"Газета День Литературы # 105 (2005 5)" - читать интересную книгу автора (День Литературы Газета, Бондаренко...)

Владимир Винников ПОСЫЛКА ИЗ ВОРОНЕЖА

Перевязанная по всем почтовым правилам, запечатанная сургучом, она пришла на следующий день после того, как сообщили, что Дёгтева не стало. Внутри — новая "литросовская" книга "Золотые купола" с дарственной надписью: "Дорогому Владимиру Винникову — от автора, с тёплыми чувствами, на добрую память и вообще. 12.04.2005 г." За четыре дня до смерти… Инсульт. В неполных 46 лет. "И вообще…"

После того, как в августе прошлого года мы целой полосой "Завтра" поздравили Вячеслава Дёгтева с 45-летием, не раз доводилось слышать от разных людей, особенно писателей: мол, "не по чину" такие юбилеи отмечать. И вот, "настоящего" юбилея, от "полтинника" и выше, никогда уже у Дёгтева не будет. И хорошо, что был хотя бы такой, "ненастоящий". Мы не то что мало любим, а даже мало ценим ближнего своего, пока он не станет невозвратимо дальним.

В вечных разъездах своих между Воронежем и Москвой, далее везде, в вечной своей раздёрганности, неустроенности внешней и внутренней, в вечном своем желании везде успеть и объять необъятное, Дёгтев очень многое успевал всё же объять своим художественным даром. Рассказчик он был замечательный, это признавали все. Пожалуй, даже лучший среди своих современников. Что, конечно, не значит, будто всё им созданное было в равной степени и безупречно хорошо. Напротив, писал он катастрофически неровно, и настоящие шедевры литературы отныне (и навсегда) в его наследии будут соседствовать со столь же очевидными провалами. Но нет смысла говорить, что бы ему удалось создать, если бы не было этой непрерывной погони — не за успехом даже, успех-то у него был всегда — за банальными средствами к существованию. Каждому отпущен свой срок, что успел, то успел, чего не успел — того не успел. Да — да, нет — нет, остальное от лукавого.

За последние годы с легкой руки Владимира Бондаренко Дёгтев всё плотнее отождествлял себя с Куприным. Мало того, даже начал выделять в русской литературе две линии: "бунинскую" и "купринскую". Себя причислял, естественно, ко второй, а первую активно третировал как неполноценную. Сходство между Дёгтевым и Куприным действительно было разительным: не только внешнее, но и внутреннее. Очень физически крепкие люди, оба — лётчики, оба — трудяги с неуёмной жаждой жизни и верой в собственные силы, оба поднимались в своем литературном творчестве до классических вершин и оба же писали порой такое, что лучше бы у них перо сломалось, или (это если на компьютере) пробки в квартире выбило.

В живом общении Дёгтев непрерывно "тянул одеяло на себя". Выдерживать подобное "в больших дозах" было делом нелёгким, а потому Вячеславу Ивановичу частенько доводилось становиться участником разнообразных и разномасштабных скандалов: хоть литературных, хоть бытовых, хоть общественно-политических. Но связано это было не с каким-то его собственным внутренним складом души, а с выработанной годами убеждённостью, что только таким путем — и никак не иначе — можно чего-то добиться в этой жизни. Это было профессиональное: "Если я лётчик, значит— я должен летать, а не сидеть на земле. Если я писатель, значит — я должен писать и публиковаться, а не ныть, что, вот мол, меня не печатают".

Его — печатали. И тиражи — расходились. "Две тысячи читателей у меня есть всегда", — сказал он как-то в интервью. Особенно радовался и даже гордился, что его рассказы начали включать в школьные хрестоматии: "Значит, дети будут изучать русскую литературу по Дёгтеву, как сегодня изучают ее по Пушкину, Толстому или Шолохову". Совершенно не хотел отдавать это право Набокову и компании последователей оного.

"Меня часто упрекают в нескромности, в настырности. Но, понимаешь, ситуация ненормальная. Никого из писателей-"патриотов" — кто после Бондарева, Распутина, Проханова — люди, по большому счету, уже не знают и не читают. Знамя русской литературы падает, а подхватить его некому. Они лет через десять-пятнадцать уйдут — и всё, литература наша исчезнет, как исчезла римская литература, хотя на латыни писали еще тысячу лет", — втолковывал мне Дёгтев в один из своих недавних приездов. Однако ему, который считал себя достойным и, наверное, в перспективе действительно был способен — хотя бы по таланту своему — подхватить "падающее знамя" русской литературы, оказалось не дано даже этих десяти-пятнадцати лет.

Крещеный в детстве, Дёгтев вовсе не стремился стать воцерковленным и даже верующим православным христианином — был подвержен многим страстям, и с этой стороны уязвим, в чём сам признавался в редкие минуты откровенности. Даже в родном для себя Воронеже Дёгтев вовсе не чувствовал себя "как дома". "Копают со всех сторон" — так характеризовал он своё положение в крупнейшем городе российского Черноземья. Отношения у него, что называется, "не складывались" — ни с властями, ни с местной писательской организацией. Чуть вольготнее чувствовал он себя в литературной студии на "левом берегу", которой руководил долгое время. Не из желания кому-то передать "секреты мастерства", "сделать писателем", нет, но так хоть немного сглаживался катастрофический для Дёгтева дефицит человеческого общения — причём на его, дёгтевских условиях, что важно.

Под него действительно "копали со всех сторон", пытаясь объявить чуть ли не главным идеологом "русского фашизма". Он же играть в подобные игры категорически отказывался, настаивая на том, что фашистская идеология и практика, во-первых, чужда традициям отечественной истории, самому русскому духу, победившему фашизм в 1945 году, а во-вторых, ни к чему хорошему последователей своих эта идеология не приведет и привести не может. Иное дело, что любые формы протеста русских людей, неизбежные в ответ на последние десятилетия национального унижения, слишком многим силам и за пределами России и внутри неё удобно и выгодно подверстать под определение "русского фашизма". Методика, хорошо, даже слишком хорошо известная. "Держи вора!" — называется. Интересно только, кто на этот раз за свою горящую шапку схватится, и что это окажется за шапка?

Можно считать, что русский писатель Вячеслав Иванович Дёгтев погиб на войне — какими бы ни были официальные и даже реальные причины его безвременной смерти. Война в сфере духовной и душевной не менее жестока и опасна для жизни, чем война обычная, на которой стреляют пулями и снарядами. И в этой войне Дёгтев отныне "навечно зачислен в списки части" — той части отечественной литературы, которая никогда не будет уничтожена или расформирована, не сдаст свои знамёна ни врагам, ни в исторический музей. Мир праху твоему, раб Божий Вячеслав, а душе твоей — Царствие Небесное!