"Древнерусская литература. Литература XVIII века" - читать интересную книгу автора (Авторов Коллектив)

5. Киево-Печерский патерик

Старший список «Киево-Печерского патерика» датируется началом XV в., но основа этого выдающегося памятника древнерусской литературы была заложена двумя веками раньше – в начале XIII в., в процессе переписки епископа Симона и монаха Поликарпа.

Оба они были пострижениками Киево-Печерского монастыря, оба были образованными и талантливыми книжниками. Но судьба их сложилась по-разному: Симон сначала стал игуменом одного из владимирских монастырей, а затем в 1214 г. занял епископскую кафедру в Суздале и Владимире. Поликарп же остался в монастыре. Честолюбивый монах не хотел смириться со своим положением, не соответствующим, как он думал, его знаниям и способностям, и с помощью влиятельных покровителей – княгини Верхуславы-Анастасии, дочери Всеволода Большое Гнездо, и ее брата, Юрия Долгорукого – стал домогаться епископской кафедры. Но Симон, к которому княгиня обратилась за поддержкой, не одобрил честолюбивых устремлений Поликарпа и написал ему послание, в котором обличал его «санолюбие» и увещевал гордиться уже тем, что подвизается в столь прославленном монастыре. Как полагают исследователи, это послание Симон сопроводил рассказами о некоторых киево-печерских монахах; эти рассказы должны были напомнить Поликарпу о славных традициях монастыря и тем самым успокоить его мятежный дух.[169] Послание Симона и следующие за ним девять новелл о монахах Киево-Печерского монастыря явились одной из основ будущего «Киево-Печерского патерика».

Другой важной составной частью памятника явилось послание Поликарпа к игумену Акиндину, в котором Поликарп сообщал, что он наконец решился осуществить давнишний замысел (или поручение?) и рассказать о жизни и «чудесах печерских святых». За письмом следуют одиннадцать новелл о подвижниках.

Видимо, в середине XIII в. послания Симона и Поликарпа (вместе с сопровождающими их новеллами) были объединены и дополнены другими памятниками, повествующими о том же монастыре: «Житием Феодосия Печерского» и «Похвалой» ему, написанным Симоном «Словом о создании церкви Печерской», выписками из «Повести временных лет» о происхождении монастыря и первых его иноках.

Так постепенно слагался памятник, получивший впоследствии название «Киево-Печерского патерика».[170] До нас дошли Арсениевская редакция «Патерика», созданная в начале XV в. по инициативе тверского епископа Арсения, Феодосиевская редакция, восходящая, возможно, к переделке середины XV в.,[171] Кассиановские редакции, составленные в 60-х гг. XV в. в самом Киево-Печерском монастыре, и др.[172] В 1661 г. Киево-Печерский патерик был издан.

Литературное и идеологическое значение «Патерика» было исключительно велико. Он не только подытоживал развитие русской агиографии XI–XII вв., но, повествуя о славном прошлом знаменитого монастыря, будил чувство общерусского патриотизма, в страшные годы монголо-татарского ига напоминал о временах процветания и могущества Киевской Руси.

Древнейшая из дошедших до нас Арсениевская редакция «Патерика» открывается пространным «Словом о создании церкви Печерской». В рассказе Симона постройка храма изображается делом, освященным божественной благодатью: церковных мастеров на Русь из Византии посылает явившаяся им в вещем сне богородица, место, где должна быть заложена церковь, бог, по молитвам Феодосия, «отмечает» росой (или, напротив, «сушью», когда повсюду роса), и «сшедший с неба» огнь «пожьже вся древа и терние, и росу полиза, долину створи, якоже рвом подобно». За рассказом о создании церкви следует летописное «Сказание, что ради прозвася Печерский монастырь», а далее – несторовское «Житие Феодосия». Но основную часть «Патерика» составляют рассказы Симона и Поликарпа.

Легенды «Киево-Печерского патерика» отмечены «прелестью простоты и вымысла», так восхитившей А. С. Пушкина:[173] сюжеты их (в отличие, например, от легенд «Синайского патерика») довольно разнообразны, характеры персонажей порой превращаются в живые портреты, не укладывающиеся в трафареты агиографического жанра; монахи-подвижники предстают перед читателями одержимыми обычными человеческими слабостями: они бывают и корыстолюбивы, и злопамятны, и завистливы, и равнодушны к бедам других «братьев».[174]

Как и в «Житии Феодосия», в рассказах «Киево-Печерского патерика» немалое место занимает описание чудес, творимых иноками. Чудеса самые разнообразные: Прохор Лебедник из лебеды печет хлеб, а золу превращает в соль и оделяет солью и хлебом страдающих от голода киевлян; Агапит Лечец лечит от всех недугов обычной пищей монахов, лишь освящая ее своей молитвой, он может сделать безвредным яд, может излечить на расстоянии, послав свое чудодейственное лекарство (обычную еду, освященную молитвой) в далекий Чернигов к больному Владимиру Мономаху; монах Григорий заставляет пробравшихся в монастырь воров проспать пять суток, а в другой раз – два дня оставаться неподвижными (при этом они стоят «угнетаемы бремены» – грузом украденных ими овощей).

Интересны патериковые рассказы о бесах. Бесы не только «пакостят» инокам, пугают или искушают их, в борьбе с затворниками они применяют и другие, более «утонченные» методы: так, Исаакию бесы являются в виде ангелов, даже молятся вместе с ним, а Никита Затворник с помощью бесов запоминает наизусть все ветхозаветные книги (но при этом «николи же восхоте видети, ни слышати, ни почитати» книги Нового завета!). Встречается в патерике и традиционный агиографический мотив покорности бесов праведнику: так, монах Федор заставляет бесов перенести на гору с днепровского берега тяжелые бревна.

«Киево-Печерский патерик» явился значительной вехой в развитии древнерусской агиографии, овладевшей различными формами сюжетного повествования.

К началу XIII в. древнерусская литература уже обладала сложившейся системой жанров, древнерусские авторы были хорошо знакомы с обширным кругом классических произведений византийской литературы и литературы южных славян. Почти в каждом из жанров были созданы произведения, которые сами являлись образцами, достойными подражания, и определили дальнейшее развитие данного жанра на русской почве. Сложились литературные стили, и древнерусские книжники не уступали теперь в искусстве слова византийским или болгарским авторам.

Не только Киев и Новгород, но и Владимир, Смоленск, Чернигов, Галич и многие другие города стали центрами книжного дела, летописания, обладали большими библиотеками. Интенсивное развитие городской культуры, на первых порах концентрировавшейся вокруг княжеских резиденций, соборов или монастырей, было надежным залогом дальнейшего обмирщения культуры, сближения литературы с эпосом, расширения круга не просто грамотных, но и широкообразованных, «книжных» людей. Сходные, но более интенсивно протекавшие процессы мы наблюдаем в странах Западной Европы в течение XIII–XIV вв. При этом и на Руси были все предпосылки для подобного же развития городской культуры: Русь также обладала основным корпусом христианской книжности, также познакомилась с «мировыми сюжетами» в их эллинистической транскрипции («Александрия», предания о Троянской войне, некоторые античные мифы), также шла по пути сближения своего исторического эпоса с книжной христианской культурой (пример тому – «Слово о полку Игореве»). Словом, XIII век обещал древнерусской литературе новый, значительный шаг вперед.

Но ничего этого не произошло. Катастрофа монголо-татарского нашествия насильственно прервала развитие русской культуры и в значительнейших размерах уничтожила достигнутое.