"Грани Нижнего Мира" - читать интересную книгу автора (Авраменко Олег)

Глава 5 Инна. Принцесса Империи

Когда я проснулась, Владислава рядом не было. Настенные часы показывали восемь утра — время, когда мы с мужем привыкли вставать. Сладко зевнув, я перевернулась набок, вновь закрыла глаза и ещё несколько минут пролежала неподвижно, краем уха прислушиваясь к доносившемуся из ванной тихому шуму воды — это Владислав принимал душ. Как я уже говорила, раньше он был «совой», но, в угоду мне, изменил свой график и теперь просыпался даже раньше, чем я. Хотя обычно не бежал сразу под душ, а будил меня, и мы, всё ещё находясь в сладком полусне… ну, как минимум, целовались. А когда утро было свободное, как сегодня, то одними лишь поцелуями не ограничивались.

Шум воды наконец прекратился, и вскоре из ванной вышел Владислав, одетый в длиннополый халат тёмно-красного цвета. Заметив, что я уже не сплю, муж лучезарно улыбнулся мне.

— Доброе утро, дорогая, — бодро произнёс он, вытирая полотенцем волосы. — Как спала?

— Спасибо, хорошо, — ответила я, потягиваясь. — А почему так подорвался? Не поцеловал меня, не приласкал.

— Все претензии адресуй дядюшке Ференцу. Это он меня разбудил. Сказал, чтобы в полдевятого я был у него в кабинете, мол, есть срочное дело.

Дядюшкой Ференцем мы называли Ференца Кароя, великого инквизитора и регента Империи. Его «официальные» прозвища — Железный Франц и Главный — нам не нравились, и мы придумали своё, для внутреннего употребления. К нашему удивлению, новое прозвище быстро прижилось среди придворной молодёжи, а вскоре вышло за пределы дворца и стало гулять по всему городу.

— Он вызвал тебя одного?

— Да. — Закончив вытирать волосы, Владислав швырнул полотенце в кресло. — Я спрашивал, нужно ли будить тебя, а он ответил, что нет.

— Может, он получил какие-то известия о Сандре? — предположила я.

В ответ он только пожал плечами, подошёл к трюмо с зеркалом, взял сушилку для волос, которая, как и большинство бытовых приспособлений на Гранях, приводилась в действие магией, и занялся своей мокрой шевелюрой. Между тем я выбралась из постели, быстренько сбегала в ванную, а вернувшись, снова юркнула под тёплое одеяло и дважды дёрнула висевший у изголовья кровати золочёный шнур, извещая дежурных фрейлин, что уже проснулась.

Муж ухмыльнулся, глядя на меня в зеркало, но промолчал. У него уже давно исчерпались все шутки по поводу моего ежедневного утреннего церемониала, а повторяться он не любил. Кто-нибудь другой на его месте продолжал бы донимать меня своими заезженными остротами, искренне считая, что они остаются смешными и на десятый, и на двадцатый раз. К счастью, Владислав был не такой. Единожды сравнив меня с Клеопатрой и заметив при том, что она плохо кончила, он не стал развивать эту тему в дальнейшем, хотя, полагаю, соблазн был велик. Владислав, конечно, не совершенен — но, без сомнения, близок к совершенству. Он самый милый, самый чуткий, самый добрый парень на свете, и мне несказанно повезло, что я встретила его. У меня есть много претензий к Мэтру за его вмешательство в мою судьбу, за попытки манипулировать мною, пусть даже из самых лучших побуждений; но в то же время я искренне благодарна ему за то, что он нашёл мне такого замечательного мужа.

Ну и, конечно, я благодарна Мэтру за родителей. Вопрос о том, правильно ли он поступил, отняв меня у людей, родных мне по крови, до сих пор остаётся спорным и неоднозначным, но вместе с тем следует признать, что к выбору моей приёмной семьи Мэтр отнёсся чрезвычайно ответственно. Я очень скучала по маме с папой, сожалела, что сейчас их нет со мной. В отличие от родителей Владислава, которые поселились тут же, в королевском дворце, мои остались на Основе, под бдительной, хоть и незримой, охраной Инквизиции. Они не переехали ко мне из-за моего младшего брата Анджея, который ещё учился в школе, а после неё собирался в университет — и непременно в какой-нибудь земной, поскольку он с детства был помешан на компьютерах и хотел стать программистом. На Гранях же компьютеров нет — не только потому, что уровень развития науки и техники здесь гораздо ниже, чем на Основе, но и по куда более фундаментальной причине — электроника, из которой сделано компьютерное «железо», не работает здесь в принципе. Правда, Владислав и его друг, кадет Джозеф Арно, утверждают, что это не беда, ведь законы математической логики, на которых основана кибернетика, действуют здесь точно так же, как и в земных условиях, а электронные блоки можно заменить магическими устройствами. Но пока что все идеи Владислава о «волшебном компьютере» находятся в стадии теоретической разработки, до их практического воплощения ещё очень далеко, и в ближайшие годы моему брату на Гранях делать нечего. Поэтому родители решили остаться с Анджеем на Основе — ведь я уже взрослая и самостоятельная, а он ещё нуждается в их заботе и опеке…

Не прошло и полминуты, как я дёрнула за шнурок, когда двустворчатая дверь, ведущая в прихожую, отворилась, и в комнату вошли две молоденькие девушки шестнадцати лет, блондинка и брюнетка, обе в простеньких, но симпатичных платьях, которые с равным успехом могли сойти как за выходной наряд горничной, так и за домашнюю одежду какой-нибудь знатной девицы. Сегодня в моих покоях дежурили Сесиль и Грета, беззаботные юные создания, бывшие воспитанницы пансиона для благородных девиц при королевском дворе, а ныне мои фрейлины.

Вместе с ними в спальню вошёл, вернее, влетел, наш кот Леопольд. С громким криком «Привет!», больше похожим на боевой индейский клич, чем на утреннее приветствие, он бросился к Владиславу, энергично потёрся о его ноги, затем одним огромным прыжком оказался на кровати и лизнул меня в щеку.

— А вот и я! Пора вставать, соня.

— Уже встаю, — ответила я, поглаживая его короткую бархатистую шерсть. — Вот только позавтракаю.

Девушки, которых Леопольд своим бурным появлением временно оттеснил на второй план, учтиво пожелали нам доброго утра. Обе говорили на коруальском языке, который входил в десятку самых распространённых в Священной Империи. Ни для Сесили, ни для Греты он не был родным, но они владели им почти в совершенстве — в образовании девиц из инквизиторских семей особое внимание, наряду с бытовой магией, историей и этикетом, уделялось изучению основных языков Империи, и барышня, не умевшая говорить по меньшей мере на трёх из них, считалась невеждой. Когда после прибытия в Вечный Город перед нами встал вопрос о выборе рабочего языка для нашей многонациональной свиты, мы думали недолго и остановились на коруальском, так как хорошо знали его и за время пребывания в Кэр-Магни получили неплохую практику общения на нём.

Ответив на приветствия девушек, Владислав одарил их своей пленительной улыбкой, извинился и быстро прошёл в примыкавшую к спальне гардеробную. Белокурая Сесиль провожала его восхищённым взглядом, а заметив, что я смотрю на неё, мигом покраснела и, в тщетной попытке скрыть своё смущение, торопливо бросилась раздвигать шторы и открывать окна. Спальню залил яркий солнечный свет, повеяло приятной утренней свежестью, снаружи донеслась заливистая трель птиц в дворцовом парке. В южном полушарии Грани Палатина, где расположен дворец Палатинум, сейчас была поздняя весна — моё любимое время года.

Я убрала Леопольда со своей груди и подтянулась в постели, приняв сидячее положение. Грета заботливо поправила подушки, чтобы я могла опереться на них спиной, а кот, усевшись у меня в ногах, стал расспрашивать, чтó мне сегодня снилось. Он увлёкся этим полгода назад, посещая вместе с нами занятия по классической прекогностике — короче, по гаданию, — и прежде чем мы успели сообразить, чем это чревато, изрядно пополнил свой словарный запас мудрёными терминами, которые употреблял совершенно невпопад, ориентируясь главным образом на их звучание, а не на смысл. Поначалу это было смешно, потом стало грустно, и мы запретили Леопольду присутствовать на наших занятиях. Но спохватились слишком поздно — дело уже было сделано…

В дальнем углу комнаты раздался мелодичный перезвон. Грета направилась туда, открыла дверцу в стене и достала из углубления серебряный поднос с завтраком. По утрам двойное подёргивание шнура посылало сигнал также и в дворцовую кухню, где для меня быстренько готовили лёгкий завтрак, который по специальной системе встроенных в стены лифтов доставлялся прямиком в спальню. Что же касается Владислава, то ему накрывали стол на террасе наших покоев — с утра он любил поесть плотно и предпочитал завтракать на открытом воздухе, в шумной компании своих новых приятелей из числа молодых инквизиторов и придворных котов.

Вернувшись к кровати, Грета поставила поднос мне на колени и убрала крышку с тарелки, где лежала весьма аппетитного вида подрумяненная булочка. Она да ещё несколько ломтиков сыра, чашка чаю и немного масла составляли весь мой завтрак. Муж в шутку называл это птичьим кормом — ему моей утренней булочки с сыром и маслом хватило бы разве что на один зуб.

Разрезав булочку пополам, я принялась намазывать её маслом. Сесиль собралась было присесть, но тут вспомнила о ещё одной своей обязанности и спросила:

— Приготовить вашему высочеству ванну?

— Нет, золотко, не нужно. Сегодня я приму душ.

Сесиль опустилась на стул рядом с Гретой, расправила на коленях платье и украдкой посмотрела на дверь гардеробной. В её взгляде сквозило нетерпеливое ожидание.

Я продолжала есть, делая вид, что ничего не замечаю. В первые месяцы нашей жизни во дворце, когда в моей памяти ещё была свежа невольная измена Владислава, меня страшно раздражало повышенное внимание к нему со стороны многих молодых женщин и, в особенности, юных, неискушённых девушек, вроде той же Сесили. По меньшей мере два десятка из них были по уши влюблены в него; а уж тех, кому он просто нравился (но нравился как мужчина), я даже не считала — всё равно сбилась бы со счёта.

В свою очередь, Владислава бесило, что при дворе у меня завелось множество поклонников, жадно ловивших каждый мой взгляд, каждое моё слово. Я, впрочем, с детства привыкла, что нравлюсь мужчинам, мне были не в новинку их ухаживания, но всё же то массовое обожание, с которым я столкнулась при дворе, обескураживало меня.

Однако с этим мы ничего поделать не могли и были вынуждены привыкать к тому, что постоянно находимся в центре всеобщего внимания. Мы принадлежали к узкому кругу самых могущественных людей во всём земном мире, а я, к тому же, была единственной среди них женщиной. Мы были первой за полтора тысячелетия супружеской четой высших магов, нас считали избранниками Мэтра, его наследниками, последними людьми, которых коснулось его благословение. В глазах окружающих мы были облечены высшей властью, а власть, как известно, неудержимо влечёт к себе людей. И с этим приходилось мириться.

Когда я доедала булочку, а Леопольд заканчивал объяснять символическое значение снов о море, из гардеробной вернулся Владислав, уже полностью одетый. Он выразил сожаление, что не может остаться и поболтать с нами, послал мне на ходу воздушный поцелуй и быстро вышел из спальни. Кот тут же последовал за ним — он знал, что после завтрака я всё равно его прогоню, поэтому поспешил присоединиться к Владиславу.

Повеселевшая было Сесиль тут же загрустила. В этих утренних дежурствах её больше всего привлекала возможность провести некоторое время в обществе моего мужа, пока ему накрывали стол на террасе, и его поспешный уход явился для девушки неприятным сюрпризом. С насквозь притворным безразличием она поинтересовалась:

— Разве господин Владислав не будет ждать завтрака?

— Нет, — ответила я. — Он занят. Сейчас у него важная встреча.

— С дядюшкой, — сказала Грета утвердительным тоном.

Я вопросительно посмотрела на неё:

— Тебе что-то известно?

— Ничего определённого, госпожа. Просто перед тем, как вы вызвали нас, я разговаривала с Оливером, и он между делом упомянул, что дядюшка Ференц приказал подать в свой кабинет завтрак для его высочества.

Оливер был старшим братом Греты и служил в свите великого инквизитора. Казалось, он и часа не мог прожить без того, чтобы не перекинуться парой слов со своей любимой сестрёнкой; иногда у меня создавалось впечатление, что они постоянно поддерживают мысленную связь. Через него Грета была в курсе всех самых свежих правительственных новостей.

— Очень странно, — задумчиво произнесла я. — С чего такая спешка? И почему он вызвал одного Владислава?

Я обращалась к самой себе, но Грета решила, что вопрос адресован ей.

— Оливер не знает, — ответила она. — Он только что приступил к дежурству.

— Может быть, — неуверенно предположила Сесиль, — дядюшка наконец-то решил официально признать вас наследниками Мэтра?

— Давно пора, — заметила Грета. — Зачем ждать ещё год. Когда Мэтр составлял своё завещание, он был уверен, что все эти три года вы проведёте на Ланс-Оэли. А раз вы уже здесь, почему бы вас не короновать.

Я только молча улыбнулась. Всем моим девочкам очень не терпелось превратиться из фрейлин принцессы, которая имела хоть и высокий, но не совсем понятный статус, на придворных верховной королевы. А вот меня, признаться, эта перспектива пугала. Впрочем, уже не так сильно, как несколько месяцев назад. Наверное, за следующий год я окончательно привыкну к тому, что мне с Владиславом предстоит занять трон Великого, который на протяжении последних трёх тысячелетий правил самым могущественным государством на Гранях…

Когда я закончила завтракать, Грета забрала с моих колен поднос и осведомилась, какое платье я хочу сегодня надеть. На секунду задумавшись, я ответила:

— Выбери сама. Я полностью полагаюсь на твой вкус.

Грета была явно польщена таким доверием. Она вся просияла, быстренько отнесла посуду к стенному лифту и скрылась за дверью гардеробной. А я выбралась из постели, позволила Сесили снять с меня ночную рубашку, после чего мы вдвоём прошли в просторную ванную комнату, пол и стены которой были выложены мраморной плиткой, а весь потолок представлял собой огромный прямоугольный эльм-светильник, равномерно излучавший мягкий дневной свет.

Пока я чистила зубы, Сесиль наложила на себя чары, чтобы защититься от водяных брызг, затем включила и отрегулировала душ. Я вступила под тёплую рассеянную струю и зажмурилась от удовольствия. Через пару минут, когда я хорошенько намокла, Сесиль перекрыла воду и принялась намыливать меня с ног до головы.

Только не подумайте, что я злоупотребляю своим положением, принуждая знатных девиц выполнять работу горничных. Прежде всего, их никто не принуждал: когда набирался штат моих фрейлин, на каждую вакансию претендовало по несколько сотен барышень, готовых на всё, лишь бы заполучить эту должность. Они с самого начала знали, в чём будут заключаться их обязанности, поскольку ещё до нашего прибытия в Вечный Город было принято специальное постановление Государственного Совета, согласно которому мы с Владиславом, как суверенные правители Грани Ланс-Оэли, официально признавались особами королевской крови — а по старому имперскому обычаю таковым особам должна прислуживать исключительно знать.

Подобной привилегией в Империи пользовались представители сорока семейств, которые либо сохранили за собой статус правящих фамилий при вхождении подчинённых им Граней в состав объединённого государства, либо получили их в своё управление уже из рук Мэтра. По своему устройству Империя являлась федерацией, и только семь самых древних Граней — Палатина, Авентина, Капитолия, Целия, Эсквилина, Квиринала и Виминала (в чью честь, по-видимому, были названы семь холмов, на которых возник древний Рим), находились в прямом подчинении центрального правительства — они были стопроцентно урбанизированы, «сшиты» тысячами трактов и образовывали величайший в мире мегаполис, обычно именуемый Вечным Городом или просто Городом, а в официальных документах — Септимундиумом, то есть Семимирьем. Во главе же сорока остальных Граней стояли имперские наместники, обладавшие титулами королей, басилеев, царей, падишахов, эмиров, микадо, махарадж, ханов и прочее — в зависимости от местных традиций. Все они, разумеется, были колдуны; я ещё не до конца разобралась, какое место отводилось им в иерархии Инквизиции (так как формально они перед восхождением на престол оставляли в ней службу), но думаю, что по своему влиянию на дела ордена уступали только Ференцу Карою.

Как раз эти сорок полусуверенных правителей дружно проголосовали на Государственном Совете за предоставление нам с Владиславом всех королевских привилегий, включая титулы принца и принцессы Империи. Поначалу мы были удивлены их трогательным единодушием, но позже поняли, что они поступили так не из симпатии к нам, а в пику Ференцу Карою, которого подозревали в стремлении занять трон Мэтра. Сами они на верховную власть не претендовали, хотя, может, и мечтали о ней, однако прекрасно понимали, что пока есть на свете хоть один высший маг, простой народ и рядовые инквизиторы не захотят видеть во главе Империи человека с обычными колдовскими способностями.

Вот так и получилось, что я стала принцессой, Владислав — принцем, а девушки и молодые люди из инквизиторских семей прислуживали нам. Впрочем, Владислав не слишком перегружал своих придворных работой. С одеванием и раздеванием, мытьём, бритьём и прочими подобными делами он неизменно справлялся сам — во-первых, потому что каждую ночь спал со мной, мылся и брился в моей ванной, а его повседневные наряды хранились у меня в гардеробной, куда доступ дворянам из его свиты был заказан; во-вторых же, мой дорогой муженёк приходил в ужас при одной только мысли о том, что какой-то парень будет стягивать с него брюки. Мужчины вообще принимают такие вещи слишком близко к сердцу; мы, женщины, относимся к этому гораздо спокойнее. Лично я не имею ничего против того, чтобы другие девушки одевали меня, помогали мне мыться, застилали за мной постель или расчёсывали мои волосы. Скажу откровенно: мне это даже нравится.

Конечно, я привыкла к этому не сразу, но, привыкнув, стала получать огромное удовольствие от своего титула принцессы и всех связанных с ним привилегий. Я люблю носить роскошные одежды и в торжественных случаях надевать княжескую корону; я просто обожаю, когда меня окружают почётом и называют «ваше высочество»; я в полном восторге от того, что теперь в моём распоряжении многочисленный штат фрейлин, которые буквально заглядывают мне в рот и стремятся предугадать малейшее моё желание. Ещё в бытность свою в Кэр-Магни, пользуясь услугами Суальды, я начала приспосабливаться к образу жизни знатной дамы, а попав в Вечный Город, быстро освоилась в новых условиях и вскоре стала чувствовать себя в королевском дворце, как рыба в воде…

После душа Сесиль тщательно вытерла меня полотенцами, потом надела халат, и мы вернулись в спальню, где, кроме Греты, меня ожидала ещё одна фрейлина — Сара. Ей было двадцать пять лет, она уже имела опыт службы в других королевских семьях и была непревзойдённым визажистом и парикмахером, поэтому я позволяла ей (и только ей одной) немного опаздывать по утрам.

Пока Сара занималась моей причёской, Сесиль и Грета подравняли ногти на моих руках и ногах, стёрли с них вчерашний лак и нанесли новый — разумеется, всё это делалось магическим способом. Когда с маникюром, педикюром и укладкой волос было покончено, девушки сняли с меня халат, вместо него надели тонкую батистовую рубаху без рукавов, чулки с кружевными подвязками и целый ворох шёлковых нижних юбок. Распространённые здесь корсеты я никогда не носила — моя гибкая стройная талия и маленькие упругие груди ни в какой особой поддержке не нуждались.

Дальше настала очередь макияжа, а поскольку я никуда не торопилась, Сара потратила на это никак не меньше получаса. С помощью минимума косметики и небольшой толики магии она местами смягчила мои черты, местами наоборот, самую малость подчеркнула их, придала моим губам более яркий и сочный цвет, слегка подрумянила щёки, а брови подкрасила, заменив их рыжеватый оттенок на платиновый, — и в результате из просто красивой я сделалась настоящей конфеткой.

Когда я выразила удовлетворение увиденным в зеркале, Сара наложила на макияж закрепляющие чары, гарантировавшие его сохранность в течение всего дня. Потом девушки облачили меня в платье (при случае я похвалила Грету за удачный выбор), обули в изящные башмачки, вдели мне в уши серёжки, повесили на шею жемчужное ожерелье, надели на пальцы перстни, а на запястья — браслеты, и произвели окончательную доводку моей причёски. В итоге, к половине десятого, через полтора часа после того, как проснулась, я наконец была готова появиться на людях.

В гостиной меня, как всегда, встретила толпа придворных, однако сейчас я была не в настроении общаться с ними. Уже в полдень начиналась целая череда торжественных и многолюдных мероприятий, в которых нам с мужем предстояло принять деятельное участие, вся эта суета должна была продлиться до позднего вечера, поэтому ближайшие два часа я предпочитала провести в спокойной обстановке, желательно с Владиславом. К сожалению, он до сих пор разговаривал с регентом, а на мой вызов коротко ответил, что есть важные новости, но попросил обождать с расспросами, пока не освободится. Я, конечно, согласилась, хотя меня снедало любопытство и нетерпение — очень не люблю ожиданий, тем более что в мыслях мужа явственно чувствовалось волнение, а значит, новости действительно были важные. Но с Сандрой они точно не связаны. По зрелом размышлении я пришла к выводу, что в таком случае Ференц Карой непременно пригласил бы к себе нас обоих. Он прекрасно понимал, какая это болезненная для наших отношений тема, и не стал бы разговаривать с Владиславом о Сандре в моё отсутствие.

Кстати, большинство посвящённых в нашу историю были убеждены, что бегство Сандры организовал сам регент, который решил где-то спрятать её ребёнка — так же, как в своё время Мэтр спрятал меня. Однако Ференц Карой категорически отрицал свою причастность к этой, по его собственному выражению, авантюре, и мы с Владиславом поверили ему. Нет, не из свойственной нам доверчивости, а просто потому, что он не стал бы действовать так прямолинейно, навлекая на себя подозрения. Обладая неограниченной властью, он вполне мог инсценировать гибель Сандры, или же обставить её бегство таким образом, чтобы никто не усомнился в том, что она сбежала сама. Вне всяких сомнений, ей помогали — но это был не регент, а кто-то другой, чьи возможности были гораздо скромнее.

В своём письме Сандра просила прощения за этот поступок и умоляла не искать её — дескать, она сама сумеет защитить своего ребёнка от происков Нижнего Мира и сделает это лучше, чем все инквизиторы вместе взятые. Её, конечно же, искали и до сих пор ищут, но пока безуспешно — даром что регент бросил на её поиски большие силы. Это вызывало у меня двойственные чувства: с одной стороны я очень переживала за неё и малыша, а с другой — утешала себя тем, что раз такой мощной и вездесущей организации, как Инквизиция, не удалось напасть на её след, то и слуги Велиала окажутся бессильны.

Честно говоря, я с самого начала считала, что единственный способ уберечь ребёнка Сандры и Владислава от Нижнего Мира, это спрятать его в каком-нибудь безопасном месте, где он должен жить, как обычный мальчик, ничего не зная о своём происхождении. Как я теперь понимаю, Сандра думала точно так же и сумела заручиться поддержкой достаточно влиятельных людей, которые устроили ей побег.

Не знаю — может, она поступила правильно. По крайней мере, в моём случае этот номер сработал, и я сумела избежать участи, на которую обрёк меня мой беспутный дед Олаф Габриель де Бреси. А вот моим младшим братьям, Сигурду и Гийому, повезло куда меньше. Ривал де Каэрден, на чьё попечение они были оставлены, не смог уберечь их от Женеса де Фарамона, который держал их в рабстве свыше трёх лет, пока на Агрисе не появились мы с Владиславом и не вмешались в происходящие там события.

Вспомнив о братьях я, как всегда, испытала острый приступ чувства вины. Было совершенно очевидно, что Мэтр пожертвовал ими ради моей безопасности; по сути, он отдал их на заклание Велиалу, чтобы тот не заподозрил никакого подвоха с моей мнимой смертью. Осознание того, что моё счастливое и беззаботное детство было куплено ценой юных жизней Сигурда и Гийома, тяжким бременем ложилось на мою совесть. А мысли об отце, герцоге Бокерском, только усиливали мои терзания. Если братьям я уже ничем не могла помочь, то герцог, которому я была обязана своим появлением на свет, имел полное право ожидать, что я хоть в какой-то мере заменю ему потерянных сыновей, хоть частично компенсирую те двадцать лет, в течение которых он считал меня умершей.

Ещё год назад, во время видения в «колодце», я обещала Сигурду и Гийому, что в моём сердце найдётся место и для нашего отца, но до сих пор ничего не сделала, чтобы наполнить эти красивые слова реальным содержанием. Я лишь взяла себе имя, принадлежавшее мне от рождения, и официально стала называться Ингой Алиабелой де Бреси, а всё прочее, что проистекало из этого шага, отложила до лучших времён — и целый год раз за разом отодвигала наступление оных на всё более поздний срок.

Нет, конечно, я не забывала о человеке, который дал мне жизнь и который в глазах всего мира был моим отцом. Я регулярно писала ему письма — но делала это через силу, не из внутренней потребности, не по велению сердца, а из чувства долга. Несколько раз общалась с ним «в живую», по визуальной связи, сеансы которой устраивал для нас инквизитор (кстати, старший брат Сандры), откомандированный на Агрис после случившегося там Прорыва. Однако наши разговоры получались слишком тягостными, гнетущими и оставляли после себя неприятный осадок, поэтому мы вскоре отказались от них, решив довольствоваться перепиской.

Я не единожды приглашала герцога приехать в Вечный Город и погостить у меня пару месяцев. Он соглашался, что это отличная идея, но постоянно переносил свой приезд, ссылаясь на загруженность хозяйственными делами. Дел у него и вправду было много — Прорыв, хоть и подавленный нами в зародыше, причинил огромный ущерб экономике всего Агриса, а в особенности Бокерскому княжеству, — и тем не менее, я прекрасно понимала, что действительная причина его проволочек в другом. Он, разумеется, видел мою холодность во время разговоров «в живую» и, несомненно, чувствовал её в моих письмах, а потому панически боялся, что при нашей личной встрече эта холодность убьёт в нём надежду на то, что когда-нибудь я смогу преодолеть стену двадцатилетнего отчуждения между нами и стану его дочерью по-настоящему, а не только по имени и по крови.

Нельзя сказать, что я не старалась. Ведь я вовсе не бездушная, нет — иначе бы не переживала так из-за своего отношения к родному мне человеку, не мучилась бы от того, что лишь через силу могу называть его отцом. Я чувствовала к герцогу уважение и искреннюю симпатию, а также жалость к его нелёгкой судьбе — это сохранилось у меня ещё со времени нашего знакомства, когда я не знала, что он мой отец; но возникновению более глубоких чувств, продиктованных нашей родственной связью, препятствовало разделявшее нас расстояние. Ни письма, ни даже беседы «в живую» не в состоянии заменить повседневного личного контакта, когда ты видишь человека в разных ситуациях и воспринимаешь его таким, какой он есть, а не каким он, пусть и бессознательно, хочет тебе представиться. Только так я могла узнать его, а узнав — полюбить.

Герцог, конечно, любил меня, не зная. Но он любил во мне не Инну двадцати лет от роду, а маленькую девочку Ингу, которую он любил ещё до её рождения. Он любил во мне мою мать Алиабелу, на которую я, говорят, очень похожа. Наконец, он любил меня из потребности кого-то любить, любил потому, что в его жизни, раздавленной между жерновами Добра и Зла, больше не осталось никого, кроме меня. Я оказалась единственным лучом света в его мрачном царстве отчаяния и безысходности, он полюбил меня просто за то, что я есть, и сейчас в этой любви видел смысл своего дальнейшего существования. Ему тоже следовало лучше узнать меня, чтобы любить не как идеал, а как живого человека из плоти и крови — из его плоти и из его крови. Он сам хотел этого — и в то же время боялся…

Ещё в сентябре, когда герцог в очередной раз отложил свою поездку ко мне, я решила пойти на хитрость и разослала всем своим ближайшим родственникам на Агрисе, как по отцовской, так и по материнской линии, приглашения приехать в Вечный Город на рождественские и новогодние праздники. Тут уж, думала я, и он никуда не денется. К сожалению, моя уловка не сработала: в конце октября, в самый канун предполагаемого отъезда, у герцога появились веские причины ещё на недельку задержаться на Агрисе, он убедил всех приглашённых родственников не ждать, а отправляться в путь, пообещав, что непременно догонит их, и остался в Шато-Бокер вместе с братом Сандры, Маркеджани, который должен был повести его по Трактовой Равнине.

Когда я получила это известие, то сразу поняла, что через обещанную «недельку» возникнет новая проблема, требующая неотложного решения, потом ещё одна, и ещё — а затем герцог заявит, что уже никак не успеет к Рождеству и Новому Году, и предложит перенести свой визит на более поздний срок, скажем, на Пасху. Так оно, собственно, и вышло. В результате на праздники ко мне приехали три десятка дядьев, тёток, кузин и кузенов разной степени родства, в том числе и король Лиона Гуннар, а вот самого близкого родственника, отца, не было…

Убедившись, что герцог может тянуть с поездкой в Вечный Город до самого светопреставления, я в конце концов не выдержала и в начале декабря предложила Владиславу самим съездить на Агрис. Муж воспринял мою идею с гораздо бóльшим энтузиазмом, чем я рассчитывала, и с присущим ему юмором заметил, что охотно посетил бы места нашей «боевой славы». В отличие от меня, он так и не смог привыкнуть к придворной жизни, и перспектива провести несколько месяцев «на воле» показалась ему очень заманчивой.

Против наших ожиданий, Ференц Карой отнёсся к моему желанию повидать отца весьма благосклонно. Он сказал, что и сам хотел предложить нам поездку по Граням — как для расширения нашего кругозора, так и для того, чтобы побольше людей (и не только имперских подданных) смогли увидеть будущих правителей Священной Империи. Регент заверил, что нашим планам побывать на Агрисе и погостить там месяц-полтора это нисколько не помешает — только и того, что затем мы не поедем прямиком в Вечный Город, а отправимся в длительное путешествие по извилистой кривой, проходящей через густонаселённые области.

Мы, конечно же, согласились, и вскоре был составлен маршрут предстоящей поездки, которая должна продлиться восемь или девять месяцев — в зависимости от того, как долго мы будем гостить у герцога. Когда Владислав увидел, сколько населённых Граней нам предстоит посетить (и, соответственно, через сколько торжественных приёмов надлежит нам пройти), его энтузиазм мигом иссяк, однако возражать против путешествия он не стал, а лишь настоял на исключении из маршрута двух десятков не слишком значительных Граней. Наш отъезд был назначен на вторую декаду января, и в своём последнем письме я уже сообщила герцогу, что ориентировочно в начале марта прибуду на Агрис…

Быстренько отделавшись от придворных, я решила зайти к королю Гуннару и его жене Матильде, с которыми уже успела сдружиться, и в их приятном обществе подождать, когда освободится Владислав. Однако выяснилось, что пару часов назад они отправились на Грань Капитолию осматривать тамошние исторические достопримечательности и должны были вернуться только после обеда. Когда я узнала об этом, то с досады уединилась в своём кабинете и, в нарушение собственного же правила не заниматься по праздникам точными науками, стала читать умную и увлекательную книгу земных профессоров Рида и Саймона. Математика всегда зачаровывала меня своим совершенством и безупречной логикой, я даже не заметила, как полностью отключилась от окружающего мира и более часа увлечённо продиралась сквозь дремучие дебри функционального анализа до самого появления Владислава.

Он неслышно вошёл в кабинет, тихонько подкрался ко мне со спины и нежно поцеловал меня в шею. Я слегка вздрогнула от неожиданности, но ни капельки не испугалась. Владиславу ещё ни разу не удавалось напугать меня, хотя порой он пытался это сделать — просто так, из чистого озорства. Очевидно, на подсознательном уровне я всегда чувствовала его приближение, поэтому так спокойно реагировала, когда он внезапно возникал рядом.

Отложив книгу, я повернулась во вращающемся кресле к мужу и сказала:

— Ну, наконец-то! Явился не запылился. А я уже думала, что мы встретимся только на приёме.

Владислав пододвинул стул и сел напротив меня, положив себе на колени толстую папку, которую принёс с собой. В правом верхнем её углу я заметила гриф Имперского Государственного Архива.

— Извини, Инна, это не от меня зависело. Когда я узнал, в чём дело, то сразу предложил позвать тебя, но дядюшка сказал, что сначала хочет обсудить эту новость со мной. Я не думал, что разговор так затянется…

— Ладно, проехали, — мягко перебила я. — Так что же за новость вы обсуждали целых три часа?

Муж немного растерянно улыбнулся:

— Кажется, нашлась моя родня.

Этим известием он, признаться, застал меня врасплох. Я никогда всерьёз не верила, что поиски в Имперском Архиве, которые по поручению регента вели три десятка опытных архивариусов, принесут хоть какой-нибудь результат. Мы располагали слишком скудными данными о прошлом Владислава и могли ориентироваться только на имя, приблизительную дату рождения да ещё на тот факт, что он исчез в возрасте двух месяцев. А Государственный Архив был не просто велик, он был ужасающе огромен, он был самым кошмарным монстром из всех государственных учреждений Империи. Ежедневно он пополнялся десятками, а порой сотнями тысяч сообщений, писем, отчётов, докладов и прочих документов, поступавших в Вечный Город изо всех концов света, и буквально тонул в этом бумажном море. Многочисленный штат архивных служащих тщательно анализировал и классифицировал полученную информацию, ссылки на все события, представлявшие мало-мальски значительные интерес, размещались по тематическим каталогам, а исходные материалы, надлежащим образом пронумерованные, направлялись в хранилище, где сортировались по Граням, откуда поступили. Несмотря на все старания возрастающей из года в год армии архивариусов, в их ведомстве царила полная неразбериха, и поиски любых сведений более чем десятилетней давности превращались в долгое и захватывающее приключение. Поэтому, считала я, даже если где-то в хранилище лежат вожделённые документы, проливающие свет на тайну происхождения Владислава, у нас нет никаких зацепок, которые позволили бы разыскать их среди тысяч тон скопившейся там макулатуры.

Но оказалось, что я ошиблась в своих пессимистических ожиданиях. Зацепка всё же нашлась. Или просто повезло. Или же случилось очередное чудо…

— Поздравляю, Влад, — искренне сказала я. — Но ты говоришь «кажется». Это вводное слово или признак неуверенности?

— Просто вводное слово. В этом деле, — он похлопал ладонью по папке, — есть одно обстоятельство, которое лично у меня не оставляет никаких сомнений, что поиски закончены. — Владислав вздохнул. — Знаешь, для меня это огромное облегчение. Весь год, с тех пор как узнал, что меня усыновили, я чувствовал себя немного ущербным. Не в том смысле, что я недоволен своей семьёй, ты сама знаешь, как я люблю отца с мамой. Но меня угнетала неизвестность, мне очень хотелось узнать, кто я и откуда, какого роду-племени, чья кровь течёт в моих жилах… Ну, ты же понимаешь?

— Конечно, понимаю, — ласково ответила я, взяв его за руку. Я же видела, как ты мучился весь этот год… Ну, рассказывай. Откуда ты, где твоя родина?

— На Грани Истра. Это отсталый провинциальный мир, расположенный почти на самой границе Запретной Зоны, вдали от Главной Магистрали. Короче, сущая Тмутаракань. По сравнению с ней, даже твой Агрис кажется очагом цивилизации.

Запретной Зоной называлась область в окрестностях Основы, где было строжайше воспрещено прокладывать трактовые пути и создавать человеческие поселения. Запрет был установлен ещё в незапамятные времена с целью создания вокруг Земли некоего подобия санитарного кордона от нечисти, и на протяжении многих тысяч лет за его неукоснительным соблюдением следили Великие, а в течение последних двух тысячелетий эта функция, наряду с многими другими, постепенно перешла в ведение Инквизиции — организации, которая, по широко распространённому мнению, как раз и была создана для того, чтобы заменить уходящих Великих.

Существование Запретной Зоны заметно облегчало задачу защиты Основы в Ничейные Столетия, ибо в отсутствие действующих трактовых путей любые сколько-нибудь значительные возмущения в локальной структуре Граней распространялись по всей Зоне, как волны от упавшего камешка на ровной глади воды, что позволяло инквизиторам вовремя обнаруживать и пресекать попытки агентов Нижнего Мира подвести к Земле инфернальные туннели. Правда, случались и проколы, взять хотя бы нашумевший Чернобыльский Прорыв, который удалось остановить только в самый последний момент — ещё час-другой промедления, и волны Хаоса накрыли бы всю Восточную Европу. Но в целом, по моему мнению, Инквизиция справлялась со своей задачей неплохо.

Размеры Запретной Зоны были внушительные — её диаметр составлял порядка двух недель пути по Трактовой Равнине для самых опытных колдунов. Но и за официально установленными пределами Зоны ещё не скоро можно встретить густонаселённые районы — вблизи Основы активность нечисти гораздо выше, чем в других местах, а люди в массе своей предпочитают жить там, где спокойнее. К примеру, если в радиусе недели пути от Вечного Города (опять же, речь идёт о путешествии по Трактовой Равнине), в так называемом Золотом Круге Империи, проживает порядка триллиона человек (жуть какая — только вдумайтесь в эту цифру!), то на обширнейшем пространстве, охватывающем все те Грани, что отдалены от внешних пределов Запретной Зоны на такое же или меньшее расстояние, численность населения не превышает двадцати миллиардов, причём большинство из них обитают на Гранях, которые расположены вдоль Главной Магистрали — единственного в мире прямого тракта, ведущего из Вечного Города почти до самой Основы. Так что этот регион (за вычетом, пожалуй, окрестностей Магистрали) можно смело считать абсолютно диким и пустынным, и Владислав имел все основания сравнивать Истру с Тмутараканью.

— Истра, — задумчиво повторила я. — Знакомое название.

Владислав покачал головой:

— Не думаю, что ты слышала что-нибудь об этой Грани. А название знакомо тебе потому, что на Основе есть целый ряд похожих топонимов, самый известный из которых — полуостров Истрия. Корень «истр» общеславянский, он восходит ещё к древнему племени истров, которые считали себя детьми Стрибога и жили на берегу реки Истр — ныне Дунай. Что же касается названия Грани Истра и её жителей — истрийцев, то оно возникло от их легендарного вождя по имени Истрик, который полторы тысячи лет назад привёл свой народ на эту Грань — как гласят предания, с самой Основы. По данным переписи семилетней давности, Истру населяет порядка сорока миллионов человек, страна состоит из нескольких десятков княжеств, которые временами дружат, временами воюют, а чаще всего находятся в промежуточном между войной и миром состоянии. Общественный строй — патриархально-феодальный, чисто аграрная экономика — земледелие и скотоводство, основные торговые партнёры — несколько соседних, таких же отсталых провинциальных Граней. Язык — истрийский, по имперской классификации принадлежит к группе архославянских языков. Официальная религия — несторианское христианство[2]; среди верующих есть также христиане других конфессий, иудеи, зороастрийцы и мусульмане, к которым господствующая церковь относится вполне терпимо. Это всё, что сказано о Грани Истра в «Реестре населённых миров».

— А в архивных материалах? — спросила я и выразительно посмотрела на принесённую мужем папку.

Владислав открыл её, с сомнением посмотрел на кипу бумаг в ней, а потом решительно захлопнул.

— Здесь сведений побольше, но они в основном общего характера. О людях, которые, очевидно, мои родственники, и о ребёнке, который… короче, обо мне в младенчестве, упоминается только местами и не слишком подробно. У нас осталось мало времени, поэтому будет лучше, если я своими словами расскажу о самом главном, а позже, на досуге, ты ознакомишься с остальными материалами. Добро?

Время нас действительно поджимало — до торжественного приёма в честь группы провинциальных монархов, прибывших в Вечный Город на встречу нового тысячелетия, оставалось меньше часа, а Владиславу ещё следовало принарядиться перед церемонией, — так что я согласилась, и он начал рассказывать:

— Одно из истрийских княжеств, не самое крупное, но и не мелкое, называется Верховина. Название говорит само за себя — это горный край, и его жители занимаются главным образом овцеводством. Двадцать семь лет назад правителем Верховины был князь Властимир, у которого было два сына и две дочери. Младшей из них, Марьяне, к тому времени исполнилось четырнадцать лет, и в столь юном возрасте она вышла замуж за своего двоюродного брата Огнеслава, который был лишь на год с небольшим старше её. Скорее всего, этот брак был вынужденный — на Истре не принято так рано жениться, да и супружеские отношения между двоюродными родственниками там не приветствуются. Я полагаю, что нежная дружба молодых людей зашла слишком далеко, и князь, когда узнал об этом, был вынужден срочно их поженить, чтобы избежать скандала. А может, всё было иначе — разразился скандал, и чтобы замять его, пришлось сыграть свадьбу. Как бы то ни было, в конце весны 1974 года Марьяна и Огнеслав поженились, а через несколько месяцев, в ночь с двадцатого на двадцать первое декабря у них родился сын, которого назвали Володиславом, в честь весьма почитаемого на Истре святого. — Муж лукаво взглянул на меня. — Так что, если всё подтвердится, мне придётся привыкать к новому дню рождения. А вот имя, пожалуй, менять не стану. В конце концов, Владислав и Володислав — одно и то же, только на разных языках. Это тебе не Инна и Инга.

— Совершенно верно, — согласилась я. — А что было дальше?

Владислав нахмурился.

— Дальше история из романтической становится грустной. Спустя два месяца после рождения Володислава на Грани Истра произошёл локальный Прорыв с эпицентром вблизи замка князя Верховинского. В результате массированной атаки нечисти замок был разрушен, почти все его жители, включая князя, княгиню, их старшую дочь и обоих сыновей, погибли. Уцелело лишь несколько человек из прислуги, которые в самом начале штурма успели покинуть замок. Повезло также Марьяне с мужем — в тот день они гостили у замужней сестры Огнеслава.

— А ребёнок?

— Остался дома. После Прорыва из-под развалин замка, наряду с прочими телами, было извлечено обезображенное тельце грудного младенца. Поскольку другие проживавшие в замке дети были постарше, никаких проблем с его идентификацией не возникло. Все без колебаний признали в нём внука князя Властимира, и никому даже в голову не пришло допустить, что это могло быть тело какого-нибудь другого младенца. В отчёте инквизитора, который расследовал это событие, гибель Володислава рассматривается как бесспорный факт.

— Там был инквизитор?

— Не во время Прорыва, а гораздо позже. Дело в том, что князь Властимир был колдуном — слабеньким, впрочем, колдуном, скорее, ведуном, — но достаточно тренированным, чтобы оценить потенциальную силу колдовского дара своего внука. После некоторых раздумий он решил сообщить Инквизиции, что в его семье, судя по всему, родился высший маг. От Истры до Грани Тебриз, где расположена прецептория тамошнего командорства, аж четыре месяца пути по трактам — вот такая там глухомань. Конечно, князь мог прибегнуть к помощи службы трактовых путей и переслать на ближайший пост Инквизиции короткое сообщение, но не видел необходимости в такой спешке. Он написал подробное письмо, адресованное непосредственно прецептору, и отправил его обычной почтой. Это письмо доставили на Тебриз только в начале мая, к тому времени там уже знали, что в феврале на Истре произошёл Порыв, но, разумеется, никого не присылали для оценки его последствий — ведь это был обычный локальный Прорыв. А вот на письмо от князя Верховинского всё-таки отреагировали и направили для проверки одного из инквизиторов, который как раз патрулировал Запретную Зону и оказался ближе всех к Истре. А по прибытии на место ему оставалось лишь констатировать гибель Володислава, собрать свидетельства очевидцев и доложить обо всём руководству. На этом расследование завершилось, и в официальный отчёт, конечно, не попала информация о том, что первого марта того же года, спустя три дня после Прорыва на Истре, Мэтр встретился на Основе с бездетной супружеской парой и предложил им на усыновление двухмесячного ребёнка по имени Владислав, который впоследствии оказался высшим магом.

Я медленно кивнула. Рассказ мужа произвел на меня сильное впечатление. Но, если честно, я ещё не была убеждена. По приблизительным оценкам, в настоящее время численность всего человечества составляет порядка 25 триллионов, а при столь огромном количестве людей возможны и не такие совпадения.

Уловив мои сомнения, Владислав натянуто улыбнулся:

— Это ещё не всё, Инна. Самое интересное содержится в конце отчёта, в его последней строке.

— И что же там?

— Подпись инквизитора, расследовавшего события на Истре. Это был… — он выдержал эффектную паузу, а потом докончил: — Ривал де Каэрден.

Я изумлённо воззрилась на мужа.

— В самом деле?!

— Представь себе! Как тебе нравится такое совпаденьице?

Я растерянно покачала головой:

— Это уже не просто совпадение. Таких совпадений попросту не бывает. Тот маленький Володислав точно… Но нет, постой! Здесь что-то не так. Ведь с конца семьдесят третьего года Ривал де Каэрден находился при герцоге Бокерском. Как он мог весной семьдесят пятого оказаться вблизи Истры, за тридевять Граней от Агриса?

— Как раз той весной мог, — ответил Владислав. — Разве ты не знаешь, что с осени семьдесят четвёртого по лето семьдесят шестого герцог жил на Лемосе?

— Да нет, знаю. В одном из писем он вкратце упоминал о том, что два года учился в лемосской школе для знатных юношей — это вроде земного Итона. Но я считала само собой разумеющимся, что и тогда Ривал оставался с ним.

— Не постоянно. В январе семьдесят пятого года Ривал де Каэрден по приказу Мэтра был временно прикомандирован к Тебризскому командорству — одному из тех, в чьи обязанности входит контроль Запретной Зоны. Поскольку Грань Тебриз расположена по другую сторону Мирового Кристалла от Лемоса и Агриса, он воспользовался «колодцем», чтобы сократить путь, и уже в начале февраля прибыл к месту назначения. Там Ривал прослужил четыре месяца, а буквально через несколько дней после поездки на Истру получил приказ о возвращении на Лемос. Кстати, именно благодаря этому эпизоду из его карьеры была найдена моя родная Грань.

— Как это?

— Очень просто. Ты вполне обоснованно сомневалась, что поиски в архиве дадут результат. На самом деле не эти документы привели нас к Ривалу де Каэрдену, — он бросил взгляд на папку, — всё было с точностью наоборот. Вообще-то идея о том, что Ривал мог быть связан не только с твоим похищением, но и с моим, с самого начала витала в воздухе, но никто из тех, кто занимался поисками моей родины, не принимал её во внимание, так как все были уверены, что с ноября семьдесят третьего года де Каэрден не отлучался от герцога. А твой отец, единственный, кто мог помочь нам, до последнего времени понятия не имел, что я тоже приёмыш… — Владислав с ласковым упрёком посмотрел на меня. — Ну, так же нельзя, Инна. Герцог и впрямь имеет веские причины бояться встречи с тобой. Ничего не рассказывая обо мне, ты фактически говоришь ему: а вот эта часть моей жизни тебя не касается, папочка, это не твоё дело. Добро бы речь шла о чём-нибудь незначительном, но ведь я, надеюсь, занимаю важное место в своей жизни. Разве ты не понимаешь, что причиняешь ему боль своей неискренностью?

Я смущённо опустила глаза. Мне стало очень стыдно — и не только за свою чёрствость к герцогу. Я вдруг сообразила, что если бы ещё в первых своих письмах рассказала ему о проблемах Владислава, то Истра нашлась бы гораздо раньше — может быть, ещё весной.

— А от кого он узнал о твоём усыновлении? — спросила я, не поднимая взгляда.

— От Маркеджани Торричелли. Насколько я понимаю, брат Сандры рассказал об этом, как о чём-то общеизвестном, даже не подозревая, что тем самым делает решающий шаг в поисках моей родни. Ну а герцог, переварив всё это, вежливо поинтересовался, не кажется ли странным отсутствие в тот самый период Ривала. Маркеджани тотчас сообщил о новых обстоятельствах отцу, а командор Торричелли, сверившись со старыми записями и убедившись, что де Каэрден действительно находился в командировке, вчера вечером доложил обо всём дядюшке Ференцу. А остальное было делом техники. Получив зацепку, архивариусы за ночь раскопали нужные сведения и преподнесли их нам на блюдечке с голубой каёмочкой. И, кстати, один любопытный факт: в тот день, когда на Истре произошёл Прорыв, Ривал де Каэрден был на патрулировании в Запретной Зоне. Очевидно, он и спас от нечисти малыша… то есть меня. Дядюшка считает, что так оно и было, поскольку Мэтр, подобно другим Великим, предпочитал действовать руками людей. А потом Ривал устроил так, чтобы его направили на Истру проверить сообщение от князя Властимира. Таким образом, он имел возможность провести расследование в нужном для себя русле и при необходимости скрыть кое-какие нежелательные факты.

Я собиралась было кое-что добавить, но в последний момент передумала, решив не расстраивать Владислава. Когда его восторги немного поутихнут, он сам сообразит, что Мэтр не просто предполагал возможность Прорыва — он наверняка знал, что Прорыв произойдёт, а может, даже в точности знал день и час, когда это случится. Однако не сделал ничего, чтобы предотвратить гибель ни в чём не повинных людей, а хладнокровно обрёк их на смерть ради достижения своей цели — убедить всех в смерти ребёнка, относительно которого у него были далеко идущие планы. Вне всяких сомнений, Ривал де Каэрден получил от Мэтра строжайший приказ не вмешиваться в происходящее, а лишь воспользоваться моментом и подменить маленького Володислава на другого младенца — не исключено, что живого…

Бедный Ривал, каково ему было жить с таким тяжким грузом на совести! Ведь он не был холодным и бесчувственным Великим, он был обыкновенным человеком, способным мучиться и страдать. И когда много лет спустя за моими братьями, Сигурдом и Гийомом, явился Женес, а Мэтр отказался помочь им, Ривал, наверное, сразу понял, что они отданы на заклание точно так же, как прежде был отдан князь Верховинский со всей роднёй…

— А что было потом? — спросила я. — Что тебе известно о дальнейшей судьбе твоих… ну, Марьяны и Огнеслава?

— После смерти Властимира и обоих его сыновей Огнеслав, как ближайший родственник по мужской линии, стал новым князем Верховины, а Марьяна, соответственно, княгиней. У них родилось два сына и три дочери; известны имена только двух старших — Светозар и Мирослава. Лет восемь назад Огнеслав погиб в одном из междоусобных конфликтов с соседями, и княжеский титул унаследовал пятнадцатилетний Светозар — сейчас ему должно быть двадцать три года. В девяносто шестом он женился, а год спустя выдал старшую из сестёр, Мирославу, за своего шурина, наследного княжича Брамского, чей род издавна контролирует единственный трактовый путь на Истре. Марьяна так и не вышла вторично замуж — во всяком случае, до весны этого года. Более поздними сведениями в Тебризском командорстве не располагают. Дядюшка уже распорядился снять с патрулирования ближайшего к Истре инквизитора и отправить его, так сказать, на разведку. Он будет на месте уже послезавтра, тогда мы получим более подробную информацию. — Владислав ненадолго задумался. — И знаешь, Инна, в этом деле есть ещё один любопытный момент.

— Какой?

— Помнишь святейшего Илария, патриарха Вселенской Несторианской Церкви, который в июле находился с визитом в Империи?

Я неопределённо качнула головой. Среди множества высокопоставленных священнослужителей самых разных религий, с которыми нам приходилось встречаться, я смутно припоминала какого-то патриарха Илария, но ни его внешнего вида, ни содержания беседы с ним, ни даже обстоятельств нашей встречи вспомнить не могла.

Верно истолковав моё движение, Владислав не стал дожидаться от меня ответа и продолжил:

— А вот я хорошо помню. За время его пребывания в Вечном Городе встречался с ним раз пять или шесть на приёмах в Палатинуме. Главным образом мы разговаривали о религии и философии, причём мне понравилось, что он уважительно относился к моим убеждениям и не пытался навязать мне своих воззрений. А в остальном, на мой взгляд, патриарх Иларий ничем не отличался от многих других церковных иерархов, с которыми мне доводилось общаться в последние месяцы, и после того, как он уехал к себе на Бетику, я быстро о нём позабыл. Тогда я не заметил одной странности в его поведении: не в пример прочим своим коллегам, которые больше интересовались тобой, чем мной, поскольку ты не только избранница Мэтра, но и единственная женщина среди высших магов, святейший Иларий сосредоточил всё своё внимание на мне. Поэтому ты не запомнила его — вы с ним встречались один-единственный раз, в сугубо официальной обстановке, и обменялись лишь парой вежливых слов. В дальнейшем встреч с тобой он не искал, а целиком сконцентрировался на моей персоне и в разговорах с другими людьми в основном расспрашивал обо мне.

— Может быть, — предположила я, не совсем понимая, к чему клонит муж, — он каким-то образом узнал о сделке моего деда Олафа с Женесом? Ну, и решил, что я дьявольское отродье, от которого следует держаться подальше.

Почувствовав горечь в моих словах, Владислав сочувственно посмотрел на меня. Он знал, как мне больно осознавать, что ещё до своего рождения я была предназначена Нижнему Миру, и сложись обстоятельства иначе, сейчас моё имя произносили бы с ужасом и омерзением, подобно именам Велиала-Вельзевула, Люцифера, Локи, Кали и Аримана — пяти известных истории высших магов древности, вставших на путь служения Тьме.

Во избежание всяческих недоразумений, Инквизиция строжайше засекретила ту часть моей семейной истории, где речь шла о баловстве чернокнижием моего прапрапрадеда, чьи неосторожные опыты связали наш род с Нижним Миром и впоследствии позволили Женесу не только закабалить моего деда Олафа, но и получить власть над душами его внуков. Официальная версия гласила только о том, что ещё тысячу лет назад Женес де Фарамон поклялся отомстить потомкам Бодуэна де Бреси и с наступлением текущих Ничейных Годов начал осуществлять свои планы вендетты, первой жертвой которой пал герцог Олаф. Мэтр, по этой же официальной версии, чувствуя свою ответственность перед родом Бодуэна, чьей помощью он некогда воспользовался, приставил к юному герцогу Гарену телохранителя — Ривала де Каэрдена, чтобы тот защищал его от происков Женеса. Но спустя несколько лет, когда у герцога родилась девочка с уникальным колдовским даром, Мэтр решил не рисковать, оставляя её на Агрисе, и повелел Ривалу подменить её мертворождённым младенцем. Дальнейшие события показали, что это был очень мудрый шаг со стороны Великого, так как де Каэрден, даже несмотря на полученное благословение, не смог уберечь от Женеса сыновей герцога. И только позже, когда я повзрослела и набралась опыта, Мэтр позволил мне вернуться на родину, где я вместе с мужем, таким же могущественным колдуном, как я сама, уничтожила заклятого врага моей семьи, освободила души братьев из адского плена, а заодно спасла весь Агрис от гибели.

Такая урезанная и местами сглаженная история устраивала всех, она даже представлялась более правдоподобной и порождала значительно меньше вопросов, нежели то, что случилось на самом деле. Порой я сама отчаянно хотела поверить в неё и забыть о своём былом предназначении, как о кошмарном сне, раз и навсегда избавиться от страха перед мыслью, что оно может оказаться не таким уж былым, а всё ещё действующим, и в один далеко не прекрасный день заявит о себе в полную силу…

Владислав придвинулся ко мне ближе и нежно сжал мои руки в своих. От его прикосновения я почувствовала себя гораздо увереннее, приступ панического страха перед будущим прошёл. Я понятия не имела, чтó готовит мне грядущее, но я твёрдо знала одно: что бы ни ожидало меня впереди, мне нечего бояться, пока со мной Владислав — вместе с ним, с его любовью, я одолею любое предназначение!

Помолчав немного, муж вновь заговорил:

— Ты не оригинальна в своём предположению. Точно так же подумал и дядюшка Ференц, который, в отличие от меня, обратил внимание на эту странность в поведении святейшего Илария. Ещё летом он приказал собрать все сведения о патриархе и отправил на Грань Бетику, где находится патриархия Несторианской Церкви, парочку шпионов. Никаких результатов это расследование не принесло, и только сегодня, в свете полученных сведений об Истре, стало ясно, почему патриарх проявлял ко мне особенный интерес.

Владислав подождал, пока я спрошу «почему». И я спросила:

— Почему?

— Дело в том, что двадцать шесть лет назад, когда я родился, нынешний патриарх Иларий жил на Истре и был тамошним митрополитом.

Я не удержалась от изумлённого восклицания:

— Ну и ну! — А потом, уже сдержаннее, добавила: — Так что ж это получается, Влад? Он ещё летом знал, кто ты и откуда?

— Выходит, что знал. Наверное, я очень похож на кого-то из своей родни — может, на отца, или на мать, или на деда, — и это, вкупе с моим возрастом и именем, произвело на патриарха сильное впечатление. Помнится, при нашем первом разговоре он ненавязчиво расспрашивал о моём прошлом, а я, не видя в этом никакой тайны, рассказал ему об удивительных обстоятельствах моего усыновления. Думаю, тогда-то он окончательно убедился, что я и есть тот самый княжич Володислав, которого на Истре считают погибшим.

— А почему тебе ничего не сказал?

Владислав пожал плечами.

— Объяснения могут быть самые разные. Возможно, он просто не захотел вмешиваться в то, что считал не своим делом. Или решил, что раз Мэтр скрыл моё происхождение даже от регента, значит так было нужно. А может быть, умолчал о своём открытии из неприязни к Инквизиции: дескать, если ты, парень, принял их сторону, то пусть они покажут свою силу, пускай сами отыщут твою родню.

Я согласно кивнула. Несторианская Церковь принадлежала к числу тех религиозных конфессий, которые не очень-то жаловали Инквизицию и в своих отношениях с ней соблюдали определённую дистанцию. Основная масса христиан-несториан проживала за пределами Империи и Золотого Круга, а там к инквизиторам относились двояко: с одной стороны уважали их за борьбу с нечистью, а с другой — недолюбливали за стремление навязать всему миру свои порядки.

— Жаль, конечно, что патриарх оказался таким скрытным, — продолжал Владислав. — Будь он откровенен со мной, я бы на полгода меньше мучился… Но тут уже ничего поделаешь. Самое главное, что я наконец-то нашёл родственников, и среди них — представь себе, Инна! — есть сёстры. Аж три сестры!

Я ответила ему понимающей улыбкой. Будучи единственным ребёнком в семье, Владислав с детских лет страстно хотел иметь сестру. Впрочем, от брата он бы тоже не отказался, но по поводу сестры у него был настоящий пунктик. Другим его пунктиком, касавшимся женщин, была мечта жениться на голубоглазой блондинке, и тут ему повезло — он встретил меня. А вот с поиском сестры — пусть уже не родной, так хоть названной, — его преследовали неудачи. Последняя претендентка, Сандра, была всем хороша, но она отколола такой номер, после которого Владислав мог назвать её кем угодно, только не сестрой. С тех пор он перестал примеривать каждую мою подругу на роль своей сестры — и вовсе не потому, что история с Сандрой отбила у него всяческую охоту к дальнейшим поискам, а по той простой причине, что узнал о своём усыновлении и у него вновь появился шанс обзавестись настоящей, родной сестрой. Я подозреваю, что именно это, а не желание раскопать свои корни, узнать, какого он роду-племени, было определяющим в его неистовом стремлении выяснить своё происхождение.

— Ну, и что теперь? — спросила я. — Какие у тебя планы?

— Пока никаких. Это касается нас обоих, потому мы должны вместе решить, что делать. Но откладывать поездку на Агрис не станем — тебе просто необходимо повидать отца и наладить с ним отношения.

— А как же ты?

— Потерплю. Ждал почти год, подожду ещё немного. А после Агриса мы сразу отправимся на Истру. Тут нам на руку то обстоятельство, что обе Грани расположены чуть ли не в противоположных концах Мирового Кристалла. Симметричная Агрису Грань — или, по общепринятой терминологии, Контр-Агрис, — находится в нескольких днях пути от Истры. Если воспользоваться «колодцем», вся дорога с твоей родины на мою займёт порядка месяца. Перспектива, конечно, не из приятных, но и ничего особо страшного в этом нет. В конце концов, мы с тобой неплохо переносим путешествие в «колодце».

— Ты не учёл того времени, что мы проведём на Агрисе, — заметила я. — За пару дней я отношений с герцогом не налажу, на это потребуются недели. А для тебя каждый день задержки будет сущей каторгой — я же знаю, какой ты нетерпеливый.

Владислав нехотя кивнул, признавая мою правоту.

— Дядюшка тоже не в восторге от моей идеи. На сей счёт у него есть свои планы, но мне они не нравятся. Думаю, тебе тоже не понравятся.

— И что же он предлагает?

— Чтобы ты поехала на Агрис, как и было запланировано, в середине января, а я сразу по окончании новогодних праздников отправился на Истру. Таким образом, пока ты будешь гостить у отца и налаживать с ним отношения, я успею разобраться со своими семейными делами, а затем присоединюсь к тебе на Агрисе. Тогда и нашу поездку по Граням не придётся откладывать — дядюшка очень хочет, чтобы она состоялась в намеченные сроки.

Владислав был прав — мне это действительно не понравилось. А если совсем начистоту, то меня даже испугала перспектива такой длительной разлуки. За без малого два года нашей совместной жизни мы ещё ни разу не расставались более чем на три дня, и я просто не представляла, как мы сможем прожить друг без друга три месяца. Этот срок казался мне целой вечностью.

— Нет, Влад, так не пойдёт. Лучше я поеду с тобой на Истру, а потом мы вместе отправимся на Агрис.

— Дядюшка предлагал и такой вариант. Но в этом случае ты сможешь встретиться с отцом самое раннее в середине апреля. А скорее всего, только в мае.

— Ничего, потерплю. Так будет даже лучше — ведь на Агрисе времена года немного сдвинуты относительно стандартного календаря, и в марте-апреле в Лионе ещё свирепствуют морозы. А я зиму не люблю и охотно перенесу свою поездку на начало весны.

Владислав хмыкнул:

— Если на то пошло, май будет ещё хуже. Грязь, дожди, распутица… К тому же твои родичи рассчитывают ехать на Агрис вместе с тобой. Они будут очень огорчены, особенно Гуннар с Матильдой.

Я пожала плечами — мол, что тут поделаешь, — но сказать ничего не успела, так как в этот момент раздался вежливый стук в дверь.

— Это по наши души, — сообщил Владислав и посмотрел на часы. — Да, пора уже готовиться к приёму. — И, повысив голос, произнёс: — Входите.

Едва дверь приоткрылась, в кабинет первым делом прошмыгнул Леопольд, и только затем на пороге возник празднично одетый Шако, который исполнял при Владиславе обязанности главного оруженосца. Этой должности добивались многие юноши из самых знатных семей Империи, но муж настоял на том, чтобы её занял Шако, и в начале лета парень был доставлен с Ланс-Оэли в Вечный Город. Также мы хотели забрать к себе Суальду, но она категорически отказалась покидать Кэр-Магни, заявив нашим посланцам, что Мэтр назначил её управлять поместьем, и только он может освободить её от этой должности.

Вслед за Шако вошла Грета с красной бархатной подушечкой в руках, на которой лежал тонкий золотой обруч, украшенный множеством драгоценных камней. Этот венец был, конечно, не королевский, а всего лишь княжеский, он полагался мне безотносительно к завещанию Мэтра и решения Государственного Совета Империи, а просто по праву рождения — как княжне Бокерской и принцессе королевства Лион.

— Ваши высочества, — сказал Шако с лёгким поклоном. — Позвольте напомнить вам…

— Короче, — перебил его бесцеремонный кот, — хватит вам тут балагурить. Владислав, живо ступай переодеваться, а тебе, Инна, нужно поправить причёску и надеть на свою головку корону. — Он проворно взобрался на мой письменный стол. — За этим я лично прослежу.

Муж встал со стула.

„Ну, я пойду, Инна,“ — мысленно сказал он. — „А уже вечером мы решим, что нам делать.“

„Хорошо,“ — согласилась я. — „Хотя не вижу, что тут решать. Вариант с раздельной поездкой неприемлем.“