"Смерть ей к лицу" - читать интересную книгу автора (Солнцев Игорь Григорьевич)

Глава 6. Лора Лемеш

Во! Спустя столько месяцев ко мне опять пришли мои старые сны, которые меня начали посещать во время моего запоя. Это когда я пыталась спастись таким образом после ухода из ФСБ. Запой ничего хорошего не принес, в том числе и облегчения. Михалыч тогда вытащил меня из него, подсунул дрянное дельце, которое якобы должно было меня реабилитировать. Черта с два. Это дельце меня не реабилитировало. Но сыграло в моей судьбе определенную роль. Я стала тем, кем стала. Частным детективом, самостоятельно вышагивающим по жизни с надеждой только на свои силы и свою голову.

И вот — на тебе! Опять мои старые знакомые кошмарики. Опять они пришли ко мне в сновидениях. Эти рогатые чудики с трезубцами в руках. Они дружески мне улыбались, как старой знакомой, которую не видели уйму лет и вот теперь рады не нарадуются. А кто-то из них даже с укором помотал своей косматой козьей головенкой, дескать, старушка, что ж ты нас так надолго покинула, мы тебя уж заждались. И всей гурьбой стали подзывать меня своими ручками с копытами, указывая при этом все на ту же огромную шкворчащую сковородку на большущем противне. И, как несколько месяцев назад, я опять не спешила усесться на их жаровню. А лишь корчила уродам страшные рожи и хохотала в ответ на их приглашающие жесты.

Всё то же. И опять наше противостояние ничем не закончилось. Я проснулась в холодном поту, с бешено колотящимся сердцем и гудящей головой.

Надо бросать пить столько кофе — первое, что пронеслось у меня в голове. Может, это кофеин вызвал всплеск моих старых глюков. Надо же найти причину неприятности. А человек всегда старается находить ее на поверхности. Ладно. Черти чертями, но меня еще больше волновало другое. На ум пришел разговор, который состоялся у меня в ресторане с портье. «Они ушли». Они. Вот так из чего-то на первый взгляд простого появляется деталь, которая ставит все с ног на голову.

Две похожие одна на другую девушки. Сёстры? У Марины есть сестра-близняшка?

Первое, что пришло в голову, — именно это. Но затем я засомневалась. Почему мне об этом не сказал Лазутин? Почему?

Затем я начала размышлять — над самим банкиром, над его просьбами и… И вот тут мне на ум пришли совсем нехорошие мысли. Ну очень нехорошие.

И всё ещё усугубилось, когда я на следующее утро, поспешно приняв душ и даже не завтракая, на голодный желудок, отправилась в Подмосковье, к родителям супруги банкира.

И это была та ещё поездка!

Сидя в «Ауди» и держа мобильный телефон у уха, я поняла, какая это красотища быть богатым. Не нужно толкаться в автобусах и метро, бегать, отыскивая таксофон, а затем, убедившись, что вожделенный аппарат не работает, вновь нестись к другому, у которого ни с того ни с сего выстраивается очередь.

Хреновая такая жизнь. Теперь я почувствовала разницу.

«Ауди» бесшумно несется по магистрали в сторону местожительства родителей Марины. Через приоткрытое боковое окошко врываются остужающие потоки свежего воздуха. Восходящее солнце лениво играет бликами на капоте машины, и кажется, что она не движется, а стоит на месте, однако мелькающий вдоль обочин пейзаж напрочь низвергает такую версию.

Можно ехать и одновременно звонить. Говорить с тем человеком, который тебе нужен и который находится за многие километры от тебя.

— Привет, Жора, — бросила я в трубку, когда услышала знакомый голос. Жора — заведующий реанимационным отделением одной из больниц города. Я с ним познакомилась еще во времена своей службы в ФСБ. И он пытался даже за мной ухаживать. Этот милашка, мне кажется, перепробовал весь женский мало-мальски привлекательный персонал своей больницы. В его глазах, сколько я с ним ни встречалась, постоянно горел огонёк похотливого самца. Правда, в отношении меня попытка тесного контакта у него не удалась. По всей видимости, этим я нанесла ему очень уж глубокую рану, потому что он даже предложил мне выйти за него замуж, после того как я его хорошенько встряхнула и едва не послала очень далеко. Бедняга так желал победы, что готов был пойти на крайние меры, то бишь расстаться со своей холостяцкой вольницей. Увы. Пришлось и здесь его разочаровать.

— Жора, Жора, — пробубнила трубка, выдав с его голосом некий акустический шумок. Скорее всего он был не один. В следующее мгновение он пришел в себя, сообразив, кто звонит: — Ба… Лора. Вот это да! Я уж и забывать тебя начал.

— Ой ли? — не поверила я.

— Ну ладно. Не забыл. И не забуду. Довольна?

— Довольна, — согласилась я.

— Х-м… Ну, привет.

В его голосе почувствовалась настороженность. Он знал, кто я, и наверняка считал, что я так просто, после того как сама его отшила, черта с два позвоню.

— Вижу, не рад мне, — сокрушенно произнесла я.

— Буду рад, когда ты мне скажешь «да». На моё старое предложение.

— Неужто ты его еще вынашиваешь? Столько времени. — Я даже замотала головой, хотя собеседник и находился за многие километры и не мог видеть моей реакции.

— А что ты вынашиваешь?

— Тоже предложение. Только деловое.

— Деловое? Какое может быть дело у ФСБ ко мне?

— Я уже не служу в ФСБ. Давно не служу. Так что просьба личного характера.

— Ну и ну. — Мое признание его удивило. Наверняка я у него ассоциировалась с этакой Матой Хари, которая до старости лет будет играть в шпионские игры. — Ну и что ты от меня теперь захотела?

— Мне нужна кровь, — без запинки выдала я, как хорошо отрепетированный текст. — Первая группа. Отрицательный резус.

— Ты что, больна? — Его голос прямо взвинтился, как будто он уже собирался ринуться мне на помощь со всей своей реанимационной бригадой.

— Нет. Со мной все в порядке. Кровь мне нужна по другой причине. Так что?

— Ты понимаешь, что просишь? Кровь к нам поступает централизованно и является предметом строгой учётности.

— У нас все является предметом строгой учетнос-ти. И тем не менее все можно купить. И продать. Кровь я у тебя покупаю. Двести долларов.

На другом конце провода не спешили с ответом. Думали. Ну-ну. Думай, соколик, думай. Я предлагаю тебе куда больше твоего месячного жалованья. И чтобы добить своего собеседника, тут же добавила:

— И, скажем так, еще сто для твоего персонала. На хорошую выпивку.

— Тоже мне хорошая выпивка на сто, — почему-то обиделся Жорик, словно он каждый день только и делал, что хлобыстал коньяк по сто пятьдесят баксов за бутылку. Правда, тут же, будто боясь, что я передумаю и скажу ему бай-бай, выдал встречный вопрос: — А кровь животных тебе никак?

— Не-а, Жорик. Только человеческая. Такой вот заказ.

— Да уж, заказик. А почки тебе не понадобится, случаем, запасной? Ты чем там занимаешься, уйдя со службы?

— Много вопросов, Жора. Так как насчёт трехсот долларов?

— Нужно подумать, — задумчиво заключил он.

— Так не пойдёт. Мне нужно знать ответ сразу. Либо — да, либо я поищу другого красавца-хирурга.

— Поищешь. Ты поищешь, — глубокомысленно заявил он, как бы намекая на знание всех моих интимных тайн, а затем, тяжело вздохнув, сокрушённо произнёс: — Ладно. Позвони мне через пару часиков.

Так-то лучше. Я бросила трубку рядом на сиденье.

Впереди, увеличиваясь в размере, вырастал указатель, который сигнализировал о том, что я приближаюсь к заветному району.

Честно говоря, ничего особого я не ожидала от встречи с родителями Марины.

Но, как частенько бывает, именно там, где ничего не ждёшь, судьба подбрасывает тебе удачу.

Родители Марины жили в деревянном одноэтажном домике, который терялся среди иных строений поселка городского типа.

Покосившийся заборчик, покосившаяся калитка, да и сам домишко был какой-то однобокий. Н-да, подумалось мне. А мог бы банкир и получше хатку своей теще срубить. Или хотя бы эту подновить. Может, у него с тещей нелады?

Оставив машину у заборчика, я подошла к калитке и очень осторожно, боясь, что та от решительного соприкосновения может, чего доброго, и с петель слететь, толкнула ее от себя.

Калитка жалобно скрипнула и раскрылась наполовину, уперевшись в землю.

Этого пространства мне оказалось достаточно, чтобы пройти на территорию хозяйства родителей супруги Лазутина.

Меня не встретил ни лай собак, ни оклик обитателей дома.

Такое было ощущение, что здесь все вымерли.

Прислушиваясь, я двинулась к дверям избы. Поднялась по деревянным, местами прогнившим ступенькам крыльца и хотела было постучать в дверь, как та сама приоткрылась, и передо мной предстала, тяжело переступая, пожилая женщина.

Юбка почти до земли, поверх передник, сверху какое-то подобие кофты-свитера, на голове косынка. Невысокая и согбенная то ли от нелегкой жизни, то ли от тяжелой работы, а может, и от того и от другого вместе.

Неужели это мать красавицы Марины? Такое не укладывалось в голове. Ну просто никак.

— Здравствуйте, — произнесла я. На что получила совсем странный ответ.

— Погода жаркая. — Взгляд у женщины был какой-то опустошенный, она смотрела куда-то вдаль, мимо меня, словно меня и не существовало. — Плохо. Опять огурцы завянут.

Глядя на неё, невозможно было понять, сколько же ей лет. Руки были довольно чистые, даже молодые, несмотря на то что она наверняка проводила много времени в огороде, копалась в земле. Они могли бы принадлежать женщине, которой не больше пятидесяти. А вот лицо… На лице не было ни одного живого места от морщин, а под глазами кожа свисала мешками. Глядя на лицо, меньше семидесяти никак не дашь. Этакое странное сочетание. Словно руки оторвали у более молодого тела и прищепили к старому туловищу. Просто кошмар.

Женщина продолжала смотреть мимо, больше никак на меня не реагируя.

— Вы мать Марины? — на всякий случай спросила я, с некоторой осторожностью наблюдая за этой странной женщиной.

— И картошка вся погорит, — ответствовала мне она, как-то недовольно повертев головой, будто от урожая картошки у нее зависела вся дальнейшая жизнь.

— Можно мне с вами поговорить? — из последних сил попыталась я наладить диалог, чувствуя всю безнадёжность этого дела.

— Здравствуйте, — произнесла она, уставив на меня глаза. Я даже крякнула. Может, она на тормозе? Как в том анекдоте?

— Поговорить можно? — с надеждой переспросила я, отступая на всякий случай на шаг назад.

— Я мать Марины, — добила она меня.

Ну, всё. Кранты. Дочка лунатик. А мать сумасшедшая, как пить дать.

— Здесь, кроме вас, кто есть? — робко поинтересовалась я.

Старуха вдруг оживилась, подхватила пустое ведро, которое стояло у порога, и отправилась к колодцу, на ходу непонятно кому рассказывая:

— Маринка хорошая девочка. Умненькая, прилежная, я ею всегда гордилась. Она должна стать большим человеком. Непременно должна…

Женщина закрутила ворот, поднимая из глубин колодца воду. Я побоялась предложить ей свою помощь. Чего доброго, мои намерения еще неправильно будут истолкованы женщиной, и ответная реакция может оказаться для меня уж если не плачевной, то где-то нежелательной.

Ловко вытащив ведро, она перелила воду в свое и прицепила колодезное на гвоздик, вмурованный в цементную основу колодца.

— Огурцы повянут, картошка выгорит, — принялась она тянуть своё, склоняясь над ведром. — Всё погорит… Маринка всегда говорила — давай помогу. Не позволяла мне делать тяжелую работу. Умная она у меня была. Очень умная. Далеко пойдёт девушка. Ой, далеко.

Она подхватила ведро и потащила его к крыльцу. Я испугалась, что женщина исчезнет, так ничего мне и не сказав. В то же время я понимала, что ничего путного я от нее так и не услышу. Выходит, зря сюда тащилась?

— А ваша вторая дочь? — этак провокационно спросила я.

Женщина осторожно поставила ведро у дверей дома, неторопливо обернулась и, словно не слыша моего вопроса, уставилась вновь в никуда.

— Маринка всё понимала. Умненькая была всегда. Далеко пойдёт.

Затем неожиданно встрепенулась и уже другим голосом продолжила:

— А вот ОНА… Это исчадие ада. Змеёныш. Всё исподтишка. Все не так. И Маринку ОНА… Нет. Маринка хорошая девочка. Ее все равно не сбить. Никогда. И училась она… А огурцы повянут. Ей-богу, повянут. И картошка. Плохой урожай будет в этом году.

Я очумело замотала головой. О ком это только что она говорила? Уж наверняка не о Марине. Та у неё ассоциировалась только с хорошим.

— Кто — змеёныш? — Я вопросительно уставилась на женщину. — Ваша вторая дочь?

Та обратила на меня внимание и как-то загадочно подмигнула. Дескать, тебе, красавица, вовек не догадаться.

— Моя дочь — Марина, — ровным голосом повторила женщина.

Не знаю, сколько бы я смогла выдержать такую вот беседу, где с одной стороны выступала вроде бы здравая сторона, то бишь я, а с другой — человек, мягко говоря, не в себе. Не знаю… Но моя пытка на этом прекратилась.

За тыльной стороной дома послышались шаги, и к крыльцу подошёл мужик лет шестидесяти — маленького росточка, среднего телосложения, довольно крепенький, о чем можно было судить по его походке. И вполне в здравом уме. О чем говорили его слова.

— Доброго здравия, — бросил он мне, а затем грозно глянул на женщину: — Я же велел тебе не выходить. Слышь, Анюта? Аида назад, у хату. Скоренько.

При позывных «Анюта» та как-то оживилась, виновато потупилась и, отворив дверь избы внутрь, скрылась за ней. Когда ее шаги потухли где-то внутри помещения, пожилой мужичок посмотрел на меня, внимательно так смерил взглядом и, видимо, удовлетворившись осмотром, довольно крякнул:

— Ну, кого ищем, мил девица?

— Я хотела поговорить с родителями Марины, — доложила я, пытаясь дружелюбно улыбнуться.

— Марины? — удивился мужик, погладил себя по щетинистому подбородку и, прищурившись, боднул головой воздух. — Ну, тогда айда за мной.

Он прикрыл дверь избы, подумал немного и защепил дверь на крючок, который был вбит с наружной стороны.

Затем засеменил куда-то за дом, не оглядываясь, словно уверенный в том, что я пойду за ним, не отстану.

Я так и сделала. Я пошла за этим мужиком.

Он привёл меня в сад, где под развесистой яблоней стоял стол с полной миской клубники, а вокруг стола по всему периметру располагались скамейки.

— Сядай, — бросил он, первым усаживаясь за стол и пододвигая в мою сторону миску с ягодами. — Угощайся.

Я присела напротив, не отказалась и подхватила сочную клубничку. Что ж, можно и позавтракать. Говорят, ягоды очень даже полезны. Особенно натощак.

Мужик хмыкнул и довольно погладил свой небритый подбородок. Поддерживать со мной трапезу он, по всей видимости, не стремился.

— Ну так что, мил девица, там насчёт Марины? — без всякого интереса, будто заговорил лишь для того, чтобы не молчать, осведомился он.

— Да вот хотела от неё весточку вам передать, — нагло соврала я, отправляя следующую ягоду в рот. — Попросила она, узнав, что я еду через ваш поселок. Да вот только мать её…

— Анюта не в своём уме, — махнул тут же рукой мужичок. — Давно уже она тронулась. Поди, как уехала её дочь — так и тронулась.

Ну об этом он мог и не говорить. Это я уже и сама заметила.

Он вдруг захихикал, замотал осуждающе головой в мою сторону и тяжело вздохнул.

— Весточку, говоришь, передать? — Он почесал свой облысевший затылок. — Она велела? Н-да. А поди-ка врёшь, а?

Я чуть не подавилась.

— Отчего же вру? — сделала я удивленное лицо, откашливаясь.

— Так уж лет десять от неё ни слуху ни духу, чего бы это вдруг ей сейчас о нас вспоминать, а, мил девица?

— Как это ни слуху ни духу? — не поверила я. Быть того не может. Марина живет всего ничего от своих родителей — и ни слуху ни духу?

— А вот так, — довольно отрезал мужичок. — Обиделась она на свою мать. Замуж вышла и укатила.

— На что она обиделась?

— Чего ж ты все спрашиваешь, раз от Марины? — пронырливо осведомился мужичок. И чуть ли не осуждающе так подмигнул мне — дескать, точно врёшь, а всё никак соглашаться с этим не хочешь. — Не сказала, что ли, она тебе?

— Нет, не сказала, — нагло продолжала врать я. Была ни была!

— Так не родной я ей отец. Отчим. Помер её отец. Аккурат десять лет назад. Или немногим больше. На стройке. Забрался на верхотуру, да и звезданулся вниз, чё-то там со страховкой у него не в порядке было. А Маринка шибко батьку своего любила. Ну прямо-таки без ума от него была. Да оно и было отчего… Её отец Анюту не сильно любил. Да вообще, можно сказать, не любил. Всю любовь дочери отдавал. Ну вот так и получилось. Ага… Когда помер-то он, девчонка очень горевала, на могилку постоянно шастала. А мать… Так повстречала она меня. Ну чё одной жить, а, мил девица? Ведь правду я говорю? Ну, мы и решили сообща хозяйство вести. А Марина, значитца, супротив была. На мать раскричалась, мол, такая-сякая, отца не любила, не уважала и так далее. В общем, когда мать всё же сказала, что будет по-ейному, то бишь она станет жить со мной, Марина плюнула в сердцах и… уехала. Сказав, что ноги её в доме больше не будет. Взрослая она уже была. Лет девятнадцать. Могла сама решать. Ну, так вот и уехала. Через полгода, правда, показалась — замуж выходила, не погрешила. А затем… А затем уж сколько годков, как обещала, так и есть — не приезжает. А ты говоришь весточку просила передать. Чудно, однако.

— А муж Марины? Что, он тоже у вас не бывает?

— А зачем? Вот, перед свадьбой, как говорится, отдал дань, лицезрели мы его, а потом… Не-а. Раз дочь не кажет глаз, на черта муженьку красоваться тута. А Анюта где-то через год, после того как нас покинула Марина, начала помаленьку умишком и съезжать. Ага. Не смогла она выдержать такого. Шибко дочь любила. Умной её считала. Считала, что далеко пойдёт. И никогда не думала, что дочь её бросит. Просто-напросто бросит. Вот и поехала умишком. Потихоньку, потихоньку… Иногда кажется, вроде бы и нормально у неё с головой. А иногда нет, да совсем худо. Находит что.

Есть мне расхотелось. Я с силой затолкала задержавшуюся у меня в руке в какой-то момент рассказа отчима Марины клубничку себе в рот, проглотила ее и вытерла тыльной стороной ладони губы.

— А как же вторая дочь? — осторожно спросила я.

— Какая вторая? — Он удивлённо округлил глаза. — Одна у Анюты дочь. Марина. Больше никого.

Вот так да! А как же тогда слова труженика ресторана о том, что их было две — две похожих одна на другую девчонки? И как слова самой Анюты? Пусть и в припадке сумасшествия. У меня не было никакого сомнения в том, что она говорила о двух девушках. Никакого сомнения. Одна была хорошенькой — этакая пай-девочка. А вторая — змеюка, которая едва не сбила первую с правильного пути. Как с этим? А может, у Марины было раздвоение личности? Я неожидавно вспомнила о болезни, о которой упоминал банкир, и решила выяснить данный момент у собеседника, сидящего напротив.

— Скажите, Марина страдала в юности лунатизмом?

— Как? Как ты сказала, мил девица? — Мужик чуть со скамейки не свалился от такого моего заявления. — Каким таким лутизмом?

— Болезнь такая, — подсказала я ему. — Когда человек всё делает словно во сне.

— Ну ты, мил девица, и скажешь. Лунатизм, понимаешь… Ишь ты. Ничем она не страдала. У нас в посёлке все здоровые. Это там у вас в городе, в копоти и дыму, всякая дрянь к вам пристает. А у нас чистый воздух. И на земле. Потому и здоровые.

— А может, вы не знали о том, — настаивала я. — Может, она болела до того, как вы стали вместе жить с Анютой.

— Ты меня не сбивай, мил девица. Чай не на Урале жил до сего. Все время здесь. В энтом посёлке. Так что уж извини. У нас все как на ладони. И если бы с Маринкой что такое было — я бы знал.

— Странно, — протянула я. — А вот когда я разговаривала с Анютой, мне показалось, что она говорила о двух девушках. О двух своих дочерях.

Взгляд у мужика померк, он как-то весь ушел в себя, словно чего-то скрывая, словно чего-то не желая говорить. И его последующие слова укоренили меня в этой мысли.

— С головой у Анюты плохо. Я уже говорил. Вот и несёт, бывает, что ни попадя.

Эти последние слова были какими-то вымученными, будто ему хотелось быстрее отговориться и больше не касаться этой темы.

Н-да. Что ж такое тут скрывается? Мелодрама получается какая-то. В стиле «Богатые тоже плачут». Или не «богатые»? Ну тогда в стиле какой-нибудь еще мексиканской фигни.

— Ну так что, мил девица? — неожиданно воспрял мужичок, словно только что отошёл от наркотического сна. — Что там еще у тебя, кроме весточки?

Он спросил так, как будто уже выпроваживал меня, указывал, что, дескать, если у тебя больше ничего нет — то и айда, его же словом, отседа.

— Да, в общем… — протянула я, как бы выигрывая время и силясь понять, что еще смогу выведать у этого человека.

— Ну, тогда ты меня извини. Работы у меня — сама понимаешь. Земля не любит ленивых. Это у вас там в городе можно ерундой заниматься, лясы точить да на эти самые митинги, так их через так, швендаться. А здесь не до этого. Земелька требует к себе любви и внимания.

Он поднялся и тяжело вздохнул, как бы показывая свою занятость и нежелания больше языком молоть.

— Можешь на дорожку клубнички взять, — бросил он взгляд в сторону миски с ягодами. — Ты ведь проездом, так?

Он прищурился и этак загадочно подмигнул, словно всю меня видел насквозь, в том числе и мое вранье.

— Или, может, нет? Может, какая иная закавыка, а?

— Да нет. Всё так. Именно проездом.

— С Мариной-то всё хорошо? — запоздало осведомился он. И я поняла, что его не очень интересует Марина. Наверняка он ее винил в том, что произошло с Анютой. И наверняка не особо бы кручинился, если бы с Мариной что и произошло. Десять лет. Н-да, трудно что-либо говорить о такой доченьке.

— У неё всё нормально, — сообщила я.

— Ну и прекрасно, — без особой радости кивнул он и сделал движение — словно собирался отойти от стола.

— Спасибо за угощение, — сказала я на прощание. Клубники не взяла и направилась к выходу.

Какой-то горький осадок остался у меня от этой встречи. И очень много недосказанного.

Когда я садилась в машину, мне неожиданно пришел в голову вопрос: а какого лешего Лазутин меня не предупредил о родителях своей супружницы? Почему не сказал, что его жена уже столько времени никаких контактов с ними не имеет? Почему? Он так охотно дал мне адрес родителей Марины, словно… Словно был спокоен, что я здесь ничего особенного не накопаю. Но это же нонсенс. Бред какой-то. Он не желал, чтобы я что-то узнала? Тогда зачем, черт побери, он меня нанимал?

Что-то мне стало нехорошо. Точно я проглотила по ошибке мухомор и теперь ожидала, как отреагирует на подобную оплошность мой организм.

Но самое неприятное ждало меня впереди — то есть ждали новые вопросы. Пожалуй, ещё похлеще этих.

Я снова в «Ауди». Я мчусь обратно в столицу, а в моей руке снова сотовый телефон.

Солнце успело подняться еще выше; на небе же ни единого облачка — значит, днем будет жара, как и в прошедшие сутки, когда на землю не упало ни капли дождя.

— Жорик? Ещё раз здравствуй.

— Минутку, — бросил мне Жорик, и я услышала приглушенные голоса; скорее всего мой эскулап отдавал кому-то распоряжения или что-то объяснял. Где-то с полминуты он отсутствовал в эфире, и если бы мне приходилось платить за связь, то я его непременно бы за это отчитала. — Да. Слушаю.

— Внимательно? — съехидничала я.

— Лора? А, ну да… Слушай, у меня тут операция. Сейчас прямо лечу, ты меня едва застала.

— Но всё-таки застала, — с удовлетворением резюмировала я. — А задерживать я тебя не стану. Просто выполни мою просьбу, и дело с концом.

— Всё нормально. Будет тебе то, что ты просила. Правда, не двесте твоих, а все пятьсот. Понимаешь?

Он так таинственно это произнес, словно общался со мной посредством какого-то неизвестного мне кода. Но я его прекрасно поняла. Чего тут не понять? Хотел человек вот так просто заработать пятьсот долларов. Когда еще возможность представится с красивой девушки, которая его послала когда-то подальше, востребовать компенсацию, хотя бы в денежном выражении, если уж не натурой.

— Пятьсот? Нет проблем, — не стала я перечить. — Когда можно получить заказ?

— Подъезжай к концу рабочего дня.

— Ты до которого работаешь?

— Буду до семи. Где найти меня, знаешь. До встречи.

Абонент отключился. По всей видимости, побежал кого-то оперировать.

Магистраль была свободной, и я довольно быстро домчалась до города. Затем уже не так быстро, угодив, как полагается, в пробку, добралась до нужного мне места. По пути купила (приостановилась у киоска) парочку гамбургеров и пакет сока.

Доехав до дома Лазутиных, я припарковалась недалеко от подъезда, рядом с которым стоял знакомый мне зелёный «фолькс», и заглушила двигатель. Но едва лишь поднесла ко рту гамбургер, как в голове моей неожиданно родились новые вопросы, изрядно меня озадачившие.

Я так и застыла с открытым ртом, не успев впиться зубами в булку с мясом.

Впереди, на скамейке, сидели две старушки. Я же мяла в руке гамбургер и созерцала через лобовое стекло машины открывшуюся передо мной панораму.

Наконец, встрепенувшись, словно очнулась после гипноза, схватила трубку мобильного телефона и с остервенением начала отбивать номер.

— Д-а… — протянул сонный голос. Ах ты моя радость. Спишь еще? Ну спи, спи. — Алле? — уже как-то встревоженно загудела в трубку Марина.

Я вновь подумала о злой шутке — о тяжелом многообещающем сопении или придыханиях умирающего человека, — но все же сдержалась.

— Фу, — задул в трубку абонент. Подуди-подуди, может, как раз прочистишь связь.

Я отключилась и положила трубку рядом, на сиденье. Значит, объект слежки — дома.

Только взволновало меня совсем другое. И я едва удержалась, чтобы не заговорить с Мариной, ошарашив своими словами.

Я вдруг вспомнила, как в первый раз появилась у банка Лазутина. Неприступная крепость. Бронированная дверь, через которую пропускали не иначе как после тщательного дознания, — мол, что за личность посетитель? А затем лихо шмонали, чуть ли не до голяка. Нет, что-то тут не так. Лазутин окружил себя охранниками, будто от кого-то оборонялся, будто ждал нападения или иной пакости. А тут… А тут его жена без всякой охраны свободно разъезжает. И живет без охраны, пусть и в хорошем доме, но тем не менее в доме, где охраной никакой и не пахнет. Просто нету её, охраны. И ездит она без неё. Это я ещё накануне подметила.

Значит, за свою жизнь, свое естество он боится, а за жену… Нет? Но ведь известно каждому школьнику: богатые дядьки обязательно стараются обезопасить свою семью. Да, стараются. Потому что именно через нее, через семью, частенько добираются и до самих дядек. А тут? Почему Лазутин так беспечен с женой, а за себя беспокоится? Ведь даже предлагая мне последить за супружницей, он мотивирует это лишь одним — чтобы прикрыть первый заказ? Всего-то?

Чёрт, странно. Ох как странно. А я ужасно не люблю странностей. Плохо они иногда на здоровье сказываются. Да и не только на нем.

Тьфу ты… Я едва не сплюнула себе под ноги. Даже не заметив того, я так сдавила бедный гамбургер, что мясо едва не вывалилось мне на колени.

Так-с. Надо перекусить. На полный желудок оно и думается как-то веселей.

Я затолкала булку в рот, прожевала, запила соком. И аппетитно вытерла губы ладонью. О носовом платке и вообще о хороших манерах думать было недосуг.

Посидев после принятой трапезы некоторое время в машине, я наконец решилась на экспромт.

Выбралась из «Ауди» и щелкнула кнопкой дистанционки, закрывая за собой дверь. Потом направилась к старушкам — прекрасным разносчикам всевозможной информации, которой они всегда не прочь поделиться с теми, кто захочет их слушать.

Двум носителям информации было уже под семьдесят. Одна из старушек опиралась на слегка изогнутую деревянную палочку; вторая сидела довольно прямо, словно годы ей были нипочем.

— Извините, можно к вам подсесть?

Старушки до моего прихода о чем-то говорили и моё появление встретили без всякого энтузиазма, правда, и без негативного всплеска. В общем, никак меня встретили.

Что ж, теперь нас стало трое. Впору соображать на троих.

И я начала соображать.

— Вот, Маринку жду, — начала наводить я мосты. — Подружка она моя школьная. Обещала по городу поводить. Давно уже я не была в столице. Наверное, лет десять.

Старушки терпеливо ждали. То, что я им сказала, по всей видимости, их не удовлетворило. Требовалось еще нечто пикантное, чтобы они прониклись ко мне и раскрылись.

— Мать похоронила, отца, — начала я жалостливо врать, в который уже раз за сегодняшний день. Да, совесть меня в нынешний вечер ну прямо замучает, окаянная, а уж черти мне поаплодируют, если приснятся, просто неистово. — Теперь вот одна. Жизнь трудная. Думаю, может, тут, в Москве, подфартит. Все же столица — побогаче.

— Сама-то откуда? — наконец оживилась та, что была с клюкой. Значит, проняло. Попала в точку.

— Из Владивостока, — как можно дальше отправила я себя.

— Ты скажи, как далече-то, — прониклась уже и вторая.

— Да. Даль. Думаю, может, вот подруга поможет. С работой, жильём… Вы, наверное, знаете ее. Вон на той машине она ездит.

И я кивнула в сторону «Фольксвагена».

— Знаем, знаем, — подтвердила одна. — Как же не знать? Здоровается всегда. Правда, больше и ничего. Но и то хорошо. Другая юбкой прошмыгнет, даже головой не мотнет — гордыя мы. А эта — ничего…

— Токо она сама нигде не работает, — заметила вторая. — Чем она тебе поможет?

Во. Я же говорила: старушки знают всё, не удивлюсь, если они расскажут и то, как она себя в постели ведет и на каком такте получает оргазм.

— Так у нее же муж богатый, — наигранно удивилась я тому, что данные представители славного отряда информаторов запамятовали о таком моменте. — Банкир.

— Какой такой муж? — встрепенулась одна, как бы даже обижаясь: мол, как же так, почему не знаю.

— А-а… — вспомнила вторая и подтолкнула в бок свою подругу — дескать, крути шариками поскорее, старая, чего ж не помнить. — Так это тот крутой. Помнишь? Так ведь они уже года два как развелись. Ей-богу. Он уже тут и не живёт. И не приезжает никогда.

— А, ну да, ну да, — закивала седой головой и первая. То бишь, что это я так забыла? Знать, опять проклятый склероз душить начинает.

— Так Марина сейчас одна? — удивилась уже не на шутку я. Вот это да…

— Одна.

— И никто к ней не приезжает?

— Нет, никто. Может, она сама к кому ездит. Молодёжь щас такая. Особливо девки. Задницей круть — и привет.

Я поднялась со скамейки. Вот оно как. Вот оно как, оказывается… Да, действительно…

— Ну, я пошла, — заявила я старушкам, собираясь их покинуть.

— Так куда вы? Марина вроде дома.

— А я в магазин заскочу. Прикуплю чего-нибудь. Для подруги.

И оставив бойких бабушек с открытыми ртами, я поспешила убраться к своей машине.

Снова забравшись в «Ауди», я невольно нахмурилась и забарабанила нервно пальцами по рулю.

Что ж это получается? Что ж это выходит? А выходит одно: Лазутин, мой клиент, мне врал. Не знаю, насколько и почему, — но врал. Зачем? И к родителям Марины так спокойненько меня отправил. Опять же — для чего?

Вопросики набегали. А ответ на них мог быть получен только от одного человека — от самого Лазутина. Однако к нему я не поспешила. Ничего, успеется. Переждем, посмотрим. Сами еще как следует все обдумаем. Тем более время у меня еще было. Время, отведенное самим клиентом. То бишь неделя. Хотя — уже меньше. Сутки уже прошли.

Но всё равно — можно не спешить. И в конце концов, я же получила деньги. Уже получила. Так что стоило их отрабатывать. Хотя бы… Хотя бы вот последить за его женой. Вернее, как мне только что пояснили старушки, — бывшей женой. И для чего ему слежка за бывшей? Х-м… Вот те и банкиришка. Загадок наподкидывал, как целый разведывательный отдел.

Я осталась на месте. Но, в принципе, могла с таким же успехом поехать домой. Потому как наблюдение ничего мне не дало. Никакого результата — по сравнению с прошлым днем.

На сей раз Марина вышла из дому только однажды, ближе к обеду. Села в свою иномарку и помчалась по магазинам. Набрала еды, накупила каких-то шмоток и вернулась домой. Что ж. Деньги у неё имелись. Лазутин обеспечивал — я так понимаю. И вчера она подъезжала к банку восполнить кредитку. Значит, доит его и после развода. Каким образом? Вернее, каким крюком ловит? И может, именно поэтому он отрядил меня присматривать за нею?

Ох, как хотелось приехать к банкиру и все у него выведать, но прежде как следует отчитать своего работодателя за то, что водит меня за нос.

Однако я удержалась, как примерная девочка, просидела в машине возле дома Марины почти до вечера и хотела уже плюнуть на это занятие (фигушки я буду здесь ночевать), решила, что на сегодня свою работу уже выполнила, — но тут неожиданно объявился банкиришка. Собственной персоной. Вызвал меня по сотовой связи. И потребовал незамедлительно явиться пред его ясны очи. Ну вот. А я огорчалась, что придётся ждать. Не придётся. Не придётся ждать объяснений от Лазутина.

Правда, когда я к нему ехала, особой радости не ощущала. Чувствовала, что просто так он меня вызвать не мог. Значит, что-то стряслось.

Я как в воду глядела.

Правда, в банк я сразу не помчалась. Заехала домой, вытащила из своего тайника энную сумму баксиков, затем перекусила тем, что у меня завалялось в холодильнике (колбаса, паштет и лечо), и лишь после этого покинула свою квартиру.

Дальше мой путь лежал в больницу. Без труда я отыскала своего прежнего ухажера Жорика, с коим и состоялся у меня бартер — обмен денежных купюр на животворящую плазму, герметически запакованную в полиэтиленовый пакет. На прощание Жорик, успевший уже где-то слегка принять на грудь, — наверное, после удачной операции, а может, и наоборот, — попробовал было вновь заиметь со мной тесный контакт, но, как и ранее, мне пришлось его послать проветриваться в дальние места. Присовокупив, чтобы он в этих самых местах обретался как можно дольше, дабы окончательно остыл. Он не обиделся, только взгрустнул как-то и неуверенно пообещал, что все же еще подождет — может, я одумаюсь. Я, уже покидая его отделение, успела у самой двери напоследок бросить что-то насчет петухов, которые скорее начнут яйца нести, короче, тривиально исказила в свою пользу народную мудрость. Ну да ладно.

Следующей точкой моей остановки был универмаг, где я навестила «кодовский» пункт печати фотографий. Давешняя прыщавая девица меня тут же узнала и быстренько, раболепно, не успела я даже всучить ей корешок квитанции, протянула пакет с заказом.

В пакете лежала пленка с двумя годными для печати кадрами. И два снимка. Меня вполне удовлетворило качество снимков и то, что на них было запечатлено. Так что из этого заведения я вышла весьма довольная.

И лишь после этого поехала в банк.

…Лазутин меня встретил в своем кабинете, сидя за столом. Он выглядел уставшим — потухший взгляд, волевой подбородок покрылся складками, словно измочаленный, рубашка на груди расстегнута, а свободно болтающийся галстук съехал набок. Он сидел, упершись локтем в стол, придерживая голову рукой. Когда я появилась, глянул в мою сторону исподлобья, не меняя позы, и только после этого чуть приосанился, выпрямился.

Дождавшись, когда сопровождавший меня охранник исчезнет, закрыв за собой дверь, он разжал медленно губы и с усилием выдохнул:

— Проходите. Садитесь.

Я неторопливо прошла к столу и уселась напротив, в кресло. Уселась, положив на колени свою сумочку.

— Кофе не хотите? — продолжил он тянуть, вспомнив моё пристрастие. — Если желаете, то сами заваривайте. У меня сегодня был жутко тяжелый день.

Оно и видно. Как с большого бодуна.

— Что стряслось? — Я не сдвинулась с места, решив на этот раз обойтись без кофе. Выслушаем сначала своего нанимателя. А то напиток может встать поперёк горла.

— Планы меняются, — нехотя, словно это я его заставляла признаваться, проговорил он.

— То есть? Ничего не надо для вас уже делать? — тут же выдала я свою версию.

— Нет, надо, — неожиданно резко, набравшись сил, ответил банкир. Ишь ты — испугался, что я вдруг пойду на попятную? — Все надо делать. И как можно лучше.

— Тогда что у нас меняется? — с язвительной усмешкой осведомилась я.

— Сроки меняются, — проговорил он, понурившись.

Ах, вот что? Ну конечно, теперь ему, небось, требуется все поскорее. Известное дело.

— Завтра. В крайнем случае послезавтра я должен исчезнуть. Я должен быть «убит». И не иначе. Иначе — все бессмысленно.

Я насупилась. Занятая Мариной, я сегодня меньше всего задумывалась о его первом заказе. Считала — и притом вполне закономерно, — что у меня есть время и я могу еще как следует все обмозговать.

— Что вы молчите? — не выдержал он.

— Вы давали мне неделю, — напомнила я.

— Помню, что давал неделю, — нисколько не обиделся он. — Но обстоятельства изменились. Резко изменились.

— Какие обстоятельства? Вы можете говорить яснее? И когда вы, наконец, прекратите врать? Мне врать…

Он не ожидал от меня такой вспышки. Очумело заморгал глазами и уставился на меня, как бык на красную тряпку, готовый вот-вот меня боднуть.

— Почему врать? С чего вы взяли, что я вам врал?

— Со всего! — Я сделала широкий жест рукой, как бы демонстрируя всю безмерность его лжи. — Почему вы сказали, что женаты, хотя уже несколько лет как разведены с Мариной? На черта выдумали про лунатизм? Что за близняшка есть у Марины? Какого лешего вы мне всучили адрес родителей Марины, хотя знали, что та с ними не контактировала с момента вашей на ней женитьбы? Сами себя вы окружили надежной охраной. Для чего? Чего вы опасаетесь? Фу-х… Ну что молчите? Мне продолжать?

Кажется, он был сбит с толку моим напором и моими вопросами. Попытался поправить узел галстука и еще больше сдвинул его на сторону. Ему не хватало воздуха.

И тут Лазутин вскочил и пристально посмотрел на меня.

— Не надо продолжать, — заявил он и вышел из-за стола.

Лазутин походил по кабинету, как бы успокаиваясь и приводя нервишки в порядок. Затем остановился возле меня и посмотрел сверху вниз.

— Ваш юрист был прав, — усмехнулся он. — Вы недаром свой хлеб кушаете.

— А даром мне почему-то никто и не предлагает, — ядовито заметила я.

Банкир прекратил шастать по кабинету, как-то разом успокоился, точно хамелеон, быстро свыкающийся со сменой обстановки, вернулся на свое место и тяжело опустился в кресло.

— Ну хорошо, — бросил он мне, словно милостыню. — Да, я немножко приврал. Но немножко. И лишь для того, чтобы не влезать затем глубже в то, что не имеет, по существу, особого значения. Чтобы не уходить слишком в сторону.

— Ну конечно, — не поверила я. — И что же это, по-вашему, «немножко»?

— Во-первых, Марина. Да, я с нею состою в разводе. Уже много лет.

— Два года, — вспомнила я, что говорили старушки на скамейке у подъезда, где жила бывшая супруга Лазутина.

— Почему два года? — поднял он брови. И я поняла, что носители информации мне несколько приврали. Что ж, следующий раз придется учитывать их старческий склероз. — Больше. Хотя… какая разница?

— Как знать?.. — многозначительно промолвила я, делая загадочное лицо. И вновь повторила: — Как знать?..

— Разошлись мы с ней, как расходятся все нормальные цивилизованные люди, — продолжал Лазутин, игнорируя мою загадочность. И тут же начал объяснять, что он понимает под разводом по-цивилизованному: — Никто ни к кому не имел никаких претензий. Все чинно, благородно. Мы прожили с ней довольно долго. Настолько долго, что успели друг другу надоесть. Если бы у нас еще были дети, то, может, все по-другому сложилось бы. Ребёнок всё же как-то скрепляет союз. А так…

— А почему у вас не было детей? — перебила я Лазутина.

— Сначала я не хотел. Потом она не желала. А в конечном счете — успели друг к другу охладеть на столько, что о ребенке и говорить уже не стоило. Мы разошлись. Я пообещал ее поддерживать — материально, все-таки столько времени прожили вместе. И любовь у нас была. Черт побери, была ведь, никуда от этого не денешься. Как и от того, что она улетучилась.

— Ну что ж… Вы поддерживали ее материально, после развода. И неплохо поддерживали, видимо. Она, как понимаю, нигде не работает. Разъезжает на машине либо целыми днями спит дома. Так?

— Это её дело, как себя вести. Она свободна, — насупился банкир. По всей видимости, тема эта ему была неприятна. Может, он прежде не раз указывал своей бывшей супружнице на её безалаберный образ жизни, а та, настаивая на своей свободе, отговаривалась: мол, живет как хочет, и терроризировала своего бывшего муженька, который не осмеливался прекратить её финансировать. А почему, впрочем, не осмеливался?

— Пусть так, — решила я не останавливаться сейчас на этой теме. — Но почему сразу не сказали мне правду?

— Не очень приятно говорить о таких личных вещах, — выдохнул он с обидой. — Тем более… что это меняет?

— Многое, — весомо ответствовала я. — Больше вы себя узами Гименея не опутывали?

— Боже сохрани, — испугался банкир. Ещё немного — и, наверное, перекрестился бы. — Нет уж, хватит. Я один. И мне это нравится. Ни за кого не отвечаю. И бояться могу только за собственную шкуру.

— Не сходится, — отрицательно покачала я головой. — Никак не сходится. За свою бывшую супружницу вы почему-то по-прежнему тревожитесь. А? Я не права? Только не говорите мне, что потребовали от меня устроить за ней слежку лишь ради того, чтобы прикрыть тем своё самое заветное желание — «устранение» собственной персоны.

Лазутин промолчал. Он нахмурился и, опустив голову, уставился на свои руки, лежавшие на столе. Я поняла, что запущенный мною снаряд точно угодил в лунку, распространяя вокруг ударные волны, охватывающие все большее и большее пространство, коим являлось тело Лазутина.

— Если вы столько лет уже не вместе, то как понять ваше утверждение, что Марина совсем недавно неожиданно вдруг изменилась? Откуда вы взяли этот лунатизм?

— Ну хорошо, — пробормотал он. — Раз уж так вы ходит… Раз уж вы столько знаете — не имеет смысла все окончательно запутывать… Да, мы не живем вместе. Не жили. Но где-то полгода назад Марина приехала ко мне — я живу в загородном коттедже, и охранники её пропустили, потому что знали, кто она. Она казалась какой-то… опустошенной, подавленной. Стала говорить, что жизнь не удается, что она иногда скучает без меня. В общем, едва не лила слезы. Потом… Потом прижалась ко мне. Мы начали вспоминать нашу совместную жизнь и… Ну, короче, она осталась у меня.

— Понятно. Вы завалились в койку. Дальше.

— Завалились… — обиделся Лазутин. Однако не стал заострять на этом внимание и продолжал: — Мы заснули где-то к двум ночи. А ближе к утру я проснулся и… В общем, как и рассказывал. Она ходила по дому и как будто что-то искала.

— А когда поняла, что вы ее увидели, то впала в ступор. Дескать, сама не понимаю, что творю, и так далее.

— Ну… Почему «дескать»? Она вела себя на самом деле, как этот… Как человек, который не знает, что творит. Взгляд затуманенный, не обращает ни на что внимания…

— Но вы сказали, что она как бы что-то искала, — возразила я.

— Ну, сначала мне так показалось.

— Ага. А всё изменилось, когда вы её окликнули. Именно тогда взгляд у нее стал туманный. Правильно?

— Да, — неохотно согласился Лазутин. — Я понимаю, к чему вы клоните. Хотите сказать, что она ловко спряталась за свою болезнь, правильно?

— Я ничего не хочу сказать. Мне нужны факты. А я уж сама сделаю из них выводы. Рассказывайте дальше. Она прикрылась своим лунатизмом, так?

— Да. Когда я, как и говорил, сгрёб её в охапку, она словно очнулась и сказала, что не понимает, что с ней происходит. А затем рассказала, что до нашего знакомства страдала лунатизмом…

— Постойте, — перебила я. — Вы говорили, что она болела при вас, когда вы только познакомились?

— А… — Лазутин замялся. — Здесь я приврал. Но немного. Не болела она при мне. Я решил, что она мне сказала правду, и поэтому так уверенно всё вам выложил.

— То есть о лунатизме якобы в ранней молодости вы знаете только с её слов?

— Да. Марина в тот вечер сказала, что ей удалось вылечиться. Но… Но в последнее время она стала замечать, что болезнь как будто бы возвращается. И вот тому подтверждение. Честно говоря, я испугался за неё. Мне стало её жаль. Не подумайте, что я циник. Нет. Мы ведь столько лет прожили вместе. Ничего просто так не проходит. В общем, я заявил, что ей нужно к врачу. И немедленно. Но… она не воспользовалась моим советом. Посчитала, что и так все пройдёт.

— Никаким таким лунатизмом ваша бывшая супруга не страдала, — вспомнила я слова отчима Марины. — Она была очень здоровой девицей.

— Н-да… — с грустью протянул Лазутин. — Такие сомнения и у меня появились.

— Когда?

— Месяц назад.

— Она опять к вам явилась?

— Да еще как явилась… Я приехал домой, а она уже ждала меня там. И опять что-то искала. К тому же была какой-то не такой. Лицо властное, жесткое. А движения — точно у кошки перед прыжком. Когда я появился, она вся подобралась. Словно не ожидала меня увидеть. Затем развернулась, выпучила глаза и стала смотреть куда-то в потолок, не обращая на меня внимания. Я ее позвал, но она мне не ответила и неторопливо пошла к выходу из дома. Я настолько был поражён, что не успел своим ребятам приказать остановить её. А когда все же бросился за ней, то… Не успел. Она забралась в машину и укатила. А потом мне позвонила и со слезами начала говорить, что опять с ней какая-то ерунда происходит. Сказала, что, наверное, я прав и ей надо обратиться к врачам.

— Но вы засомневались, да?

— Да. Некоторые сомнения у меня появились. Я уже говорил.

— А почему вы тогда не остановили ее? Только не говорите, что растерялись.

— А зачем? — Он неожиданно улыбнулся.

— Но ведь она что-то, по вашим словам, как бы искала у вас дома.

— Да, искала. Пусть ищет. Ничего ценного у меня дома нет.

— А где у вас есть ценное? — прищурилась я.

— Послушайте, — опять поскучнел Лазутин, — давайте не вдаваться в эти подробности. Как у каждого бизнесмена, у меня имеются коммерческие тайны, которыми я не собираюсь ни с кем делиться. И их сохранность — это моё личное дело… С Мариной в тот раз вышел прокол. Охранники почему-то решили, что моя бывшая супруга… вроде как вернулась ко мне, и впустили её в дом без моего ведома. За что получили хорошую взбучку и ясные инструкции: чтобы впредь ни бывших, ни будущих… вообще никого даже к порогу не подпускали. Пока я не скажу.

— Принято… Нестандартное поведение вашей бывшей женушки, без сомнения, вызвало у вас подозрение. Отчего вы и решили помимо основного заказа навалить на меня ещё и этот — последить за Мариной и попытаться понять, так ли на самом деле все упирается в её болезнь или все же тут нечто другое. Правильно?

— В общем — да.

Я шумно вздохнула. Затем вытащила из сумочки фотографии и разложила их на столе перед банкиром.

— Посмотрите, — попросила я.

Лазутин уперся ладонями в столешницу и, вытащив свое тело из кресла, склонился над снимками. Он рассматривал фотографии, которые я ему предложила, и при этом шевелил губами, словно что-то бормотал про себя. Затем снова уселся, взял снимки в руки и, откинувшись в кресле, принялся разглядывать фотографии под другим углом.

Последний осмотр, видимо, принес ему удовлетворение.

— Это она, — сообщил он и положил фотографии на стол.

— Кто она? — не поняла я.

— Ну… К-хм. В последний раз Марина была именно в такой одежде и… Короче, выглядела в точности так.

— Почему же вы всё-таки её не остановили? — настойчиво допытывалась я, неудовлетворенная предыдущими ответами. — У вас возникло какое-то предположение, да? И вы поэтому решили дать ей уйти?

— А вы настырная, — с некоторым пафосом заявил он. — Скажем так: и да, и нет. У меня действительно возникло некое предположение. И в то же время… И в то же время я допускал, что Марина на самом деле больна. Она довольно убедительно говорила о своей болезни, и, честно говоря, в тот первый раз она и впрямь выглядела совершенно больной. Хотелось пожалеть её и хоть как-то помочь.

— Зато в другой раз — было совсем иное.

— Да. Именно так. Вы точно уверены в том, что она мне врала насчет лунатизма?

— Я говорила с ее отчимом. Он клянется, что она была здорова. К сожалению, у матери ничего нельзя выяснить, потому что та как раз нездорова.

— Не думал, что вы помчитесь к ее родителям, — тяжело вздохнул Лазутин, как бы осуждая меня за что-то. — Так сразу и помчались. В принципе, я дал вам их адрес просто так, на всякий случай. Ничего вам родители Марины не могли сообщить. Но раз вы настаивали, чего уж тут…

Он пожал плечами. Дескать, желали — получите.

— А вы не задумывались, что в тот раз, когда вы увидели такой изменившейся свою бывшую супругу, это была вовсе не она?

— А кто же еще? — надул щеки Лазутин.

— Вы что-нибудь знаете о её сестре-близняшке? — в упор спросила я и так строго посмотрела на него, словно собиралась в следующий момент уличить его во лжи.

Но Лазутин не дрогнул и как ни в чем не бывало заявил:

— Ни о какой такой сестре она мне никогда не говорила. — И повторил: — Никогда.

Теперь уже мне пришлось надувать щеки. Черт побери, что-то тут не сходилось. Либо я пошла по неправильному пути, либо чего-то не понимаю. Отчим Марины говорил то же самое — нет сестры у Марины. Но служака из ресторана… Он прямо заявил: в зале сидели две девушки. Похожие одна на другую. Именно две. Не могла же Марина, зайдя в двухэтажное здание, раздвоиться на глазах у всего честного народа. Ерунда какая-то.

— И в общем, — неожиданно рубанул ладонью воздух Лазутин, — давайте оставим Марину. И займёмся тем, ради чего вы мне по большому счёту и понадобились. Я должен исчезнуть. Времени на мою бывшую супругу уже нет. Обстоятельства так складываются. И чёрт с ней… Когда меня «не станет», данная проблема с Мариной и её возможными болячками сама собой отомрёт.

— Чего вы боитесь? — спросила я.

— Чего? Странный вопрос. По-моему, любой нормальный предприниматель в нашей стране должен постоянно бояться — всего, даже опасаться своих друзей, потому как доверять в этом мире нельзя никому.

— Плохой мир вы для себя выбрали, — резюмировала я.

— А его не мы выбираем. К сожалению. Это он нас выбирает.

— Вы окружили себя неплохой охраной, — развела я руки в стороны, как бы указывая на всю систему защитных мероприятий в данном заведении.

— Не только это, — согласился он. — Поверьте, я неплохо себя обезопасил. И не только охраной.

— Тогда почему вам нужно исчезать?

— Хм, — буркнул он. — Все имеет предел. Увы. Не нами это придумано.

И он так многозначительно возвел глаза к потолку, словно указывал на Всевышнего, который и играет судьбами людей.

— Моё время пришло, — проговорил банкир и вновь вперился в меня взглядом. — Итак, завтра или послезавтра. Иного не дано. Вы готовы?

Я не спешила с ответом. И он меня не подгонял, потому что понимал, что здесь оплошности не должно быть. А поэтому давал возможность все оценить. Оценить, но так, чтобы ответ его удовлетворил, — и не иначе. Никаких иначе. Иного он просто бы не принял.

— Вы знаете мотель «Последний рубль»? — после продолжительного молчания задала я вопрос.

Лазутин ответил не сразу. По всей видимости, банкир оказался не готов к такому переходу.

— Что за мотель? — выдохнул он наконец.

— Мотель как мотель. В нескольких километрах от столицы. Туда заезжают дальнобойщики. Ну, и другие товарищи, те, кому нравится покутить за городом.

— Хотите там покутить?

— Кутить будем вдвоём. Вы и я. Как у вас с женщинами?

— Что? — Он совершенно не поспевал за ходом моих мыслей. — При чем здесь женщины? Когда надо, я их нахожу без проблем.

— Охотно верю. На этот раз находить не надо. На этот раз женщина уже есть. Ею буду я. По-моему, я вас уже предупреждала о своей роли любовницы. Так как? Вы не против?

Он смерил меня взглядом, как бы решая: достойна ли я его постели или нет? Затем с удовлетворением ответствовал:

— Ну, в принципе… — И тут же замотал головой, сопозданием сообразив, что я имею в виду совсем не то. — А что дальше?

— А дальше сделаем следующее…

И я изложила ему свой план, который должен был решить проблему его «убийства». Лазутин слушал довольно внимательно, иногда перебивал, если что было непонятно, изредка кое-что уточнял. Благодаря последнему, то бишь его уточнениям, я несколько подкорректировала свой первоначальный план и выдала затем окончательный вариант.

Когда я подвела черту, он в ответ не проронил ни слова. Будто находился под магическим действием моих слов. А я не стала дожидаться всплеска его эмоций. Поднялась, подхватила фотографии Марины (пригодятся ещё) и, предупредив, чтобы он действовал без всякой самодеятельности, убралась из кабинета.

А затем и из банка.

Итак, мне пришлось срочно воплощать в жизнь план, который у меня сложился ещё в прошлый вечер.

Для этого я вернулась домой. И принялась изменять свою внешность. Напялила на голову парик, став этакой платиновой блондинкой, сменила джинсы и блузку на коротенькое платьице, чтобы видны были мои стройные длинные ноги, на которые надела туфли на высоком каблуке-шпильке. Кроме того, увеличила свой бюст до размеров, от коих сильный пол впадает в экстаз, для чего пришлось вставить несколько подкладок в лифчик. Затем принялась наводить макияж. Тени на глазах, четкий контур губ — такой, чтобы губы казались чуть больше, чем на самом деле. Ну и темные очки с огромными стеклами. Для пущей важности я решила ещё иметь при себе сигарету в мундштуке, чтобы подчеркнуть тем свою принадлежность к славному отряду светских львиц.

После всех преображений я критически оглядела себя в зеркале и с удовлетворением констатировала, что даже сама себя не узнаю. Ну и ладушки.

На этом я закончила экспериментировать со своей внешностью. Стащила с себя парик, очки. Смыла часть косметики, став более-менее похожей на себя. Нечего раньше времени удивлять народ.

Выбравшись на улицу, я забралась в «Ауди» и помчалась к «Последнему рублю», в котором как-то раз побывала и который неплохо запомнила, так что могла без труда ориентироваться в этом питейном заведении.

Где-то через полчаса я была на месте. Машину остановила, не доезжая до заведения, игнорируя стоянку, потому как не желала, чтобы видели, на чем я приехала.

Я вновь замаскировала себя. Превратившись в незнакомку. На это мне много времени не понадобилось. Парик, очки — и восстановить грим. Все остальное уже было на мне и при мне.

Я выбралась из машины и окинула взглядом пространство, представлявшее собой лесную полосу. В это девственное царство периодически проникал шум машин, кативших по магистрали, оставшейся за моей спиной.

Стуча каблучками по асфальту дороги, поворачивающей к мотелю, я на ходу достала из сумочки купленные еще в городе сигареты, мундштук и неторопливо закурила, морщась от едкого табачного дыма. Пусть сигарета просто тлеет… Нечего отравляться никотином.

А вот и «Последний рубль» (в форме подковы). Мотель находился в очень живописном местечке — на огромной поляне, с трех сторон (с четвертой находилась подъездная дорога) окруженной высокими елями.

В мотеле я отыскала метрдотеля и заказала номер на две ночи. Метрдотель, плешивый дядечка, больше смотрел на мой внушительный бюст, чем на лицо. И даже когда что-то писал в своем журнале, смотрел не на ручку — по-прежнему пялился на мой бюст.

Несколько особей мужского пола, находившиеся в то время в фойе, в свою очередь пускали слюнки, то и дело бросая взгляды в мою сторону.

Я пообещала вечером вернуться. И даже подмигнула слюнявым субъектам. Дескать, мальчики, всё ещё впереди. И сунула мундштук с сигаретой в зубы, стараясь не вдыхать дым.

Выбравшись из мотеля, я без приключений добралась до своей машины. По пути несколько раз оглянулась, на всякий случай, чтобы убедиться, что за мной никто не последовал. Не последовал… Я забралась в салон «Аудио». Завела двигатель и резко газанула, срываясь с места.

Выехав на трассу, я взяла новое направление. По ходу стащила с себя парик, очки и вытерла носовым платком лицо. В ближайшее время преображаться мне не понадобится.

Я катила по трассе, все дальше удаляясь от столицы. Затем свернула на гравёрку и ещё некоторое время ехала, петляя по извилистой проселочной дороге. Дорога эта в конце концов привела меня к огромному карьеру.

Я остановилась. Но не стала заглушать мотор. Сбросила туфли, чтобы они мне не мешали, и выбралась из салона.

Оставив открытой дверцу, я направилась к карьеру. У края которого остановилась и осторожно глянула вниз.

Пологий склон карьера был каменистым, а само дно находилось где-то на глубине тридцати метров, если не больше.

— Знатную ямку вырыли, — пробормотала я.

Ямка действительно была хороша. А то, что лежало там внизу, должно было завершить мою работу.

Я находилась у конечной точки. У конечного пункта.

«Я хочу, чтобы вы убили меня». Так сказал мне при первой встрече Лазутин.

Что ж. Я готова была сделать это.

Добравшись до своей квартиры, я позвонила своему бывшему начальнику по бывшей службе, который после последней совместной со мной операции лишь чудом не вылетел из ФСБ вслед за мной.

— Михалыч, — без обиняков заявила я, когда слова приветствий были произнесены. — Мне нужна твоя помощь.

Я услышала, как абонент застонал в трубку. И быстро его успокоила.

— Помощь совсем мирного характера.

Михалыч промолчал, по всей видимости, не очень веря в такой исход.

— Я хочу знать, имеются ли у тебя какие-нибудь сведения по одному интересующему меня человеку. Лазутин Эдуард Афанасьевич. Управляющий «Эльфа-банка». И ещё. «Форд-Таурас», номерные знаки… Мне необходимо выяснить, кто владелец этой машины.

Кажется, большего мне не требовалось. Когда я завершила беседу с полковником, то поняла: кое-что ещё всё-таки не сделано.