"Популярная философия" - читать интересную книгу автора (Гусев Дмитрий Алексеевич)

§ 18. Восход теизма (Патристика)

Эпоха, пришедшая на смену Древнему миру, получила название средневековья (V–XV вв.). Во времена средневековья господствующей религией являлось христианство, сформировавшееся в начале нашей эры в римской провинции Иудее. Оно быстро распространилось по Римской империи, завоевав огромное количество сторонников и последователей. Поскольку официальной религией Древнего Рима являлось язычество, появившееся христианство в первые века нашей эры подвергалось жестоким гонениям со стороны государства. Однако в IV в. христианство провозгласили новой официальной религией, и притесняемые ранее христиане из гонимых превратились в гонителей, неумолимо преследуя язычников и ревностно сражаясь против остатков старой государственной религии.

В чем причина явной непримиримости язычества и христианства? Первое является политеизмом (от греч. полюс – многий и теос – Бог) – многобожие, второе – монотеизмом (от греч. монос – один и теос – Бог) – единобожие. Но данное расхождение не является настолько принципиальным, чтобы из–за него жестоко враждовать.

В языческом политеизме каждое божество олицетворяет какую–нибудь природную стихию, то есть находится не вне мира, но внутри его, растворено в нем, слито с ним воедино, а совокупность языческих богов и есть мироздание. Поэтому подобный взгляд неизбежно является пантеистическим.

Христианский монотеизм утверждает не только то, что Бог один, но – главное — то, что он находится вне мира, первичен по отношению к нему, потому что его сотворил. Для язычника окружающий его мир прекрасен и единственен, вне природы и больше ее ничего нет, потому что она и есть Бог. Природа вечна, беспредельна и потому божественна. Он благоговеет перед ней и ей поклоняется. Для христианина, несмотря на совершенство окружающего мира, он – всего лишь творение, а за видимым великолепием природы стоит невидимая сила, тысячу крат более совершенная и бесконечно восхитительная – Творец, который есть действительное начало и источник всего, истинное Бытие. Поэтому именно перед ним следует преклониться, а за красотой мира всегда следует пытаться усмотреть великий и непостижимый замысел потустороннего Бога.

Христианин считает, что, поклоняясь природе, язычник принимает ее за Творца, подменяет его творением, совершая самую непростительную ошибку, ибо умаляет и принижает роль Бога, растворяя его в окружающем мире. Христианский взгляд является теизмом, то есть утверждением о первичности и потусторонности Бога по отношению к миру и о том, что Бог сотворил его. Таким образом, античный пантеизм сменился средневековым теизмом, под идейными знаменами которого (христианского – на Западе и мусульманского – на Востоке) прошло тысячелетие человеческой истории.

Но прежде чем христианство завоевало людские умы, их требовалось очистить от языческих представлений, разработать и обосновать новое вероучение, что и сделали основоположники христианского мировоззрения, которых называют его отцами. В греческом языке отец – это «патэр», поэтому их философская деятельность в первые века нашей эры получила название патристики, и может быть названа начальным периодом средневековой философии, ее становлением и формированием.

Одним из основных вопросов патристики являлась проблема соотношения веры и знания, религии и философии. Понятно, что знание – это принятие чего–либо в силу обоснования и доказательства, то есть — опосредованно и по необходимости, в то время как вера – это принятие чего–либо помимо всяких обоснований и доказательств, то есть — непосредственно и свободно. Верить и знать – совершенно разные вещи. Религия опирается на веру, философия – на знание, и поэтому разница между ними очевидна. Поскольку Средние века – эпоха безусловного идейного господства христианства, проблема заключалась в возможности применения философского знания к религиозной вере. Ни о каком приоритете философии не могло быть и речи, поскольку главенство религии являлось разумеющимся. Поэтому следовало только выяснить – может ли философия хотя бы в некоторой степени являться совместимой с религией, и либо следует ее оставить, превратив в опору веры, «служанкой богословия» или, напротив, необходимо отбросить любое философствование как занятие вредное и богопротивное.

Например, один из первых представителей патристики Климент Александрийский считал, что философия не противоречит религии и является подготовительным мероприятием для нее, ступенькой на пути к более совершенному способу познания – вере. Бог назначил людям философствовать, говорит Климент, желая подготовить их к высшему — религиозному — этапу духовной жизни.

Другой известный христианский автор Тертуллиан полагал, что философское знание и религиозная вера несовместимы, исключают друг друга. Основные положения веры, считал он, являются в принципе непостижимыми и находятся вне всякого разумения, поэтому в них можно и непременно должно только верить с трепетом и благоговением, ни в коем случае не пытаясь понять, осознать или обосновать, ибо любая подобная попытка приведет только к недоразумению и обернется абсурдом. Тертуллиану принадлежит знаменитая формула: «Верую, ибо абсурдно» («Credo, quia absurdum»), то есть следует только верить, хотя слепая вера нелепа и абсурдна с точки зрения разума и знания; следует только верить, потому что бессмысленно или абсурдно пытаться понять что–либо в сверхразумных и в принципе недоступных осознанию положениях веры. Поэтому философия, опирающаяся на знание, должна быть истребляема как мероприятие, злонамеренно уводящее человеческую душу от истинной и чистой веры.

Если Тертуллиан считал невозможным применить логическое разумение к религиозным предметам, следующий представитель патристики Ориген, полагал это осуществимым. Вполне с позиций разума он рассуждает так: человек был создан Богом, но, нарушив запрет, отпал от него и подвергся наказанию; с тех пор весь род человеческий грешен, но среди людей есть немногие праведные, которые спасаются в раю, в то время как грешники мучаются в аду. Но человек, каким бы он ни оказался впоследствии, изначально вышел из рук всеблагого Творца, следовательно, является хорошим, и поэтому когда–либо все равно вернется к Богу, то есть все спасутся, а ад исчезнет. Кроме того, говорит Ориген, первые люди, положившие ослушанием начало греху, не вполне и виноваты: зачем им была предоставлена свобода выбрать – нарушить запрет или не нарушить, ведь запретный плод всегда сладок и понятно, что они его должны были вкусить, использовать свою свободу в сторону зла, то есть их грех являлся в определенной степени предопределенным. Следовательно, за что жестоко и навечно наказывать первых людей? Вполне возможно их вместе с человеческим родом, в конце концов, простить, оправдать и спасти в раю.

Самым выдающимся представителем патристики являлся Аврелий Августин, епископ Гиппонский. Вслед за Тертуллианом он утверждал, что божественный замысел непостижим. Бог изначально предопределяет одних к спасению в раю, других – к вечным мукам в аду. Поэтому праведный является добродетельным не в силу свободного выбора, а волей предопределения, и потому не существует никакой его заслуги в собственной праведности. Равно как и грешник совершает преступления не в силу сознательного выбора зла, а потому, что предопределен к нему. Одни должны спастись и поэтому при жизни праведны, а другие обречены погибнуть и оттого грешны.

Следовательно, последние ни в чем не виноваты, и ни в чем нет заслуги первых, поэтому ни добрыми, ни злыми делами нельзя ничего изменить или как–то повлиять на свою будущую участь. Тогда возникает вопрос: за что наказывать грешников адом и поощрять праведников раем, если никто не является плохим или хорошим добровольно, но всегда — в силу сверхъестественного предопределения? Данный вопрос правомерен, но только с точки зрения разума; он логичен и вытекает из мышления, а божественная воля стоит совершенно вне осознания и понимания, а потому данный вопрос является бессмысленным. Равно как лишен смысла и вопрос о том, чем руководствуется Бог, творя свое предопределение, назначая одних к спасению, а других – к погибели.

Августин говорит: наказание существует только потому, что есть грех или зло, которое не может быть безнаказанным. Но откуда оно взялось, если Бог – абсолютное добро, следовательно – не мог создать ничего плохого. Зла первоначально не существовало. Бог создал только добро, поэтому оно – самодостаточный и автономный мировой элемент, существующий вечно.

Откуда появилось зло? Первые люди располагали свободным выбором: они могли нарушить божественный запрет вкушать с древа познания или могли не нарушить его. В случае нарушения зло появилось бы, в случае послушания – нет. То есть оно находилось только в возможности, в потенциальном состоянии и переросло бы в действительность при наличии определенных условий. Таким образом, Бог не создавал зла, говорит Августин, оно проистекло из свободной человеческой воли.

Первые люди выбрали нарушение запрета, то есть зло, в результате чего человек отпал от Бога и был изгнан на Землю. Грехопадение является, по Августину, началом человеческой истории. Середина ее – это первое пришествие Спасителя и частичное искупление людских грехов мученической смертью на кресте. Концом истории будет второе пришествие и установление Божьего Царства на Земле. У Августина впервые появляется линейное понимание истории (она имеет начало, середину и конец), в то время как в античности существовало циклическое представление (история подобна однообразному круговороту, как в природе).

Однако линейность исторического процесса в представлении Августина содержит и циклические черты. Мы отчетливо видим триаду: пребывание (человек с Богом), отпадение (земная история), возвращение (человек вновь с Богом). В чем разница между первым и третьим элементами этой триады? В первой стадии человек с Богом в силу своего неведения: он не знает, что такое зло и поэтому совершенно добрый. Когда человек стал знающим, он перестал быть добрым, узнав зло, сделался злым (греховным) и потому отпал от Бога, чтобы длительной и страдальческой земной историей очиститься и искупить собственное преступление. В результате он преодолевает зло и вновь становится добрым. Но теперь он знает о зле, но все равно абсолютно добрый и в новом качестве возвращается к Богу. В итоге, на первом этапе человек находится с ним бессознательно, непроизвольно и поэтому не вполне заслуженно, на третьем – совершенно осознанно и по своей воле, а потому заслуга его в данном случае очевидна. Данная триада может быть обозначена по–другому: тезис – антитезис – синтез. Последний ее элемент – это соединение первых двух. Сначала человек не знает и добр, потом он знает, но не добр и, наконец, он и знает и является добрым.

Перед нами — в религиозной форме — вечный сюжет, о котором мы уже говорили в параграфе о мифологии: пока мы там, не знаем, когда знаем, уже не там и очень хочется вернуться в новом знающем состоянии в прошлую ситуацию, что и будет синтезом первого и второго – мечта самая великая и невероятная из всех возможных, которая наверное поэтому и облеклась в христианском воззрении в форму представления о втором пришествии и конце истории.