Глава четвертая Сафари через равнины Серенгети

На следующий день я встретился со своими американскими клиентами в номере гостиницы, где они проживали. Это были рослые добродушные ребята, удачливые бизнесмены из западной части Соединенных Штатов.

— Кептен, нам бы хотелось, чтобы вы нас провели в нетронутую местность, где звери еще не выбиты, — объяснял один, в то время как другой кивал головой, подтверждая свое согласие. — Мы приехали сюда поохотиться и не боимся трудностей, лишь бы получить первосортные трофеи.

Если не считать Лесли Симпсона, это были первые американцы, с которыми мне пришлось встретиться. Их манера говорить в нос резала слух, хотя мой картавый шотландский говор, вероятно, был для них не менее странным. Жаргон, на котором они говорили, был совершенно бесподобен. После часовой беседы я уже говорил, ну! еще бы! да это замечательная идея! Вернувшись домой, я обратился к Хильде:

— Кажется, все о'кей.

Она глянула на меня с удивлением, а я не мог понять — почему.

Мои клиенты горели желанием поскорее прибыть в Нгоронгоро. Я им честно сказал, что ничего не знаю об этом месте, но если судить по слухам, то в кратере вулкана диких животных водилось больше, чем во всей остальной Африке. Я беспокоился, как мы пройдем в сухой сезон Серенгети — бескрайнюю, полупустынную равнину, простирающуюся на сотни миль через Южную Кению. Я не имел понятия, где расположены колодцы, где какие животные водятся, чтобы, охотясь на них, добывать пищу для носильщиков. Я предупредил американцев, что дорога в крытых фургонах, запряженных волами, будет тяжелой, а возможно и опасной. Однако мои предостережения лишь раззадорили их.

Я был очень доволен их энтузиазмом, но, сознавая трудности проведения сафари через такую местность, обратился к Лесли Симпсону за советом. Он сделал замечательное предложение.

— Я знаю одного старого охотника-голландца по имени Фурье, — сказал он. — Этот охотник в некотором роде находится под подозрением. Он в прошлом браконьер, промышлявший слоновой костью. Кроме того, Фурье занимался перегоном скота. Но он один из немногих людей, которые прошли через эту местность. Фурье сейчас в Найроби, и я думаю, он согласится провести вас в Нгоронгоро.

Фурье оказался худощавым человеком с умным взглядом. По возрасту он годился мне в дедушки. В молодости на него напал носорог и так распорол мышцы бедра, что он ходил прихрамывая. Как многие старые охотники за слоновой костью, он нажил и потерял несколько состояний, каждый раз вкладывая деньги, добытые в результате удачной охоты, в еще большие по масштабу сафари. Пока ему сопутствовало счастье, доходы от экспедиций росли. Однако несколько неудачных сафари поглотили все его деньги. Тогда Фурье стал заниматься перегоном скота. Он перегонял стада, минуя государственные охранные посты, в районы, где на скот стояли высокие цены. Несмотря на несколько неустойчивые моральные взгляды, этот старый охотник был одним из лучших следопытов, с которыми мне когда-либо приходилось встречаться. Поскольку Фурье переживал период неудач, он охотно согласился провести нас к кратеру всего лишь за несколько фунтов.

Все снаряжение мы закупили в городе Аруше, расположенном в 200 милях к югу от Найроби на пути к равнине Серенгети. Первой нашей заботой были носильщики. В этом отношении мы могли надеяться только на туземцев из племени ва-аруша. Люди этого племени занимаются земледелием. Вся основная работа лежит на женщинах.

К счастью, Лесли Симпсон отпустил со мной одного из своих помощников, который должен был стать во главе носильщиков. Звали его Андоло. Он считался одним из лучших набивальщиков чучел в Африке. Этому делу его обучили за несколько лет до описываемых событий члены экспедиции, организованной Американским музеем естественной истории в Нью-Йорке. Я рассчитывал, что Андоло окажет нам значительную помощь в сохранении наших трофеев, а также в роли старшины непривычных к дисциплине носильщиков.

Современному охотнику-профессионалу нелегко представить себе все трудности, связанные с организацией старомодных пеших сафари. Теперь сафари отправляются на тяжелых, приспособленных к бездорожью грузовиках. В такую машину можно взять с собой большое количество снаряжения и ехать по сто миль в день; пройти же в день двадцать миль пешком — тяжелая задача. Но самым ценным свойством грузовиков является полное отсутствие темперамента. Грузовик не может, подобно носильщику, сбежать из-за того, что он соскучился по жене или же ему надоело переносить трудности. Если раньше вам не приходилось сталкиваться с настроением нескольких десятков носильщиков, то вряд ли вы сможете в полной мере оценить надежность грузовика.

Наш сафари состоял тогда из 150 носильщиков. Все, что могло потребоваться во время трехмесячного путешествия, носильщики должны были нести на головах. Почти треть носильщиков несла продовольствие. Но и при этих условиях нам приходилось делать остановки и охотиться для пополнения запасов свежего мяса, чтобы не израсходовать остальные запасы продовольствия. На первый взгляд охота в Африке может показаться простым делом, однако она требует много времени — надо выследить животное и подкрасться к нему. Все это замедляет движение. Можно оказаться в местности, где очень мало или совсем нет воды. Нести воду в большом количестве невозможно, поэтому мы могли рассчитывать только на колодцы.

Все снаряжение было разделено на отдельные партии по шестьдесят фунтов — вес, принятый для носильщика, переносящего груз на голове.

Что касается продовольствия, я сделал большой запас консервов. Консервы очень удобны, несмотря на их большой вес. Помимо палаток, походных коек, москитных сеток, кухонной посуды, ружей и патронов, нам пришлось взять с собой несколько сот фунтов соли для сохранения трофеев.

Фурье предложил для поднятия настроения носильщиков перед выступлением из Аруши устроить для них пиршество. Поскольку у племени ва-аруша мало скота, да к тому же они плохие охотники, им редко приходится есть мясо, и мясная пища является для них самым излюбленным лакомством. Мы купили жирного бычка, и носильщики приготовились к банкету. Они пригласили на пир всех своих знакомых и родственников. Поскольку каждый носильщик состоит хотя бы в дальнем родстве со всеми остальными, на ужин прибыло все племя.

За много часов до пира представители племени бесконечным потоком стали стекаться со всех сторон к нашему лагерю. У мужчин вокруг пояса были повязки из засаленного ситца. Все они носили священные амулеты (приобретенные у местного шамана), которые должны были охранять их во время пути. Женщины в основном были голыми. Они обмазали тело жиром и украсили себя большим количеством лесных цветов. Обычная туземная женщина, на мой взгляд, мало привлекательна, особенно если она бреет голову, чтобы на черепе выделялись волнообразные шишки. Однако некоторые из девушек были довольно красивы.

В ожидании раздачи мяса люди постепенно возбуждались и шумно разговаривали. В безудержном веселье они беспрерывно и с невероятной быстротой перекидывались колкостями. Каждую остроту встречал взрыв безудержного смеха. Девушки помоложе от удовольствия катались по земле.

Один из американцев сказал мне:

— Я полагаю, что у нас не будет никаких хлопот с этими добродушными ребятами.

Я был такого же мнения. Однако Фурье, казалось, в чем-то сомневался. На другое утро его опасения полностью оправдались. Прохладные часы раннего утра — лучшее время для выступления, но и через несколько часов после восхода солнца наши носильщики все еще сидели вокруг лагерных костров, доедая свой завтрак. Мы выступили с большим запозданием. Длинная линия мрачных носильщиков вытянулась на полмили. Нам повезло — удалось достать несколько ослов для несения наиболее тяжелых грузов. Эти терпеливые животные принесли нам большую пользу. Из-за неровной местности мы не взяли колесных повозок, запряженных волами, которые значительно облегчили бы нам путь.

В первый день мы прошли всего несколько миль, чтобы подготовить носильщиков к долгому пути, который нам предстояло пройти. Кроме того, в первые дни обычно возникает бесчисленное количество непредвиденных трудностей, которые мешают продвигаться с намеченной скоростью. Ночью кое-кто из носильщиков дезертировал. Надо всегда рассчитывать на то, что кто-то сбежит, пока находишься вблизи родной деревни носильщиков. Мы учли это, наняв большее количество носильщиков, и поэтому могли спокойно выступить без убежавших.

По мере продвижения в глубь территории в нашем сафари установился довольно твердый порядок. Носильщики многое усвоили в отношении своих обязанностей. Мне с большим трудом удалось найти в Аруше подходящего повара для носильщиков — приятного на вид паренька. Однажды вечером войдя в палатку повара, я увидел, как он снимает жир с жареного мяса антилопы и натирает им свое тело. Увидев выражение моего лица, он стал счищать жир со своего тела и класть обратно в мясо.

Как бы я хотел, чтобы люди, которые пишут об Африке, будто вся страна — тропическая долина с тенистыми деревьями и журчащими ручьями, сопровождали нас по этой голой бесплодной пустыне! Абсолютно плоскую равнину обдували сильные потоки горячего ветра. Пот пропитывал нашу одежду и мгновенно высыхал, отчего на блузах проступала соль. Изредка мы подходили к ямам стоячей воды, но отвратительная жижа издавала мерзкий запах. Наши носильщики требовали мяса, а дичь встречалась все реже. Недавно здесь была вспышка чумы рогатого скота. Уцелевшие стада представляли собой жалкое зрелище — тощие животные из одних костей и кожи. Равнины были усеяны скелетами. Мы засыпали, прислушиваясь к вою горячего ветра, проносившегося над печальной, бесплодной пустыней.

Несколько раз во время бесконечных переходов мы наблюдали необыкновенное явление — мираж пустыни. Ветер стихал, набегали тепловые волны, и казалось, что они несутся по бесплодной равнине, подобно бесконечно покачивающейся цепи. За пределами этих волн степь как будто медленно превращалась в водную гладь.

Я подумал: какую ловушку смерть готовит человеку, заблудившемуся в пустыне? Несчастный, пошатываясь, будет брести все дальше и дальше, надеясь приблизиться к огромному озеру, наполненному прохладной свежей водой, которая отступает перед ним так же, как конец радуги уходит от ребенка, мечтающего получить сказочный горшок с золотом. Иллюзия воды была полной, за исключением того, что сквозь воду временами мелькали звери. В свете миража такие мелкие звери, как шакалы, выглядели непомерно крупными, а самые заурядные газели, казалось, несли рекордные по величине рога.

Мои спутники держались замечательно, спокойно преодолевая все трудности долгого пути. Эти трудности даже как будто доставляли им большое удовольствие. Они топали день за днем, перебрасываясь шуткой друг с другом или со мной, а если нам случалось натолкнуться на газель Гранта с хорошими рогами, они были довольны. Газели Гранта были нашими первыми трофеями, и я радовался, что американцы удовлетворены. Хотя газели не уступали по размерам тем, которых мне приходилось видеть, Фурье, взглянув на них, улыбнулся и сказал:

— Подождите, доберемся до кратера, тогда и не такое увидите!

Мы уже прошли более ста миль, а Нгоронгоро еще не было видно. Я начал беспокоиться. Носильщики постоянно высказывали недовольство по поводу того, что было недостаточно мяса и воды, грозили повернуть домой. Местность становилась все более трудной. Фурье разделял мое мнение, что носильщики вот-вот взбунтуются.

Он сказал мне:

— Завтра мы дойдем до источника Нгарука Спрингс. Там мы можем несколько дней отдохнуть, а затем продолжить путь к кратеру.

В моем представлении источник Нгарука Спрингс был обычной грязной ямой с вонючей водой, ничем не отличающейся от воды, которую нам пришлось пить из степных колодцев. Но выбора у нас не было и мы продолжали путь.

Во второй половине следующего дня, когда мы тащились через казавшуюся бесконечной пустыню, Фурье остановил нас и показал что-то впереди. Я едва мог поверить своим глазам: на краю грязной коричневой степи виднелось пятно чистейшего изумруда, как будто какой-то великан, взяв кисть, сделал легкий мазок зелени в этой точке.

— Это Нгарука Спрингс, — сказал Фурье. — Здесь мы найдем свежую воду, фиговые деревья и устроим лагерь в тени.

Наши измученные носильщики закричали от радости, увидев оазис. Вьючные ослы, почувствовав близость воды, понеслись вперед с такой отчаянной скоростью, что нам едва удавалось их сдерживать. Весь сафари перешел на неуклюжую рысцу.

Тень, до которой мы добрались, как будто отсекла от нас палящий зной — воздух был удивительно прохладен. У корней высоких деревьев, сверкая в пестрой тени их листьев, протекал прозрачный, как слеза, ручей. Мы жадно пили, умывали свои обожженные лица, затем улеглись на берегу, пожирая взглядом драгоценную влагу. Глядеть на воду и касаться ее доставляло величайшее удовольствие.

Сотни зеленых голубей питались фигами. Наши охотники целый час охотились на них, пока мы разбивали лагерь. Эти голуби летают очень быстро и поэтому представляют собой трудную мишень даже для искусного стрелка. Позже мы столкнулись в этом ручье с бегемотами. Вода была мелкой, и едва покрывала их широкие спины. Как туда попали эти животные, я до сих пор не могу себе представить. Одного я застрелил на мясо для носильщиков. За удивительно короткое время от мяса не осталось ни кусочка.

У ручья мы провели десять дней, отдохнув и устранив кое-какие неполадки, возникшие при переходе через степь. Затем мы с сожалением оставили этот райский уголок и отправились к кратеру Нгоронгоро.

После тяжелого и продолжительного пути перед нами выросли высокие, покрытые деревьями склоны потухшего вулкана. Нгоронгоро возвышался на девять тысяч футов над равниной. Вершина его была скрыта в тумане. К вечеру мы добрались до предгорий южного склона и разбили лагерь у небольшого ручья.

Мы пришли в волшебную страну огромных тропических деревьев, которые образовали над нашими головами целую крышу из ветвей. Ярко раскрашенные птицы мелькали между огромными стволами. Мне особенно запомнились красивые турако[11]. Туловища их были темно-синие, а крылья — малиновые. Стаи обезьян, весело болтая, мелькали среди ветвей. На земле было много следов носорогов, слонов и львов.

Вечером, усевшись у костра, мы услышали утробное рыкание львов. Ослы стали кричать от страха и дергать веревку. Мы с Фурье поставили их в круг, освещенный костром, и привязали покрепче. Фурье объяснил мне, что львы в редких случаях нападают на привязанное животное — обычно они пытаются заставить его пуститься в бегство и в темноте расправляются с ним. Я полагаю, что этих львов скорее мучило любопытство, чем голод. Львы вообще чрезвычайно любопытны. Они, как правило, живут в определенном районе площадью в несколько квадратных миль, считая этот район своей собственностью. Когда там появляются люди, львы приходят посмотреть на них. Ложась спать, я слышал, как львы топтались вокруг лагеря. Временами даже слышно было их глубокое дыхание. Но они не делали никаких попыток напасть на ослов, стоявших у костра. В конце концов, удовлетворив свое любопытство, они ушли.

Наши охотники-спортсмены настаивали на том, чтобы спать с револьверами, привязанными к запястью. Американцы вообще очень любят это оружие. Лично я никогда не мог оценить его. Еще не сделан такой пистолет, который мог бы остановить нападающего слона, носорога или даже льва. Кроме того, пистолетом невозможно взять точный прицел, поскольку рука, наводящая его, так или иначе дрожит. Придать устойчивость оружию может только приклад, упирающийся в плечо. Однако мне приходилось видеть, как некоторые американцы благодаря длительной практике добились замечательных результатов в стрельбе из этих интересных игрушек.

На рассвете следующего дня мы начали подъем к кратеру, продвигаясь по тропинкам, протоптанным зверями. Звери — отличные топографы, и их тропы представляют собой путь, наиболее удобный для подъема. Несмотря на это, наши носильщики шумно дышали, поднимаясь по крутому склону сквозь заросли бамбука и кусты мимозы. Мы достигли края древнего вулкана лишь к вечеру.

Каждый из нашей экспедиции, поднявшись наверх, останавливался как вкопанный, глядя вниз на огромный кратер, достигавший пятнадцати миль в диаметре. Все, что мне приходилось слышать о кратере Нгоронгоро, не могло сравниться с тем, что я увидел. Зеленые поля были усеяны огромными стадами животных, как будто высыпанными из исполинской перечницы. Кратер буквально кишел ими. Трава, выщипанная тысячами животных, выглядела как хорошо подстриженный газон. Стада вдали казались белой или желтовато-коричневой массой. Там были зебры, жирафы, водяные, камышовые и кустарниковые олени, газели Томпсона, газели Гранта, страусы, еланды, топи, стейнбоки, нмпала, уайлдбист, дукер, ориби [12].

Так, вероятно, выглядели все африканские степи до появления белого человека. Этот изолированный кратер являлся последним оплотом диких африканских животных.

Американцы вели себя как дети, вдруг впущенные в кондитерскую лавку. Они стреляли, пока их ружья не накалились до такой степени, что стали обжигать руки. Не хватало суток для того, чтобы удовлетворить их ненасытный аппетит на шкуры и рога. Они заболели чесоткой стрельбы. Позже мне пришлось заметить, что это характерная черта, свойственная многим американцам, впервые столкнувшимся с изобилием африканской дичи после ограничений на отстрел диких животных в их собственной стране.

После того как улегся первоначальный энтузиазм, они решили добыть рекордный трофей. Должен признаться, что меня уже тошнило от одного вида справочника Роуланда Уорда «Рекордные трофеи крупных зверей», неизменно появлявшегося за завтраком. Особенно выдающимися считались экземпляры импалы. Чтобы обнаружить экземпляры с рекордными рогами, мы несколько дней изучали животных в бинокль. Наконец, было обнаружено прекрасное животное с рогами, которые, казалось, были значительно длиннее тридцати дюймов[13]. Рядом с ним стоял другой первоклассный самец, но немного меньше первого. Один из клиентов, тщательно прицелившись, выстрелил, но, к сожалению, попал в меньшую по размерам антилопу. Вышла настоящая трагедия. Мы замеряли рога во всевозможных направлениях, но более 28 дюймов не получалось. Это отличный трофей, но все же меньше рекордного. Я считал, что таково охотничье счастье, и ничего нельзя поделать. Но мои охотники-спортсмены были люди более решительные. Когда мы вернулись в лагерь, они очень долго совещались, а затем обратились ко мне с предложением:

— Кептен, ведь вы можете паром так обработать ружейный приклад, чтобы по-новому его изогнуть, изменив форму?

Я сказал, что это возможно.

— Тогда о'кей. Давайте обработаем эти рога паром и вытянем кончики, чтобы сделать их рекордными.

Я не знал, что из этой затеи получится: новый мировой рекорд или просто клей, но категорически отказался проводить подобный эксперимент.

Часто, выходя ранним утром охотиться, мы видели льва, лежащего в тени акации. Львы, жившие в кратере, были замечательными животными. Я полагаю, что никакие африканские львы не могут сравниться с ними ни по размерам, ни по красоте гривы. Поскольку здесь был идеальный климат и достаточное количество пищи, не удивительно, что они вырастали до таких огромных размеров. Американцы загорелись желанием добыть несколько экземпляров этих замечательных львов. Я не в меньшей степени разделял их желание. Но вскоре обнаружилось, что охота на львов в открытой местности кратера значительно сложнее, чем в донгах.

В нынешние времена спортсмен может подъехать к прайду львов на автомобиле и в безопасности фотографировать их, так как эти крупные представители семейства кошачьих совершенно не боятся автомобиля. Охота же на львов пешком в открытой местности — совершенно иное дело. Львы обладают замечательным зрением. Стоило им заметить нас, как они уже ни на миг не спускали глаз с наших фигур. Если мы ложились на живот и пытались подползти, лев, подобно собаке, садился на задние лапы, чтобы следить за нами. Если мы пытались кружить около него, нам удавалось приблизиться на несколько ярдов, но инициатива была у льва: как только мы приближались на расстояние выстрела, он поднимался и убегал. После того, как лев поднялся, приблизиться к нему невозможно, поскольку львы умеют искусно скрываться. Мне приходилось видеть, как огромные львы припадали к земле и прятались в траве, которая, по-моему, едва бы скрыла зайца.

Обсудив с Фурье вопрос о том, как лучше подкрадываться к львам, мы решили, что проще всего было бы одеть одного из наших охотников-спортсменов в шкуру страуса и дать ему подойти к льву, держась против ветра. Нам казалось, что это отличный план. Я застрелил страуса и велел Андоло снять с него шкуру. Андоло уже наполовину выполнил свою задачу, когда ко мне подошел Фурье.

— Я только что вспомнил, — заметил он, — что страус — любимое лакомство львов.

Подумав, я решил воспользоваться другим способом.

Мы пытались взять льва на приманку. Или Фурье или я убивал антилопу и волочили животное поблизости от зарослей, где, как мне казалось, лев мог отлеживаться днем. Мы вспарывали живот антилопы, выпускали газы для того, чтобы усилить запах, и клали тушу с наветренной стороны от зарослей. Выставив несколько таких приманок вечером, мы возвращались к ним утром, чтобы посмотреть, не были ли там львы.

Определить, какие животные подходили к тушам, было нетрудно: лев всегда грызет хрящевые кончики ребер — это для него самые лакомые кусочки; он мочится поблизости и сильно царапает поверхность земли задними лапами, оставляя глубокие, ясные отпечатки когтей. Леопард ведет себя подобным же образом, только не оставляет никаких следов от когтей. Гиена оставляет куски раздробленных костей, а следы ее можно определить по когтям, которые похожи на собачьи.

Мы внимательно искали на приманке волосы из гривы льва, чтобы по ним определить цвет его шерсти. Лев с черной гривой считается наиболее ценным трофеем. Некоторые львы, обитавшие в кратере, имели гривы, которые спускались до лап.

К сожалению, мы не достигли никаких результатов, так как в этом районе столько хищников, что львам лишь в редких случаях удавалось приблизиться к приманкам. Ночью гиены и шакалы чуть ли не начисто обдирали туши еще до того, как львы там появлялись. Днем на тушах сидели хищные птицы в таком количестве, что ничего нельзя было различить, кроме массы черных перьев и ободранных шей. Иногда гиена делала длинный прыжок в эту массу, пытаясь пробить брешь своим весом. Нередко мы видели, как рядом с хищными птицами питались и леопарды. Я замечал, что, когда леопард насыщается, он хватает одну из хищных птиц и уносит ее с собой на десерт.

Если у приманки побывало несколько хищников, лев уже не чувствует к ней недоверия: тявканье шакалов и дикое завывание гиен привлекают львов. Однако если хищников так много, что мясо исчезает до появления льва, выставление приманок ни к чему не приводит. Мы пытались накрывать приманку ветвями колючих кустов. Но сколько бы мы ни накладывали веток с острыми шипами, хищники всегда каким-то образом снимали их.

После всех неудач мы стали внимательно изучать повадки львов, обитавших в кратере, чтобы все-таки дать возможность нашим охотникам добыть необходимый трофей. После наблюдения за зверями в течение нескольких дней Фурье сказал мне:

— Кажется, львы охотятся ночью, а на рассвете возвращаются в камыши. Почему бы не посадить наших американцев в засаду в камышах, чтобы они застрелили львов при их возвращении?

Этот план оказался удачным. В течение нескольких дней мы убили четырех замечательных львов. Трое из них были с черными гривами, а один с огромной гривой платино-оранжевого цвета. Последний, по моему, был самым ценным экземпляром, который мне когда-либо пришлось видеть.

Я без колебаний признаю, что многим обязан Фурье во время этого сафари. Сообразительность старого бура не уступала его меткости. Однажды, когда наши клиенты убили льва, я сказал этим ребятам, чтобы они привязали шкуру к спине осла и доставили в лагерь. Пока привязывали огромную сырую шкуру, осел не обращал никакого внимания, но как только его отпустили, он буквально взбесился и, брыкаясь, начал бегать по равнине. После нескольких прыжков осел отделался от своего груза, а затем изо всех сил побежал через кратер. Я решил, что мы его потеряли, но через несколько дней обнаружил его в табунке зебр. Казалось, он прекрасно ужился со своими новыми собратьями. Наши помощники пытались поймать его, но, когда зебры бросились бежать, осел побежал вместе с ними. Фурье предложил стреножить ослов и выпустить их на волю. Беглец, увидев себе подобных, немедленно присоединился к ним.

Фурье очень выручил меня во время охоты на слонов и носорогов на поросших лесом склонах кратера. Я не ожидал, что в кратере Нгоронгоро обнаружится столь крупный зверь, и взял с собой небольшой запас патронов с пулями в никелевых оболочках. Обычные мягкие пули не обладали достаточной силой, чтобы пробить толстый череп слона или носорога. Фурье решил эту проблему очень просто: он вынул из патронов пули с мягкими головками и поставил их так, что твердые никелевые основания пуль становились головками; это придавало пулям необходимую пробивную силу.

До сих пор нам не приходилось встречаться с капитаном Херстом, одиноким англичанином, имевшим небольшое ранчо в кратере. Но однажды из Аруши прибыл посыльный от районного комиссара. Несмотря на жару и недостаток воды, он бежал всю дорогу, неся свое сообщение в расщепленном кончике палки. В донесении сообщалось, что капитан Херст умер. Его слуги, не зная, что мы находимся поблизости, сообщили об этом в Арушу, спрашивая, как поступить. Комиссар просил меня расследовать обстоятельства смерти капитана Херста и доставить в Арушу его имущество.

Мы направились в ранчо капитана. Старший по дому доложил мне, что хозяин был убит слоном десять дней назад. Капитан Херст ранил животное в плечо. Слон-самец бросился наутек в густые заросли, а Херст, пытаясь перехватить его, обошел кусты с другой стороны и встретился со слоном. Прежде чем капитан успел вскинуть ружье, слон схватил его своим хоботом.

Юноша сказал:

— Слон схватил буана[14] Херста, понес его к ближайшему дереву и стал бить о ствол. Буана закричал, и слон ударил его еще раз; буана крикнул второй раз — слон ударил еще сильнее. После этого буана перестал кричать — слон бросил его и ушел.

Не было никаких оснований сомневаться в правдивости рассказа.

Капитан Херст жил в небольшой, крытой тростником хижине у самого края кратера. Он мог по вечерам сидеть на крыльце и наблюдать редчайших диких животных — картина, едва ли доступная другим смертным. К тому же климат в Нгоронгоро отличный. Несмотря на то, что гора находится всего лишь в нескольких сотнях миль от экватора, большая высота кратера делает это место прохладным и приятным. Оно недоступно ни холоду зимы, ни жаре лета. Здесь вечная весна. Кругом в изобилии водится дичь. У самых дверей хижины — родник холодной воды. В лесах полно всяких плодов. В таком окружении человек может жить счастливо, как в эдеме. Осмотревшись, я пришел к выводу, что был бы рад провести остаток моей жизни в Нгоронгоро.

У капитана было мало имущества. Он имел небольшое стадо страусов, которых держал в загоне из колючего кустарника. По-видимому, он собирался торговать страусовыми перьями. Я открыл ворота загона, чтобы выпустить птиц на свободу, но они не уходили. В конце концов мне пришлось сжечь загон, чтобы выгнать их. Едва пламя утихло, как глупые птицы возвратились и стали на горячий пепел. Какова была их дальнейшая судьба — я не знаю.

Более трудную проблему представляла замечательная свора австралийских гончих, которую капитан Херст держал для охоты на львов. Эти огромные собаки были похожи на крупных борзых. Вид у них в тот момент был жалкий, — слуги Херста со времени его смерти уделяли им очень мало внимания. Я приказал накормить свору. Несчастные собаки, по-видимому, поняли мои добрые намерения и повсюду ходили за мной по пятам.

Наши клиенты не хотели возвращаться в Арушу с имуществом капитана Херста. Они хотели продолжать свое путешествие на восток через равнину Серенгети до Табора, где можно было сесть на поезд и добраться до побережья. Естественно, что их желания мы обязаны были выполнить в первую очередь. Поэтому мы с Фурье решили: следовать за американцами до Табора; после их отъезда Фурье останется в Таборе, чтобы препарировать и отправить трофеи, а я вернусь с носильщиками к кратеру Нгоронгоро для того, чтобы взять имущество Херста и направиться в Арушу.

Путешествие вниз по восточному склону кратера и через равнину Серенгети до Табора прошло без приключений. Здесь я простился с нашими клиентами и отправился с носильщиками в обратный путь к Нгоронгоро. Андоло остался помогать Фурье готовить трофеи к отправке.

Вернувшись к кратеру Нгоронгоро, я остановился на несколько дней в хижине Херста, готовясь к длительному путешествию.

Несколько дней спустя мы вышли в Арушу. В имуществе капитана Херста были бидоны для молока. В то время в Восточной Африке бидоны считались довольно ценным товаром. Мы навьючили эти бидоны на ослов и пустились в путь. Когда вышли на равнину Серенгети, наступил такой сильный зной, что носильщики упросили меня делать привал днем, а двигаться ночью. Я согласился, хотя меня одолевали сомнения. Мы отдыхали в жаркое время суток, а вечером снова выступали.

Через несколько миль пути собаки начали лаять. Сначала я не мог понять причины их поведения. Затем со всех сторон послышалось ворчание львов. Звери почуяли присутствие ослов и окружили сафари, выжидая момента для нападения. Я скомандовал собрать ослов вместе и образовать вокруг них кольцо. Несмотря на это, львы не отставали, они намеренно обошли нас с наветренной стороны, чтобы дать ослам почувствовать свой запах.

Как только запах львов дошел до ослов, несчастные животные буквально взбесились от страха. Носильщики цепко держали животных за головы, однако ослы становились на дыбы и брыкались. Удары копыт наносились точно. По мере того, как львы приближались к каравану, удерживать обезумевших животных становилось невозможно. Кругом царил беспорядок: ослы кричали, львы ревели, носильщики старались перекричать друг друга, а жестяные молочные бидоны, ударяясь друг о друга, издавали звуки гонга. Я стал стрелять в львов, но в ответ услышал только яростный рев. Удерживать ослов было уже невозможно. Я скомандовал носильщикам отпустить проклятых животных. В одно мгновение они исчезли в темноте, причем от навьюченных на них бидонов раздавался такой гром, как будто рядом находился котельный завод. Если бы я не удержал собак, то и они бы пустились вслед за ослами.

Я знал, что с ослами будет покончено — они будут съедены, но ничего не мог предпринять. Я сказал носильщикам, что мы сделаем привал на остаток ночи. После этого я сел и закурил трубку. Затем выкопал в песке ямку и улегся, подложив под голову свой шлем. Я проспал до утренней зари.

Когда рассвело, я пошел по следу ослов и вскоре наткнулся на следы десяти львов — одного самца и девяти самок. К моему удивлению, следы львов вели совершенно в ином направлении. Через несколько минут я увидел наших ослов, стоявших тесной кучкой на открытой равнине. Никаких признаков львов не было.

Идя обратно по следу ослов, я обнаружил, что ночью напуганные животные бросились в самый центр прайда. Навьюченные на ослах бидоны гремели столь оглушительно, что львы разбежались, не зная, что за животные напали на них. Полагаю, что это единственный случай в истории, когда ослы одержали победу над прайом львов.

Наш сафари прибыл в Арушу без каких-либо происшествий. Я отправил имущество капитана Херста его брату, проживавшему в Найроби. Несколько дней спустя мне пришлось лично встретиться с этим джентльменом. Он рассказал мне, что после смерти брата получил в наследство юридический документ, дающий ему право на аренду кратера Нгоронгоро в течение 99 лет.

— Мне это место ни к чему, — заявил он. — Я с радостью уступлю вам его в аренду за 45 рупий в год.

Я посоветовался с женой по поводу этого предложения. Мы с ней решили, что, поскольку кратер находится в столь малодоступной местности, он мог бы пригодиться нам лишь в том случае, если бы мы хотели похоронить себя там на всю жизнь. Кто мог подумать, что в один прекрасный день до кратера Нгоронгоро будет всего лишь два дня пути на автомобиле, и он станет одной из достопримечательностей Африки! В то время недвижимость, казалось, ничего не стоила. Никому в голову не приходило, что когда-нибудь африканские степи покроются фермами, а городки станут расти, как поганки после дождя. Нам казалось, что все богатство заключается в слоновой кости и звериных шкурах. Поэтому я сказал господину Херсту, что не могу принять его предложение.

После этого похода я прочно завоевал звание профессионального охотника. Ценой тяжелого опыта мне пришлось познать истину, высказанную старым охотником-профессионалом:

— Не в диких зверях заключены трудности этой профессии, а в… клиентах.