"Преступления в детской" - читать интересную книгу автора (Уолдман Эйлет)Глава 19Как только я согласилась на кесарево, дело пошло быстро. Всего за несколько минут меня побрили, намазали бетадином и отвезли в операционную. Вскоре Исаак Эпплбаум Уайет пришел в этот мир. Он оказался маленьким — всего пять фунтов и четыре унции — но, учитывая, что он родился на полных четыре недели раньше срока, доктора были вполне рады его размерам. Они даже решили не оставлять его в палате для новорожденных в первую ночь, подержали всего два часа, а потом позволили принести ко мне. Я почти не помню, что происходило в течение следующих нескольких дней. Я устала сильнее, чем за всю свою жизнь, и когда не нянчила малыша, то просто спала. К счастью, сначала Исаак был тихим ребенком: в те первые дни он в основном спал и ел. Может, его просто оглушили все эти обезболивающие, которые он получал вместе с моим молоком, но я была счастлива, что отдыхаю. В какой-то момент после операции ко мне зашел детектив Карсвэлл. Довольно странно, но он принес мягкую игрушку — синего аллигатора. Детектив неловко остановился в дверях и сказал Питеру: — Это для вас. В смысле, для ребенка. Она достаточно сильна, чтобы разговаривать? — Я в порядке, — ответила я. — Они накачали меня морфием, и теперь я чувствую себя потрясающе. Зудит, но все равно потрясающе. Я почесала руку. Один из самых неприятных побочных эффектов морфия — после него чувствуешь себя так, словно на тебя напали полчища москитов. Однако избавление от боли того стоило. — Можете рассказать, что случилось? — спросил он. Я рассказала ему, как Одри меня подстрелила. — Знаете, когда офицеры полиции находятся на последних месяцах беременности, мы убираем их с улиц. Мы не посылаем их туда, где они могут поймать пулю. — Повезло беременным офицерам полиции, — я осторожно передвинула бедро. Карсвэлл захлопнул блокнот. — Вы сложная дамочка, — произнес он. — Без шуток, — перебил Питер. — Может, я и сложная, но без меня вы до сих пор искали бы водителя, покинувшего место происшествия, — заметила я. — Я убежден, что в конце концов мы пришли бы к определенным выводам, — сказал Карсвэлл. Прозвучало совсем неубедительно. Он вздохнул. — Спасибо, — Карсвэлл наклонился, чтобы похлопать меня по ступне, промахнулся и вместо меня погладил кровать, но он же собирался, и это считается. Когда он ушел, Питер сказал: — Интересно, найдут ли они Одри. — Найдут. Почти всегда находят, — я закрыла глаза. Я оказалась права. Одри арестовали, когда она расплатилась по кредитке матери за бензин на какой-то заправке в Окленде. Я думала, не повидать ли ее после ареста, но что-то меня останавливало. Не знаю, возможно, то, что она мне лгала, использовала, а потом подстрелила. Но я попросила друга, очень хорошего адвоката по уголовным делам, позвонить ей, и она его наняла. К счастью для Одри, ее не судили как взрослую, а позволили признать себя виновной в суде по делам несовершеннолетних. По приговору она должна до двадцати пяти лет находиться под опекой Калифорнийского департамента по делам молодежи. Дэниел Муни вышел из тюрьмы и тут же подал в суд на власти Лос-Анджелеса за злонамеренное судебное преследование. Ничего не вышло. Я не удивилась, услышав, что он заодно начал длительную тяжбу с попечителями имущества Абигайль Хетэвей. Кажется, он решил, что если законы Калифорнии не позволяют Одри извлечь выгоду из убийства матери, унаследовав ее состояние, то все должно перейти к нему. Как ни странно, хотя я ни разу больше с ним не говорила и никогда его не видела, однажды объявилась Нина Тайгер. Она написала мне электронное письмо, чтобы сказать, что не держит на меня зла, и попросить рассказать о «моей стороне драмы». Она писала мемуары про убийство Хетэвей. Назывался шедевр, по-моему, весьма гротескно: «Из чресел ограниченности». Я вежливо отказалась в этом участвовать. Никогда не видела эту книгу в магазинах и благодарна мудрым богам издательского дела, что уберегли именно эту семейную сагу от печати. До сих пор берегли. С Брюсом ЛеКроном нам с Питером повезло меньше. Вскоре после событий, сопровождавших убийство Хетэвей, президент киностудии потерял работу в «Парнасе» самым голливудским из всех возможных способов. Его сместили с поста президента, посадили в роскошный офис на территории студии и заключили многомиллионную сделку на постановку фильма. Хочется надеяться, здесь сыграло роль то, что он назвал беременную женщину жирной коровой перед львиной долей голливудских шишек и камерами «Вечерних развлечений», но я все-таки в этом сомневаюсь. Больше похоже, что все дело в кассовых сборах нескольких последних фильмов «Парнаса». Однако прежде чем покинуть свою контору, ЛеКрон сумел завернуть проект Питера, который попал к нему на стол. Но в результате это оказалось неважно. «Зомби-ниндзя» купила студия «Парамаунт» и вскоре запустила в производство. Питер получил внушительный кусок пирога и столько же оскорблений от всех комитетов родительского контроля, которым удалось наложить лапу на сценарий. На второй день после родов Питер привез ко мне Руби. Ее глаза округлились, когда она вошла и увидела меня в кровати. Сначала она боялась подойти, но Руби есть Руби. Вскоре она справилась с застенчивостью и свернулась рядом на кровати, рассказывая обо всем, что делала вместе со Стэйси и ее детьми последние несколько дней. Я попросила сиделку отнести Исаака в детскую, чтобы немного побыть с Руби наедине, но вскоре они вернули его на кормление. Руби, непривычно притихшая, смотрела, как ребенок сосет молоко. Наконец она повернулась ко мне и насмешливо заявила: — Этот лебенок очень маленький. Он не может иглать. Мы с Питером рассмеялись, и я сказала: — Это правда, солнышко. Но знаешь что? — Что? — Он очень скоро вырастет, и спорим, что его самым любимым занятием будет играть со своей замечательной старшей сестричкой. — Это я? — Это ты. Она посмотрела на Исаака с подозрением. — Ладно, старшая сестричка, — вмешался Питер. — Пора идти домой и дать маме поспать. — Холошо, — сказала она и подпрыгнула, чтобы запечатлеть поцелуй на моей щеке. — Пока, мамочка. — Пока, милая. Я люблю тебя. — Я тебя тоже люблю. Питер наклонился над кроватью и нежно поцеловал меня в губы. — Я горжусь тобой, милая. — Потому что я чуть не умерла? — Потому что ты сообразила, что это сделала Одри, потому, что ты не умерла и потому, что ты дала жизнь замечательному мальчику. Мои глаза наполнились послеродовыми слезами, и я поцеловала его в ответ. Когда они ушли, я какое-то время лежала и думала о Руби. Похоже, переживания из-за того, что я сижу с ней дома, так меня захватили, что не давали мне просто расслабиться и радоваться своему ребенку. Я ушла с работы, чтобы не расставаться с ней, а кончилось тем, что обиделась на нее за это. Разумеется, она все чувствовала, и сколько это могло продолжаться, прежде чем она стала бы мне подражать? Конечно, я уверена, что Руби никогда не сделает ничего похожего на чудовищный поступок Одри, но при этом поняла, что мне, как Эбенезеру Скруджу,[51] позволили мельком заглянуть в будущее и дали шанс все изменить, прежде чем станет слишком поздно. Исаак издал вопль, и я наклонилась над его кроваткой, размышляя, что придется найти способ стать хорошей матерью, не потеряв себя по дороге. Но сначала мне придется найти способ уговорить одну из сиделок сменить вонючий подгузник. |
||
|