"Шкатулка с драгоценностями" - читать интересную книгу автора (Дэвис Анна)

Глава 7

— Скажи водителю, чтобы двигался дальше, ладно? — Грейс откинулась на кожаную обивку и закрыла глаза. — Я совершенно выбита из сил.

Дики, сидящий рядом с ней на заднем сиденье такси, похлопал ее по руке.

— Расслабься, старушка. Там какая-то пробка. Несчастный случай или что-то в этом роде. Нам придется подождать.

Открыв глаза, Грейс посмотрела на Оксфорд-стрит, на закрытые ставни окон магазинов и случайных прохожих. Закрытый «Селфридж» представлял собой печальное зрелище, как красивая девушка, нарядившаяся для танцев, но так и оставшаяся без кавалера.

— Ах, Дики, это плохо. Я знаю за углом симпатичное местечко. Почему бы нам не выпить по коктейлю, а через полчаса пойти на вечеринку?

— Не получится. Мне надо быть там, чтобы первым встретить гостей! — Дики ерзал в непривычном смокинге, беспрестанно приглаживал непокорные волосы, хотя они были щедро смазаны бриолином и, вопреки обычаю, не торчали в разные стороны.

— Дорогой, ты комок нервов! Поверь мне, хороший коктейль тебя успокоит. Место, о котором я говорила…

— Нет! — Резкий тон Дики привлек внимание водителя. Он продолжил тише: — Не волнуйся, Грейс! На вечеринке будет полно выпивки. Достаточно, думаю, даже для тебя!

— Дики!

Она обрадовалась, когда он попросил ее пойти с ним на вечеринку «Геральд». Она устраивалась каждое лето, но в этом году газете исполнялось пятнадцать лет. Тираж газеты стремительно увеличился с тех пор, как в 1925 году Дики стал редактором, и это в значительной степени был его вечер. Грейс была тронута тем, что он захотел, чтобы она была его дамой. Да и ее сейчас устраивало ощущать на себе чью-то сильную надежную руку. Но сейчас, когда Дики повел себя так неприятно, она задумалась, не совершила ли она ошибку, приняв его приглашение.

— Прости. — Он похлопал ее по ноге, на мгновение задержав руку на красном бархате ее платья. — Дело в том, что сегодня ко мне приходила Нэнси…

— Мне следовало бы догадаться, что вы с ней сговорились.

— Не глупи. Никто ни с кем не сговаривался. Нэнси беспокоится за тебя. Она говорит, что ты больше чем неделю не была у Пирсона.

— Ее это не касается. Тебя тоже.

— Она говорит, что ты каждую ночь где-то пропадаешь с Додо и ее дружками. А потом весь день прячешься в своей комнате.

— Надо же девушке выспаться для красоты.

— Она говорит, что ты с ней почти не разговариваешь… Она винит себя… думает, что, наверное, сделала что-нибудь не так. Чем Нэнси заслужила подобное обращение, Грейс? Нэнси?.. Я бы сказал, что она милейшая…

— Ах, давай не будем про Нэнси! — Грейс уставилась на колонны «Селфриджа». — Когда же это проклятое такси двинется с места?

— Она говорит, что ты попробовала чуть ли не из каждой бутылки в баре.

— Я немного расслабляюсь, Дики. Вот и все. Ты ведь тоже расслабляешься? И Нэнси, безусловно, тоже, хотя она, кажется, для удобства об этом забыла. Было бы хорошо, если бы все оставили меня в покое и дали все это преодолеть.

Дики. Такое знакомое лицо, бледное, оживленное и нервное. Он не был красавцем, ни в классическом смысле, ни в нетрадиционном. Но от каждой клеточки его исходили интеллект и остроумие. И женщины его за это обожали. Взаимностью он им, конечно, не отвечал. Смышленая простушка не имела никаких шансов завоевать сердце джентльмена такой высокой пробы. Если, конечно, она не была до неприличия богата. Вероятно, несколько неопределенно сформулировала Грейс, именно страх обнаружить, что она сама и есть та самая смышленая простушка, всегда заставлял ее держаться в стороне от подобных девушек и так тщательно заботиться о своей внешности, о своей персоне…

— Грейс, это больше чем расслабление. Что происходит? Не может же дело быть только в О'Коннелле. Или может?

Она сделала большие глаза.

— Ревность тебя не украшает, Дики. Нисколько.

— Господи, ты думаешь, я еще влюблен в тебя? — В его голосе прозвучала почти насмешка.

А ты что, не влюблен? Она чуть не произнесла эти слова вслух. Затем покраснела от смущения. И широкое зияющее пространство, открытое внутри ее последнюю неделю или около того, стало, похоже, еще шире.

— По-моему, мне лучше вернуться домой.

Но при этих словах движение возобновилось, и такси загромыхало вперед.

— Мертвая лошадь на дороге, — сообщил через плечо водитель. — Можно в это поверить в наше время?

Когда они проезжали мимо, Грейс выглянула. Трое полицейских и пара рабочих пытались убрать лошадь с дороги, а толпа зевак наблюдала за этим зрелищем. Пять человек пытались сдвинуть с места одну мертвую лошадь!

— Пойдем со мной на вечеринку, Грейс! — Дики ощупью нашел ее руку. — Обещаю, я перестану совать нос не в свои дела. Ты моя лучшая подруга, несмотря ни на что… а вероятно, из-за всего… и я хочу, чтобы ты была со мной.

В саду на крыше в клубе «Ривьера» шло представление кабаре. Громко играл оркестр Чаза Рауни, а группа чернокожих танцовщиков из Гарлема в блестящих костюмах исполняла что-то совершенно новое. Началось все с чарльстона, но, когда Рауни лихо заиграл свое бравурное соло на тромбоне, танцовщики бросили своих партнерш и тоже принялись исполнять импровизированное соло. Вся блестящая молодежь, собравшаяся вокруг танцевальной площадки, внимательно наблюдала за этим зрелищем. Солнце медленно садилось за Трафальгарской площадью. Некоторые из наблюдавших притоптывали каблуками, повторяя движения танцующих, твердо решив первыми внести новшества в ночные клубы Лондона.

— Это что-то новенькое! — На Додо было золотистое платье, а в волосах позолоченная роза. — Это что-то, правда?

С обеих сторон ее стерегли Топпинг и Хэмфри. Последнее время Грейс замечала, что они стали ее сторожевыми псами. Они всегда были при ней, но заговаривать с ними — бесполезный труд. Просто хотелось бросить им что-нибудь вкусненькое!

— Похож на чарльстон с небольшим излишеством демонстративности, — заключила Грейс. — Вероятно, отныне все танцы всегда будут разновидностью чарльстона. Это определяющий танец, ты не находишь?

— Ну вот, очередная колонка, — усмехнулась Додо. — Хотела бы я, чтобы моя работа была такой же легкой.

Грейс искала Дики, но он все еще обменивался рукопожатиями с прибывающими гостями.

— Мне нужно выпить!

Стоило ей произнести эти слова, как официант вложил ей в руку бокал шампанского.

— Составлю тебе компанию! — Додо тоже взяла бокал. — Из-за него, да? — Она показала жестом в другой конец зала.

Грейс не видела О'Коннелла с того утра, когда убежала из дома Сэма Вултона. Сегодня он выглядел божественно: в белоснежном костюме, с красной розой в петлице, такой же красной, как и ее платье. Единственный мужчина, на котором не было черного смокинга. Он стоял перед белой оградой, увитой виноградными лозами, лилиями и китайскими фонариками, и говорил с девушкой. Когда Грейс взглянула на него, он поймал ее взгляд и отрешенно улыбнулся, как улыбаются знакомому. Его спутница с черными как вороново крыло волосами, в голубом атласном платье, отливающем зеленью, явно была его близкой подругой.

— Да, это он. И это еще не все. Я знаю его спутницу.

Это была Маргарет, машинистка, ее лицо сияло от счастья, пока она запоздало не заметила Грейс. Волосы у нее были коротко подстрижены, очки она сняла. Бедняга предпочла полуслепоту, лишь бы никто не увидел ее в сильных очках. Впрочем, преображение было поразительным. В короткой стрижке угадывался почерк Маркуса Рино. Платье выгоднейшим образом подчеркивало фигуру. Эта Маргарет не была похожа на прежнюю Маргарет и отличалась от нее в лучшую сторону. Но как она к этому пришла?

— Ггейс! — Внезапно появившийся рядом Шеридан был раскрашен в египетском стиле, привлекая к себе многочисленные взгляды. — Не знаю уж, поблагодагить тебя или пгоклясть за твою колонку на пгошлой неделе. У тебя такой кисло-сладкий язык, что я пгосто не могу понять, дгуг ты мне или вгаг?

— У нее колючий язык, — беспомощно произнесла Додо. — Колючий, как проволока.

Грейс по-прежнему смотрела на О'Коннелла и Маргарет, испытывая очень странное чувство какого-то медленного падения. Падала она или поднимался сад на крыше вокруг нее? Сказать было невозможно.

— Тебе понгавился клуб? — В голосе Шеридана звучала тревога. — Я должен знать, что ты действительно думаешь, догогая, так, между нами!

Ей понадобилось усилие воли, чтобы сконцентрировать все внимание на нем, а не на тех двоих, стоящих в некотором отдалении…

— Я уже говорила, что у тебя самый замечательный клуб в Лондоне.

— Ггейс, ты неиспгавима!

Произнося эти слова, он выглядел маленьким мальчиком, которого она когда-то знала. Она живо представила его в их саду, тревожно визжащим, когда они с Нэнси при нем мучили червей. Нахлынули на нее и другие воспоминания… настоящий каскад воспоминаний.

— Зачем тебе потребовалось на днях приходить к маме? Дело ведь не в фотографиях, правда? Будь я параноиком, я бы решила, что ты выжидал время, когда нас с Нэнси не будет дома, чтобы заручиться в чем-то ее поддержкой.

— Вовсе нет. Не будь дугочкой. — Он замолчал, ожидая, пока отойдет Додо. — Я хотел поговогить с Кэтгин о своей маме. Вот и все. Мне ее очень не хватает, и все же я чувствую, что никогда не понимал ее. Не так уж много было людей, котогые были бы близки к Амелии. Она никого не пускала к себе в душу. — Говоря, он все время теребил свое кольцо с печаткой.

— Но наши матери не виделись уже много лет, тебе же это известно. Я не могу представить, чтобы Кэтрин могла дать тебе какой-нибудь дельный совет.

— Ну… — Он по-прежнему вертел кольцо. У него было такое же лицо, как в детстве, когда он придумывал всякие фантазии.

— Что происходит, Шеридан? — На нее нахлынули воспоминания. — В последний раз, когда мы виделись с тобой, ты хотел о чем-то поговорить со мной по душам. О чем же?

Взгляд его обведенных сурьмой глаз блуждал по залу, задерживаясь на ком угодно, но только не на ней.

— Сейчас не вгемя и не место, догогая.

— Тогда давай встретимся завтра. Я могу зайти к тебе домой.

— Хогошо.

Грейс наблюдала, как он пробирается сквозь толпу. Вероятно, Кэтрин ошибалась, говоря, что он не знает, что случилось много лет назад.

Блестящие танцоры плавно удалились, и им на смену пришли ходульные, одетые как для коктейля. Затем маг показывал фокусы с газетой. Вливал воду в экземпляр «Геральд», который затем оказывался сухим. Разрывал его на крошечные кусочки и делал из них бумажных кукол. Ставил кукол на блюдо, поджигал их, гасил огонь и разворачивал огромный невредимый экземпляр «Геральд» с фотографией Дики на первой странице.

В этот момент музыка прекратилась, и прожектор, скользнув по толпе, остановился на ликующем Дики.

— Добрый вечер всем и спасибо! — Его голос разнесся по всей крыше. — Добро пожаловать на празднование пятнадцатой годовщины «Геральд»! Господи, как я счастлив…

Красноречие било из него фонтаном. Один или два раза он поймал ее взгляд. И его взгляд был таким легким и ясным, что казалось, он сейчас вознесется на небо. Грейс осушила свой бокал шампанского. О'Коннелла среди толпы она больше не находила.

— Твоя сестрица здесь?

Снова Додо. Неужели ей больше нечего делать, как только постоянно запускать в жизнь Грейс свои раззолоченные когти?

— Она божественна в этом розовом платье. Посмотри, как она расхаживает в толпе. Явно кого-то ищет. Может быть, тебя?

— Сомневаюсь. — Грейс не потрудилась посмотреть.

Дики закончил, и на сцену вышел китайский акробат, выделывавший из своего эластичного тела такие замысловатые фигуры, что от этого становилось нехорошо. Направившись в бар за стаканом воды, Грейс взглянула в зеркало, протянутое во всю длину задней стены, и увидела в нем отражение Джона Крамера. Он сидел на высоком табурете в дальнем конце бара, не глядя на что-либо конкретное и играя высоким стаканом. Неожиданность этого, его близость — это было слишком. Она хотела повернуться и улизнуть, но он уже заметил ее в зеркале. Они увидели друг друга.

— Хорошо провели уик-энд с Нэнси, да? — Она старалась говорить ледяным тоном. Не хотела показывать своих эмоций.

Он помотал головой, словно от безнадежности. Выругался себе под нос.

— Грейс, вы мне категорически отказали и уехали в маленькое путешествие с О'Коннеллом. Почему я должен что-то рассказывать вам о своем уик-энде?

При звуках этого невнятного голоса Грейс увидела очевидное. Угрюмое, странно одутловатое лицо, ледяной взгляд… Трезвенник напился! Вероятно, слишком сильно, чтобы заниматься чем-нибудь еще, как только торчать в этом баре.

— Что вы делаете, Джон?

— Мне бы тоже хотелось это знать.

Он отвернулся и снова посмотрел в свой бокал, и Грейс почувствовала, как ее относит все дальше в сторону. Она была уверена: где-то неподалеку его ищет Нэнси. Бродит в толпе и ищет своего возлюбленного!

— Идите домой. Если вам наплевать на себя, то хотя бы из уважения к моей сестре!

— Грейс…

Она повернулась к нему спиной и мгновенно была окружена толпой собравшихся на праздник коллег. Огромное сборище репортеров, очеркистов, обозревателей, редакторов отделов… Множество веселых, улыбающихся лиц, желающих весело поболтать и показать ей, что она одна из них. Что она принадлежит к их кругу. Обычно ей это льстило, но сегодня ее голова была занята совсем другим. Она была здесь, среди них, купалась в их любезностях, и ей казалось, это никогда не кончится. Когда они наконец отошли, Крамер слез со своего табурета, но Грейс за время общения с коллегами упустила из виду и Крамера и О'Коннелла и только чудом избежала Сэма Вултона и Верити, склонившихся над подносом с волованами. При виде их в ее памяти живо всплыли и голое волосатое тело, и то самое… Эти выпуклые глаза и ее вертящаяся восточная шаль… Вдруг кто-то тяжело наступил ей на ногу и…

— Простите, Грейс! — Маргарет, раскрасневшаяся от алкоголя, а еще более от неловкости. — Я вас не заметила.

— Я и не думала, что вы вообще видите без очков. Что вы здесь делаете?

— А! — Лицо из розового стало пурпурным. — Дело в том, что вам прислали приглашение в офис, и…

— Понятно. Вы решили пойти под моим именем?

— Пожалуйста, не сердитесь! Я не могу больше оставаться такой, какая есть! Вернее, какой была! Моя жизнь пуста и бесцветна. Как… Это правда, что французы едят улиток? Так вот, я как раковина, оставшаяся после того, как улитку съели. Вот моя жизнь.

— Ради бога, Маргарет, меня вовсе не беспокоит, что вы воспользовались моим приглашением. У меня много других поводов для беспокойства.

— Ах, значит, вы знаете? — В подслеповатых глазах Маргарет светился недюжинный ум. И голод. Неутолимый голод. — Простите, Грейс!

— За что? О чем вы?

— А! — Робкий, слегка нервный взгляд. — Я буду секретаршей Декстера О'Коннелла! Буду заказывать ему столики в ресторанах, относить в чистку его костюмы и печатать письма, но я также буду печатать и романы! Я первой прочту новую книгу!

Лицо Грейс застыло.

— Я еду с ним в Нью-Йорк! Буду ходить туда, куда ходит он. Следовать за ним по всему миру! Вы можете себе это представить?

— Он возвращается в Нью-Йорк?

— Я написала ему в «Савой». Я знаю, что мне следовало вам сказать, но… Вопрос казался немного деликатным, вы, он и… Я встретила его, помните? И он тогда сказал, что я умница. Поэтому я села и написала о его книгах, упомянув, что если мне посчастливится снова с ним встретиться или если я могу что-то для него сделать…

— Невероятно!

Маргарет быстро помотала головой.

— Все не так! Я не собираюсь состязаться с вами! Но ведь между вами уже все кончено, не так ли? И в любом случае вы знали, что ваши отношения долго не продлятся. Он не из тех, кто может принадлежать кому-то, кроме себя самого!

— А откуда вам все это известно? Откуда вы знаете его намного лучше, чем я?

Пожатие плечами.

— Вы ведь читали все его книги. Правда?

Это было похоже на страшный сон: Маргарет стоит здесь, красивая, знающая, полная сознания собственной значимости. От этого сна нельзя пробудиться, как ни старайся. А потом стало еще хуже.

— Грейс! — Это была Нэнси, в розовом, с маргаритками в волосах. Потянула Грейс за руку. Глаза безумные от паники. — Идем со мной! Быстро! Пожалуйста!

Прежде чем Грейс поняла, что произошло, до нее донеслись крики, которые не заглушали даже звуки музыки. Вбежал швейцар, пробрался сквозь толпу, за ним несся Дики. Звук сталкивающихся тел на лестнице. Мужской крик. Женский визг.

Нэнси властно кричала на людей, проталкиваясь сквозь скопление народа:

— Пропустите! С дороги!

Грейс, следуя за ней, словно язык проглотила.

Швейцар схватил Крамера. Тот боролся, орал, что убьет «этого подонка». Выражение его лица было безумным, полным ненависти, рубашка разорвана и забрызгана кровью. Только сейчас, увидев Крамера, настолько потерявшего контроль над собой, настолько не похожего на самого себя, она поняла, как он обаятелен в нормальном состоянии… что одна из его основных характерных черт — обаяние. Сейчас его глаза смотрели на нее, но, похоже, не видели ничего, кроме собственного гнева. Нэнси рвалась к нему, а Грейс чувствовала, как слезы начинают колоть ей глаза.

На верхней ступеньке лестницы сидел О'Коннелл. Его белый костюм был заляпан кровью. Казалось, он спокойно наблюдал за Крамером, а кровь текла у него из носа и губы. Заметив Грейс, он состроил гримасу, отдаленно напоминающую улыбку. Он заговорил, и его слова были неясны, но различимы.

— Кое-кто скажет, что это побоище затеял я. А ты как думаешь?

— Я не знаю.

Нэнси разговаривала с Крамером. Грейс не слышала, что она говорит, но как бы то ни было, ее слова возымели магическое действие. Он, казалось, обмяк, гнев прошел. Тогда она гневно повернулась к О'Коннеллу:

— Что вы наделали?

— А вы, должно быть, прелестная Нэнси?

Дики говорил с двумя швейцарами, убеждая их отпустить Крамера. В конце концов они его отпустили, и Нэнси тотчас же взяла его за руку и подняла. Дики, о чем-то оживленно говоря с Нэнси, взял его за другую руку. Напомаженные волосы Дики растрепались, жирные прядки прилипли к лицу. Обернувшись к залу, он громко произнес:

— Все! Интермедия закончена. Слышите? Простите нас, пожалуйста!

И они вместе полупронесли, полупротащили Крамера мимо Грейс и О'Коннелла вниз по лестнице и из клуба.

— Знаешь, Грейс, я много где бывал, много видел, но в дамской комнате нахожусь впервые. Жаль только, что у меня нет с собой блокнота.

О'Коннелл сидел на краю мраморной стойки за раковинами. Рядом с ним валялась груда окровавленной, промокшей ткани. Грейс тампоном промывала ему губу и нос. Держался он стоически, но часто морщился и стонал.

— По-моему, эту губу надо зашить, — сказала она. — Поедем-ка в больницу!

— Не надо. Все будет в порядке. — Губа достаточно распухла, и слова были неразборчивы. — Эй, леди! — обратился он к единственной посетительнице, прихорашивающейся перед зеркалом у соседней раковины. — Эта помада слишком розовая для вас. Вам нужен тон потемнее, чтобы оттенить ваши рыжие волосы.

— А вам вообще не следует находиться здесь, — огрызнулась женщина. — Ему нельзя здесь находиться!

Грейс безмолвно извинилась перед женщиной, которая прошла мимо них и вернулась на вечеринку.

— С каких это пор ты стал специалистом по макияжу?

— Просто пытался дать полезный совет. Но мне это никогда не удавалось.

— Точно. Так и должно быть. — Она схватила груду тряпок и выбросила их в ведро. Затем вынула из шкафа полотенце. — Приложи его к лицу!

— Твое платье тоже в крови. — Он взял полотенце и промокнул лицо.

Грейс посмотрела на свое отражение в зеркале. Она выглядела усталой и несколько печальной. О'Коннелл, несмотря на кровь и распухшее лицо, был явно бодрее.

— Тебе это нравится, что ли? — спросила она.

— Ну, это же вечеринка. А от вечеринок надо получать удовольствие!

— Что ты сказал Джону?

— Ах, он уже Джон? Он пьян. А с точки зрения сухого закона это для меня оправдание.

— Значит, это не было спровоцировано? Он ударил тебя без всякой причины?

Вздох. Его распухшее лицо стало серьезным.

— Это наше с ним прошлое. Тебя оно не касается.

— Почему ты не рассказал ему, что произошло в тот день, когда умерла Ева? Пять лет этот человек мучился неизвестностью и предавался самым мрачным мыслям. Расскажи ему правду, какой бы она ни была. Да, она выбрала тебя, но разве она из-за этого вдоволь не настрадалась?

О'Коннелл опустил окровавленное полотенце и осторожно приложил руку к лицу, слегка коснувшись губы и носа. Исследовал.

— Дорогая моя девочка, следует ли мне напомнить тебе, что ты на днях оставила меня? Что ты сбежала в Лондон, пока я спал? Даже не черкнув из вежливости прощальной записочки? Я… тронут, так скажем, твоим интересом к моей личной жизни, но, если честно, это никогда тебя не касалось и еще меньше касается сейчас.

Грейс тяжело сглотнула.

— А ты подумал, почему я сбежала? Ты хотя бы потрудился встать и обнаружить, что я ушла?

Он издал звук, который мог быть как смехом, так и криком боли.

— Хочешь знать, что всегда потрясало меня? Однажды можешь испытывать к человеку сильные чувства… я имею в виду, те большие сильные чувства, которые господствуют над всем твоим миром, затмевая все остальное… а затем, на следующий день, просыпаешься, и эта невероятная любовь, которую ты чувствовал день, год, сколько там еще, исчезла. Пфф, как дым. И ты ничего не можешь сделать, чтобы вернуть ее. — Он положил полотенце и принялся мыть руки.

— Я знаю. Ты сказал это для того, чтобы причинить мне боль, — сказала Грейс. — Но мне тебя жаль. Ужасно, наверное, быть таким одиноким и опустошенным, как ты. Играть в твои глупые, бессмысленные игры с головами и сердцами людей.

О'Коннелл по-прежнему потирал руки под струей воды, от которой уже поднимался пар.

— Ты влюблена в Джона Крамера, Грейс?

Она вздохнула.

— Надеюсь, тебя ждет приятная поездка в Нью-Йорк. Не обижай Маргарет. Она будет стараться изо всех сил и заслуживает хорошего отношения.

— Конечно, я буду добр с ней. Почему я не должен быть добр к своей новой секретарше? Тебя слишком далеко заносит в твоей теории относительно меня. — Он по-прежнему мыл руки, от воды поднимался пар, и его кожа начала краснеть. Когда вода стала кипятком, он наконец выключил кран. — Знаешь, было так восхитительно увидеть сегодня твою сестру. Я не ожидал, что она настолько занятна. После всего, что ты рассказывала о ваших отношениях с Джорджем и Стивеном, мне следовало бы догадаться. А теперь бедняга Крамер. Вы двое как пара драгоценных камней в его шкатулке. Мне бы хотелось познакомиться с ней поближе.

— Как тебе не стыдно, О'Коннелл?

Он отряхнул воду с рук. Осмотрел в зеркале свое распухшее лицо.

— В Нэнси есть редкое и прекрасное достоинство. Это можно даже назвать благородством. Она… сногсшибательна!

Дамская комната была слишком маленькой, или он слишком большим. Грейс захотелось поскорее уйти оттуда.

— Снова убегаем, да?

Она заставила себя взглянуть на него в последний раз.

— Ухожу! Есть разница. До свидания, Дьявол. Желаю тебе удачно закончить новый роман!