— Сунул нож в карман, сел в машину и уехал. Все заняло несколько секунд.

— Машина работала на холостом ходу?

— Я не припомню, чтобы он ее заводил, так что скорее всего. Вообще не помню звука работающего мотора, но, возможно, я просто не обратил внимания. Эта модель работает необыкновенно тихо.

— В какую сторону он поехал?

Москоу показал на юг:

— Как раз мимо моего дома.

Я познакомился с этим районом, еще будучи аспирантом в университете, когда искал более короткие пути в свою жалкую однокомнатную квартирку в Оверленде.

— Тут своего рода лабиринт. Все эти тупики…

Москоу застыл.

— Вы считаете, что он из местных?

— Нет, но он мог заранее наметить путь, которым удирать.

— Ну, я его в нашем районе никогда не видел. Машину тоже. Эта территория не для «шестисотых».

— Мало «бенцев»?

— Навалом, но не «шестисотых».

— Вы специалист по автомобилям?

— У меня было несколько списанных машин, которые я привел в божеский вид. — Он слегка улыбнулся. — Была у меня «делореан», это нечто… Так с кем мы тут имеем дело: с каким-нибудь престарелым мафиози?

— Почему вы так решили?

— Большая черная машина, убийство, похожее на казнь, возраст убийцы. Вот и приходит в голову, что он один из тех старых киллеров, который еще не выгорел. Из мафии.

Свидетель наконец оторвал нитку и потер ее между большим и указательным пальцами.

— И эта идиотская кепка…

— Как миссис Манкузи могла быть связана со старым мафиози?

— Никогда бы в голову не пришло ничего подобного. Только ведь кто мог ожидать такого?

— Вы ее хорошо знали?

— Да совсем не знал. Она жила тихо, казалась очень милой. Мы здоровались, желали друг другу доброй ночи, вот и все.

— Какая-нибудь общественная жизнь?

— Только тот тип, о котором я рассказывал лейтенанту.

— Как часто он появлялся здесь?

— Наверное, каждый месяц, вот почему я и решил, что он ее сын. Возможно, заходил и чаще — ведь я не могу сказать, что не сводил глаз с ее дома.

— Что-нибудь еще можете о нем сказать?

— Лет сорок, блондин, неряшливый на вид. Теперь, когда я пытаюсь вспомнить, мне пришло в голову, что я никогда не видел их вместе. Он стучал в дверь, она его впускала и никогда не провожала, когда он уходил.

— Ей было трудно ходить?

— Напротив, она казалась вполне здоровой.

— Что-нибудь еще можете добавить об этом блондине?

— Довольно плотный. Когда я назвал его неряшливым, то хотел сказать, что он не заботился о своей наружности.

— Не знаете, как его могли звать?

— Никогда не слышал, чтобы она его как-то называла. Как я уже сказал, вообще ни разу не видел их вместе. В нем не чувствовалось радости от визита, так что, возможно, между ними не все было ладно. И когда он приходил в последний раз примерно месяц назад, он остался на пороге и говорил с миссис Манкузи через открытую дверь. Полагаю, это была она, потому что в доме больше никто не живет. Я не слышал, о чем они говорили, но по виду было похоже, что они спорят. Затем мужчина сделал вот так.

Москоу хлопнул ладонью по бедру, согнул ногу в колене и состроил гримасу.

— Это выглядело несколько… театрально, понимаете, что я имею в виду? Казалось нелепым: взрослый мужик, не слишком смахивающий на гея, и вдруг такое. Меня это удивило. Особенно когда ты разговариваешь с собственной матерью. Если, конечно, она его мать.

— Вы полагаете, что они могли ссориться?

— Послушайте, я вовсе не хочу навлекать на кого-то неприятности, — сказал Москоу, — и не могу за это поручиться. Просто мне так показалось.

— Вы так решили, наблюдая язык тела?

— Он так держался, вроде немного…

— Агрессивно?

— Скорее защищался, — сказал Москоу. — Вроде как миссис Манкузи сказала ему что-то, чего ему не хотелось слышать.