"Тайна кода да Винчи" - читать интересную книгу автора (Голд Гарольд)

Глава V КНИГА ДОКТОРА

Книга доктора Рабина начиналась эпиграфом:

«Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова; Иаков родил Иуду и братьев его; Иуда родил Фареса и Зару от Фамари; Фарес родил Есрома; Есром родил Арама; Арам родил Аминадава; Аминадав родил Наассона; Наассон родил Салмона; Салмон родил Вооза от Рахавы; Вооз родил Овида от Руфи; Овид родил Иессея; Иессей родил Давида царя;

Давид царь родил Соломона от бывшей за Уриею; Соломон родил Ровоама; Ровоам родил Авию; Авия родил Асу; Аса родил Иосафата; Иосафат родил Иорама; Порам родил Озию; Озия родил Иоафама; Иоафам родил Ахаза; Ахаз родил Езекию; Езекия родил Манассию; Манассия родил Амона; Амон родил Иосию; Иосия родил Иоакима; Иоаким родил Иехонию и братьев его, перед переселением в Вавилон.

По переселении же в Вавилон Иехония родил Салафииля; Салафииль родил Зоровавеля; Зоровавель родил Авиуда; Авиуд родил Елиакима; Елиаким родил Азора; Азор родил Садока; Садок родил Ахима; Ахим родил Елиуда; Елиуд родил Елезара; Елезар родил Матфана; Матфан родил Иакова; Иаков родил Иосифа, мужа Марии, от которой родился Иисус, называемый Христос.

Итак, всех родов от Авраама до Давида четырнадцать родов; и от Давида до переселения в Вавилон четырнадцать родов; и от переселения в Вавилон до Христа четырнадцать родов».

Святое Благоповествование от Матфея:

Глава I, Родословная Иисуса.

Я перелистнул страницу, и мой взгляд инстинктивно побежал по строчкам. Но я не мог сосредоточиться, мысль «разъезжалась», как у пьяного. Я попытался вновь собраться, вникнуть в суть исследований доктора Рабина, но все безрезультатно.

«Авраам родил Исаака…»

В бессилии я отбросил книгу и нервно забарабанил пальцами по столу. Что же делать? Может, плюнуть? Ну что за ерунда, честное слово! Я повернул голову и натолкнулся взглядом на рекламный щит доктора Рабина. Нет, видимо, не получится.

Надо кому-нибудь позвонить… Но кому? На ум приходило только одно имя… Позвонить Дику? Сказать: «Дик, привет! Ты все еще меня любишь? Или уже нет и можно просто тобой попользоваться, как я это всегда делал?»

Я познакомился с Диком на Ибице. Совершенно случайно, утром, выходя пьяным и обкуренным из пятой, наверное, за ту ночь дискотеки. Он сидел на морском берегу и, улыбаясь, смотрел куда-то вдаль. Меня почему-то дернуло подойти к нему и завести разговор, который спустя время перерос в долгие и особенные отношения.

Дик оказался потрясающим собеседником! Сначала, правда, я решил, что он несет какую-то чушь — наелся дряни, а теперь галлюцинирует и бредит. Но потом выяснилось, что это его обычное состояние, а его рассказы — вовсе не бред, а настоящий свод мировой гуманитарной мысли.

Это от Дика я знаю и про Вальтера, и про Ницше, и про Кьеркегора с Хайдеггером, а еще про эйдосы Платона, кинизм Диогена, транцендентальность Канта, логику Витгенштейна, дискурсы Барта, рождающиеся структуры Мишеля Фуко и исчезающие структуры Умберто Эко. Кто бы еще мог увлечь меня такими бессмысленными, на первый взгляд, и абстрактными вещами?

Но Дик рассказывал о философии так, что остаться равнодушным было нельзя. Я тогда только посмотрел первую «Матрицу», и если бы меня спросили: «Что на тебя произвело большее впечатление — "Матрица" с Киану Ривзом или коротенький рассказ Дика об Эпикуре?» — то, не раздумывая, ответил: «Рассказ Дика об Эпикуре».

Он стал в каком-то смысле моим наставником, моим змием-искусителем с плодами Древа Познания. Весь мой наивный протестантизм полетел в тартарары. Я увидел новый мир — огромный, сложный, завораживающий. Но потом оказалось, что искусителем был не он, а я. Дик влюбился в меня. Прямо там, на пляже Ибицы, с первого взгляда.

Поклонник античности, Дик думал в то утро о вечной любви Кипариса к Аполлону. И тут появился я. В голове Дика все сошлось. А вот в моей голове долго ничего не сходилось. Я никак не мог понять, в чем причина его бережного и участливого отношения ко мне. Мне было с ним интересно, он открывал мне глаза на мир. Но что мог дать ему я?

Когда я нашел ответ на этот вопрос, я прервал наше общение.


* * *

— Алло, Дик?

— Привет! Очень рад твоему звонку! — ответил Дик, и я почувствовал, что он искренне обрадовался. — Как ты?

— Все хорошо. У тебя тоже?

— Да, нормально! — рассмеялся Дик. — Как Лесли?

— Лесли? — я не знал, что ответить. Лесли — это моя подружка периода дружбы с Диком. Но после Лесли уже была Николь, Сьюзен, а сегодня от меня ушла Катрин. Что тут скажешь?

— Не знаю, Дик. Я думаю, тоже нормально.

— Понятно, — ответил Дик, и по его голосу я понял, что он расстроен.

Моя непоседливость в отношениях с женщинами всегда его огорчала. Он видел, что я не могу найти того, что ищу, и переживал — и за меня, и за моих несчастных подружек. Ему было бы куда приятнее знать, что у меня и в самом деле «все хорошо». Но…

Я молчал. Нужно было еще как-то поддержать разговор, что-то обсудить, не сразу переходить к делу. Но сил для этого разговора «ни о чем» не было.

— И замолчал… — снова рассмеялся Дик. — Не знаешь с чего начать?

— В общем да. Я не знаю…

— Ты еще мою гадальную книгу не выбросил? — прервал меня Дик.

В свое время Дик подарил мне забавную книжицу с латинскими изречениями — по одному высказыванию на странице. Он искренне верил, что если задать ей вопрос и, закрыв глаза, открыть на случайной странице, то она на него ответит.

— Нет, не выбросил, — сказал я, нехотя открывая нижний ящик стола. — Вот, достал.

Небольшая книжка, больше похожая на блокнот, — с квадратными желтыми листами, в потертом кожаном переплете.

— Открой.

С моей стороны последовали слабые попытки к сопротивлению:

— Ты же знаешь, Дик, не люблю я эту всю мистику — гадания, привороты…

— Открывай. Что пишут?

Я повиновался — закрыл глаза, пролистнул несколько страниц, открыл наугад и тупо уставился в изречение Горация:


 Verus amicus amici nunquam obliviscitur


— Верус амикус амици нункуам обливисцитур, — прочел я, вспомнив давнее наставление Дика: «Латынь — язык мертвый. Правила произношения утрачены. Как именно говорили латыняне — неизвестно. Поэтому как пишется, так и читается».

— «Истинный друг никогда не забывает друга», — с ходу перевел Дик, словно и не ожидал другого ответа. — Ну давай, спрашивай. Ведь хотел просто что-то узнать?

— Да, хотел, — промычал я. — Есть тут такой доктор философии… Рабин. Может, что-то слышал о нем?

— Да, слышал. Он написал книгу «Имя Бога», — тут же ответил Дик. — А тебя что интересует?

— Ну, вообще. Я точно не знаю… О чем книга? Кто этот доктор?

— Доктор этот появился ниоткуда, — Дик принялся оживленно излагать суть вопроса. — Прежде о нем ничего и слыхом не слыхивали. Вообще, очень странная личность! Он написал эту книгу — «Имя Бога». Говорят, кстати, что всю жизнь только над ней и работал. Так вот, в этой книге каждый находит что-то, что… как бы это сказать? Демона своего, что ли. Понимаешь?

— Демона? — мне показалось, я ослышался.

— Ну, страх свой. Знаешь, говорят так о книгах: «В ней каждый находит что-то для себя». Да?

— Да, говорят.

— А тут прямо противоположная Шутка! Каждый находит в ней что-то, чего боится, против чего возражает. Как бы антитезис своему мировоззрению.

— Антитезис? — я снова растерялся.

— Да. Представители Церкви уже объявили книгу «гнусной иудейской ересью». Иудеи, наоборот, считают ее пострашнее палестинских терактов. Европейцам кажется, что она подрывает основы гуманизма, американцы узрели в ней указание на организованный ими еврейский заговор. Понимаешь? Каждый видит в ней свои страхи. Кто чего боится, тот то и видит.

— Слушай, Дик, а ты сам-то ее читал?

— Читал.

— Ну и? — неуверенно протянул я.

— Ты хочешь узнать, чего я боюсь? — рассмеялся Дик. — Ты читал? Или решил экспрессом — спрошу у Дика, и читать не придется…

Мне стало не по себе. Дик как всегда попал в самую точку.

— У меня просто что-то не получается. Начинаю читать и не понимаю. Ощущение какой-то абракадабры.

— Так, может, не стоит? — как-то очень серьезно спросил Дик.

Я задумался. А и правда, что я так разволновался? Ну мало ли — плакат, звонок, книга. Может, просто совпадение? Или, например, они секту вербуют и прицельную рекламу ведут? Выбрали меня, и вот теперь все эти звонки, плакаты, посылки? Я машинально толкнул мышку, и заснувший уже компьютер вмиг ожил. На экране вновь появился баннер доктора Рабина.

— Расскажи, только коротко, Дик, ладно?


* * *

— Ты знаешь, что Новый Завет начинается с родословной Иисуса? — спросил Дик. — Это Евангелие от Матфея, первая глава.

— Эпиграф в книге Рабина, — сообразил я.

— Именно. Тебя ничего не смущает? — этот вопрос прозвучал с подвохом.

— Смущает? — я открыл книгу Рабина и бросил беглый взгляд на эпиграф. — Это родословная Иосифа, а не Иисуса! — понял я. — Но ведь Иосиф — он не отец Иисуса.

— Ну, так говорят христиане, — уклончиво согласился Дик. — Иудеи, разумеется, так не считают. По Рабину, да и согласно Новому Завету, если разобраться, выходит, что Иисус— прямой потомок ветхозаветного пророка Авраама и царя Давида. В иудейской традиции Авраам и Давид перед Господом — первейшие среди первых. Был даже случай, что Бог простил Соломона за устроение языческих храмов, а это самый страшный грех, на том только основании, что он сын Давида.

— И что это значит?

— Вот и думай,-сказал Дик. — Род, который продолжается от Авраама через Давида к Иисусу, — священен, избран, через него Бог говорит к людям. Прямой потомок Авраама, Давида и еще сорока родов Израиля, по мнению Рабина, просто не мог быть основателем какой-то другой религии. Содом и Гоморра, случись так, показались бы ему уикендом в СПА-центре!

— Ничего не понимаю! Этот Рабин утверждает, что Иисус не мог быть основателем христианства? Но это же бред!

— Вот и Рабин удивляется! — подхватил Дик. — «Это или какой-то исторический казус, — говорит он,-или, что куда более вероятно, злой умысел. Но кто же мог замыслить подобное злодеяние? — спрашивает себя Рабин и сам же себе отвечает: — Политики». Не современные, конечно, а прежние, эпохи римского императора Константина, царствовавшего в VI веке.

— Римляне сами придумали христианство?! — я не верил своим ушам, точнее, не мог представить себе, что кто-нибудь читает подобную ерунду и как-то более-менее серьезно к ней относится. — Чушь! Это же известный исторический факт — христианство погубило Рим! Рабы-христиане сопротивлялись правлению изнутри, варвары, наступавшие с севера, тоже обращались в христианство. И все они вместе выступали против Рима. Рабин думает, что римляне были самоубийцами?! Зачем им христианство выдумывать?!

— Не спеши, — предупредил меня Дик. — Константин был не самоубийцей, а великим реформатором. Это он объединил Восточную и Западную части Империи, он перенес столицу из хиреющего Рима в Византию; она тогда переживала свой рассвет и была переименована в Константинополь. И он же — император Константин — объявил язычников «пребывающими во лжи», а христианство сделал государственной религией.

— И что это доказывает?! — я все еще не мог понять, к чему Дик клонит. — Принял человек христианство. Что с того?

— Не принял, — чуть не воскликнул Дик. — Но тут подожди. В 325 году император Константин собрал исторический Никейский собор. С него по сути и начинается история католической церкви. Собор утверждает «правильные» Евангелия и боговдохновленные тексты «Нового Завета»…

— Что значит «утверждает»?

— Ты когда-нибудь слышал слово «апокриф»? — поинтересовался Дик.

— Да, слышал, конечно.

— Как переводится?

— Апокриф? Не знаю, — растерялся я. — А должно как-то переводиться?

— В переводе с древнегреческого «апокриф» — это значит тайный, скрытый. Но постепенно значение слова изменилось, и «апокриф» стал означать не тайные, а «отрешенные» духовные тексты.

— Кем отрешенные? — не сообразил я.

— Константином, — коротко ответил Дик. — Понимаешь, к IV веку накопилось более полутора сотен жизнеописаний Иисуса Христа, а так называемых «боговдохновленных текстов» было, как говорят, и вовсе «без счета». Но Никейский Собор утвердил только четыре Евангелия, в которых якобы не имелось расхождений. Но это, конечно, легенда. Кто знает теперь, в каких текстах были расхождения, а в каких не было? Расхождения есть даже в утвержденных. Например, в одних Иисус просит Отца о помощи в Гефсиманском саду: «Господи, пронеси мимо Меня чашу сию!», на кресте: «Господи, почему Ты оставил меня?!» А в других Евангелиях — нет. Ну и так далее. В общем наверняка известно только одно — самые «неправильные» Евангелия уничтожили сразу, а потом «пропала» еще добрая сотня.

— Сотня?!

— Может, и больше, — улыбнулся Дик. — Но точно, что не меньше. Известно, что существовали Евангелия от Петра, Андрея, Варфоломея, два от Фомы, от Марии, еще два от Марка и так далее. Ссылки на эти тексты сохранились в различных рукописях, но самих текстов нет. Они превратились в пепел. И вот вопрос — зачем было уничтожать тексты?

— Зачем? — не понял я.

— Понятно, что был у этих никейских мудрецов какой-то план — что оставить, а что уничтожить. Сама эта избирательность уже подозрительна! Видимо, целью Никейского Собора было создание новой идеологии, нового большого мифа! А председательствовал на этом «историческом христианском соборе» не кто иной, как император Константин, который, как я тебе уже сказал, христианства не принял и всю жизнь оставался язычником. Согласись, неплохой председатель христианского собора…

— Постой, но ты же говоришь, что Константин назвал язычников «пребывающими во лжи». Или я уже что-то путаю?

— Нет, не путаешь. Просто начинаются парадоксы и противоречия. И чем дальше, тем их будет больше. По преданию, Константин согласился креститься только на смертном одре, но скорее всего эта история вымышлена. Как вымышлены, по мнению Рабина, и гонения на христиан в древнем Риме, и значительная часть новозаветных событий, и, что, может быть, самое важное — служение апостола Павла, этого единственного неиудея из числа апостолов.

— Дик, но это уже какой-то национализм. Таким текстам просто нельзя доверять, — я разочаровался. — Не был Павел евреем, что с того?

— Мелочь, — согласился Дик. — Но существенная. Весь католический мир стоит на посланиях апостола Павла. Убери эти послания, и все развалится. Остальные священные тексты — словно для проформы в Новом Завете. Их, кстати, и не было в первом варианте. В римском Новом Завете было только Евангелие от Луки и послания апостола Павла. Все. Потом появились еще несколько книг. Их главное достоинство — это литературность. Они оказывают на читателя психологический эффект, тогда как в посланиях Павла — настоящая идеология! Которая, я тебе скажу, во многих своих пунктах открыто противоречит учению Христа. Но это уже детали. Так или иначе, Павел — эта плоть и кровь христианского мира, называющий себя учеником Христа, — ни разу в жизни с Ним не встречался!

— Да, точно… — я начал припоминать.

Павел не был учеником Христа, напротив, он был ярым гонителем Его последователей. На пути в Дамаск, куда он направлялся, чтобы уничтожить скрывшихся там христиан, ему якобы было видение. Павлу явился Христос, и тот раскаялся. Но было ли это на самом деле? Не выдумал ли Павел эту легенду? А может быть, кто-нибудь выдумал ее за Павла?!

Я инстинктивно поежился.

— Рабин открыто называет Павла самозванцем и считает его агентом тайной национальной политики Рима, — услышал я в телефонной трубке.

— Подожди, Дик, а зачем Константину был нужен весь этот маскарад?

— Если бы ты меня спросил, я бы сказал — централизация власти. Религия — это ведь что? Это прежде всего идеология. Единой империи Константина была нужна единая идеология. То, что творилось в это время в Римской империи, это же что-то страшное! Бесчисленные, разросшиеся культы античных богов, присоединившиеся к ним культы народов, завоеванных Римом, иудеи, христиане, если таковые были. Черт ногу сломит! Это разрывало государство на части.

— Понятно…

— Но Рабин дает совершенно иной ответ на твой вопрос, — уверенно заявил Дик.

— Другой?! — у меня голова пошла кругом.


* * *

— Истинные причины «чудовищного подлога», как утверждает доктор Рабин, таятся намного глубже. По его мнению, есть только две веры — в единого Бога и язычество.

— Господи, Дик! Какая разница?! Люди бывают верующими и атеистами. А кто из верующих в кого верит, разве это имеет значение?! Просто разные традиции — не более того.

— Ну, это ты так думаешь, — возразил Дик. — А Рабин уверен в обратном. Единый Бог — сила, противопоставленная всему миру. Она ничем не ограничена, понимаешь? Абсолютна! БОГ! А любой языческий бог — только часть целого и ограничен в своих возможностях, он как бы от этого мира. Поэтому Рабин и говорит: есть вера от Неба, есть вера от Земли.

— Хорошо, — понял я. — А Константин здесь при чем?…

— Константин, как считает Рабин, «украл» у евреев Бога.

— Чушь какая! — я даже разозлился. — Как он мог украсть у евреев Бога, тем более такого, о каком ты говоришь?!

— Он пресек ветвь Давида, — объяснил Дик, — ветвь рода, через который Бог говорил со своим избранным народом. Понимаешь? И не только пресек, но и украл. Благодаря Константину Иисус Христос — наследник Авраама и Давида — стал главным Богом в огромном языческом пантеоне христианства…

— Христианство — это язычество?! — я чуть с ума не сошел, услышав это. — Бред!

— Самое натуральное! — уверенно ответил Дик. — По крайней мере, так этот Рабин считает. Но ведь у него есть масса доказательств! Да, Константин крестил языческий мир, но молятся в его Церкви не Господу Богу, а изображениям — иконам, «святым ликам». То есть по сути — идолам! Христа воспевают как великую языческую жертву, даже «агнцем» называют. Причащаются «кровью и плотью», как в языческих ритуалах. Исповедаются, словно Бог всего не видит и не знает, а поэтому надо Ему в чем-то «признаваться». Причем не Богу даже исповедаются, а служителям культа. В общем, ничего от монотеизма, сплошное язычество. Даже спасения ищут не в соблюдении Законов Божьих, а в мощах, чудотворных иконах и святых предметах — Плащанице, Святом Копье, Святых Гвоздях, Древе Креста, Чаше Грааля и так далее.

— Ты преувеличиваешь, Дик! Бог-то у христиан все равно один!

— Во-первых, не я. Я просто пересказываю тебе книгу Рабина, — прервал меня Дик. — А во-вторых, не один.

— Как «не один»?! — я вообще перестал что-либо понимать.