Салли Маккензи Грешный маркиз

Глава 1

И какого черта Полу вздумалось помереть?

Майор Чарлз Дрейсмит стоял на широкой, усыпанной гравием подъездной дороге, и капли дождя падали ему за шиворот. Перед глазами майора высился массивный фасад здания, сложенный из песчаника. Ему совсем не хотелось идти в дом.

Под любым предлогом он старался задержаться в Лондоне. Встречался с нотариусом, с банкирами, вникая в каждую мелочь – шутка ли, вступить в права наследства. И ненавидел каждую потраченную минуту. С каждым «да, милорд» его душа разрывалась.

Удружил ему итальянский воришка, чье имя так и осталось неизвестным. Теперь Чарлз – маркиз Найтсдейл!

Дождь лил, и его пальто совсем промокло. Вода ручьем стекала по шее. Что ж, он так и будет торчать здесь вечно, словно последний дурак? Скоро явится тетя Беа в карете с кучей слуг и раскормленной кошкой в придачу, чтобы приготовить дом к празднеству.

О Боже! Завтра Найтсдейл ожидает нашествие орды девиц на выданье с их мамашами. У него засосало в желудке от страха. Ладони вспотели. Точно так он чувствовал себя перед каждым из сражений в Пиренеях, где довелось ему поучаствовать.

Он шагнул вперед и стукнул кулаком в дверь.

– Доброе утро, милорд.

– Такое ли уж доброе, Ламберт?

Чарлз позволил дворецкому стащить с себя пальто и мокрую шляпу. Он не видел слугу десять лет – со дня свадьбы Пола: Волосы у Ламберта заметно поредели, в углах глаз и рта прибавилось морщин.

Да он и сам изменился, подумал Чарлз, и слуга наверняка это отметил. Когда Чарлз в последний раз был дома, он едва окончил университет. А теперь ему тридцать, его состарили кровь и грязь войны.

– Пусть кто-нибудь позаботится о лошади, хорошо?

– Разумеется, милорд. Леди Беатрис с вами?

– Нет, я проскакал вперед. А что там за грохот?

Чарлз мог бы поклясться, что услышал вдалеке громыхание артиллерийской батареи.

– Полагаю, это мисс Петерсон, милорд, а также леди Клер и леди Изабелл.

– Какого черта они там делают? – Чарлз двинулся к лестнице. Шум доносился откуда-то с верхних этажей.

– Играют в кегли, милорд.

В длинной галерее. Кегли? Как они могут играть в кегли, подумал он. Девочки совсем еще крошки!

Снова грохот, затем крики. Кто-то ушибся? Он пустился по лестнице бегом, перескакивая через две ступеньки сразу. Если он ничего не путает, длинная галерея уставлена тяжеленными мраморными бюстами предков Дрейсмитов. Свались такой на маленького ребенка… И откуда лай? Только собаки там не хватало! О чем думает эта мисс Петерсон? Кажется, у девочек есть няня и гувернантка – это ее зовут Петерсон? Нет, вряд ли. Он бы наверняка запомнил – ведь так звали их викария. Ему казалось, что племянницы в хороших руках. Очевидно, он ошибался. Что ж, мисс Петерсон очень скоро отправится искать себе другое место.

Он появился в длинной галерее как раз в тот момент, когда черно-белый терьер с разбегу налетел на мраморный пьедестал, увенчанный бюстом двоюродного дедушки Рэндалла.

Эмма Петерсон бросилась вперед, чтобы удержать статую, и услышала негодующий вопль мужчины, бегущего по лестнице. Звук мужского голоса так поразил ее, что она сама чуть не снесла уродливую фигуру с пьедестала. Видимо, дворецкому Ламберту надоел этот сумасшедший дом.

– Куда вы смотрите, женщина? Какого черта собака бегает, где ей вздумается? Статуя могла бы зашибить кого-нибудь из ваших подопечных!

Эмма застыла. Кто этот человек? Ворвался в галерею, поминает черта, разносит ее в пух и прах? Она его знает? Голос кажется смутно знакомым. Она поправила очки на носу. Вот если бы он подошел поближе…

Хотя зачем дожидаться? Давно следовало бы спустить его с лестницы и вытолкать за дверь. Он не очень высок, но широкие плечи и властный вид говорят о том, что мужчина привык добиваться своего. А вдруг он опасен? Если она закричит, успеет ли кто-нибудь вовремя прибежать к ней на выручку?

– Принни не хотел ничего плохого, сэр. – Храбрая Изабелл встала прямо перед незнакомцем, распрямив узкие плечики. На всякий случай она держалась поближе к Эмме.

– Конечно, не хотел. – Маленькая Клер обняла пса за шею. – Ты ведь хорошая собачка, правда, Принни?

Принни тявкнул и лизнул девочку в щеку.

– Принни? Боже правый, это же Принни! Может быть, он отличный пес, мисс, но ему не место в доме.

– Сэр! – Эмма была рада, что ее голос не дрогнул и не захрипел. Она вытянулась во весь свой малый рост. – Сэр, я должна просить вас уйти. Немедленно.

– Уйти? Мне? Мадам, это я собирался вас прогнать – и как можно скорее.

Эмма испуганно ахнула. О Боже, он приближается!

– Клер, Изабелл, быстро ко мне!

Мужчина остановился.

– Клер? Изабелл?

– Да. – Эмма вскинула подбородок.

Теперь он стоял достаточно близко, чтобы она могла его разглядеть. Загорелое лицо, волнистые темно-каштановые волосы острижены безжалостно коротко. Он был старше, сильнее, увереннее, чем тот, кого она видела издалека на свадьбе покойного маркиза, но она узнала его! Не могла она забыть эти глаза – голубые и прозрачные, словно озерная вода, в обрамлении темных ресниц. Чарлз Дрейсмит, мальчик, которого она обожала, мужчина, по которому вздыхала, вернулся в Найтсдейл.

– Так это мои племянницы? – Чарлз изумленно смотрел на девочек. Старшей, Изабелл, на вид было лет девять. Тонкая, с прямыми светло-русыми волосами, легкими, как пух одуванчика, она унаследовала от Пола высокие скулы и зеленые глаза. Младшая, Клер, все еще сохраняла младенческие припухлости, но тем не менее была уже отнюдь не младенец! И у нее была грива кудрявых волос, прямо как у него самого когда-то.

Клер встала, уперев кулачки в бока – сколько раз в детстве он видел, как нянюшка делает то же самое, – и вскинула подбородок:

– Ты разбойник?

– Клер! – Гувернантка нахмурилась. – Это твой дядя Чарлз, новый маркиз Найтсдейл.

Чарлз уставился, на гувернантку. Откуда ей знать, кто он такой? Ну конечно, слуги наверняка ожидают его приезда, он сам извещал их в письме, что прибудет вместе с тетей Беа. Так что не нужно было большого ума догадаться. Но сначала-то она его не узнала, иначе не приказала бы покинуть дом. Храбрая, однако. Не растерялась, когда он на нее наорал. А ведь некоторые солдаты бледнели от страха, если он выходил из себя.

Ростом чуть повыше Изабелл, но выглядит отнюдь не по-детски. Совсем не по-детски. Он охватил взглядом ее фигуру, потом взглянул ей в лицо. Светлые волосы теплого медового оттенка вьются еще сильнее, чем его собственные. Россыпь веснушек, карие с золотом глаза и густые темные ресницы.

– Коротышка? – Он чуть было не рассмеялся, не веря собственным глазам. Конечно, не кто иная, как Эмма Петерсон, дочка викария. Неприкаянное худосочное существо, ходившее за ним по пятам, словно щенок. Друзья-приятели смеялись над ним, но у него духу не хватало ее прогнать. – Простите. Я хотел сказать – мисс Петерсон. Но вы ведь не гувернантка девочек?

– Нет, милорд. Гувернантке, мисс Ходжкисс, пришлось отлучиться домой – у нее заболела мать. Я просто заменяю гувернантку, пока она в отъезде.

Ее щеки окрасились нежным румянцем. Мисс Петерсон избегала смотреть ему в глаза. Он вгляделся в нее пристальнее. Чутье подсказало ему, что мисс Эмма Петерсон не растеряла еще былого обожания. Так, может, это выход? Взять да и сделать ей предложение. Не самый плохой выбор. Стоит заручиться ее согласием до начала проклятого съезда гостей – и не придется дни напролет бегать от своры дам, одержимых матримониальными надеждами.

Клер принялась дергать Чарлза за рукав.

– Мисс Ходжкисс боялась, что ее мамочка умрет. – Малышка не сводила с него огромных карих глаз. – И моя мамочка умерла в горах в Талии.

– В Италии. Твои мама и папа умерли в горах в Италии.

Чарлз закашлялся. Никогда он особенно не жаловал Сесилию, жену Пола. Считал ее пустой красивой куклой, как и большинство светских девиц. Он запустил пальцы в кудряшки Клер, взглянул на Изабелл. Непохоже, чтобы девочки были убиты горем. Впрочем, неудивительно. Если верить герцогу Олворду и графу Уэстбруку, Пол и Сесилия не являли собой примера нежных родителей. Большую часть времени они проводили в Лондоне или разъезжали по загородным поместьям друзей.

– Ты теперь наш папа?

– Клер, не глупи, – нахмурилась Изабелл. – Мы не нужны дяде Чарлзу. Ему нужна своя семья.

Чарлз услышал тяжелый вздох мисс Петерсон. Он тоже был уязвлен – словно кто-то двинул ему в живот. Конечно, он редко вспоминал о девочках. Так ведь, черт возьми, он полагал, что они совсем еще крошки. Но разве это значит, что они ему чужие?

– Изабелл, я ваш дядя. Папин брат. Значит, вы и есть моя семья, и это ваш дом. Клер права – я вам теперь как папа.

Он улыбнулся и увидел, как напряженно сведенные плечи старшей девочки мало-помалу опускаются. Разумеется, он будет племянницам вместо отца и уж точно не хуже, чем Пол.

– Расскажи мне про песика – ты звала его Принц, Принни? Он не похож на нашего принца-регента.

Все, что Чарлз мог разглядеть, так это черно-белую шерсть, задние лапы и хвостик-щеточку. Остальное было скрыто пьедесталом двоюродного дедушки Рэндалла, под который пес энергично подкапывался.

– Ну-ка, прочь отсюда!

Принни прекратил скрести пьедестал, чихнул и потрусил к Чарлзу, чтобы обнюхать его сапоги.

– Принни – собака мисс Петерсон, папа.

– Клер, дорогая, лорд Найтсдейл тебе дядя, а не папа.

Девочка выпятила нижнюю губу.

– Мне не нужен дядя. Мне нужен папа!

Чарлз опустился на колени, так что его лицо было на уровне личика Клер. В ее глазах он видел упрямство, а за ним неуверенность и страх. Так смотрели многие дети в Испании и Португалии. Клер родилась в богатой английской семье, но она была всего-навсего ребенок.

– Некоторые люди могут удивиться, если ты станешь звать меня папой, леди Клер. К тому же разве это хорошо – забыть вашего настоящего папу?

Нижняя губа Клер задрожала, маленькие ручки сжались в кулачки.

– Я хочу, чтобы у меня был папа! Почему ты не можешь быть моим папой? Мисс Петерсон могла бы стать мамой.

Чарлзу показалось, что он идет по краю пропасти. Одно неосторожное слово – и Клер утонет в слезах.

– Давай ты будешь звать меня дядей Чарлзом на людях и папой, когда мы будем одни?

– Одни?

– Только ты и я, и еще Изабелл и мисс Петерсон. Договорились?

Клер пожевала нижнюю губу, радостно улыбнулась и обвила руками шею Чарлза. Ему пришлось обнять ее в ответ, а то бы девочка его опрокинула.

Кожа Клер была младенчески мягкой. Кудряшки щекотали ему подбородок. Он поцеловал ее в щеку. От девочки пахло молоком и овсянкой. У Чарлза странно защемило в груди.

– Дог-рились, папа Чарлз, – сказала Клер, бросаясь обнять собаку.

Ох, не так уж велика разница между ним и собакой. Неужели все дети так легко меняют объект своей любви? Он посмотрел на Изабелл. Нет, не все.

– Если хочешь, тоже можешь называть меня папой Чарлзом, Изабелл.

– Мне уже девять, дядя. Я не ребенок.

– Конечно, нет! – Жаль, что она уже слишком взрослая. Она стояла, выпрямившись во весь рост, словно окоченев. Девочка напомнила ему юных новобранцев, перед первой в их жизни битвой. Девять лет – слишком мало, чтобы вдруг повзрослеть.

– Не возражаете, если я украду у вас мисс Петерсон на минутку? Мне нужно сказать ей несколько слов.

– Разумеется, – ответила Изабелл.

Мисс Петерсон, кажется, силилась подавить улыбку. Отлично. Ее благорасположение ему как раз нужно.

– Изабелл, будьте добры, отведите Клер в детскую.

– Да, мисс Петерсон.

– Можно, мы возьмем с собой Принни, мама Петерсон?

Чарлз закусил губу, чтобы не рассмеяться при виде гримасы мисс Петерсон. Ей было неловко, что девочка так ее назвала, но и обидеть Клер она никак не хотела.

– Хорошо, но смотрите, чтобы он не беспокоил нянюшку.

– Принни не станет беспокоить нянюшку, правда, Принни?

Пес тявкнул раз-другой, затем лизнул Клер в лицо.

– Видишь, мама Петерсон? Принни все понимает.

– Да, конечно, но иногда он слишком-суматошный.

– Нянюшка любит Принни, мисс Петерсон, – сказала Изабелл. – Она только делает вид, что сердится.

– Не думаю, что она сердилась понарошку, когда пес перевернул вазу с цветами ей на платье.

– Но он же нечаянно. – Клер потрепала ухо пса – Просто хотел понюхать большую красную розу.

– Значит, на сей раз смотрите, чтобы он держался подальше от няниных цветов.

– Хорошо, мисс Петерсон. Идем, Клер.

Высокий голосок Клер эхом отдавался в галерее, пока сама она вприпрыжку бежала к лестнице.

– Я знаю, что папа Чарлз будет, отличным папой правда, Изабелл? У него такие красивые глаза, а волосы вьются, как у меня!

Чарлз усмехнулся, поглядев на Эмму сверху вниз. Ее щеки вспыхнули.

– Простите, милорд. Клер еще совсем крошка. Уверена, ее манеры станут лучше.

– Я не обиделся. У меня действительно вьются волосы – совсем как у вас. – Он обежал взглядом ее кудри Она попыталась их пригладить, убрала пряди с лица – не совсем успешно. Покраснела еще сильнее, но как же это ей шло! – К тому же не могу возражать, когда говорят, что у меня красивые глаза. Вы находите их красивыми, мисс Петерсон?

– Милорд! – Ее щеки стали совсем уж малиновыми.

Он улыбнулся и предложил ей руку:

– Не пойти ли нам в кабинет? Буду рад, если вы расскажете мне о племянницах. Как вы, наверное, догадались, я мало что о них знаю.

Она немного подумала, а затем коснулась пальцами его рукава. Пальцы слегка дрожали, и он накрыл их ладонью. Такие маленькие нежные пальцы. Когда она была ребенком, то вовсе не казалась ему нежной. Наверное, потому, что изо всех сил старалась не отставать от него и других мальчиков. Теперь она не ребенок. Его взгляд скользнул ниже, чтобы рассмотреть грудь. Напрасно – платье застегивалось у самого горла. И тем не менее груди у нее были вовсе не малы. Восхитительны, мог бы он сказать. Округлые холмики, прикрытые безобразным платьем. Его пальцы вдруг заныли от желания немедленно расстегнуть пуговицы, чтобы явить миру красоту, которую мисс Петерсон так старательно прятала.

Внезапно им овладело желание, и та часть его тела, что и так не была особенно маленькой, сделалась заметно больше. Он отвел взгляд и подавил улыбку.

Будущее уже не казалось ему столь мрачным.

Эмма и Чарлз шли вниз по лестнице к кабинету. Чувства девушки были в смятении. Она так испугалась и разозлилась, когда он ворвался к ним на галерею, но, когда поняла, кто стоит перед ней… Теперь она окончательно запуталась в своих чувствах.

Ей бы следовало и дальше сердиться. Она злилась на него все эти четыре месяца, когда он ни разу не нашел времени, чтобы навестить племянниц. Полдня езды от города! Не то чтобы девочки по нему скучали. Они привыкли, что о них никто не печется. Бедняжки. Но сейчас, сходя с ним вниз по длинной лестнице, Эмма не могла не признаться самой себе, что ее это сильно задело.

Разумеется, он тотчас же явился – и двух часов не прошло, – когда маркиза и маркизу опускали в семейный склеп. А потом помчался обратно в Лондон, не успели прозвучать последние заупокойные молитвы. И после этого ни одного визита. Отчего же? Почему он так переменился? Или это война сделала его таким? Мальчик, которого она знала, ни за что не бросил бы племянниц.

Ей вспомнилось, как она впервые его увидела. Вспомнилось? Боже, она хранила это воспоминание, словно драгоценность, находила в нем отраду, если ей было одиноко, грустно или страшно.

Ей было тогда шесть лет от роду. Отец только-только занял должность викария в Найтсдейле, и она ужасно скучала по старому дому, друзьям, всему, что было знакомо и дорого. Одиночество поселилось в ней, словно сердечная боль. Возле речки, что бежала в соседнем с домом викария лесу, девочка нашла бревно, на котором частенько сидела, заливаясь слезами, пока не оставалось ни сил, ни слез, чтобы плакать дальше. Но сердечная тоска от слез лишь крепла.

А потом в ее мирок со свистом ворвался Чарлз. Она услышала его раньше, чем увидела. Она бы спряталась, да не осталось сил, чтобы бежать. Он встал, уперев руки в бока.

Чарлз был старше всего на четыре года. Худой мальчик с вьющимися темными волосами, но ей он показался богом посреди лесного безмолвия, озаренного солнцем, пробивающимся сквозь листву. Он презрительно фыркнул и вытащил из кармана грязный носовой платок.

– На-ка, вытрись, – проговорил он и вытер ей лицо. – Кончай пускать пузыри. Как маленькая! Ты же не хочешь, чтобы все считали тебя маленькой, правда? Пошли, поможешь мне наловить саламандр.

Эмма тогда заболела любовью к нему. Ей так и не удалось излечиться.

Она взглянула вниз, на ладонь, прикрывающую ее пальцы. Он был без перчаток. Она тоже. Теплое прикосновение и тяжесть мозолистой ладони заставили ее сердце забиться сильнее. Ей ужасно захотелось перевернуть ладонь, сцепить его пальцы со своими хрупкими пальчиками.

Но ей до него не достать. Она всегда знала это, даже тогда, двадцать лет назад, когда, изумленно смотрела на мальчика в лесу. Он сын брата маркиза. Теперь и сам маркиз. А она всего-навсего дочка викария, скромный лютик на хлебном поле Найтсдейла. Тем не менее она шла за ним по пятам, словно щенок, радуясь малейшей крохе внимания с его стороны. Когда он уехал учиться, она плакала. И снова слезы не могли излечить боли в опустевшем сердце.

Потом умерла мама, и ей пришлось заботиться об отце и сестре Мэг. На глупые романтические мечты не оставалось времени.

Вот и холл. Она бросила взгляд на профиль Чарлза. Не было времени, да и смысла тоже. Но она все равно мечтала о любви.

Она была шестнадцатилетней девушкой, когда он появился дома. По-прежнему больной им. Слишком молодой, чтобы ее пригласили на свадебный бал, но достаточно взрослой, чтобы отчаянно желать туда попасть и, может быть, протанцевать с Чарлзом танец-другой.

Она совершила тогда ужасно храбрый поступок, единственный отчаянный поступок за всю жизнь: выскользнула в, окно, пробежала через лес и прокралась к террасе. Спрятавшись в темноте, она смотрела, как танцуют пары: мужчины в белых сорочках и черных фраках, дамы в разноцветных платьях, усыпанных драгоценностями.

Девушка видела, как Чарлз вышел на террасу вместе с одной из лондонских дам. Эмма не сводила с молодой леди глаз. Ее платье облегало изгибы тела, бесстыдно обнажая полную грудь. Леди была поразительно, до неприличия хороша! А потом Чарлз обнял ее и поцеловал, и его руки гладили тело женщины где хотели.

У Эммы захватило дух. Ей было неловко. Она чувствовала себя пристыженной, смущенной… Ее вдруг затрясло, как от горячки, Девушка бросилась домой со всех ног, словно за ней гнался сам сатана.

Потом она тысячу раз видела этот поцелуй во сне. Только на месте дамы была она сама, Эмма.

Что ж, пора наконец очнуться от наваждения. Она отняла руку – они вошли в кабинет. Слуги постарались везде прибраться, но в комнате до сих пор пахло пылью и застарелой копотью. Маркиз – предыдущий маркиз – не наведывался в поместье больше года.

– Мисс Петерсон, простите, если напугал вас своим появлением. – Чарлз указал ей на стул возле камина. Она предпочла остаться на ногах, и ему тоже пришлось стоять. Он недоуменно взглянул на девушку. Эмма сложила руки на груди.

– Милорд, вот уже четыре месяца, как умерли ваш брат его жена, и девочки остались сиротами. Почему вас так долго не было дома?

Чарлз пожал плечами:

– Долго? – Ему вдруг стало трудно говорить, и он перевел взгляд на письменный стол. Когда он снова посмотрел на девушку, его лицо было бесстрастно. – О моих племянницах хорошо заботятся. Это сказал ваш отец – я беседовал с ним на похоронах. У них есть няня и гувернантка. Отчего им скучать по дяде, которого они едва знают? К тому же я искренне полагал, что они еще очень малы.

– Как это? Изабелл уже девять, а Клер – четыре.

– Когда у Пола родился первый ребенок, мне был двадцать один год. Молодой человек из Лондона, я был только разочарован, что брат не получил наследника, вот и все. Потом я отправился на войну. Младшей, Клер, и на свете-то не было, когда я отбыл на Пиренеи.

– И вы намерены снова бросить девочек, после того как повидали их?

Именно это и входило в его планы, судя по выражению лица.

– Господи, вы не можете! Девочки слишком долго оставались на попечении слуг. Нужно, чтобы в доме поселился кто-то родной. Вы же слышали – Клер так хочет иметь отца. Изабелл тоже, но она уже умеет скрывать чувства.

– А как насчет матери, мисс Петерсон? Разумеется, мать нужна им не меньше. Даже больше!

– Ну конечно, им нужна мама. Но в данный момент нет никого, кто занял бы ее место.

– Разве? – Чарлз внезапно усмехнулся. – А вы?

Эмма почувствовала, что ей нечем дышать.

Чарлз кусал губы, чтобы не рассмеяться. У мисс Петерсон отвисла челюсть.

– Если подумать как следует, это просто отличный выход, мисс Петерсон. Девочкам нужна мать, как вы сами верно заметили. Они знают и любят вас. Живете вы рядом – очень удобно, когда родная семья под боком.

«А у меня будет повод затащить вас в постель – и я нахожу это очень заманчивым». Чарлз улыбнулся, пытаясь представить, как бы мисс Петерсон отреагировала на такое намерение. Он не вспоминал ее все эти годы. И вот она стоит тут, в нескольких дюймах от него. Что же заставляет думать о ней в таком плане? Может, все дело в поразительной разнице – какой он ее помнил и какой она стала сейчас, с фигурой взрослой женщины. Что бы там ни было, но все это казалось очень возбуждающим. Он переступил с ноги на ногу и отвернулся, чтобы она ничего не заметила.

Отличный выход из положения! Удобный для обоих. Разумеется, ему не придется проводить с ней уйму времени. Не было у него желания осесть в Найтсдейле. Он найдет полезное занятие в Лондоне, а сюда будет наезжать время от времени – должен же он обеспечить семье наследника.

Да, он будет приезжать сюда, чтобы спать с ней. Сорвать бы это ужасное платье с ее прекрасного тела, зарыться лицом в мягкие круглые груди, а еще…

Он резко повернулся к столу. Брюки стали ему решительно узки.

– Что может быть лучше, мисс Петерсон? У вас ведь нет поклонника, или я ошибаюсь?

– Нет, но…

– И уж простите мне эти слова, но вы несколько перешагнули обычный брачный возраст. Не правда ли? Насколько я помню, вам двадцать шесть лет, вы на четыре года моложе меня.

– Да…

Чарлз взглянул на Эмму, отметив, как вспыхнули ее щеки и отяжелела грудь. Особенно грудь! Он заставил себя посмотреть ей в лицо. За очками, под нахмуренными бровями, в карих глазах тлели золотые искорки.

Возможно, не стоило напирать на возраст. С другой стороны, вдруг страх остаться старой девой поможет ей принять нужное решение. Вряд ли у нее есть на примете кто получше – наверняка вообще никого нет.

– Вы знаете, я не стану вам докучать. Я собираюсь жить в основном в Лондоне. Вам придется примириться с моими визитами время от времени.

– Зачем же вообще приезжать сюда? Вам прекрасно удавалось держаться от нас подальше все эти годы.

Чарлз смущенно кашлянул. Она не понимает очевидного? Он снова взглянул на Эмму. Руки сложены крестом на прекрасной груди. Одна бровь поднята. Как он раньше не замечал, как восхитительно взлетает вверх ее бровь? И какой чувственный у нее рот, который так и хочется поцеловать даже сейчас, когда она сурово сжала губы?

Может быть, суровая линия смягчится, если коснуться ее губ поцелуем?

– Дело в наследнике.

– Что? – Обе брови взлетели вверх, а потом сошлись на переносице. – Что именно вы имеете в виду?

Холод ее слов удивительно противоречил огню, что сверкал в глазах. Чарлз понял – лучше всего отступить. Но он слишком далеко зашел на вражескую территорию. Придется быть храбрым до конца.

– Наследник! Теперь, когда я маркиз, мне нужен наследник. А откуда ему взяться, если я буду в Лондоне, а моя жена в Кенте?

Он поспешно пригнулся – маленькая фарфоровая собачка пролетела мимо его уха и звякнула, разбившись о дверь кабинета.