"К Барьеру! (запрещённая Дуэль) №23 от 08.06.2010" - читать интересную книгу автора (К барьеру! (запрещенная Дуэль))

КАЧИНЬСКИЙ-КАТЫНСКИЙ

Как известно, самолеты иногда разбиваются. И летящим в них при этом порой крупно не везет, хотя и в последний раз в жизни. Но так, чтобы одним ударом прихлопнуть политическую верхушку целого государства, – такого случая я в современной истории не припомню. У Польши это получилось.

Поэтому, пока окончательно не канула в лету эта примечательная эпоха польской истории и еще свежа в памяти столь неординарная цепь событий, надо отметить ее главного героя и то, как ему это удалось.

Итак, рухнувший под Смоленском 10 апреля 2010 года самолет польского президента похоронил под своими обломками 97 человек, включая самого президента с супругой, последнего польского президента в изгнании, вице-маршала Сейма и кандидата в президенты, начальника Генштаба, главу бюро национальной безопасности Польши, десятка полтора депутатов Сейма и Сената, включая вице-спикеров; министров, замминистров и прочую президентскую челядь, двух армейских генералов-епископов (один по католической, другой по православной части), а также руководителей четырех общественных организаций «катынского профиля».

Первое, что бросается в глаза – это то, что столь высокопоставленная компания совершала в Россию «частный визит». Почему частный, а не, например, официальный? Состав делегации более чем представительный. И почему надо было лететь на военный аэродром в Смоленске, не имеющий того же класса навигационного оборудования, что гражданские аэродромы Минска или Москвы? И к чему вообще было так торопиться: приземлились бы в одной из столиц без проблем на день раньше и добрались кортежем до места: все равно ведь Катынь не в пешей досягаемости от смоленского аэродрома. Поскольку на все эти очевидные вопросы в официальных комментариях внятного ответа нет, придется разбираться без них.

Начнем с того, что для действующего президента страны частный визит - большая редкость. Даже если представить себе, что он летит куда-то по своим личным делам, то все равно через официальные каналы согласуется его поездка, его встречают, ему оказывают содействие и провожают его официальные лица, причем, как правило, того же ранга, что и он сам. То есть, по существу, от официального визита это ничем не отличается. Возьмите, например, самого известного российского президент-туриста – Путина. У него за первые два президентских срока набралось зарубежных визитов больше, чем у всех генсеков Советского Союза вместе взятых, да еще и государей императоров вплоть до Петра I в придачу. И все так или иначе официальные!

Почему же здесь столь внушительная делегация – и частный визит?

Все дело в том, что при такого рода вояжах согласуется буквально всё: кто, куда, с кем приедет, что скажет, что сделает, что ему ответят и как. Если кто-то из вас подумает, что, скажем, тот же Путин с польским премьером Туском несколькими днями ранее опустились на колени перед катынским монументом в порыве скорбной страсти, пусть разочаруется: все было согласовано заранее. А также то, какими речами они при этом обменяются, равно как и их попутчики. На публике разыгрывается заранее отрежиссированный спектакль с уже расписанными ролями.

Вот тут-то кроется главная интрига «частного визита»: роли согласовать не удалось. Видимо, Качиньский потребовал того, что российская сторона предоставить ему была не готова. Чего именно – тоже не тайна за семью печатями. Речь могла идти только об одном: признании Россией государственной ответственности за катынский расстрел. И непосредственно вытекающего из него вопроса о компенсациях. То бишь, преклонили колени и, как сказал бы Остап Бендер: «Мамаша, пройдемте в закрома». Характерно, что среди всей польской верхушки, чье присутствие еще объяснимо возданием государственных почестей воинскому захоронению, в самолет как-то затесался и глава Национального банка Польши. Его роль в этой комбинации угадывается легко – старший по кассе.

Итак, что это за компенсации и почему их так хотелось добиться Качиньскому?

Прежде всего обращу ваше внимание на любопытную деталь. Польшу с Россией связывает давняя история, в ходе которой то поляки отхватывали русские земли, то Россия делила Польшу. Но никогда - ни в прошлом, ни сейчас – не поднимался вопрос о том, что Россия Польшу грабила или объедала. Когда-то украинские демократы причитали, что все сало вывозится в Москву; прибалты до сих пор загибают пальцы, считая потери от «советской оккупации», а вот с Польшей ничего подобного не было. И неудивительно, ибо и в царские, и в советские времена экономическая подпитка всегда шла из России в Польшу, а не наоборот. Не будет преувеличением сказать, что за столько столетий многие в Польше к ней как-то привыкли.

Скачок к демократии и общечеловеческим ценностям на берегах Вислы подогревался идеей, что все будет так же хорошо, как и раньше, только вместо рублей теперь будут доллары. Облом оказался быстрым и резким. Несмотря на то, что Польша стала лучшим другом США в Европе, выяснилось, что американцы готовы помогать только тем, что выгодно им самим, т.е. оружием, а в европейском языке дружба и кошелек вообще два разных понятия. Нельзя сказать, что Польша не получила вообще ничего, но и с прошлым было не сравнить.

Эта тяжелая констатация стоила политической карьеры многим деятелям демократической ориентации, начиная с Леха Валенсы, поэтому Катынь остается для них практически последним политическим шансом на выживание.

Ценность гипотетических катынских компенсаций для польской демократуры в том, что они проектируются по образу и подобию «дани за холокост», которой Германия обложена уже более 60 лет. Потому Катынь выглядит в ее глазах как счетчик, на который можно поставить Россию навечно.

Вот, например, пассаж из статьи в газете «Коммерсант», №61, 2010 г., подробно отражающей польскую аргументацию, с многозначительным названием «Правда против правоты»:

«Тут, на польской стороне захоронений расстрелянных в 1940 году 4 тыс. польских военнопленных…»,

и далее там же:

«— А это вопрос... — вздыхает Владимир Лукин.— Я думаю, в суматохе, которая была, когда всех реабилитировали, о каких-то 14 тысячах поляков...

— О 22 тысячах,— поправляет его кто-то рядом.

— О 22 тысячах,— соглашается он,— даже не подумали, не вспомнили…»

Так сколько же их было: 4 тысячи, которых откопали немцы, 14 тысяч, которых никто никогда не откапывал, или уже 22 тысячи? Я уж не говорю о том, что сама запись катынских жертв на советский счет – довольно грубая фальшивка, что достаточно подробно исследовано в работах Ю.И. Мухина, а следственное дело по ним потому засекречено. Это и есть пресловутая «технология холокоста», когда всех польских военных, чьи следы потерялись в годы войны, записывают в жертвы Катыни, разумеется, советские. У нас так в перестройку насчитали в сталинских лагерях миллионы расстрелянных, которых никогда не было, и это документально подтверждено изучением архивов КГБ. Так же ранее появились 6 миллионов жертв холокоста, давшего имя этой замечательной шулерской технологии.

Вопрос только в том, как заставить Россию взять всю вину на себя.

И вот тут вступает в действие собственно ноу-хау г-на Качиньского, за которое он заслуженно должен носить звание «Катынский». Оно состоит из трех частей.

Во-первых, снарядить в Россию на катынский мемориал к 70-летию пресловутого расстрела возможно более высокопоставленную делегацию. Тогда его бывший, а возможно и будущий политический противник, премьер-министр Польши Туск, должен будет либо к ней примкнуть на второй роли, либо выглядеть как саботажник общепольского дела. В любом случае Качиньский должен предстать истинным национальным лидером, под руководством которого Польша идет к политической победе.

Во-вторых, условия официального визита должны включать безоговорочное признание Россией «польского холокоста». Если Москва согласится, значит Качиньский – победитель, сумевший то, что не удалось ни одному его предшественнику. Если нет, то Россия получит мировое политическое шоу, в котором ее на ее же земле будут клясть на все лады, попутно попрекая тем, что российское руководство проигнорировало визит столь представительной польской делегации, а, значит, солидаризовалось с «катынскими убийцами». И тут снова бенефис Качиньского, опять он главный герой в свете рампы.

Ну и, наконец, оба сценария не предусматривали заезд ни в Москву, ни в Минск, ибо это означало бы официальную встречу делегаций, ее транспортировку правительственным кортежем в Катынь, короче все то, что потом можно было бы интерпретировать, как соучастие российской стороны в этом мероприятии на своих, а не польских условиях. Тогда чего ради стоило все это затевать? Нет, лететь Качиньскому можно было только в Смоленск. Еще лучше было бы, конечно, сразу в Катынь…

Будем говорить прямо: визит Качиньского со всей его свитой был спроектирован как политический шантаж, который должен был принести свои плоды при любой реакции Москвы. По польскому замыслу она, Москва, попадала в положение, которое в шахматах называют цугцвангом: какой ход ни сделай, он только ухудшает твою позицию.

И тут в этот блестящий, беспроигрышный политический план вмешался Господь Бог! Когда Качиньский со свитой вылетали из Варшавы, в Смоленске была летная погода, а перед самым подлетом к аэродрому все радикально переменилось. Внезапно опустившийся туман делал посадку практически невозможной, а всю польскую тусовку ставил в известное положение фанеры, пролетающей над Парижем. Уходить на посадку в Минск или, того хуже, в Москву значило для Качиньского обделаться в самом начале пиар-проекта, который практически решал его собственное политическое будущее. Пойти на такое даже перед волей божественного провидения он оказался неспособен.

Только отбросьте всякие мысли о том, что, мол, командир экипажа самостоятельно принял решение о посадке в Смоленске, а Качиньский тем временем сидел зайкой в салоне и ждал, пока погаснет табло: «Застегнуть привязные ремни». Решение о посадке принимал именно он, и у него на то были веские, с его точки зрения, политические мотивы. При этом на другой чаше весов лежали жизни сопровождавших его 96 человек. Но, видимо, для него они были только деталью собственного политического проекта. Командиру же польского экипажа не хватило силы воли, чтобы противостоять нажиму из президентского салона и отказаться от посадки, угробившей всех стремившихся попасть в Катынь. Спешащие на кладбище, на него, как правило, успевают.

Чтобы понять образ мыслей Качиньского и то, почему он пришел к такому самоубийственному решению, достаточно сказать, что он относился к той категории лиц, которых у нас в 90-е годы было принято называть «демшиза». Однако в России ее самые видные представители в самые лучшие времена выше Чубайса и Бурбулиса (если кто помнит такого) не поднимались. В Польше же их идейный двойник стал президентом.

Вот последняя деталь, которая расставляет все точки над “i” и в которой главное действующее лицо его брат-близнец и политический соратник Ян Качиньский, в пору своего премьерства на пару с братом-президентом давший повод известной польской шутке про «однояйцевую демократию». Похороны Леха Качиньского с его подачи превращены в недельное всепольское политическое шоу с перевозом останков президента из Варшавы в Краков и последующим захоронением их в замке-усыпальнице польских королей.

Для понимания вопроса: это примерно то же самое, как если бы Ельцина предложили захоронить в Успенском Соборе Кремля. У нас предложившего подобное посчитали бы сумасшедшим. А в Польше все это как-то проходит. Трудно сказать, в чем здесь причина: то ли в особенностях польского менталитета, то ли в более успешном применении польской демшизой того, к чему всегда призывал российскую Чубайс – побольше наглости! Впрочем, скоро мы все это узнаем. Политический спектакль с катынскими гробами наверняка разыгрывается не зря и скорее всего затеян под Качиньского – дубль-два и президентские выборы. Увидим и мы, готовы ли будут поляки через два месяца наступить на те же качиньские грабли и пошел ли им впрок катынский урок.

В.М. СМИРНОВ