"Приключения-85" - читать интересную книгу автора

ВЫПАД ПЕРЕД ЗЕРКАЛОМ

Роль потерпевшего играла борцовская кукла, подвешенная на четырех растяжках к стойкам и перекладине турника. Проволока соединялась с динамометрами, показания которых лягут в основу расчетов экспертов.

Громко хлопнула дверца автомобиля.

— Привезли, — сказал фотограф.

— Всем приготовиться, сейчас начинаем.

Рослый милиционер и женщина-сержант ввели Вершикову. Она непонимающе смотрела по сторонам, но, увидев висевший на стене неподалеку от куклы кортик, вскинула голову.

— Проверять будете? Я же сказала: не помню, что да как. И потом — раз на раз не приходится...

Чувствовалось, что она уже обсудила интересующие вопросы с соседками по камере.

— Ничего не поделаешь, порядок есть порядок.

Я объяснил условия и цели эксперимента. Конвоиры недовольно переглянулись и придвинулись поближе: по вполне понятным причинам они не любят, когда в руки арестованных попадает оружие.

— Начали!

Вершикова стояла неподвижно. Минута, полторы, две...

— Пожалуйста, Вершикова, мы ждем.

Она помедлила еще несколько секунд, потом, решившись, подошла к стене и протянула руку. Сейчас имело значение каждое ее движение, каждый жест. Едва слышно зашумела камера, щелкнул затвор фотоаппарата. Фотографии и видеозапись помогут запечатлеть то, что может не успеть схватить человеческий глаз: направление удара, угол наклона клинка, траекторию его движения...

Вершикова замешкалась, чем дольше она возилась с кортиком, тем очевиднее становилось: она не знает, что клинок заперт в ножнах и освободить его можно, только нажав кнопку замка, маленькую незаметную кнопочку, о существовании которой она тоже не подозревает.

Все сильнее дергая неподдающуюся рукоятку, не понимая, в чем дело, она осознала, что бесстрастная пленка фиксирует и неуверенность и беспомощность и ее ложь становится сейчас до неприличия наглядной. Оставив безуспешные попытки, Вершикова опустилась на пол и заплакала.

Результат эксперимента превзошел все ожидания. Обвиняемая не только не могла нанести сокрушительного смертельного удара, но даже не способна была вытащить кортик из ножен!

Чудес на свете не бывает. Сейчас совершенно ясно, что Вершикова оговаривает себя. С какой целью? На этот вопрос следует получить ответ перед тем, как предпринимать что-либо еще. Но добиться правды от Вершиковой просто так вряд ли удастся. Человек, добровольно взваливающий на себя обвинение в убийстве, будет упорствовать до конца. Поэтому надо подобрать ключ к механизму психологической блокировки, включенному в ее сознании. А это дьявольски трудная задача...

Но пружина следствия закручена достаточно туго, теперь ряд событий произойдет и без моего вмешательства, остается ждать результатов. И разумеется, не упускать возможности по крохам собирать новые факты.

Последняя мысль пришла не случайно: на глаза попалась запыленная, с треснувшим стеклом вывеска «Городской Дом физической культуры». Здесь в секции фехтования когда-то занимался Золотов.

Зал был старый, с потрескавшимися стенами и давно не беленным потолком, стекла в окнах тусклые, почти не пропускающие света, поэтому лампочки горели даже днем. Фехтовальщики теснили друг друга, наступали и отступали, обменивались ударами, плели блестящими иглами тонкое кружево атак и защит. Мне это зрелище нравилось, тренеру — нет.

— Саша, это не работа! У тебя нет резкости! Выпад делается синхронно, всем телом! Иди к зеркалу. Витя и Гриша по очереди сражаются с Сергеем.

И, повернувшись ко мне, окончил прерванную мысль:

— Раз не помню его, значит, выше второго разряда не поднялся, да и ничем не отличился...

Тренер подошел к Саше, который стоял перед зеркалом, резко припадал на согнутую в колене ногу, одновременно выбрасывая вперед руку со шпагой.

— Корпус ровный, рука — перпендикулярно оси туловища, вот так, видишь? И — раз! Как стрела из тетивы! Чтобы пробить любую защиту!

По дороге домой я пытался ухватить ускользавшую мысль, которая представлялась очень важной, но сделать этого не сумел — мешала усталость и начинающаяся головная боль.

После ужина я просмотрел газеты, журнал и рано лег, хорошо выспался, с аппетитом позавтракал и не спеша отправился на работу.

Возле юридической консультации, дожидаясь открытия, толпилась кучка людей. К своему удивлению, я заметил среди них Золотова и хотел спросить, какая надобность привела его сюда, но Валерий Федорович при моем появлении отвернулся.

Когда я отпирал кабинет, зазвонил телефон. Кому это не терпится?

Не терпелось Таганцеву.

— Давай быстро к нам, уйму интересного узнаешь!

Таганцев выглядел оживленным.

— Вчера вечером приехал Золотов, походил по даче, посмотрел, потом подкову на калитку вывесил и отбыл восвояси. Нас он, понятно, не видел, мы в лесочке сидели — холодно, доложу тебе, и сыро! А утречком какой-то человек пожаловал, при выходе мы его и взяли. А он с начинкой!

— Что за начинка?

Николай не торопясь вытащил из сейфа газетный сверток, медленно развернул. В руках у него оказался полотняный мешочек колбаской, с тесемочками, в отличие от изъятого в квартире Петренко, туго набитый.

— Тара очень удобная, — улыбнулся Таганцев. — Привязываешь к ноге, повыше щиколотки, при поверхностном обыске можно и не найти!

Он многозначительно подбрасывал мешочек на ладони, разжигая мое любопытство, но долго не выдержал.

— А сама начинка — вот она!

На стол с тяжелым стуком посыпались золотые пятерки и свертки с иностранной валютой.

— Ну, что скажешь? — Таганцев улыбнулся еще шире, довольный произведенным эффектом.

— Где он это взял?

— Думаю, что лучше тебе задать этот вопрос самому гражданину Гришакову.

— Ну поднимай его, познакомимся.

Оказалось, что Гришакова я знал. Это был Жора — ресторанный спутник Золотова. Таганцев посадил его на стул передо мной, а сам занял место у двери.

Одно время Гришаков действительно работал заместителем директора магазина, но потом за пьянство и злоупотребления его уволили, и последние полтора года он перебивался случайными и, как можно было судить, не слишком честными заработками.

— Вы подозреваетесь в нарушении правил о валютных операциях, — объявил я Гришакову. — Как подозреваемый, имеете следующие права...

— А отказаться от дачи показаний я могу?

— Можете, конечно, можете, — заверил я. — Только зачем? Мы ведь не собираемся выспрашивать бог знает что... Ответьте на маленький и простой вопрос: откуда у вас эти монетки, доллары?

Гришаков громко засопел, лицо его сделалось багровым.

Я оглядел его мощные руки и крепкую фигуру. Пожалуй...

— А уж потом, раз вы «привязываетесь» к даче и этому делу, я поспрашиваю вас об убийстве.

— Убийство вы бросьте. Чего все в одну кучу валить и на пушку брать! — Он задумчиво почесал переносицу. — А про монеты я знать ничего не знал. Попросили забрать пакет, я и забрал.

— Думаю, что вам, как бывшему торговому работнику, будет полезно ознакомиться с прейскурантом, — любезно сказал Николай и положил перед Гришаковым раскрытый уголовный кодекс. — Обратите внимание на статью восемьдесят восьмую. Впечатляет?

— Чьи ценности, Гришаков? — спросил я. — Определенные соображения по этому поводу у меня есть. Кроме всего прочего, здесь, наверное, пахнет контрабандой. Еще одна серьезная статья! Показать?

Жора, напряженно думая, покачал головой.

Я переложил на столе бумаги.

— Сегодня утром, по дороге на работу, видел вашего приятеля Золотова. Он толкался возле юридической консультации.

Гришаков насторожился.

— Теперь я понимаю, что ему там понадобилось. И не сомневаюсь, как он ответит на вопросы, связанные с вашим задержанием у ворот его дачи.

Было заметно, что у Гришакова по этому поводу тоже не было сомнений.

— Так что если не хотите говорить, я отправлю вас в камеру, сидите, думайте. Надумаете — проситесь на допрос. А мы попробуем пока сами разобраться что к чему.

Я стал заполнять протокол задержания.

— Да, Валерку не переговоришь, — процедил Гришаков. — Особенно если он первый начнет. Всегда старается другого подставить... Но монетки и валюта его.

— Откуда?

— Не знаю. Он деловой, вертелся везде, с фарцой знался. Хотел крупное дело провернуть, чтобы на всю жизнь хватило. Монетки он долго собирал. На даче тайничок был. А после того, что получилось, засуетился — теперь, говорит, там милиция пасется да родители собираются дачу продавать... Предложил мне, чтобы я вынес. Ну я один раз чуть не напоролся, все, говорю, хватит! А он — я, мол, все разузнал, никакого риска, а две сотни получишь! На мели я сейчас, в долгах кругом...

Стараясь вызвать сочувствие, Гришаков горестно вздохнул.

— Он любит «негров», мальчиков на побегушках.

— А Петренко ему зачем понадобился?

— Морячок-то? Ясно зачем! Вы правильно угадали: Валерка собирался металл за кордон переправлять. А оттуда — валюту, вещи... Готовился: все дружбу водил с иностранцами, что в мединституте учатся. Какие-то каналы уже нащупал. Перевозчик был нужен, он про Федю и вспомнил. Приручал, приручал, а тот — бац и на нож напоролся...

— Как это получилось?

Жора изобразил на лице многозначительность.

— Золото рассказал, что морячок приставал к Машке и чересчур разошелся, а та его... — Он сделал многозначительный жест. — Только не похоже это ни на него, ни на нее. В общем — темная история.

И тут я утвердился в ускользающей вчера мысли, в мозгу как бы раздался щелчок, и события, происшедшие на баркентине «Кейф», сразу предстали в ином свете.

Таганцев поехал задерживать Золотова на работу, а я, оформив постановление о производстве обыска, отправился к нему домой. По дороге заехал в бюро судебно-медицинской экспертизы и десять минут поговорил с Кобульяном.

Дверь открыл Золотов-старший. Узнав о цели нашего прихода, он страшно возмутился и бушевал добрых полчаса, крича, что нет закона, по которому можно измываться над людьми, если у них в доме произошел несчастный случай. Он угрожал самыми ужасными карами, называл фамилии ответственных должностных лиц, предрекал мне скорое увольнение с работы и привлечение к ответственности за злоупотребление властью.

Слушая гневный монолог, я подумал, что звонить от имени Чугунцова вполне мог сам глава семейства Золотовых, все необходимые для этого качества у него имеются.

— Жаловаться вы имеете право куда сочтете нужным, — прервал я его, улучив момент. — Я несу полную ответственность за свои действия. Так же, как и вы за свои. А потому ознакомьтесь с постановлением и распишитесь.

Мать Золотова, серая невзрачная женщина, испуганно наблюдала за происходящим, но в разговор не вмешивалась: в семье она не имела права голоса.

Валерий Федорович занимал отдельную комнату. На ковре над кроватью висела фехтовальная маска, под ней наперекрест — рапира и шпага. Много фотографий хозяина, в основном портреты, глаза картинно прищурены, обязательно присутствует сигарета. Несколько безвкусных дорогих ваз отражали представление Золотова о прекрасном.

Обыск продолжался несколько часов. За плинтусом обнаружился небольшой тайник. Он был пуст, но я сделал соскобы, и эксперты определят, хранились ли здесь интересующие нас предметы.

В последнюю очередь осматривали письменный стол. Полнейший беспорядок, уйма всяких бумаг, навалом альбомы с фотографиями.

На всех снимках красовался вальяжный и значительный Валерий Федорович в окружении легкомысленного вида девиц или преданных сотоварищей. Разнообразия он, похоже, не признавал.

Внизу, погребенный под ворохом хлама, лежал плоский, завернутый в ватман пакет. Когда я его развернул, с глянцевых листов ударили в глаза розовые груди, колени, ягодицы... Рядом — красная пачка из-под фотобумаги. Посмотрим, что там...

Я бросил пачку обратно. Так вот чем держал Золотов девушек! Веселая вечеринка, «заморское» питье, «финская» банька... Плюс увлечение фотографией и скрытая камера... Вот и готов крючок, безболезненно сорваться с которого жертва не сможет...