"Царь Федор. Орел расправляет крылья" - читать интересную книгу автора (Злотников Роман)4«Высокоблагородным воеводам, каштелянам, старостам, державцам, властям земским и городским, а также бурмистрам, советникам, лавникам наших королевских городов и иным всем чинам в. к. Литовского объявляем, что некто Смотрицкий и Борецкий, как они сами себя называют, и некоторые другие из подданных нашего государства сговорившись с подданным турецкого государя, врага христианской веры и нашего, который, нарушив свою присягу, вновь идет на наше государство войной, и у этого же его подданного самозванца, якобы Константинопольского патриарха, который прислал от себя и своего турецкого государя в наши государства шпиона, именуемого митрополитом Киевским, прозываемым Гермоген, в помощь сказанному неприятелю, на гибель нашего государства, уничтожение и пренебрежение власти нашего королевского величества, дерзнули без воли, ведома, одобрения и позволения нашего принять от сего шпиона, поставленного на митрополичью кафедру, свое постановление на другие духовные должности русского вероисповедания. А это все сделано внушениями, советами, помощию, средствами, убеждениями и частными-тайными совещаниями некоторых из среды магистрата и некоторых виленских мещан, а также других наших подданных русской религии, которые часто посылали свои послания к этому обманщику. При большом стечении народа и попов виленских выправляли сказанного Смотрицкого на этот злой умысел, а потом рукоположенного псевдовладыкой, как бы данного от нашего имени и законно утвержденного владыку, ввели в г. Вильну, приняли его, частными складками доставили ему содержание, помогали ему пользоваться принадлежностями присвоенного им титула в церкви и др. местах, с великолепными церемониями и одеждами, ему не свойственными, подчинялись его правлению, приказаниям и теперь его содержат, помогают ему и во всем подражают. Затем, взбунтовав некоторых других из наших подданных, между казаками и другими людьми разных сословий, в разных местах отклоняют от должного повиновения, склоняют к таким же дурным намерениям и делам с тем, чтобы в случае объявления нашим врагам войны произвести бунт и тревогу и затем, чего Боже упаси, привлекши к себе других (врагов), Речь Посполитую подвергнуть величайшей опасности. Поэтому, заботясь о поддержании нашей королевской власти, хотим и приказываем, чтобы вы, любезно нам верные, разведали, где эти подозрительные люди находятся, и чтоб и они, и названный выше якобы митрополит Киевский, именуемый Гермоген, как шпионы и возмутители республики, не только не были вписываемы в города и местечки, вместе с их сотоварищами, но и чтобы были пойманы, посажены в темницы и по мере своей вины были наказаны, дабы этим загородить дорогу всем шпионам и изменникам Речи Посполитой и предупредить все их враждебные замыслы и уловки. А чтобы этот наш универсал знали все, повелеваем городским чинам внести оный в свои акты и оповестить в известных местах, исполняя это по своей обязанности и ради нашей милости. Писан в Варшаве дня 22 марта месяца, лета Господня 1620, царствования нашего польского 32 года. Я отложил прочитанный документ и задумался. Неужто будет война с Речью Посполитой? Если честно, я не совсем точно угадал реакцию Сигизмунда III на интронизацию Гермогена в Киевские митрополиты. Сказать, что он пришел в бешенство, — ничего не сказать. Будь он на моем месте, поляки давно бы перешли границу и сейчас были бы уже как минимум под Смоленском. А то и подходили бы к Москве. На мое счастье у них там полная и абсолютная демократия. Ну как у нас в славные девяностые при Борьке Алкоголике. И потому все попытки их весьма неглупого короля остановить распад государства этого гордого, сильного, честного и явно скрывающего в себе немалый потенциал народа наталкиваются на знаменитое шляхетское «veto». А кварцяное войско[12] у короля слишком мало, чтобы даже думать о войне со мной. К тому же Польша только-только выкарабкалась из крайне неудачной для себя войны со Швецией, за время которой потеряла всю Лифляндию и Ригу[13], и ввязываться в новую войну польская шляхта не шибко хотела. Так что, даже если он заручится поддержкой кого из магнатов, вряд ли собранные против меня силы превысят цифру в десять тысяч солдат. Конечно, Ходкевич громил шведов и куда меньшим числом, но затевать с такими силами наступательную войну… Ну не идиот же он? Или все-таки как раз таки идиот? Тем более что отношения с Польшей сейчас весьма натянутые… В принципе, к войне я был более-менее готов. Сразу после Южной войны, опустошившей казну, я перестал так же часто, как и в период подготовки к ней, устраивать военные смотры и учения, снизив их периодичность до одного раза в два года. Но два года назад, когда наша «зарубежная церковная стажировка» развернулась вовсю и начала постепенно двигаться в сторону как раз разразившегося нынче скандала, снова перешел на ежегодные смотры. А этой зимой устроил аж два таковых. В начале и в конце зимы. Это не прошло незамеченным. По стране снова поползли слухи, что царь-де воевать задумал. Народ гадал только — с кем. Шведы пока сидели тихо, поляки вроде как тоже. Отношения с османами также наладились. После смерти Ахмеда I и отстранения от власти его полоумного братца Мустафы новый султан Осман II подтвердил все ранее достигнутые договоренности. Впрочем, это было объяснимо. Идти воевать Русь ему было совершенно не с руки. Османы ведь не крымчаки. У них куда более устроенная армия — с пехотой, с артиллерией, с обозами, так что переться через причерноморские и приазовские степи они будут долго. И если даже выступят в поход весной, то с учетом времени на перевозку войск, на устроение передовых войсковых магазинов, на марш и так далее до первых русских крепостей основной части страны доберутся дай бог к концу лета, а то и к осени. А зимовать в чужой, враждебной стране с крайне недружелюбным населением и с чудовищно растянутыми собственными коммуникациями, да на которых еще будут резвиться казаки и подвластные мне кочевники… Что-то подобное попытался провернуть Наполеон. Его результат можно вывести как стандартный для таких условий. Да и османы уже пытались сунуться в Россию. Еще при Грозном царе[14]. Из почти стотысячного войска едва несколько тысяч назад вернулось. А ведь тогда у них еще были крымчаки, да и казанские и астраханские татары тогда тоже вроде как были еще не прочь перекинуться на сторону османов… А сейчас? Максимум, на что он мог рассчитывать, это выкинуть меня с побережья Черного моря. Но, как теперь уже стало ясно, мое присутствие там оказалось для него довольно выгодным. Во-первых, сразу после заключения мира я, пользуясь тем, что у меня в Азове и Перекопе сидели крупные гарнизоны, взял донских казачков на короткий поводок, категорически запретив им всякие походы «за зипунами». В то время как запорожцы развернулись вовсю. Зализав раны, сечевое войско под руководством Петра Сагайдачного принялось за старое, взяв сначала Синоп, а затем и Бургас[15]. А города поменьше подвергались набегам и разгромам практически ежегодно. Это вызывало заметный рост напряженности между Высоким диваном и королем Сигизмундом, которая вскоре непременно должна была разразиться крутой разборкой. Вернее, уже не раз разражалась, гетман Станислав Жолкевский вовсю с едисанско-буджакско-турецкими отрядами на границе бодался, но сам султан с основной армией пока еще в дело не вступил. Может, отсутствие войска уничтоженных крымчаков сказывалось, может, какие внутренние дела не пускали, но теперь все шло к тому, что Осман II все-таки ввяжется… Впрочем, если быть до конца откровенным, у моих донцов также рыльце было в пушку. С Дону-то они «за зипунами» действительно более не ходили, но те, у кого так уж чесались на это дело руки, по весне отправлялись в Край и, дождавшись там запорожских стругов, присоединялись к запорожцам. Но официально ни я, ни мои воеводы этого как бы не знали. Так что с меня все взятки гладки. И когда турки, коим про это дело настучали поляки, изо всех сил пытавшиеся отвертеться от войны, выкатили мне претензию, я картинно возмутился, заявив, что все ложь, а если и не ложь, то из дончаков там кто если и был, то — единицы, эвон им как далеко с Дону идти-то, а там у меня все жестко. Затем пообещал, что даже с этими единицами разберусь конкретно и немедленно накажу кого попало, а потом эдак по-иезуитски посетовал, что здесь-де на Днепре у меня крепостенка маленькая, людишек мало, за всем уследить невозможно, а вот был бы в моих руках Озю-Кале… После чего казачкам было грозно, громко (ну так, чтобы в Истамбуле слышно было) и строго-настрого велено более с запорожцами не ходить, и они послушно… перестали приставать к ним в самой крепости, а стали присоединяться к запорожским стругам верстах в трех ниже по течению. Чем все и закончилось… Во-вторых, заметно оживившаяся взаимная торговля начала приносить в вечно пустую казну османского султана кое-какие дивиденды. А торговля в черноморском регионе оживилась весьма шибко, поскольку заметно увеличились товаропотоки, берущие начало аж в Индии и Китае, ранее во многом перекрытые вследствие непрекращающихся войн с Персией. Не говоря уж о караванных путях, проходивших по территории самой Персии, — персы практически напрочь перекрыли турецким купцам Персидский залив, перерезав важнейший торговый путь, известный уже тысячелетия. А после того как Аббас I взял Басру и Багдад, туркам остался только маршрут по Красному морю. Но и там были свои косяки. Во-первых — не до конца замиренный Аден и пираты Сомалийского рога. Как выяснилось, они и в эти времена вовсю резвились в Аденском заливе. И, во-вторых, — португальцы, коим папа Александр VI еще в тысяча четыреста девяносто третьем году даровал все земли восточнее меридиана, проходящего поблизости от Канарских островов. Вот ведь озорник, взял и своей властью разделил весь земной шар между Испанией и Португалией, а остальные, мол, перебьются. Нет, в покинутые мною времена тоже случаются подобные забавы, например, в Штатах есть фирмочки, которые участками на Луне торгуют. Но те хоть знают, что просто лохов разводят. А ведь папа Александр VI был уверен, что это вполне в его воле… Так вот, эти португальцы сейчас обосновались в Индии, по большей части на Гоа (недаром европейцы любят кататься на отдых именно туда — почитай с шестнадцатого века инфраструктура под них затачивалась), еще не ставшей жемчужиной английской короны, и активно подгребали под себя всю торговлю с ней. Оченно напрягая турок с помощью своего довольно мощного флота. А сейчас мне удалось обойти все эти препятствия с помощью специально организованного под это дело «Персидского торгового товариства», получившего монопольное право на торговлю с Персией с благословения Абба-са I, коему обещано было поставлять в необходимом ему количестве пушки и ружья для войны с турками и узбеками. И первым действием этого товариства было построение торгового тракта, соединившего Волгу и Дон в районе Царицына-городка. В будущем как раз там был построен знаменитый Волго-Донской канал, но при современном уровне развития техники и строительных технологиях этот проект оказался невозможным. Слишком велик перепад высот. Слишком большие объемы воды необходимо перебрасывать опять же на слишком большие расстояния для обеспечения бесперебойного функционирования системы шлюзов. А жаль, жаль… Но и без того дорога, выстроенная за три года посошной ратью под руководством Антонио Калдиери и еще двух инженеров-ломбардцев, сманенных моими агентами, которые вынуждены были убраться из Венеции в Ломбардию сразу после того, как раскрылась их роль в организации побега с Мурано мастеров-стеклодувов, способствовала увеличению товаропотока. Корабли загружались в торговых факториях, устроенных «Персидским торговым товариством» в Реште и Астрабаде, потом шли через Каспий до Астрахани, затем поднимались по Волге до Царицына-городка, где вследствие этого образовался довольно большой торг, вызвавший бурный рост города. А там те товары, что предназначались для поставки в Англию, Голландию, Францию, Швецию, Польшу и города Ганзы, короче, на север Европы, следовали далее по Волге на Нижний Новгород и Ярославль. Ну а та часть товаров, что предназначалась для экспорта в Турцию и южные страны, перегружалась на возы и по отличной дороге, на насыпи, с мостами, двигалась к Дону, до хутора Избяного, коий ныне разросся до села Избянского. Там товары вновь перегружались на корабли и по Черному морю доставлялись в Истамбул, Трапезунд, Варну, Бургас, а также по Днепру, Южному Бугу, Днестру и Дунаю в Речь Посполитую и на юг Священной Римской империи. Впрочем, для торговли с последними двумя государствами мои «гости государевы» образовали торговые товариства с крымскими греками и евреями, числящимися подданными османов, поскольку на сквозную торговлю иноземными купцами Высокий диван смотрел косо. Но это было мне только на руку, так как привязывало Крым к России лучше любого завоевания. Уже сейчас почти четверть уменьшившегося во времена Южной войны и до сих пор пока не восстановившегося населения крымских городов так или иначе кормилась с русских торговых маршрутов, и, судя по росту оборота, число таковых должно было увеличиться. Да что там греки и евреи, бей и начальник гарнизона самой сильной турецкой крепости Крыма — Керчи кормился с того, что обеспечивал беспрепятственный проход и даже конвоирование подчиненными ему военными кораблями караванов русских купеческих судов, которые бесперебойно поставляла азовская верфь. Кстати, вследствие того что на корабли под русским флагом не нападали запорожцы, существенная часть турецких купцов также перешла на доставку товаров по внутренним черноморским каботажным маршрутам на русских судах. Любое изменение статус-кво вызвало бы не только существенное падение доходов султанской казны, но и могучий всплеск недовольства подданных султана, проживающих по берегам Черного моря. Тем более что никаких формальных оснований для этого не было, поскольку все пункты договора соблюдались мною неукоснительно и постоянно пасущиеся в Азове турецкие купцы, а также керченский бей исправно докладывали султану, что никаких военных кораблей русский царь на азовских верфях не строит. А вот торговые суда азовские верфи строили со скоростью четыре штуки в год. На них работало почти сорок в основном голландских корабельных инженеров и мастеров и уже почти тысяча русских мастеров и рабочих. В полтора раза больше, чем на астраханских верфях, и в два с лишним раза чем на архангельских. Кстати, могли бы строить и больше, но темпы строительства кораблей сдерживал небольшой пока объем подготовленной древесины, а также производственные мощности еще весьма слабых канатных и парусиновых мануфактур. Так что мною, как соседом, турки могли быть удовлетворены куда больше, чем кем бы то ни было еще — от персов до австрияков. Все остальные были куда как беспокойнее… Случись королю Сигизмунду как-нибудь извернуться и убедить сейм выделить деньги на войну со мной, мне было чем и как его встретить. Но воевать не хотелось. Ну совершенно ни к селу ни к городу была эта война… Так, например, я наконец-то всерьез озаботился программой заселения Сибири. Вот уже третий год с каждой сотни дворов черносошного населения избирался один крестьянский двор, который переселялся на год на мой полный кошт в Белкинскую вотчину. После того как сразу по окончании голода вотчинники во главе с Шуйским вывезли из моей вотчины десять тысяч душ крестьян из числа тех, кого они назвали беглыми и за кого смогли заплатить, у меня в Белкино осталась почти тысяча пустых крестьянских дворов. Они содержались старостами в полном порядке, их регулярно выметали, меняли на крышах солому, а зимой раз в три дня протапливали избы. А после того как я озаботился программой заселения Сибири, старостам было велено построить в деревнях и селах еще по два крестьянских двора к каждому имеющемуся пустому. Так что для моих целей пустых изб пока было вполне достаточно. Так вот, эти самые будущие переселенцы по осени, после окончания уборки урожая, объявлялись в Белкинской вотчине, где и жили целый год, осваивая самую передовую на тот момент агротехнику и простейшие приемы селекции, которые мои вотчинные крестьяне под руководством уже заматеревшего и совершенно обрусевшего, но все такого же неугомонного Виниуса уже освоили. Данный подготовительный период был необходим, и вы бы со мной немедленно согласились, если бы видели, кого мне выделяли общины. Как правило, это были либо совсем юные, только-только ожененные парочки, либо такая нищета, которой на прежнем месте ничего путного все равно не светило. А тут они отъедались, осваивались, а на следующий год, посеяв озимые для нового набора переселенцев, отправлялись по первопутку — с хлебом, семенами и твердой уверенностью, что на месте они получат от государя коней (из того табуна, что перегнали башкиры после Южной войны) и кое-какой струмент для обустройства, ну там топор, плуг, пилу, лопаты и так далее, а также все шансы на новую и успешную (по крестьянским меркам, конечно) жизнь. Причем уже первый год такой относительно сытой жизни сразу же начал приносить свои плоды, так как в путь многие бабы отправлялись уже на сносях. Общее число ежегодных переселенцев составляло всего-то около восьми — десяти тысяч человек, десятая часть которых, в основном дети, к тому же гибла за время пути, но, учитывая, что большинство добравшихся находилось в самом начале детородного периода, можно было ожидать, что заселение Сибири пойдет куда более энергично, чем в моем старом варианте истории. Ведь кроме таких организованных переселенцев были еще и неорганизованные… Кроме того, я запустил программу военной реформы. Собрав максимальное количество сведений о том, какие войска нынче считаются самыми-самыми, я решил перестраивать пехоту по голландскому образцу, а конницу по польскому, но с примесью немецкого. Во-первых, следовало создать в русской армии тяжелую кавалерию, которой у нее давненько не было. Почитай, со времен едва ли не Дмитрия Донского. Да и то, что тогда считалось тяжелой кавалерией, ныне, во времена цельнокованых лат и огнестрельного оружия, таковой уже считаться не могло… Основным образцом для ее создания я решил избрать польских гусар. А создавать своих собственных гусар, коих решено было назвать по европейскому образцу кирасирами (ну так мне было привычнее, тем более, насколько я помнил, кирасирские полки в большинстве армий существовали аж до Крымской войны), я решил из своего холопского полка. Полк был поделен на четыре части, по три сотни в каждой, которые должны были составить основу четырех новых кирасирских полков. И сейчас тульские бронные мастерские были загружены заказом на изготовление кирасирских доспехов, представлявших собой просто изрядно облегченный вариант обычных рыцарских лат, без стальных башмаков, поножей, перчаток и с облегченной каской вместо шлема с забралом. Этот доспех, кроме каски, полностью повторял защитное снаряжение польских гусар, правда заметно усовершенствованное в бронной розмысловой избе как с защитной, так и с функциональной и с технологической точки зрения. Дело в том, что в это время не существовало такого понятия, как номенклатура материалов. Любой предмет — от доспеха до телеги, — как правило, изготавливался из материала одного и того же сортамента, чохом. Другой материал или сорт металла допускался только в качестве отделки. Розмыслы же бронной избы (ну с моей подачи, естественно, впрочем, лишь в виде общей идеи, ибо конкретики я не знал абсолютно) дотумкали до изготовления доспехов из набора разного по качеству металла. Скажем, кираса, наплечники и элементы усиления каски изготавливались из дорогой и качественной стали, полученной путем повторной переплавки в печах с воздуходувными механизмами с водяным приводом металла, полученного в свою очередь в печах, устроенных по типу тех, что Аким подсмотрел в Шеффилде, а остальные элементы — из более дешевого металла. Кроме того, для изготовления наборных элементов доспеха начал применяться метод горячей штамповки с последующей холодной прюковкой. Но все равно доспех выходил в копеечку. Даже при массовом производстве с учетом широкого использования вальцов и молотов на водяном приводе себестоимость одного кирасирского доспеха доходила до пятнадцати рублей. Зато эта кираса с десяти шагов держала мушкетную пулю в двух случаях из трех…Каска же была разработана в бронной розмысловой избе полностью заново и представляла собой эдакий модифицированный вариант римского шлема (Третий Рим как-никак), изготовленный в основном из кожи, с высоким гребнем, выполняющим как декоративную, так и защитную роль. Принятый на вооружение вариант был третьим. Первые два я забраковал, поскольку получившиеся варианты, хоть и были чрезвычайно технологичными и функциональными, но выглядели уж больно непотребно. Для защиты же ног сапожники изготовили нечто весьма напоминающее еще пока неизвестные в этом мире ботфорты. Причем они получились, вероятно, лучше тех, что были придуманы французами. Как выяснилось, русские считались весьма искусными в обработке и выделке кожи и изделий из нее, и на всяких там французов, немцев и итальянцев с испанцами местные кожемяки смотрели с бо-ольшим пренебрежением. Сказать бы это кому в мое время, когда вся наша национальная обувная промышленность накрылась медным тазом… В качестве оружия кирасиру полагалась длинная, тяжелая пика, рейтарский И вообще тульские заводы сейчас переживали бурный рост, до недавнего времени во многом сдерживавшийся опасностью регулярных набегов крымчаков. А с момента устранения этой опасности Тула начала резко расти и строиться. Как, впрочем, и большинство городков южной засечной черты, в первую очередь Орел, Курск, Белгород, Воронеж, Тамбов и, конечно, Царев-Борисов… Еще в каждом кирасирском полку, кроме трех сотен тяжеловооруженных кирасир, опять же по образцу польских гусарских хоругвей1[16]должно было быть еще шесть легких сотен, также оснащенных защитным вооружением уже по облегченному, русскому образцу — кольчуги, байданы и так далее, и теми же самыми касками, которые я решил сделать стандартными для всего русского войска. Из наступательного у них имелись сабли, пара пистолетов и завесная пищаль. И, в отличие от трех сотен тяжеловооруженных всадников, эти шесть сотен кирасирского полка должны были не только поддерживать и развивать прямой удар всадников, вооруженных пиками, но еще и быть подготовлены для ведения боя в стиле немецких «черных всадников» — рейтар. Конников в эти легкие сотни решено было набирать из поместных дворян и иных охочих людей, положив каждому из них оклад в рубль с полтиной ежемесячно и еще два рубля в год на коня. При том что конем, оружием, снаряжением, доспехом, седлом и овсом на прокорм коня кавалеристы этих четырех полков снабжались за счет казны. Что было небывало щедрой платой, поскольку, скажем, изба в Москве на Лубяном торге стоила менее трех рублей. Так что отбоя от желающих записаться в новые регулярные полки не было, что позволяло подходить к отбору чрезвычайно придирчиво. Кроме того, я ввел новый (ну а вернее, привычный для меня) принцип расквартирования частей не по городским посадам, а в специально обустроенных военных городках. Поэтому сейчас под Москвой, в Больших Вяземах, строились обширные казармы с конюшнями и большим полем ипподрома, на котором под руководством почти пяти десятков нанятых поляков, бывших офицеров и товарищей гусарских хоругвей, вовсю шла подготовка тяжеловооруженных сотен. О том, что эти сотни готовились еще и против Польши, в эти времена думать вообще было не принято. Здесь вообще к этому отношение было куда как проще. Кто платит — тому и служим. Если заплатит другой — так и запросто развернем мечи против той стороны, которую еще вчера защищали… Легкие сотни формировались, к тому же с их инструкторами был определенный напряг. В Германии сейчас вовсю разворачивалась кровавая свара между католиками и протестантами[17], и солдаты там были весьма востребованы. Так что инструкторов из числа рейтар удалось набрать всего два десятка человек, да и то потому, что большая часть их была увечной — кто без руки, кто без ноги, кто без глаза… С пехотой же было решено поступить следующим образом. За последние пять лет мне удалось выстроить очень неплохие отношения с одним из самых знаменитых европейских полководцев и военных реформаторов — штатгальтером Соединенных провинций Морицем Оранским. Началось все сразу после Южной войны. Поскольку из всех иностранцев, приезжающих в Россию на заработки, едва ли не половина были именно подданными Соединенных провинций, сбор информации о происходящем здесь у правителя Голландии оказался на высоте. И он был первым из немногих европейских государей, которые соизволили поздравить меня с успешным окончанием Южной войны. Я отреагировал на это очень живо, тут же отправив ему посольство с богатыми подарками. Одной меховой рухляди отослал три воза. Штатгальтер это оценил. И лично откомандировал мне в помощь шесть опытных военных инженеров, что позволило мне организовать военно-инженерную школу с числом учеников в три с лишним десятка человек (я сразу же ввел строгий отбор, потому и учеников оказалось так мало). Я снова отблагодарил доброго человека изрядными подарками и вступил с ним в активную переписку, результатом которой стали пять сотен дворянских и боярских новиков, уже третий год проходящих службу в голландском военно-морском флоте. Я рассчитывал, что через пару-тройку лет к трем-четырем тысячам матросов, кои у меня образовались из крестьян, «запроданных» иноземным капитанам торговых судов, у меня появится и кое-какой офицерский состав, так как штатгальтер милостиво согласился обучить наиболее толковых из числа этих пяти сотен еще и навигации и штурманскому делу. Как докладывал мой агент в Соединенных провинциях, к настоящему моменту больше половины уже успели и до голландских заморских колоний смотаться. Так что и океанских плаваний ребята попробуют… Ну и изрядное число корабельных мастеров, трудящихся на трех моих морских верфях. Последней же по сроку договоренностью были полторы тысячи таких же дворянских и боярских новиков, сейчас плывущих в Амстердам, дабы поступить на службу в самую на данный момент эффективную в Европе голландскую регулярную армию. И моряки, и будущие солдаты были набраны из новиков, которым, согласно утвержденному мною «Уложению о дворянской и боярской службе», поместья пока не светили. Ибо в соответствии с этим уложением на поместный оклад могли претендовать лишь те дворяне и дети боярские, кои уже успели поучаствовать в каких-нибудь реальных боях и сражениях. То есть показать себя. Что было, как это ни странно, вполне в духе традиций… А последнее крупное испомещение состоялось как раз по итогам Южной войны, когда почти семь тысяч молодых дворян и детей боярских получили новые земли вокруг городов-крепостей бывших засечных черт — Орла, Курска, Белгорода, Воронежа, Тамбова и Царева-Борисова. Во многом потому, что это был лучший способ заселения этих плодородных земель, вследствие постоянной угрозы крымских набегов пока лежащих «впусте». Нет, неиспомещенные земли, считающиеся черносошными, я также потихоньку собирался заселять, но пока идефиксом у меня была Сибирь. Кстати, тут я провернул и одну авантюру, мобилизовав на помощь как купцов, так и заметную часть изрядно разросшейся и охватившей уже почти три десятка городов Митрофановой секретной службы. Короче, буквально на следующий год после окончания Южной войны в Полесье, на Волыни и на Подолье, изрядно разоренных во время подавления рокоша Забжидовского и сильно нагнутых униатским священством, спешившим выслужиться перед своими католическими хозяевами, начали усиленно циркулировать слухи о том, что-де под русским царем крестьянству живется не в пример лучше и сытнее. Е$ернее, такие слухи зародились гораздо раньше, сразу после закончившегося пшиком похода Самозванца, во время которого польская шляхта была посрамлена не столько даже на военном поприще, сколько на поприще религиозном. Тогда обо мне впервые пошло множество слухов, естественно, немалую их долю составляли те, что ходили по Руси о моей Белкинской вотчине. Но они — то циркулировали, то затихали, вновь возрождаясь во время новых громких побед царя — избранника Богоматери, каковым русского государя теперь стали считать буквально все православные, а потом снова затихая. Но в этот раз эти слухи возникли вроде как безотносительно какой-либо причины. Да и не только эти. Так, в очередной раз посмаковав мечты о том, как славно живут православные под рукой такого православного царя, крестьяне из уст в уста передавали весть о том, что есть вот тут, у них, прямо на Подолье или в Полесье, ловкие люди, которые могут за не шибко большую деньгу тайно переправить народ под благословенную руку богоизбранного государя. И… таковые действительно имелись. Причем это были отнюдь не мои агенты, они были «повинны» только в запуске слухов… ну и в паре-тройке самых первых операций, после которых в Полесье и на Подолье с Волынью пришли прямо-таки восторженные вести от бежавших (а еще бы им не быть такими, если первую партию в несколько десятков семей я специально разместил в своих уже обустроенных вотчинах), а… местная нищая, мелкопоместная польская и литовская шляхта. Потому что мои новоиспеченные помещики, у которых в поместьях пока еще не было ничего, кроме земли, зато в карманах звенело полученное за Южную войну серебро, платили таким «переправщикам» за крестьянскую семью от двух до пяти рублей. Что с учетом средней численности каравана беженцев в семь-восемь семей позволяло сим предприимчивым людям зарабатывать за одну ходку сумму, равную годовому доходу с небольшого, но крепкого поместья. А если учесть, что у очень многих шляхтичей, кроме сабли и шляхетского гонора, за душой ничего не было, на подобный доходный промысел кинулось довольно много народу. И большинство были готовы за свой счет вести крестьян на стихийные порядные рынки, образовавшиеся в черниговских, новгород-северских и стародубских землях. Магнаты и богатая шляхта, с земель которых начали бежать крестьяне, спохватились только через полгода и сначала попытались остановить бегство привычным способом — ловя, поря и вешая. Но это вызвало лишь увеличение потока беглецов. К тому же шляхтичи, сделавшие поставку крестьян в мои пределы своим бизнесом, отчаянно защищали свой «живой товар», сбиваясь в ватаги и вступая в схватку даже с довольно крупными отрядами переимщиков. Сигизмунд написал мне гневное письмо, требуя немедленно выдать всех беглецов. Но я скромно ответил, что мои дворяне и дети боярские «заключают порядье» с крестьянами лишь на своей, русской земле. А уж из каких мест крестьяне к ним для сего пришли — то мне неведомо. Впрочем, я готов немедленно возвернуть тех беглецов, чье описание будет передано моим приставам, буде они обнаружатся в моих пределах. И даже прислал в Литву десяток таковых для получения сих описаний… Но, как и следовало ожидать, никого из беглецов по описаниям обнаружить не удалось, уж больно они были скудными и неточными. Однако Сигизмунд поднял кварцяное войско и передислоцировал его на границу, что вкупе с усилиями отрядов магнатов этот бизнес в стиле Томаса Гаррета[18] мало-помалу убило. Наиболее удобные пути следования беженцев были переняты, наиболее лихие и настырные вожаки-проводники пойманы и повешены, а крестьяне запуганы жестокими казнями. Но градус недовольства православных подданных Речи Посполитой своим королем-католиком резко повысился. А мечты оказаться под рукой православного государя, подкрепленные завистью к тем односельчанам, кто рискнул-таки удариться в бега и теперь жил, как представлялось, почти в раю, наоборот, усилились. Ведь новые переселенцы, посаженные на необжитые земли, никаких вестей не присылали. По умолчанию считалось, что так здорово, как обустроились первые несколько десятков семей, от которых пришли-таки вести, устроились Впрочем, на самом деле беглецы все равно обустроились на новых местах куда лучше, чем на прежних. Такого закрепощения крестьянства, как в Речи Посполитой, на Руси еще не было. Более того, я всемерно способствовал сохранению практики заключения порядья[19]между крестьянином и владельцем земли и даровал мелкопоместному дворянству и детям боярским право вывоза крестьян из крупных вотчин, а также черносотенных и монастырских земель. Так что призрак крепостного права на Руси изрядно поблек и истончился. Чего я и добивался. Мне нужно было экономически активное и мобильное население. Иначе всем моим планам по развитию моего бизнеса под названием Русь наступит некрупный северный пушной зверек… К тому же новые земли были куда как плодороднее, а поднакопившие жирок за время весьма обогатившей их Южной войны новоиспеченные помещики щедро предоставляли своим крестьянам ссуды на обзаведение да отсрочки по оброку и барщине. Ну и плюс отсутствие религиозного давления… В результате всей этой операции, осуществленной при активной и совершенно небескорыстной (я вообще никогда не рассчитываю на бескорыстие, хочешь, чтобы какой-нибудь процесс пошел, — дай возможность другим людям зарабатывать на этом деньги, в конце концов тебе же дешевле обойдется) помощи самой шляхты, новоиспеченные помещики посадили на землях своих новых поместий почти десять тысяч крестьянских семей, то есть около семидесяти тысяч человек. А на тех землях Речи Посполитой, которые были населены по большей части православными, усилилось брожение… Еще одна волна испомещения, хотя и более скудная, прошла после замирения казанских татар и ногайцев, но не прикавказских, кои уже практически отсутствовали как факт (о чем я, впрочем, весьма сожалел), а из Большой ногайской орды. Нет, супротив царя они ничего не имели. Просто башкиры, пройдя их землями сначала к Азову и Крыму, а потом в обратную сторону, слегка пощипали их кочевья. К тому же они вернулись к своим кочевьям, отягощенные богатой добычей. Что казанцам и ногайцам, обойденным такой добычей, показалось обидным. Ну и закрутилось дело… да так, что пришлось исполчать вятскую и рязанскую земли и идти разнимать отчаянно режущих друг друга степняков… Замирение продолжалось почти три года, за которые число моих подданных упомянутых национальностей уменьшилось аж на сорок тысяч человек. Ох и свирепо воюют кочевнички, мать их за ногу… им что баранов резать, что людей, независимо от пола и национальности. Черт, а ведь людишек-то у меня в государстве и так негусто. А тут еще такие непредвиденные потери… После окончательного замирения сей свары я повелел собрать по изрядно обезлюдевшим кочевьям сироток (поскольку кочевники, памятуя старый, еще дочингисхановский кочевой закон, не резали мальчиков, не достигших ростом тележного колеса) и отдать их в монастыри. Из милосердия, иначе бы все равно с голоду перемерли, ну и еще с прицелом на то, чтобы, когда они подрастут, из них воспитали бы проповедников для последующего распространения среди подвластных мне народов христианских традиций мира и человеколюбия (и не хрен ржать, лучше Библию почитайте). Да и вообще, здесь люди долго еще будут самоидентифицироваться в первую очередь по религиозному признаку, поэтому я решил предпринять усилия для того, чтобы в России как можно более умножилось число православных. В чем меня горячо поддержал и патриарх… Ну и на сем испомещение было закончено. Тем же, кто вошел в разряд новиков после этого, пока светило лишь денежное и хлебное довольствие, кое для поместного войска, по большей части кормящегося с земли, в мирное время было весьма скудным… Если, конечно, они не являлись наследниками отцова поместья, сохранявшегося за ними после гибели отца и по малолетству. Но таковых за последнее время было мало. Поместное войско не понесло шибко больших потерь в Южной войне, да и с нее прошло уже почитай десять лет. Так что беспоместных дворянских недорослей, принужденных вследствие этого сидеть на отцовой шее, вошло в возраст довольно много. Ведь семьи здесь куда как многочисленные… А согласившимся отправиться поучиться морскому и военному делу в Соединенные провинции сразу же был положен твердый оклад в те же полтора рубля в месяц, помимо того жалованья, что им выплачивалось в армии и на флоте Соединенных провинций, а также заявлено, что при новом испомещении они будут испомещены в первую голову… Наиболее же продвинулась реформа артиллерии, в особенности полевой. Артиллерия перешла на постоянные штаты. Без всяких там «по одному пушкарю на пяток пушек и сорок мужиков из посошной рати, приданных ему в помошь на время стрельбы». На каждое орудие были сформированы полноценные расчеты, коим положено денежное, вещевое и хлебное довольствие. К настоящему моменту было сформировано четыре артиллерийских полка полевой артиллерии, в которых по окончании реформы должно было быть по тридцать два шестифунтовых орудия полевой артиллерии, шестнадцать двенадцатифутовых «длинных» орудий и шестнадцать гаубиц четвертьпудового и полупудового калибра. И один осадный полк с восемнадцатью шестидесятифунтовыми дальнобойными пушками и восемнадцатью двух — и трехпудовыми мортирами. С учетом того что в каждом пехотном полку планировалось иметь еще батарею легких трехфунтовых полевых пушек, стреляющих лишь бомбами и картечью, благодаря чему их стенки можно было бы сделать более тонкими, вследствие чего они могли перемещаться по полю боя силами расчетов, даже без конной тяги, а на конной тяге и галопом, общее количество (без осадных и крепостных орудий) полевой артиллерии в русской армии по окончании военной реформы должно было составить более трехсот стволов. Каковое число я считал вполне достаточным на данный момент, ибо большего числа стволов полевой артиллерии не имела ни одна современная армия мира. Не говоря уж об уровне подготовки расчетов. Впрочем, с артиллерийскими командирами пока были проблемы. Проблему офицеров я кое-как закрыл, набрав выучеников царевой школы, которые имели вполне серьезную математическую подготовку, но вот с командирами орудий и артиллерийскими сержантами дело пока обстояло намного хуже. Однако со временем проблема обещала разрешиться, так как при каждом полку были открыты полковые школы… Но на данный момент в полках имелось всего лишь по десятку новых пушек, используемых пока только для тренировки расчетов, каковые, однако, велись довольно интенсивно. Так что на данный момент я реально располагал только той артиллерией, какая досталась мне в наследство от отца. А каждая новая пушка на новом, усиленном и улучшенном лафете, по виду довольно сильно напоминавшая мне пушки наполеоновских войн (ну точно — напоминавшая, поскольку я, будучи дилетантом, мог опираться лишь на свои детские воспоминания времен посещения Бородинской панорамы… ну и всякие там фильмы), обходилась казне в сумму от ста до аж пятисот пятидесяти рублей. И вообще, судя по подсчетам, на создание новой армии я должен был потратить в ближайшие пять лет где-то миллионов семь. Бешеные деньги, блин! И это при том, что пятнадцать лет назад, в момент моего вступления на престол, А кроме того, была еще одна причина, вследствие которой мне очень не хотелось ввязываться в войну. Дело в том, что в ближайшие год-другой я собрался жениться… |
||
|