Владимир Бондаренко ПРИРОДНОЕ ВОЛХОВАНИЕ. К 70-летию Валентина Устинова

Если кому из любителей поэзии надоела теснота филологической поэзии, надоели бесконечные словесные игры и хочется выйти на простор, столь привычный для русской души и русской поэзии, обращайтесь к поэзии Валентина Устинова.

В ней вы найдёте и молитвенность исповедующегося человека, и весёлое озорство игры, и наслаждение от земной мастеровитой работы, и откровенность земной любви.

Червонное небо! Тугая вода

В ночь на Иван Купала

Струями рек, родников пруда,

Млечным Путём в проливных звездах

Тебя и меня обвивала.

И ты — озорная, родная опять,

Прикрыв наготу росою —

Сквозь колдовство и пригляд опят,

Меж крыльев папоротников и голубят

Выходишь к реке босою.

И не поверишь, что вечно озорному, задиристому, песенному Валентину Устинову, стариннейшему моему другу, уже исполнилось 70 лет. А стихи-то пишутся совсем не мудровато-старческие, а будто только-только выбрался на простор русской поэзии, и будто вновь мы с ним в родном Петрозаводске, где Валентин заведовал отделом поэзии в журнале "Север" под присмотром нашего общего старшего наставника Дмитрия Яковлевича Гусарова… И распиваем хмельное винцо на старинном кладбище, читаем стихи и мечтаем о будущем. Впрочем, Валентин и сейчас не лишен мечтаний, новых замыслов, не лишен энергии общего русского дела. Может быть, в жизни своей он и подчиняется жестким московским принципам, но в поэзии, в стихах своих такой же, как и раньше, вольный новгородец, ушкуйник, древний волхв.

Поэзия Валентина Устинова — поэзия зрелого лета. Когда начинают тяжелеть зёрна в колосе, когда плоды набирают сладость, когда земля ощущает предродовые схватки нового урожая. Таких поэтов мало в современной русской литературе. Больше поэтов осени, поэтов весны. Это не в упрёк ни им, ни Устинову. Любое время прекрасно.

Уточнение поэтической направленности помогает мне легче понять стихи Валентина Устинова.

Я таким молодым никогда ещё не был.

Поднимусь на заре и в любимом краю

из горячего жара рассветного неба,

как из красного щёлка, рубаху скрою.

Ощущение зрелого лета ближе русским народным песням. Там и корни поэзии Валентина Устинова, художника эпического по своему мироощущению — даже в его лирических "выходах" пробиваются ростки эпического начала. Оттуда — "тугая ярость забродившей страсти, готовой лить, расходовать и тратить свой дикий хмель без меры и управы". Оттуда идёт и постоянная готовность к радости, жизненный оптимизм, смешение "высокого" с "низким", поклонение Любви. Герои его могут быть трагичны, но никогда пессимистичны, они не боятся жизни, в самый трудный час остаётся для них безусловным: "Любо, парень. Любо на земле!" Валентин Устинов начинался с северных дорог, с самых что ни на есть трудовых будней двужильных людей "кремнёвой породы", живущих в этих пустынных просторах. Верность Северу, верность своей биографии, переплетённой с биографией древнего русского края, не несёт в поэзии Устинова областнических мотивов. Скорее наоборот: через Север поэт приходит к понятию Родины в целом, через свою жизнь — к понятию жизни вообще.

Устинов берёт всё в разгаре. Путину — в разгаре, любовь — в разгаре. Даже дед из устиновской баллады "Сокрушение", украшающий резьбой и позолотой домовину для себя, на всякий случай, демонстрирует не угасание, а расцвет чувств, мудрости, более того — молодость души. В шутку ли, всерьёз ли, мечтает он, как поедет с молодой Любашей на остров, "грохнет" там "дом на солнечном угоре" и забудет про свои года:

Дед сидел — плечищи шире двери.

Глаз смеялся в жаркобровой мгле.

"Хрен с тобой: не веришь — и не надо.

День-то нынче — золотая радость.

Любо, парень. Любо на земле!.."

Какая тут осень, какое угасание? Нет. Это всё тот же жаркий летний день, когда "в чреве почти шевелились травы. И сёмга к нерестилищам рвалась".

Лето в поэзии Устинова — не лето отдыха, не курортное лето. Жаркое лето работы пахаря, рыбака, охотника.

Мужицкое святое нетерпенье

венозной кровью взбухнет на руках,

когда коса влетит с косым шипеньем

в букашечье, в шмелиное гуденье,

в пырей, в осот — во влажное кипенье

зелёного парного молока.

Для Устинова работа — радость жизни. Отсюда — умение переломить собственную судьбу, переломить слабость. Если поэзия Устинова — гимн силе, то прежде всего силе духа, торжеству победы человека. Безмолвие северных просторов взрывается под напором жизнедеятельных, страстных, полных радости и огня героев. Азарт человека. Какое упоение жизнью, действием заполняет стихи. Понимаешь, что "для этого стоит на Канине где-то обветренной глоткою пить километры. Для этого стоит с зарёй пробудиться и вымыть ладони солёной водицей… И лёд рассекать на хрустящие глыбы. И брать своё счастье руками, как рыбу".

Он любит жанр баллад, короткие поэмы, его поэзия сюжетна. Но это скорее не сюжет его жизни, а сюжет родной земли, сюжет ХХ века. И меня всегда радует его жизнелюбие, как его давний герой, дед с плечищами шире двери, он никогда не приемлет сокрушения. Желаю ещё долгие годы это жизнелюбие ему сохранять.

Шёл дождь — как ослик, семеня.

Густели в сумраке вершины.

Ночные завихри лещины

Переполняла щебетня.

Но птиц тесня, из-за плетня

Неслось хмельно-полусерьезно:

— Любите, женщины, меня

сегодня — завтра будет поздно!..