"Рассказы из книги 'Опасайтесь лысых и усатых'" - читать интересную книгу автора (Коваль Юрий Иосифович)КлеенкаОсенью, в конце октября, к нам в магазин привезли клеенку. Продавец Петр Максимыч, как получил товар, сразу запер магазин, и в щели между ставен не было видно, что он делает. – Клеенку, наверное, меряет, – толковал дядя Зуй, усевшись на ступеньке. – Он вначале ее всю перемеряет, сколько в ней метров-сантиметров, а потом продавать станет… Постой, куда, Мирониха, лезешь? Я первый стою. – Кто первый? – возмутилась Мирониха, подлезая к сам двери. – Это ты-то первый? А я три часа у магазина стою, ножки обтоптала! Он первый! Слезай отсюда! – Чего? – не сдавался дядя Зуй. – Чего ты сказала? Повтори! – Видали первого? – повторяла Мирониха. – А ну слезай отсюда, первый! – Ну ладно, пускай я второй! Пускай второй, согласен. – Что ты, батюшка, – сказала тетка Ксеня, – за Миронихой я стою. – Эх, да что же вы, – огорчился дядя Зуй, – пустите хоть третьим! Но и третьим его не пускали, пришлось становиться последним, за Колькой Дрождевым. – Слышь, Колька Дрождев, – спрашивал дядя Зуй, – не видал, какая клеенка? Чего на ней нарисовано: ягодки или цветочки? – Может, и ягодки, – задумчиво сказал Колька Дрождев, механизатор, – а я не видал. – Хорошо бы ягодки. Верно, Коля? – Это смотря какие ягодки, – мрачно сказал Колька Дрождев, – если чернички или бруснички – это бы хорошо. А то нарисуют волчию – вот будет ягодка! – Надо бы с цветочками, – сказала тетка Ксеня, – чтоб на столе красота была. Тут все женщины, что стояли на крыльце, стали вздыхать, желая, чтоб клеенка была с цветочками. – А то бывают клеенки с грибами, – снова мрачно сказал Колька Дрождев, – да еще какой гриб нарисуют. Рыжик или опенок – это бы хорошо, а то нарисуют валуев – смотреть противно. – Я и с валуями возьму, – сказала Мирониха, – на стол стелить нечего. Наконец дверь магазина загрохотала изнутри – это продавец Петр Максимыч откладывал внутренние засовы. А в магазине было темновато и холодно. У входа стояла бочка, серебрящаяся изнутри селедками. Над нею, как черные чугунные калачи, свисали с потолка висячие замки. За прилавком на верхних полках пасмурно блестели банки с заграничными компотами, а на нижних, рядком, стояли другие банки, полулитровые, наполненные разноцветными конфетами. При тусклом свете ириски, подушечки и леденцы сияли за стеклом таинственно, как самоцветы. В магазине пахло клеенкой. Запах селедки, макарон и постного масла был начисто заглушен. Пахло теперь сухим клеем и свежей краской. Сама клеенка лежала посреди прилавка, и, хоть свернута была в рулон, верхний край все равно был открыт взглядам и горел ясно, оудто кусок неба, увиденный со дна колодца. – Ох, какая! – сказала тетка Ксеая. – Поднебесного цвета! А другие женщины примолкли и только толпились у прилавка, глядя на клеенку. Дядя Зуй дошел до бочки с селедками, да и остановился, будто боялся подойти к клеенке. – Слепит! – сказал он издали. – Слышь, Колька Дрождев, глаза ослепляет! Веришь или нет? И дядя Зуй нарочно зажмурился и стал смотреть на клеенку в узкую щелочку между век. – Кажись, васильки нарисованы, – хрипло сказал Колька Дрождев, – хуть и сорная трава, но голубая. Да, на клеенке были нарисованы васильки, те самые, что растут повсюду на поле, только покрупнее и, кажется, даже ярче, чем настоящие. А фон под ними был подложен белоснежный. – Поднебесная, поднебесная, – заговорили женщины, – какая красавица! Надо покупать! – Ну, Максимыч, – сказала Мирониха, – отрезай пять метров. Продавец Петр Максимыч поправил на носу металлические очки, достал из-под прилавка ножницы, нанизал их на пальцы и почикал в воздухе, будто проверял, хорошо ли они чикают, нет ли сцеплений. – Пяти метров отрезать не могу, – сказал он, перестав чикать. – Это почему ж ты не можешь? – заволновалась Мирониха. – Отрезай, говорю! – Не кричи, – строго сказал Петр Максимыч, чикнув ножницами на Мирониху, – клеенки привезли мало. Я ее всю измерил, и получается по полтора метра на каждый дом. Надо, чтоб всем хватило. Тут же в магазине начался шум, все женщины стали разом разбираться, правильно это или неправильно. Особенно горячилась Мирониха. – Отрезай! – наседала она на Петра Максимыча. – Кто первый стоит, тот пускай и берет сколько хочет. – Ишь, придумала! – говорили другие. – Нарежет себе пять метров, а другим нечем стол покрывать. Надо, чтоб всем хватило. – А если у меня стол длинный? – кричала Мирониха. – Мне полтора метра не хватит! Что ж мне, стол отпиливать? – Можешь отпиливать, – сказал Петр Максимыч, чикая ножницами. Тут же все стали вспоминать, у кого какой стол, а Мирониха побежала домой стол мерить. За нею потянулись и другие женщины. В магазине остались только дядя Зуй да Колька Дрождев. – Слышь, Колька, а у меня-то стол коротенький, – говорил дядя Зуй. – Внучка Нюрка сядет с того конца, я с этого – вот и весь стол. Мне клеенки хватит, еще и с напуском будет. – А у меня стол круглый, – хмуро сказал Колька Дрождев, – а раздвинешь – яйцо получается. Первой в магазин вернулась Мирониха. – Режь метр восемьдесят! – бухнула она. – Не могу, – сказал Петр Максимыч. – Да что же это!– закричала Мирониха. – Где я возьму еще тридцать сантиметров? – Да ладно тебе, – сказал дядя Зуй, – останется кусочек стола непокрытым, будешь на это место рыбьи кости складывать. – Тебя не спросила! – закричала Мирониха. – Сам вон скоро свои кости сложишь, старый пень! – Ишь, ругается! – сказал дядя Зуй добродушно. – Ладно. Максимыч, прирежь ей недостачу из моего куска. Пускай не орет. Пускай рыбьи кости на клеенку складывает. Продавец Петр Максимыч приложил к клеенке деревянный метр, отмерил сколько надо, и с треском ножницы впились в клеенку, разрубая васильки. – Бери-бери, Мирониха, – говорил дядя Зуй, – пользуйся. Хочешь ее мылом мой, хочешь стирай. От этой клеенки убыли не будет. Ей износу нет. Пользуйся, Мирониха, чашки на нее ставь, супы, самовары ставь. Только смотри будь осторожна с ней, Мирониха. Не погуби клеенку! – Тебя не спросила, – сказала Мирониха, взяла, кроме клеенки, селедок и пряников и ушла из магазина. – Твой кусок, Зуюшко, укоротился, – сказал Петр Максимыч. – Ладно, у меня стол маленький… Кто там следующий? Подходи. – Я, – сказала тетка Ксеня, – мне надо метр семьдесят. – Где ж я тебе возьму метр семьдесят? – спросил Петр Максимыч. – Где хочешь, там и бери. А у меня дети малые дома сидят, плачут, клеенки хочут. – Пускай плачут! – закричал Петр Максимыч. – Где я тебе возьму? Тетка Ксеня махнула рукой на Петра Максимыча и сама заплакала. – Вот ведь дела, – сказал дядя Зуй, – с клеенкой с этой! Ладно, Максимыч, прирежь и ей недостачу, мне небось хватит. А то клеенка, дьявол, больно уж хороша, женщине и обидно, что не хватает… Теперь-то довольна, что ль, тетка Ксеня, или не довольна? А клееночка-то какая – прям искры из глаз. Какая сильная сила цвета. Постелишь ее на стол, а на столе – цветочки, ровно лужок… Кто там следующий? Манька Клеткина? А какой у тебя, Манька, будет стол? – Не знаю, – тихо сказала Манька. – Так ты что ж, не мерила, что ль? – Мерила, – сказал Манька еще тише. – Ну, и сколько получилось? – Не знаю. Я веревочкой мерила. Манька достала из кармана веревочку, узлом завязанную на конце. – Вот, – сказала она, – у меня такой стол, как эта веревочка. – Как веревочке ни виться, – строго сказал Петр Максимыч, – а концу все равно быть. Он приложил деревянный метр, померил Манькину веревочку и сказал: – Опять нехватка. Метр семьдесят пять. – Эх, – махнул рукой дядя Зуй, – прирезай недостачу от моего куска, режь на всю веревочку. А ты, Манька, горячие кастрюли на клеенку не ставь, ставь на подложку. Поняла, что ль? Сделай подложку из дощечки. – Поняла, – тихо сказала Манька, – спасибо, батюшка. – Или того лучше, Манька. Ты ко мне забеги, я тебе готовую подложку дам… Кто следующий-то там?.. Дело в магазине пошло как по маслу. Петр Максимыч только чикал ножницами, и через десять минут от дядизуевой клеенки почти ничего не осталось. Но эти десять минут дядя Зуй не терял даром. Он расхваливал клеенку, жмурился от силы цвета, сомневался: не заграничная ли она? Не американская ли? – Ну, Зуюшко, – сказал наконец Петр Максимыч, – клеенка эта пока не американская. Наша клеенка, советская. И у тебя от этой клеенки осталось как раз двадцать сантиметров. – Чтой-то больно мало. – Так выходит. Двадцать сантиметров тебе, полтора метра Кольке Дрождеву. – Может, какие-нибудь есть запасы? – намекнул дядя Зуй. – Для близких покупателей? – Запасов нету, – твердо сказал Петр Максимыч. – И в скором времени не предвидится. – Видишь ты, нету запасов. Ну ладно, давай режь двадцать сантиметров. – На кой тебе двадцать-то сантиметров? – хрипло сказал Колька Дрождев, механизатор. – Отдай их мне. – Не могу, Коля. Надо же мне хоть маленько. А то еще Нюрка ругаться будет. – Больно уж мало, – сказал Колька Дрождев. – Двадцать сантиметров, чего из них выйдет? – Я из них дорожку сделаю, постелю для красоты. – Какая там дорожка, больно узка. А Нюрке мы конфет возьмем, чего ей ругаться? – Это верно, – согласился дядя Зуй. – Когда конфеты – чего ругаться? Забирай. – Если б валуи какие были нарисованы, – толковал Колька Дрождев, – я б нипочем не взял. А это все ж васильки. – Верно, Коля, – соглашался дядя Зуй. – Разве ж это валуи? Это ж васильки голубые. – А с валуями мне не надо. Ну, с рыжиками, с опенками я бы еще взял. – Ты, Колька, береги клеенку-то, – наказывал дядя Зуй. – Не грязни ее, да папиросы горящие не клади, а то прожжешь, чего доброго. Ты папиросы в тарелочку клади, а то наложишь на клеенку папирос – никакого вида, одни дырки прожженные. Ты лучше, Колька, вообще курить брось. – Бросил бы, – ответил Колька, заворачивая клеенку, – да силы воли не хватает. К ужину в каждом доме Чистого Дора была расстелена на столах новая клеенка. Она наполняла комнаты таким светом и чистотой, что стекла домов казались чисто вымытыми. И во всех домах стоял особый клееночный запах – краски и сухого клея. Конечно, через месяц-другой клеенка обомнется. Колька Дрождев прожжет ее в конце концов горящей папиросой, пропадет особый клееночный запах, зато вберет она в себя запах теплых щей, калиток с творогом и разваренной картошки. |
|
|