Сергей Галихин За час до срока…

1893 год

Два дня дождь не останавливался ни на минуту. Свинцовые облака монотонно

роняли на землю холодные капли, осенняя степь смиренно принимала влагу.

Кургузые мазанки маленькой деревеньки смотрели на мир пустыми глазницами

покосившихся окон. Дождливая осень заполнила все без остатка. Урожай был

давно убран, улицы опустели. Селяне выходили из своих домов лишь для того,

чтобы утром выпустить скотину в стадо, а вечером загнать ее во двор.

Наконец небо устало, и дождь закончился. Ранним утром в густой туман выпустили

коров. Резкий голос кнута разрывал рассветную тишину и гулким эхом отзывался

в сыром воздухе. Кнут говорил все дальше и дальше. Светало. Из-за толстого

покрывала тяжелых туч лучи солнца с трудом пробивались к земле.

Около двенадцати часов из деревеньки вышла тощая серая в яблоках лошаденка,

запряженная в телегу, правое переднее колесо которой, каждый раз завершая

полный оборот, издавало скрип, напоминавший сдавленный стон. Лошаденка

шла, лениво переставляя ноги. Копыта тяжело отрывались от земли и возвращались

к ней, словно невидимый магнит притягивал их к сырой глине. Дорога медленно

поднималась в гору. Под уздцы лошаденку вел старичок в распахнутом коротком

овчинном полушубке. За телегой шли восемь человек, одним из которых был

мальчик лет пяти. Рядом с ним, держа сына за руку, шла его мать.

На телеге везли гроб, обитый голубовато-лиловым позументом. На протяжении

всего пути от деревни до кладбища траурная процессия не проронила ни звука.

На лицах взрослых была скорбь. Обычная скорбь, когда хоронят человека.

Даже ребенок понимал, что сейчас не время для разговоров.

Поднявшись на гору, лошадь прошла вдоль невысокого забора и остановилась

возле ворот старого кладбища. Четыре мужичка подошли к телеге и взяли

гроб на руки. Мимо неровных рядов крестов его пронесли на плечах к вырытой

вчера могиле и поставили на два некрашеных табурета. Селяне прошли за

гробом, но близко к могиле подходить не стали. Кладбищенский сторож, ветхий

старичок, сгорбленный, с седой бородкой, опираясь на клюку, медленно подошел

к односельчанам и перекрестился.

Священник открыл потертый требник и начал монотонно читать печальные строки

панихиды. Селяне стояли, чуть склонив головы.

— Во блаженном успении вечный покой подай, Господи, рабу твоему новопреставленному…

Все, кто стоял на кладбище, перекрестились.

— …в месте злачном, месте покойном и сотвори ему вечную

па-а-мять… — продолжал тянуть священник.

Закончив скорбный обряд, священник благословил пришедших на кладбище и,

развернувшись, не торопясь пошел прочь, не дожидаясь, пока гроб опустят

в могилу. Старик в полушубке вернулся к лошади и принес вожжи. Те же четверо,

что несли гроб от телеги к могиле, принялись за дело.

— А почему гроб-то закрытый? — спросил сторож.

— Говорят, ему голову отсекли… — тихо сказал один из мужичков. — На

второй день, как преставился.

— Говорят… — сказал второй.

— Вона как… — подивился сторож.

— Да что голову-то, — вмешался третий, — его только осиновым колом убить

можно.

— Он, чай, не упырь, что его колом-то протыкать, — возразил второй мужик.

— А кто же он? — спросил сторож.

— А Бог его знает, — ответил второй. — Родился здесь, в гимназию в волость

уехал. Писатель, говорят, был известный. В Петербурге даже жил. А боле

ничего не известно. Воля его последняя была, чтоб на родине похоронили.

Гроб, опоясанный вожжами, приподняли. На какое-то время он завис над ямой,

покачиваясь на вожжах, а затем медленно стал опускаться вниз.

— А зачем ему голову отсекли? — шепотом спросил ребенок, услышавший разговор

взрослых.

— Не знаю, сынок, — ответила мать, осеняя себя крестным знамением. — Может,

и не отсекли вовсе. Мало ли что люди болтают.

Гроб коснулся земли и замер на дне могилы. Из-под него вытащили вожжи.

Каждый из стоявших на кладбище по очереди подошел к могиле и бросил в

нее горсть земли. Та гулко отзывалась, падая на крышку гроба. Вскоре землю

уже бросали лопатами.

Подровняв со всех сторон холмик, старичок, что вел лошаденку, отошел к

своим односельчанам и, тяжело вздохнув, оперся на лопату. Постояв в тишине

какое-то время, он выпрямился и надел шапку. Еще раза три перекрестившись,

люди развернулись и пошли с кладбища прочь.

1909 год

По Москве всегда ходило множество разных слухов. Одни были отражением реальных событий, о которых городские власти предпочитали умалчивать,

другие — обычные «легенды», которые придумывали люди, пытаясь объяснить

то, чему они не знали объяснения. Обывателя всегда пугало непонятное.

Вот уже несколько лет по городу ходила история о том, что один очень богатый

господин, меценат, почитатель театра и литературы, коллекционирует черепа

великих людей: писателей, актеров, ученых, мыслителей. Это само по себе

способно вселить ужас в умы обывателей, но однажды этот господин заполучил

в свою коллекцию череп человека, чья судьба и смерть до сих пор представляют

собой странную череду непонятных и необъяснимых происшествий. Произведения

Никольского рассказывали о том, чего обычный человек не мог ни знать,

ни выдумать. Если только он не продал душу дьяволу. Почти сразу же в Москве

начали твориться жуткие вещи. Десять человек из тех, что находились в

услужении у мецената, лишились рассудка. И несмотря на то, что он щедро

платил, никто из москвичей не хотел идти к нему на службу. Именно поэтому

нового кучера и повара пришлось выписывать из провинции.

Наконец слухи дошли до внука писателя — Николая. Кто из людей сможет терпеть

надругательство над останками своего предка?

Николай часто думал, как вернуть череп деда, чтобы захоронить его по православному

обряду, но всякий раз что-то останавливало его от решительных действий.

Но сегодня он решился. Сегодня он придет и потребует вернуть то, что должно

покоиться в земле, а не лежать в коллекции. Мать знала о планах сына.

Также она знала, что человек, который хранит у себя череп, очень опасен.

Он не щадит никого, кто становится на его пути.

Николай медленно ходил по комнате взад и вперед, готовясь выйти из дома,

быть может, в последний раз, когда, постучав, к нему в комнату вошла мать.

На ее плечах была черная с красными и желтыми цветами шаль, подаренная

двоюродным братом, в глазах — тревога. Николай не выдержал взгляда матери

и, отвернувшись, отошел к окну.

— Коленька, не ходи туда, — умоляя, проговорила она. — Не надо.

— Кто, если не я, мама, сделает то, что нужно? — сказал сын, глядя на

улицу. — Кто-то должен остановить это. Кто-то должен.

В свете тусклых фонарей по улице проехала коляска.

— Я боюсь за тебя, сынок. Помнишь, прошлой зимой его кучера нашли с лицом,

опаленным как будто адским пламенем… А ведь он только на секунду заглянул

за приоткрытую дверь.

— Да, я слышал про то, что он в тот день рассказывал в трактире… Свечи,

черепа…

Николай замолчал и не торопясь подошел к письменному столу.

— Ох, господи. Чувствую, не послушаешь ты меня, все равно пойдешь.

— Пойду…

— Ну что же, видно, не судьба тебя отговорить. Иди, коль решил. Храни

тебя Господь.

Мать перекрестила сына и поцеловала в лоб. Чувство того, что происходящее

сыграет большую роль в его судьбе, становилось все сильнее. Николай обнял

мать и через несколько минут вышел из дома.

Оказавшись на улице, он осмотрелся, плотнее натянул перчатки и быстрым

шагом пошел к дому Лукавского. Весна переползла в конец марта, и, хотя

оттепели только начались, под ногами на мостовой уже хлюпала вода, перемешанная

с оледеневшим снегом.

Особняк Лукавского стоял в некотором отдалении от мостовой. Его окружал

высокий чугунный забор с массивными воротами. Окна первого этажа были

забраны чугунными решетками. Перед подъездом раскинулась большая клумба.

Два года назад на ней росли лучшие цветы в городе, но после того как садовник

сбежал, они начали чахнуть, клумба стала зарастать сорняками.

На звонок дверь открыл лакей. Одет он был в темно-красную ливрею, на голове

красовался напудренный парик.

— Что вам угодно? — с достоинством осведомился лакей.

— У меня срочное дело к господину Лукавскому, — ответил Николай.

— Как о вас доложить?

— Мое имя ничего не скажет господину Лукавскому. Доложите лишь, что я

настаиваю. Наша встреча в его же интересах.

Лакей пустил Николая в дом и предложил ему обождать в холле. Посреди холла

с большими зеркалами в позолоченных рамах журчал маленький фонтанчик.

В дальнем углу стоял стол с двумя массивными кожаными креслами, рядом

— большой кожаный диван. Николай осмотрелся, снял перчатки и, заложив

руки за спину, застыл в ожидании. Лакей вернулся через пару минут, сказал,

что гостя ожидают, и проводил к хозяину.

Лукавский, одетый в пестрый восточный халат, встретил Николая в своем

кабинете, стоя возле камина с незажженной сигарой в руках. Он осмотрел

незваного гостя, как ему показалось, морского офицера, и знаком приказал

лакею удалиться, что тот и сделал с поклоном.

— Слушаю вас, молодой человек, — начал разговор Лукавский. — Мне доложили,

что у вас ко мне дело.

Николай, постояв несколько секунд в нерешительности, проглотил ком, подкативший

к горлу, и с небольшой дрожью, скорее от волнения, нежели от испуга, заговорил

о цели позднего визита.

— Милостивый государь. Я пришел к вам в столь поздний час, чтобы забрать

то, что по праву вам не принадлежит. Тем более что вы уже сами поняли,

что это так. Если вы не соблаговолите прислушаться к голосу разума…

Николай большими шагами медленно подошел к столу, на ходу перекладывая перчатки в левую руку, а правой доставая из-под овчинного полушубка револьвер.

— Здесь два патрона, — сказал Николай. Револьвер лег на стол, гулко стукнув

о дубовую крышку. — Один для вас, другой для меня. Мне терять нечего.

Выбор за вами. Встретить утром солнце или стать еще одним экспонатом в

вашей дьявольской коллекции.

Лукавский смотрел на револьвер таким же устало равнодушным взглядом, каким

встретил позднего гостя. Через несколько секунд он перевел взгляд на молодого

человека и, опустившись в кресло у камина, закурил сигару. Николай был

готов к любому ответу.

— Мне шестьдесят два года, — спокойно сказал Лукавский. — За свою жизнь

я участвовал во многих рискованных предприятиях. Я вижу, что вы не шутите,

но мне абсолютно плевать на ваши угрозы. Однако прежде чем сказать вам

«убирайтесь вон», только из любопытства я задам один вопрос. О чем именно

вы говорили?

Николай посмотрел в спокойные глаза пожилого человека. Он понял, что испугать

его не получится.

— Ваше последнее приобретение для дьявольской коллекции.

Лукавский, после своего вопроса опустивший взгляд на левый рукав халата,

медленно поднял глаза на гостя. Взгляд был напряженным. От него по спине

Николая пробежали мурашки.

— Почему вас интересует именно это? — с металлической ноткой в голосе

спросил Лукавский.

— Я его внук.

В кабинете повисло тяжелое молчание, которое, как показалось Николаю,

длилось целую вечность. В этой гнетущей тишине было слышно лишь, как отсчитывают

секунды большие напольные часы и потрескивают свечи.

— Да. Вы правы, — наконец заговорил Лукавский. — Я почти сразу понял,

что совершил ошибку. Большую ошибку. Первой умерла моя собака. Она провыла

всю ночь, а к утру умерла. Через сутки не стало моего двоюродного брата

Федора. Он удавился в той комнате, где после обряда посвящения ненадолго

остался череп вашего деда. А потом… Много еще что было потом. И знаете,

сударь, я, пожалуй, отдам вам то, что вы просите…

Николай слушал слова Лукавского, и в его груди бешено билось сердце. Все

оказалось гораздо проще, чем он предполагал, но именно это и вселяло чувство

тревоги.

— Вы сказали «обряда»?.. — спросил Николай, чтобы хоть что-то сказать.

— Девять лет назад я был в Индии. Там я узнал о культе «Двенадцати голов».

У одного из местных племен есть поверье: разум после смерти не покидает

тело в отличии от душы. Для исполнения культа могут быть использованы

только «вместилища разума» с весьма определенными характеристиками. Бывший

обладатель черепа должен при жизни быть наделен талантом. После прохождения

через обряд посвящения череп становится вместилищем колоссальной энергии…

— Кто те люди, что были с вами, когда всю эту чертовщину увидел ваш кучер?

— Незачем вам этого знать, — сказал словно отрезал Лукавский. — Я отдам

череп. Но вы уверены, что справитесь с той ответственностью, которую берете

на себя? Я это спрашиваю, потому что знаю, о чем говорю. Как вы намерены

поступить дальше?

— Отвезу череп в Италию. В России, очевидно, его не оставят в покое. Дед

говорил, что Италия — его вторая родина. Там череп захоронят по христианскому

обычаю.

Лукавский молча поднялся из кресла и подошел к шкафу из орехового дерева.

Достав из кармана ключ, он повернул им в замочной скважине и открыл дверцу.

— Как бы там ни было, теперь это ваша ноша.

Палисандровый ларец с золотыми углами и накладками появился в руках Лукавского.

Он медленно повернулся и поставил его на стол. Кровь застыла в венах у

Николая. Сердце бешено отстукивало ритм, отзываясь эхом в висках. Лукавский

повернул маленький ключ, торчавший в замочной скважине ларца. Замок щелкнул.

Меценат неспешно откинул крышку. По кабинету прошелся ветерок. Пламя свечей

дрогнуло и заколыхалось. В ушах у Николая появился легкий звон, он сделал

шаг и заглянул в ларец. Изнутри тот был отделан черным бархатом, на котором

покоился череп, увенчанный лавровым венцом из золота. Николай смотрел

не мигая.

— Зачем вам это нужно? — наконец смог он выговорить. — Вы задумали посоревноваться

с дьяволом, собирая головы умерших?

— Хм. Может быть, и так… — чуть улыбнулся Лукавский.

— Но ради чего?!

— На этот вопрос однажды ответил сам Никольский. Скучно жить, господа.

Скучно и неинтересно. А во что только не ввяжешься от скуки… Но плохо,

когда невинное оккультное развлечение перерастает в служение.

— Заигрывание с дьяволом не самый лучший способ уйти от скуки.

Лукавский посмотрел на Николая.

— Вы молоды и горячи, голубчик, — со вздохом и снисходительной улыбкой

сказал он. — Вам еще только предстоит осознать всю тяжесть того, во что

вы ввязались по собственной воле. Дай вам Бог успеть сделать все, что

вы задумали. Забирайте ларец. Постарайтесь все сделать как можно скорее.

Помните — череп уже не просто часть останков вашего деда.

— Что вы хотите сказать?

— Череп прошел обряд посвящения. Теперь он вместилище могущественной силы,

и никто, слышите — никто! — не знает,

в какой момент этой силе настанет время освободиться и что это за собой повлечет. Чье-то счастье или горе.

— У каждого дела есть конец. Что вы собирались получить в финале?

— Довольно, — сказал Лукавский. — Я и так уже рассказал больше, чем следовало.

Мне придется ответить за то, что я отдал череп, равный которому появится

теперь лет через сто.

Лукавский осторожно опустил крышку ларца и запер его на ключ. Затем он

положил ключ на палисандровую крышку, взял ларец и вложил его в руки внука

Никольского. Николаю показалось, что на плечи легло по мешку с крупой.

Ларец был легким, но общее ощущение тяжести, появившееся неведомо откуда,

было слишком явственно. Николай завернул ларец в предложенный Лукавским

кусок цветастой материи, еще раз посмотрел в глаза человека, которому

все равно с кем играть — с Богом или дьяволом, — и размеренным шагом пошел

к дверям.

— Степан! — крикнул Лукавский. В дверях появился здоровенный мужик. —

Проводи гостя до ворот. Потом с братом зайдете ко мне. А вы, сударь…

Николай остановился возле двери и, обернувшись, посмотрел на Лукавского.

— Остерегайтесь людей со шрамом на лице. От виска и до подбородка.

Николай молча вышел из кабинета, и лишь когда за спиной лязгнули чугунные

ворота, он почувствовал облегчение. Но ощущение легкости было недолгим.

Николай шел домой по пустой московской улице. Краем правого глаза он заметил,

что чья-то тень скользнула вдоль домов. Внутри у него все обмерло, он

резко обернулся. В тусклом свете фонарей улица была пуста. Николай достал

револьвер и спрятал его под тряпицей, поддерживая ларец снизу. Ночные

очертания деревьев, темные переулки и даже безлюдность улиц — все вселяло

тревогу.

Оказавшись дома, он не лег спать, а просидел всю ночь в кресле с револьвером

в руке. Главное было дотянуть до утра. Утром Николай должен уехать в Севастополь,

а оттуда отплыть в Италию.

После ухода гостя Лукавский дал необходимые распоряжения Степану и Федору,

двум братьям, служившим у него, объявив, что дом теперь на осадном положении.

Они спокойно восприняли сообщение барина о возможной угрозе. После того

что они пережили в Индии, вряд ли еще что-то могло вселить в них ужас.

Уснуть, да и то с трудом, Лукавский смог лишь на вторую ночь. В общем-то,

слово «заснул» не в полной мере отражало его состояние. Он лежал на кожаном

диване, прикрыв глаза, повернувшись на правый бок лицом к спинке дивана,

накрывшись овчинным тулупом. Комната освещалась одним подсвечником с тремя

свечами, стоявшим на столе. Слабое, колеблющееся пламя свечей выхватывало

край дивана, стол и левый угол комнаты. Часы негромко отбили одиннадцать

ударов. Шесть минут назад Степан тихо зашел в комнату проверить хозяина.

Увидев его спящим, он так же тихо прикрыл дверь и, стараясь не скрипеть

половицами, прошел к лестнице и спустился на первый этаж.

На улице залаяла собака, послышался шум. Лукавский оторвал голову от подушки,

упиравшейся в диванный валик, и прислушался. Может, извозчики снова сцепились

колясками? Непохоже. Лукавский скинул тулуп на пол и сел, опустив старые

ноги в шлепанцы, привезенные из Турции. Он встал, шаркая подошвами по

полу, подошел к окну. На улице, за забором, на мостовой слышался гомон.

Лукавский прислушался. Разобрать слова не удавалось.

Литые решетки ворот вздрогнули. Кто-то или что-то ударило в них, гулко

отозвавшись чугуном. Потом еще раз и еще. Удары в ворота становились все

более частыми и сильными. Собачий лай во дворе становился все более свирепым,

все чаще срывался на хрип.

— Отдайте нам антихриста! — донеслось с улицы.

На лестнице послышался тяжелый топот. Лукавский резко обернулся и посмотрел

на дверь. В комнату вбежал Федор.

— Уходить надо, барин. Народ буйствует. Тебя требует.

— Много их? — спокойно спросил Лукавский.

— Человек двадцать, — ответил Федор. — Но народ все идет. Все эти сплетни

про дом дьявола… Уходить надо, барин. Степан их задержит, пока мы до

подземного хода дойдем. А там, на пустыре, и коляска уже дожидается.

Собака, только что хрипевшая, вдруг взвизгнула и замолчала.

— Что с Маркизом? — спросил Лукавский.

— Не знаю, барин, — ответил Федор. — Сейчас посмотрю.

Он тут же выбежал из комнаты. Лукавский повернулся к окну и посмотрел

во двор. От правого забора к дому скользнула тень. Лукавский вздрогнул

и прислушался к шагам на лестнице. Он был смелым человеком, и смерть его

не пугала, но… смерть смерти рознь. Та, что готовилась ему, Лукавского

совсем не устраивала.

На лестнице кто-то издал стон, и после треска сломанной древесины что-то

тяжелое с грохотом упало на пол. Лукавский стоял у окна и смотрел на дверь

в ожидании неизбежной смерти. Крики на улице становились все сильнее.

Решетка ворот не выдержала и рухнула на землю. Степан выбежал навстречу

неистовствующей толпе и первым же взмахом жерди шестерых сбил с ног. Махнув

своей огромной палицей еще пять-шесть раз, Степан довольно усмехнулся

тому, как толпа отхлынула и, все еще не бросая жердь, пошел к крыльцу.

Когда он поднялся на последнюю ступеньку, в дверном проеме появилась красивая

женщина, с глазами глубже, чем море. Несмотря на мартовский холод, на

ней было шелковое белое платье, на голове такой же платок с перекинутым

через левое плечо правым концом. Тонкими, холодными пальцами она коснулась лица Степана. Он неестественно улыбнулся, выпуская из рук жердь…

Дверь в кабинет Лукавского вылетела, с мясом вырывав из косяка петли,

и упала посреди комнаты. Лукавский из последних сил сумел совладать с

собой и, не сводя глаз с чернеющего дверного проема, оперся двумя руками

о подоконник за спиной. Огромного роста человек со шрамом на левой щеке

уверенно вошел в комнату. Не задерживаясь у порога, он прошел к шкафу

и, не обращая на Лукавского ни малейшего внимания, распахнул дверцы. По

комнате, колыхнув пламя свечей и потушив половину из них, со слабым шипением

скользнул легкий ветерок. Мороз прошел по коже Лукавского, но ни взглядом,

ни жестом он не выдал ужаса, овладевшего им. Распахнув дверцы шкафа, громила

отошел на три шага назад. Из тьмы полок в полумрак комнаты пустыми глазницами

смотрело девять черепов. Громила поднял левую руку с растопыренными пальцами

и горловым звуком прорычал слова древнего заклинания. Порыв ветра вышел

из шкафа, и люстра под потолком качнулась.

На улице снова усилились крики, сначала мужские, сдержанно приглушенные,

затем женские — душераздирающие. Лукавский, не отрывая глаз, смотрел на

распахнутые дверцы шкафа. Все, что сейчас произойдет, он видел уже много

раз, только теперь ЭТО должно принести ему жуткую смерть.

Шипение ветра сменилось легким стрекотанием. Громила вскинул к потолку

обе руки. Из пустых глазниц и переносиц тонкими струйками потянулся черный

дымок. Сначала из двух, затем еще из четырех, потом из оставшихся трех

черепов. Тонкие струйки постепенно становились все гуще. Вытекающий из

черепов дымок медленно опускался к полу, после чего поднимался к потолку,

собираясь в отдельные маленькие облачка и образуя правильный круг. В комнате

что-то взвыло, словно ветер в трубе. Черные облака пришли в движение и

в дьявольском хороводе завертелись вокруг люстры.

Лукавский почувствовал холодное прикосновение ветра к щеке, со стола на

пол слетело несколько бумаг. Не останавливая хоровода, облачка опустились

к полу и по параболе медленно поднялись вверх, собираясь в большой черный

сгусток, похожий на кокон. Через несколько секунд он принял форму капли.

Вдруг капля метнулась в правый, ближний от Лукавского угол комнаты, затем

в левый, дальний, и, не долетев до него, резко изменив траекторию, опустилась

к полу. Оттуда после небольшой паузы черная капля отлетела к входной двери

и мгновенно метнулась к Лукавскому. Тот успел чуть приоткрыть рот, да

так и замер на полувздохе.

Тело Лукавского, как губка, впитало в себя весь темный сгусток без остатка.

Глаза закрыла черная пелена, тело скрючило в страшных судорогах, и Лукавский

повалился на пол. Боль была настолько ужасной, что мышцы с силой сокращались,

заставляя конечности принимать неестественные положения.

В окнах особняка то там, то тут зажигался и потухал свет. Соседи по улице

выходили из своих домов. Казалось, что все собаки в округе взбесились

от полной луны.

— Пожа-ар! — раздался зычный протяжный крик.

— Пожа-а-а-ар! — отозвалось на другом конце улицы.

Дом Лукавского вспыхнул, как порох. Он загорелся сразу и весь. От жара

лопались стекла в домах напротив. Невозможно было не то что подойти к

дому, пройти мимо по улице и то было непро-сто. Дом полыхал всю ночь,

а под утро погас в несколько минут, оставив чернеющие от сажи каменные

стены. Толпа зевак, пожарные, полицейские еще какое-то время стояли возле

пепелища, выдвигая версии о причине происшедшего. Кто говорил, что барин

продал душу дьяволу и его Бог наказал, кто уверял, что, наоборот, он был

слишком набожным и в доме всегда горело столько свечей, что немудрено

было случиться такой беде. Удивлялись, как это еще раньше все не сгорело.

1911 год

Лето в Риме было великолепным. Древний город с завораживающей архитектурой

всегда с какой-то непонятной легкостью навевал мысли о вечном. О любви.

О смерти.

Середина июля тысяча девятьсот одиннадцатого года. Семь часов утра. Несмотря

на ранее время, перрон переполнен. Сегодня с вокзала отправлялся необычный

поезд. Новая туристическая компания, пытаясь привлечь богатых клиентов,

устроила развлекательную прогулку, часть которой — осмотр уникального

сооружения — сверхдлинного горного тоннеля. Желающих принять участие в

этом увеселительном мероприятии оказалось предостаточно.

Вокзал пестрел от дорогих нарядов. В теплых лучах утреннего солнца холодным

светом блестели бриллианты, нитки жемчуга, словно вьюнки, оплетали изящные

женские шейки. В ожидании отправления поезда великосветская публика собиралась

в небольшие группы и в разговорах предвкушала впечатления, которые она

получит от предстоящей прогулки. Мужчины между делом скучно обсуждали

последние новости с биржи, женщины — чужие наряды. Торговцы с лотка разносили

по перрону сигареты, фрукты и сладости.

Почти особняком на перроне стояла группа молодых людей — студентов Римского

университета. Они громко смеялись, рассказывая друг другу истории своих

похождений и новые анекдоты, не забывая в то же время поглядывать в сторону

подружек. Молодые синьориты находились в обществе родителей, но не забывали

хоть изредка отвечать тем же.

— Марио, куда ты смотришь? — спросил Джузеппе.

— Куда же еще может смотреть Марио, — подхватил Антонио, — конечно же, на синьориту Алессандру.

Студенты взорвались смехом. Они давно знали о страсти молодого философа

к дочери судьи.

— Смейтесь, смейтесь, болваны, — со снисходительной улыбкой отвечал Марио.

— Следующей весной я женюсь на ней.

Студенты засмеялись пуще прежнего. Отец Алессандры имел свои виды на брак

дочери. И молодой, пусть и не бедный, будущий философ Марио Джулиани в

эти планы не вписывался.

— Будь осторожен, Марио, — сказал Федерико. — Как только судья узнает

о твоем желании жениться на его дочери, он обвинит тебя в подготовке государственного

переворота.

— Или в покушении на Папу Римского.

— Все равно она будет моей, — сказал Марио, глядя на прекрасную Алессандру,

разговаривавшую со своей тетей.

Студенты в очередной раз заразительно рассмеялись.

— А чтобы вы в следующий раз не смеялись над своим приятелем, — продолжил

Марио, — вас в поезде ждет маленький сюрприз.

— Ты прямо в поезде попросишь ее руки? — сквозь смех спросил Андреа.

— Нет, в поезде я заставлю вас дрожать от страха, — улыбаясь, ответил

Марио. — Вы у меня надолго запомните эту поездку.

Студенты еще долго смеялись бы над недостижимой мечтой друга, но начальник

вокзала ударил в станционный колокол, возвещая о скором отправлении поезда.

Пассажиры проходили в вагоны, провожающие оставались на перроне, махали

руками и платочками, отъезжающие отвечали тем же, высовываясь из открытых

окон вагонов.

Колокол отбил отправление. Паровоз протяжно фыркнул, залив перрон белым

густым паром, и подал гудок. Клапаны выдали беспорядочную череду «пыхов»,

колеса провернулись на рельсах под неподвижным паровозом. Выбросы пара

вдруг стали последовательными, колеса сцепились с рельсами и медленно

начали поворачиваться, увлекая за собой весь состав. Гомон усилился.

Постепенно набирая скорость, трехвагонный поезд покинул Римский вокзал,

унося с собой сто шесть человек. Они ожидали нечто удивительное от этой

прогулки. Их ожиданиям суждено было сбыться.

Натужно пыхтя и выбрасывая к небу клубы дыма, поезд неторопливо шел со

скоростью около тридцати километров в час, давая пассажирам возможность

осмотреть окрестности. К большинству ехавших в поезде давно пришло ощущение

общности, в воздухе витала причастность к знаменательному событию — проезду

по одному из самых длинных тоннелей.

Молодые студенты, стоя в коридоре, обсуждали виды, проплывавшие за окном,

пили вино, шутили. Марио Джулиани веселился вместе со всеми, но при этом

не забывал поглядывать вперед по ходу поезда. Он с нетерпением ждал появления

тоннеля. Именно перед въездом в него Марио собирался поразить приятелей

розыгрышем.

Время шло, колеса монотонно отстукивали ритм на стыках рельс. И вот из-за

поворота показался долгожданный тоннель. Джулиани хотел улизнуть незамеченным,

но у него это не получилось.

— Ты куда, Марио? — крикнул Антонио вслед товарищу, уходящему в сторону

своего купе.

— Я сейчас вернусь, я же обещал сюрприз.

Дверь купе открылась и тут же захлопнулась за спиной Марио.

Пассажиры продолжали восхищаться живописными горными пейзажами, проплывающими

за окнами, проводник прошел от начала вагона в конец, зажигая на ходу

свечи в канделябрах, прилаженных на стенах.

Оказавшись в купе, Марио присел на корточки и, достав из-под сиденья плетеный

короб, резким движением откинул крышку. Непонятно из-за чего по телу пробежали

мурашки. На мгновение он испугался нахлынувших ощущений, но через секунду

улыбнулся, вспоминая свою идею.

— Надо же, я знаю и то боюсь, — довольно прошептал Марио. — А они просто

умрут от страха.

Не вынимая ларца, Джулиани открыл его маленьким ключом, откинул палисандровую

крышку и осторожно достал череп. По купе прошелся легкий ветерок, на окнах

колыхнулись занавески. Марио еще раз улыбнулся ощущению страха, пахнувшему

ему в лицо, и в предвкушении успеха своей проделки вышел из купе.

— Что там у тебя, Марио? Курица, несущая золотые яйца?

— Нет, у него маленький чертенок, он же обещал нас всех напугать.

— Ха-ха-ха! — смеясь и перебивая друг друга загомонили студенты.

Поезд вошел в тоннель. Вагон погрузились во мрак, лишь свечи слабым светом

освещали коридор. Марио медленно шел к своим друзьям со зловещей улыбкой

на лице. Перед собой на вытянутой руке он нес череп, сокрытый до поры

до времени цветастой тканью.

— Ну что, все смеетесь? — с улыбкой спросил Марио. — Сейчас вы узнаете,

что Марио Джулиани всегда держит свое слово.

Студенты с застывшими улыбками на лицах замерли в ожидании, что же будет

дальше, пассажиры, стоявшие в коридоре, из невинного любопытства повернули

головы на гомон студентов. Выдержав небольшую паузу, Марио сорвал покрывало.

Все, кто увидел череп, вздрогнули и ахнули, женщины и девушки, стоявшие

поодаль, вскрикнули и отвернули лица, закрыв их ладошками. Марио упивался

тем, как лица друзей начинали искажаться в нарастающем ужасе.

— Что это?.. Черт побери, что это такое?!

Марио не сразу понял, что причина этих возгласов вовсе не череп. Взгляд

друзей поначалу был направлен мимо него, куда-то за спину, а потом и вовсе

переключился на окружающее пространство. Марио посмотрел на череп, оглянулся.

Легкий молочный туман был везде. Джулиани вдруг почувствовал, что им все

сильнее овладевает необъяснимый страх.

Молочный туман начал сгущался. В какой-то момент Марио посмотрел на свою

левую руку, ему показалось, что она стала влажной. Он потер пальцы между

собой — они были в чем-то липком. В соседних купе один за другим раздались

истошные женские вопли, пассажиры забегали по коридору, Марио едва увернулся,

чтобы его не сбили с ног. В глазах людей был ужас.

Не понимая, что происходит, Марио вернулся в купе, положил череп на стол.

И тут же метнулся к двери, чтобы бежать к Алессандре, но… вдруг почувствовал,

что череп смотрит ему в спину. Волна страха накрыла его и сковала движения,

в ушах появился слабый звон. Марио медленно развернулся…

Липкий молочно-белый туман, окутавший весь поезд, становился все более

густым. Пассажиры вопили от ужаса, зажмурив глаза и закрывая уши руками,

метались по коридорам вагонов, то и дело натыкаясь друг на друга, падая

и поднимаясь. Туман сгущался все сильнее, липкая жидкость стекала по лицам,

собиралась на одежде и стенах вагонов.

Марио сделал всего лишь шаг к черепу, и его пронзил бесконечный ужас.

Порыв ветра ударил в липкое лицо, в ушах появился чудовищный шум.

— А-а-а-а-а-а-а!.. — вскрикнул Марио и упал на колени, наклонив голову

к самому полу и зажимая уши руками.

Несколько секунд он лежал так, согнувшись и покачиваясь из стороны в сторону,

затем резко распрямился, попытался встать, но оступился и отлетел к двери,

ударившись об нее затылком. На ощупь он нашел ручку, открыл дверь и вывалился

из купе. Коридор был пуст, но Марио не видел этого. Он шел, зажмурив глаза,

зажимая уши руками и время от времени непроизвольно дергая головой из

стороны в сторону. Раскачивающийся вагон кидал его от одной стены к другой.

Добравшись до тамбура, Джулиани вытянул вперед руки, нащупал дверь вагона,

открыл ее, сделал шаг вперед… Его нога провалилась в пустоту. Упав на

гравий, Марио скрючило от ужаса, все еще имеющего над ним власть.

Кто-то подхватил его под руки и поволок в противоположную от уходившего

в тоннель поезда сторону. Власть страха постепенно слабела. Марио пытался

отталкиваться ногами, чтобы немного помочь тащившему его, но у него это

плохо получалось.

Когда Джулиани приоткрыл глаза и отнял от ушей руки, все еще не понимая

происходящего, он находился в тридцати метрах от входа в тоннель. Белый

туман выходил из него и, удаляясь с каждым метром, становился все более

редким и быстро сходил на нет.

Марио встряхнул головой. Рядом с ним стоял проводник в изрядно потрепанной,

липкой и грязной форме. Поезд уходил все дальше, постепенно исчезая в

странном тумане. Через несколько секунд он совсем скрылся из виду, и только

стук колес, все удаляясь, напоминал о его существовании. Вскоре стих и

он.

1997 год

Мало кто может себе представить, что такое степь в конце июля — под палящим

солнцем и при отсутствии ветра. Если, конечно, сам там не был. И уж еще

меньше найдется людей, знающих, каких усилий стоит копать в этой степи

яму шириной в два и длиной в три метра. Первые несколько минут, когда

работа только начинается, все кажется не таким уж страшным. Да. Земля

сухая, пылистая. Да. Корни многолетних степных трав сплелись и высохли

так, что похожи на электрические провода. «Ну и что же? — скажет кто-нибудь.

— Хорошо отточенная лопата и крепкие молодые руки могут многое сделать.

Многое перебороть». И солнце не так страшно, когда на голове широкополая

панама, а во фляге вода.

Именно этими размышлениями успокаивал себя Вовка, делая очередной капок.

Уже полчаса как лопата стала натыкаться на камни. Глубины Вовка достиг

небольшой, сантиметров в восемьдесят. А дальше… Поначалу, незаметно

для самого себя, он постепенно отходил в сторону в пределах очерченных

контуров намеченного шурфа и, дорывшись все до тех же камней, делал еще

один шаг в сторону.

— Эй! Сачок! Ты что делаешь?! — спросил отец. — Я тебе где сказал рыть?

— В восточном углу, — буркнул Вовка.

— А ты сейчас где?

— В северном, — выдохнул подходивший к яме Стас и продолжил: — У парня

налицо полная дезориентация на местности. Вероятно, как следствие теплового

удара.

— Сам ты перегрелся! — крикнул Вовка и швырнул лопату на дно ямы.

Лопата ловко подскочила и отлетела в сторону Стаса. Тот рефлекторно чуть

дернулся в сторону и выставил перед собой левую руку.

— Ого, — сказал Стас. — Однако, нервы.

Он снял очки, протер их концом клетчатого платка, повязанного на голове

на манер бедуина, и снова нацепил на уши, которые Вовка называл лопухами.

Вовка посмотрел сначала на отца, профессора археологии, потом на Стаса,

аспиранта кафедры истории МГУ, взглядом, обещавшим скорую месть. Отец и Стас не обратили на его гнев никакого внимания. В конце концов, Вовка

сам напросился в экспедицию.

С нового года он уговаривал отца, и тот не сразу, но все же согласился

взять сына на раскопки при условии, что Вовка будет покорно выполнять

любую порученную ему работу. Жизнь археолога только в фильмах про «Индиану

Джонса» полна приключений, сказочных сокровищ и неожиданных открытий.

Реально же она наполнена пылью. Либо библиотек и хранилищ, где, собственно,

и проходит большая часть жизни настоящего исследователя умерших цивилизаций,

либо раскопок. Именно второе сейчас и происходило.

— Виктор Иванович, — многозначительно начал Стас после небольшой паузы,

— сдается мне, что ваша теория о месте захоронения гуннов зашла в тупик.

— Вы заблуждаетесь, Станислав Валерьевич, — невозмутимо ответил профессор,

— это не моя теория, а ваша.

— Но позвольте…

— Я не буду больше копать, — объявил Вовка, медленно и четко выговаривая

каждое слово.

— Вальдемар, — укоризненно сказал Стас, — как ты разговариваешь с отцом?

Вовка еле сдержался, чтобы не рассмеяться. Он задержал дыхание и отвернулся

в сторону, чтобы не выдать себя. Всякий раз, когда Стас называл его Вальдемаром,

Вовка с трудом сдерживался от смеха.

— А ведь я вас предупреждал, Виктор Иванович, — продолжил Стас, повернувшись

к начальнику экспедиции. — Ваша теория весьма-а-а сомнительная.

Корнеев старший окинул окрестности взглядом, задумался на пару секунд

и, хитро прищурившись, сказал, явно издеваясь:

— Станислав Валерьевич, будьте так любезны, передайте, пожалуйста, мне карту.

Стас на всякий случай насторожился, нагнулся и поднял с земли армейский

планшет. Для удобства археологи спрыгнули в яму и разложили карту на траве.

Вовка стоял чуть в стороне, опершись на черенок лопаты.

Как только Стас взял планшет, в его голове мелькнула страшная догадка.

Неужели вчера они с Игорем ошиблись при нанесении координат? Если так,

то исполнением любого желания тут не отделаешься. Не тот Вовка человек,

чтобы запросто простить такую промашку.

— Ну и куда же ты смотрел, четырехглазый? — спросил начальник экспедиции

у своего помощника.

Стас чувствовал себя гадко. Ни фи-га се-бе ошибочка! Триста двадцать четыре

метра между точками. Но самое страшное, что нужно что-то сказать. Если

не в свое оправдание, то хотя бы ради приличия. Пятнадцатилетний парень

с утра копал эту яму и, как выяснилось, не там, где нужно.

— Зато я нюхаю и слышу хорошо, — выдавил из себя Стас.

— А что случилось? — спросил изможденный Вовка. Он разглядывал на дне

ямы причудливого цвета камень и поэтому не уловил смысл разговора.

— Не там копали, — сообщил отец «радостную» новость. — А ты, лопоухий…

Снимай стеклышки, бить будем.

Глядя в Вовкины глаза и на то, как его руки скользнули вниз по черенку

лопаты, Стас подумал, что Вовка воспринял эту идею буквально и она ему

понравилась.

— Вовка, за мной одно желание, — торопливо сказал Стас, подняв к плечу

указательный палец левой руки. — И потом, я ни при чем, это все Игорек…

Я ему только помогал…

— От имени археологии объявляю вам благодарность, — торжественным тоном

провозгласил начальник экспедиции, возложив руку на плечо сына. — И премирую

выходным… в двадцать четыре часа. Даже в двадцать пять. Так что до четырех

часов завтрашнего дня ты отдыхаешь.

Вот это был удар. Вовка чуть не заплакал от такой ошибки. Столько копать

— и все напрасно. И зачем он напросился в экспедицию? За три недели, проведенные

в степи, Вовка только и делал, что копал землю. Археологи не нашли ничего,

даже самого захудалого черепка глиняного сосуда. А он так надеялся!..

Так мечтал, что по приезде домой будет рассказывать ребятам во дворе истории

о несметных сокровищах, которые он вместе с Игорем, Стасом и отцом отыскал

в бескрайних южных степях.

— Кстати, что-то Игоря долго нет, — сказал Виктор, чтобы разрядить атмосферу.

— Он уже часа два как должен вернуться.

За бугром послышался какой-то механический шум. Археологи притихли. Непонятный

и в то же время как будто знакомый шум приближался. Если это Игорь, то

«Нива», на которой он ездил, уж очень странно громыхала. Вовка нагнулся

и поднял со дна ямы заинтересовавший его камушек.

Археологи повернулись в сторону приближающегося гула и замерли в ожидании.

Невероятная догадка появилась в голове Стаса и удивлением отобразилась

на его лице.

— Э-то-го не мо-жет быть, — пробормотал он. — От-ку-да здесь…

Стас не успел договорить. В следующее мгновение из-за холма выскочил паровоз.

В клубах пара и постукивая на стыках невидимых рельс, он тащил за собой

угольную тележку и три вагона. От неожиданности археологи отпрянули к

противоположному краю шурфа и, задрав вверх головы, смотрели на проносившийся

мимо поезд. Паровоз был очень странным, не похожим на те, что еще недавно

ездили по железным дорогам необъятной родины. Но при этом он был абсолютно

реальным, железным. Словно кадры кинопленки, один за другим промелькнули

вагоны, и поезд, так же внезапно, как и появился, скрылся за противоположным

склоном холма. Еще через несколько мгновений стих и шум. Археологи в оцепенении

стояли на дне шурфа, глядя на холм, за которым скрылся поезд.

— Господи, какой красивый сон… — первым заговорил Виктор Иванович.

Вовка два раза медленно кивнул головой, подтверждая, что ему этот сон

тоже понравился, так же медленно повернул голову в сторону Стаса. По его

виду несложно было догадаться, что он пытается понять происходящее, все

еще не решаясь поверить в увиденное. Вовка перевел взгляд на его руку.

— Ау-у! — вскрикнул от боли Стас: Вовка что было силы ущипнул его ниже локтя.

— Не… Это не сон, — сказал Вовка.

— А что же это? — спросил Стас, потирая образовавшийся синяк.

— Возможно… пример коллективной галлюцинации, — предположил Виктор.

— Хотя, конечно…

Его взгляд вцепился в алюминиевую флягу, точнее, в то, что от нее осталось.

Покореженная, она лежала на дне шурфа и из нее вытекали остатки воды.

До палатки шли молча. Через пару минут Вовка взобрался на спину Стасу,

и тот смиренно нес его до палатки, отрабатывая «одно желание». Закон есть

закон. Через двадцать минут приехал Игорь.

Игорь был местным. Он жил в небольшом провинциальном городке в тридцати

двух километрах от места раскопок. С Виктором Корнеевым и Станиславом

Егоровым был знаком много лет. Первый раз они встретились в Гамбурге на

международном семинаре по археологии. Потом вместе участвовали в раскопках

у Черного моря, в Тунисе, Норвегии. А теперь общими усилиями искали в

южных степях древние стоянки гуннов на пути в Европу.

Вовка помог перенести из машины продукты и, поставив в палатку последнюю

коробку, упал на раскладушку. Стас достал из походного холодильника бутылку

пива и, захватив свежую прессу, привезенную Игорем, сел на раскладной

стул.

— Ты где пропадал? — в задумчивости спросил Виктор.

— Колесо пробил, — возбужденно ответил Игорь. — Представляете, в степи

гвоздь нашел. Бывает же такое…

— Бывает и не такое, — пробормотал Стас, шурша газетами.

— Что-то вы не очень веселые. И Вовка какой-то угрюмый.

— Яму не там копал, — пояснил Стас. — Ошиблись мы с тобой на триста двадцать

четыре метра…

Егоров вдруг запнулся на полуслове и отставил бутылку с пивом в сторону.

Глазами пробежав статью до конца, он передал газету Корнееву. Тот молча

взял ее и тут же изменился в лице.

— Дела-а-а… — сокрушенно сказал Игорь. — Вовка, наверное, обиделся-а…

— Да уж не обрадовался, — сказал Стас, думая о чем-то другом, поднялся

со стула и медленно начал прохаживаться по палатке.

— Ну не из-за этого же вы такие загадочные, — сделал вывод Игорь. — Что

случилось?

Виктор слегка встряхнул газету, похрустел ею, сложил пополам и прочел вслух.

В 1911 году трехвагонный состав, покинув Римский вокзал, вошел в горный

тоннель в Ломбардии и… бесследно исчез.

Двое из ста шести пассажиров успели выпрыгнуть перед самым исчезновением

поезда и впоследствии рассказали следующее. При въезде в тоннель поезд

попал в облако белого тумана, который с каждой секундой становился все

более вязким. С первых же секунд всех пассажиров охватило чувство необъяснимого

страха, началась паника… Тоннель впоследствии был обследован, но ничего

странного или подозрительного обнаружено не было.

Через несколько лет были обнародованы записки известного мексиканского

психиатра Хосе Максино о том, как однажды в Мехико появились 104 (!) итальянца,

в течение недели попавшие в психиатрическую лечебницу, так как утверждали,

что прибыли в Мехико из Рима на… поезде.

Загадка заключалась в том, что эти записки были сделаны в 40-х годах XIX

века! Этот факт подтверждает гипотезу, что поезд каким-то образом прошел

сквозь время…

Несколько секунд Игорь ждал объяснений и, не дождавшись, нерешительно

задал вопрос:

— При чем здесь эти сказки?

Стас, перестав ходить по палатке, посмотрел на Игоря:

— Сорок минут назад этот поезд был здесь.

Игорь на несколько секунд задумался над услышанным, потом ответил с растущей

улыбкой:

— Стасик, ты, наверное, перетрудился сегодня. Устал, когда яму копал.

— Устал сегодня Вовка, это он копал яму. А поезд мы видели втроем.

Игорь с недоверием смотрел на Стаса, а потом перевел взгляд на профессора.

Тот утвердительно кивнул головой.

— Ерунда какая-то, — по инерции усмехнувшись, сказал Игорь. — Поезд-фантом…

да и откуда в степи рельсы? Я читал об этой легенде. Он, говорят, раньше

тоже появлялся, но только на железных дорогах. А вот чтобы в степи…

по траве…

— Да хоть по воздуху, — ответил Корнеев.

В его руках появилась раздавленная фляга. Он коротким, резким движением

бросил ее Игорю. Тот поймал флягу и, ничего не понимая, начал разглядывать.

— Ее переехала наша коллективная галлюцинация, — пояснил Стас.

Игорь снова посмотрел на Стаса, потом — на расплющенную флягу… Только

теперь он смотрел на нее по-иному.

— Де-ла-а…

— Вот, тут еще написано, — Виктор хрустнул газетой.

Это явление заинтересовало многих исследователей «непознанного» во всем мире. Единственный вывод, к которому приходят все, когда-либо занимавшиеся

этой проблемой, состоит в том, что в появлении «поезда-призрака» есть

одна закономерность. Он всегда проходит по железнодорожному полотну. Настоящему

или условному, где рельсы были проложены в прошлом, а теперь сняты. Или

там, где их только планируется проложить в будущем.

— Неужели правда, — не решаясь поверить, сказал Игорь. — Кстати, в этой

же газете, в передовице, написано, что через степь планируют построить

прямую железнодорожную ветку, которая соединит наш город с юго-западной

магистралью.

— Ну вот вам и дорога в будущем, — сказал Корнеев. — Как человек образованный

я с большим сомнением отношусь к существованию этого поезда. Но, находясь

в здравом уме и твердой памяти, готов подписаться под каждым словом статьи,

потому что видел поезд собственными глазами.

Профессор замолчал и вышел из палатки. День клонился к вечеру. И какой

день! Свидетелем такого становятся раз в сто лет, да и то далеко не все.

Вечером Стас с Игорем сделали новые расчеты и ушли в степь на разметку.

Завтра они сами возьмутся за лопаты. И конечно же, Вовка будет ходить

по краю шурфа и, издеваясь, давать советы: как копать, куда бросать…

А Стас с Игорем через какое-то время начнут наигранно сердиться и обещать

надрать ему уши, если он сейчас же не уйдет. Вовка, конечно же, не уйдет.

Он будет продолжать экзекуцию. Но если бы Стас с Игорем не ошиблись и

Вовка не выкопал этот ненужный шурф, увидели бы они поезд?

Ночь опускалась на маленький городишко. Четверо археологов стояли на перроне

вокзала, слабо освещенного желтым светом грязных фонарей. Вокзал был практически

пуст, а на перроне народу не было вовсе. Сумерки сгущались медленно. С

левой стороны рыхлой пеленой наползал туман.

Дежурная объявила, что поезд на Москву задерживается на сорок пять минут.

Было тепло, и археологи не пошли в зал ожидания, а остались ждать на перроне.

— Ну что же, — сказал Игорь, — приезжайте еще. Мой дом — ваш дом. Как

говорится, всегда рад.

— Спасибо, Игорь, — ответил Виктор и посмотрел на сына. — На следующий

год обязательно приедем. А, Вовка? На следующий год поедешь с нами?

— Поеду, — ответил Вовка с плохо скрываемой улыбкой. — Если возьмете.

— Ну-у-у… — протянул Стас. — Если будешь землю копать, отчего же не взять.

Археологи засмеялись.

— Злой ты, Стас, — обиделся Вовка. — Говорят, что все очкарики добрые,

а ты злой.

— Я не злой, — ответил Стас, — я дальновидный.

— Не бойся, Вовка. Не заставит он тебя землю копать, — сказал Игорь. —

В следующий раз обязательно клад найдешь. Только ты ведь знаешь, что в

археологии клад — это не только золото.

— Знаю, — сказал Вовка. — Иногда полугнилая дощечка гораздо ценнее для

науки, чем жемчужное ожерелье.

— Какой хороший мальчик растет, — улыбнулся Виктор.

— Весь в папу, — подметил Стас.

— Тогда дай своему ребенку золотой, — сказал отцу Вовка. — А он на него

газировки купит.

Корнеев-старший достал купюру. Сын взял ее, развернулся и пошел к зданию

вокзала.

— Вовка, магазин на втором этаже, — крикнул Игорь. — Как поднимешься по

лестнице, сразу направо.

Проводив Вовку взглядом, археологи продолжили утреннее обсуждение перспектив

новых раскопок. До поезда оставалось тридцать пять минут.

— Жаль, конечно, что расчеты оказались ошибочными, — сказал Игорь, — но

теперь мы точно знаем, что перед последним броском гунны делали стоянку

не в наших краях, а гораздо южнее.

— Или севернее, — уточнил Стас. — Вряд ли они останавливались так близко.

Их продвижение могли обнаружить.

Стас вдруг заметил, что Виктор смотрит как будто сквозь Игоря. И даже

не смотрит, а прислушивается. Да так напряженно, словно пытается услышать

что-то важное в этой ночной тишине.

— Виктор Иванович, — окликнул его Стас. — На-чаль-ник.

— Да, — не поворачивая головы, отозвался Виктор.

— Что-то случилось?

— Нет… — растерянно сказал Виктор, — но…

— Что «но»?

— Вы ничего не слышите?

В этот момент маневровый тепловоз подал протяжный гудок и с шумом неторопливо

выкатил из тумана.

— Маневровый, — ответил Стас.

— Нет, до этого.

— Ничего особенного, — подтвердил Игорь. — Вокзал как вокзал.

— Да нет же, — настаивал Виктор.

Тепловоз проехал мимо и исчез в сумерках. Шум стих. Виктор снова обратился

в слух.

— Слышите?

— Что именно? — спросил Игорь.

— Прислушайся, Стас, — настаивал Виктор.

Стас мобилизовал весь свой слух.

— Ну же!

— Что «ну же»? Ну поезд идет где-то рядом. Это нормально, мы на вокзале.

— Звук, Стас! Слушай звук. Слышишь?

— Что именно? — не понимал Стас.

— Черт возьми, он точно такой же, как тогда, в степи!

Виктор отстранил Игоря и медленно двинулся к краю перрона. Игорь и Стас

в недоумении смотрели на своего научного руководителя… О, Господи! Действительно,

перестук колес на рельсах показался Егорову поразительно знакомым. Да

еще эти характерные только для паровозов звуки…

Стас медленно подошел к Виктору. Корнеев стоял у самого края перрона и

всматривался в туманную даль. Игорь сделал неуверенный шаг и остановился.

Археологи стояли в легком оцепенении и слушали приближающийся стук колес

невидимого поезда, смотрели в сторону тумана.

Через секунду из легкой дымки появился паровоз. Как и в первый раз, он

был очень старым и тянул за собой угольную тележку и три вагона. Шторы

на окнах были наглухо задернуты, двери закрыты. Все, кроме последней двери

третьего вагона. Виктор и Стас отпрянули от края платформы. По рельсам,

мерно отстукивая такт, шел старинный поезд. Через несколько секунд он

остановился у самого конца перрона. Стас и Виктор переглянулись.

— А я, мужики, признаться, вам до сих пор не верил, — сказал Игорь. —

Теперь сам все вижу…

Все трое молча смотрели на поезд, стоявший в конце перрона и мерно пофыркивающий

паром. Виктор вдруг резко обернулся.

— Стас, если что… — он замолчал не закончив фразы, — довези Вовку до дома.

— Иваныч, ты что? Не дури!

Стас быстро понял, о чем идет речь.

— Я должен, Стас, — сказал Виктор. — Я должен. Сотни людей гоняются за

этим поездом с одной лишь целью: хотя бы увидеть его. А я могу в него

войти. Потому что вон он, стоит в двадцати метрах.

— Если вообще в него можно войти, — заметил Игорь. — Но Стас прав. Ты

что, на самом деле веришь в теорию пространственно-временных переходов?

Так это же бред. Россказни шарлатанов. Невнятный лепет местной газетенки

для местной же публики. В столице такие фокусы не проходят.

— Вот разом все и узнаем, — подвел черту Виктор.

Паровоз фыркнул, сцепы лязгнули, состав дернулся и медленно пополз.

— Прощаться не будем, ни к чему. Стас, я на тебя надеюсь.

Поезд набирал скорость. Виктор, как заправский спринтер, рванул с места.

Вовка, вышедший из здания вокзала, сильно удивился, когда увидел, что

его отец куда-то бежит. Он хотел его окликнуть, но так и замер с приоткрытым

ртом. Отец бежал за поездом. За тем самым, который они видели в степи.

— Папа… — наконец выдавил Вовка.

В эту секунду Виктор прыгнул на подножку последнего вагона. Не сумей он

этого сделать сейчас, в следующее мгновение уже не допрыгнул бы. Держась

за поручни, Корнеев прошел в вагон. Как только он скрылся из виду, в ту

же секунду за ним закрылась дверь вагона.

— Па-а-а-п-а-а!!! — закричал Вовка и побежал в сторону уходящего поезда.

Бутылки с лимонадом упали на асфальт, и шипучие брызги разлетелись в разные

стороны.

Колеса монотонно отстукивали ритм. Через несколько секунд последний вагон

скрылся в тумане, окружавшем теперь вокзал со всех сторон.

— Папа-а… — выдохнул Вовка и опустился на асфальт от бессилия.

Стук колес поезда все удалялся и вскоре совсем затих.

Юрий Топорков всего месяц назад окончил институт и сейчас сидел на кухне,

вяло болтая ложкой в уже остывшем кофе. Он в очередной раз представил

беседу с главным редактором по поводу его неумения найти в жизни загадочное,

но реально существующее происшествие и раздуть из него хотя бы недолгую

сенсацию. Предложенная Мариной тема поезда-призрака, блуждающего по железным

дорогам всего мира, конечно, хороша, но о ней уже писано-переписано, а

в последний год братья-журналисты словно с цепи сорвались: не проходило

и недели, чтобы какая-нибудь газетенка не упомянула об очередном появлении

загадочного поезда где-нибудь под Урюпинском. Причем свидетелей всегда

находилось не меньше десятка. «Вот если бы самому увидеть этот поезд…

— рассуждал Юра, — или соврать, что видел… Но если искать, то где? А

может, просто съездить в Музей железной дороги и сфотографировать пару

старых паровозов… Небольшой компьютерный монтаж — и готово дело. Или

сходить в библиотеку, нарыть десятка два статей, перемешать, дофантазировать…»

Пока Юра пытался решить, что ему делать дальше, на кухню вошла мама.

— Что грустишь? — спросила она и, взяв со стола пульт, включила стоящий

на холодильнике небольшой телевизор. На полуслове в кухню ворвался голос

телекомментатора:

«…инственного поезда в разных точках планеты. Сегодня утром по каналам

агентства Интерфакс мы получили информацию о появлении трехвагонного железнодорожного

фантома в тоннеле под Ла-Маншем, — Юра весь превратился в слух. — Мы попросили

прокомментировать это явление признанного эксперта по аномальным явлениям,

кандидата физико-математических наук Ивана Александровича…»

— Надо же, ведь серьезный обозреватель, а говорит о такой глупости…

— заметила мама, заглушив на мгновение голос телеведущего.

— Мама Оля!.. Ради бога!.. Из-за тебя я только что прослушал фамилию!

— Не повышай голос, — спокойно сказала мама.

— Извини. Мне это нужно для работы, — хоть и сдержанно, но все же недовольно

проговорил Юра.

Мама включила чайник, а на экране тем временем возник мужчина лет пятидесяти:

— Явление, о котором идет речь, существует. Поезд образца начала века

время от времени появляется в разных местах планеты. Через две недели

группа ученых-энтузиастов, которую возглавляет ваш покорный слуга, отправится

в экспедицию на железнодорожный переезд близ села Дубки, где, по данным

наших расчетов, ожидается очередное появление этого загадочного поезда.

В настоящий момент нам известно, что похожий по описаниям трехвагонный

состав бесследно исчез в Италии летом 1911 года, о чем писали многие газеты

того времени. В нашем распоряжении также имеется копия отчета итальянской

комиссии, которая пыталась расследовать исчезновение поезда по горячим

следам…

В два глотка Юра допил кофе, поцеловал мать и вышел из кухни. Надев сандалии,

он взял с тумбочки кожаную папку, проверил ее содержимое и, застегнув

молнию, вышел на улицу. Теперь он знал, в каком «углу» нужно искать, чтобы

найти прослушанную им фамилию ученого. А узнать по фамилии адрес и телефон

не составит труда. Вот уговорить «главного по феноменам» взять его в экспедицию

будет сложнее. Но это уже второй вопрос. Для начала нужно его найти.

В подземном переходе, который вел на залитую солнцем Моховую, стояли двое

пожилых музыкантов и душевно играли на трубе и баяне «На сопках Маньчжурии».

Чуть дальше, метрах в четырех, стояла старушка с печальным, измученным

лицом, и ее протянутая рука часто подрагивала, словно от нервного тика.

Таких бабушек по переходам стоят десятки, и Юра всегда проходил мимо.

Не оттого, что он не имел к ним сострадания, слишком много в стране появилось

профессиональных нищих. А попасть на их удочку Юра никак не мог себе позволить.

Но в этот раз его рука как будто сама опустилась в карман брюк и достала

мелочь. Старушка подняла глаза и взглянула на молодого человека. Ее рука

больше не тряслась. Юра, сам не зная почему, задержался возле нее на пару

секунд.

— Не стоит открывать дверь, если не знаешь, куда она тебя приведет, —

вдруг проскрипела старушка.

Неприятный холодок прошел по спине Топоркова. Он смотрел в глаза нищенки,

а та как будто заглядывала в его душу.

Усилием воли Юра заставил себя сдвинуться с места. Он пошел дальше по

переходу, а нищенка, казалось, продолжала смотреть ему в спину сверлящим

взглядом. Топорков не выдержал и резко обернулся. Старушка стояла на своем

месте, опустив глаза в гранитный пол, и рука ее, как и прежде, тряслась.

Юра не мог понять, привиделось ему это или все произошло на самом деле.

Постояв немного в растерянности, он пошел дальше.

Оказавшись в здании Государственной библиотеки, Топорков предъявил контролеру

в стеклянной будке читательский билет, получив «добро», сразу же за будкой

свернул направо и, петляя по узкому коридорчику за гардеробом, прошел

в отдел периодических изданий.

Большой зал с высокими потолками был достаточно плотно заставлен столами,

по стенам стояли бесконечные шкафы, у входа — ящики каталогов, картотек

и указателей. Посетителей не было. Пожилая дежурная-консультант подняла

глаза от длинной простыни ведомости, которую она, очевидно, сверяла с

записями на листах компьютерной распечатки, лежавших чуть правее, и, заметив

посетителя, отложила свои бумаги в сторону. Юра мобилизовал все внутренние

резервы и как можно приветливее поздоровался:

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, — тихо ответила консультант простуженным голосом.

— Мне нужна ваша помощь. Мне необходимо найти статьи человека, про которого

я знаю только то, что он исследователь загадочных явлений и зовут его

Иван Александрович.

— Фамилия?

— А вот фамилию я не знаю.

— Согласитесь, молодой человек, — улыбнулась консультант, — очень мало

информации для поиска.

— Мало, — невесело согласился Юра. — В том-то и дело, что информации практически

нет. Вот разве что… он кандидат физико-математических наук.

— Давайте попробуем, — вздохнув, сказала консультант, — но вряд ли что-то

отыщется.

По узкой лесенке она поднялась в небольшую комнатку на втором этаже, где,

очевидно, стоял компьютер, подключенный к центральной базе данных библиотеки.

Юра терпеливо ждал, стоя у барьера. Вернулась она минут через десять,

и в руке у нее был наполовину исписанный лист бумаги.

— Не знаю, насколько… — еще издали заговорила консультант. — Вот вам

список шифров материалов, в которых что-то может оказаться по вашему запросу.

Здесь заголовки… А в самом низу… посмотрите сами.

Консультант положила перед Юрой лист бумаги, и он тут же вслух прочел

последний абзац:

— Закономерность периодичности появления призраков и фантомов. Научно-исследовательская

работа (отчет). Институт прикладной физики. Автор Иван Александрович Тимохин.

То, что надо, — довольно улыбаясь, пробормотал Юра. — Спасибо.

— Подождите, — задумчиво сказала консультант. — Призраки и фантомы…

Тимохин… Вы не первый, кто им интересуется. Месяца полтора-два назад здесь часами сидел очень солидный мужчина, тоже кандидат наук. У меня

должен остаться список его заявок…

— А фамилию его не запомнили? — как будто невзначай спросил Юра. Он надеялся

зацепиться еще за одного специалиста.

— Что ее запоминать, — ответила консультант, выдвинула из шкафа, стоявшего

у правой стены, деревянный ящичек и перелистала пачку формуляров, — она

записана. Бондарь Григорий Ефимович.

— Вот это удача, — тихо сказал Юра, изображая неожиданную радость. — Я

уже месяц пытаюсь его найти. Вы мне не дадите его телефон?

— Номера телефонов посетителей хранятся у службы регистрации. А у нас

фиксируются только номера читательских билетов. Но и в регистратуре вам

вряд ли помогут. Выдавать сведения о посетителях категорически запрещено

инструкцией.

— Это правильно, — согласился Юра. — Но у меня нет другого выхода. Постараюсь

их уговорить. Может, сделают для журналиста исключение. А вам огромное

спасибо.

Консультант чуть улыбнулась, но только для приличия. Юра посмотрел на

полученный список.

— Так. Сейчас посмотрим, что тут у нас еще отыскалось.

Топорков взял в руки листок бумаги и принялся его изучать. В этот момент

на столе дежурной зазвонил телефон, и она заторопилась к нему. От Юры

до выдвинутого ящичка, в котором лежал формуляр с информацией о Бондаре,

было не более полутора метров. Соблазн был велик. Консультант говорила

по телефону в стороне, метрах в пятнадцати от шкафчика и к тому же стояла

спиной к нему. Юра осторожно навалился на барьерную стойку, отделявшую

его от заветного шкафчика, и медленно протянул руку к ящику с формулярами.

Он делал это, следя за хозяйкой читального зала. Та продолжала разговаривать

по телефону. Юра перевел взгляд на длинный узкий ящичек с формулярами

и чуть торчавшим уголком картонки с фамилией Бондарь.

Словно взведенный курок, спущенный с шептало, ящичек влетел в шкаф. Юра

вздрогнул и отдернул руку, согнув ее в локте.

— Не стоит открывать дверь, если не знаешь, куда она тебя приведет, —

послышался уже знакомый голос.

Мурашки побежали по телу Топоркова. По залу библиотеки прошелся легкий

ветерок, послышался слабый шум, похожий на помесь свиста с воем. Юра медленно

перевел взгляд. Стоя у стола, на котором был телефон, на него смотрела

библиотекарь с лицом… нищенки из перехода. Юра сполз с барьера, попятился

назад и, сделав несколько шагов, споткнулся о пустое ведро, стоящее рядом

со шваброй. Падая, он развернулся лицом к выходу и чудом успел выставить

перед собой руки. Суетливо он поднялся на ноги и обернулся.

Возле стола с телефонной трубкой в руках стояла дежурная-консультант,

та, что и раньше, и, обернувшись на шум, укоризненно смотрела на Юру.

Она покачала головой, отвернулась и продолжила разговор. Юра испугался

еще больше и тут же метнулся к выходу.

Даже на улице Топорков не сразу смог прийти в себя. Неужели у него начались

галлюцинации? Другого, более разумного, объяснения он найти не мог. У

подземного перехода Юра остановился. Перед его глазами всплыл образ нищенки

из перехода. Спускаться под землю ему не хотелось. Еще раз встретиться

взглядом со странной бабушкой он не рискнул бы, и поэтому, повернув направо,

пошел по тротуару в сторону «Боровицкой». Неожиданно для себя Топорков

вдруг осознал, что на улице нет прохожих и по дороге не едут машины. Юру

охватил ужас, близкий к панике. Его забило мелкой дрожью. Оглядываясь

по сторонам, он сделал несколько осторожных шагов.

Воздух разорвал немыслимого тембра крякающий звук. На Юру накатила новая

волна страха, по телу в очередной раз пробежали мурашки, в ушах послышался

еле уловимый звон. Из-за поворота вылетела милицейская машина и, продолжая

крякать жутким голосом, пронеслась на огромной скорости. Через несколько

секунд на дороге появились еще несколько милицейских машин. Секунда, и

Юра вспомнил, что этот звук принадлежит новым милицейским сиренам. Вслед

за милицейскими показались машины охраны и «членовоз». Президентский кортеж

пролетел словно ветер и скрылся за поворотом.

Топорков криво улыбнулся, облегченно вздохнул и, повернув голову, увидел

ожидающих у светофора пешеходов. На дороге появились машины, сдерживаемые

до этого гаишниками, освобождавшими трассу для проезда президента. Ладонью

правой руки Юра вытер со лба холодный пот и, устало переставляя ноги,

направился в сторону метро. Навстречу ему шли пешеходы.

Прошла неделя. Топорков сидел за своим столом, откинувшись на спинку кресла

и заложив руки за голову, сияющий от счастья. Статья о поезде-призраке,

выдуманная от начала и до конца, удалась на славу. Главный редактор признался,

что давно не видел такого успеха. Сегодня телефон секретаря раскалился

докрасна, на газету обрушился шквал звонков. Звонили сплошные очевидцы.

Каждый видел этот самый поезд собственными глазами. Они об этом, может,

и не рассказали бы никогда, но автор утверждал, что данное явление зарегистрировано

во многих странах официальными структурами. Сразу появилась масса советчиков,

как именно нужно охотиться за таинственным железнодорожным фантомом. Предложения

были самые разнообразные, одно бредовее другого. Секретарь терпеливо выслушивала

всех, параллельно записывая информацию на диктофон, и обещала читателям,

что в ближайшее время появится продолжение статьи. Автор собирается принять участие в очередной охоте на загадочный поезд.

— Ну что же, Юрий, — сказал главный редактор, — тему выбрал удачно, написал

хорошо. Я думаю, мы сработаемся. Можно сказать, из ничего сенсацию сделал.

Бабушкину сказку в исторический факт превратил.

— Спасибо, — довольно улыбаясь, сказал Юра, не вдаваясь в рассуждения

о достоверности.

— Откуда тему откопал?

— Марина идею подкинула.

— Ну что же… продолжай в том же духе.

После разговора с редактором Топорков шел по коридору редакции не просто

счастливым, он буквально летел на крыльях успеха. Выйдя на улицу, Юра

поднял глаза к небу, и солнце улыбнулось ему. Жизнь была прекрасна. Топорков

чувствовал себя полубогом. В его руках было могучее оружие — печатное

слово.

— Господин Топорков, — окликнул кто-то.

Юра обернулся. Слева от мраморной лестницы, ведущей в редакцию газеты,

стоял молодой худощавый мужчина тридцати-тридцати пяти лет. Одет он был

в изрядно выцветший джинсовый костюм, кеды. Его очки были старомодной

круглой формы, с достаточно толстыми стеклами.

— Да… — ответил Юра и, сделав по инерции два шага, остановился.

Рядом проехал самосвал и его грохот заглушил слова незнакомца. Он, как

и Юра, поморщился в ожидании, когда грохот закончится.

— Станислав Егоров, — представился незнакомец в очках и протянул Юре руку.

Топорков пожал руку, и тут по его лицу скользнула догадка.

— У вас получилась хорошая статья, — сказал Егоров. — Если интерес к «Летучему

Итальянцу» у вас не пропал, то я могу кое-что рассказать.

Юра не стал сдерживаться и улыбнулся чуть сильнее. Его догадка оказалась

верной.

— Знаете что, — начал он как можно нейтральнее, стараясь не обидеть собеседника,

— у меня сейчас совершенно нет времени. Если вам не трудно, поднимитесь,

пожалуйста, в редакцию. Спросите Иванову — это секретарь. Расскажите ей

все поподробней из того, что знаете…

— Вы меня не совсем правильно поняли, — с ответной улыбкой снисходительно

сказал Станислав. — Если вы все же согласитесь нас выслушать, то при непременном

условии: об этом никогда никому не расскажете.

Юра уже сделал шаг, собираясь уйти, но вдруг остановился. Он обернулся

и еще раз пристально посмотрел на человека в очках и за толстыми стеклами

сумел разглядеть, как сказал бы Ленин, «чейтовскую» уверенность. Это ощущение

было неожиданным. Человек в джинсах явно не просто жаждущий «поведать

миру» свидетель.

— А зачем мне вас слушать, если об этом я никому не смогу рассказать?

— с удивлением спросил Юра. — Я журналист. Моя профессия рассказывать.

И кто это «мы»?

Последнее слово Юра сильно выделил.

— Мы… — начал было Станислав, но остановился на полуслове, — это группа

очевидцев и исследователей, которая хочет попросить вас о помощи. Есть

человек, который не подпускает нас к себе на пушечный выстрел. Он очень

много написал про «Итальянца». Ваша статья по духу похожа на его работы.

Я думаю, что он вам не откажет. И даже попытается как-то использовать.

— Использовать? — сильно удивился Юра. — Не слишком ли много на один день

желающих меня использовать?

— Соглашайтесь, и все узнаете.

Профессиональный инстинкт репортера сработал, и Топорков согласился. Он

вдруг подумал, что его статья на самом деле может получить неожиданное

продолжение, а если приложить немного фантазии, то оно легко превратиться

в детективную, мистическую историю. Читатели будут визжать от удовольствия.

Ничем не примечательная пельменная в спальном районе города сразу бросилась

Юре в глаза. Пока новый знакомый расплачивался с частником за проезд,

Топорков быстро придумал начало статьи под рабочим названием «Охотники

за фантомами».

— Нам сюда, — сказал Станислав, показывая рукой на пельменную.

— Я так и подумал.

— Шаблонно? Но мы же не роман пишем, а занимаемся очень непростыми делом.

«А мы-то как раз пишем», — подумал Юра, а вслух произнес:

— Ну почему же. Для романа чем больше сходства с реальной жизнью, тем

лучше. Непонятное рождает сомнение.

Они быстро дошли до пельменной. Дверь была открыта и подперта кирпичом.

Внутри посетителей было немного. Стрелки на часах, висевших над дверью,

показывали десять минут пятого. За столиком возле окна в дальней половине

зала сидела компания из трех человек. Мужчина, женщина и мальчик лет пятнадцати.

Поначалу Топорков принял их за семью, лишь молодой возраст «мамы» вызывал

некоторые сомнения. Девушке за столиком было не более двадцати пяти лет.

— Знакомьтесь, — сказал Станислав, когда они подошли к столу. — Это Юрий.

Журналист. Именно его статья нас заинтересовала.

— Игорь, — встав со стула, представился мужчина лет тридцати пяти и протянул

Юре руку.

— Вовка, — сказал Станислав, кивая в сторону мальчика, — и наша царица Тамара.

Девушка приветливо улыбнулась, и, как показалось Топоркову, барышня знала

себе цену.

— То, что царица, я и сам вижу, — сказал Юра с добродушной улыбкой.

— А Тамарой ее назвали папа с мамой, — добавил Игорь.

Топоркову пытались понравиться, и он в ту же секунду расшифровал это.

Вовка сбегал на раздачу и принес порцию пельменей.

— Спасибо, — сказал Юра. — А их есть можно?

— Не боись, проверено, — ответил Игорь.

Топорков с опаской надкусил первый пельмень, и он оказался на удивление

вкусным. Пока Юра ел, новые знакомые хранили молчание. Вовка равнодушно

гонял одинокий пельмень по сметане, смешавшейся с бульоном и размазанной

по тарелке.

— Юра, а почему вы взялись за эту тему? — наконец заговорила Тамара.

— Ну… для начала, если ни у кого нет возражений, я предложил бы перейти

на «ты», а тема… тема как тема. Обычная утка, которую можно раздуть

до размеров слона. По-моему, у меня получилось.

— Твою статью мы прочитали, — сказал Станислав. — Неплохо. Теперь мы расскажем

свою историю.

Юра отодвинул тарелку и приготовился слушать.

— Этим летом мы были в археологической экспедиции в южных степях, — начал

рассказывать Станислав. — В тот день Игорь уехал в город, а мы — Вовка,

я и Виктор — рыли шурф. Все было как всегда. Солнце, воздух, монотонная

работа… Сначала мы услышали слабый шум, потом из-под горы выскочил поезд.

Тот самый «Летучий Итальянец», о существовании которого мы даже и не подозревали.

Не торопясь, он проехал мимо нас, раздавил флягу и скрылся за противоположным

склоном холма. Возможно, к зиме я бы и смирился с тем, что это была коллективная

галлюцинация, но когда уезжали домой… Мы стояли на перроне, ждали поезда

на Москву. Поезд опаздывал. Вдруг из тумана возник «Летучий Итальянец».

Он шел по рельсам так же неспешно, как и в первый раз. Мы оцепенели от

неожиданности. К тому времени в местной прессе уже появились публикации

на эту тему, и некоторое представление о поезде-призраке мы имели. Но

чтобы увидеть его во второй раз… такое трудно было себе представить.

Поезд остановился в конце платформы, как бы приглашая нас. Виктор по натуре

своей…

Вовка встал, с шумом отодвинув стул, и ушел в сторону туалета. Юра посмотрел

ему вслед, а затем снова взглянул на Стаса.

— Виктор очень грамотный историк, хороший археолог, — продолжил Стас,

— но в свои сорок лет он не растерял какую-то детскую тягу к приключениям.

Когда поезд тронулся, он побежал за ним. Ему удалось запрыгнуть на подножку

последнего вагона, и войти в вагон. Больше мы его не видели.

Стас замолчал. Через минуту вернулся Вовка, такой же задумчивый, как и

ушел, только глаза его теперь были красными.

— Трудно поверить в такую историю? — неожиданно спросил Стас.

— Непросто, — честно ответил Юра.

— Я сам в нее не верил, пока Виктор не исчез за дверью доисторического вагона.

— Так от меня-то вам что нужно? — спросил Юра. Он был уверен, что они

хотят об этом напечатать в газете.

— Бондарь. Тебе что-нибудь говорит эта фамилия? — спросила Тамара.

Юра с удивлением почувствовал, что все его тело пронизало маленькими иголочками.

Голос этой женщины творил с ним невообразимые вещи.

— Бондарь, — повторил Юра. — Григорий Ефимович. Исследователь «Летучего

Итальянца». Я всего неделю занимался этой темой, но, как мне показалось,

он один из тех, кто продвинулся дальше всех.

— Правильно, — подтвердил Стас. — Попробуй найти с ним контакт.

Топорков одарил компанию вопросительным взглядом.

— С нами он ни за что не встретится, — пояснил Игорь. — Мы пытались уже,

и неоднократно. Для него мы одни из сотен очевидцев, которые обрывают

его телефон.

— А почему он должен встретиться со мной? — удивился Юра.

— Ты журналист, — сказал Стас. — Он наверняка уже прочел твою статью.

Скажи, что пишешь продолжение. Скажи, что газета очень в этом заинтересована

и готова оплатить его консультационные услуги.

— Мало ли кто в чем заинтересован и за что хочет заплатить, — сказал Юра.

— Если, как вы говорите, его замучили очевидцы, он даже и тридцати секунд

со мной не проговорит, как только узнает тему разговора. И потом, наша

редакция никогда ни за что не платит. Как я могу обещать оплату?

Мимо столика прошел огромного роста человек в сером плаще с жутким шрамом

на лице. Стас проводил его взглядом, Тамара посмотрела на него, но сразу

же отвернулась. За окном, заложив руки за спину, неторопливо прохаживался

высокий мужчина. Он бросил короткий взгляд на компанию за столиком пельменной

и тут же отвернулся.

— Они что, братья? — спросил Вовка.

Краем глаза Юра заметил, что к их столику идет крепкий парень. Станислав

и Тамара смотрели в его сторону.

— Это еще один наш друг, — сказал Стас. — Познакомьтесь, Роман.

— Уходим, — вместо приветствия отрывисто и громко прошептал Роман.

Игорь, Тамара, Вовка и Станислав встали, словно по команде, Игорь за воротник

поднял Юру. Топорков не понимал, что происходит. Роман перевел взгляд

в дальний угол зала. Человек со шрамом большими шагами возвращался к их

столику. Роман резко обернулся. За окном пельменной стоял человек в сером

плаще с большим шрамом на лице — точная копия первого — и пристально

смотрел на Вовку. От этого взгляда у Юры по спине пробежали мурашки.

— Через кухню! — крикнул Игорь и, схватив стул за спинку, с разворота метнул его в громилу, шедшего через зал.

Повара опешили от шума ломающейся мебели, девица, сидевшая у кассы, завизжала,

словно ей ломали пальцы. Археологи вместе с Юрой бросились к кухне, Игорь

поднял за спинку еще один стул, в два шага оказался возле упавшего громилы

и опустил стул ему на голову. Тот, прикрывшись рукой, отвел удар и достал

из-под плаща стилет. Голубая сталь блеснула могильным холодком. Игорь

попятился назад, обернулся и не увидел своих друзей. Громила неуклюже

поднялся на ноги и двинулся на него. Игорь снова обернулся. Защищать было

некого. В несколько прыжков он пересек зал и, перемахнув через стойку,

скрылся на кухне.

Дверь, ведущая из кухни на улицу, открылась легко, лишь Игорь рванул ее

на себя. На пороге стояла женщина с лицом прекраснее луны и глазами глубже,

чем море. Игорь остолбенел от неожиданности. Он слега приоткрыл рот, чтобы

что-то сказать, но так и остался стоять. Женщина нежно улыбнулась и медленно

подняла правую руку. Указательным пальцем она осторожно коснулась лица

Игоря возле переносицы, под левым глазом. Игорь стоял, и словно зачарованный,

не сводил взгляда с женщины. Он лишь чувствовал, как холодный палец скользнул

вниз по щеке. Игорь смотрел в глаза, те, что глубже, чем море, а палец

медленно обогнул левый уголок рта, скользнул по скуле и, описав ее контур,

от подбородка двинулся вниз. Игорь сглотнул, его кадык дернулся. Большой

палец женщины задержался на подбородке, а три коснулись шеи и поглаживали

ее неспешными короткими движениями. Игорь улыбнулся неестественной улыбкой.

Молниеносное движение — и человек со шрамом сжимал в руке кадык. Игорь

качнулся пару раз из стороны в сторону и повалился вперед, задев громилу

правым плечом. От этого его тело немного развернулось, и он упал на левый

бок. Глаза Игоря остались открытыми, на губах была все та же неестественная

улыбка, а из дыры в горле хлестала кровь. Громила посмотрел на бездыханное

тело, перешагнул через него и, отбросив вправо от себя кадык, быстро пошел

прочь от пельменной.

Еще на выходе из пельменной было решено разойтись на несколько часов.

Все разбежались в разные стороны, руководствуясь старой поговоркой: «За

двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь». Стас повез Вовку к

своему приятелю, чтобы тот несколько часов оставался в стороне от основных

событий. Роман, Тамара и Юра просто путали следы.

Домой Топорков не поехал. До назначенного часа он болтался по городу,

зачем-то съел невкусный гамбургер в «Макдоналдсе» и при этом украдкой

постоянно оглядывался. Ему все время казалось, что кто-то пристально следит

за ним. Несколько раз он пытался оторваться от невидимых преследователей:

заходил в проходные дворы, выскакивал из метропоездов в момент, когда

двери уже почти закрылись. И все равно ему казалось, что невидимые глаза

повсюду. Они следят за каждым его шагом.

Топорков ехал на встречу с новыми знакомыми в смешанных чувствах. Что,

черт возьми, происходит?! Все выглядит как какая-то игра. Пароли, явки,

бегство от преследователей. Если взглянуть со стороны — полнейшая глупость.

Юра так и не смог объяснить себе появление в пельменной двух людей огромного

роста с ужасными шрамами на лице. Но в том, что это не случайно, Юра не

сомневался. Когда громила двинулся через зал, он заметил на лицах новых

знакомых страх, который они безуспешно пытались скрыть. Значит, они уже

встречались. Позже Юра вспомнил те непонятные ощущения, которые он чувствовал

в подземном переходе и в читальном зале библиотеки. Они были похожи на

те, что он испытал в пельменной. И еще ветерок. Неизвестно откуда взявшийся

и пронизывающий до костей.

В Александровском саду Юра появился за десять минут до назначенного времени.

Он медленно шел среди праздно гуляющих и осторожно поглядывал по сторонам.

Все кругом казалось подозрительным. Старики, деревья, попрошайки… На

одной из скамеек Юра заметил Станислава и Тамару, они сидели в небольшом

отдалении от центральной дорожки. Увидев Юру, Стас поднял вверх руку.

Еще раз оглянувшись, Топорков подошел к новым знакомым. Он всмотрелся

в их лица и не обнаружил и тени напряженности. Они выглядели абсолютно

спокойными, как будто весь день посвятили прогулке по Москве. Хотя нет.

В их глазах была хорошо скрываемая тревога, настороженность, напряженность.

— Присаживайся, — сказал Стас, кивая на скамейку. — Как себя чувствуешь?

— Хреново! — грубо ответил Юра.

— Ого… — Егоров поднял брови.

Топорков решил сходу пойти в наступление, чтобы получить ответы на свои

вопросы сразу же, не давая им подолгу обдумывать ответ. Он имел на это

право. Ведь это они его позвали. Значит, он им зачем-то нужен. Значит,

без него у них что-то не выходит.

— Хорошие мои, — не скрывая раздражения, выдавил Юра, — я не почтальон,

я журналист. Я вас насквозь вижу. Если вы не расскажете, во что собирались

меня втянуть, если уже не втянули, я поднимаюсь и ухожу.

— Сейчас Роман подойдет, и ты все узнаешь, — спокойно и чуть подняв брови

сказала Тамара.

Юра почувствовал, что ему нечего сказать, а сказать что-то нужно.

— А где Игорь?

— Игорь погиб, — спокойно ответил Стас и опустил голову.

— Что? — Юре показалось, что он ослышался.

— Игорь погиб, — повторил Стас.

— Как погиб? — по-глупому задал Юра нелепый вопрос.

Ему не ответили. Пауза повисла над скамейкой. Топорков никак не мог осознать

услышанное, а его новые друзья в очередной раз убедились, что не в силах

ничего предотвратить. Пока не в силах.

— Роман, — сказала Тамара, кивнув в сторону приближающегося товарища.

— Вот он сейчас нам все и расскажет, — выдохнул Стас.

Роман шел быстрой, уверенной походкой.

— Ну что там? — спросил Стас.

— Все как всегда, — присаживаясь рядом ответил Роман.

— Что, черт возьми, как всегда? — спросил Юра.

— Прости, — начал Стас. — Мы были недостаточно откровенны с тобой.

— Недостаточно откровенны? — усмехнулся Юра. — Давайте назовем вещи своими

именами. Вы меня обманули и собирались использовать. Ты сам мне об этом

сказал у редакции. Вы меня совсем за идиота держите?

Егоров тяжело вздохнул и еще раз окинул присутствующих взглядом, как бы

говоря: «Другого выхода, кроме как рассказать все, у нас нет».

— Понимаешь… все… совсем не однозначно, — было заметно, что Стас никак

не подберет нужные слова. — В общих чертах предысторию ты знаешь. В 1911

году трехвагонный состав покинул Римский вокзал. Через двенадцать часов

он вошел в горный тоннель и бесследно исчез. За восемнадцать лет до этого,

один известный меценат и любитель театра, Лукавский, подкупив одного засранца,

приобрел череп писателя Никольского для своей коллекции. Никольского хоронили

в закрытом гробу — об этом есть запись в волостной полиции. По Москве

ходили слухи, что у этого сумасшедшего коллекционера уже есть несколько

черепов великих актеров, театральных режиссеров, писателей. На самом же

деле Лукавский был не настолько полоумным, как все его считали. Ты слышал

что-нибудь о культе «Двенадцати голов»?

— Нет, — ответил Юра.

— Это очень древний культ, — продолжил Стас. — Корни его берут свое начало

в Индии. Для исполнения этого культа пригодны черепа только тех людей,

кто при жизни был чрезвычайно умен, имел сильную волю и способность видеть

в окружающем мире то, что большинству недоступно. А что писал Никольский,

тебе объяснять не надо. Его книги многих свели с ума. Внук Никольского

не потерпел подобного глумления над останками деда и пришел к Лукавскому

с револьвером. Как ни странно, тот отдал ему череп, хотя был достаточно

смелым человеком и участвовал во многих авантюрах. Похоже, у Лукавского

были на это веские причины.

Внук Никольского собирался ехать в Италию и там похоронить череп деда.

Тот не раз говорил, что в Италии осталась его часть. Возможно, так он

хотел обезопасить череп от новых посягательств. Но что-то там у него не

срослось, и Николай никуда не поехал. Через друга, итальянского капитана

Роберто Джулиани, он хотел передать ларец с черепом деда знакомому православному

священнику, чтобы тот похоронил его по всем правилам. Но и эта затея не

удалась. Роберто не успел встретиться со священником, так как сразу после

возвращения в Италию надолго ушел в море. Его младший брат Марио взял

ларец с черепом, чтобы напугать приятелей на той самой прогулке, во время

которой исчез поезд. Кстати, он был одним из двух пассажиров, кому удалось

спрыгнуть с поезда перед самым въездом в тоннель.

— При чем здесь смерть Игоря? — спросил Юра. — И что значит «все как всегда»?

— Все, что я сейчас рассказал, мы узнали только после того, как Виктор

исчез в вагоне поезда. У нас появилось предположение, что все дело в голове.

То есть в черепе Никольского. И как только мы стали продвигаться в этом

направлении, начали гибнуть наши друзья. Вокруг нас происходят странные

вещи. Мы уверены, что Бондарь может нам что-то рассказать.

— Почему вас интересует именно Бондарь? — спросил Юра. — Неужели нет других

специалистов?

— Григорий Ефимович Бондарь, — продолжил рассказ Роман, — писатель, историк,

философ, физик и еще Бог знает кто. Самый информированный о «Летучем Итальянце»

человек. По нашим данным, практически все публикации на эту тему принадлежат

ему, хотя и выходили под разными фамилиями. У нас даже сложилось впечатление,

что Бондарь специально рассказывает про поезд небылицы, чтобы никто не

узнал того, о чем он не хочет рассказывать. Возможно, он провоцирует интерес

к поезду, чтобы в мутной воде отыскать что-то важное, что он сам найти

не может. Ты человек новый. Да еще и журналист. Возможно, он попытается

использовать тебя в своих целях. Но ты-то будешь к этому готов и, возможно,

сможешь что-то узнать. Это очень важно. Все говорит за то, что «Летучий

Итальянец» каким-то образом причастен к легендарному концу света.

— И вы в это верите? — чуть не рассмеялся Юра.

— А ты нет? Сколько трупов вокруг этого фантома только наших знакомых.

А сколько тех, про кого мы не знаем? Все они хотели только одного: узнать,

что представляет из себя этот поезд!

Топорков молча смотрел перед собой и думал. Все, что ему рассказали,

могло быть правдой, но могло и не быть ею. Если это игра, то для чего

этим людям нужно заставить именно его встретиться с Бондарем?

— Ну вот и все, Юра, — подвел черту Стас. — Теперь ты знаешь то же, что и мы.

— Как погиб Игорь? — в очередной раз спросил Юра.

— У него вырвали горло, — ответил Роман.

Юра посмотрел на Романа, затем перевел взгляд на Стаса. Первое объяснение,

что Игорь умер «как всегда», теперь подразумевало, что способ убийства

— часть ритуала.

— Жаль, — сказал Стас. — Настоящий мужик был…

— Настоящий мужчина, — добавила Тамара и отвернулась.

— Есть два свидетеля, — продолжил Роман. — Они видели, как Игорь стоял

у выхода из кухни с каким-то здоровенным мужиком со шрамом на лице. Так

они стояли с минуту. Потом Игорь упал, а человек со шрамом ушел.

— Что же тот ему такое говорил, что Игорь стоял и слушал? — вслух размышлял

Юра.

— Вопрос не в том, что говорил, а кто говорил, — уточнил Роман.

— Роман работает в милиции, — пояснил Стас. — Поэтому мы и знаем подробности

про Игоря. К тому же он сам однажды столкнулся с человеком со шрамом.

Это случилось почти сразу, как только он начал нам помогать.

— На даче, где мы обсуждали новости о поезде-призраке, которые нам удалось

добыть, кто-то убил собаку и поджег дом, — стал рассказывать Роман. —

Я уходил последним. Неожиданно в комнате появился громила. Прикинув соотношение

сил, я обернулся и схватил кочергу. Когда повернулся обратно, передо мной

стояла очаровательная женщина. Я почувствовал, что теряю волю. Мне стоило

больших усилий отвести взгляд в сторону. Я встряхнул головой и снова посмотрел

на женщину. Передо мной стоял все тот же громила.

— Гипноз? — предположил Юра.

— Возможно. Только я устоял, а Игорь нет.

— В чем смысл культа «Двенадцати голов»? — спросил Юра. — Просто клуб

по интересам а-ля сатанисты?

Роман развел руками.

— Все, что нам известно, про культ «Двенадцати голов», это то, что его

конечная цель — власть зла во вселенной, — сказала Тамара. — Как ни банально

это звучит.

— Что ты ответишь? — спросил Стас. — Ты поможешь нам?

— Да, — почти сразу сказал Юра.

На Москву опускались сумерки. Людей, противостоящих воцарению зла во вселенной,

снова было пятеро.

— Если Бондарь клюнет и пойдет на контакт, с какого края к нему лучше

подступиться? — спросил Юра, когда компания уже собиралась расходиться.

— Или, может, есть что-то конкретное, что нас интересует?

— Легенда о манускрипте, — сказал Роман.

Юра посмотрел на Стаса.

— Борьба добра и зла вечна, — сказал Стас. — И во все времена злу противостоят

смелые люди. Группы и одиночки. Кто-то ходит в крестовые походы, кто-то

сидит в библиотеках и ищет в книгах ответ на вопрос, как победить зло.

Существует легенда о манускрипте. В девятом веке неизвестный монах открыл

закономерность проявления зла на Земле. Если точно знать несколько дат

проявления зла и если есть уверенность, что это не случайность, а звенья

одной цепи, то при помощи формулы, которую вывел этот монах, можно узнать

о дате и месте следующего проявления зла из данной закономерности. Другими

словами, неизвестный борец со злом вывел «алгоритм зла». Мы уверены, что

Бондарь знает об этом манускрипте. Возможно, он его разыскивает. Надо

попытаться вытянуть известную ему информацию, дав ему понять, что ты тоже

кое-что знаешь.

— Ну что же, — невесело сказал Юра, — я попытаюсь. Если он вообще согласится

со мной разговаривать.

— Согласится, — сказал Стас. — По крайней мере, он обязательно должен

тебя прощупать.

С лотка в переходе на станцию метро «Павелецкая» Стас купил газету бесплатных

объявлений и кивком головы показал Вовке, что они идут дальше. Поднявшись

на платформу и пройдя немного против хода поезда, они остановились. Стас

встал возле колонны, прислонился к ней спиной и начал просматривать содержимое

газеты. Вовка стоял рядом и с упоением читал «Остров сокровищ». Время

было позднее, около десяти вечера. Стас просмотрел раздел «Коллекционирование»

и, перевернув страницу, нашел колонку «Разное». Эту операцию он проделывал

каждый день на протяжении последних двух недель. И в том и в другом разделе

Стас нашел свое объявление.

Интересуют материалы (рукописи, книги, в том числе и старинные), касающиеся

древнего культа «Двенадцати голов». Куплю, обменяю, рассмотрю другие варианты

приобретения. Контакт через газету.

Станислав

Дав объявление в газету, Стас пытался найти манускрипт у коллекционеров,

букинистов и тех, кто получил его в наследство или просто случайно. Шанс

был мизерный, но все же… Перевернув еще одну страницу, в самом верху

Стас наконец увидел ответ на свое послание.

Возможно, у меня есть то, что Вас интересует. Конкретно — старинный свиток

об интересующем Вас культе. Цена умеренная. Жду координат для контактов.

Александр Петрович

Стас довольно улыбнулся и сложил газету вчетверо. Конечно, не было никакой

уверенности, что это тот самый манускрипт, но все же это шанс. Стас не

исключал и того, что это послание может быть ловушкой, но все равно он

назначит встречу и пойдет на нее. Обязательно пойдет. Какая бы там ни

была информация, она наверняка окажется полезной.

Поезд подкатил к платформе и остановился. Двери открылись напротив Вовки,

но он был так увлечен чтением, что и не заметил этого. Стас улыбнулся еще раз и, переложив газету в левую руку, за воротник отодвинул Вовку

в сторону. Старенькая бабушка неторопливо ковыляла, выползая из вагона.

«Осторожно, двери закрываются», — прогнусавил металлический голос. Бабуля

наконец вышла, Стас подтолкнул Вовку к вагону, и вдруг заметил в тоннеле

яркий свет. Три ярких глаза. Стас повернул голову и…

Из тоннеля на полной скорости вылетел поезд. Вовка уже шагнул в вагон

и Стас чудом успел выдернуть его оттуда. Вовка отлетел метра на четыре

и кубарем откатился до середины платформы. Зеркало заднего вида второй

электрички ударило Стаса в плечо. Его отбросило к колонне, и он больно

ударился о нее лбом. От контакта с плечом зеркало сложилось и только поэтому

не сломало его. Два поезда слились в один. Тот поезд, что был сзади, почти

наполовину протолкнул первый в тоннель. Первый и последний вагоны электричек

смялись гармошкой и взлетели к потолку. Стекла вагонов брызнули на платформу.

Грохот расплющиваемого железа был ужасен. Несколько человек, что стояли

на платформе, низко пригнувшись, бросились к выходу.

Вовка приподнялся на руках, встряхнул головой, и она загудела. В глазах

появилась мелкая серая рябь. Она быстро закрыла все окружающее своей пеленой.

Опираясь на широко расставленные руки, Вовка опустил голову.

Женский визг сливался с криками о помощи. Выжившие пассажиры, что были

в поездах, выбирались из них через разбитые окна. Кругом слышались стоны

и крик. Уборщица, еще молодая женщина, с воплем ужаса побежала прочь,

перевернув ведро с опилками, на бегу налетев на дежурную по станции и

сбив с нее красный форменный клобук.

— Ву-у-о-ох-х-хр… — прохрипел Стас.

Вовка поднял голову и увидел, что огромного роста человек со шрамом через

все лицо держит Стаса за горло, прижав его спиной к колонне. Ноги Стаса

болтались на весу. Он вцепился в руку громилы, пытаясь освободить свое

горло, но его пальцы то и дело соскальзывали.

— Тебе нечего делать на этом свете, — прорычал громила. — И на том тебе

места нет.

Стас попытался дотянуться кулаками до носа противника, но его руки доставали

лишь до его плеча.

Вовка поднялся на ноги — его качнуло в сторону. Через пару секунд он поймал

равновесие и двинулся Стасу на помощь. Его взгляд задержался на щетке,

лежащей на полу. Вовка поднял ее и, разбежавшись, наотмашь ударил громилу

по спине. Щетка сломалась, Вовка по инерции провернулся еще на пол-оборота,

с трудом устояв на ногах. Громила чуть выгнулся назад и разжал пальцы.

Стас упал на гранитный пол и, повалившись набок, схватился за горло. Громила

развернулся, увидел Вовку, криво улыбнулся и пошел на него. В его глазах

не было ненависти, всего лишь желание убить. Вовка отшатнулся и попятился.

Сержант, очень крепкий на вид мужчина, с оттяжкой ударил громиле резиновой

дубинкой под сгиб правой ноги. Громила оступился и повалился на мраморный

пол. Удар пришелся немного под углом, тем самым серьезно повредил сустав

и выбил коленную чашечку. Нога больше не сгибалась в колене, а была уродливо

отставлена в сторону. Вовка посмотрел на неожиданно появившегося милиционера,

лицо у него было озабоченное, но с явным оттенком удовольствия, и засеменил

к Стасу. Тот уже стоял у колонны, опираясь на нее спиной, и, растирая

горло, старался прокашляться.

Сержант нагнулся к громиле, чтобы развернуть его к себе лицом, но тут

его кто-то обхватил за плечи и с силой стиснул их. Вовка обернулся. Второй

громила, у которого был такой же страшный шрам через все лицо, легко приподнял

сержанта, ноги которого беспомощно заболтались в воздухе. Сержант попытался

освободиться от захвата, но громила опустил его на пол и еще сильнее сжал

руки. Сержант из последних сил напряг мускулы. Все было тщетно. Громила

в два рывка подтащил милиционера к колонне и с разворота кинул на нее.

Сержант взмахнул руками, вскрикнул и сполз на мраморный пол, неестественно

вывернув левую руку.

В это время Стас собрался с силами и взял в руки ведро, в котором еще

осталось немного опилок. Громила уже хотел развернуться, но Стас опередил

его. В три прыжка он оказался возле противника, сходу запрыгнул на лавку

и с криком наотмашь засандалил громиле ведром по голове. Остатки опилок

дождем брызнули на пол. Громила, так и не развернувшись, с грохотом рухнул

на левый бок.

Стас обернулся, посмотрел на подошедшего Вовку и, нагнувшись, схватил

его за плечи. Бегло осмотрел его, ощупал, быстро и отрывисто передвигая

руки по телу. Вовка поначалу немного испугался, но тут же все понял.

— Со мной все в порядке, — сказал он.

— Точно? — недоверчиво переспросил Стас, не веря в услышанное.

— Точно.

Стас поднялся и осмотрелся вокруг. Два разбитых вагона освещались вспышками

белого света, в повисшей тишине было слышно, как искрит закороченная электропроводка.

Большая удача, что не случилось пожара. Егоров больше не видел потенциальной

угрозы, и они с Вовкой побежали к эскалатору. Когда они поднимались, по

эскалатору, идущему вниз, бежал наряд милиции — пять человек во главе

с высоким, широкоплечим капитаном. Вовка и Стас на бегу обернулись, посмотрели

им вслед. Что было на станции через несколько минут, они так и не узнали.

— Что он от тебя хотел? — соскочив с эскалатора, тяжело дыша, спросил Вовка.

— Не знаю, — на ходу ответил Стас. — Он не успел сказать. Наверное, то

же, что они хотят всегда.

Через несколько мгновений они выбрались на вечернюю улицу. Зайдя в ближайший переулок, Стас остановил Вовку и посмотрел ему в глаза.

— Мы никогда не говорили об этом… — начал Стас. — Ты, наверное, не понимаешь,

что мы ввязались в очень страшную игру. Можно воспринимать все как сказку,

но мы… и ты в том числе, сейчас боремся с воцарением зла во вселенной.

Считается, что из поезда с черепом сможет выйти только ребенок. Возможно,

это ты. Это значит, что ты под прицелом в первую очередь. Мы вступили

в открытую и неравную схватку. Уйти в сторону невозможно.

— Я понимаю это, — сказал Вовка и посмотрел на Стаса открытыми миру глазами,

но в них была уже совсем не детская серьезность.

В это мгновение Егорову стало страшно. Страшно оттого, что все, что он

сейчас сказал Вовке, — правда. При участии взрослых этот ребенок… да,

в общем-то, уже и не ребенок, ввязался в самую настоящую войну и, похоже,

становится в ней ключевой фигурой.

— Домой нам возвращаться нельзя, — сказал Стас. — Сейчас мы поедем к моему

учителю. Какое-то время поживешь у него. Он очень приятный старичок.

В ответ Вовка лишь пожал плечами, как бы давая понять, что он не согласен

с этим, но подчиняется.

Есть в Москве такие места, попав в которые, человек не хочет оттуда уходить.

Чаще всего это связано с воспоминаниями о пережитых событиях. Еще более

притягательной становится местность, если где-то поблизости живет человек

— с большой буквы Ч. Среди знакомых Стаса такой человек был. Его бывший

учитель, по сей день преподававший в университете историю. На кафедре

истории было немного преподавателей, с кем можно было не просто поговорить,

а получить удовольствие от беседы. Ну а из истории Андрей Борисович знал,

кажется, все. По крайней мере, Егорову так казалось.

Поднявшись на четвертый этаж, Стас остановился перед знакомой дверью коммунальной

квартиры с восемью звонками, выстроенными сверху вниз. Вовка заметил волнение

Стаса и улыбнулся. Он очень много слышал об этом учителе. Вовка протянул

руку и, нажав на профессорский звонок, выжал две коротких трели. От неожиданности

Егоров вздрогнул и посмотрел на Вовку. Он, конечно, прежде чем ехать к

профессору, договорился с ним по телефону, но все же близость личной встречи

его волновала.

— Это чтобы долго не переживать, — ответил Вовка.

Стас кивнул, закрыл глаза и задержал дыхание. За дверью послышался шорох

от скользящих по полу шлепанцев. Егоров выдохнул и усмехнулся. Профессор

так же, как и раньше, шаркал по полу. Наверное, Стас узнал бы эти звуки

из тысячи подобных.

Замок щелкнул, дверь открылась, и на пороге появился седой старичок с

морщинистым, чисто выбритым лицом. Он несколько секунд смотрел на гостей,

и постепенно его лицо стало расплываться в довольной улыбке.

— Станислав, — пропел старичок. — Голубчик, ты ли это?

— Я, профессор.

— А это, значит, и есть Владимир…

Вовка хотел сострить, что он не только ест, но еще и пьет, но сдержался

и всего лишь кивнул головой.

— Проходите же. Что вы в дверях стоите?

Квартира, в которой жил профессор, была типичной московской коммуналкой.

Высокие потолки, длинный освещенный тусклым светом коридор с развешанными

по стенам оцинкованными ванночками и тазами, велосипедами, лыжами, санками.

Почему-то такие коридоры всегда загадочно петляли, словно лабиринт, выход

из которого не предусмотрен. Стас шел первым, он тысячу раз ходил по этому

лабиринту, Вовка вторым, профессор последним. Вовка все время за что-то

задевал и обо что-то больно ударялся, профессор запоздало говорил: «Осторожно».

Тем удивительнее было, что Стас ничего не задевал, ничем не гремел.

Комнатка Андрея Борисовича находилась в самом конце коридора. Стас тихонько

толкнул дверь и вдохнул знакомый запах юности. Господи, сколько же они

с сокурсниками провели времени в гостях у Андрея Борисовича, под чаёк

слушая рассказы о давно исчезнувших цивилизациях, империях, культурах.

— А у вас все по-прежнему, — едва осмотревшись, сказал Стас. — Книги,

книги, книги… Мы с вами не виделись почти пять лет, а кажется, как будто

только вчера расстались.

— Время — понятие относительное, — улыбнулся профессор. — Тебе ли как

археологу это не знать. Вот что, ребятки. Я сейчас схожу за хлебом, а

вы тут располагайтесь. Какая прелесть эти ночные магазины. В любое время

и все что нужно.

— Давайте я схожу, — Вовка уже сел в кресло, но тут же оттолкнулся от

подлокотников.

— Успеешь еще находиться, — с улыбкой ответил профессор. — Тем более что

ты не знаешь, куда идти. Станислав, распоряжайся. Вода на кухне, чашки

в серванте, варенье в буфете. Я быстро.

Профессор надел шляпу, посмотрел на себя в зеркало и вышел из комнаты.

Стас обернулся, и его взгляд упал на групповую фотографию их четвертого

курса. Второй ряд снизу, четвертая слева — Валя Мартынова. Стас чуть улыбнулся,

вспоминая, как пахли ее волосы ночью у костра недалеко от Бухары…

Вовка снова сел в кресло, окинул комнатку взглядом. Размером она была

метра четыре в ширину и примерно семь в длину. У правой стены стояли круглый

стол, буфет, сервант и платяной шкаф. У левой — диван и дубовый письменный

стол. Все остальное место вдоль стен занимали книжные стеллажи и полки.

Даже над диваном. Многие из книг были очень старыми. Если на полках и

было свободное место, то там стояли старинные амфоры, небольшие скульптуры

и прочая старинная дребедень.

— М-да, — с философским видом сказал Вовка. — Именно так я и представлял

каморку настоящего профессора.

— Как? — удивился Стас.

— Ну… так, — пожимая плечами, развел руками Вовка.

Стас улыбнулся и пошел на кухню ставить чайник.

Четыре газовых плиты в ряд, восемь кухонных столиков, разбросанных по

углам огромной кухни. Здесь тоже все было как прежде. Не всегда темы для

разговоров учителя и учеников были историческими. Нередко говорили о взаимоотношениях

людей в обществе, о дружбе, предательстве, книгах, фильмах, смысле жизни,

наконец. Профессор в качестве примера приводил реальные ситуации из жизни

коммуналки, принимая ее за маленькую модель мира. Тут были рассказы и

о мыле в кастрюле врага по кухне, и о чужой сковороде на плите соседа

в момент его неожиданного возвращения, и много чего еще. Конечно, не все

соседи поступками своими походили на зверей. И за детьми приглядывали,

и старикам помогали.

На кухню вбежала маленькая девочка. В руках она держала серого полосатого

котенка, его лапки свисали как косички на голове хозяйки. Девочка поздоровалась,

прижала котенка к правому боку и открыла холодильник. Достав оттуда пакет

молока, налила его в блюдце, стоящее в углу, возле холодильника, и посадила

перед ним котенка. Маленький пушистый комочек вытянул к блюдцу мордочку,

несколько раз обнюхал молоко и начал лакать. Девочка сидела рядом и гладила

котенка по шерстке.

— Опять его притащила! — не то прогнусавил, не то прошипел плюгавый толстячок

с лакированной лысиной. — Всю квартиру зассал!

Стас знал этого толстячка. За всю свою жизнь он не упустил ни одной возможности

сделать или сказать кому-нибудь гадость. И мать его была в этом достойным

примером. Сначала она писала доносы в НКВД, потом — в ЖЭК, а к старости

перешла на газеты. Профессору от этой семейки тоже досталось.

— Пшел вон! — фыркнул толстячок и пнул котенка, словно мячик.

Пушистый комочек поднялся в воздух, пискнул в полете и ударился о ногу

Стаса. Девочка встала, недоуменно моргая глазками. Через пару секунд она

захныкала и почти сразу же заревела.

Толстячок поднял глаза на Стаса и, увидев его взгляд, замер с приоткрытым

ртом. Егоров был уверен, что сейчас расплющит плешивого с одного удара

по лысине. Но он успел сделать только два шага навстречу врагу. В дверном

проеме появился Сергей, сосед профессора. Он жил в этой квартире четырнадцать

лет и лысого невзлюбил с первого часа. Сергей с ходу схватил толстячка

за отвороты плюшевого халата и приподнял к себе. Толстячок дернул ножками,

с них слетели шлепанцы.

— Я тебя, сверчок плешивый, последний раз предупреждаю, — тихо и внятно

сказал Сергей. — Еще раз кота тронешь — я тебе нос откушу.

— Да я тебя… — трепыхался толстячок, — а ну пусти… распустили вас…

да я вас всех…

— Топай отсюда. Засранец! — прошипел Сергей и вышвырнул толстячка через

открытую дверь в коридор.

Толстячок отскочил от стены, чудом устояв на ногах, одернул халат и засеменил

прочь, продолжая выкрикивать угрозы из коридора. Сергей постоял немного

в дверях, прислушиваясь к бубнежу, и с довольной улыбкой прошел к Стасу.

— Здорово!

— Привет, — ответил Стас, пожимая протянутую руку.

— Это ты правильно сделал, что пришел к профессору. Сдает старик. Ученики

иногда еще приходят, но разве сравнишь нынешнюю молодежь с вами.

— Ну ты скажешь тоже, — ответил Стас. — Просто все сейчас заняты добыванием

средств к существованию. Теперь не поразгружаешь вагоны, как мы в молодости.

— Это точно, время другое, — согласился Сергей.

Он поставил сковороду на плиту и включил газ. Тут его окликнул женский

голос, и Сергей вышел из кухни.

Стас посмотрел на девочку, сидевшую на корточках и гладившую лакающего

молоко котенка. Его тощенький хвостик торчал в потолок антеннкой. Стасу

вдруг стало гадко. Ведь он на самом деле забыл про старика. А профессор

всегда был одинок. Одиночество само по себе очень страшно, а одиночество

в старости страшно вдвойне. Начинаешь понимать, что твои дни, месяцы,

пусть даже годы, сочтены. Ты никому не нужен, потому что не можешь ничего

дать. Это все, конечно, громко звучит — борьба со злом во вселенском масштабе.

Можно возвыситься в своих глазах до уровня Георгия Победоносца. Но почему-то

никто не замечает зла рядом с собой. Обычного, бытового зла, которое происходит

в двух шагах. Гораздо проще разглагольствовать на темы «кто виноват и

что делать», но при этом не делать ничего. А чаще всего и сделать-то надо

не так уж и много. Изменяя всего лишь себя, мы изменяем целый мир.

Стас не успел заварить чай, как вернулся профессор. Он был очень рад сидеть

за одним столом со своим учеником и пить чай с вареньем. Стас это заметил,

и ему снова стало стыдно. Старику и нужно-то было совсем немного: чтобы

ему хотя бы изредка звонили.

Вовке же здесь, похоже, понравилось. Он улыбался профессорским шуткам,

рассказам из преподавательской и археологической практики. И чай был каким-то

особенно вкусным…

— Андрей Борисович, я вас очень прошу, не увлекайтесь походами в музей.

— Станислав, но он же не граф Монте-Кристо, — удивился профессор. — Не

сидеть же мальчику в заточении. Иногда надо и воздухом подышать.

— Конечно, надо, — согласился Стас. — Только все же лучше, чтобы Вовка

поменьше бывал на глазах у посторонних.

— Но…

— Андрей Борисович, позже я вам все объясню, — улыбнулся Стас.

— Ну что же. Дома так дома, — согласился профессор. — Мы и дома найдем

чем заняться.

Через час Стас ушел. Главное было сделано, какое-то время Вовка будет

вне игры. Стас не хотел рисковать и поэтому решил спрятать его у профессора.

Здесь его точно никто не найдет. И как же все-таки гадко, что поводом

для визита к старому учителю была необходимость в его помощи.

Топорков шел на работу с больной головой, сутулясь и глядя себе под ноги.

Вот уже третью ночь у него не получалось нормально заснуть. Вчера он еще

раз перерыл все материалы, которые ему удалось собрать о поезде и культе.

Ничего полезного. Слухи, легенды, документальные свидетельства. И ничего,

что могло хотя бы косвенно относиться к «алгоритму зла». У Юры ничего

не получалось. Его размышления зашли в тупик. Бондарь на звонки не отвечал,

на контакт пока не шел.

Когда Топорков пришел в редакцию, все, кто попадался на пути, смотрели

на него с плохо скрываемой улыбкой. Юра улыбался в ответ и, отмахиваясь,

пробирался к своему столу.

— Веселая была ночка? — с улыбкой до ушей спросил Саша, фотограф, приятель

по работе.

— Если бы…

Сашу окликнули из комнаты в конце коридора, и он пошел на зов ответственного

редактора. Топорков продолжил путь к своему столу.

— Юра.

Он обернулся. За спиной стояла Марина.

— Тебе кто-то звонил вчера. Сказал, что хотел бы встретиться, что вам

есть о чем поговорить.

— Который за вчера? — устало спросил Топорков.

— Я ему сказала то же самое, но он просил передать тебе, что его фамилия

Бондарь и…

— Стоп, — сказал Юра. — Повтори.

— Его фамилия Бондарь… — растерянно повторила Марина.

— И что он сказал?

— Что… что если ты сможешь сегодня прийти в два часа к кинотеатру «Варшава»,

то будет тебя ждать у большой афиши со стороны метро и с удовольствием

обсудит статью.

Как только Юра до конца осознал услышанное, он тотчас же проснулся. Возникло

желание сразу позвонить Стасу, но он решил, что лучше будет сначала встретиться

с Бондарем, а уже после рассказать об этом.

В назначенный час Топорков подошел к афише. Возле нее стоял человек соответствующий

приметам, которые Бондарь сообщил о себе Марине.

— Григорий Ефимович? — спросил Юра, подойдя к мужчине пятидесяти пяти-шестидесяти

лет, одетого в серые брюки, светлую клетчатую рубаху и серую ветровку.

— Юрий Топорков? — в ответ спросил Бондарь и приветливо улыбнулся.

Топорков улыбнулся в ответ и чуть кивнул головой. Они пожали руки.

— Рад знакомству с вами. У вас получилась хорошая статья.

— Спасибо, — сказал Юра, отметив, что у Бондаря очень даже не старческая

хватка.

— Практически никакого заигрывания с мистикой — факты отдельно, предположения

отдельно. Где легенда, там, так и говорится, — легенда.

— А редактор считает, что я сделал из мухи слона, ответил Юра. — Но в

том, что получилось интересно, он с вами согласен.

Обменявшись парой общих, ни к чему не обязывающих фраз и перейдя к теме

поезда-призрака, Топорков и Бондарь не спеша направились к подземному

переходу. Бондарь говорил легко и непринужденно, как будто был давно знаком

с Топорковым. В какой-то момент журналисту показалось, что Бондарь просто

хочет выговориться. Юре не нужно было выуживать нужную информацию, что

он собирался сделать до встречи. Ему оставалось только слушать.

Уже полчаса как они шли по насыпи вдоль железнодорожного полотна и разговаривали

о поезде.

— Но поезд действительно исчез и тем самым сразу же привлек к себе много

внимания, — рассуждал Бондарь. — А вы, Юрий, никогда не задумывались над

тем, что собой представляет железнодорожная сеть в масштабе всей планеты?

— Ну… это солидное сооружение… — начал Юра, хотя задумался об этом

впервые.

— Это не просто солидное сооружение… Это уникальное сооружение! И не

надо его ставить в один ряд с египетскими пирамидами, это нечто иное.

Железнодорожная сеть замкнута. У нее нет ни начала, ни конца. Нет, конечно,

есть тупики, снятые участки рельс, но все это ничтожно мало по сравнению

с остальной частью.

Топорков поднял взгляд, и он непонятно почему зацепился на четверке рабочих

в оранжевых жилетах, метрах в пятидесяти от стрелки менявших рельсы. Он

вдруг задумался: для чего менять рельсы на дороге, которая, судя по всему,

много лет не используется и вряд ли будет использоваться в ближайшем будущем?

— Ремонт старой ветки, — задумчиво и тихо сказал Юра. — Для чего?..

— Действительно, странно, — согласился Бондарь, посмотрев на ремонтников,

и продолжил. — Вы, наверное, слышали, что пустые, заброшенные города действуют

угнетающе на тех, кто рискнул пройти по их улицам…

— Это естественно. — Даже в обычной деревенской избе, если там долго не

живут люди, начинают происходить странные вещи.

— Старые железные дороги дарят мистические ощущения ничуть не меньше,

чем пустые города, но в то же время и притягивают к себе именно этими

ощущениями. Во всей истории с исчезнувшим поездом есть много странных,

как будто не связанных между собой вещей. И одна из главных — голова писателя

Никольского. Точнее, не голова, а череп. Вы слышали об этом?

— Культ «Двенадцати голов». Только непонятно, какая здесь взаимосвязь.

— Возможно, причина исчезновения поезда кроется именно в черепе. После

обряда посвящения он стал вместилищем колоссальной энергии, если верить

описаниям культа… Череп Никольского сам по себе уже является артефактом.

А теперь прибавьте сюда исчезнувший поезд… Возможно, он все равно исчез

бы в этом тоннеле, даже если бы в одном из вагонов не было черепа Никольского,

но после того как череп прошел обряд посвящения и его все же принесли

в поезд, он превратился в катализатор вселенской катастрофы. Поезд проходит

сквозь пространство, время от времени появляясь то там, то здесь, совершая

обороты вокруг земли. В некоторых источниках говорится, что если он сделает

полных сорок девять оборотов, на земле, и не только на ней — во всей вселенной,

воцарится вечная власть зла и мрака.

— Почему именно сорок девять? — удивился Юра.

— Не знаю… Это число несколько раз попадалось мне в разных источниках.

Правда, об этом всегда говорилось вскользь. А может, все гораздо проще.

Сорок девять можно получить, перемножив семь на семь, наверное, по аналогии

с «сорока сороками».

— Молочно-белый туман в момент исчезновения поезда говорит за то, что

поезд телепортировался. Так мне сказали эксперты-физики.

— Теория о телепортации, — задумался Бондарь. — Наверное, с точки зрения

технологии, исчезновение поезда будет правильно называть именно так. Усиливающееся

чувство тревоги — побочное воздействие при мгновенном перемещении в пространстве

живого организма. Не исключено, что мы с вами даже консультировались у

одних и тех же специалистов, — сказал Бондарь. — Поскольку перемещение

было спонтанным, бесконтрольным со стороны человека, вредное воздействие

на психику не было блокировано.

— Вы так рассуждаете, как будто технология телепортации уже существует.

— По некоторым данным, приблизительно в 1583–1586 годах Джордано Бруно

написал книгу «О свойствах времени». Через несколько лет книга бесследно

исчезла. Считается, что именно в ней он описал свой опыт по перемещению

кувшина на одну минуту в будущее.

— Бруно? — не выдержав, усмехнулся Юра.

— Вы зря иронизируете, — спокойно сказал Бондарь. — Есть свидетельские

показания, подтверждающие опыт. В книге описана технология опыта. Возможно,

именно этим объясняется странная история с казнью Бруно. Кое-кто из ученых

мужей даже держал эту книгу в руках.

— Но если это и телепортация, тогда почему поезд не исчез мгновенно, а

неспешно зашел в молочное облако?

— Соприкосновение или пересечение миров и пространств… — спокойно продолжал

рассуждать Бондарь. — Есть и такая версия. Поезд просто перешел из одного

пространства в другое. А то, что он почти регулярно возвращается, говорит

о том, что таких точек соприкосновения множество. К тому же неизвестно,

что управляет поездом. Какие силы. Не исключено, что после того, как в

него принесли череп Никольского, физические свойства самого поезда изменились.

Или изменились свойства пространства вокруг железной дороги, и поезд теперь

просто дырявит пространства, отыскивая слабые места.

— Не понял.

— Как я уже говорил, что из себя представляет железнодорожная сеть, еще

не осознано. Кроме того, что она замкнута. Возможно, она как-то влияет

на физические свойства пространства или даже пространств, ведь поезд проходит

там, где рельсы лежали в прошлом или будут лежать в будущем, в тоннелях

метро, у трамвайных линий… Нельзя исключать того, что в какой-то момент,

пусть на короткое время, количество перешло в качество. Железнодорожная

сеть в один прекрасный день изменила физические свойства пространства,

материи, и вот результат. А дальше изменились свойства самого поезда.

В этом аспекте небезынтересно то, что Марио принес череп за несколько

секунд до того, как поезд вошел в тоннель. Ужас и паника, по его словам,

начались уже в тоннеле. Он был декорацией для его спектакля. Темнота,

свечи, человеческий череп… — Бондарь понизил голос, сделал руками несколько

загадочных пассов и улыбнулся. — Но с его же слов и со слов проводника,

они выпрыгнули из вагона еще до тоннеля. То есть время в поезде и время

вне его текло по-разному. Теория относительности.

— Ну хорошо, — согласился Юра, — А если все же череп Никольского будет

вне поезда?

— Не знаю, что тогда станет с поездом, — сказал Бондарь. — Может, продолжит

свои появления, а может, остановится. Да это, наверное, и не так важно.

Главное, беды тогда не случится. Не случится до тех пор, пока череп не

попадет в руки служителей культа «Двенадцати голов». Их цель — воцарение вселенского зла. Провидение преподнесло им подарок, и поезд ускоряет приход

конца света. Самое смешное, что слуги культа не видят в поезде, так сказать,

соратника и пытаются получить череп для своих целей. Чтобы привести в

действие свой план.

— Но ведь можно постараться найти «алгоритм зла», — сказал Юра, — рассчитать

время и место следующего появления «Летучего Итальянца» и изъять череп

из поезда.

За спиной истошно заорал электровоз. По соседней ветке загрохотал состав

с цистернами и платформами.

— Я думаю, — медленно проговорил Бондарь, когда состав скрылся за поворотом,

— что легенда об «алгоритме зла» всего лишь легенда. Хотя, конечно, она

не лишена оригинальности. Тем более это заманчиво, что череп Никольского

на данный момент является краеугольным камнем всей истории. Изъяв череп

из поезда, его можно сделать недоступным для адептов культа. Вряд ли в

ближайшее время они смогут заполучить череп человека, у которого при жизни

был бы подобный разум. Но сделать это не так просто. Считается, что с

черепом из поезда сможет выйти только ребенок. Создание чистое и непорочное.

— Ну… это не такая уж и проблема.

Юра сразу вспомнил Вовкины глаза в тот момент, когда Стас рассказывал

про его отца. Сомнений быть не могло. Вовка обязательно все сделает как

надо и не испугается. Дайте только ему этот поезд.

— Возможно, — согласился Бондарь. — Но манускрипт с «алгоритмом», если

он, конечно, существует, найти гораздо сложнее, чем ребенка, который согласится

войти в поезд.

Они разговаривали еще около часа. Бондарь вдруг достал из кармана золотые

часы на цепочке, изящным движением открыл их, из-под крышки раздались

звуки «Боже, царя храни». Юра непроизвольно задержал взгляд на часах,

а Бондарь грустно вздохнул.

— Вот мое время и вышло. Странное это понятие — время. То ползет еле-еле,

то бежит, словно жеребец. Да я, наверное, утомил вас своими неопределенными

предположениями.

— Ну что вы. Мне казалось, что, когда я писал статью, я узнал так много…

а теперь вижу, что не знал даже и половины.

— Ну-у. Пустяки, — улыбнулся Бондарь. — Никто не может знать все.

Прощаясь, Бондарь обещал позвонить Юре. Продолжение статьи должно быть

интереснее начала, и в этом он согласился помочь.

Когда Бондарь ушел, из телефона-автомата в переходе метро Топорков позвонил

в редакцию и попросил Марину срочно найти для него информацию о ремонтных

работах на железнодорожных путях между платформами «Ленинградская» и «Красный

Балтиец» Рижской железной дороги. После этого он позвонил Стасу и договорился

о встрече. Егоров сказал, что через три часа сможет приехать вместе с

Тамарой. Вовку он оставил у одного очень хорошего знакомого — пока ему

лучше не показываться в их компании. Люди со шрамами нанесут еще не один

визит.

Электровоз подал гудок и показался из-за поворота, таща за собой три десятка

товарных вагонов. На стыках рельс колеса монотонно отстукивали ритм. Смеркалось.

Юра стоял на трамвайном мосту над железной дорогой и бесцельно разглядывал

лежавшие параллельно стальные полосы железнодорожного полотна, пересекающие

друг друга лишь на стрелках и тут же расползавшиеся в разные стороны.

Под мостом проносились электрички, неспешно проползали товарняки. Казалось,

что стальные полосы сами принимают решение, выбирая для каждого состава

свое направление.

Как только Бондарь ушел, Юра не переставал обдумывать странную встречу.

Он старался вспомнить каждую интонацию, каждое слово. Сначала ему казалось,

что Бондарь говорил искренне. Потом вдруг почувствовал, что все сказанное

было заранее обдумано и отрепетировано. Вплоть до интонаций. Потом снова

появилось доверие… Но все же окончательные выводы Юра делать не стал.

Он хотел обо всем рассказать друзьям, а потом подвести черту.

Топорков почувствовал взгляд и обернулся. К нему подходили Стас и Тамара.

— Здравствуй, — сказала Тамара, с приветливой улыбкой. Стас кивнул головой.

— Привет, — улыбнувшись, ответил Юра и вновь почувствовал непонятное волнение.

То есть теперь оно было ему понятно — он влюблялся.

— А где Роман? — спросил Юра.

— На дежурстве, — ответил Стас. — Он работает в службе охраны метрополитена.

Так что ты хотел нам здесь показать?

— Сегодня днем я встречался с Бондарем.

По мосту проехал трамвай. Стук колес на рельсах отдался дрожью по всему

мосту. Тамара и Стас переглянулись.

— Каким образом тебе это удалось? — спросил Стас.

— Не мне, а ему, — ответил Юра. — Утром в редакции мне сказали, что Бондарь

еще вчера пытался до меня дозвониться. Не дозвонившись, через секретаря

назначил встречу. Мы с ним мило побеседовали. Он рассказал много интересного.

— С какой это стати он начал с тобой откровенничать? — не верил Стас.

— Это с какой стороны посмотреть, — ответил Юра, повернулся спиной к перилам

моста и облокотился о них. — Сначала мы просто обсуждали мою статью, потом

поделились информацией о поезде-призраке. Поговорили о культе «Двенадцати

голов», об «алгоритме зла». Но мне кажется, что он меня специально сюда

затащил.

— Зачем? — спросила Тамара.

— Он показывал мне железную дорогу.

Топорков жестом руки показал на рельса под мостом. Тамара и Стас смотрели

на него, ничего не понимая.

— С одной стороны, ничего странного, — продолжил Юра. — Статья о поезде,

а он спец по нему. Железнодорожная развязка — хорошая декорация, если

хочешь создать нужное настроение. Потом он начал рассказывать про мертвые

города и осторожно подвел меня к теме мертвых железных дорог.

Стас посмотрел с моста вниз. В наступивших сумерках, освещенных желтым

светом фонарей, белым холодным светом поблескивали стальные рельсы. Из-под

моста с грохотом выскочила электричка.

— Уже после разговора я понял, — продолжил Юра, — что он выдавал мне информацию

порциями. Как бы делая паузы, чтобы я сам додумал недосказанное.

— А иначе ты бы заметил, что он тебя подталкивает к чему-то определенному,

— сказала Тамара.

— Возможно, — согласился Юра и замолчал.

Тамара встала рядом со Стасом и посмотрела с моста на железную дорогу.

Несколько синих семафорных огоньков горели в траве недалеко от стрелки

и образовывали собой почти законченное созвездие Малой Медведицы.

— Что же он задумал? — сказал Стас.

— А может, он тоже борется со злом? — спросила Тамара.

Стас и Юра посмотрели на нее.

— Да нет… Хотя… — было заметно, что Стас сомневается.

— И вот еще что, — вспомнил Юра. — Я вам не рассказывал раньше, думал,

примите за сумасшедшего, но после того, что случилось с Игорем… в общем,

я тогда собирал материал на статью. В переходе одна нищая старушка ни

с того ни с сего сказала мне, что не стоит открывать дверь, если не знаешь,

куда она тебя приведет. В библиотеке я случайно узнал, что Бондарь тоже

захаживал туда. Когда библиотекарша отвлеклась, я попробовал заглянуть

в формуляр. Только я протянул руку к ящичку, как он задвинулся. Сам. Я

чуть заикаться не начал. Тут обернулась библиотекарша, но уже с лицом

старухи из подземного перехода, и сказала, что не стоит открывать дверь,

если не знаешь, куда она тебя приведет. Я чуть не помер от страха, думал,

что видения начались.

— Кто-то или что-то пыталось помешать тебе с ним встретиться? — спросил

Стас, но по интонации голоса можно было сказать, что он скорее утверждал.

— Если это так, то почему? — спросила Тамара.

— Культ «Двенадцати голов» Бондарь воспринимает всерьез, — продолжил Юра.

— Он считает, что все дело в черепе. Что касается манускрипта, он сказал,

что не верит в его существование. А потом вдруг сказал, что из поезда

с черепом сможет выйти только ребенок. Существо чистое и непорочное.

— Мы слышали об этом, — сказала Тамара. — Но… Если он не с нами, а против

нас, то получается, что он сам рассказывает, как ему помешать.

— Получается, что он помогает нам, — предположил Стас. — А может быть,

он это говорит для того, чтобы запутать нас. Заставить поверить ему. Ладно,

мне пора. Нужно встретиться с одним человеком. Возможно, он даст ниточку,

которая приведет к манускрипту. Позже обсудим встречу еще раз.

— Удачи, — Юра пожал Стасу руку.

— До завтра, — сказала Тамара.

Стас ушел. Юра с Тамарой посмотрели ему вслед и снова повернулись к железной

дороге. Вдалеке послышался гудок тепловоза.

— Ты проводишь меня? — неожиданно спросила Тамара.

Юра растерялся. О подобном он не мог и мечтать. Он долго думал, как самому

заговорить с Тамарой о чем-нибудь, кроме поезда. Юра смотрел на прекрасную

девушку, пытаясь подобрать правильное слово, и никак не мог это сделать,

а девушка смотрела на смутившегося кавалера и чуть заметно улыбалась.

— Конечно, — наконец выговорил Юра.

В окружении миллиона звезд с неба смотрел молодой месяц. Юра и Тамара

не спеша шли по опустевшей улице и разговаривали о пустяках. Обычных житейских

пустяках. Под ногами медленно плыл асфальт, светофоры на перекрестках

монотонно моргали разноцветными глазами.

— Как ты попала в эту компанию? — спросил Юра.

— Это не я попала в компанию, а компания… Я тогда училась на третьем

курсе филфака МГУ. Мы дружили факультетами. Кто-то из историков рассказал

эту легенду, принес старые газеты, документы. Мы, естественно, увлеклись

и начали искать «Летучего Итальянца». Вот тут все и началось. В первый

же месяц погибли два историка. Дальше — больше. За два года не очень активных

поисков, надо же было еще и учиться, погибло шесть человек. В той же компании

на вечеринке археологов я недавно познакомилась со Стасом. Он нам рассказал

про Вовкиного отца.

— А Роман?

— Роман работает в милиции, подразделение охраны метрополитена. Однажды

он видел «нечто» на рельсах, на перегоне к резервному тоннелю… За полгода

до этого случая он сильно заинтересовался всякими историями про заброшенные

ветки метрополитена. Как-то раз, когда он дежурил в ночную смену, Роман

дождался окончания движения и полез в тоннель. Через полчаса забрел в

технический отстойник. Где-то прочел, что как раз там находится дверь

в другой тоннель с бывшими секретными линиями от «генеральского дома».

Двадцать лет назад ими перестали пользоваться, а потом совсем забыли.

— Рассекретили, что ли?

— Да нет, забыли и все. Роман говорил, что сейчас таких мест в метро полно.

А он человек любопытный… Через пять минут как он зашел в отстойник,

вдруг замигал свет, послышался свист, смешанный с воем, а через несколько

секунд по рельсам покатил паровоз с вагонами. Роман еле успел отскочить

в сторону и прижаться к стене. Поезд медленно проехал мимо него и исчез.

Роман говорил, что после этого сел на рельс и просидел так, сам не помнит

сколько времени. Он решил, что попросту сходит с ума, а поезд — галлюцинация.

Но во всех основных тоннелях стоят датчики. Они регистрируют проходящие

составы и посылают информацию в центральный компьютер. Датчики зафиксировали

на выезде из резервного тоннеля состав вне графика. Тоннель потом изучали

— приехала какая-то секретная комиссия, ФСБ дежурило, подписки со всех

брали. Однажды мы нашли человека, который мог нам помочь. Старичок всю

жизнь проработал в историческом архиве. Тогда первый раз мы столкнулись

с двумя громилами со шрамами на лицах.

— Кто они?

Тамара пожала плечами.

— Слуги зла. Этим все сказано. В тех бумагах, что притащили историки,

было сказано, что они же приходили к Лукавскому, после того как тот отдал

череп Никольского его внуку. Роман пошел на встречу со стариком вместе

со своим другом. Один из громил свернул другу шею, а старика они просто

разорвали на части. Роман чудом спасся. Потом случай на даче… Вот такие

вот дела.

Тамара остановилась под фонарем напротив подъезда девятиэтажного кирпичного

дома. Юра понял, что они пришли.

— Спасибо, что проводил.

— Пожалуйста. Мы можем когда-нибудь увидеться?

— Конечно. Стас поехал за какими-то бумагами. Завтра обещал все рассказать…

— Нет, я имел в виду сходить куда-нибудь. Вдвоем.

Тамара улыбнулась.

— Об этом пока рано говорить. Но все может быть.

От этих слов Юре стало очень нехорошо. Он почувствовал себя собачонкой,

стоящей на задних лапках и выпрашивающей кусочек сахара.

— До свидания, — сказала Тамара.

— До свидания, — ответил Юра.

Подъездная дверь хлопнула, и Юра побрел домой. Последние слова очень быстро

забылись. За этот день столько всего произошло. Много и разного. И все

это нужно было обдумать.

Оказавшись дома, Топорков закрыл дверь в квартиру, придерживая «собачку»

замка, чтобы тот не щелкнул, снял ботинки, на цыпочках прошел на кухню

и открыл холодильник. В холодильнике стояла сковорода с вареной картошкой

и двумя котлетами. Он положил одну из них на кусок черного хлеба и включил

электрический чайник. Только он откусил от холодной котлеты, как раздался

телефонный звонок. Юра метнулся телефонному аппарату, пытаясь успеть снять

трубку раньше, чем тот разбудит маму.

— Алло, — тихо сказал Топорков.

— Юра? — почему-то шепотом спросил Стас. — Через полчаса я жду тебя у

метро. Нужна твоя помощь. Только будь осторожен. Слышишь? Будь осторожен!

На этом разговор оборвался. Положив трубку, Юра на несколько секунд задумался

над тем, что мог иметь в виду Стас, говоря об осторожности, и почему он

говорил шепотом. Затем посмотрел на часы. Половина первого. Дожевывая

котлету, Юра надевал только что снятые ботинки.

В назначенный час Топорков подошел к станции метро. Кроме двух поздних

пассажиров на остановке автобуса и только что отошедшего троллейбуса на

улице никого и ничего не было. Юра шел к вестибюлю станции метро, осторожно

посматривая то влево, то вправо. Ничего подозрительного он не замечал.

Вдруг неизвестно откуда за спиной вырос Стас и положил ему на плечо руку.

Юра вздрогнул и резко обернулся.

— Молодец, что быстро пришел, — все так же полушепотом, как и по телефону,

сказал Стас.

— Что случилось? — так же шепотом спросил Юра.

— У меня есть кое-что, что поможет нам в поисках поезда.

Стас протянул Юре серую картонную папку с завязочками и надписью: «Дело

№___». Юра принял папку и, повертев ее в руках пару секунд, спросил:

— Манускрипт?

— Нет, это не манускрипт. Но там есть кое-какие сведения. Они могут помочь.

Домой сегодня не ходи. Бумаги по возможности не читай. Не суетись! Успеешь

еще прочесть, — добродушно улыбнулся Стас, стараясь не перепугать Юру.

— Почему я…

— Не обижайся, — перебил Стас. — Я боюсь, ты увлечешься и не заметишь

ИХ. ОНИ где-то рядом. Они теперь всегда рядом.

— Кто они? — Юра посмотрел Стасу в глаза.

— Кто они… ОНИ! — сказал Стас. Было заметно что он сильно взволнован.

— «Меченых» не видел, но кто-то рядом есть. Тебе лучше уходить. Встретимся

в одиннадцать в Кунцево, в пятиэтажках. Заберешь Тамару — она знает, где

это. И, Юра, будь осторожен.

— Хорошо, — ответил Топорков, чуть пожав плечами, не понимая смысла, но

соглашаясь с содержанием.

— По этой улице дойдешь до перекрестка, — объяснял Стас. — На нем повернешь направо. Метров через двести выйдешь к железке. Доедешь до Курского вокзала,

там затеряешься в толпе. Электричка, — он посмотрел на часы, — через семь

минут.

— Договорились.

Они пожали руки. Топорков убежал в сторону перекрестка, а Стас пошел по

улице в обратную сторону. Он шел быстро, почти не оборачиваясь. Свернув

в переулок, Стас заметил в другом его конце темный силуэт. Егоров отпрянул

и двинулся было обратно, но следом за ним шел другой силуэт. Стас побежал

дальше по улице. Теперь он не чувствовал чужого присутствия. Он его видел.

Стас вбежал в подъезд углового дома, это был проходной подъезд, он не

ошибся, и выбежал с противоположной стороны. Улица была пуста. Он проскользнул

под окнами, пригибаясь за кустарником и, оказавшись на соседней улице,

побежал в левую сторону. В соседнем квартале жил Роман…

Через пять минут Стас вошел в первый подъезд девятиэтажного кирпичного

дома, взбежал на последний этаж, с лязгом отодвинул тяжелый люк и по металлической

лестнице выбрался на чердак, а оттуда на крышу. Осторожно пройдя по листам

громыхавшей железной кровли, он спустился в четвертый подъезд, с другой

стороны дома. На звонок в дверь Роман вышел в трусах до колен в синий

и зеленый цветочек…

В пятиэтажке, предназначенной под снос, в народе именуемой «хрущоба»,

практически не было ни одной входной двери. Даже решетки с нижних окон

на лестничных клетках, которые в этих домах были у пола и под потолком,

кому-то понадобились. Оконные проемы квартир наполовину зияли пустотой,

а там, где еще оставались рамы, почти все стекла были разбиты. Осколки

кафельной плитки и обрывки обоев валялись под ногами, брошенная старая

нехитрая мебель… строительный мусор.

Квартира номер десять находилась в углу дома. В ней не было стекол, раковины

и ванны, но чудом сохранилась железная дверь. Покореженная, но все еще

способная выполнить свое предназначение. Раньше археологи частенько собирались

в этой квартире и обсуждали новые факты, относящиеся к поезду-призраку.

Именно здесь Юра с Тамарой должны были встретиться со Стасом и Романом.

Тамара постучала в дверь условным стуком. Два коротких и два длинных.

Дверь открылась. На пороге стоял Роман.

— Привет, — сказала Тамара.

— Проходите, — кивнул головой Роман и пошел в большую комнату.

Тамара пропустила Юру вперед и закрыла дверь.

Комнат было две. Маленькая находилась в конце короткого коридора, большая

— налево от маленькой, кухня правее. Роман остановился в двух шагах от

двери, пропуская товарищей в комнату. Юра шел первым, следом за ним Тамара.

Картонную папку, которую ночью передал ему Стас, Юра нес в руках. Егоров

сидел на табурете в большой комнате возле окна. Его глаза были не такими,

как раньше. Юра заметил это. Он сделал несколько шагов и остановился посреди

комнаты, Тамара остановилась возле двери.

— Бумаги у тебя? — спросил Роман.

— Да, — ответил Юра и обернулся.

— Ну показывай что там Стас нашел, — сказал Роман и протянул руку.

«Милая» улыбка Романа Юре не понравилась. Он повернулся к Стасу, еще раз

посмотрел в его глаза.

— Зачем?

— Как это зачем? — удивленно усмехнулся Роман. — Хочу посмотреть.

— Ну да? — спокойно сказал Юра, подняв брови домиком.

Роман схватил Тамару за руку и дернул на себя. Тамара вскрикнула, Роман

завернул ей руку за спину и приставил к горлу стилет. Точно под подбородком.

— Бумаги! — прорычал Роман.

Стилет надколол нежную женскую кожу. По шее вниз устремилась тонкая струйка

алой крови. Юра дернулся было вперед, но, увидев стилет у горла Тамары,

замер.

— Отдай их, — тихо сказал Стас.

Юра обернулся и то ли в нерешительности, то ли в недоумении, посмотрел

на Стаса.

— Отдай, — смиренно повторил Стас и, прикрыв глаза, кивнул головой.

«Интересно, — подумал Юра, — как это выглядит со стороны? Отдать папку,

от которой, возможно, зависит судьба мира».

Он посмотрел в испуганные глаза Тамары.

— Юра. Отдай, — еще раз сказал Стас. — Они все равно бесполезны. У нас

нет ключа для расшифровки карты и записей.

Топорков посмотрел на папку, вздохнул с сожалением и, помедлив немного,

бросил папку под ноги Роману.

— Три шага назад, — скомандовал Роман и тихо добавил, обращаясь теперь

к Тамаре: — Подними бумаги, только медленно.

Они вместе присели, Тамара подняла папку. Пятясь назад, Роман и Тамара

вышли в коридор. Юра шел следом, за ним Стас. Подойдя к двери, Роман заставил

Тамару открыть дверь. Ее левая рука все так же была завернута за спину.

Стилет, как прежде, упирался в горло.

Дверь скрипнула. Отпустив левую руку Тамары, но не убрав стилета Роман

забрал у нее картонную папку и, прижимая ее левым локтем, вышел из квартиры.

Тамара все еще оставалась его пленницей. Юра не отставал. Он медленно

шел за Романом и ждал удобного случая.

Как только Роман и Тамара вышли из квартиры, чья-то рука отняла стилет

от горла заложницы. Кто-то с силой развернул Романа, тем самым отбросив

Тамару в сторону. Она вскрикнула и отлетела к двери квартиры напротив.

Стас и Юра метнулись на лестницу. Роман попытался освободиться от чужих

рук, но у него это не получилось. Лбом неизвестный ударил его в переносицу,

затем пнул коленом в живот. Роман охнул на выдохе и согнулся пополам,

стилет, дзенькнув, упал на кафельный пол. Юра со Стасом выскочили из квартиры.

Тамара лежала в углу у соседней двери, поджав колени и закрыв лицо руками.

Неизвестно откуда появившийся Бондарь двумя руками обхватил голову Романа

и с силой дернул ее вниз, направив навстречу своему колену. Роман вскрикнул

и, повалившись на спину, отлетел к лестнице. Перевернувшись, он встал

сначала на четвереньки, а потом попытался подняться на ноги. Бондарь с

места махнул ногой, Роман кубарем скатился вниз по лестнице и, высадив

раму, вылетел в нижнее окно.

Юра кинулся к Тамаре и помог ей подняться. Стас бросился вниз по лестнице,

но внезапно остановился у окна на площадке пролетом ниже. Во дворе на

куче строительного мусора лежал Роман. Из его груди торчала короткая ржавая

арматура. Убедившись, что с Тамарой все впорядке, Юра сбежал вниз. Бондарь

уже стоял рядом со Стасом и смотрел через выбитое окно. К телу Романа

нагнулся огромного роста человек и взял серую картонную папку, лежавшую

рядом с ним. Он поднял голову и посмотрел вверх. Юра, Стас и Бондарь непроизвольно

дернулись назад. На них смотрел человек с лицом, изуродованным страшным

шрамом. Зло улыбнувшись, он побежал прочь и через несколько секунд скрылся

за углом дома.

Стас с шумом выдохнул и несколько раз сдавленно хмыкнул. Со стороны это

было похоже на хныканье. Юра смотрел на все это почти отрешенным взглядом.

— Что там? — спросила Тамара, спускаясь по лестнице.

Она прижимала к ране на шее Юрин платок, белый с синей каемочкой, на четверть

покрасневший от впитавшейся крови.

— Там? Там уже ничего, — обреченно сказал Стас. — Надо же… А ведь могли

узнать прикуп и переехать в Сочи.

— Там было что-то важное? — спросил Бондарь.

— Да Бог его знает, — пожал плечами Стас. — Я эти бумаги только мельком

видел. Там было что-то сказано про церковь, которая находится… Бог его

знает где.

— В Милане она находится, — сказал Юра.

Стас резко повернул голову и, сдвинув брови, посмотрел на товарища, постепенно

из удивленного состояния переходя в состояние надежды.

— Что в Милане? — спросила Тамара.

— Церковь Сант-Амброджо, — ответил Юра. — Я бумаги тоже только краем глаза

видел. Но у меня есть ксерокопия.

— Ксерокопия? — Стас просто не верил в услышанное. — Ты сделал ксеру?!

— А что, по-твоему, должен сделать журналист, когда в его руки попадают

бумаги, из-за которых кого-то пытаются убить? — в свою очередь удивился

Юра. — Уж, по крайней мере, снять копию, и не одну.

— Простите, я не представился, — вдруг улыбнулся Тамарин спаситель. —

Бондарь Георгий Ефимович.

— Мы вас знаем, — сказала Тамара и тоже улыбнулась.

— Знаете? — удивился Бондарь.

Стас заметил, что Бондарь переигрывает. Но не показал своей догадки а,

наоборот, принял игру.

— Вы ведущий специалист по «Летучему Итальянцу», — сказал Стас. — По крайней

мере, вы верите в то, что из этой сказки могут вырасти большие неприятности.

— Да. Верю, — подтвердил Бондарь. — И знаете, если мы сию минуту не уйдем

отсюда, то у нас неприятности наступят гораздо раньше, чем предполагаем.

Внизу лежит труп.

Из подъезда Стас вышел первым, за ним Бондарь, Юра и Тамара. Выйдя со

двора, они повернули в противоположную от автобусной остановки сторону

и быстро пошли прочь.

— Как вы здесь оказались? — на ходу спросил Стас, когда заброшенный дом

скрылся за поворотом.

— Я живу неподалеку, — ответил Бондарь. — Пошел в булочную. Увидел Юру

с красивой девушкой. Хотел подойти поздороваться, вдруг вижу, что за ними

идут два амбала. Юра свернул к старым домам, и они следом. У меня появилось

плохое предчувствие. В молодости я неплохо боксировал. Подумал, что с

двумя Юра один не справится — помощь не будет лишней.

— Почему Роман сделал это? — вдруг спросила Тамара.

— Каждому человеку в жизни приходится делать выбор, — невесело ответил

Стас. — Роман свой сделал.

— Но почему? — Тамара все еще не хотела верить в то, что произошло. —

Почему он это сделал? Роман всегда был смелым, и напугать его еще никому

не удавалось. Сколько раз он рисковал жизнью, сколько раз сталкивался

с ними лицом к лицу.

— Значит, однажды они оказались сильнее, — сказал Бондарь. — Такое случается.

Бывает, что человек не устоит перед соблазнами, а бывает, переходит на

другую сторону по хладнокровному расчету. Я не хочу сказать ничего плохого

о вашем друге… просто… В этом мире не стоит удивляться предательству.

И вот что. Сейчас мы пойдем ко мне домой. И даже не спорьте.

Бумаги, которые успел скопировать Юра, кроме непонятных схем, заметок

и зарисовок содержали эссе неизвестного историка, жившего в середине восемнадцатого века, на тему явлений мистического происхождения. В этом опусе были приведены

некоторые примеры странных происшествий и их трактовка как учеными разного

времени, так и простыми людьми. Также в бумагах было сказано, что в Италии,

неподалеку от Пизы, есть монастырь, монахи которого испокон веков хранят

тайну Подземного храма, который находится в тех же Пизанских горах. В

храме хранятся предметы, однажды уже спасшие мир от пришествия зла, и

те, которым еще только предстоит это сделать. Среди мечей, перстней и

запечатанных сосудов в Подземном храме находится манускрипт, в котором

рассказывается про закономерности появления зла во вселенной.

Бондарь сказал, что уже слышал о Подземном храме, только не знал, где

именно тот находится. В эссе также говорилось о соборе Сант-Амброджо,

служителей которого одно время принимали за выходцев из ордена храмовников,

тех самых хранителей — монахов, посвятивших жизнь сохранению реликвий

Подземного храма и сбору по всему миру предметов, способных каким-либо

образом воспрепятствовать наступлению царства вечного мрака во вселенной.

Ни подтвердить, ни опровергнуть это, так никто и не смог.

По словам Бондаря, в соборе Сант-Амброджо у него есть знакомый священник,

который поможет в поисках Подземного храма, тем более что это дело святое.

Затягивать с поездкой просто опасно. Подлинники эссе находятся в руках

противника, и он ждать не будет.

«Как хороши, как свежи были розы…» — под аккордеон пел дедушка в поношенном,

но ладно сшитом костюмчике, стоя на Старом Арбате. Его окладистая борода

была тронута сединой, жесткие волосы на голове тщательно уложены и имели

идеальный пробор. Вокруг певца стояли человек пятнадцать слушателей, большинство

из которых были молодые люди. Исполнение им явно нравилось, и после того

как песня закончились, все дружно зааплодировали, а в картонную коробку

из-под обуви полетела мелочь. Дедушка раскланялся, поблагодарил и продолжил

концерт. Топорков улыбнулся, бросил в коробку пару монет и пошел дальше.

Арбат кишмя кишел торговцами всякой дребеденью, туристами с фотоаппаратами

и просто праздношатающимися.

Еще издали Юра заметил Стаса, стоящего на углу у переулка Цоя. Поздоровавшись,

они прошли по Арбату до первого перекрестка, свернули направо и, удалившись

от суеты, присели на скамейку в тени деревьев тихой улочки.

— Ну рассказывай, что там у тебя? — спросил Стас, развернувшись к Юре

вполоборота и усаживаясь поудобнее.

— Я тут порылся немного в книгах… — сказал Юра, — и… кое-что нарыл,

— он развернул несколько исписанных листов. — По крайней мере, мне так

кажется.

— Я весь внимание.

— Нам известно, — начал Юра таким тоном, как будто читал лекцию, — что

Лукавский после нескольких лет жизни в Индии вернулся в Россию участником

культа «Двенадцати голов». Конкретно о культе я ничего не смог найти.

То есть абсолютно никаких следов. Но, на мой взгляд, в индуизме есть некоторые

интересные вещи, из которых можно сделать кое-какие предположения о культе,

да и не только о нем.

В индуистской мифологии, как и в христианской религии, все строится на

триединстве.

Брахма — основа «брахман». Высшее божество, творец мира, открывающий триаду

верховных богов индуизма. В этой триаде Брахма как создатель вселенной

противостоит Вишну, который ее сохраняет, и Шиве, который ее разрушает.

То есть держит некоторый баланс. Не дает ни погубить вселенную, ни спасти

ее окончательно. В Ведах слово «брахман» обозначает молитвенную формулу.

Вишну в Ведийских гимнах занимает сравнительно скромное место. Он юноша

большого роста, «широко ступающий». Мотив торжества над злом составляет

основное содержание мифов о Вишну, во всех своих проявлениях он олицетворяет

энергию, благоустраивающую космос. Эта энергия предстает во множестве

обликов, от неописуемого абсолюта до персонификации Бога, к которому человек

может испытывать эмоциональную привязанность. В «Махабхарате» есть раздел

«Гимн тысяче имен Вишну».

Шива — «благой», «приносящий счастье». Будучи богом-создателем, одновременно

является и богом-разрушителем. В триаде ему отведена роль уничтожителя

мира и богов в конце каждой кальпы. Это такие громадные интервалы времени.

— Я знаю, — ответил Стас.

— Что ты знаешь? — не понял Юра.

— Что такое Брахма, Шива и Вишну. Но ты не отвлекайся, продолжай. Я хочу

услышать, как ты это понимаешь.

— Свиту его изображают мучители, злые души, оборотни. У Шивы четыре или

пять лиц и четыре руки. В руках он может держать трезубец, барабан в форме

песочных часов, топор или дубинку с черепом у основания, лук, сеть и так

далее. Насколько я понимаю в символах, песочные часы — время. Он может

управлять временем.

— У-гу, — Стас качнул головой.

— У Шивы есть жена Деви. Одна из ее ипостасей Кали — «черная». Олицетворение

грозной, губительной стороны его божественной энергии. Кали черного цвета,

одета в шкуру пантеры. Вокруг ее шеи ожерелье из черепов. У нее четыре

руки. В двух она держит отрубленные головы, в двух других — меч и жертвенный

нож. В конце кальпы Кали окутывает мир тьмой, содействуя его уничтожению.

В этой роли она зовется Каларатри — «ночь времени». Культ Кали восходит к неарийским истокам и связан с кровавыми жертвоприношениями. По характеру

он во многом чужд ортодоксальному индуизму, хотя и занимает центральное

место в верованиях тантристских и шактистских сект.

Дальше Кала — означает время. В древнеиндийской мифологии божество, персонифицирующее

время. Обычно оно описывается как состоящее из дней и ночей, из месяцев

и времен года. Оно как бы поглощает в своей бесконечной череде, вращении

колеса, человеческие существования. Философское осмысление Калы ведет

к пониманию его как воплощения энергии Вишну или всей индуистской божественной

триады в целом, с предназначением сохранения и уничтожения мира.

— К чему ты все это клонишь? — спросил Стас.

— Белиберда? — улыбнулся Юра.

— Индийская мифология не может быть белибердой, — спокойно ответил Стас.

— Просто я никак не пойму, в чем суть. Ты хочешь сказать, что Лукавский

попал в Индии в одну из сект? Так это, в общем-то, очевидно.

— Очевидно. Но вот вопрос: в какую именно секту он попал? В чем ее основная

философия? Если мы правильно определим яд, нам будет проще найти противоядие.

У меня появилась мыслишка. Почти во всех индийских мифах так или иначе

затрагивается время. В поезд попал череп, один из основных предметов в

изображении индийских божеств, к тому же прошедший через обряд. Поезд

не просто появляется время от времени. Его видели даже в прошлом, задолго

до исчезновения в Ломбардии.

— То есть гипотезу ты попытался превратить… подвести под эту теорию

доказательства, — сказал Стас.

— Пусть слабенькие, но все же обоснования.

— Скорее предположения.

— Это еще не все, — сказал Юра. — Дальше в поисках я придерживался времени.

И, кажется, нашел.

— Калачакра — это «колесо времени». В буддийской религиозно-мифологической

системе ваджраяны — отождествление макрокосмоса с микрокосмосом, то есть

вселенной с человеком. Согласно Калачакре, все внешние явления и процессы

взаимосвязаны с телом и психикой человека. Изменяя себя, мы изменяем мир.

Череп изменил свои свойства. Он прошел через обряд.

— Проходя сквозь время, поезд-призрак изменяет макрокосмос и приближает

конец света, — сказал Стас, продолжая мысль Юры.

— В джайской мифологии «колесо времени» — основная категория представления

о мировой истории. Мир вечен и неизменен, однако подвержен ритмическим

колебаниям. Он имеет двенадцать «спиц»-веков: шесть из них относятся к

восходящему полуобороту колеса — «утсарпини», а шесть остальных — к нисходящему

«авсарпини». Авсарпини состоит из шести неравных периодов. «Хороший-хороший»

— 4х10 в 10-й степени, «хороший» — 3х10 в 14-й степени, «хороший-плохой»

— 2х10 в 14-й степени, «плохой-хороший» — 10 в 14-й степени минус 42 тысячи

лет, «плохой» — 21 тысяча лет, «плохой-плохой» — 21 тысяча лет. В утсарпини

периоды повторяются в обратном порядке, потому что мир безначален и бесконечен.

Кстати, сейчас мы живем в пятом периоде, «плохом». Пятый период начался

через семьдесят пять лет и восемь с половиной месяцев после рождения Махавиры,

или через три года после его нирваны. И в нем происходит всеобщая деградация.

В «плохом-плохом» жизнь человека сократится до 16–20 лет. Земля раскалится

докрасна, перестанут расти растения. Днем — страшная жара, ночью — ледяной

холод заставят всех искать убежища.

Юра замолчал. Он ждал, что ответит на его монолог Стас. Стас не торопился

с ответом, он обдумывал услышанное.

— Что тебе на это сказать, — наконец заговорил Стас. — В общем-то, я все

это знаю. Пожалуй, не так подробно, как ты сейчас рассказал. Все это,

как я понимаю, не имеет прямого отношения к нашему поезду и черепу в нем.

Разве что Калачакра… Тут на самом деле есть над чем подумать. Но индийский

культ здесь ни при чем. То есть он был как бы отправной точкой во всей

этой истории, но… с попаданием черепа в поезд все обернулось совсем

другой проблемой. А элементы времени или божества, управляющие временем,

есть практически у всех народов.

— Например? — с любопытством спросил Юра.

— Пожалуйста. Начнем почти с того же, что и ты. В мифологии тибетского

буддизма есть символ Мандала — «круглый», «диск», «кольцо», «совокупность»…

Внешнее кольцо Мандалы разделено на двенадцать нидан, моделирующих бесконечность

и цикличность времени. Так сказать, круг времени, в котором каждая единица

определяется предыдущей и определяет последующую. Мандала, так же как

и Калачакра, несет определение зависимости между типом поведения человека

и ожидающим его в новом рождении воздаянием. Также на Тибете есть богиня

Лхамо — хозяйка судьбы и времени. Ее облики — черное скелетообразное существо

и темно-синяя, устрашающего вида всадница на трехногом муле. В ее свите

боги четырех времен года.

В Монголии Охин-Тенгри — гневное воплощение богини Цаган Дар-эке. Она

связана со смертью и загробным судилищем и наделена функциями божества

времени. Ее сопровождают богини четырех времен года или судьбы… В буддийской

иконографии это существо очень устрашающего вида.

В Китае Тай-Суй — «великое божество времени». Тай-Суй соответствует планете

времени — Юпитеру, совершающей почти двенадцатилетний цикл обращения вокруг

Солнца. Изображается с секирой и кубком или копьем и колокольчиком, улавливающим

души. В подземной мифологии почитался главой управления временем и временами

года. Противодействие ему, равно как и попытка приобрести его расположение,

приводят к несчастью.

приводят к несчастью.

— Получается, все игры со временем, независимо от того, чисты помыслы

или нет, приводят к печальному концу, — сказал Юра.

— Именно так, — согласился Стас. — И это еще не все. У финикийцев был

Илу, или Элим, он же Элохим (на иврите). Древнесемитское верховное божество.

Как владыка мироздания, создатель вселенной, протяженной во времени и

пространстве, Илу — отец, царь годов. Схож с «Рибоно шел олам» — владыкой

вечности в иудаистской мифологии.

В римской мифологии Ангерона — богиня, изображенная с прижатым к губам

пальцем. В наше время ее рассматривают как богиню смены времен года.

В греческой мифологии Эон — «век», «вечность», персонификация времени.

Означает очень продолжительное, но принципиально конечное состояние времени

и всего мира во времени. Вся история человечества составляет один Эон.

В грузинской мифологии есть Бедис Мцерлеби — «пишущий судьбу». В мире

усопших он следит за временем жизни человека на земле в соответствии с

«Книгой судеб». Если по ошибке ему попадается душа, срок жизни которой

на земле еще не истек, то он сообщает об этом повелителю загробного мира,

и душу возвращают телу. Доживать отпущенный срок.

У иранцев — бог Зерван. Персонификация времени и судьбы. Он существует

как бы изначально. В «Гимне вечного времени» сказано, что Зерван могущественнее

добра и зла. Ход борьбы добра и зла и все, что происходит в этом мире,

в том числе и человеческая жизнь, предопределены. Его последователи рассматривают

мир как владения князя тьмы.

В Египте Хонсу — «проходящий». Бог луны. Также имел функции бога времени

и его счета. Тот — «владыка времени». Бог мудрости, письма и счета. В

эллинистический период ему приписывалось создание священных книг. В том

числе и «Книги дыхания», которую вместе с «Книгой мертвых» клали в гробницу.

Кстати, в «Книге мертвых» его изображали около весов записывающим результат

взвешивания сердца. Татенен — бог земли, сотворивший из первобытного хаоса

мир, богов и людей. Он же — бог времени, обеспечивающий царю долгую жизнь.

У алхимиков в почете был Ороборос — символ в виде кольца…

— Слушай, — перебил его Юра, — откуда ты все это знаешь?

— Хм-хм. Я археолог, историк, — ответил Стас. — Вся история, по большому

счету, это миф. Или, по крайней мере, станет им через какое-то время.

— Честно говоря, — сказал Юра, глядя перед собой, — я и сам не знаю, какие

выводы можно сделать из того, что я нашел. — Он повернулся и посмотрел

на Стаса. — Просто столько всего открылось, чего раньше не знал, и везде

присутствует понятие времени. Как будто есть какая-то закономерность,

а я ее не вижу. Вообще, я надеялся, что ты мне поможешь разобраться.

— Нужно подумать. Может, что-то и придумается. Хотя, конечно, я считаю,

что культ, в котором участвовал Лукавский, малоизвестный, если на сегодняшний

день вообще не умерший. Но есть вполне реальные ребята со шрамами… И

все же я думаю, что если мы где и сможем нащупать ниточку, так это в Италии.

Манускрипт или информацию о поезде… или что-то еще.

— Помнишь, я рассказывал, что когда мы с Бондарем ходили по рельсам, то

видели, как ремонтировали заброшенный путь?

— Помню. Ты еще хотел что-то проверить.

— Я проверил.

Юра передал Стасу вчетверо сложенный лист бумаги. Стас развернул его и,

монотонно бубня, прочел вслух: «На ваш запрос сообщаем, что в августе

сего года на участке платформа «Красный Балтиец» (депо «Подмосковная»)

— платформа «Ленинградская» Рижской железной дороги никаких работ по ремонту

железнодорожного полотна не проводилось…»

Знакомства Бондаря сделали чудо при оформлении документов, необходимых

для поездки. Единственное, с чем он не смог справиться, так это чтобы

места в самолете были рядом. Но по сравнению с той глыбой трудностей,

что ему пришлось сдвинуть, это казалось сущим пустяком.

И вот день отлета настал, самолет круто взмыл в воздух. Вовкино место

оказалось в середине салона первого класса у одного из иллюминаторов правого

борта, из которого была видна уплывавшая вниз земля. Вовка откровенно

трусил, и это было легко заметить.

— Первый раз летишь на самолете? — спросил Вовку круглолицый старичок

с двумя подбородками. Он сидел в соседнем кресле и не без удовольствия

смотрел на соседа.

— У-гу… — ответил Вовка, вцепившись в подлокотники.

— Зря боишься. Ты уже в самолете, а он уже взлетел. Так что если ему и

суждено упасть, то только вместе с тобой. Раньше надо было бояться, пока

по трапу шел.

Вовка, и до того чувствовавший не совсем хорошо, ощутил себя совсем погано.

Каждой молекулой своего естества он осознавал ту громадную ошибку, которую

совершил, поднявшись на борт самолета. Он недобро взглянул на дедушку,

а тот продолжил все с той же веселой интонацией.

— Я уже тридцать лет летаю и, как видишь, жив и здоров. Всего две катастрофы.

Не бойся, в этот раз все будет хорошо. Это как игра в карты — новичкам

всегда везет. Правда, бывает, что один двигатель откажет или проводка

загорится, но тебе это не грозит. Потому что ты летишь первый раз.

— Но вы-то совсем не в первый, — заметил Вовка. — И большинство пассажиров,

могу поспорить, тоже. Количество имеет привычку переходить в качество.

Старичок взорвался смехом, и пару минут он хохотал от души. Вовка, как

и прежде, зло смотрел на соседа. Наконец тот начал успокаиваться.

— Просите меня, молодой человек, — сказал старичок сквозь все еще пробивающийся

смех. — Я просто не смог удержаться, чтобы не пошутить над вами. У вас

было такое лицо при взлете…

Старичок почувствовал новый приступ смеха и, чтобы не обижать Вовку, мобилизовал

весь свой многолетний опыт ведения переговоров. Опыт дал себя знать, и

через несколько секунд старый дипломат всего лишь улыбался.

— И какой был у меня вид? — почти с угрозой спросил Вовка.

— Обреченный. Ну да ладно. Давайте знакомиться. Вячеслав Николаевич, —

дедушка протянул пухлую руку.

— Вовка, — ответил Корнеев-младший и пожал протянутую ему руку.

— Значит, можно на «ты». И тогда я просто дядя Слава. Да не бойся ты так.

Все будет хорошо. Тут лету всего три часа с хвостиком.

С соседнего ряда, с кресла возле иллюминатора, поднялся итальянец и, пытаясь

выйти в проход между креслами, выронил целую колоду разноцветных кредитных

карточек. Собрав их, итальянец двинулся к туалету и, проходя мимо дяди

Славы, улыбнулся ему. Дядя Слава ответил итальянцу такой же улыбкой, проводил

его взглядом и сказал Вовке.

— Сколько знаю Маурицио, столько он роняет свои карточки.

— А вы с ним знакомы? — удивился Вовка.

— Да. Уже восемнадцать лет. Я был знаком еще с его отцом. Их семейная

фирма продает «Фиат» с 1958 года. Она появилась через год после того,

как была выпущена первая «Нуова-500». Эта микролитражка принесла всемирную

славу «Фиату». За пятнадцать лет было изготовлено больше трех миллионов

автомобилей.

— Откуда вы все это знаете? — спросил Вовка, отмечая про себя, что старикашка

не такой уж и противный.

— Мы договорились на «ты», — напомнил дядя Слава. — Я работаю в нашем

торгпредстве в Италии с семьдесят второго года.

— Ого!

— Вот тебе и «ого», — вздохнул дядя Слава. — Италия — прекрасная страна!

По делам службы я достаточно поездил по миру, но лучше Италии ничего не

встречал.

Маурицио вернулся на свое место и при этом снова просыпал свои карточки.

— Ты один летишь в Италию?

— Нет, с друзьями. Мой отец был археологом. Недавно он пропал без вести

в экспедиции.

— О-о. Прости. Я не хотел сделать больно.

— Ничего страшного. Я уже почти привык.

— В Милане есть много интересного. Главный собор Ил Дуомо, церковь Санта-Мария

делле Грацие, а на площади напротив — трапезная с «Тайной вечерей» Леонардо

да Винчи, музей Польди-Пеццоли, галерея Брера, проспект Венеции, замок

Сфорцеско… Кстати, в тех местах произошло то, что в последнее время

называют «ломбардский феномен».

— Что еще за феномен?

— Говорят, что в начале века в Пизанских горах исчез поезд с сотней пассажиров.

Прямо Бермудский треугольник недалеко от центра Европы.

Вовка почувствовал накатившее волнение, но сдержался и не показал виду.

— Милан конечный пункт путешествия или собираетесь посетить что-нибудь еще?

— Да. Скорее всего, мы поедем в Пизу.

— Кампо деи Мираколи, — с улыбкой блаженства на лице пропел дядя Слава,

— музей набросков фресок — и, конечно же, Торре Пенденте — падающая башня.

Очень интересный город. И окрестности Пизы полны загадок и достопримечательностей.

Взять хотя бы катакомбы внутри все тех же Пизанских гор. Сейчас это место

заброшено, большая часть подземных галерей разрушена, даже местные жители

обходят его стороной. Призраки по ночам бродят, голоса всякие, домашние

животные пропадают… В общем, обычная фольклорная дребедень. Уцелевшие

галереи образуют что-то вроде лабиринта, вход в который скрыт кустарником.

Там есть старый каменный дом, по крайней мере раньше был, вход гораздо

правее… шестьдесят три шага, если не ошибаюсь. Мы с Антонио, это мой

старинный друг — итальянский историк, в свое время облазили там все. Помоложе,

конечно, были, полегкомысленнее…

Дядя Слава замолчал, задумавшись. Было заметно, что эти воспоминания ему

приятны.

— Но мало кто знает, — продолжил дядя Слава, оторвавшись от воспоминаний,

— что из этого лабиринта есть второй выход. Это целый разлом, он выходит

за три километра от главного входа, возле подножия горы. В очень старой

легенде сказано, что один из крестоносцев, кажется ордена храмовников,

бежал со священными реликвиями от преследовавших его осквернителей христианских

храмов. И когда те его почти настигли, он спрятался в горном лабиринте.

Говорят, катакомбы ведут к Подземному храму. Это хранилище священных реликвий,

которые однажды принимали участие в борьбе с наступлением конца света

или еще будут участвовать в будущем. По крайней мере, так говорит легенда,

— улыбнулся дядя Слава. — В то время был только один выход из горного

лабиринта. Таким образом храмовник оказался в катакомбах, словно в ловушке.

И тогда крестоносец ушел в лже-Подземный храм. Понимаешь? Не настоящий.

Он же не мог привести преследователей к хранилищу реликвий. Чтобы спасти

его, сам Господь ударом молнии пробил гору и показал ему путь на свободу.

Красивая легенда, правда? Жалко, что я не режиссер. Я бы обязательно об этом снял кино. И снял бы именно там, в горах и горном лабиринте. Очень

красивое место, никаких декораций не надо.

— Да. Классное получилось бы кино, — согласился Вовка.

— Там, у алтаря, — продолжил дядя Слава, — есть две каменные статуи, два

каменных рыцаря-крестоносца. Один с мечом, другой с копьем. Легенда гласит:

если повернуть в сторону башмак копьеносца, низкий свод над входом обвалится.

Вовка почувствовал, как будто ему доверили какую-то важную тайну. Может

быть, добродушное лицо дяди Славы располагало к подобному ощущению. Может,

это произошло оттого, что, сообщая это, тот сильно понизил голос.

Все время, что осталось до посадки самолета в аэропорту Милана, Вовка

предавался фантазиям о подземном лабиринте, крестоносце, бежавшем от расхитителей

храмов… Средневековые картинки всплывали в его мозгу с поразительной

четкостью. В какой-то момент он сам почувствовал себя тем самым рыцарем,

что с факелом в руках уходит в глубь горного лабиринта. И если другого

выхода не останется, он готов умереть в Подземном храме, обрушив его тяжелые

своды.

Самолет лег на крыло и начал снижаться. Стюардесса попросила не курить

и пристегнуть ремни.

Гостиница не показалась Вовке большой, он ожидал увидеть что-то более

огромное, похожее на кадры из кинофильмов про комиссара Каттани. А в остальном

все соответствовало представлениям о европейском сервисе. Красные ковровые

дорожки, лакированные двери, блестящие желтые ручки, обслуга, готовая

услужить в любую секунду.

Вовка поселился в одном номере со Стасом, Бондарь — с Юрой, Тамара одна.

Бегло осмотрев номер, Вовка повалился на кровать, раскинув руки в разные

стороны, и закрыл глаза. Стас улыбался и по-хозяйски осмотрел владения.

Он в принципе не сомневался, что в ванной из всех кранов будет течь вода,

но все же удостовериться в этом лично будет вовсе нелишним. Когда с ревизией

было покончено, Стас, сказав Вовке, что ему нужно позвонить из холла,

вышел из номера. Оставшись в одиночестве, Вовка быстро вывалил на кровать

содержимое сумки и достал бинокль, подаренный Стасом два года назад на

день рождения, в три прыжка оказался на небольшом балконе. Окружающий

пейзаж околдовал его. Бинокль заскользил по крышам, деревьям, машинам…

Стас вернулся минут через десять.

— Позвонил? — спросил Вовка, лишь на секунду оторвавшись от бинокля и

повернув в его сторону голову.

— Позвонил. У меня встреча. Ты остаешься или идешь со мной?

— Конечно, с тобой, — удивленно ответил Вовка и, прошмыгнув мимо кровати,

бросил на нее бинокль.

Освоившись в номере, Юра оставил Бондаря, уже названивавшего кому-то по

телефону, сходил на разведку, нашел, где в отеле ресторан, и осмотрел

прилегающую территорию. Когда он вернулся, то на стук в дверь никто не

отозвался. Ключи от номера остались у Бондаря. Постучав еще раз, Юра тяжело

вздохнул, мысленно выругался и побрел на третий этаж к Вовке со Стасом.

Спускаясь по лестнице он заметил их — мелькнувших в стеклянных дверях.

— Стас! — крикнул Юра. — Стас!

Топорков сорвался с места и побежал вниз по лестнице. Когда он выбежал

на улицу, Стаса и Вовки уже не было видно. Юра несколько раз оглянулся

по сторонам, подумал, что ему показалось, и, пожав плечами, быстро поднялся

на третий этаж и постучал в их номер. Никто не отозвался.

— Все-таки это были они, — пробормотал Топорков.

Юра задумался и рассудил трезво. Нет худа без добра. Раз никого нет, то

почему бы ему не распить с Тамарой бутылочку шипучки? Сказано — сделано.

Топорков спустился в уже разведанный бар и на английском языке попытался

объясниться с человеком у стойки. Странно, но итальянец совершенно не

понимал английского. Английский Юра учил в университете. С душой учил.

Немецкий проходил в школе. Но в то время его больше интересовали футбол

и кинотеатр. Юра мобилизовал все свои знания и на странном немецком попробовал

повторить попытку.

— Херр… битте айн… ну, шампанского…

Итальянец не понимал и немецкий.

— Эй! Бледнолицый брат.

Топорков оглянулся и увидел двух молодых людей, юношу и девушку, сидящих

за столиком недалеко от стойки.

— Расслабься, — сказал юноша. — Какие проблемы?

— Бутылка шампанского, — автоматически ответил Юра, хлопая растерянными

глазами.

— К подружке?

— Почти.

Юноша перевел просьбу на итальянский, человек за стойкой улыбнулся и снял

с полки пузатую бутылку «Ricca Donna».

— Спасибо за помощь. Юра, — представился Топорков. — А вы хорошо разговариваете

по-русски.

— Причем чуть ли не с рождения, — ответил «бледнолицый брат», пожимая

протянутую руку. — Паша. Я здесь учусь четвертый год, а вообще я из Питера.

— Я из Москвы.

— Познакомьтесь, это Сюзанна.

Сюзанна улыбнулась и кивнула головой. В этот момент бармен начал что-то

быстро-быстро лопотать.

— Он говорит, что с тебя девятнадцать тысяч лир, — перевел Паша, — а в

соседнем магазинчике продают великолепные цветы.

Юра расплатился за шампанское, попрощался с молодой парой и вышел из бара.

Цветы он покупать не стал, еще не время, и на крыльях фантазии долетел

до номера Тамары. У двери он остановился, прислушался, выровнял дыхание

и постучал. Ответом на стук была полнейшая тишина. Юра дважды повторил

попытку. Результат тот же.

— Куда же они все расползлись?

Топорков сходил к дверям своего номера. Надежда на то, что Бондарь вернулся,

не оправдалась. В смешанных чувствах он спустился вниз и вышел на улицу.

Бондарь куда-то исчез, Стас с Вовкой сбежали, Тамара тоже испарилась.

Перспектива пить в одиночестве была ужасна.

Когда Топорков вернулся в бар, молодой пары уже не было. Бармен что-то

спросил по-итальянски с сочувствующей улыбкой. Юра вздохнул в ответ и

развел руки в стороны. Для объяснения подобных ситуаций мужчинам всего

мира нет нужды в переводчиках. Итальянец еще что-то добавил, Юра постучал

указательным пальцем по бутылке, затем по своей груди и в завершении перевел

его на столик. Итальянец закивал головой и поставил на стойку фужер. Взяв

фужер, Юра жестом пригласил итальянца присоединиться. Тот с сожалением

развел руками и закачал головой, мол, работа. Юра опустился за столик

и откупорил бутылку под тихое мурлыканье итальянской певицы, доносившееся

из музыкального автомата.

Новый город, новая страна, новый мир. И краски здесь были совершенно иными,

и запахи. А странные итальянцы не замечали всего этого великолепия и куда-то

спешили по своим делам. Солнце дарило яркие лучи щедро и совершенно без

меры. Вовка с любопытством вертел головой в разные стороны.

Стас достал русско-итальянский разговорник и открыл его на заранее сделанной

закладке. Остановив одного итальянца, он сказал ему что-то из разговорника.

Итальянец два раза кивнул головой, очевидно, говоря, что он понял вопрос,

и, энергично жестикулируя руками, очень быстро начал объяснять. Вовка

с сомнением смотрел на Стаса, но тот вроде бы все понял. На прощание итальянец

улыбнулся и пошел своей дорогой, а Стас с Вовкой своей.

— Что ты у него спросил? — поинтересовался Вовка, не поворачивая головы.

— Как пройти к университету.

— А зачем нам к университету?

— Там преподает профессор Торо. Мы познакомились с ним на международном

семинаре в Мехико.

— И как ты будешь с ним разговаривать? Ведь ты не говоришь по-итальянски?

— Профессор говорит по-английски. — Я звонил ему еще из Москвы. Он обещал

собрать для нас кое-какую информацию.

Услышав про английский, Вовка немного обрадовался. В школе по английскому

языку у него была четверка. Может, говорит он не с лондонским акцентом,

зато понять смысл предстоящего разговора наверняка сможет.

— Почему ты не сказал об этом нашим?

— Потому что не сказал. Не обо всем и всем нужно говорить.

Вовка повернул голову и посмотрел на Стаса. Тот продолжал идти, не поворачивая

головы. Что это было: недоверие к компаньонам или что-то еще? Стас боялся,

что Вовка задаст ему этот вопрос и он не сможет на него ответить. Он и

сам еще не знал ответа. Просто на всякий случай решил не подставлять ни

в чем не повинного итальянца. Но Вовка не спросил. Если Стас что-то делает,

значит, так надо. Значит, в этом есть необходимость. Точно так же Вовка

не сомневался в поступках отца.

В университете профессора нашли сразу. Его комната находилась в левом

крыле здания, на втором этаже, в самом конце коридора. Казалось, профессор

истории специально выбрал это место — вдалеке от суеты и гама вечно веселых

студентов.

Когда Вовка со Стасом подошли к комнате профессора, дверь распахнулась

и в коридор выбежал мужчина пятидесяти пяти-шестидесяти лет в распахнутом

белом халате. Его длинные вьющиеся волосы, чуть тронутые сединой, словно

наэлектризованные, торчали в разные стороны.

— О-о! Станиссла-ав! — воскликнул профессор, воздев руки к небу, и продолжил

на английском. — Проходите, будьте как дома. Мне нужно срочно догнать

синьора Фашетти.

Последние слова профессор сказал уже на ходу, развернувшись вполоборота.

Навстречу ему шла молоденькая девушка с десятком бумажных пакетов в руках,

на которых были сургучные печати.

— Лоредана, ты не видела, машина синьора Фашетти еще стоит у подъезда?

— Он только что уехал, профессор, — сказала девушка. — Я как раз забирала

у почтальона корреспонденцию.

— Ка-та-стро-фа… — сказал профессор и обреченно махнул руками. — Значит,

мне еще два дня ждать его отчет.

— Похоже, профессор куда-то опоздал, — сказал Вовка.

Стас кивнул головой.

Профессор развернулся и в некоторой задумчивости пошел к гостям из России.

Стас и Вовка все еще стояли возле распахнутой двери.

— М-да. Какая жалость, — бормотал себе под нос профессор. — Еще два дня ожидания.

Торо поднял взгляд, его лицо расползлось в широкой улыбке, и неприятности

с отчетом сразу же отошли на второй план. Профессор был рад приезду русского

друга.

— Извините меня, синьоры, — тоном сожаления заговорил Торо, — у меня был

шанс сэкономить целых два дня. Но, как видите, я опоздал. Но это не так

страшно, — он снова улыбнулся. — Прошу вас.

Кабинет итальянского профессора истории не сильно отличался от кабинетов

русских профессоров. Разве что размерами. Огромный письменный стол был

завален бесчисленным количеством бумаг. Планы, карты, чертежи, рисунки,

таблицы. Было заметно, что профессор неоднократно предпринимал попытки

навести на столе порядок. Большая часть бумаг была сложена в неровные

стопки, но необходимость иметь перед глазами или под рукой два десятка

документов одновременно сводили эти усилия на нет. Вдоль левой стены от

двери и до окна, тянулись широкие полки, заставленные археологическими

принадлежностями, ископаемыми экспонатами и каким-то еще древним хламом.

Противоположная стена была полностью отдана под фотографии. Групповые

снимки и портреты: профессор у склепа, в лучах заходящего солнца, на фоне

развалин древнего города, на церемонии вручения премии ЮНЕСКО, чуть ли

не в обнимку с Папой Римским…

Гости присели на предложенный диванчик, профессор — в кресло напротив

и, продолжая улыбаться, рассматривал гостей.

— Вы узнали что-нибудь по моей просьбе? — спросил Стас.

— Ничего нового, — мгновенно оживившись, ответил профессор. — Только та

информация, что уже всем известна. В июне одиннадцатого года поезд ушел

из Рима, после чего исчез в тоннеле в Ломбардии. Позже его видели в разных

частях света на протяжении последних восьмидесяти шести лет. Некоторые

сведения говорят о том, что поезд-призрак появился в Мексике, причем задолго

до своего исчезновения в Италии. Но это все.

— М-да… — вздохнув, сказал Стас. — Честно говоря, я надеялся… Хоть

что-то узнать новое.

— Не все так безнадежно, — сказал профессор. — В Пизе живет профессор

Гримольди. Он с тридцати лет занимается изучением «Летучего Итальянца».

Вчера я звонил ему, он сказал, что не имеет смысла что-то говорить по

телефону. Будет лучше, если вы приедете и встретитесь с ним лично. Он

выслушает все, что вам уже известно, и, возможно, что-то добавит.

— Чудесно, — сказал Стас. — Только я не знаю итальянского.

— Не беда. Я могу съездить с вами. Поработаю переводчиком, заодно навещу

старого друга. Мы с Гримольди еще в школе вместе учились.

— Вы меня сильно обяжете, профессор.

— Пустяки. Единственное, что сказал Гримольди, так это что вокруг «Летучего

Итальянца» последние несколько месяцев ощущается какое-то странное оживление.

Судя по всему, скоро должно произойти что-то важное.

— Очередное появление?

— Нет. Все гораздо серьезней. Гримольди сказал, что все, кого он знает

из изучающих эту загадку, сходятся во мнении. Вот-вот что-то должно произойти.

— Будем надеяться, что Гримольди расскажет что-то новое, — сказал Стас.

— Спасибо, профессор. К сожалению, нам пора.

Гости и хозяин кабинета встали.

— Удачи вам. — Будьте осторожны. И заходите в гости с друзьями. Где вы

остановились?

— В гостинице «Империал», но вот в гости… — Стас задумался на мгновение.

— Наверное, с этим лучше обождать. Я не хотел бы, чтобы о вас знали мои

попутчики.

— Вы в них сомневаетесь? — не столько удивился, сколько насторожился профессор.

— Возможно… — ответил Стас. — По крайней мере, в одном. Есть что-то,

что мешает спать спокойно. За последнее время случилось слишком много

трагедий, свидетелем которых я был, и втягивать вас… Я не имею права.

— Ну что же… — сказал Торо. — Признаться, вам удалось меня напугать.

Если два моих друга говорят, что все очень непросто, то у меня нет оснований

им не верить.

— И это правильно, профессор. В Пизе есть место, где бы мы с вами могли

встретиться?

— Конечно. Кафе «Опера». Это в центре города, недалеко от Падающей башни.

Когда вы отбываете в Пизу?

— Завтра.

— Чудесно. Я еду сегодня вечером. Начиная с завтрашнего дня я буду ждать

вас в кафе каждый день с одиннадцати до тринадцати часов.

— Еще раз спасибо, профессор, — сказал Стас, пожимая Торо руку.

Проводив гостей до ступеней университета, профессор заметил кого-то из

тех, кто был ему жизненно необходим, и, наскоро попрощавшись, убежал.

День продолжал быть солнечным. Стас и Вовка возвращались в гостиницу,

не торопясь шагая к станции метро. Идти до нее было минут десять-пятнадцать

в зависимости от длины шага. Улицы Милана располагали к прогулке, поэтому

Стас с Вовкой не торопились. В какой-то момент Егорову показалось, что

за ними идет высокий широкоплечий молодой человек. Стас несколько раз

скосил взгляд на витрины магазинов, и всякий раз видел в них его отражение.

— О том, что нас ждут в Пизе… — вдруг начал Стас.

— Мог бы и не говорить, — перебил Вовка.

Они переглянулись и поняли друг друга.

Проходя мимо кафе, Вовка как-то уж слишком долго не отрывал взгляд от

пары влюбленных, вкушавших за столиком под огромным зонтом мороженое.

Стас заметил это и одобрил Вовкину идею.

— А что, юноша, не съесть ли нам по маленькому кусочку Снежной Королевы?

— Ну-у… кусочек может быть и не таким уж маленьким.

Заходя в кафе, Стас бросил короткий взгляд на идущего следом человека

и отметил, что тот не сильно-то и скрывается. Вовка уже хотел плюхнуться

за второй от входа столик, но Стас опередил его и, обняв за плечо, направил

в дальний угол кафе. Вовке было все равно, где сидеть. Стас выбрал ему

место спиной к входу, а сам сел напротив. Человек, шедший следом за ними

от самого университета, зашел в кафе, сел за столик возле выхода и стал

листать пестрый журнал. Пока Вовка со Стасом ели мороженое, он непринужденно

пил кофе. Стас ел без аппетита, осторожными косыми взглядами пытаясь определить,

один ли преследователь или у него есть компания. Вовка же, совсем наоборот,

беззаботно давал сравнительную характеристику местному продукту.

Когда, доев мороженное, Стас с Вовкой направились к выходу, их преследователь

и бровью не повел. Стас начал немного нервничать. Видя, что подозрительный

субъект не торопится идти следом, он решил воспользоваться этим и буквально

втолкнул Вовку в первый же переулок. Продавец фруктов, стоявший на углу

дома возле своего яркого лотка, увидел это и на мгновение заподозрил неладное.

— Ты что? — спросил Вовка.

— Ничего. Так… показалось. Проверить надо, — сказал Стас, оглядываясь.

Вовка все понял и тоже оглянулся. За ними никто не шел. Они быстро прошли

до конца переулка, вышли на соседнюю, параллельную той, по которой они

шли пятнадцать минут назад, улицу и повернули обратно к университету.

Стас постоянно оглядывался, ему казалось, что он затылком чувствует идущего

следом человека. Но за ними никто не шел. Стас и Вовка снова свернули

в какой-то переулок…

Они не успели и шагу сделать, как перед ними словно из-под земли вырос

громила с лицом, изуродованным шрамом. Он сделал им навстречу несколько

шагов и остановился. От неожиданности Стас вздрогнул, но тут же пришел

в себя и задвинул Вовку за свою не очень широкую спину. Громила медленно

поднял правую руку с растопыренными пальцами…

В голову громиле что-то ударило и, отскочив от нее, запрыгало по асфальту.

Это «что-то» оказалось надкушенным желто-зеленым яблоком. В другом конце

переулка Стас увидел того самого высокого широкоплечего молодого парня,

что шел за ними от самого университета. Громила обернулся.

Стас и Вовка осторожно отступили на шаг. В следующую секунду кто-то схватил

их за руки и с силой дернул назад. Прежде чем Стас с Вовкой смогли опомниться,

их затолкали в микроавтобус, и с еще незакрытой дверью тот с визгом сорвался

с места.

Короткая рукопашная схватка в салоне микроавтобуса — и неизвестные отступили.

Стас понял, что это уловка, и был готов в любую секунду отразить новую

атаку. Вовка потирал ссадины на костяшках пальцев правой руки и по лицам

незнакомцев пытался определить, кого это он окрестил.

— Не боитесь. Ми друзия, — тяжело дыша, на ломаном русском проговорил

один из похитителей.

Он был среднего роста, немного худощав, с коротко стриженными волосами

пепельного цвета. Итальянец обернулся, что-то сказал по-итальянски трем

своим компаньонам, и те тут же перебрались в дальнюю часть салона, всем

своим видом показывая, что у них на уме только благие намерения. На вид

им всем было около тридцати лет, и, как показалось Вовке, они были похожи

друг на друга, словно близкие родственники: одеты в одинаковые белые кроссовки,

синие джинсы и светлые клетчатые рубашки с короткими рукавами. Разве что

в отличие от плохо говорившего по-русски трое других были жгучими брюнетами.

— Кто вы? — спросил Стас.

— Друзия, — улыбнувшись, повторил светловолосый итальянец.

Стас еще раз окинул незнакомцев оценивающим взглядом. Похоже, они говорили

правду. Через несколько секунд микроавтобус остановился возле подземки.

— Можьно ити. Но биригитиесь… лицио… щрам, — светловолосый итальянец

провел указательным пальцем от лба до подбородка.

Вовка осторожно открыл дверь микроавтобуса. Легкая прохлада тенистой улицы

ворвалась в салон машины. Стас чуть подтолкнул Вовку и тотчас вышел следом.

Оказавшись на улице и сделав несколько шагов, они обернулись. Микроавтобус

продолжал мерно урчать. Из открытой двери высунулся светловолосый итальянец.

— Лицио… щрам… — его палец снова прошел от лба до подбородка. — Опасно.

Дверь микроавтобуса закрылась, он взревел и тронулся с места, оставляя

за собой сизый шлейф и запах бензина.

— Кто это? — потирая запястье правой руки, спросил Вовка, когда автобус

исчез из вида.

— Вот бы узнать… — сказал Стас, ощупывая левое плечо. — Но одно могу

сказать почти определенно: это не враги.

Стас перевел взгляд на Вовку.

— Я все помню, — опередил его Вовка, глядя прямо в глаза, и, откусив содранный

на фаланге указательного пальца кусочек кожи, сплюнул его. — И никому

ничего не скажу.

— Никому, — подтвердил Стас, поморщился и снова ощупал левое плечо.

Свое и Вовкино отсутствие Стас объяснил тем, что они вышли прогуляться вокруг гостиницы и не заметили, как заблудились. Тамара сказала, что прошла

по близлежащим магазинам и оценила их как «ничего особенного». Юра слегка

ленивым языком объявил, что, потоптавшись у закрытых дверей номеров, спустился

в бар, где и просидел все это время за «Кьянти» и спагетти. О неудачной

попытке визита к даме он, естественно, умолчал.

— Знаете, — улыбнулся Бондарь, — а меня сморило. Присел в кресло и только

глаза прикрыл, сразу уснул. Старею, наверное… Ну что же, теперь все

в сборе, и мы можем идти к собору Сант-Амброджо. Отец Марк, наверное,

уже ждет нас.

Из гостиницы первой вышла Тамара, следом за ней Юра. Стас, Вовка и Бондарь

задержались на минуту возле портье. Сбежав с нескольких ступенек, Тамара,

закрыв глаза, подставила свое прелестное личико теплым лучам итальянского

солнца и вскинула к небу руки. Юра остался стоять возле дверей гостиницы

и, словно завороженный, смотрел на Тамару.

Как будто в замедленном кино, она легко оттолкнулась левой ногой, закружилась

на правой. Ее руки, раскинутые для равновесия, как лебединые крылья поднимались

кверху. Поворот плеч немного опережал движение головы, волосы сложились,

словно веер, левая нога немного согнулась в колене и повисла в воздухе.

Юбка вздохнула, преображаясь в колокол, и обнажила колени, которые она

до этого чуть прикрывала. Каждой клеткой своего естества Юра почувствовал,

что из него выходит жизненная энергия. Закончив два полных оборота, Тамара

остановилась. Волосы по инерции продолжили движение и раскинулись все

тем же веером, закрыв лицо Тамары. Средним пальцем правой руки она убрала

их за ухо, Юра чувствовал, что жизненные силы все еще покидают его и скоро

их вовсе не останется. Тамара как будто понимала это, смотрела ему в глаза

и продолжала улыбаться.

То, что вернуло Топоркова к реальной жизни, было похоже на удар ветра

в лицо. Юра с удивлением заметил, что мир двигается так же быстро, как

и всегда. Стас легонько подтолкнул его в спину, и вся компания неторопливо

двинулась по улицам древнего города.

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, — сказал Стас, — но мне кажется, что

здесь как-то грязновато.

— Радушие и дороговизна всего лучшего, — цитировал кого-то Бондарь. —

Соблазнительный и отталкивающий Милан. Кто-то сравнивает Милан с Нью-Йорком,

но мне кажется это не правильным. Если приложить даже незначительные усилия,

можно отыскать оазисы древнего города. И какие оазисы! Дворцы эпохи либерти,

старинные церкви… один из таких оазисов нам сейчас и предстоит увидеть.

— Стас, расскажи о Милане, — попросила Тамара.

— Инсубрия Медиоланум, — сказал Стас. — Так называлось кельтское поселение,

которое римляне завоевали в 197 году до нашей эры. При императоре Максенции

в 292 году Милан на короткое время стал столицей, а после этого остался

экономическим и военным центром Западной империи. Во времена раннего Средневековья

городом управляли епископы. В начале двенадцатого века Милан был сильной

коммуной. В 1176 году близ Леньяно войска Ломбардской лиги вместе с антиимперскими

коммунами противостояли войскам императора. В 1277 году Делла-Торре, а

позже Висконти заменили власть коммун на более абсолютистскую. В 1330

году Аццоне-Висконти начал преобразовывать Милан в государство. В 1525

году после поражения Франциска I в битве при Павии Милан перешел к испанцам,

которые владели им до 1713 года. Двести лет испанского владычества принесли

Милану ужасные опустошения…

— А когда построили ту церковь, в которую мы идем? — перебил Вовка.

— Собор Сант-Амброджо построен в четвертом веке, — ответил Стас, — но

позже, в девятом и одиннадцатом веках, его неоднократно перестраивали.

Что здесь можно было сказать… Замечательная вещь история. Когда же собор

Сант-Амброджо открылся их взору, Тамара и Вовка согласились со словами

Бондаря, что это один из самых прекрасных образцов романской архитектуры.

Юра же сказал, что «средненько».

Неф собора состоял из квадратных ячеек, каждая из которых была перекрыта

четырехчастным крестовым сводом. Опоры, поддерживающие его, имели сложную

форму. К столбу были приставлены пилястры, тонкие колонки, доходящие до

пят сводов и получавшие продолжение в линиях соответствующих ребер. Горизонтальный

распор от каждого свода главного нефа передавался поперечной аркой, проходящей

поверх хоров, расположенных над боковыми нефами, на наружные стены собора.

В чередовании внешних выступов большие отвечали основным опорам, меньшие

же — промежуточным.

Фасад Сант-Амброджо был украшен рядом крупных арочек. В местах соединения

архивольта с опорой каждой арки были маленькие консольные полочки.

— Этот декоративный мотив носит название «ломбардская арка», — объяснял

Бондарь. — При проектировании интерьера Сант-Амброджо ломбардийские зодчие

впервые использовали «связную систему». Это когда две ячейки бокового

нефа соответствуют одной в главном. Из-за этого каждая вторая опора поддерживает

только малые своды боковых нефов. Нагрузка на опоры уменьшилась, что позволило

сделать их более изящными.

Внутри собор Сант-Амброджо оказался достаточно темным. Из-за размещения

хоров над боковыми нефами высота боковых частей здания была равна высоте

стен главного нефа. Свет, поступающий во внутреннее пространство церкви

через верхние окна главного нефа, освещал только хоры, а центральный и

боковые нефы при этом оставались темными.

— Я бы сказала, что оформление не мрачное, а чересчур суровое, — тихо сказала Тамара.

Бондарь заметил священника, крепкого мужчину лет пятидесяти, и, оставив

компаньонов рассматривать составные, пучковые опоры, подошел к нему.

— Святой отец, — на итальянском языке обратился к нему Бондарь, — как

нам увидеть отца Марка?

— К сожалению, это невозможно. Два дня назад он уехал в Рим на семинар

и вернется только в начале следующей недели.

— Какая жалость…

— Может, я смогу вам чем-нибудь помочь? — спросил священник.

— Нет, навряд ли… — ответил Бондарь. — Мне было необходимо поговорить

с отцом Марком… Ну что же… Значит, в другой раз…

Звонкое эхо разнесло по собору слова тихого диалога, и по интонации Бондаря

его спутники поняли, что встреча с падре Марко не состоится. «Странно,

— подумал Юра. — Кому же тогда он звонил из гостиницы? Я же слышал имя

Марк». Криво улыбнувшись и разведя руки в стороны, Бондарь шел к своим

компаньонам.

— Нелепость какая-то, — сказал он. — Когда я звонил из гостиницы, мне

сказали, что он с минуты на минуту должен прийти, а теперь заявляют, что

отец Марк приедет только в начале следующей недели.

— А что нам было нужно от отца Марка? — спросила Тамара.

— Информация. Он должен был передать мне предположительные координаты

Подземного храма и, при удачном стечении обстоятельств, пойти с нами.

— И что теперь делать? — спросил Вовка.

— Поедем в Пизу, — пожав плечами, ответил Бондарь. — Если и Рикардо не

окажется дома… сходим в библиотеку. У нас есть название ордена и храма.

Возможно, нам повезет и мы вычислим, где находятся катакомбы, ведущие

в Подземный храм.

— Ехать в Пизу нужно в любом случае, — сказал Стас. — Наша виза кончается

через три дня.

В расстроенных чувствах от несостоявшейся встречи Стас, Бондарь, Тамара,

Юра и Вовка вышли из церкви в солнечный день. Бондарь что-то бормотал

о своих планах на Марка и каким образом тот мог помочь. Юра молчал. Мимолетная

догадка не давала ему покоя. Сказав «вот такие вот дела», Бондарь замолчал

на несколько секунд, после чего чуть наклонил голову набок и с глубокомысленным

видом продекламировал:

Обрушились святые своды храма,

Посланцы тьмы погребены под ними.

Четыре воина уйдут из подземелья,

Перст божий им наверх тропу укажет.

В зените солнце замереть готово,

Тьма внешняя вступает во владенье.

Ларец, несущий гибель всей вселенной,

За час до срока перестанет быть опасным.

Все смотрели на Бондаря и ждали объяснений. Тот понял смысл этих взглядов

и улыбнулся.

— Не спрашивайте. Я не знаю, что это такое. Этот странный стишок однажды

попался мне на глаза, когда я разбирал рукописи одного странного бельгийского

монаха.

— Почему странного? — спросил Стас.

— Он написал толстенный трактат про какого-то слепого старца, жившего

в деревне недалеко от их монастыря. Тот старец, по его словам, был пророком.

Трактат был красиво оформлен, по всему видно, писец переписывал. А поверх

текста, наискосок, от руки был написан вот этот самый стишок. Позже в

монастыре случился пожар, трактат сильно пострадал от огня. Да и латынь

я плохо знаю. Так что за достоверность перевода не ручаюсь, но смысл передать

смог. Я почему стишок вспомнил… Концу света в трактате была посвящена

целая глава. В ней говорилось и о пизанском лабиринте, который злу никогда

не пройти…

В Пизе, как и в Милане, Вовка поселился в одном номере со Стасом, Юра

— с Бондарем, а Тамаре снова повезло. Закончив с оформлением забронированных

номеров, Бондарь, раздавая ключи, объявил:

— До обеда свободное время, затем мы совершим небольшую

экскурсию по городу. К Падающей башне… еще пару мест посетим.

— Но ведь она закрыта, — сказал Вовка.

— Кто? Башня? — Бондарь искренне удивился. — Как можно закрыть Северное

сияние? Это ведь… Внутрь мы, конечно, войти не сможем, но увидеть это

чудо с расстояния пятнадцати метров нам никто не запретит.

Договорившись встретиться возле входа в ресторан в два часа, все разбрелись

по номерам. Отсидевшись пару минут, Вовка на цыпочках вернулся к двери

номера и прислушался. За дверью было тихо. Он осторожно выглянул из номера.

Коридор был пуст.

— Чисто… — обернувшись, прошептал Вовка. — Валим…

— Не шали. Оставлю дома, — пригрозил Стас.

Вовка демонстративно отошел от двери и, плюхнувшись в кресло, начал смотреть

на Стаса в ожидании команды «на выход». Ждать ему пришлось недолго.

Кафе «Опера» отыскалось без труда. Первым профессора заметил Вовка. Торо

сидел за столиком и медленно помешивал ложечкой кофе. Рядом с блюдцем

лежала светло-синяя прозрачная папочка. Как только профессор поднял глаза и посмотрел в сторону приближавшихся Стаса и Вовки, те сразу поняли, что

что-то случилось.

— Здравствуйте, профессор, — сказал Стас.

— Здравствуйте… — ответил Торо.

— Что-то случилось?

— Профессор Гримольди погиб.

Стас задумался над услышанным, хотя сильно и не удивился. Шлейф смертей

стал длиннее еще на одного человека. Вовка посмотрел на Стаса, перевел

взгляд на профессора и приготовился слушать не очень хороший английский

профессора.

Торо молчал, собираясь с мыслями.

— В тот же день, когда вы пришли ко мне в университет, Гримольди сгорел

на своей вилле. Наверное, он узнал, что чувствовал в последние минуты

Джордано Бруно. Как это страшно — сгореть заживо.

— Я совершил большую глупость, втянув вас в эту историю, — сказал Стас.

— Перестаньте, — поморщился Торо. — Я не ребенок и поэтому привык сам

отвечать за свои поступки. А Гримольди и без вас «втянулся» в историю

с поездом. Но… Вы думаете, что этот пожар не случаен?

— Частая случайность, профессор, называется закономерностью. За последнее

время я видел слишком много случайных смертей. Увы, но это так.

К столику подошел официант и, получив заказ на одно кофе и одну колу,

с небольшим поклоном удалился.

— Мне очень жаль, Станислав, что я не смогу вам быть полезным.

— Вам не в чем себя винить, профессор. Вы не могли повлиять на ход событий.

— Я разговаривал с ним по телефону за несколько часов до смерти. Вы слышали

о новых документах по делу о Джордано Бруно? Они недавно были найдены

в архивах Венецианской инквизиции.

— Нет, ничего не слышал, — ответил Стас.

— Открылись новые сведения, и Гримольди сказал, что мир еще просто не

представляет, насколько важно для него то, что описано в этих бумагах.

Отчасти это дает возможность по-новому взглянуть на проблему пропавшего

поезда. Гримольди прислал мне кое-что по электронной почте, чтобы я ознакомился

в дороге. Как только я приехал в Пизу, сразу же сделал срочный перевод.

Торо передал Стасу прозрачную пластиковую папку светло-синего цвета. Стас

достал несколько листов и бегло просмотрел их.

Официант принес заказ. Стас лишь кивнул головой и вернулся к бумагам,

а Вовка дважды отхлебнул ледяного напитка.

— Занятно.

— Подлинность этих документов, по словам Гримольди, подтвердила специальная

комиссия Римского университета. Так что версия о возможной подделке или

фальсификации отпадает. Но… появились непонятные препятствия на пути

к обнародованию всех этих данных.

— Почему?

— Не знаю, Станислав. Для меня это загадка. Может быть, ученые мужи, как

со свитками Мертвого моря, просто не хотят преждевременной сенсации…

Позже, конечно, вы внимательно изучите эти бумаги, а сейчас я вкратце

изложу главное.

Филиппе Бруно родился в 1548 году в семье военного в городке Нола, недалеко

от Неаполя. Из-за недостатка средств Бруно не мог учиться в университете

и за знаниями отправился в монастырь. С семнадцати лет он вступает в доминиканский

орден, принимает монашество и имя Джордано. Богатая монастырская библиотека,

пусть тайком, дает возможность знакомиться и с запрещенными Церковью книгами.

Своими знаниями Бруно превосходит многих монахов, и его везут в Рим представить

Папе Римскому. Позже в Высшем католическом университете он получает степень

доктора богословия.

За смелые выступления в защиту учений Коперника Бруно навлек на себя гнев

церковников, и в 1576 году ему приходится бежать в Рим, а потом и вообще

из Италии. Начинаются годы скитаний. В 1579 году он переезжает во Францию,

в Тулузском и Парижском университетах читает лекции по астрономии. В 1583

году Бруно отправляется в Англию с прекрасными рекомендательными письмами

короля Франции, Генриха III, покровителя наук и искусств. Бруно берут

в Оксфордский университет. И там все повторяется. Стремление лезть на

рожон всегда было отличительной чертой характера Бруно. Современники отзывались

о нем как о человеке хвастливом, импульсивном, не считавшимся с чувством

собственного достоинства противника и даже с законами логики. Изгнание

из Оксфорда было несложно предвидеть.

В 1584 году Бруно издает две книги: метафизическое учение «О причине,

начале всего и едином» и космологию «О бесконечности вселенной и мирах».

В том же году им написаны очень важные труды: «Пир на пепле», «Изгнание

торжествующего зверя»…

— «Тайна Пегаса», «О трагическом энтузиазме», — добавил Стас.

— Да, — сказал профессор. — Приблизительно тогда же им написана книга

«О свойствах времени», которая бесследно исчезла. В 1585 году Бруно переезжает

в Германию, а оттуда в Венецию. В Венеции Бруно берет в ученики патриция

Джованни Мочениго, тайным желанием которого было приобрести от Джордано

Бруно знания об алхимии и магии. Не получив желаемого, ученик доносит

на учителя в инквизицию. Бруно арестовывают и отправляют в тюрьму.

— Странно, — сказал Стас. — В шестнадцатом веке интерес к магии был достаточно

распространенным явлением. Карали же не просто за магию, а за колдовство

с целью порчи. А свидетельств, что Бруно на практике занимался магией, включая протоколы допросов, не было.

— А это было уже неважно, — сказал профессор. — Еще в молодые годы Бруно

выставил из кельи все образа святых, оставив лишь распятие. В почитании

образов он видел остатки язычества и идолопоклонничества. К тому же Бруно

был беглым доминиканским монахом и уже в молодости осуждался как еретик.

Это обстоятельство и позволило римской инквизиции потребовать выдачи Бруно

Риму вскоре после начала следствия в Венеции.

— Такое требование было серьезным посягательством на независимость Венецианской

республики, — заметил Стас.

— Прокуратор республики Контарини настаивал, что Бруно необходимо оставить

в Венеции, — согласился профессор. — А в докладе Совету мудрых Венеции

он отметил, что Бруно «…это один из самых выдающихся и редчайших гениев,

каких только можно себе представить, и он обладает необычайными познаниями…»

— И тем не менее 27 февраля 1593 года, — сказал Стас, — сорока пяти лет

от роду, Джордано Бруно был перевезен в Рим, где его объявляют вождем

еретиков.

— В тюрьме он проводит около шести лет, хотя обычно такие дела делались

быстро. Исполнение приговора было назначено на 12 февраля, но и в этот

раз все отложили. Инквизиция вновь на что-то надеялась. Казнь состоялась

лишь 17 февраля.

— Такое ощущение, — сказал Стас, — что им от Бруно что-то было нужно.

И вовсе не отречение от своих взглядов. Шесть лет они чего-то ждали. И

тогда становится понятным желание Венеции «оставить гения у себя».

— А у него были деньги? — спросил Вовка. — Может, они…

— Вряд ли, — закачал головой профессор. — Столько лет скитаний.

— Тогда остается одно, — сказал Стас. — Бруно на самом деле удалось добиться

перемещений во времени или между пространствами. От него требовали информацию,

возможно, повторение опыта. «Технологию», как сказали бы сейчас. Не исключено,

что Бруно даже не до конца понимал, как это у него получилось. Или же

знание попало к нему в руки случайно… или ему дали не до конца решенную

задачу в надежде, что его мозг сумеет ее разрешить. И ему это удалось.

Если так, становится понятным смысл брошенной суду фразы: «Быть может,

вы произносите приговор с боRльшим страхом, чем я его выслушиваю». По

словам очевидцев, это произвело ожидаемый эффект.

— А вот что послужило причиной для процесса над Джордано Бруно, для очевидцев

казни осталось непонятным. Народу зачитали лишь приговор без обвинительного

заключения. В тексте приговора отсутствовала важнейшая деталь — основание

для осуждения. Упоминалось только о восьми еретических положениях — причина

объявления Бруно нераскаявшимся, упорным и непреклонным еретиком. Но в

чем именно состояли эти положения, не разъяснялось.

— Во все века, — сказал Стас, — от имени Церкви и прикрываясь именем Господа

творились беззакония и убийства.

— Убийцы прикрывались чужими именами и благими целями еще задолго до того,

как появилась Церковь, — сказал профессор.

— Как тут не поверить в «алгоритм зла». Его составляющие — алчность, подлость,

тщеславие, трусость. Если человек труслив, тщеславен и лжив, то от него

обязательно нужно ждать подлости. И все равно непонятно: если Бруно что-то

знал, зачем нужно было сжигать его публично, когда можно было по-тихому

сгноить в тюрьме? Или замучить пытками, надеясь, что однажды он не выдержит

и откроет свою тайну, — Стас замолчал, усмехнулся и покачал головой. —

Я не в состоянии понять этого. Ученый в конце шестнадцатого века смог

пройти сквозь Время и пространство.

— И при этом Джордано Бруно негативно оценивал возможность контактов между

обитателями разных миров.

— Несложно представить, какие войны развяжет человечество, получив возможность

пройти в параллельные миры, — согласился Стас.

Профессор кивнул головой.

— Колонизация Америки, экспедиции в Афганистан и Индию…

— Но это все общеизвестные сведения, — подытожил Стас. — Что отыскалось

в архивах?

Профессор снова кивнул головой.

— Среди найденных документов есть след книги «О свойствах времени».

Стас замер, Вовка не понимал, о чем речь, и смотрел то на одного, то на

другого.

— Что значит «есть след»? — медленно выговаривая слова, спросил Стас.

— Первое после гибели Бруно упоминание о книге «О свойствах времени» как

о реально существующей вещи… документально подтвержденное упоминание…

это 1701 год, Бремен. Букинист Штайнец купил ее за бесценок у голландского

моряка. После этого книга снова исчезает и появляется уже весной 1886

года. Провинциальный французский астроном-самоучка Бюсси оставил ее в

наследство своей дочери. Барышня продала книгу Гольдшмидту, хозяину антикварной

лавки в Гавре, и уехала в Англию, к своему жениху. Гольдшмидт был неплохим

антикваром и знал, что за эту книгу можно получить хорошую цену, если

предложить ее знающему человеку. И такой покупатель у него был. Летом

того же года Гольдшмидт отправляется в Иран, но до Тегерана так и не добирается.

Он просто исчезает, как и четыре его сына, ехавшие с ним. А вот дальше…

дальше 1942 год.

— Германия, — догадался Стас.

— Не доказано, — отрицательно качнул головой профессор. — Только слухи.

Косвенные подтверждения в донесениях английской, русской и польской разведок, пара физиков, сгинувших в концлагере…

— Это и стало причиной для неопубликования документов? — не дал договорить

Стас. — Разведслужбы?

— И это тоже, — согласился профессор. — Хотя, на мой взгляд, эти источники

— я имею в виду агентов — весьма сомнительны. Главная причина, я думаю,

кроется в том, что… историки опасаются спугнуть тех, кто сейчас владеет

книгой. Если они поймут, что путь книги четко прослеживается и рано или

поздно приведет к ним… Неизвестно, что они тогда предпримут. Книга снова

может исчезнуть на столетия. Я же считаю, что чем больше информации в

таком деле — тем лучше. Но это еще не все. Гримольди сказал, что найден

дневник Бруно и он даже держал его в руках. В дневнике есть записи…

нечто вроде пояснения… ключа к книге «О свойствах времени». Именно об

этом дневнике Гримольди и хотел с нами поговорить. Но, видно, не судьба.

И вот еще что. Его последняя фраза… он сказал: «Я знаю, где и когда.

В течение трех дней мир может провалиться в тартарары». Конечно же, под

этим может скрываться все что угодно, Гримольди так это сказал…

— Он нашел «алгоритм зла»? — удивился и обрадовался Вовка.

Профессор посмотрел на Вовку, не понимая, что тот имел в виду, перевел

взгляд на Стаса.

— «Алгоритм зла»? — переспросил профессор.

— Есть легенда, — пояснил Стас, — что один монах в четырнадцатом веке

вывел формулу, по которой… если точно знать о нескольких датах проявления

зла и если есть уверенность, что это звенья одной цепи, то при помощи

его формулы можно узнать о дате и месте…

— Следующего проявления зла из той же цепочки, — понял смысл профессор.

— Не знаю… возможно. Если он что-то и нашел, то теперь все не имеет

смысла. Огонь все уничтожил.

Возвращаясь в гостиницу, Стас пытался представить, что почувствовал средневековый

философ, когда ему удался опыт со временем. Гордость? Радость? Приступ

мании величия? А может быть, страх? Ведь Бруно мог сделать открытие случайно,

не понимая до конца, что и как «работает». Или же, наоборот, он все прекрасно

понимал и осознавал всю опасность того, что может натворить род людской,

попади в его руки это страшное открытие.

Когда все собрались у входа в ресторан, Бондарь объявил, что уже встретился

со своим знакомым, и тот дал ему приблизительные координаты, где могут

находиться катакомбы, ведущие к Подземному храму.

— Я позвонил ему, — рассказывал Бондарь, — и он сказал, что улетает в

Штаты, самолет через два часа. Мне пришлось ехать в аэропорт. Там он буквально

на пальцах объяснил, куда нам нужно ехать, сказал, что таксисты знают

это место, но поедут только за большие деньги, и тут объявили, что посадка

на его рейс заканчивается.

Слушая Бондаря, Юра отметил, что и Стас, и Тамара с недоверием отнеслись

к его версии, но старались не показывать вида. Скорее всего, Бондарь просто

не хотел знакомить их со своим приятелем. Странно. Что же это был за приятель…

Весь оставшийся день был отдан экскурсиям по городу. Сразу же после обеда

поехали на главную площадь — Кампо деи Мираколи, где пробыли целый час,

посетили национальный Музей святого Маттео, Музей набросков фресок, старое

кладбище и уже под вечер пришли к Падающей башне.

Юра проснулся рано утром от громких воплей на улице. Он открыл глаза,

глубоко вздохнул, потянулся и повернул голову. Бондаря в комнате не было.

Топорков поднялся с кровати, зевнув еще раз, сладко потянулся, подошел

к открытому окну и полной грудью вдохнул ароматы итальянского летнего

утра: запах зелени, свежесваренного кофе и сдобной выпечки из ближайшей

кондитерской. Бондарь стоял внизу и громко разговаривал с водителем такси.

Воитель эмоционально жестикулировал и периодически взывал к Мадонне. Зажмурившись,

Юра снова зевнул, лег животом на подоконник и окинул взглядом окрестности.

Они были великолепны.

Поднявшись с подоконника, Юра оттолкнулся от него и, вяло переставляя

ноги, отправился в душ. После душа он присел на кровать и, достав из потайного

кармана в дорожной сумке тетрадь, не без удовольствия перелистал ее. Тетрадь

была неким подобием дневника. Поначалу Юра записывал материал для статей,

которые собирался написать после завершения этой истории, но теперь собранного

вполне могло хватить на неплохой роман. Полистав страницы дневника, Юра

положил его на прежнее место, оделся и спустился в ресторан к завтраку.

Все уже были в сборе.

Когда компания вышла из гостиницы, улыбчивый водитель быстро выпорхнул

из «Фиата» и, подняв крышку багажника, положил в него рюкзак Стаса, помог

Тамаре сесть в машину и закрыл за ней дверцу. Бондарь занял место на переднем

сиденье, остальные с трудом разместились на заднем. Через несколько секунд

«Фиат» тяжело тронулся с места.

По дороге в горы обменивались мнениями. Мелькавшие за окнами пригороды

Пизы располагали к обсуждению увиденного. Вовка ничего не говорил. Он

сидел, притиснутый Стасом к левой двери, прислонившись лбом к холодному

стеклу, и смотрел на проплывавший мимо пейзаж. Та веселость и беззаботность,

что овладела им по приезде в Италию, как-то сама собой отступила, осталась

во вчерашнем дне. Вовка чувствовал, что сегодня произойдет что-то очень

важное. Что-то, к чему они со Стасом так долго шли.

Через час водитель свернул на неприметную дорогу у подножия невысокой горы, и вскоре ее преградил кривой шлагбаум с покореженным знаком «STOP».

Остановившись возле шлагбаума, водитель сказал: «Basta!», потянул на себя

ручной тормоз и заглушил мотор. Все вышли из машины. Бондарь расплатился,

водитель сказал: «Mille grazie», улыбнулся. Через минуту «Фиат» скрылся

за поворотом, а отважная команда потянулась по дороге, идущей вверх по

склону.

За шлагбаумом с горного склона открывался удивительный вид. Редкий кедровый

лес был пронизан лучами августовского солнца, а выше по ходу оливковые

рощи слегка колыхал ласковый ветерок. Вытянувшись цепочкой, путешественники

шли вверх по широкой горной тропе, петлявшей между стволами вековых кедров.

Минут через двадцать, словно из ниоткуда, перед ними выросло странное

невысокое одноэтажное сооружение с обвалившейся крышей, украшенное порталами

и остатками стилизованных античных колонн. По всему периметру фронтона

виднелась полуразрушенная надпись. Задней стеной дом упирался в скалу,

уходившую вершиной в небо.

— Очень похоже на латынь… — сказал Стас, пытаясь разобрать слова.

— Возможно… — согласился Бондарь, внимательно вглядываясь в надпись.

— Но я бы утверждал, что это ранний тосканский диалект. Только… не пойму,

— Бондарь повернулся к Стасу. — Не могу разобрать ни одного слова.

Тамара поднялась по каменным ступеням, между которыми прорастала трава.

Она подошла к одной из колонн и коснулась ее рукой.

— Интересно, сколько времени тут никого не было? — спросила Тамара, поглаживая

камень.

— Но вход в Подземный храм не может быть здесь, — сказал Стас, не замечая

вопроса Тамары. — Максимум это ориентир.

— Скорее всего, — сказал Бондарь и повернулся к Тамаре со Стасом. — Ну

что же. Возможно, нам повезет.

— Идите сюда!

Все обернулись. Метрах в пятидесяти от полуразрушенного дома стоял Вовка

и показывал рукой на заросли можжевельника. Не дожидаясь друзей, он начал

продираться сквозь кустарник и исчез в нем. «Шестьдесят три шага правее

каменного дома, за кустом можжевельника, под покрывалом плюща», — тихо

повторил Вовка. Значит, дед не обманул.

За можжевельником была скала, словно покрывалом укрытая спутанными между

собой стеблями плюща. Вовка раздвинул их, и в скале показалась глубокая

ниша шириной сантиметров в семьдесят. Стас, Бондарь, Юра и Тамара молча

переглянулись. Вовка почувствовал, что его сердце бьется все быстрее.

Он улыбнулся и нырнул в брешь в скале.

Проход был шириной не более метра. Осторожно переставляя ноги, в кромешной

тьме, Вовка шел вперед маленькими шагами, расставив руки в разные стороны,

скользя ладонями по грубым стенам вырубленного в скале прохода. Удары

его сердца отдавались в ушах…

Вдруг пол исчез, и Вовкина нога провалилась в пустоту. Дыхание у него

перехватило, он вскинул руки и, оступившись, повалился на каменный пол.

Луч желто-белого света скользнул по каменным стенам широкого коридора

и, нашарив Вовку, остановился на нем. Колено сильно болело.

— Мне еще раз повторить, чтобы не лез вперед? — спросил Стас и опустил

луч фонаря на Вовкины ноги.

— Не надо, — поднимаясь, ответил Вовка.

Он сделал шаг и чуть было снова не упал. Стас сошел со ступеньки, с которой

упал Вовка, и луч его фонаря забегал по каменным стенам широкого коридора,

ведущего вправо и влево от узкого прохода в скале. Потирая ушибленное

колено, Вовка переминался с ноги на ногу, озираясь по сторонам. Топорков,

Бондарь и Тамара стояли рядом. Бондарь включил фонарь и осмотрелся. Юра

через штанину ощупал фонарь, лежавший в кармане его брюк, но доставать

не стал.

— Так, — все еще оглядываясь, сказал Бондарь. — Будем надеяться, что это

и есть та самая галерея, что приведет нас в Подземный храм.

— Куда теперь? — спросила Тамара.

Стас поднял руку, чтобы высказать свое предположение, но Бондарь перебил

его, и Стас лишь почесал мочку уха.

— Здесь все равно куда идти, — объявил Бондарь. — Где находился лабиринт,

можно было только гадать, но уж как по подземному коридору добраться до

храма, я наслышан.

Он достал из внутреннего кармана ветровки сложенный в несколько раз листок

бумаги. Стас подошел к Бондарю и, посветив на листок, оценил его содержимое.

«Сто двадцать четыре тире право, шестьдесят девать тире прямо, сорок семь

тире лево, двести один тире лево, девяносто девять тире прямо…» Весь

листок был исписан цифрами, очевидно, обозначавшими метры или шаги и направление

движения.

Первым по подземному лабиринту шел Бондарь, за ним Стас, следом Вовка,

Тамара и Юра. Коридор был шириной чуть больше двух метров и такой же в

высоту. Можно было только гадать, сколько человек работало над строительством

подземного лабиринта и сколько времени на это ушло. Они шли под землей

уже около двадцати минут. Вдалеке вдруг показался тусклый желто-оранжевый

свет, и вскоре взору путешественников открылся большой зал, ярко освещенный

коптящими факелами.

Зал Подземного храма сильно напоминал собор Сант Амброджо, только с более

низкими потолками. Выглядел он величественно и шириной был около сорока

метров. Шлифованные, вырубленные в скальной породе стены переходили в низкие, не более трех метров, своды потолков, от которых, словно капли,

к полу свисали два ряда колон с изящными силовыми ребрами. Тянулся он

без малого пятьдесят метров. Через каждые два метра на стенах Подземного

храма и на каждой колонне в бронзовых подставках торчали горящие факелы.

Их потрескивание гулко отдавалось в десятке куполообразных сводов потолков.

На стенах между факелами от потолка до пола висели серые холсты с вышитыми

на них ликами незнакомых святых. Передняя часть зала, которая начиналась

сразу у входа, имела более низкий свод и около пяти метров в длину.

— Фантастика… — прошептала Тамара, остановившись под низким сводом.

— Похоже, мы все-таки нашли Подземный храм, — сказал Стас. Было заметно,

что он до сих пор не верил в это.

Вся компания медленно вышагивала под сводами Подземного храма.

У стены, противоположной от входа, горела сотня свечей. По обеим сторонам

от каменного алтаря стояли два рыцаря, высеченные из того же серого камня,

оба в накинутых поверх кольчуг плащах, на которых был изображен крест,

сильно похожий на крест храмовников. Один был вооружен копьем и щитом,

другой — щитом и мечом. Вовка подошел к одному из рыцарей и, глядя на

него снизу вверх, не переставал удивляться тому, что сказал ему дядя Слава

в самолете. «Правее развалин каменного дома за кустом можжевельника вход

в лабиринт… У алтаря два рыцаря, один с копьем, другой с мечом»…

— А что там за пергамент лежит на алтаре? — Тамара медленно шла вперед,

вытянув шею, как будто пыталась издали что-то рассмотреть. — Может, это

и есть тот самый «алгоритм зла»?

Бондарь подошел к алтарю и взял пергамент в руки. Его глаза прищурились

и забегали по строчкам. Губы что-то беззвучно шептали.

— Насколько я могу разобрать, это латынь, — сказал Бондарь. — Пергамент

очень старый, но это не то, что мы ищем.

Стас подошел к Бондарю и взял из его рук пергамент.

— Здесь написано о двух рыцарях, которые однажды, охраняя святыни, вышли

вдвоем на бой против сотни посланников тьмы, — увлеченный содержанием

пергамента, сказал Стас.

Вовка посмотрел на Бондаря, потом повернул голову и протянул к Стасу руку,

чтобы дернуть его за рукав и рассказать про рыцарей, но когда он обернулся,

то увидел под низким сводом входа в храм двух громил. С изуродованных

лиц в свете факелов смотрели глаза, не излучавшие ничего, кроме смерти.

Бондарь обернулся и… замер. Юра, до этого рассматривавший вышитые лики

святых, медленно отходил к алтарю. Тамара стояла рядом с громилами. Вовка

попятился назад и уперся спиной в длинный постамент, на котором стояли

каменные рыцари.

— Ну вот и все, мальчики, — чуть улыбнувшись, сказала Тамара. — Конечная

остановка. Поезд дальше не пойдет. Просьба освободить вагоны.

Стас наконец оторвался от пергамента и резко обернулся. Юра растерялся

от такого поворота событий. Он нашел сотню оправданий поступку Романа,

но понять, зачем Тамара это сделала, он никак не мог.

— Надо же… — с досадой проговорил Бондарь, — такая красивая девушка

— и стерва…

Тамара снова улыбнулась. Длинно и сладко.

— Обычная отговорка мужчин-неудачников, — сказала она из-под низкого свода.

— А в чем смысл отговорки? — подняв брови, спросил Стас. Внутри него клокотал

вулкан, и он с трудом сдерживал себя.

— В том, что поверили красоте, а она вас под монастырь подвела, — сказала

Тамара. — Подземный храм имеет одну очень важную особенность. У него выход

там же, где и вход…

Наверное, Тамара хотела сказать что-то еще, но не успела. Храм наполнился

медленным скрипом, каменные стены подземного зала содрогнулись, и низкий

свод над входом с грохотом и пылью обрушился. Все, кто стоял под ним,

оказались погребенными под тысячами тонн горной породы. С минуту оставщиеся

в живых еще стояли молча и глядели на груду камней над недавним реальным

воплощением зла, с которым они сталкивались последнее время слишком уж

регулярно. Первым, кто смог что-то сказать, был Вовка.

— Сра-бо-та-ло…

— Что сработало? — повернувшись к Вовке, спросил Стас.

— Да мне сосед в самолете рассказывал… Смешной такой дед…

Все посмотрели на Вовку, тот растерялся еще больше.

— Да сказка какая-то. Легенда… Что если повернуть в сторону каменный

башмак копьеносца, то низкий свод над входом в храм обрушится. Только

я повернул не у копьеносца, а у рыцаря с мечом.

— Нуф-ф, молодой человек… — выдавил из себя Бондарь. — Главное, что

обрушилось. И на тех, на кого было нужно. Могу поздравить вас, господа.

Вы только что родились второй раз.

Стас медленно подошел к алтарю и сел на каменные ступени. Радоваться было

преждевременно.

— Ну да, — недовольно буркнул Юра. — Теперь осталось узнать, сколько дней

пройдет, пока мы не умрем в первый раз. Она правильно сказала. Главное

— не забывать одно правило. Что в этом чертовом лабиринте выход там же,

где и вход. А он завален! Вот су-ка ка-ка-я! А я ведь в нее чуть не влюбился…

— Я не хотел, — растерянно сказал Вовка. — Я немного испугался, когда

эти близнецы в дверях появились…

Сидя на ступеньке, Стас махнул Вовке рукой. Тот подошел к нему и встал

рядом, отряхивая ладони от пыли с башмаков статуи, перекладывая перочинный нож из одной руки в другую.

— Да нет. Ты все правильно сделал, — сказал Стас.

— Да уж конечно, — громко сказал Юра, он явно нервничал. — Куда уж правильней!

Бондарь подошел к алтарю, оглядел свои штаны справа и слева, потом с досадой

махнул обеими руками и тоже сел на каменную ступеньку рядом со Стасом

и Вовкой.

Обрушились святые своды храма,

Посланцы тьмы погребены под ними.

Четыре воина уйдут из подземелья,

Перст божий им наверх тропу укажет.

В зените солнце замереть готово,

Тьма внешняя вступает по владенье.

Ларец, несущий гибель всей вселенной,

За час до срока перестанет быть опасным.

Бондарь смотрел прямо перед собой, медленно хлопая в ладоши, словно отбивая

ритм.

— Так что за легенду рассказал тебе смешной дед в самолете? — спросил

он. — Только, если можно, поподробней. Ничего не упусти.

— Во-во! Самое время для сказок! — выходил из себя Юра. — Вот сказок нам

сейчас только и не хватает! Самое время для сказок!

— Ты куда-то торопишься? — крикнул Стас. — Можешь идти! Тебя никто не держит!

Юра как будто очнулся от гипноза. Глядя в пол, он медленно подошел к алтарю

и сел на ступеньку рядом с Вовкой. Правой рукой он короткими движениями

растирал лоб.

— Извините… Это я так… гундю. Нервы.

Вовка выдержал небольшую паузу и начал пересказывать историю, услышанную

в самолете:

— Он говорил, что лабиринт Подземного храма — грандиозное сооружение.

Загадочное… В горном массиве вырублено несколько километров подземных

галерей, запутанных между собой, с тупиками и ловушками. К тому же есть

и лжехрам. В этом храме у алтаря стоят две статуи рыцарей-крестоносцев.

Один с мечом, другой с копьем. Если повернуть в сторону башмак копьеносца,

низкий свод над входом обвалится. Считается, что в храме, да и в лабиринте,

только один вход. Он же и выход. Но мало кто знает, что есть еще один.

Это разлом. Он выходит за три километра от старой заброшенной каменоломни.

По легенде, один из крестоносцев бежал со священными реликвиями от преследовавших

его осквернителей храмов и оказался в лабиринте, словно в ловушке. Из

него он ушел в лжехрам. Он же не мог привести преследователей к хранилищу

реликвий. И, чтобы спасти его, сам Господь ударом молнии пробил гору и

показал ему путь на свободу.

Вовка замолчал. Его спутники по подземным путешествиям тоже молчали в

ожидании продолжения рассказа.

— Все, — сказал Вовка. — Только я сдвинул башмак у рыцаря с мечом, а не

с копьем.

— Какая разница, — сказал Стас. — Дед мог перепутать детали, но в главном

он оказался прав. Свод обрушился. Значит, может быть прав и в другом:

разлом существует. Скорее всего, — Стас повел рукой, — это лжехрам. Реликвий

не видно, охраны нет. Нужно искать разлом.

Стас хлопнул по коленям, встал, вышел на середину зала и окинул его стены

взглядом. Ничего приметного в глаза не бросилось. Он подошел к левой стене,

вынул из ближайшей бронзовой подставки факел и повернулся лицом к алтарю.

— Ну что же, — вздохнул он. — Если нет точных данных для поиска, начнем

как всегда. Слева направо.

Стас подошел к тому месту, где сходились левая боковая и задняя храмовые

стены, и начал осмотр. Он всматривался в трещинки и углубления. Он не

спешил. Десятилетие археологических поисков приучили терпеливо выполнять

кропотливую, а иногда и нудную работу, не обращая большого внимания на

то, сколько лет прошло с начала поисков.

Бондарь кряхтя поднялся со ступеньки, подошел к колонне и тоже взял в

руки факел. Через минуту к поискам присоединились Юра и Вовка. Все равномерно

расползлись по залу, и он снова погрузился в тишину. К обычно нарушавшему

ее треску горящих факелов теперь прибавилось шарканье подошв по каменному

полу.

— Мы ищем что-то конкретное? — спросил Бондарь, не поворачивая к Стасу

головы. Он продолжал осматривать стену, обшаривая каждый квадратный сантиметр

скальной породы не только глазами, но и прикосновением руки.

— Ничего конкретного, — ответил Стас, — если не считать самого разлома.

Я думаю, его хорошо спрятали от посторонних глаз.

— Нужно искать все, что покажется странным.

Минут через десять Вовке надоело всматриваться в трещины каменных стен.

Он отошел на середину зала и окинул его взглядом, пытаясь что-нибудь заметить

издали. С первой попытки у него ничего не вышло. С шестой тоже. Вовка

недовольно хмыкнул. Ему вовсе не улыбалось обнюхивать стены в ожидании

голодной смерти. Он стоял посреди зала и искал глазами ту маленькую хитрость,

которую должен был заметить только он. А что тут вообще можно было заметить?

Каменные стены, изображения святых, свечи, факелы…

Вдруг Вовке показалось, что один из холстов с изображением святых шелохнулся.

Он присмотрелся повнимательнее. Все холсты висели одинаково и неподвижно.

Показалось? Может быть, но проверить будет нелишним. Вовка подошел к стене

и осторожно приподнял холст за край.

— А вот это может показаться странным?

Стас, Бондарь и Юра обернулись. Вовка рванул холст на себя. Ткань не поддалась.

Тогда он взялся за нее двумя руками и дернул изо всех сил. С громким шелестом

ткань поползла вниз, поднимая клубы пыли. За ней оказалась трещина сантиметров

в пятьдесят шириной, тянувшаяся от пола и до самого потолка. Забита она

была туго скрученными снопами ячменя, но сквозь имеющиеся щели пробивалось

слабое дыхание сквозняка.

— Вполне, — удовлетворенно ответил Стас, подходя к Вовке. — Я, по крайней

мере, сильно удивился.

Он быстрыми ловкими движениям начал вытаскивать снопы и отбрасывать их

за спину.

Обрушились святые своды храма,

Посланцы тьмы погребены под ними.

Четыре воина уйдут из подземелья,

Перст божий им наверх тропу укажет.

В зените солнце замереть готово,

Тьма внешняя вступает по владенье.

Ларец, несущий гибель всей вселенной,

За час до срока перестанет быть опасным.

— бормотал Бондарь, подходя к пролому.

— С детства люблю, когда сказки сбываются, — сказал Стас, продолжая освобождать

разлом.

— Минуту, господа, — сказал Бондарь. — Своды храма обрушились, посланцы

тьмы остались под ними. Если одна сказка сбылась, почему бы не сбыться

второй.

Стас, Юра и Вовка повернулись к Бондарю. Тот понял, что его не понимают.

— Все просто, — сказал Бондарь. — Нас здесь четверо. На звание воина я

не претендую, но что, как не перст Божий, указывает путь на волю.

— Интересная версия, — сказал Стас и вернулся к работе. — Из чего сие следует?

— «В зените солнце замереть готово…» — это вне всяких сомнений полдень.

«Тьма внешняя вступает…» — ну конечно же, это катастрофа. «Ларец, несущий

гибель… за час до срока перестанет быть опасным» — все сходится. Если

предположить, что в предсказании описаны события одного дня…

Глаза Бондаря заблестели. Он посмотрел на часы.

— Сейчас одиннадцать часов десять минут. Это может говорить только одно:

сегодня в полдень поезд, который мы пытаемся найти, будет проходить где-то

в пределах досягаемости. Вы понимаете, что я вам говорю? Вы просто не

представляете, какие это нам дает шансы!

— Какие еще сейчас могут быт шансы, кроме шансов на спасение? — помогая

Стасу, искренне удивился Юра.

Стас выдернул из разлома последний сноп ячменя и с довольной улыбкой отошел

на несколько шагов назад.

— Поезд что, просто будет стоять под горой? — спросил он, совершенно не

удивившись заявлению Бондаря, но и соглашаться с услышанным не спешил.

— Не знаю… — как будто растерялся Бондарь. — Я даже не знаю, где мы

находимся. Но недалеко от тех мест, где мы вошли в лабиринт, есть старая

каменоломня. К ней наверняка подходит хотя бы одноколейка. И если я прав…

— Если все, что вы сказали, правда, — перебил его Стас, первым влезая

в разлом, — давайте тогда уж поторопимся. Я готов рискнуть и проверить.

Следом за Стасом в разлом протиснулся Бондарь, за ним Вовка. Последним,

не забыв прихватить с собой тот самый пергамент, Подземный храм покинул

Юра. Между неровными каменными стенами можно было пройти только по одному

и только боком. Через несколько минут впереди показалась полоска света.

Паровоз с тремя вагонами и угольной тележкой стоял на заброшенной железнодорожной

ветке, ведущей к каменоломне, и, мерно выбрасывая из трубы клубы дыма,

пыхтел равнодушно и неторопливо. Тяжело дыша, Стас, Юра, Вовка и Бондарь

смотрели на него сверху, стоя у обрыва над первым вагоном, и поезд вовсе

не казался им призрачным. Вполне реальные очертания могучей машины начала

ХХ века. Паровоз с угольной тележкой и три вагона.

Тыльной стороной ладони Стас провел по лицу, размазав копоть и пыль.

— Фу-у… — сказал Бондарь, чуть согнувшись и оперевшись руками о колени.

— Такие пробежки не для моего возраста.

— Главное, что успели, — сказал Юра.

Все окна в вагонах были задернуты шторами, двери закрыты. Только в последнем

вагоне дверь над последней подножкой была чуть приоткрыта. Компания оглядела

невысокий, метров десять, обрыв, на котором стояла, и в поисках более

пологого спуска пошла вправо. Вовка скользнул глазами вправо и влево и,

не найдя рядом ничего подходящего для спуска, отошел на несколько шагов

назад.

— Вовка, не смей! — крикнул Стас, стоя у засохшего дерева, от которого

наискосок по обрыву спускалась тропинка.

Вовка сделал глубокий вдох, с шумом выдохнул и рванулся вперед. Юра проводил

его прыжок взглядом и отдал должное сообразительности. Вовка с грохотом

приземлился на крышу первого вагона, повалившись вперед на выставленные

руки, а затем набок. Он тут же встал и, прихрамывая, пошел в конец поезда.

Стас первым спустился на гравий в пятнадцати метрах от третьего вагона,

следом за ним Юра. Вовка лег животом на край крыши и спустил ноги вниз.

Пользуясь рельефом стенки вагона, он спустился, насколько это было можно, и спрыгнул на гравий, подняв клубы пыли. Из-за приоткрытой дверцы виднелась

кисть руки, сжимавшая поручень…

Едва оказавшись на камнях, еще не поймав равновесие, Вовка рванул к открытой

дверце. Юра и Стас подбежали почти одновременно с ним. Бондарь отставал.

Стас вскочил на подножку и распахнул дверь. На полу, вцепившись в поручень,

лежал Виктор Корнеев, пропавший начальник экспедиции — Вовкин отец. Стас

с трудом отцепил от поручня руку Виктора и сдвинул его тело с места. Юра

уверенно отстранил Вовку в сторону, встал одной ногой на подножку, держась

правой рукой за поручень, левую протянул Стасу на помощь. Подошедший Бондарь

стоял на подхвате. Втроем они снесли неподвижное тело Виктора и положили

на гравий в четырех метрах от колес вагона. Стас нащупал флягу, дрожащими

руками открутил крышку и смочил сухие губы друга. Когда первые капли воды

попали на язык, веки Виктора дрогнули, он приоткрыл глаза и, щурясь, посмотрел

на лица, склонившиеся над ним. Так и не осознав происходящего, он протянул

руку к фляге и, опрокинув ее вверх дном, принялся жадно глотать воду.

Напившись, он глубоко вздохнул, криво улыбнулся и отдал флягу Стасу, тот

передал ее Юре. Топорков сделал несколько глотков и завинтил крышку. Виктор

еще раз всмотрелся в лица окружавших его людей и вспомнил все, что только

что с ним случилось. Для него — только что.

— Вот это, я вам скажу, была страшилка… — пробормотал Корнеев. — Змей

Горыныч отдыхает.

Виктор снова с трудом улыбнулся. Стас только сейчас заметил его чуть поседевшие

виски. Он смотрел на друга и все еще не верил в его возвращение.

Поезд ускорил дыхание, провернул колеса под паровозом, лязгнул сцепами

и медленно двинулся с места. От неожиданности все вздрогнули и, подняв

головы, проводили взглядом уплывавший прочь третий вагон. В глазах у всех

читалось что-то вроде облегчения. Такое бывает, когда страшная история

в книге заканчивается удачным финалом.

— Черт возьми… — с досадой сказал Бондарь. — Такой артефакт — и уходит

прямо из рук.

Юра посмотрел на Бондаря, и ему очень не понравилось выражение его глаз

в этот момент.

Вовка вдруг сорвался с места и побежал за последим вагоном. Все оцепенели

от неожиданности, Виктор не понимал, что происходит.

— Стой! — крикнул Стас. — Вовка! Стой!

Юра поднялся и хотел побежать за Вовкой, чтобы догнать и остановить, но

Бондарь поймал его за рукав. Топорков обернулся, Бондарь покачал головой.

— Не ходи за ним, ты не сможешь оттуда выйти.

Казалось, как будто он просил не останавливать Вовку, ведь ничего страшного

не происходит. Именно! В глазах Бондаря была просьба. Юра отдернул руку

и побежал за Вовкой, надеясь догнать его.

Поезд не успел набрать скорость, и Вовка без труда вскочил на подножку

последнего вагона. Он оглянулся на отца и через секунду исчез за дверью.

Виктор посмотрел на Стаса, как будто просил объяснить, что происходит,

тот опустил глаза, подтверждая, что ничего хорошего.

Вовка распахнул дверь, ведущую из тамбура в коридор, и его охватило чувство

страха. Коридор был пуст. Он сделал шаг назад, но потом остановился. Переборов

свои чувства, Вовка вошел в коридор. Он ни о чем не хотел думать, кроме

ларца. Подлые мысли об опасности словно дергали за рукав, но Вовка упрямо

шел вперед. Он помнил рассказ Стаса: второй вагон, четвертое купе. Чувство

страха и необъяснимого ужаса с каждым шагом все усиливалось, но Вовка

старался не обращать на это никакого внимания. Тамбур третьего вагона

перешел в тамбур второго. Новый длинный коридор со множеством дверей.

Рванув на себя четвертую по счету дверь, Вовка увидел лежащий на столе

череп. Пустые глазницы смотрели на него и словно пытались загипнотизировать.

Дышать стало тяжелее, чьи-то неведомые руки опустились на его плечи и

сдавили их. С большим трудом Вовка смог отвести свой взгляд в сторону,

и ему сразу стало намного легче. На кожаном диванчике стоял плетеный короб,

а в нем покоился палисандровый ларец с золотыми углами и накладками. Крышка

его была откинута. Изнутри ларец был отделан черным бархатом. Вовка повернулся

к столику. Череп смотрел глазницами на входную дверь, но, даже стоя в

стороне от этого взгляда, Вовка чувствовал его на себе. Сделав над собой

последнее усилие, он двумя руками взял череп со стола и осторожно положил

его в ларец. Палисандровая крышка опустилась, и замок тихо щелкнул. Со

щелчком улетучилось чувство страха. Дышать стало легче, и Вовка невольно

улыбнулся этому. Он быстро закрыл крышку плетеного короба и, закинув его

ремень на плечо, вышел из купе.

Проходя по коридору, Вовка заметил, что поезд набирает ход, и прибавил

шаг. Когда же он открыл дверь вагона и выглянул на улицу, то увидел бегущего

за поездом Юру. В первую секунду это показалось Вовке странным, ведь он

был в вагоне не менее пяти минут, а Стас и отец сидели возле железной

дороги всего метрах в пятидесяти от уходящего поезда. Но мгновением позже

он уже не думал об этом.

Соскочив с подножки, Вовка пробежал по инерции несколько метров и остановился.

Юра замер и смотрел вслед поезду. Вовка шел к нему живым и здоровым.

Мерно постукивая на стыках рельсов, поезд все удалялся. Через сто метров

дорога сворачивала за гору. Железнодорожный фантом повернул налево и скрылся

из вида, оставив за собой лишь облако сизого дыма. Через несколько секунд

послышался длинный гудок паровоза, Вовка обернулся, и вдруг все стихло.

Не было больше слышно ни стука колес, ни пыхтения паровоза. Ничего. Только кузнечики стрекотали в траве возле низкой насыпи. Виктор поднялся и, сделав

навстречу сыну два неверных шага, остановился рядом с Бондарем, Стас шел

к Вовке и думал, что теперь им делать с черепом.

— Ты молодец, — сказал Бондарь, когда Вовка с Юрой остановились возле

Стаса. — А теперь поставь короб на землю и сделай десять шагов назад.

Стас обернулся, Вовка и Юра замерли. Бондарь обхватил шею Виктора левой

рукой, а правой прижимал к его виску пистолет.

— Все отойдите на десять шагов! — рявкнул Бондарь. — Или я вышибу папаше

мозги!

Даже в поезде Вовка не испытывал такого страха, как сейчас. Он остановился,

не отрывая взгляда от пистолета. Пятясь назад, Юра лихорадочно прокручивал

в мозгу возможные варианты. Стас медленно отступал, не спуская глаз с

Бондаря, готовый в любую секунду броситься вперед. Вовка поставил короб

на землю и сделал несколько шагов назад. Стас и Юра остановились рядом

с ним. Подталкивая заложника, Бондарь медленно подошел к коробу, окинул

присутствующих довольным взглядом и толкнул Виктора вперед. Пистолет в

вытянутой руке теперь смотрел на Стаса. Виктор споткнулся, Стас и Юра

поймали его под руки.

— Стоять, я сказал!

Бондарь присел и, подцепив ремешок левой рукой, повесил плетеный короб

себе на плечо.

— Ну, вот и все, — сказал Бондарь после небольшой паузы. — Приключение

закончилось.

— Зачем он вам? — спросил Стас.

— Власть, — быстро ответил Бондарь. — Этот череп даст мне власть над

миром. Вы даже в самых смелых фантазиях не можете представить, какая в

нем заключается сила!

— А как же многомерность пространств, переходы в иные миры? — спросил Юра.

— Сказка, чтобы притупить вашу осторожность, — Бондарь одарил присутствующих

надменным взглядом и посмотрел на Юру. — И на которую ты купился. Это

я подкинул вам бумажки, из-за которых вы решились ехать в Италию. Я задолго

до вашего интереса к поезду знал о его сегодняшнем появлении в этом месте.

Я рассказал вам сказку, и вы снова поверили мне. Вы все — игрушки в моих

руках. Признаться, обвал в подземелье не входил в мои планы, и я немного

растерялся. Но… удача — на стороне сильных и великих! А сказки о параллельных

мирах, так же как и смешные игры в героев Толкиена, оставьте для детей,

экзальтированных философов и прочих наивных людишек. Меня интересует лишь

власть. Власть над миром! Власть абсолютная!

— Еще один фюрер… — с большим разочарованием в голосе сказал Юра.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Бондарь. — Гитлер, Наполеон… Они все ничтожны.

Они ничто передо мной!

— Похоже, вам и дьявол нипочем, — усмехнулся Стас.

— Я не верю ни в Бога, ни в черта! Потому что их нет. Есть сила тьмы,

и теперь я буду управлять ею. Я — властелин Вечного Мрака!

— А Роман, Тамара? — спросил Юра с какой-то слабой внутренней надеждой.

— Они удачно мне подыграли, — ответил Бондарь. — Но они служили не тому

хозяину. А я… я сам Хозяин! А вы… А вас больше нет. Прощайте. И спасибо

за помощь, молодой человек, — Бондарь улыбнулся Вовке. — Без тебя я бы

никогда не смог получить этот ларец. Я просто не смог бы выйти с ним из

поезда.

Бондарь приподнял немного опустившуюся от усталости руку и взял Вовку

на мушку. Раздался выстрел. Все вздрогнули. Голова Бондаря разлетелась,

словно перезрелый арбуз, тело его обмякло и повалилось сначала на колени,

потом на живот. Из раскрывшегося плетеного короба на серый гравий выкатился

палисандровый ларец. Но все смотрели не на него, а на бездыханное тело

несостоявшегося властелина Вечного Мрака.

Юра посмотрел наверх. Возле засохшего дерева стояли два монаха в одинаковых

бежевых балахонах. Одному было чуть больше тридцати, другому за семьдесят.

В руках старика был карабин с оптическим прицелом. Стасу показалось, что

молодого монаха он знает, и в следующую секунду он вспомнил — один из

странных похитителей из микроавтобуса, плохо говоривший по-русски. Вовка

тоже узнал его. Виктор и Юра не знали, что ожидать от новых персонажей

этой захватывающей истории, и смотрели на них настороженно.

— Buongiorno, fratelli, — с улыбкой сказал старик и добавил на ломаном

русском: — Добрий диень…

Монахи ловко спустились вниз по тропинке и подошли ближе.

— Не пугайтесь, мы пришли вам помочь, — с сильным акцентом сказал молодой

монах, а старец улыбнулся и кивнул головой.

Виктор попросил, чтобы Стас и Юра помогли ему сесть. Он был еще слаб,

и ноги его устали.

— Вы кто? — спросил Стас.

Старец повернулся к молодому монаху, и тот перевел сказанное по-русски

на итальянский язык. Старец неспешно ответил, молодой монах так же неспешно

перевел.

— Мы — одни из тех, кто хранит священные реликвии в Подземном храме. Отец

Марк, к которому в Милане вас привел Джузеппе, сообщил нам о вашем визите.

И вот мы здесь.

— Джузеппе? — не понял Стас. — А… кто такой Джузеппе?

— Тот, кто лежит у ваших ног, — сказал молодой монах, не переводя вопроса

старцу. — Он, наверное, назвался другим именем?

— Да уж. Совсем другим, — ответил Стас. — И то, что он итальянец, — тоже

забыл сказать.

— Я вам сейчас все объясню, — улыбнулся старец. Молодой монах переводил

его тихую, неторопливую речь, напоминающую шепот песка. — Джузеппе появился

в нашей обители после войны, в 1948 году. Мальчику было десять лет. Его

родители погибли во время пожара в горной деревне. Время шло. Джузеппе

рос, делал серьезные успехи в науках и языках — все братья нашего ордена

кроме латыни и греческого обязаны знать еще как минимум два иностранных

языка. Джузеппе в совершенстве освоил французский и русский. Когда он

повзрослел, мы посвятили его в некоторые тайны, которые наш монастырь

призван охранять.

Со временем Джузеппе начал меняться. Он перестал быть тем добродушным,

открытым мальчиком, каким был, когда появился в монастыре. Увлекся мистическими

писаниями, оккультизмом… Только наши братья изучали их для того, чтобы

охранять дела Божии, а он совсем наоборот. В семьдесят первом году Джузеппе

бежал, прихватив с собой из монастырской библиотеки карту и описание Подземного

храма. Только все, что он прибрал к рукам, оказалось фальшивкой. У нас

много лжеманускриптов, призванных отвлекать внимание непрошеных гостей

и искателей древних ценностей. Вот и вы побывали в лжехраме. Настоящие

же реликвии доступны только избранным. Тем, кто доказал чистоту своих

помыслов делами своими. О беглеце мы сообщили всем, посвященным в тайну

Подземного храма. Джузеппе сначала оставался в Италии и продолжал поиски

храма, а когда понял, что мы не будем просто наблюдать за ним, бежал в

Америку. Там мы его потеряли.

— Значит, оттуда он перебрался в Россию, — сказал Юра.

— Теперь мы знаем это, — слегка развел руками старец. — Наш брат не посвящен

во все наши секреты, но он знает, что именно мы охраняем, и всегда помогал

нам. Ему показалось, что странный русский, хорошо разговаривающий по-итальянски,

слишком сильно похож на Джузеппе, который много лет назад, обворовав монастырскую

библиотеку, сбежал из горного монастыря. Наши братья стали следить за

каждым вашим шагом и, когда вы нашли вход в лабиринт, сообщили нам.

— Понятия не имею, что здесь у вас происходит, — сказал Виктор, — но ваше

появление меня очень обрадовало. Хотя, признаться… Мне еще не приходилось

видеть монахов с ружьями.

— А вы думали, что служение Господу — это только мессы у алтаря и смиренные

молитвы у аналоя? — повысив голос, спросил молодой монах.

Старец выразительно посмотрел на молодого монаха, и тот опустил глаза.

— Мда… — сказал Юра. — Приключение было веселым, но я почему-то рад,

что все закончилось.

— Вы ошибаетесь, — сказал старец. — Все закончится лишь тогда, когда череп

будет покоиться рядом с костями.

Русские археологи переглянулись с журналистом. Конечно, монахи могли и

даже обязаны были знать, что череп в поезде является ключевым звеном в

возможной вселенской катастрофе, но интонация старца говорила, что он

знает и о том, что нужно сделать, чтобы беды не случилось.

— Но ведь местонахождение останков Никольского в данный момент неизвестно,

— сказал Стас. — Как же можно положить… или вы знаете, где сейчас…

— Мы знаем, где они были осенью 1893 года, — ответил молодой монах.

— Ну-у… — улыбнулся Стас. — С этого времени прошло больше ста лет.

— Для тех, кто верит в силу слова Божия и дела его, нет ничего невозможного,

— с улыбкой сказал старец.

Юра и Стас переглянулись. Старец не стал томить их неведением.

— В начале 1919 года, — продолжал старец, — в библиотеку монастыря попало

много церковной утвари и книг из России, которые за бесценок продавались

за границу. Среди икон, книг и золотых окладов был требник настоятеля

сельской церкви. На последних, пустых, страницах требника были описаны

похороны русского писателя, которому после смерти неизвестно зачем отсекли

голову и украли ее. По словам настоятеля, в тот далекий день на кладбище

произошло чудо — похищенная голова вернулась к своему хозяину.

— Что, сама вернулась? — с сомнением спросил Юра.

— Нет, не сама… — спокойно ответил молодой монах. — Там было написано,

что голову принес неизвестный отрок в странных одеждах.

— Ангел? — с недоверием спросил Вовка.

Старец улыбнулся.

— Нет, не ангел. Обыкновенный человеческий отрок. Однако этому факту,

как и самому требнику, никогда не придавали большого значения — часть

монастырской библиотечной коллекции, не более того. Но после некоторых

событий многое стало понятным. Но об этом позже. Сейчас вам лучше отдохнуть,

тем более что вашему товарищу нужна помощь.

— А что же с ним? — Стас кивнул на бездыханное тело Бондаря.

— О нем позаботятся братья, — ответил старец.

— Надо же, — чуть усмехнулся Стас. — Столько охотиться за чужой головой,

а в итоге потерять свою. Случайность или закономерность?

— Нет ничего на земле, что бы было случайным, — сказал молодой монах,

глядя на Стаса.

В первую секунду ему показалось, что монах что-то недоговаривает, но,

рассудив, что если захочет, так договорит, Стас улыбнулся в ответ и наклонился

к Виктору.

Опираясь на руки друзей, Виктор поднялся наверх по крутой узкой тропинке.

Это стоило ему больших усилий, но теперь все было позади. Он лежал на свежей соломе, и повозка везла его высоко в Пизанские горы.

1893 год

Два дня дождь не останавливался ни на минуту. Свинцовые облака монотонно

роняли на землю холодные капли, осенняя степь смиренно принимала влагу.

Кургузые мазанки маленькой деревеньки смотрели на мир пустыми глазницами

покосившихся окон. Дождливая осень заполнила все без остатка. Урожай был

давно убран, улицы опустели. Селяне выходили из своих домов лишь для того,

чтобы утром выпустить скотину в стадо, а вечером загнать ее во двор.

Наконец небо устало, и дождь закончился. Ранним утром в густой туман выпустили

коров. Резкий голос кнута разрывал рассветную тишину и гулким эхом отзывался

в сыром воздухе. Кнут говорил все дальше и дальше. Светало. Из-за толстого

покрывала тяжелых туч лучи солнца с трудом пробивались к земле.

Около двенадцати часов из деревеньки вышла тощая серая в яблоках лошаденка,

запряженная в телегу, правое переднее колесо которой, каждый раз завершая

полный оборот, издавало скрип, напоминавший сдавленный стон. Лошаденка

шла, лениво переставляя ноги. Копыта тяжело отрывались от земли и возвращались

к ней, словно невидимый магнит притягивал их к сырой глине. Дорога медленно

поднималась в гору. Под уздцы лошаденку вел старичок в распахнутом коротком

овчинном полушубке. За телегой шли восемь человек, одним из которых был

мальчик пяти лет, рядом с ним, держа сына за руку, шла его мать.

На телеге везли гроб, обитый голубовато-лиловым позументом. На протяжении

всего пути от деревни до кладбища траурная процессия не проронила ни звука.

На лицах взрослых была скорбь. Обычная скорбь, когда хоронят человека.

Даже ребенок понимал, что сейчас не время для разговоров.

Поднявшись на гору, лошадь прошла вдоль невысокого забора и остановилась

возле ворот старого кладбища. Четыре мужичка подошли к телеге и взяли

гроб на руки. Мимо неровных рядов крестов его пронесли на плечах к вырытой

вчера могиле и поставили на два некрашеных табурета. Селяне прошли за

гробом, но близко к могиле подходить не стали. Кладбищенский сторож, ветхий

старичок, сгорбленный, с седой бородкой, опираясь на клюку, медленно подошел

к односельчанам и перекрестился.

Священник открыл потертый требник и начал монотонно читать печальные строки

панихиды. Селяне стояли, чуть склонив головы.

— Во блаженном успении вечный покой подай, Господи, рабу твоему новопреставленному…

Все, кто стоял на кладбище, перекрестились.

— …в месте злачном, месте покойном и сотвори ему вечную па-а-мять…

— продолжал тянуть священник.

Закончив скорбный обряд, священник благословил пришедших на кладбище и,

развернувшись, не торопясь пошел прочь, не дожидаясь, пока гроб опустят

в могилу. Старик в полушубке вернулся к лошади и принес вожжи. Те же четверо,

что несли гроб от телеги к могиле, принялись за дело.

— А почему гроб-то закрытый? — спросил сторож.

— Говорят, ему голову отсекли… — тихо сказал один из мужичков. — На

второй день, как преставился.

— Говорят… — сказал второй.

— Вона как… — подивился сторож.

— Да что голову-то, — вмешался третий, — его только осиновым колом убить

можно.

— Он, чай, не упырь, что его колом-то протыкать, — возразил второй мужик.

— А кто же он? — спросил сторож.

— А Бог его знает, — ответил второй. — Родился здесь, в гимназию в волость

уехал. Писатель, говорят, был известный. В Петербурге даже жил. А боле

ничего не известно. Воля его последняя была, чтоб на родине похоронили.

Гроб, опоясанный вожжами, приподняли. На какое-то время он завис над ямой,

покачиваясь на вожжах, а затем медленно стал опускаться вниз.

На соседнем холме, более высоком, чем тот, на котором находилось кладбище,

появилась маленькая одинокая фигурка. Она остановилась на несколько секунд,

а затем стала спускаться вниз по склону. Люди на кладбище невольно отвлеклись

от своего печального занятия и взглянули на холм. Вскоре стало видно,

что это мальчик лет пятнадцати. По мере того как он приближался, становилось

все очевиднее, что это не местный ребенок, и одет он был странно. Штаны

у мальчика были из непонятной синей ткани, похожей на грубое сукно, обрезанные

чуть выше колен. Рубаха на нем была с рукавами, не доходившими до локтя,

на голове лежал странный гребень и прижимал к ушам два больших пятака.

От пятаков тянулись две веревки, которые на груди были связаны в одну

и снизу уходили под рубаху. На плече у отрока висела странного вида торба.

Все замерли от увиденного. Мамаша спрятала своего сына за спину, медленно

и неровно перекрестилась.

— Свят-свят-свят… — пробормотал кладбищенский сторож, осеняя себя крестным

знамением.

Священник опустил руки с потертым требником. Жители деревушки медленно

расступились, освобождая дорогу отроку, который шел точно на священника.

Остановившись перед батюшкой метра за два, Вовка снял наушники, из которых

доносились слабые звуки «Шизгары», и повесил их на шею.

— Здравствуйте, — сказал Вовка.

Побледневший священник смог лишь качнуть головой, его рука потянулась

к кресту, висевшему на груди. Вовка поставил спортивную сумку на табурет, к кресту, висевшему на груди. Вовка поставил спортивную сумку на табурет,

на котором еще минуту назад стоял гроб, и расстегнул молнию. От звука

молнии толпа сделала еще два шага назад и трижды перекрестилась. Вовка

достал палисандровый ларец с золотыми углами и накладками и протянул его

священнику. Тот побледнел еще сильнее.

— Вот, — сказал Вовка. — Это должно быть похоронено вместе с телом.

— Ш-што там? — одолев испуг, сказал батюшка, стараясь скрыть волнение.

— Голова, — спокойно ответил Вовка. — Точнее, череп. Череп Никольского.

Нехорошо, когда он покоится отдельно от тела.

Вовка понял, что в руки ларец батюшка не возьмет.

Часы «Кассио» дважды пискнули на его руке. Четырнадцать часов по итальянскому

времени конца ХХ века… Это был сигнал, что Вовке пора возвращаться.

Он посмотрел на часы, поставил ларец на табурет и, положив на крышку маленький

ключ, закинул сумку за спину. Окинув присутствующих взглядом, он уже собирался

уходить…

— Погоди… — сказал священник. — Откуда ты? От кого? Ты от Бога или…

Он замолчал, не рискнув назвать вслух.

— Кто делает добро, тот от Бога, — улыбнувшись, ответил Вовка фразой,

сказанной ему одним из монахов в горном монастыре.

Нацепив наушники, Вовка развернулся и пошел прочь. Священник и все, кто

был на кладбище, еще долго не могли прийти в себя. Они стояли и молча

смотрели на странного отрока, поднимавшегося на соседний холм.