"Преступления в детской" - читать интересную книгу автора (Уолдман Эйлет)

Глава 5

Следующее утро выдалось теплым и прекрасным. Один из тех дней, когда вспоминаешь, что Лос-Анджелес — всего лишь пустыня, покрытая скоростными трассами и автостоянками. Свет был такой яркий, что глазам больно, но казалось, что он с тем же успехом может исходить и от белых линий на дороге, и с неба. Обычно я приветствовала такие дни сердитым взглядом и ворчанием: «Отлично, еще один прекрасный день. Кому он нужен?»

Но сегодня все иначе. На сегодня у нас планы. Мы с Руби водрузили на носы одинаковые фиолетовые очки, осторожно, стараясь не разбудить Питера, собрали ее ведерки и лопатки и отправились в парк Роксбери, чудесное место на юге Беверли-Хиллс, где много зеленой травы, игровых площадок, кортов для боччи[10] и баскетбола. Играющие там дети практически отражали демографическую карту района: в основном богатые белые ребятишки и немного детей иранцев и израильтян, преуспевших в торговле драгоценностями, кондиционерами или в кинобизнесе. Приехав, мы с Руби обнаружили игровую зону, набитую двухлетками.

Я бросила игрушки Руби в песочницу и устроила ее рядом с темноволосым мальчуганом, который катал бульдозер, и малышкой со светлыми хвостиками, которая пекла пирожки из песка. Руби с маленьким шеф-поваром немедленно завели разговор, а я направилась к лавочкам, довольная, что мой ребенок занят хотя бы на время.

Как во всех парках Лос-Анджелеса (и, может быть, других многонациональных городов), скамейки оказались четко разделены. Примерно половину заселяла коалиция разноцветных женщин — азиатки, латиносы, черные женщины с певучим карибским акцентом. Эти женщины оживленно болтали, делили пакетики с чипсами и сладости экзотического вида и останавливались только для того, чтобы подхватить падающего ребенка или заменить тех, кто толкает качели. Дети, за которыми они присматривали, были белыми, все без исключения.

Обитательницы остальных скамеек представляли лос-анджелесский эквивалент городских матрон, которых можно четко разделить на два вида. Первые, с идеально наманикюренными ногтями и тщательно осветленными волосами, выкрикивали предостережения своим маленьким Джорданам, Мэдисон и Александрам. Вторые — я предпочитаю думать о них как о «хипповых мамах» — точно так же тщательно наряжены в изобретательные лохмотья, художественно разодранные на коленях и локтях. Они носили «Мартенсы» и фланелевые рубашки, а их крики «Осторожно, качели!» адресованы мальчикам по имени Даллас и Скай и девочкам по имени Арабелла Мун. Я принадлежала к средней группе. Моя роба исключала меня из Первой лиги, но, поскольку я юрист, а не актриса, художник или дизайнер украшений, я оказалась недостаточно «клевой» для компании поклонниц альтернативной музыки.

Чтобы отыскать Морган ЛеКрон, у меня ушла всего минута. Она сидела на вершине большой горки и высокомерно осматривала детей, игравших внизу. У нее за спиной хныкал мальчик с волосами, как из пакли: была его очередь съезжать с горки. Внизу стояла женщина-азиатка средних лет. Она дико размахивала обеими руками, заклиная девочку спуститься.

— Морган, время идти вниз. Вниз, Морган. Другие дети тоже хотеть играть.

Морган женщину игнорировала.

Я подошла ближе и встала рядом с азиаткой, которой, очевидно, досталась неприятная работа нянчить избалованную принцессу ЛеКронов.

— Моя тоже так делает. Сводит меня с ума, — сказала я с улыбкой.

— Она никогда спускаться. Она идти вверх и сидеть. Я всегда ходить наверх и брать ее.

— Может, если вы ее там оставите, у нее не будет другого выбора, и ей придется съехать самой, — предположила я.

— Вы думать, это хорошо? — спросила женщина.

— Конечно. Я думаю, это сработает. Давайте отойдем вон к той скамейке и сядем. Она спустится.

Я проводила женщину к соседней скамейке, стоявшей в тени раскидистого дерева, и она села, явно довольная, что избавилась от яркого солнца.

— Меня зовут Джулиет, — сказала я и протянула руку. Она ее пожала.

— Я Мириам, но каждый звать меня Лола.

— Это значит — бабушка, — сказала я.

— Ты знать тагалог?[11] — удивилась она.

— На самом деле, нет. У моей дочери, Руби, есть подруга-филиппинка, и она зовет свою бабушку «Лола».

— Да. Лола значить «бабушка». Все мои детки звать меня Лола.

— Вы сидите только с Морган или с кем-то еще?

— Она моя только один сейчас, но она мне номер тринадцать. У меня еще шесть свой, — гордо сказала Лола.

Вспомнив о ее обязанностях, мы посмотрели вверх и увидели, как Морган, с развевающимися волосами и улыбкой до ушей, съезжает с горки.

— Хм. Это что-то я не видеть все время, — сказала Лола. — Она не любить улыбаться.

— Не любит? — спросила я. — С этим, наверное, трудно справляться.

— Я тебе что-то сказать: я много детей заботиться за своя жизнь. У меня шесть свой. Я быть няня много раз. Но этот дитя самый трудно. Я звать ее Амазона, она всегда толкать и бить другие дети. Она даже бить меня!

Лола покачала головой, очевидно, возмущенная отвратительным поведением Морган. Я тоже покачала головой и пробормотала что-то утешительное.

— Это ничего. Я ее все равно любить. Я любить все мой детки.

Лола откинулась на спинку скамейки.

— Который твой?

Я показала на Руби, которая все еще занималась своими делами в песочнице.

— Хороший красный волосы. Взял их у тебя, — сказала Лола.

Я улыбнулась:

— Надеюсь, что нет! Я взяла их из бутылки!

— Ты счастливый! Все думать, что твой настоящий из-за она.

Я вытащила из кармана пачку жевательной резинки и дала немного Лоле. С минуту мы просто сидели и одинаково жевали.

— Так вам нравится быть няней? — спросила я.

— Я любить свой дети, — повторила она.

— А работу?

— Это зависеть. Какой-то работа я любить больше другой.

— Думаю, это должно зависеть от семьи.

— Да, много есть семья. Если дети счастливый. Если мама и папа счастливый. Я один раз работать для пара в середине развод. Это был ужасный. Бедный дети.

— А на родителей Морган хорошо работать? — небрежно спросила я.

Лола помедлила.

— Они ничего. Не так плохо. Они много не там, и потому хороший.

— Ее родители работают? — спросила я.

— Он работать все время. Она, я не знать, может, покупать все время.

— Они мало времени проводят с Морган?

— Да. Отец иногда идти работать раньше, она встать, и назад после она спать. Не видеть ее весь неделя. Они уходить все время. Никогда даже есть обед с этот ребенок!

— Но это ужасно! Иногда удивляешься, зачем некоторые заводят детей. В чем смысл, если они даже не собираются проводить с ними время?

Мы с Лолой кивнули, соглашаясь друг с другом. Я взглянула на Руби, которая наткнулась на Морган, играя на горке.

— Я тебя знаю, — услышала я крик своей дочери. — Мамочка! Я ее помню!

Я поспешно попыталась переключить внимание Лолы. Меньше всего мне было нужно, чтобы она обнаружила, что я видела Морган раньше.

— Вы живете с ними? — спросила я.

— Ага. Начало понедельник до пятница, но сейчас они платить мне больше, и я оставаться на выходной тоже.

— Вы работаете семь дней в неделю?

— Конечно. Они платить мне четырнадцать доллар час. Мой дочь в медицинская школа в Манила. Это очень дорого.

— Да уж наверняка. Когда же у вас в последний раз был выходной?

— Не так давно. Вечер понедельник она велеть мне идти домой. Она оставаться.

Я навострила уши. Это была как раз нужная мне информация!

— Ух ты. Они вдвоем хоть раз в жизни остались дома с дочерью, — сказала я с маленькой ноткой сомнения в голосе.

— Она, но он нет. Я класть Морган в постель, я убраться, я идти в дом сестры. Я уйти, наверное, восемь с половина. Он еще нет дома.

Это была золотая жила. Абигайль Хетэвей задавили в понедельник около девяти вечера. У Брюса ЛеКрона могло быть другое алиби, но незадолго до убийства дома его не было.

Я решила попробовать выяснить, не поднимали ли свои уродливые головы жестокие привычки ЛеКрона.

— Знаете, Лола, я недавно прочла одну статью, и там говорилось, что мужчины, которые все время работают, чаще бывают жестокими. Ну знаете, бьют жен или детей.

Ужасно неловко, но какая, в конце концов, разница.

Лола совсем притихла.

— Интересно, такой ли он. Ну, как в статье говорится, — надавила я.

Она не сказала ни слова.

Я нажала сильнее.

— Вы не думаете, что он может быть таким?

— Он не бить этот дитя, я это знать. Я никогда дать ему бить эта девочка, — выпалила Лола.

Она определенно что-то скрывала, но так же определенно беспокоилась из-за того, сколько уже успела сказать.

— Я нужно идти. Сейчас поздный, — сказала она, хватая сумку.

— Подождите! — сказала я.

Пока я получила от нее слишком мало информации. Я решила понадеяться на то, что Лолина неприязнь к работодателям не даст ей оттолкнуть меня окончательно. Дотянувшись до сумки Руби, я переворошила все, пока не нашла старую визитную карточку. Вычеркнув телефон федеральной адвокатуры, я нацарапала свой домашний номер.

— Пожалуйста, позвоните мне, если что-нибудь случится, или если вы захотите поговорить, и вообще, — сказала я, сунув карточку ей в руку.

Лола быстро кивнула, спрятала карточку в карман, вскочила и поспешила к горке, где Морган снова начала свое медленное, размеренное шоу. Лола стащила девочку с лестницы, и, несмотря на вопли протеста, немедленно увела с площадки.

— Еще увидимся! — сказала я вслед ее удаляющейся спине.

— Ага. Пока, — сказала Лола, не останавливаясь и даже не взглянув на меня.

Я определенно задела больное место. Я поверила няньке, когда она сказала, что ЛеКрон не обижал Морган. Не потому, что я не считала его способным на избиение собственного ребенка, а потому, что знала — Лола этого так не оставит. Похоже, эта маленькая филиппинская бабушка прекрасно может защитить того, о ком заботится. Однако ее реакция заставила меня подумать, что способность ЛеКрона к насилию знакома обитателям его дома. Похоже, кого-то он бьет, и я готова была поклясться, что это его жена.

Это, конечно, вызывало беспокойство, но не давало мне доказательств того, что этот человек убил Абигайль Хетэвей. Единственное, чего я достигла — избавилась от одного из возможных алиби. Я решила навсегда выкинуть ЛеКронов из головы и подошла к Руби, которая с тоской наблюдала за детьми на качелях.

— Привет, девочка! — сказала я. — Хочешь, я тебя покачаю?

— Да! Плямо в небо, мамочка! Высоко, как солнце, луна и звезды!

— О, какое совпадение. Я как раз так люблю мою девочку. Так же, как солнце, луну и звезды, — сказала я, целуя ее в макушку. Я подняла Руби и посадила на качели.

— Мама, у меня тоже есть совпадень. Он такой: я тебя люблю столько, сколько в зоопалке слонов! — Руби взвизгнула, ее ноги молотили воздух, а качели взлетали все выше и выше.

— Это очень много слонов, радость моя, — сказала я и еще раз толкнула качели. Это было одно из немногих мгновений в моей жизни, когда я совершенно забыла обо всем, кроме своей дочери со сверкающими медными кудряшками, которая со счастливым воплем взлетает к сияющему небу.

У меня перехватило дыхание, когда я пыталась удержать этот момент в своей памяти. Я хотела точно знать, что никогда не забуду ее такую, переполненную радостью и абсолютно уверенную, что мир — это восхитительное место, где мама всегда рядом, чтобы толкнуть качели, на которых можно достать до луны, а в зоопарках полно слонов.