Алина Ревякина ГАПОН И ГАПОНОВЩИНА

"Литературная газета" опубликовала в начале мая открытое письмо "Честь имею", в котором литературовед и критик А.Ю.Большакова связала кризисные тенденции в современном литературоведении с общей духовно-нравственной ситуацией, сложившейся в стране за годы ее реформирования.

Это письмо, получившее поддержку общественности (см. "Известия", 16.05.06. №84; "Слово", 23-29.06.06. №24; ЛГ 26.06.-04.07.06. №№ 25-26), подверглось беспрецедентному шельмованию в газете "Литературная Россия", попытавшейся те "очень серьезные вопросы, которые поставила перед научным сообществом" (академик Н.Я.Петраков) автор письма, свести к обсуждению личности самой Большаковой. Только за краткий период (с 12 мая по 16 июня 2006 г.) в этой газете было опубликовано — аж пять! — "разоблачительных" статей (из них две — главного редактора). Не имея времени да и желания подробно разбирать все несуразности и явные измышления, допущенные их "авторами", остановимся лишь на последней, достаточно полно характеризующей уровень так называемой дискуссии, — статье Е.Гапон "Достоинство ученого".

Привычно обвинив Большакову в "узколичных интересах", "отсутствии скромности", "претенциозном тоне", критик переходит к собственной оценке работ (цитирую Е.Гапон) "филолога, достаточно авторитетного в научных кругах", а заодно и творчества великого русского писателя — Виктора Петровича Астафьева: "…не понятна слепая преданность исследовательницы литературы творчеству В.П.Астафьева…Если обратиться к комментарию писателя к роману "Последний поклон" (окончен в 1994 г.), то можно прочитать следующее…" Далее новоиспеченный кандидат филологических наук, перепутавший повествование в рассказах "Последний поклон" с романом "Прокляты и убиты", в подтверждение своей мысли об антипатриотизме Астафьева, приводит фразу, которой в комментариях писателя к "Последнему поклону" просто нет.

Судя по всему, Е.Гапон ни астафьевских произведений, ни работ Большаковой, кстати, не скрывающей, что "во многом не согласна с рядом его (Астафьева. — А.Р.) публицистических высказываний" (см. заметку Большаковой "Мания неприличия" о статье В.Бушина ("День литературы". 2005. № 2), не читала. Иначе как объяснить тот факт, что приведенные критиком фразы о "немцах" и "наших вояках", на которых строится обвинения Гапон в антипатриотизме писателя, интерпретируются вне связи с контекстом комментариев писателя и с основной идеей астафьевских произведений о войне: любая война, даже народная, освободительная калечит души человека и нации; но поистине велик тот народ, который, несмотря на ужасы революций, большевистский террор, насильственную коллективизацию, сталинские лагеря, сумел переломить хребет фашистской гидре. И разве не о величии русского народа говорят образы Мохнакова, Лешки Шестакова, комбата Щуся, наконец, образ веселого солдата из одноименной повести?

Процитировав из Большаковой фразу о том, что в "деревенской прозе" на первый план выдвигается "признание самоценности Жизни как таковой", мнящая себя великим патриотом Гапон морализирует: "…существуют такие понятия, за которые человеку и жизнь отдать не жалко: за Родину, за веру, за близких, за истину, за свободу и т.д. Выходит, что жизнь — не самоцель" (курсив мой. — А.Р.).

Но, во-первых, человек отдает жизнь не за понятия, а за то, что эти понятия обозначают, а, во-вторых, "самоценность" и "самоцель" — вещи всё-таки разные.

Так кто же слеп? Гапон, увидевшая в "Последнем поклоне" "роман-издевку"? Или же Большакова, которая в своем открытом письме, по существу, повторила мысль Чаадаева: "Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклонённой головой, с запертыми устами"? Е.Гапон, упрекнувшая Большакову в том, что та "не считает, — цитирую опять же Гапон, — религиозную веру основой русского менталитета", или А.Большакова, утверждающая, что по своей природе "человек — существо глубоко религиозное" (см. "Литература, которую вы не знаете" /ЛГ № 11, 2005/), что "человек без Веры — ничто. Он кто угодно: зомби, биологическая машина, придаток к компьютеру, винтик в бюрократической системе, песчинка в жерновах государственной мельницы, "общественное животное", но только не Человек, созданный по образу и подобию Божьему" (см. "Феноменология литературного письма: о прозе Бориса Евсеева". М.,2004. С.124,130, где, кстати, тоже затрагивается астафьевская концепция войны). И в работах Большаковой о "деревенской прозе", которые якобы читала Гапон, черным по белому написано: "В задачи настоящего параграфа не входит разбор религиозных идей деревенской прозы, анализ которых чрезвычайно затруднен в связи с подцензурной ситуацией 1960–1980-х гг. К тому же исследование, к примеру, категории соборности как явления религиозного мироощущения русских, уже проведено на материале творчества одного из ведущих "деревенщиков" (см. Н.Нерезенко. Проблема национального самосознания в творчестве Ф.А.Абрамова. Автореферат дисс. на соиск. уч. степ. кандидата филол. наук. М., 1998). С другой стороны, проявления христианского сознания в деревенской прозе отмечены в разборе типологии праведничества (см. параграф 1 гл. II, параграф 3 гл.III) и в некоторых других местах диссертации. В целом же это — тема отдельного фундаментального исследования ("Феномен деревенской прозы: вторая половина ХХ века". Диссертация на соискание уч. степ. доктора филол. наук. М., 2002. с. 276).

Создается впечатление, что либо Е.Гапон писала свою статью в состоянии полной невменяемости, либо кто-то еще более невежественный попросту сочинил за нее сей текст, состряпанный по принципу: если "Последний поклон", то, значит, — последнее произведение Астафьева, "поздний Астафьев", уже "ставший другим". А образцом творчества "раннего Астафьева" названа… "Царь-рыба" — произведение, написанное уже после "Пастуха и пастушки", "Оды русскому огороду" и первых изданий "Последнего поклона".

И уж совсем кощунственно звучит утверждение Гапон, что, "создав "Последний поклон", В.П.Астафьев …ничего выдающегося не сделал ни для истории Отечества, ни для истории русской литературы". Ну и ну! И это пишет "специалист", защитивший кандидатскую диссертацию?! Заглянула я в эту "диссертацию":

"В.Белинский является основоположником так называемого вульгарного толкования личности в литературе"; "Наверняка этому кавказцу вернулось бы то горе, которое он причинил семье Воротниковых. А в итоге насильник, по большому счету, умер, так и не испытав чашу заслуженных страданий… Не смогла распутинская женщина (имеется в виду героиня последней повести В.Распутина "Дочь Ивана, мать Ивана". — А.Р.) сама духовно преобразиться и направить в нужное русло вторгнувшееся в жизнь семьи горе" (Гапон Е.С. "Художественная концепция личности в творчестве В.Г.Распутина 1990-х–2000-х годов". Армавир, 2005. с.81, 92).

И такое пропустила ВАК?!

Не хотелось бы, конечно, язвить, но напомню: в истории нашего Отечества уже был один Гапон. Неужели у него появились последователи?