"Смерть ей к лицу" - читать интересную книгу автора (Солнцев Игорь Григорьевич)

Глава 8. Лора Лемеш

И вот я снова у старенькой избы с покосившимся заборчиком.

Куриное племя во главе с разноцветным петухом — хохолок его свешивался набок, словно он только что получил взбучку, — прямо возле крыльца клевало разбросанное по земле зерно.

Когда я сделала несколько шагов к дверям, часть кур с шумом разбежалась в стороны. А петух недовольно заквохтал и принялся рыть одной ногой землю, аки конь, готовый галопом припустить с места. Вот же зараза, еще и клюнет ненароком, промелькнуло у меня. И я невольно притормозила, решая, каким ма-каром убрать с дороги противного петушару, да так, чтобы тому неповадно было точить на мою личность свой приплюснутый клювишко.

Активные действия в отношении птицы применять не пришлось. Дверь избы распахнулась, и на крыльцо выбрался мой давешний знакомый, пожилой мужчина.

— Ба, мил девица, — удивленно округлил он свои глазёнки. — Вот так раз. С чем тэпять пожаловала?

— Доброго здравия, — пробубнила я, косясь на воинственного петушару.

— Брысь, пернатые, — взмахнул рукой хозяин дома, отгоняя и кур, и петуха от крыльца. Последний отпрыгнул и стал звать к себе своих подруг, прекратив обращать на меня внимание. — Здравия доброго, мил девица. Неужто опять весточку привезла?

А помнит, гляди-ка ты. Все помнит. И тем лучше.

— Можно с вами поговорить? — вежливо осведомилась я.

Он прищурился, поскреб свой небритый подбородок и, тяжко вздохнув, — дескать, что ж поделать, не отвязаться, видимо, иначе от тебя, — кивнул утвердительно седой башкой. После чего закрыл дверь избы, подумал с секунду и запер ее на щеколду. Ага, значит, мамаша Марины в доме, и ее супруг предпринимает шаги, дабы та не наделала глупостей в связи с приездом незваной гости.

— Айда, — по привычке позвал он меня за собой. И направился в уже известный мне сад. Где и уселся на скамейке под развесистой яблонькой, за деревянным столиком.

Я пристроилась напротив хозяина. Тот услужливо придвинул мне миску с клубникой (уродилась она, видимо, у него в этом году), но на данном этапе ягоды меня мало волновали.

Я достала из кармана джинсов две фотографии, взглянула сначала сама на них, а затем, выбрав одну, протянула собеседнику.

— Посмотрите. Это ваша дочь. Вернее, прошу прощения, падчерица.

Он осторожно взял снимок, словно боясь, что Марина неожиданно сейчас материализуется, выпрыгнет из фотки и набросится на ненавистного ей человека, с которым спуталась много лет назад её мать.

— Н-да, — снова поскреб он подбородок, внимательно глядя на фотографию. — В общем, мало изменилась. Такая же красавица. Н-да. Ну совсем не изменилась. Хотя и десять лет уже прошло.

— Снимок сделан несколько раньше. Года три назад.

— А? — Он встрепенулся, прерывая свои воспоминания. И с недоумением посмотрел на меня, будто я только что сморозила несусветную чушь. Затем, всполошившись, залепетал: — Да-да, хотя… Всё равно. Словно и нет этих лет. Словно и не видел ее столько. Вот, кажется, совсем недавно расстались.

— А эта как? — Стараясь говорить как можно спокойнее, я в ту же секунду пододвинула к нему вторую фотографию, на которой также была Марина, но несколько иная, в другой одежде, выходящая из универмага с сумкой через плечо.

Отчим Марины положил первый снимок на стол и взглянул на второй. Сначала на его лице ничего не отразилось. Он придвинул фотографию к себе поближе и вгляделся. Не удовольствовался этим и, подхватив снимок, поднес его к глазам, прищурился.

Что-то ему не понравилось. Он отодвинул снимок от себя и снова взглянул на него; Затем перевел взгляд на меня.

— Ну, вроде Марина. А что?

— Уверены? — Я тут же с усмешкой задала каверзный вопрос: — А если я скажу, что это не она?

Моя каверзность достигла цели.

Отчим Марины побелел, затем покраснел, после чего крякнул, схватил уже обе фотографии и принялся смотреть то на одну, то на другую. Потом бросил их на стол, поднялся и гаркнул:

— Посиди-ка. — И поспешил к дому.

Через несколько минут вернулся с огромным бутылём, в котором плескалась тёмно-коричневого цвета жидкость, и двумя стаканами.

— Бражка. Собственного розливу, — прокомментировал хозяин, водружая свою ношу на стол.

— Не пью, — заявила я. — За рулём.

— Зато я не за рулём, мил девица, — хохотнул хозяин и плеснул жидкости в гранёный стакан, плеснул по самые берега.

«Хукнув» в сторону, он мощными глотками осушил стакан, поставил его со стуком на стол и уселся на прежнее место, облегченно вздохнув.

Посмотрел на меня внимательно и наконец задал вопрос, который его в данный момент шибко заинтересовал:

— Ты кто такая будешь, а? Из милиции — или ещё как?

— Или ещё как, — отозвалась я. — Я по просьбе мужа Марины. Беспокоится он очень за неё.

— А что так? — удивился собеседник. — Что там за неё беспокоиться? И почему сразу так не сказала? А то — весточку, понимаешь ли.

— Были на то причины. А беспокоится её муж именно из-за этого. — Я кивнула на два снимка. — Ему кажется, что Марины… как бы две.

— Кажется, говоришь? — не поверил хозяин дома. — Ну и почему? Что именно сейчас? Десять лет не казалось, а тут на тебе, да?

— Я понимаю, Марина по большому счёту вам безразлична…

— Ничё ты не понимаешь, мил девица. — Он неожиданно насупился и тяжело задышал через ноздри, точно паровоз. — Не безразлична она мне. Хотя и наплевала — в первую очередь на свою мать. Но зла на неё я не держу. Сами грешны, чё на других головой кивать. Однакось к матери за эти годы могла бы хоть разок приехать. Вот она, гордыня…

— У неё ведь есть сестра, да? — задала я вопрос, ради которого, собственно, и приехала.

— Нет у нее никакой сестры, — отмахнулся, хмурясь, отчим Марины. — Говорил я уже об этом. Одна она у Анюты.

— А кто ж у нее есть? — едва не вспылила я.

— В общепринятом понимании — сестры нет, — тут же поправился он, делая над собой усилие.

— Да?! А в каком же понимании есть?

Он снова наполнил свой стакан. Сделал очередных несколько глотков, крякнул и продолжил:

— В каком понимании?.. Ладно. Раз такая музыка пошла — слухай сюда… В молодости Иван, то бишь покойный муж Анюты и отец Марины, он был видным кобелем. Анюта была влюблена в него. Да и не только она. Он был хорош собой. Хотя и Анюта тоже была ничего, это сейчас черт-те что. Ага. юю Шибко запал он ей в душу. И вот как-то в дождь оказались они в поле одни. Анюта и Иван. Ну, Иван-то что? Он ещё и под градусом маленько тогда был. Говорит, переждём дождик-то у скирды. Анюта и рада — с таким красавцем многие готовы были переждать. Вот и переждали, ага. Вделал он ей тогда, она и не супротивилась. Чё супротивиться, когда сама того хотела. А он получил, что хотел, — и айда, только его и видали. И забыл даже об этом стоге сена. Потому как сам любил другую, статную красотку, хотя и не прочь был позабавиться между делом и с другими, как Анюта. Только вот… забыть-то он забыл, а Анюта не забыла. Не получилось у нее. И не то чтобы она там в уме что-то задумала. Нет. Забыть ей не позволил живот. Забеременела она тогда. Во как. Ну а родители у Анюты были тяжелы на руку, сразу к этому кобелю — и в рыло, для начала. А после — либо женись, либо тебе тут в посёлке не жить. Тут же, понимаешь, мил девица, всё на виду. Это не у вас в городе — напортачил и исчез. Тут не… Так не получится. Короче, взяли они Ивана в оборот. Ну и пришлось тому свадебку сыграть. И выйти за нелюбимую Анюту. Вот так вот… Через положенное время родилась Марина.

Рассказчик замолчал, перевел дух и вновь приложился к стакану, допивая остатки. Бражка развязала хозяину язык, сделала словоохотливым. Что ж, для меня то было неплохо. Узнать я хотела многое.

— На первый взгляд казалось, что все ладно получилось. Аня замужем. Дочь имеет отца. Ан нет. Не всё так просто вышло. Свою любовь, эту статную красотку, он, как оказалось, не позабыл и, более того, не собирался бросать. В результате — через год после появления Марины у другой девицы из поселка рождается девочка. К сожалению, у той красотки родители оказались не такими шустрыми, заметили беременность дочери поздно, а та, как назло, была с гонором и до последнего не говорила, кто ж это ее так уделал. Хотя слушок, конечно, пошёл, ох пошёл. Ну, в общем, замяли как-то… А вернее, быстренько оженили брюхастую девицу на плюгавеньком мужичонке, который был без ума от той крали и готов был выскочить за нее, не смотря ни на что… Вот таким путём.

Мужик ухмыльнулся, как бы подводя черту под своей мелодрамой. Действительно, расплакаться можно. Не только, оказывается, в Мексике могут реветь.

— Вот так и появилась вторая. — Он ткнул пальцем в снимок, на котором была запечатлена с сумкой на плече Марина… или не Марина? — Поначалу всё вроде бы было тихо. Страсти улеглись. Иван продолжал жить с Анютой. Его полюбовница — со своим. А потом все выявилось.

— Что выявилось?

— Детишки-то росли. И у первых, и у вторых. И в конце концов скрыть сие стало невозможным.

— Хорош говорить тайнами.

— Да какая ж тайна? Похожи были эти две девчонки одна на другую. Как две капли воды. Словно две близняшки. Только одна старше на год. Обе в отца, кобеля этого, ничего от матерей не взяли — ни одна.

— Значит, всё-таки сестра есть у неё, — выдохнула я, наконец расшифровав мучившую меня загадку.

— Ну, не совсем. Только по отцовской линии.

— И что же дальше было?

— А что дальше? Жили они и жили. Марина росла спокойной девочкой. Училась хорошо. В общем, не нарадоваться. А вторая, Райка, — та была наоборот. Задира, лезла, хоть и девка, в драки, короче, не приведи Господь.

— Они дружили? Марина и эта — Рая?

— Что удивительно — да. Анюта, конечно, была против той дружбы. Она ж, ясно, знала, откуда такая схожесть. Да и люди за спиной шушукались. А затем, когда Рае исполнилось лет четырнадцать, мужчинка, за которого вышла красотка, помер, и та, недолго думая, собрала манатки, взяла дочку и уехала. Не смогла она, овдовев, жить в одном поселке с Иваном — наверняка любила дурня по-прежнему. И он её любил, по всей видимости. Потому как, когда той не стало, запил сильно. И через три года хлобыстнулся с высотки. Оставив Анюту с дочерью одну.

— Угу… — Я в задумчивости барабанила пальцами по столу. — И куда уехала та, что с Раей?

— Не знаю, мил девица. И никто тебе не скажет. Даже своим родителям она ничего не сказала — словно желала исчезнуть навсегда из этого поселка, бесследно.

— А как Марина отнеслась к тому, что уехала Рая?

— Так что ей — дети они ж еще были.

— Уже не дети. Рае было на тот момент четырнадцать, а Марине, как следует из вашего рассказа, — пятнадцать. Вполне смышленые люди.

— Н-у… — протянул мужик, — может, оно и так. Не знаю. Что дружили — да. Ну а дальше… Разъехались — и всё тут.

— Не переписывались они, не знаете?

— Да вроде нет. Анюта не упоминала про письма. Да в такие годы обзавестись новыми подругами — раз плюнуть.

Это если просто подругами. А сестрами? Пусть только и по отцовской линии…

— Рая и Марина догадывались, что у них один отец?

— К-хм… — Хозяин усадьбы задумался. — Трудно сказать. Может, и догадывались. Может, кто из взрослых и ляпнул при них о том. Но Марина никогда не ставила перед матерью такой вопрос. Ни разу. Узнавал я про то у Анюты.

— А перед отцом? Вы ведь говорили, что она отца очень любила?

— Очень любила. И тот с нею всё своё свободное время проводил. Особенно когда уехала эта красотка с Раей. Кто его знает? Может, Иван дочери что и сказал. Поди теперь у него на том свете спроси.

— Но Марина-то жива.

— Вот и спроси у неё. К нам она носу не кажет. Обиделась. На мать обиделась. Сильно отца любила. Может, он ей что и сказал, может…

— Значит, о судьбе Раи ничего вам не известно?

— После того как она уехала — ничего. Да и о Марине… Сколько уж лет.

Последние слова он произнес с грустью и снова потянулся к бутылю.

Я взяла фотографии и сунула их обратно в карман джинсов. Что ж. Вполне возможно, эти две сестренки по отцовской линии все же встретились. Через много лет повстречались в столице. Марина и вторая, которую зовут Рая. Теперь появление близняшек было более или менее понятным. Это значило, что Марина не раздвоилась. Никакой мистикой здесь и не пахло. А пахло деревенской историей о разбитых сердцах, итогом которой стали две похожие, точно две капли воды, девушки.

Что ж, Марина и Рая повстречались. И наверняка после развода первой с банкиром. Иначе бы Лазутин всенепременно узнал бы о том, что у его жены имеется сестрёнка по отцовской линии.

Ну, и что дальше? Они встретились, узнали друг друга и… У них что-то появилось общее. Вернее, они что-то затеяли сообща. Этим и объясняется появление Марины в доме бывшего мужа — после того, как они разошлись. А затем, вполне возможно, в доме банкира побывала и Рая, под личиной своей сестрёнки. Значит, их интерес — Лазутин. И по характеристикам, которыми наградил отчим Марины двух девчонок, сама затея наверняка исходила от бандитки Раисы.

Затея. Хм… Что ж они задумали? Я уже нисколько не сомневалась, что имею дело с двумя красотками. Всё указывало именно на это.

Попрощавшись с хозяином, я ретировалась. Забралась в машину и помчалась обратно в столицу. Здесь, в поселке, мне уже нечего было делать.

Дела ждали меня в другом месте. И не очень-то приятные дела. Чем глубже я врезалась, что соха, в проблемы банкира Лазутина, тем больше появлялось вопросов.

До встречи с Лазутиным, когда должен был вступить в действие мой план, ещё оставалось достаточно времени. И время это следовало провести с пользой — лично для себя. Угу. Пора было позаботиться и о себе.

В конце концов, я рисковала в большей степени, чем банкир. Именно я. Собственной персоной.

…Я подъехала к дому, в котором жила Марина, припарковалась на старом месте и, заглушив мотор, осталась сидеть в машине. Я еще не знала, что собираюсь предпринять. В какое-то мгновение мне захотелось ворваться к Марине, хорошенько ее встряхнуть, так, чтобы у неё глаза от ужаса на лоб полезли, а душа ушла в самые нижние части тела, чтобы она разжала свои красивенькие губки и рассказала мне все, что у нее на уме.

Идея казалась соблазнительной. Но тут вставал вопрос — как в таком случае быть с банкиром? Не могла ли эта активная акция возыметь неблагоприятные последствия для моего клиента? А вот тут-то как раз — чёрт его знает… Отношения между Мариной и Лазутиным мне до конца были ещё не ясны. Хотя они и в разводе, уже более двух лет, однако… Однако встречались. И более того, тот ее финансировал. Так что… Так что от тесного контакта пока приходилось отказаться. И заниматься пассивным изучением объекта, хотя данное действо и шло вразрез с наказом моего клиента. Тот давеча четко сказал: я должна прекратить заботиться о его жёнушке, бывшей жёнушке, и теперь мне надлежит вплотную заняться его «исчезновением».

Но во всей возне вокруг «исчезновения» я чувствовала странную какую-то тревогу. Ну не нравилось мне что-то. А что именно — я и сама еще толком не знала. Не знала — хоть ты тресни. Вот это мне и не нравилось. Потому и призадумалась…

А времени-то было в обрез. В обрез — но всё же было.

Зелёный «фолькс» стоял на прежнем месте, у подъезда интересующей меня дамы.

Я, конечно, могла ничего и не дождаться. Марина могла сегодня, как и вчера, не предпринять активных действий — оставаться дома. Но мне почему-то казалось, что я не зря сюда приехала. Кое-что могло произойти. Раз Лазутин заторопился отправиться в мир иной, значит, его бывшая жёнушка… Ведь что-то ей понадобилось в доме бывшего мужа — после стольких лет разлуки. Между бывшими супругами какая-то связь все же существовала. И эта связь не могла так просто нарушиться.

Лазутин возжелал уйти. Неожиданно изменив сроки.

Изменится ли что-то в поведении Марины?

Ответ пришёл довольно быстро. Уже через полчаса.

Я оказалась права. Некая связь существовала.

Марина вышла из дома, вышла все в том же коротеньком платьице, распахнутом плаще и в туфельках на шпильках.

Она дошла до «фолькса», юркнула в салон, развернула машину и вырулила со двора, устремившись к проезжей части.

Я пристроилась за ней, правда, перед этим едва не столкнулась с грузовиком, выскочившим из подворотни; водила грузовика довольно ретиво жал на газ, пытаясь первым проскочить к перекрестку. Пришлось, дабы не отстать от объекта, заехать на зелёный газон и уже по нему выезжать на проспект. Разбираться времени не было, я лишь продолжительно просигналила вредоносному водиле.

Минут десять быстрой езды — и я пришла к неутешительному для себя выводу: Марина собиралась выбраться из города. Сомнений не оставалось.

Плохо, плохо, плохо, заверещал в моем мозгу кто-то посторонний. Н-да… не лучший исход. Марина могла ехать куда угодно. И сколько угодно. А у меня оставалось не так много времени. Лазутин должен был ждать меня в условленном месте, и опаздывать на встречу я никак не могла.

«Фольксваген» выскочил за черту города и увеличил скорость.

Ну ладно, ладно, успокаивала я себя. Сколько возможно, столько проеду.

Ещё где-то через полчаса я уяснила и цель поездки Марины — аэропорт. Вот так номер. Улетать, что ли, собиралась? Интересно, очень даже интересно. Лазутин «исчезает», а его бывшая женушка улетает.

Что касается цели вылазки Марины — мои предположения были верны.

Въехав на территорию аэропорта Шереметьево, Марина припарковалась на стоянке, выбралась из машины и быстрым шагом направилась в сторону здания аэровокзала.

Мне пришлось повозиться, прежде чем я нашла место для своей машины. Какие-то гадкие дядьки на стареньких «жигуленках» в количестве трех машин оказались впереди меня и на некоторое время притормозили мои энергичные действия.

Не удержавшись, я попеняла им из раскрытого бокового окна. В итоге все же поставила свою «Ауди» как положено, на стоянке, и поспешила за Мариной.

В здании аэровокзала было довольно свободно. Толчея отсутствовала: то ли самолеты пока не летали, то ли граждане в данный момент просто не желали пользоваться сим воздушным транспортом.

Марину я сразу заприметила. Она стояла у окошка кассы, сунув голову едва ли не за стеклянную перегородку. За ней уже успела пристроиться одна довольно внушительных размеров дамочка. Ну-ну, промурлыкала я мысленно.

Как только Марина отошла, я тотчас подбежала к кассе, отодвинула в сторону дамочку и показала ей красное удостоверение. Ну, отодвинула — наверное, громко сказано, скажем так: сделала попытку, попробуй такой монумент сдвинуть с места — так и родить недолго.

— ФСБ, — не повышая голоса, дабы не разносить данные сведения по залу, произнесла я как можно внушительнее. — Воспользуйтесь, пожалуйста, другой кассой.

И уже не обращая внимания на недовольную дамочку, всунулась в окошко к служащей аэропорта. Показав, не раскрывая, свою бордовую книжечку, изрекла:

— ФСБ. У вас только что заказывала билеты одна девушка. Мне нужно знать — для кого и куда.

Служащая не стала проверять мое удостоверение — и очень хорошо, иначе увидела бы, что я не из ФСБ, а всего лишь частный детектив. Пришлось бы спешно придумывать что-то такое оправдательное. Но судьба благоволила. Придумывать не пришлось.

Женщина за окошком выдала всю интересующую меня информацию.

И эта информация явилась еще одним доказательством существования двойника Марины.

Билеты были заказаны на двоих пассажиров. На Лазутину Марину. И на Скорнякову Раису.

Две сестрички по отцовской линии, Марина и Рая, собирались завтра улететь. И очень далеко.

…Я вернулась в город. А затем съездила ещё в одно местечко, где и оставила машину. Так нужно. Для моего плана.

Домой возвращалась на электричке. На встречу с Лазутиным доберёмся и на такси. А там… Хм. Не будем спешить. Нужно ещё подготовиться.

Оп-па. Я вновь платиновая блондинка, и волосы локонами спадают мне на плечи, закрывая едва ли не пол-лица. Яркие тени, четко очерчённый контур губ, самая малость грима, огромные очки — и я опять себя не узнаю.

— А ничего ты выглядишь, старушка, — резюмировала я вслух, стоя у зеркала и поправляя выдающихся размеров бюст, на который наверняка будут пялиться больше, чем на все остальное. Угу. И хорошо. Когда потом попытаются выяснить — и что за краля то была, боюсь, в ответ промычат лишь одно: хо-орошенькие имелись грудёхи…

Подкладки в лифчике держались крепко. Я разгладила коротенькое платьице, оправила его. Затем отставила в сторону ногу в туфельке на шпильке, отставила, как бы проверяя: как буду выглядеть в новом ракурсе. И вновь с удовлетворением ответствовала:

— Хоть сейчас тебя, старушка, заваливай и рви на клочья твои трусишки. Вай-вай, только бы добраться до нужного места, не будучи изнасилованной.

Перекинув сумочку через плечо, я проверила её содержимое. Так-с, пистолет, пакет с кровью, ну, и мелкая ерундовина, в которую особо не стоило вникать.

Я уже хотела ретироваться из своей квартиры, когда раздался телефонный звонок, который остановил меня и заставил — после небольшого раздумья (а поднимать ли трубку?) — все же узнать: кто это ко мне пытается прорваться по линии связи?

— Смотри-ка, застал тебя, — без лишних приветствий выпалил на другом конце провода знакомый голос. Имевшее место упущение я все же решила несколько восполнить.

— Привет, Михалыч.

— Привет-привет, — протараторил мой бывший начальник моей бывшей службы. — Я вовремя?

— Разве бывает иначе? У тебя новости?

— Уга. Куча новостей, — проворчал он.

— Похоже, не совсем весёлые…

— А ты когда-нибудь у меня спрашивала про веселое? Во-во… Значит, так… По первому твоему вопросу. Лазутин Эдуард Афанасьевич. Банкир…

— Это мы знаем, что он банкир.

— Не перебивай, пожалуйста. Итак, Лазутин. Председатель правления «Эльфабанка». И фактически его хозяин на данный период. Соучредителями этого финзаведения на некотором этапе были: Мостовой, генеральный директор консорциума «Нефтегазпром», и некий Смыслов. Последний — очень загадочная личность. Бывший гэбэшник. До девяностого года работал в центральном аппарате на Лубянке. Затем куда-то исчез. И вынырнул уже через три года, сразу как один из учредителей банка. Фактически он заведовал службой безопасности. Ну, и следил за направлениями денежных потоков и их целостностью. С его появлением в банке туда же перешли многие бывшие офицеры системы.

— Почему ты говоришь о них в прошедшем времени?

— Молодец, — почему-то усмехнулся Михалыч. — Подметила. Отвечаю: потому что двоих последних уже нет. Мостового расстреляли прямо у подъезда собственного дома. Расстреляли вместе с охраной. Смыслов получил пулю от снайпера у входа в банк.

— Когда это произошло? — несколько приуныла я. Что-то мне стало нехорошо, словно это не они, а я получила хорошую порцию свинца.

— С полгода назад ушёл в мир иной первый. Второй — спустя два месяца.

Так-с. Полгода назад к Лазутину приплелась его бывшая супружница Марина. Приплелась якобы со старой хворью — мол, разыгралась болезнь под названием лунатизм. Совпадение?

— И, сама понимаешь, убийцы найдены не были.

— Ну да, как обычно. Кто их заказал? Михалыч, не темни, вижу ведь, знаешь что-то.

— Поверь, на этот раз даже я почти ничего не знаю. Конечно, можно говорить о конкурентах, которых в любом бизнесе навалом. Но здесь… Здесь нечто другое. После кризиса банк, можно сказать, на нуле, однако держится на плаву. Просто держится, и всё…

— И продолжает в живых ходить последний член правления Лазутин.

— Именно. Никуда не исчезает, не уезжает. Хотя банк и нулевой.

А вот тут ты не угадал, хотелось рявкнуть мне. Собирается исчезнуть наш парень Лазутин. Ох как собирается.

— Ну, и что у вас думают? — спросила я, почувствовав, как при слове «у вас» у меня невольно сжалось всё внутри. Когда-то я тоже принадлежала к этому «у вас», была в одной упряжке с Михалычем. Теперь это в прошлом. Но вот горечь при упоминании о моей бывшей службе нет-нет да находила.

— Я же тебе сказал, — с грустью проговорил Михалыч. Подумал и добавил: — Могу лишь повторить: версия с конкуренцией у нас не котируется.

— А что котируется?

— А вот это ты уж извини… На меня и так подозрительно скосились, когда я принялся выяснять о твоём Лазутине. Намекнули — а зачем это я, старый такой-сякой, лезу не в свое дело, которое совсем не подходит моему отделу?

— Значит, подставила я тебя. Извини, Михалыч.

— Ты каким боком к этому банку, а? — неожиданно насторожился полковник, словно отец, забеспокоившийся о своей дочери.

— Сама еще не знаю каким, — туманно ответствовала я. — Только в отличие от тебя я свободная птичка. Могу лететь в любую сторону — нету надо мной начальства.

— Ага. Нету, — поддел Михалыч. — Только смотри, птичка, знаю твой характер, как бы ты крылышки свои не опалила.

— Что так похоронно?

— А это уже в отношении твоего второго вопроса.

— Ну?! Неужели и там что-то не в порядке?

— А это сама суди, «форд», номерные знаки… состоит на балансе Главного управления внутренних дел.

Я лишь икнула. Ну надо же, ну ничего себе… И куда, интересно, я влезла? Вот это ты, старушка, увязла. Вот это ты, старушка, влипла, запричитал во мне чей-то противный голос.

— Чем тебе данный Главк не угодил? — осторожно так спросил полковник.

Н-да. Что я могу сказать? Что черт его знает, чем мне он не угодил? И вообще… И с боку бантик. Бросай это дело, вновь прогнусавил мой внутренний собеседник, отдай бабки-аванс этому загадочному банкиру, остающемуся почему-то в живых, отдай — и тихонько продолжай жить дальше. Иначе… Иначе — всё! Если ФСБ теряется в догадках относительно смертей членов правления «Эльфабанка», то… А может, не теряется? Может, там на самом деле нечто… не укладывающееся в голове? Интересно — что?

Тикай, старушка, ударило у меня в висках. Я скрежетнула зубами. Разберусь без сопливых. Ну-ну, выдал мне мой внутренний, — дескать, предупреждали же.

— Ты что замолчала? — не выдержал Михалыч.

— Думаю, — ответила я.

— Что ж, думай. Это еще никому не мешало. Помощь не нужна?

— Мы уж сами…

— Ох уж это сами, — перебил он меня тут же. — Никогда это у тебя добром не кончалось, — предрёк он напоследок.

Ну спасибо, Михалыч. Успокоил женскую душу.

— Ладно, — сказал полковник. — Мне некогда. Если больше ничего…

Я смогла лишь ответить, что сейчас на самом деле пока ничего. И отключила связь. Мне нужно собраться с мыслями. Вот так сразу я не могла что-то внятное проговорить.

Я стояла у зеркала и тупо смотрела на свое неузнаваемое, преображенное с помощью косметики лицо. Н-да. Что тупо, то тупо. Даже очки не помеха, чтобы это определить. Выходит, я саму себя не могу понять?

Я мотнула головой, отгоняя наплывшую пелену. И щелкнула, по зеркалу пальцем. Щелкнула себя по носу. Не дрейфь, старушка. — Что нам, впервой бродить по лезвию бритвы?

Интуиция мне подсказывала, что последствия моего дальнейшего вояжа могут быть самые обескураживающие.

«Эльфабанк» — гнилое место, это уж точно. Две смерти — яркое тому подтверждение.

Однако бросать всё так хорошо уже подготовленное — жалко ведь… Оставалось всего ничего. И я могла получить остаток гонорара. И заняться собой. Вполне возможно, полностью забыв о банкире. Вполне возможно. Правда, это я лишь успокаивала себя. Чувствуя подспудно, что так все просто не закончится.

Мне надоело глазеть на себя в зеркало. Я решительно встряхнула ворохом платиновых волос и направилась на выход.

Отступать я не стала.

— Хрен вам, меня так просто вам не провести, — бросила я на прощание гипотетическим врагам.

По большому счёту — я шагнула в неизвестность. И она, неизвестность, могла меня встретить чем угодно. И когда угодно. И в каком угодно месте. Не обязательно в том, где я первоначально запланировала встречу с Лазутиным.

При входе в ночной ресторан меня встретил слащавый паренек в униформе, едва не утративший рассудок, когда я перед его носом поправила свой впечатлительный бюст. Глазенки у него едва не выскочили из орбит, едва не повисли в области подбородка. Вай-вай, щас точно грохнется, пронеслось в моей башке.

— Пасть закрой, — мягко попросила я, жеманно сунув дымящийся сигаретой мундштук в белозубый свой ротик. Наверное, со стороны данный жест выглядел неплохо. Мне так кажется, во всяком случае.

Паренёк щёлкнул челюстями и вытянулся, точно перед генералом. Однако по-прежнему не сводил мутных глазёнок с моего глубокого декольте — щас прожжёт дырку.

— Пройти можно, милок?

— Во! — соизволил наконец проговорить. И на одном дыхании изрек: — Ты какая!..

— Такая! Только не про таких, как ты. Свали в сторону — столик у меня тут заказан. Внятно говорю?

Он моментально, отшлифованными движениями, вытащил свой список. Сверившись с фамилией, на которую я заказала сей столик, отошел в сторону, с усилием отводя взгляд.

Вильнув попкой (думаю, это тоже неплохо вышло), я проскользнула в фойе. Где несколько минут покрутилась возле высоченного зеркала в медной раме. А затем по ковровой дорожке прошла в зал.

Зал был не совсем заполнен — основные завсегдатаи, как я поняла, должны были подплыть несколько позже.

В углу, на эстраде, небольшой оркестрик разминался перед предстоящим концертом. Выдавал вполне приличные фуги, под которые отдельные индивиды уже пытались даже плясать.

Поднырнувший ко мне в смокинге очередной парнишка услужливо выяснил мою «принадлежность» и двинулся по залу, указывая мне рукой, куда следовало идти.

Паренек провел меня по проходу и усадил за столик рядом с огромным аквариумом. Данный столик был последним в ряду и соседствовал лишь с одним, с тем, что находился за аквариумом, — за этим столиком обычно восседал Лазутин, о чем он же сам мне и сообщил. Банкир любил этот ночной ресторан и частенько здесь проводил время, ужиная и тому подобное. И столик у него был постоянный.

Пока всё шло так, как мы с ним предварительно договаривались. Я должна была сюда приехать первой. Он позже. Ну и… Ну и, естественно, увлечься мной. Ага. Я решила, что в таком прикиде мной мог не увлечься только покойник — и то в наглухо заколоченном гробу.

Все должно было выглядеть естественно. Он знакомится со мной — с неизвестной, в одночасье понравившейся ему кралей, а потом… А потом вступала в действие вторая часть моего плана.

Пропев дифирамбы своему заведению, мэтр быстренько испарился, прислав вместо себя одного из официантов — те бесшумно передвигались по дорожке, ведущей из кухни в зал.

Получив заказ, официант, в свою очередь, шустро испарился. И появился через несколько минут уже с подносом, на котором стояли бутылка вина и бокал. Водрузив свою поклажу на столик, он откупорил бутылку и плеснул из неё тёмной бордовой жидкости в бокал. После чего пожелал приятно провести вечер, оповестив, что остальной заказ будет вскоре на моем столе.

Я сделала несколько глотков. Неторопливо вытащила отдымившую сигарету из мундштука и бросила её в пепельницу.

Лазутин должен был явиться через полчаса.

За эти полчаса я успела выпить бокал вина, отбрить поддатого мужика, пытавшегося навязать мне своё общество, а также засунуть очередную сигарету в свой мундштук.

Лазутин появился вовремя.

Пока всё шло так, как я и задумывала. В некотором смысле безрифовое продвижение иногда оказывает плохую услугу. Потому как притупляет бдительность.

Но в данный момент я просто отмахнулась от этого постулата.

Сначала объявились три его телохранителя. Они прошли по залу, внимательно оглядывая его содержимое — и неодушевленные предметы и одушевленные, то бишь людей. После чего заняли место у столика, который находился прямо за аквариумом.

Один из телохранителей что-то произнес в портативную рацию; и лишь после этого в зал вошёл сам хозяин «Эльфабанка», вошел в сопровождении еще двоих охранников.

Ну что ж, понимаем мы вашу охрану. Двоих учредителей замочили. Остался ты один, Эдуард Афанасьевич. Свою персону, конечно, нужно беречь. Однако, как показывает опыт, сколь ни велика охрана, если кому-то твоя смертушка нужна — замочат непременно. Не с первого раза, так со второго, с третьего — какая разница с какого, когда исход один.

Да, наверное, Лазутин это понимал. Видать, не забыл еще про Мостового и Смыслова. Однако Лазутин все же считал, что до поры до времени его не будут убирать, повременят… Как же он сказал… Ага… Я, мол, обезопасил себя. Ну-ну. И чем это он, интересно, обезопасил себя? Конечно, не могучими ребятами. Такая преграда убирается выстрелом, пластитом и иной взрывоопасной хреновиной. Нет, чем-то другим. Что действовало до… До сего момента. Это неизвестное мне «другое», видимо, стало сейчас терять свои качества. Потому как Лазутин решил исчезнуть. Наверняка он понял: ничто уже не сможет его уберечь от участи двух сподвижников. И решил первым сделать ход, который мог бы его спасти.

Такие мои соображения.

Лазутин уселся за столик. И тут же телохранители взяли его, что называется, в клещи. Столик банкира примыкал одним боком к стене, и, следовательно, оставались открытыми три стороны. Вот по этим трем сторонам и рассредоточились трое телохранителей. А оставшиеся двое уселись за соседний столик и стали зорко зыркать глазенками по залу, отыскивая потенциальных противников.

Вот такой получился расклад.

Вскоре официант притащил Лазутину заказанные им блюда, к которым тот притронулся лишь после того, как выпил стакан боржоми — здоровьице берег мой банкиришка. Угу. Значит, хотел жить долго. Похвальное стремление, что ж тут скажешь против?

Лазутин был молодец. По большому счету. Делал все так, как я ему велела.

Он неторопливо уплетал заказанное кушанье, пил — уже вино — и скучающим взором поглядывал на куцые кучки выплясывающих возле эстрады. Наконец, как бы невзначай, уперся взглядом в мою персону. Вилка в его руке повисла в воздухе, глаза изумленно округлились, словно он увидел некое чудо, наподобие воскресшего Христа. Лазутин икнул, опустил наконец столовый прибор на стол и потянулся к бокалу. Хотя я и предупредила, что стану для него как бы незнакомкой, такого он не ожидал — по изумлённому лицу банкира я это поняла.

Что ж. Прекрасно. Его удивление было вполне искренним. Так что все развивалось по плану.

А потом он впился в меня своими глазками, не в силах больше никуда глядеть. Помаялся так немного — и в какой-то момент, как и положено мужику, переполненному бурлящими гормонами, поднялся с места, вытер машинально губы салфеткой и твердым шагом направился к моему столику.

Глаза телохранителей, как по команде, устремились в точку, к которой приближался их подопечный.

— Мадам, — галантно поклонился банкир и протянул мне руку, как бы предлагая на нее опереться.

Минутой раньше заиграли медленный танец, вполне подходящий для того, чтобы вывести в центр зала приглянувшуюся партнершу.

На секунду-другую я сделала вид, что размышляю: достоин ли сей субъект такого подарка? Достоин ли обнимать меня, изображая танец? Наконец решила, что достоин. Небрежно отложила мундштук с дымящейся сигаретой в пепельницу и оперлась на руку Лазутина.

— Вот это да, — запыхтел Лазутин мне в ухо, едва только мы оказались возле эстрады. И он крепко прижал меня к себе, пытаясь делать танцевальные па. — Вот это да…

— Не слишком выражайте свои эмоции, — попыталась я остудить его пыл; при этом старалась (безрезультатно, скажу вам), чтобы мое тело не так тесно соприкасалось с разгоряченным банкиром.

— Я до сих пор не могу поверить, что это вы, — продолжал распаляться Лазутин. Никак из-за моих грудех, которые едва не в лепешку расплылись у него по груди. Ой-е-е. Да так он скоро вообще забудет, для чего мы устраиваем здесь весь этот спектакль.

Я снова попыталась утихомирить Лазутина, но тут же ощутила, как между ног моего партнера стало что-то расти. Н-да-с. Сейчас мальчику в башку ударит — тогда держись, старушка.

— Слушай, я сейчас, кажется, чокнусь. У меня уже эрекция начинается — прямо железобетонная.

— Чувствую, — подтвердила я, моля бога, чтобы музыка скорее кончилась. Еще немного — и этот эрекционер начнет рвать на мне трусишки прямо здесь, в зале, на ближайшем столике. — Надеюсь, это вам не помешает не померкнуть рассудком и помнить, ради чего мы тут. Загубите всё — и я уже больше ничем не смогу вам помочь.

Кажется, последняя угроза привела его в чувство. Хотя его что-то и продолжало щекотать мой животик, никаких словес он больше не плел. Только жадно дышал в мое ушко.

А когда танец кончился, скоренько сунул руку в карман брюк, чтобы не видна была его срамота, и повел меня, поддерживая свободной рукой за талию, к моему столику.

Я уселась, и он тут же поинтересовался:

— Не возражаете, если я составлю вам компанию?

В мой план возражения не входили. Для порядку я подумала немного, а затем потянулась к мундштуку с сигаретой, как бы давая понять этим жестом, что он вполне может составлять то, что хотел.

Лазутин плюхнулся на стул напротив меня. И тут же его секьюрити переместились на новое место, а шустренько подбежавший официант молниеносно перебазировал банкировы блюда на мой столик, не забыл при этом и напитки.

Дальше мы немножко беседовали, немножко пили, немножко ели, короче, делали вид, что друг другом шибко заинтересовались. Со стороны это наверняка походило на нечто тривиальное — тугой кошелек подцепил аппетитную бабенку, которая как раз для подцепления годилась на все сто.

В какой-то момент нашей непринужденной беседы я, как бы невзначай, постучала пальцем по часам — то есть указала, что нужно сворачиваться и топать. В ресторане нам делать было нечего.

Знакомство с сексапильной блондинкой состоялось. И следовало двигаться дальше.

Лазутин все прекрасно понял. И завел разговор о кровати, которая якобы имеется в его гнездышке и которая по своим габаритам широченная. Я в свою очередь уведомила его о своем ложе, не менее впечатляющем.

В конце концов он склонился к моему варианту продолжения вечера.

Этим все и должно было кончиться — пылающим страстью влюбленным надлежало отправиться в заранее снятый мною номер в мотеле «Последний рубль».

Жилище Лазутина для моего плана не годилось. С его территории пробраться мимо охранников — проблематично.

С мотелем все было иначе.

Лазутин прекрасно сыграл первый акт. То есть со мной познакомился. И в конце концов согласился проверить мое ложе в мотеле. Этакий воздерживавшийся полгода повеса, готовый пойти на любые уступки ради понравившейся ему женщины.

Оставалось самое сложное.

К мотелю «Последний рубль» наш кортеж подъехал к одиннадцати часам. Впереди и позади — по тачке с охранниками, посередине — мы на «Мазде-626».

Кавалькада подрулила прямо ко входу. Стоявший возле дверей сорокалетний крепыш приподнял кулаком козырек кепки, словно желал получше рассмотреть: и кто это к их заведению таким макаром подрулил? По всей видимости, так ретиво сюда подъезжали впервые. Что ж, когда-нибудь нужно и начинать.

Из первой машины выпорхнули трое шустрых парней и двинулись прямо в мотель, на ходу отодвинув в сторону стража дверей, который лишь успел крякнуть при виде такой наглости. Однако ни слова не сказал. Потому как не успел. Из второй машины показалась еще одна тройка широкоплечих фигур. Которая, однако, в мотель не двинулась, встала у задних дверей машины. Затем салон покинул сидевший возле водилы верзила, который руководил всеми охранными действиями. Он прошел мимо своих коллег и остановился у входа в мотель, прямо напротив стража дверей, тупо вращавшего глазами.

Охранники у машины покрутили головами, после чего один из тройки наконец решился — открыл дверцу со стороны Лазутина.

Лазутин, всю дорогу обнимавший меня и нежно шептавший всякую чушь мне в ушко, выбрался неторопливо, даже, можно сказать, величественно. Поправил на себе костюм и лишь после этого подал мне руку, помогая выкарабкаться наружу.

Нас тут же обступили охранники, и мы в этаком кольце двинулись ко входу в «Последний рубль».

Верзила у входа, координировавший действия охранников, сначала что-то пробубнил в портативную рацию и лишь затем отступил в сторону, пропуская основную группу.

— Так это что же? — соизволил все же подать голос служащий мотеля. Яркий свет неоновых ламп, освещавших пятачок входа, позволил увидеть, как на гладко выбритом лице человека в кепке застыло удивление.

— Я здесь живу, мальчик, — бросила я небрежно, заметив, что никто не собирается вступать с ним в беседу, словно все считали, что это ниже их достоинства.

«Мальчик» сделал вид, что принял подобное объяснение — за неимением лучшего сошло и такое.

Мы прошли в фойе, и тут у метрдотеля, у плешивого дядечки, заведовавшего ключами от номеров, едва челюсть не упала с гулким стуком на перегородку. Он, конечно, вспомнил меня. Но когда увидел, в каком я появилась окружении, то едва не рехнулся.

В мою грудь этот плешак уже не стрелял своими маслеными глазками. Лишь боязливо оглядывал моих спутников да кидал взгляды в сторону раскрытой двери ресторана, из которого лилась музыка. У входа же в ресторан торчали два жлоба, которые, по всей видимости, должны были следить за порядком. Но в данный момент жлобы не двигались с места, как будто ничего особенного не происходило.

— Мой номер пятый, — сказала я дядечке.

— И побыстрей, папаша, — добавил Лазутин, прижимая меня к себе, обхватив одной рукой за талию.

Семеро лазутинских охранников, расположившись чуть ли не по всему фойе, деловито шныряли глазками по оперативному простору — так роботы выполняют запрограммированную работу.

Ключики легли в мою ладонь. Нас тут же плотно взяли в кольцо, и мы двинулись под взглядом ошалевшего метрдотеля к коридору, который вел в мотельные номера.

У номера пять наша процессия в который уже раз остановилась.

— Подожди, красавица. — Лазутин взял у меня ключи и протянул их своему начальнику охраны. Тот отпер дверь, и трое бойцов влетели в номер, оставив остальных дожидаться.

Во как! После этого я бы не удивилась, если бы кто-нибудь из охраны присутствовал и при соитии, пусть даже в качестве подсвечника. Но, как я знала из предварительной беседы с Лазутиным, до такого никогда не доходило. Он не допускал. Какая-то часть мужской гордости осталась!

Охранники вернулись и молча мотнули головами — мол, все в порядке, можно не беспокоиться.

Мы с Лазутиным вошли в номер, и дверь за нами закрылась. И я наконец вздохнула свободней.

Фу-ты, кажется, добрались нормально.

Включив телевизор, отыскала дистанционкой «MTV» и сделала погромче, так, чтобы нас с Лазутиным не услышали, чтобы хоть шепотом без помех поговорить.

Он приблизился ко мне и жарко дыхнул в ушко:

— Всё нормально?

Мне его пыхтение уже успело в машине надоесть, и я демонстративно чуток отстранилась.

— А всё же несколько легкомысленно выглядит. — Я с улыбкой показала на сумочку. — Мою поклажу ваши бойцы даже не соизволили проверить.

— Это благодаря мне, — высокомерно, с явными признаками самодовольства протянул Лазутин, расслабляя узел галстука. — Не волнуйтесь, тут всё нормально. Что дальше?

— Дальше всё просто, — пообещала я.

Затем подошла к аккуратно заправленной кровати, плюхнулась на нее всем телом, закинула руки за голову — и громко взвизгнула, совершенно неожиданно для банкира. Тот аж рот раскрыл от удивления, едва не поперхнулся от недостатка воздуха, который перестал глотать, как будто ему в глотку всунули нечто вроде затычки. С запозданием сообразив, что ничто не мешает поглощать кислород, он закашлялся, замотал головой, то ли приходя в себя, то ли осуждая мои действия.

Я ухмыльнулась и сбросила с прикроватной тумбочки стоявшую на ней пепельницу. Та с глухим стуком покатилась по ковролину. Следующим предметом, оказавшимся у меня в руке, стала ваза — все с той же тумбочки.

Лазутин отшатнулся. Словно увидел перед собою душевнобольную с явными намерениями нанести ему вред. Вполне возможно, решил, что сейчас ваза полетит в его сторону.

Я поманила Лазутина пальчиком. Тот задумался. Наконец подошел ко мне. Я же выпустила вазу из рук… Бум-с, — издав тупой звук, ваза благополучно — в целостности и сохранности — застыла у ножки кровати.

Снова ухмыльнувшись, я сообщила:

— Импровизация.

— О… вот как! — тут же встрепенулся Лазутин, обретая былую уверенность. И, понизив голос, проговорил: — Чтобы, значит, все было натурально, да?

— Можно сказать и так, — подтвердила я. В конце концов, мы должны были поддерживать имидж любовников — такая сладкая парочка: банкир и снятая им на ночь сексапильная бомбочка.

Лазутин вдруг вспыхнул — рывком стащил с себя пиджак и вспрыгнул на кровать, коленками едва не уткнувшись в мою талию. И тут же приблизил ко мне своё лицо:

— Так ради этой самой естественности, может — того?..

Глазки его заблестели.

Во! Еще немного, и он забудет, ради чего мы сюда приехали. Скажет: а давай-ка перенесем. Хрен с ним. Исчезну как-нибудь попозже.

— Ну уж нет, — змеей прошипела я и отодвинулась от банкира на дальний край кровати. — Данная услуга в сыскные не входит.

— Да? — Огонек в глазах Лазутина угас. — Жаль. А это…

Он смутился. Протянул руку к моим грудям, однако побоялся до них дотронуться.

— Откуда такие выдающиеся груди неожиданно появились? — поинтересовался он с такими интонациями в голосе, словно от моего ответа зависела вся его дальнейшая жизнь.

— Впечатляет, да? — усмехнулась я. — Представляете, как ваши псы-охранники будут меня позже описывать?

— Да? Ну и как? — Банкир прикинулся несведущим.

— Скажут, подцепил их хозяин этакую феерическую арбузоносительницу.

— Чего-чего? Арбузе… как?

Я ладонями чуть приподняла свои искусственно увеличенные груди, как бы показывая — вот как.

— Ага, — понял Лазутин и подергал себя за мочку уха, будто призывал мыслить здраво, а не поддаваться плотским желаниям, которые вызывала лежащая перед ним девушка. — И что же, будем просто вот так торчать друг перед другом, и все?

— Нет, не всё. Будем громко имитировать экстаз. С обеих сторон. Скакать по кровати. И что-нибудь периодически ронять, акустический фон создавать.

— Во как! — воскликнул банкир с одобрением в голосе. — Тогда бы нам выпивки не помешало… Чёрт, заранее не подумал как-то. Может, я охранникам скажу, чтобы быстренько притащили?

— Он с надеждой посмотрел на меня.

— Не нужно. В углу маленький холодильничек. Там есть все, что нужно.

Он быстро спрыгнул на пол, шустро добрался до холодильника и выудил оттуда бутылку вина. Стащил с горлышка фольгу и пальцем затолкал пробку внутрь посудины (а силенки есть у господина банкира, ничего не скажешь).

— Так-с, где тут у нас бокалы? — завертел он башкой во все стороны. И напрасно завертел, бокалы-то находились на стоящем в центре комнаты столе. Однако банкир делал вид, что ищет что-то более подходящее.

Но более подходящего в номере не оказалось. И он, крякнув, подошел к столу. Наполнил два бокала красной жидкостью и вернулся к кровати. Один протянул мне.

Но я сначала забралась в свою сумочку, с которой не расставалась и на ложе, вытащила из неё одноразовые латексные перчатки, натянула их на руки и лишь после этого подхватила протянутый Лазутиным бокал.

— А это… — Банкир кивнул на мои руки.

— А это — чтобы не оставлять здесь своих отпечатков. Не нужны они здесь.

— Да? Так может… — Он многозначительно посмотрел на свои руки.

— Вам можно. Вы ведь будете всё равно… — Я недоговорила и ткнула указательным пальцем в висок, сымитировав дуло пистолета.

Такая имитация Лазутину отчего-то не понравилась. Он скривился, словно проглотил целиком лимон, — и тут же залпом осушил свой бокал. После чего лицо его как бы подобрело.

Я из своего бокала не стала пить, поставила его на тумбочку.

— Не пьёте? — удивился Лазутин, словно вопрошая: ты чё, зашитая?

— Не пью. В крайнем случае — вино.

Вот кофейку бы сюда. Вот кофейку бы выпила.

— Вы обычно сколько со своими девками гуляете? — задала я вопрос.

— Да когда как, — неопределенно пожал плечами Лазутин.

— Ну тогда…

Ну тогда нужно продолжить. Я поднялась с кровати, сделала еще громче звук телевизора. А затем… А затем мы малость попрыгали на кровати, малость покричали, и уже сам Лазутин уронил свой бокал на пол.

Короче, я постаралась сделать всё возможное, чтобы из нашего номера доносились звуки, свидетельствовавшие о свершении акта прелюбодеяния.

Лазутин принялся лакать вино прямо из бутылки. И всё поглядывал на меня, как бы спрашивая — достаточно ли? И в какой-то момент я так и сказала:

— Достаточно.

Лазутин прекратил пить. Икнул и поставил бутылку на пол. После чего провел тыльной стороной ладони по влажным губам и выжидательно на меня уставился.

Я взглянула на часы.

Дольше тянуть не стоило. Теперь предстояло совершить самое важное. То, от чего зависел не только стопроцентный «уход» Лазутина. От этого зависела и дальнейшая моя судьба.

Совершить оплошность я не имела права. А посему мне предстояло сосредоточиться — и довершить начатое. Уж постараться. Хотя бы ради себя.

— Ложитесь, — шикнула я в сторону Лазутина. Тот чуть не поперхнулся.

— Чего? — Брови его взлетели вверх.

— Ложитесь на кровать. — Я указала на ложе.

Лазутин наконец сообразил, что от него требуют, и послушно улёгся на указанное место.

Я вытащила из сумочки пакетик с кровью и аккуратно надрезала его ножничками из своего маникюрного набора. Ненужные предметы убрала обратно в сумочку, оставив у себя только пакетик с темно-красной животворной жидкостью.

— Не двигайтесь, — предупредила я банкира. И плеснула из пакетика жидкость ему на голову, в область виска.

Лазутин всё же дернулся. И капли крови попали ему на рубашку, а также несколько на постель.

— Я же сказала, не двигайтесь, — выразила я своё неудовольствие. И ещё малость оросила бурой жидкостью застывшего после моих слов Лазутина. Оросила в области головы. Затем немного крови пролила на ковролин, в районе тумбочки, и на угол самой тумбочки, поближе к кровати. Кровать тоже вымазала кровью.

— Подержите, — протянула я ему пакетик с жидкостью. Банкир приподнялся с кровати. Кровь, нанесённая на висок, потекла мимо уха и ручейком стала стекать к шее. Он хотел было ее остановить рукой, но я не позволила. — Не трогайте. Так хорошо.

Очень даже хорошо. На самом деле — будто он только что шмякнулся виском об угол тумбы. И теперь заливался кровавыми сгустками. Угу, угу. Можно пока поаплодировать мне.

— Держите, — повторила я. Он несколько брезгливо, но всё-таки подхватил пакет. — И не упустите. Щас будет немного бо-бо.

Я растопырила перед его носом пальцы, обтянутые латексными перчатками, словно приноравливалась, какой шмат человеческой плоти отхватить.

Он насторожился. Мои действия ему не понравились. Особенно подкрепленные недвусмысленными словами насчет «бо-бо».

— Что вы хотите делать?

— Вырву клочок ваших волосиков.

Он дёрнулся, будто данную процедуру я уже начала осуществлять, однако пакетик, как я и наказывала, не упустил. Молодец. Будем надеяться, что сладит и со своими нервишками.

— А может, это лучше проделать ножницами? — заискивающим тоном проговорил банкир, уставившись на меня с мольбой в глазах — словно на иконостас глядел.

Но я была непреклонна. Ну уж нет, пусть немножко покряхтит — для своего же блага.

— Не пойдёт, — мотнула отрицательно головой. — Всё должно быть правдоподобно. Стрижку разом просекут.

Он тяжко вздохнул. И зажмурился. Ох, какие мужики нежные, ну прямо хоть плачь.

Одну руку я положила ему на голову, как бы уперлась в нее, а второй рывком выдернула клок волос — совсем небольшой, однако Лазутину, по-видимому, показалось, что я лишила его всего скальпа. Он подскочил, вскрикнул и изо всех сил сжал в руке пакет с кровью, будто боялся, что еще немного — и упустит его.

Я звонко засмеялась. Затем хмыкнула потише в сторону прослезившегося банкира.

— Надеюсь, ваши возгласы примут за обалденный оргазм.

— Угу, — кривясь от боли, пробубнил Лазутин. — Я такого оргазма ещё в жизни не получал.

— Ну вот. Что-то и новенькое, — обрадовалась я; и в следующую минуту занялась тем, что стала прикреплять вырванный из головы Лазутина клок волос к выпачканному кровью углу тумбочки.

Покончив с этим занятием, отступила на шаг и склонила набок голову — сначала в одну сторону, затем в другую, — как бы оценивая результаты своего труда. Мне показалось, что созданная мною картинка выглядит довольно правдоподобно.

— Думаете, достаточно, чтобы решили, что я ударился об угол этой «этажерки»? — подал голос Лазутин.

— Сами ударились, либо я подняла тумбочку и опустила её вам на висок — какая разница? Главное — следы имеются, и очень даже убедительные.

Лазутин насупился. Ему хотелось верить мне. И всё же сомнения грызли.

— Факты налицо, — продолжала я комментировать и попутно убеждать Лазутина. — Следы крови вашей группы на остром углу тумбы, капли той же крови на ковролине и постели. Плюс волосы — опять же ваши. Так что вывод следствия можно заранее предугадать: вас двинули тумбой по голове либо вы нечаянно ударилиеь сами. И каюк. Летальный исход, так уж получилось.

— И что дальше?

— Девица, с которой вы пытались весело провести ночку, испугавшись, решила избавиться от трупа. Или не испугавшись. Но все равно — не пожелала оставлять здесь труп. Над причинами пусть ломают головы пинкертоны. Главное для нас — у них будут твёрдые доказательства, что блондинка грохнула вас — нечаянно или чаянно — и поспешила избавиться от трупа.

— Уверены, что такие доказательства будут?

— Уверена.

Я подошла к окну, аккуратно, стараясь не производить даже малейшего шума, открыла его и выглянула наружу. Ночная прохлада ударила мне в лицо. И приятно освежила.

Окно выходило на тыльную сторону здания. И эта сторона мотеля ничем не освещалась.

— Будем выбираться отсюда? — догадался Лазутин.

— Непременно. Первый этаж. Правда, высокий, но ничего. Ножки не сломаем.

— Возле входа в мотель кто-то из моих людей обязательно дежурит, — предупредил Лазутин,

— Положитесь на меня. Я знаю этот мотель. Так что мы выберемся.

Он подошёл ко мне и глянул из-за моего плеча в чёрный проём окна. Из-за громко орущего телевизора ночных звуков мы не расслышали. Можно было лишь созерцать кусок неба с блестящими точками звезд да темные причудливые силуэты вырисовывающихся вдали деревьев.

— Прыгайте первый, — сказала я банкиру. — Под самым окном асфальтированная дорожка, так что постарайтесь на неё, потому что дальше — там уже мягкая земля, и на ней остаются следы. А ваших следов там не должно быть. Точнее, отпечатков ваших ступней. Другие там найдут следы.

— А как это будет выглядеть… в свете моего «убийства»?

— Всё очень просто. Я выбросила труп в окно. Затем — через окно же — улизнула и сама. Вот и всё.

Он вздохнул и протянул мне пакетик с темно-красной жидкостью. Освободившись от ноши, взобрался на подоконник и, не колеблясь, словно уже не раз проделывал это и именно в этом заведении, сиганул вниз.

Я услышала глухой удар и в ту же секунду выглянула наружу, свесившись через подоконник.

— Всё в порядке? — спросила шёепотом.

— В порядке, — подтвердил Лазутин.

Ну, старушка, теперь твоя очередь. Я аккуратно вложила пакетик с кровью в свою сумочку. И ещё более аккуратно, чтобы не расплескалась жидкость, переправила сумочку в темноту ночи, опустив ее в оконный проем.

— Возьмите. Только осторожнее.

Я почувствовала, как его руки схватили сумку. Затем он сказал, как отрезал:

— Отпускайте.

И я отпустила. Никаких предательских звуков не последовало. Я поняла, что мой багаж благополучно прибыл на место назначения.

Теперь оставалось убраться самой.

Я окинула помещение настороженным взглядом, силясь подметить: а не осталось ли то, чего оставлять не след? Ничегошеньки не увидела и решила, что очередной этап прошел успешно.

Подолом своего коротенького платьица я очень прилежно протёрла подоконник, за который хватался Лазутин, прежде чем прыгнул вниз. В этом месте его следов не должно было остаться. Потому что прыгать он не мог — был уже мёртв. То есть выбросили его из окошка.

Покидая номер, Лазутин оставил на подоконнике несколько капель бурой жидкости. Их я решила не стирать — вполне вписывались в картину гибели банкира и указывали путь, каким последовало бренное тело.

Оп-паньки… Я сняла туфельки (чтобы не мешали) и, держа их в руке, перемахнула через подоконник, едва не сбив с ног торчащего под окном Лазутина. Тот аж подпрыгнул точно ужаленный.

— Ну вы… — чуть ли не во весь голос возмутился он.

Но я его тут же одёрнула:

— Тихонько, Эдуард Афанасьевич. Всё в порядке. И не нужно поднимать шума. Давайте-ка сумочку.

Я всунула в сумочку туфельки (на высоких каблучках далеко не уйдёшь, лучше уж босиком), после чего вытащила из неё пакетик с кровью, дабы вновь воспользоваться животворящей жидкостью. Так-с. Несколько капель на земле, в том месте, где должно было лежать вывалившееся из окна тело, а само тело… Ага, само тело тоже должно быть.

— Ложитесь-ка сюда. — Банкир мог в темноте не заметить мой жест, поэтому я подкрепила его кратким разъяснением: — На землю.

— Зачем? — изумился Лазутин.

— Затем, что отсюда я вас и потащила. Не спорьте. Быстренько. Теперь у нас каждая секунда на счету.

Последняя фраза возымела действие — банкир не желал терять время.

Он послушно улегся (чего уж теперь, в крови вымазан, так что землица много лишней грязи не добавит) на начавшую остывать после жаркого дня землю и проворчал:

— И что дальше?

— А дальше я вас потащу, — объяснила я, перебрасывая сумочку через плечо, а пакет с остатками крови крепко зажимая в руке. — Правда, не знаю, как получится, но уж постараюсь. Иначе — никак.

Я услышала, как он хмыкнул. Видимо, не поверил, что я смогу такое проделать.

Придётся разубеждать.

Он лежал на спине, однако голову все же не решился положить на землю — менингитика опасался.

Фон, который меня окружал, был довольно колоритный. С одной стороны, через окно, лились тусклый свет и отвратительная музыка — некая зарубежная певица надрывалась до хрипоты. С другой стороны ничего не лилось. С другой стороны царила темень с загадочными силуэтами деревьев и прочих предметов, неопознаваемых в темноте.

Я набрала полную грудь воздуха, подхватила Лазутина под мышки и попробовала тащить его по земле. Он тут же принялся помогать мне ногами.

— А вот этого не надо, — остановила я его. — Вы — мертвы. Ясненько? Так что спокойно играйте свою роль. И желательно — убедительно. Безвольно висите у меня на руках. И головенку свою малость на сторону.

Он хмыкнул. Дескать, давай попробуй, старушка. Я попробовала. Ух, чтоб тебя — тяжёл, зараза. Отъелся на мою голову.

Я напряглась и сдвинулась с места. Вот так, если не останавливаться, взяв темп, то вполне можно волочить этого банкира.

Пакетик, который я сжимала в руке, мне мешал. Однако избавляться от него — пока рановато. От моих телодвижений из полиэтиленового хранилища кровь проливалась на землю. Останется кровавый след.

Банкир больше не проявлял инициативы, полностью доверился мне. И наверняка думал: на кой ляд мы так стараемся, если зрителей все равно не видно.

Впрочем, думать об этой нестыковке, если такая мысль вертелась у него в башке, ему пришлось недолго. Потому как зрители вскоре объявились.

Закончилась кирпичная часть стены, за которой располагались номера. И началась стеклянная. Мы достигли вестибюля, окна в котором были во французском стиле, то есть от пола до потолка.

В вестибюле горел свет, и был виден метрдотель, который что-то вытворял у стойки с ключами.

Я остановилась и перевела дух. Этот плешак должен был приметить нас. По моему плану ему надлежало стать свидетелем того, как я тащила безвольное тело банкира к стоянке машин. И этот свидетель обязан был подтвердить версию следователей — я не сомневалась в том, что таковая непременно возникнет, — версию о том, что Лазутин мёртв и я (вернее, блондинка) каким-то боком к этой смерти причастна, потому как активно избавлялась от мертвяка.

Плешак не смотрел на нас. Он был занят своим делом и в ближайшее время не собирался отвлекаться на другие дела — такое ощущение у меня возникло, когда я увидела метрдотеля.

Придется каким-то образом менять ситуацию. Я поддела пальцем ноги камешек и послала его в сторону окна.

Камешек глухо щёлкнул по стеклу. Метрдотель поднял голову, прислушался.

Я разом напряглась и, подбодрив себя, сдвинулась с места. Плешаку, конечно, было трудновато разглядеть, что происходит за окном. Потому как снаружи царила темень, а в вестибюле горел свет. И все же он должен был заметить хотя бы какое-то движение и насторожиться — такая уж у него служба.

И я угадала. Краем глаза приметила, как он вытянул шею, словно пытался разобраться: что там такое снаружи происходит, что за шум такой?

Я тащила банкира под руки — ноги его волочились по земле — и умоляла себя: не останавливайся, не урони Лазутина. Осталось совсем немного, давай, старушка, давай, крепись, подбадривала я себя.

И тут боковым зрением я засекла, как дядечка плешак не выдержал и двинулся к окну. Ага, не удержался? Решил всё же посмотреть?

Но теперь мне было не до него. Потому как тащить тушу Лазутина становилось всё труднее. Пришлось сосредоточиться на том, как бы побыстрее добраться до стоянки. Что станет делать метрдотель — я и так знала. Наверняка уткнется сейчас мордой в стекло, прикроется ладошкой от света и попытается разглядеть, что там происходит в темноте. Когда более-менее разберётся, несколько минут у него обязательно уйдёт на то, чтобы решить, как в такой ситуации поступить. Не думаю, что он очень уж быстро примет решение. Обязательно начнет прикидывать и так и эдак, чтобы не допустить для себя никаких осложнений. Когда же наконец решится, то… Нет, к людям банкира не побежит. Ни в коем случае. К своей охране побежит. А уж те… Но мне-то плевать. Главное, у меня будет время смотаться — так мне казалось.

Я снова приостановилась. Теперь предстояло выползать из-за мотеля, чтобы по открытому — в три метра — пространству пробраться к ближайшей машине.

Прежде чем сделать этот рывок, я осторожно высунулась из-за угла и посмотрела в сторону главного входа.

Мне везло. Охранники банкира в количестве трёх человек стояли ко мне спиной (какая беспечность) и, покуривая, о чём-то судачили. По-видимому, они уже привыкли к таким вылазкам своего шефа и к тому, что эти вылазки всегда проходили довольно тихо и спокойно — а значит, можно было расслабиться. Что ж, когда очень долго всё протекает гладко, бдительность, конечно, притупляется. Для профессионалов, впрочем, это негоже. Ай-яй-яй.

Я набрала в лёгкие побольше воздуха — и рванула. Один, два, три. Всё. Я прямо рухнула на асфальт, укрывшись за кузовом машины от людей, стоявших у входа в мотель.

Голова банкира ударилась о железо тачки. И он невольно ойкнул.

— Тс, — прижала я палец к губам. — Ещё немного, и всё.

Лазутин ничего не ответил.

Оставив банкира сидеть на земле, я переместилась к передку машины и осторожно выглянула из-за капота — требовалось осмотреться. Машину Лазутина я приметила довольно быстро. Его люди успели отогнать ее на стоянку, и теперь она стояла в шеренге других транспортных средств. Когда шеф выходит, водила моментально бросается к тачке и подгоняет ее к крыльцу — так обычно происходило. Что ж, сейчас будет немножко по-другому.

— Продолжаем, — прошептала я, вернувшись к Лазутину. — Делаем всё то же.

И опять он не произнёс ни слова.

Я подхватила его под мышки и потащила дальше. Руки у меня уже начали подрагивать. Чёрт побери, так и сама накачаюсь, не надо в спортзал ходить.

Миновали одну машину. Я глянула в щель между стоявшими почти вплотную автомобилями и увидела по-прежнему беспечных ребят у входа в мотель.

Теперь вторая машина… Всё шло как по писаному. Прямо хоть прыгай от радости.

Ещё одна. И ещё…

Оп-па. Мы у цели. То есть у «Мазды» Лазутина. Я плюхнулась задницей на асфальт и, тяжело дыша, прислонилась спиной к кузову машины. Все же огромную проделала работу. Кошмар. Не помню, чтобы мне когда-либо приходилось тащить на себе столько килограммов.

Немного отдышавшись, я протянула руку к Лазутину. Тот все прекрасно понял. Достал из кармана брюк брелок с ключами и положил их мне на ладонь.

Я прислушалась. Тишина. Такая тишина, что мне казалось, я вот-вот оглохну от нее.

Сваливать, быстрее отсюда сваливать, неожиданно застучало у меня в висках. Какая-то невидимая сила стала подгонять меня, чтобы я поскорее улепетывала — иначе план мой мог провалиться.

Я мигом вскочила на ноги. Нажала на кнопку брелка, и тут же послышался легкий щелчок. И всё. Машина у Лазутина снималась с сигнализации почти бесшумно. В этом он клятвенно заверял меня накануне. И не обманул.

Я сунула ключ в замочную скважину и осторожно открыла дверцу. Заднюю. И с облегчением перевела дух.

Ключи от «Мазды» обычно лежали в кармане лазутинского водилы. Однако запасные также имелись. И их Лазутин хранил у себя.

Я стала подталкивать банкира, чтобы тот забирался на заднее сиденье. Сейчас мне не нужно было самой его затаскивать — ведь никто не мог лицезреть картину под названием «посадка в автомобиль».

Лазутин плюхнулся животом на сиденье. Улёгся, свесив ноги на пол. Я сняла с плеча сумочку, бросила её рядом с банкиром и вручила ему пакетик с кровью (не вся живительная жидкость расплескалась — осталось немного). Пусть теперь «покойничек» подержит кровушку. Заодно и сиденье малость окрасит ею.

Перебравшись на переднее сиденье, я сунула ключ в замок зажигания, повернула, и машина тихонько загудела. Я тут же выжала сцепление и рванула с места, лавируя между припаркованными машинами в направлении выезда с территории мотеля.

В зеркале заднего обзора я увидела, как стоящие у входа мужчины повернули головы на шум мотора и уставились на устремившееся в темноту транспортное средство.

— Не волнуйтесь, — услышала я голос Лазутина, по-прежнему лежавшего на животе. — Прежде чем броситься в погоню, они свяжутся со мной. Должны. Обязательно. Они не могут никуда уйти, оставив меня.

Что ж… Так или иначе, прежде чем ринуться вслед за наглецом, посмевшим угнать их тачку, они потеряют время. Пока что-либо решат… А если еще и в оставленный нами номер предварительно сунутся, то… Хорошо застопорятся, узрев обстановочку номерка.

У нас есть время. Есть.

Я вновь глянула в зеркальце заднего обзора. Позади царила темень. За нами никто не ехал.

Я убила тебя, Лазутин! Убила! — ликовала моя душенька. Пусть теперь строят догадки… Но факт остается фактом, и его подтвердит плешивый старичок: я (то бишь блондинка) тащила тело Лазутина, чтобы увезти труп. И я увезла этот труп.

Теперь оставалось одно. Чтобы обнаружили тело убиенного Лазутина. Которое уже стопроцентно бы доказывало факт смерти. И в то же время… И в то же время этого тела не должно быть.

Это казалось абсурдом. Такое просто невозможно было представить. Такого не могло быть, потому что быть не могло — и всё.

И все же я собиралась осуществить подобное! Собиралась совершить невозможное!

Чёрт побери, в ту минуту мне казалось, что я предусмотрела всё. Буквально всё. Абсолютно всё.

Уже на магистрали моя тревога усилилась.

Я неожиданно ощутила, как бешено колотится моё сердце. Даже там, у мотеля, когда я тащила тело Лазутина, а затем угоняла машину из-под носа охранников, такого не было. Тогда мое сердечко вело себя довольно спокойно, словно все, что я проделывала тогда, являлось для меня делом самым обыденным, а вот тут… А вот тут — на тебе.

Мне вдруг стало казаться, что нам уже сели на хвост. Что охрана Лазутина изменила тем правилам, коим должна была следовать. Взяла и изменила. Одно дело знать их в спокойной обстановке, а другое — когда экстренная ситуация возникла реально. Чёрт его знает, до какой степени они вышколены.

В зеркальце заднего обзора я периодически поглядывала на огни машин. И мой внутренний голос, будто издеваясь надо мной, сообщал: все, старушка, щас догонят. Но каждый раз я вспоминала, что сама только что обогнала эти машины, и немного успокаивалась, игнорируя пророческое «ну-ну» моего невидимого собеседника.

Несколько отошла я лишь тогда, когда свернула на граверку и стала петлять по просёлочной неровной дороге.

Дальний свет я не стала зажигать, хотя это было вполне позволительно — встречных машин мои ясные очи не видели. Однако, будь моя воля, для большей безопасности я бы и ближний вырубила, но дорога оказалась слишком извилистой, чтобы пробираться вслепую.

В зеркальце заднего обзора я уже не видела огней. И это радовало. Значит, чёрта с два — никто пока еще не сел нам на хвост.

Сзади заворочался Лазутин. Он просунул голову между спинок сидений.

— Где мы? — пропыхтел он мне в плечо.

— Скоро приедем, — заверила я.

— Приедем? — Кажется, он заволновался. — Куда приедем?

— Ваш конечный пункт известен, — пошутила я. — Преисподняя.

Я почувствовала, как он дёрнулся и отпрянул назад, словно получил по физиономии.

— Ну и шуточки у вас, мадам.

Через некоторое время я остановила машину, но мотор заглушать не стала, только выключила свет. До карьера оставалось совсем ничего. И прежде чем к нему подъехать, я хотела как следует осмотреться.

Сзади по-прежнему было тихо — в том смысле, что за нами никто не следовал. А спереди царила такая же чернота.

— Приехали? — не удержался Лазутин.

Я набрала полную грудь воздуха, точно перед последним рывком, в который следовало вложить все силы ради достижения победы.

Что ж, именно это я и собиралась сделать. Вложить последние силы. Для последнего рывка.

Я с шумом выдохнула, включила свет, выжала сцепление и тронулась с места. Вопрос банкира я проигнорировала. К черту. Уже немного. Осталось почти ничего.

Свет фар вырвал из тьмы каменистый склон карьера. Я погасила скорость. Не доезжая нескольких метров до обрыва, нажала на тормоза, останавливая машину. После чего выключила свет. И повернулась к Лазутину.

Я не видела в темноте его лицо. И не стала зажигать свет в салоне, потому что мне не очень-то хотелось лицезреть его физиономию, перепачканную кровью, как и рубашка. Нет, подобное зрелище не для меня — пусть лучше будет виден лишь темный силуэт.

— Вы не забыли вещи, про которые я говорила?

— Обижаете, — раздался голос банкира. — Фонарик. И запасная одежда для себя. Правильно?

— Правильно. Где все это?

— В багажнике.

— Никто не видел, как вы положили туда всё это? — усомнилась я в исполнительности банкира, хотя наставления мои были предельно чёткие.

— Никто. Абсолютно, — даже с некоторой гордостью заявил Лазутин. — Или вы считаете, что я на такое не способен?

— Почему же? Вы ведь хозяин и банка, и этой машины. Кому же, как не вам, без проблем добраться до своей тачки… — Я откашлялась и закончила: — К тому же — это в ваших интересах.

Я больше не стала распространяться на эту тему. Хлопнула дверцей и выбралась наружу. Следом за мной выбрался и Лазутин.

— А что с этим? — Я приметила, как он протянул ко мне руку, однако в темноте не разобрала, что он мне протягивает. — Это кровь, — сказал банкир.

— А-а… — выдохнула я и забрала у него пакет.

Потом открыла заднюю дверцу и вылила остатки жидкости на заднее сиденье и на пол. Кровь больше не понадобится. А сам пакет я положила в свою сумочку, которую перекинула через плечо. Затем обулась (холодно все-таки босиком, да и пятки о камешки поистерла). После чего закрыла заднюю дверцу и выпрямилась.

— Доставайте-ка всё, что взяли, — сказала я Лазутину.

Тот как-то суетливо задвигался: вытащил ключи из замка зажигания, ими же открыл багажник, покопался внутри, потом закрыл багажник. И я заметила в его руке объемистый сверток, который в темноте показался мне каким-то бесформенным.

— Фонарик мне, — потребовала я. — А сами переодевайтесь.

— Ага, — оживился банкир.

Я взяла фонарик, проверила его надежность и, довольная осмотром, стала дожидаться, когда Лазутин наконец закончит возиться с одеждой. Когда этот момент настал, я осветила его фонариком.

Банкир был в тенниске, в джинсах и в кроссовках. Из начальника он превратился в спортивного мужичка — такие выходят вечером подышать свежим воздухом. Правда, в очень уж отдаленные места, то есть подальше от человеческого жилья.

— Куда одежду? — деловито поинтересовался Лазутин.

— На заднее сиденье, — ответствовала я.

— Думаете, этого будет достаточно… для трупа? — усмехнулся он, выполнив мое указание.

— Идите-ка сюда, — сказала я, направляясь к краю карьера.

На каменистом склоне я остановилась и посветила вниз, на дно глубокого оврага.

Световое пятно вырвало из тьмы какую-то серую массу, неподвижно застывшую внизу.

— Знаете, что это такое? — спросила я, весьма довольная собой.

Он промолчал. Версий у банкира не было. Ни одной.

— Это негашеная известь, — с мрачным видом изрекла я.

Лазутин продолжал хранить молчание, словно переваривал только что услышанное. Об этом финальном аккорде я ему заранее ничего не сказала — решила сохранить в тайне. Безопаснее так. Уже для собственной моей персоны.

— Надеюсь, я заработала оставшиеся деньги?

Я услышала, как он хлопнул себя по заднице, по всей видимости, намекая, что деньги в кармане — чтобы я не волновалась.

— Мы сейчас сбросим машину вниз — и финита. Всё.

— А мой труп? — встрепенулся банкир.

— В машине.

— Как в машине?! Там же ничего не будет!

— А там он и не должен находиться. Вы химию изучали в школе?

Лазутин закашлялся, словно подавился чем-то. Химию он, конечно, изучал — обязательный предмет, не помню только, с какого класса. Но плохо изучал — это без сомнения.

— Негашёная известь съедает всю плоть. До косточек. От вас просто ничего не остается. Вас сбросили в машине — вы превратились в прах. Всё. Идентификации вы не подлежите. Потому что ничего не останется — сто процентов. Ни зубов, ни косточек. И вместе с тем все улики налицо. А металл негашёная известь не уничтожает…

Лазутин некоторое время молчал. Затем шумно выдохнул:

— Откуда тут эта гадость?

— Черт его знает. Какая-нибудь безалаберная строительная организация сбросила. Или еще кто. И закопать даже не соизволили. Все как положено. Никто не в ответе.

— Ловко, — подвел он черту. — А мы?

— Свалим отсюда. В том направлении (я указала рукой), в километре отсюда находится железнодорожная станция. Та, о которой я вам вчера говорила. Там я оставила свою «Ауди».

Он всё понял. И не стал больше ни о чём спрашивать — тотчас же перешёл к действиям:

— Тогда давайте закругляться.

Я вернулась к машине. Немного подумала и вытащила из салона один башмак Лазутина — решила оставить его в другом месте.

А затем мы с банкиром установили машину на нейтралку, подкатили ее к краю обрыва и, поднатужившись, толкнули вниз.

«Мазда» на секунду задержалась на краю карьера, повисела, раскачиваясь, словно пыталась обрести равновесие, — и полетела в серую массу.

Я думала, что услышу страшный удар, но нет — что-то хлюпнуло, потом как-то противно булькнуло и наконец заскрежетало, будто кто-то принялся мять и корежить металл.

Тяжело дыша, я наклонилась над обрывом и посветила вниз фонариком. Машина почти вся скрылась в негашеной извести, только задок багажника торчал над поверхностью серой каши да колеса задние — по инерции они еще продолжали крутиться.

— Прекрасно, — подытожила я. — В конце концов, если вас будут хорошенько искать, то найдут, куда свернула машина, и доберутся до карьера. Увидят задок багажника и… И всё. Тело в негашеной извести. Ну-ка, возьмите…

Я протянула ему фонарик. И выдала новое указание:

— Светите вниз.

Он так и сделал.

Я прицелилась и бросила башмак Лазутина вниз. И попала точно, куда хотела. Ударившись о камень, башмак подскочил и упал на выступ, где-то в метре от извести. Ну вот. Вывалилась, понимаешь ли, туфля во время падения машины с банкиром. Царствие ему небесное.

Я была весьма довольна своей работой. Стащила с рук перчатки (наконец-то можно от них избавиться), сунула их в сумочку и… И не сразу опомнилась, когда световое пятно исчезло.

А затем прозвучал голос Лазутина. Уже за моей спиной.

— Твой юрист был прав, когда говорил о тебе, что ты стоишь целого отдела. — В голосе у Лазутина неожиданно зазвучал металл. Такая быстрая перемена меня насторожила, и я даже невольно отпрянула. Однако вовремя вспомнила, что у меня за спиной, и, взмахнув руками, едва удержалась на краю пропасти. — Только мне целый отдел и не нужен, — хохотнул банкир. — Иначе пришлось бы избавляться от целого отдела. А так — только ты, то есть хлопот меньше. Почти никаких.

— Понятно, — вздохнула я. — Похоже, оставшихся денег я не получу.

Он снова засмеялся. И смеялся долго — уверен был в себе. Наконец сказал:

— А ты хохмачка. Только лучше не дергайся. У меня в руке пистолет.

Ну… ясное дело. Сволочь. Наверняка вместе со своими шмотками его припрятал. А теперь вот бравирует.

— Значит, решил меня списать? — спросила я с вызовом. Раз уж он показал зубы — то мы тоже. Грубость — это как цепная реакция. Один начал, и уже другой не в силах удержаться.

— Так уж получается, сама понимаешь. На хрена в таком деле свидетели? Даже если до них и не доберутся… И даже если их на первый взгляд не в чем заподозрить. Все равно. Все «даже» нужно отбросить. Так надёжнее. Когда знает только один. Ты хорошо поработала.

— Угу, — согласилась я. — И заслужила смерть.

— Что поделаешь. Диалектика такая.

Диалектика? Дерьмовая у тебя диалектика, вот так-то.

— И что дальше? — поинтересовалась я. И при этом попыталась нащупать носком туфли на уходящем вниз склоне надежную опору.

— Дальше? Ты умрешь. А эта известь… Ну, ты же отличница по химии… Известь тебя слопает. И всё. Ни меня. Ни тебя. Здорово получилось. Я даже сам не ожидал. Ко всему готовился, но вот к такому… Ха… Даже расцеловать тебя хочется за такой подарочек.

— Ты только не забудь следы замести. — Я продолжала искать возможность спуска.

— Какие ещё следы? — насторожился Лазутин.

— Ты же здесь ходишь. Следы от твоих кроссовочек останутся.

— А-а… Это? Ничего, подмету. Всё сделаю аккуратно.

— А как насчёт того, что я оставила записку? Ведь предвидела такой случай… — Кажется, я наконец нащупала на склоне то, что хотела.

— А ты оставила? — В его голосе уже не было прежнего самодовольства. Не услышав от меня ответа, он тут же оживился: — Ни хрена ты не оставила. Потому как не могла предвидеть. Вот так вот, мисс сыщик. Ну, пока.

А затем произошло то, что и должно было произойти.

Он не зажигал фонарик. Скорее всего боялся, что не сможет нажать на спусковой крючок, если будет видеть моё лицо. Не каждому дано стрелять в человека. А вот так, в темноте, лишь по очертаниям фигуры — совсем другое дело.

Я увидела лишь яркую вспышку, мгновенно рассыпавшуюся фейерверком. А затем — чернота. Мрак. И ощущение провала.